Ебучий случай

Юра стал более рассеянным чем обычно: продукты забываются на кассах в магазинах, еда подгорает в сковородах, белье стирается без порошка, а зарплата играет в прятки. Впрочем, с зарплатой ничего нового. В последнее время, он слишком много думает. Как никогда раньше. Думает о нем. Прошло не больше двух недель с того момента, как Отабек появился в их компании. Но даже за этот срок, ему удалось перевернуть привычный порядок вещей — вверх дном. Теперь Маша и ему посылает свои милые улыбки. Теперь она смотрит на него тем же доброжелательным взглядом, который прежде принадлежал только ему. Юре. Людины шутки стали не такими колкими на этом фоне. От чего та бесится ещё больше. Юра думает о ней. Его сердце судорожно сжимается каждый раз, когда он замечает её с ним. Когда они беседуют по работе, даже когда молчат. Он беситься просто с того, что они находятся в одном помещении и иногда вынуждены пересекаться. Отабек её не заслуживает. Кто угодно, но только не он! Нет. Никто её не заслуживает. Даже он сам. Маша слишком хороша для этого мира, слишком прекрасна. Но если она не достанется ему, то пусть лучше она будет ничьей. Юра не простит себе если однажды увидит, как его тяжёлые, грубые ручищи сжимают её хрупкую талию, или как его грязные губы целуют её хоть в щеку, хоть мизинец на руке. Не простит! Ничто, и в особенности, никто не должен опорочить эту прекрасную, добрейшей души девушку. Даже сам Юра порой стыдится своих мыслей на её счёт. Но всё же, это он. Ему можно. Пятничный вечер всегда был самым тяжёлым, хоть и, в то же время, самым приятным. Впереди два выходных, обещающих пройти незаметно. Юра закончил все свои дела и поспешил в раздевалку. Да, он никогда не спешил на работу, но удрать домой старался раньше всех. Хотя ему это никогда не удавалось. Старшие любили навалить на него много мелких поручений под конец смены, а возразить он не мог. Не привык отказывать. Юра переоделся, кое-как запихнул рабочее в рюкзак, натянул куртку и вышел в коридор. Его тяжёлые веки почти скрывали глаза, а больная голова всё время норовила устремиться вниз. Казалось, будто сегодня он устал как никогда ранее. Настолько, что хотелось… Маша. Она стояла в нескольких метрах напротив, возле стола. Смотрелась в зеркальце и поправляла макияж. Такая маленькая и миленькая. Увидев её, Юра моментально обо всём забыл. Сердце забилось чаще, а в теле, внезапно, появилось столько сил и энергии, что хотелось бежать. Далеко и без остановки. На другой край Земли. Нет, он бы не стал от неё убегать. Просто, пускай ещё чуть-чуть постоит в тишине напротив, пускай у него будет возможность ещё немного полюбоваться ей. Понаблюдать за неспешными движениями маленькой кисти, хрупких, крохмального цвета пальцев, и выразительных ярких глаз. Юра не сразу заметил, что девушка подошла к нему. Она близко. Её милое, ещё какую-то минуту назад спокойное лицо, исказила грусть. Розовые губы зашевелились, — но он не слышал слов. От неё веял приятный, нежный аромат. И будь бы он морем, то Юра предпочёл бы утопиться. Нырнуть с головой и перестать дышать чем-то, что не пахнет также сладко, как и она. Он дышал тяжело: жадно вдыхал и нехотя опустошал лёгкие, а затем старался снова скорее зачерпнуть носом побольше её приятного благоухания. Сердце притихло. Лишь иногда болезненно напоминало о себе. Юра не моргал, потому что её глаза смотрели прямо на него. Он покраснел, словно пристыженный хулиган, и вместе с тем к нему вернулся слух. — Юра… с тобой всё в порядке? В последнее время ты какой-то хмурый. У тебя всё хорошо? «В последнее время». Она следила «последнее время» за его состоянием? Она интересовалась им? Её беспокоило его самочувствие? Юра чуть ли не лишился всех чувств одновременно, но вовремя взял себя в руки. Надо что-то ответить, надо действовать. Нельзя стоять столбом. — Я… я… — А что сказать? Что он «в последнее время»? Юра и сам не знал. — Всё… — Плохо или хорошо? Это дежурное беспокойство или она станет и дальше расспрашивать? — Юрочка, что-то