Ебучий случай

Тяжело сказать, что утро этого понедельника чем-то отличалось от других. Юра по привычке отложил будильник ещё на пять минут, после того, как тот начал трезвонить в пол шестого. И как это обычно бывает, «пять минут» переросли в крепкий полутора часовой сон, из бездны которого, его вытянул звонок коллеги, Гриши. Парень без охотно открыл глаза, помял слабыми руками простынь, и лишь спустя несколько минут встал с постели. «Доброе утро» ему пожелали привычная головная боль и кислый, неприятный запах со рта. Наверное, он уже три дня не прикасался к зубной щётке. Всё время спешит, опаздывает, и забывает про такие элементарные вещи. Пошатываясь, он вышел из спальни и пошёл на кухню. Завтракать, естественно, было некогда, да, и нечем. На голодном столе его ждала таблетка «цитрамона», а в ржавом, немытом кране холодная вода. Юра отыскал чистую посудину (среди кружек таких не оказалось, поэтому пришлось взять на вооружение неглубокую тарелку), наполнил её водой, выдавил из пластинки сразу три таблетки, положил их на язык и запил большим количеством воды. Операция успешно выполнена. После этого, он вернулся в спальню; оделся и пошёл в ванную комнату. Там его встретило собственное отражение в зеркале. К слову говоря, не так давно, оно стало ему противно. Годы идут и черты лица неизбежно меняются. Конечно, он рад, что из мальчика-подростка превратился в мужчину, но шарма это ему не прибавило. Скорее, добавило больше хлопот. Теперь ему приходится сбривать щетину на лице, которая то и делает, что растёт как сумасшедшая. А он, по обыкновению, забывает купить пенку для бритья или сменить тупое лезвие на новое, острое. Тут и раздражения и порезы. И ещё, каким-то чудом, уцелевшие после пубертата прыщи. Или это уже новые. От стресса и прочей ереси. Юра умылся холодной водой, вытер лицо полотенцем, провёл ладонью по не бритой щеке, мысленно выругался на собственную забывчивость и лень, и вышел из дома. Он жил в частном секторе. Дом достался ему от знакомых в пол цены. Халупа не завидная: нужен капитальный ремонт крыши, проводка барахлит, старые полы скрипят, да, и в холодное время года вода в трубах перемерзает. Но он не привык жаловаться. Наоборот: с благодарностью принимает все преподношения жизни, даже если порой это что-то мерзкое в виде озноба или косого, насмешливого взгляда сотрудницы, которая, время от времени, позволяет себе задеть его мужское самолюбие язвительной шуткой. Ладно. Бред. Конечно, он всё это ненавидит и терпит эту стерву с последних сил. Болеть он не любит, а если когда-то накопит достаточно денег, чтобы съехать, то будет ему этот дом в страшных снах сниться. Ничего хорошего ни с этим местом его не связывает, ни с женщиной, которая над ним насмехается. Юра хочет сбежать. Подальше от этих проблем и прожить хоть один счастливый спокойный день. Но в никакое «счастье» он уже давно не верит. Умер его внутренний ребёнок. Погиб. Вместе с первой неразделённой любовью, дедушкиной смертью и ежемесячными платёжками. Парень энергично зашагал в сторону остановки. Он уже прилично опоздал на работу, так что двигаться быстрее его заставлял только собачий холод. На голове шапка, которую ему покупали ещё в десятом классе; прочая одежда тоже не отличалась новизной. Разве что вязаный, цветной свитер, который не так давно (года два-три назад, но Юре всё ещё кажется, что всё это было вчера) ему подарила на день рождения бывшая девушка, Вероника. Они про встречались полтора года. Разное было: и смех и слёзы. Но всё же, Юра был серьёзно настроен на эти отношения. Пусть у Вероники и был невыносимый, стервозный характер и жгучая ревность к каждой букашке, он всё же хотел сделать ей предложение руки и сердца. А она… у неё был кто-то на стороне. Поэтому, дождавшись удобного случая, она сделала свой выбор в пользу другого. Он любил её. Но когда Вероника ушла, Юра почувствовал облегчение. Затем невыносимую боль. Потом снова облегчение. Первое время, он не понимал, почему всё это произошло с ним, но потом… ему стало казаться, словно так и должно было быть. Будто он изначально был обречён на одиночество, а эта любовь — лишь попытка судьбы посмеяться над ним. Юра зарёкся любить. Но иногда, ему хочется женщину. Хочется ощутить тепло её тела, нежность чужих