случилось? — её рука ласково коснулась его плеча, и он почувствовал, как ноги едва заметно подкосились. «Юрочка» — такое ласковое и нежное, но в тоже время обеспокоенное и сочувствующее. Только его. Интересно, какой вкус у его имени? Что она почувствовала, когда произнесла его? Её губы были мягкими и влажными или шереховато-сухими? Ей понравилось называть его так, или она бы предпочла запить сказанное большим количеством воды? Забыть, избавиться, проклинать в себе эту чёртову вежливость и вселюбие. А это прикосновение… тёплое и родное. И пусть слова будут грязью, но тело никогда не обманет. Уж оно-то не сможет. Ему просто незачем. — Кофе! — Выпалил внезапно он. — Может ты пьёшь кофе? — Маша смотрела всё также растерянно и непонимающе, но одобрительно кивнула. — М-может, может мы выпьем вместе кофе, и тогда я всё расскажу. Что насчёт сегодня? Юра никогда раньше не заикался, когда говорил с девушками, да и вообще. С чего это вдруг? — Тогда лучше чай. — Она легко улыбнулась. — Давай. «Давай» эхом прозвучало в его голове. Она и правда согласна. Маша убрала руку, развернулась и уже хотела пойти за сумочкой, но обернулась, добавив: — Ой, ты не против если мы посидим у меня дома? Сейчас вряд ли можно найти какую-то рабочую кафешку. Не против ли он? «За». Юра только рад быть с ней рядом, а теперь… теперь ещё он попадёт к ней домой. Узнает где она живёт, и как обставлен её дом. Окажется с ней наедине. Поделиться сокровенным. И… узнает её получше. Правда ли он собрался делиться с ней своими переживаниями? И если «да», то чем? Что он ей скажет? «Извини, у меня долго небыло девушки, а ты ничего такая. Ты не подумай, я не сталкер, но я долгое время за тобой наблюдаю. Ты мне нравишься… как человек? Ну, я мало о тебе знаю, но со стороны ты вроде прикольная. Мне нравится твоя внешность? Ну да, обалденная фигура, как раз в моём вкусе, маленькая и аккуратная. Прости, я не знаю, что сейчас во мне конкретно говорит: мои искренние чувства или навязчивое желание поебаться. Но, в общем, надеюсь, что прозвучало не слишком жалко. И если ты всё-таки не против, то давай трахнемся, хотя бы разок? Пожалуйста…». Нет. «Пожалуйста» было лишним. С ним звучит слишком жалко. А если честно, то вряд ли он всё это вот так ей скажет. Поэтому, надо было что-то придумать к тому времени, как за его спиной закроется дверь её квартиры, когда он разует обувь, она проведёт его на кухню или в гостиную, приготовит чай и будет внимательно выслушивать его негодование. В любом случае, можно будет перевести тему на что-то другое. По крайней мере, он на это надеялся. Время не самое позднее, но зимой темнеет рано, поэтому улица уже во всю пестрила разнообразными вывесками, огнями фонарей и фар, проезжающих по дороге автомобилей. Даже в такой полутьме ни на секунду не утихает хаос города. Всё живёт, движется, куда-то спешит, дишит, любит, и иногда ругается о пустяках по телефону. С кем не бывает. Юра не был самого высокого роста, а вполне среднего, может чуть ниже. И часто ему приходилось из-за этого комплексовать. Особенно, когда более высокие коллеги без труда крепили полки, вкручивали саморезы там, где он не мог дотянуться, или помогали вытянуть нужную коробку на складе, не забыв при этом подчеркнуть его беспомощность, и узреть в его коротконогости слабого, юного, неопытного мальца, которому бы только сопли подтирать на школьной скамье. Но он уже взрослый! Он мужчина! И никто не имел права ни в чем его уязвить. Но Юра не показывал этой внутренней силы и гордости. Может потому что и сам в ней сомневался. Наперекор всему, сейчас он был несказанно рад тому, что его скудных сантиметров хватало на то, чтобы гордовито возвышаться над девушкой. Теперь он мог идти и наблюдать, как макушка волос цвета молочного шоколада поблёскивала в свете уличного освещения, и как длинные, ровные пряди едва заметно подпрыгивали при ходьбе. Маша шла немного впереди него. Она не сторонилась, — была рядом, но какой-то недоступной. Она вела его за собой, и в этом