прикосновений, ласку, заботу. В этом плане, он был девственно чист. Ему казалось, будто никто никогда не прикасался к нему с любовью; никто не хотел его по-настоящему любить. А ведь у него самого — доброе сердце. Мороз подгонял его, толкал в спину; помогал освежить мысли и на некоторое время забыть о грустном. Придя на остановку, нужный автобус не заставил себя долго ждать: он подъехал почти сразу. Юра вошёл в тёплый, битком набитый салон, расплатился одной купюрой, без сдачи, и молча стоял, держась за поручень до своей остановки. В общей сложности, дорога заняла не больше десяти минут. Он вышел на морозный воздух, достал с кармана куртки телефон, чтобы узнать время; в которой раз убедился в факте своего опоздания, выругался, и пошёл в сторону светофора. Там он перешёл дорогу, прошёл ещё двести метров с лишним, и завернул в мебельный магазин «Основа». В помещении по-летнему жарко, светло, приятно пахнет древесиной и стоит женский галдёж. А создают его четыре курицы. Вернее, три курицы и маленькая, миленькая птичка. Надя — тёмненькая. Низкорослая-хохотушка. Выглядит довольно молодо, но ей давно за тридцать. Заядлая сладкоежка. Вполне безобидная. Она хорошая работница, но иногда может перекладывать свою ответственность на других. Люда — настоящий кошмар. Она такая же плоская, как и её шутки. Злопамятная, вспыльчивая. Никогда не упустит возможности вставить свой никчёмный, язвительный комментарий. Не молодая. Крашеные волосы на её голове вызывают приступ рвоты. Она всегда укладывает их огромным количеством лака. Так что о здоровье таких волос не может быть и речи. Алёна — блондинка-сплетница. От её чуткого слуха не ушёл ни один скандал. Кажется, будто она работает тайным агентом и собирает информацию на всех работников (возможно, так и есть), а сама о себе особо не любит распространяться. За исключением того, когда можно чем-то похвастаться. Ну и последняя, это — Маша. Что она вообще забыла среди этих крыс? Маша милая, добрая, скромная тихоня. Она выглядит так, будто с её образа рисовали какую-то диснеевскую принцессу. В её светлом взгляде всё ещё читается детская наивность. Она хочет всем помочь. Всем. Даже Юре. Из-за своей излишней доброты, Маша воспринимает его, как старшего брата. Не замечает его чувств или избегает их. Из всей этой своры — она единственная, кто не безразличен Юре. Он бы хотел разобщаться с ней, позвать на свидание, а там может и завязалось бы что-то серьёзное. Она — единственная женщина, которую он хочет не просто трахнуть, — а любить. Со всей нежностью и горячей страстью. Но в тоже время, искренние чувства к ней, заставляют парня подавить желание. Юра пытается быть милым с Машей, но что-то тяжёлое внутри заставляет его выть, вести себя нелепо и постоянно терять ход мыслей. Любовь? Или простое желание? Кто знает. Он проносится быстрым шагом в конец торгового зала, заходит в подсобное помещение, снимает с себя верхнюю одежду и начинает натягивать рабочий комбинезон. За дверью отчётливо звенят женские каблуки, прежде чем она отрывается и в комнатку заглядывает Люда. Её немолодое лицо корчиться в какой-то непонятной гримасе, а затем её чёрный рот извергает слова, как проклятие: — Ей! Я вообще-то к тебе обратилась! Так трудно ответить? Юра смотрит не понимающим взглядом. Внутри вскипают гнев и раздражение: скоро прольются на плиту. Но ему удаётся сдержаться. — Это не может подождать? Я вообще-то одеваюсь. — Вообще-то, ты должен был быть на работе полтора часа назад, — само довольно выпалила она и выстроилась в проходе, сложив руки на груди, (ну или там, где она должна была быть) совсем не собираясь уходить. Женщина мерила его презрительным, хищным взглядом и от чего-то широко улыбалась. — Это тебя не касается. Ты не моя начальница. — Юра закончил одеваться, и подвинул её рукой, пытаясь пройти. Люда молча уступила, но внутри осталось что-то невысказанное и жгучее. Непременно, она ещё даст о себе знать в течение дня. Парень прошёл в рабочее помещение, поздоровался с коллегами, получил указания и порцию упрёков за опоздание и молча приступил к работе. Юра работал сборщиком мебели. Не сказать, что он совсем не любил свою работу, но когда-то она ему определённо нравилась. Сейчас же, всё вошло в рутину. Крутишь себе гайки, приделываешь крепления, ручки, собираешь доски одна к другой и всё. Монотонность нагоняет на него сонливость. Но он работает на совесть. Пусть и с небольшой охотой. Чаще всего Юра работает на магазине: собирает мебель, выгружает, загружает товар, помогает выносить его в зал и т.д. Но иногда приходится работать на выезд: клиент заказал стол или шкаф, и хочет чтобы сотрудники помогли его доставить, выгрузить и собрать на дому. Такой заказ выпал на его плечи во второй половине дня. Прошло не больше часа после обеднего перерыва. Юра хотел было вернуться к работе, но его окликнул старший-помощник Гриша. Мужчина сунул в зубы сигарету и поджёг её: — Юра, — он выдохнул едкий дым, — там шкафчик собрать надо, заказали. Съездишь? А мы тут всё доделаем. — Его вопрос в принципе не предусматривал отказ. Это не дружеская просьба, а поручение. И Юра это прекрасно понимал. — Конечно. Он уже хотел пойти за тёплыми вещами, но голос позади заставил застыть на месте. — Это, — неуверенно начал Гриша, — у нас новый водитель, если что. Имя у него не русское, так что не скажу как звать. — Хорошо. — Единственное, что он мог сказать. Парень оделся и вернулся с вопросом. — А шкаф уже загрузили или нужно самому загрузить? — Сейчас загрузите. Юра последовал за наставником. Он показал ему какие комплектующие брать; в голове сразу заворошились мысли насчёт того, какие инструменты следует взять для работы. Парень настолько погрузился в свои раздумья, что и не заметил, как поспели руки помощи. Это был тот самый «новый». Юра не сразу поднял на него взгляд, но успел оценить силу огромных рук. Азиат. Густые брови тяжело нависают над глазами. Это презрение в его взгляде или он просто хмурится? В любом случае, выглядит он как-то не добро. Слишком большой и слишком сильный, как для жителя дальнего востока. Значит, он татарин. Или киргиз. Или казах. Наличие большого количества вероятностей быстро надоедает, и выводит из игры раньше времени. Вдвоём они дотащили всё необходимое к машине, загрузили и молчаливо уставились друг на друга. Тёмные глаза сверлили его в упор. Хотелось уйти от них подальше, спрятаться или в как детстве: пожаловаться маме, что этот нехороший мальчик (хотя, скорее всего, дядя) его обижает, и чтобы смелая и добрая женщина приняла на себя всю тяжесть этого взгляда. Отвела его, как неугодную порчу. Но деваться было некуда. Давно пора было придушить в себе веру в волшебниц и лёгкие нотки социофобии, которые, порой, давали о себе знать. Юра протянул руку не охотно, или даже немного побаиваясь, что этот здоровяк её сломает при рукопожатие: — Юра. Брюнет хмуро посмотрел на этот «знак приветствия», будто совсем не зная, что с этим делать. Помедлил, а потом всё же пожал его руку, кратко нарекаясь: — Отабек.  Тяжёлый голос. Увесистый и не пробиваемый, как бетонная стена. Впрочем, как и всё в нём — тяжелое и не пробиваемое. Что-то блеснуло в Юриных глазах. Какая-то непонятная эмоция или чувство, что он никогда не испытывал впредь. Сердце застучало быстро, словно в такт ритмичной музыке, а посреди горла образовался ком. Он безуспешно пытался его продавить, а потом прокашлялся. И вместе с тем всё ушло. Парни молча сели в машину и больше ни разу не разговаривали между собой. Не потому что нечего было сказать или из-за стеснения заговорить первым, нет. Просто никто не хотел порочить воцарившеюся девственную тишину своей болтовней. Нарушаемую только звуком мотора, сигналом поворотника и городским шумом. Всех всё устраивало в этом плане. За исключением Юры. Его сердце продолжало оживлённо колотить в груди, словно звон колоколов в воскресное утро. Он не знал почему. И не особо-то и хотел знать. Просто это бесило. Выводило из себя. Превращало его — безобидного и доброго человека (каковым он себя считал), — в настоящего зверя. Хищного бенгальского тигра, вынужденного отправиться на охоту в поисках пищи. Ядовитый коктейль из гнева, смятения и апатии разливался по венам. И чем быстрее стучало сердце, тем больше он отравлял себя. Он не видит своего лица в зеркале бокового вида, но наверняка знает, что сейчас у него дёргается правый глаз. И если сейчас хоть что-то живое посмеет задеть его, то он моментально вспыхнет. — Всё в порядке? Отабек посмел спросить только тогда, когда заметил, что Юра беспокойно ёрзает на сиденье. — Я в норме.