чувствовала себя королевой положения. Ведь он послушно шёл ей в след, ничем не упрекая. Иногда она оборачивалась, ловила на себе его озадаченный взгляд, щебетала что-то милое и по-детски пустяковое, ждала его несмышлёного ответа, и снова устремлялась вперёд. На остановке они стояли в пол оборота друг к другу, она очаровательно улыбалась, а он был очарован её улыбкой. В автобусе сели вместе. Он дежурно с краю, а она у окна. Но только стоило машине тронуться, как Маша тут же устало опустила голову на его плечо. Её волосы коснулись его щеки. И они оказались такими же мягкими, как он себе и представлял. Юра тяжело задышал, пытаясь разобрать их запах, но в салоне был только холод. А рядом её тепло. Он взял Машину руку в свою, безвольно сжал, и она довольно прикрыла глаза. Спустя каких-то десять минут пришлось выходить. Юра хотел запротестовать, когда девушка отняла голову от его плеча, поднялась с места и начала двигаться к выходу. Ещё какое-то мгновение назад он был согрет её приятным теплом, а сейчас… снова холод морозной ночи. А будет ли ещё такая возможность? Прижмётся ли она к нему также ещё хоть раз? Или ему придётся прокручивать это воспоминание в своей памяти снова и снова? Маша схватила его руку, когда тот задумчиво уставился в пустоту, и потащила за собой, в глубину мрачного, тёмного подъезда. Юра очнулся и взбодрился, от её спешки. Три лестничных пролёта дались на удивление легко, после тяжёлого рабочего дня. И вот она — дверь, порог её квартиры, аккуратная тумбочка для обуви на входе, гостевые тапочки и светлая гостиная. — Ты всё-таки будешь чай? У меня есть вино. — Донеслось с соседней комнаты. — Лучше чай. Я не пью алкоголь. Юра с интересом рассматривал комнату, но так ничего стоящего, что говорило бы об интересах и увлечениях её хозяйки, не обнаружил. Всё простенько, чисто, и, в общем, как у всех. Параллельно тому, он думал о том, что всё-таки обсуждать и чем поделиться с Машей. Что его беспокоило в последнее время настолько, что заставило до этого безразличную девушку обратить на него внимание? Диарея? Налоги? Отабек? Глупости. И с чего бы вдруг его беспокоил какой-то там другой мужик? Хотя, отчасти беспокоил. Но теперь это и не важно, ведь Маша рядом с ним. Она появилась спустя восемь минут, в коротком, атласном халатике на запах, ярко красного цвета. В её руках было две кружки чая, но ни о каком чае Юра уже не думал. Красивое тело, утянутое тоненьким пояском на талии, стройные, ровные ноги и обворожительные, почти детские черты лица; немного орозовевшие щеки, и искрящийся взгляд, — вот что стояло у него перед глазами. Он тяжело сглотнул, когда она приблизилась, глубоко задышал, когда села рядом, а когда она поставила два парящихся напитка на стол, — их взгляды сравнялись. И Юра увидел в её глазах тоже самое. Что-то такое, знакомое чувство, что разрывалось внутри. И он понял, что она сейчас думает о том же самом, и хочет того же самого что и он. Машины губы легко приоткрылись, лицо обгорело, а влажная ладонь легла на его колено. Они оба поддались вперёд, следуя какому-то внутреннему чувству, их губы соприкоснулись, дыхания смешались, а сердца застучали в унисон. Поцеловав её, Юра слегка отстранился. Он посмотрел ей в глаза, безмолвно прося разрешения продолжать. А она ответила на этот взгляд, не произнеся ни слова, молча. Но интуитивно всё было понятно. И Юра понимал. Он приблизился снова, но на этот раз целовал сильнее; глубже, увереннее, более страстно. Так как хотел. Машины руки гладили спину. А он потянул за левый рукав её халата, обнажая бледное тело. Юра вздрагивал от удовольствия, ведь этого момента он ждал последние несколько месяцев. И теперь она с ним, рядом, его. Внутри всё кипело, разрывало, заставляло терять рассудок. И он потерял его. Окончательно и безвозвратно. Тогда, когда позволил себе уложить её на диван, когда полностью оголил её груди, когда сжимал их, мял, когда целовал затвердевшие соски, и кусал их. Его губы изучали тело, оставляя повсюду влажные следы поцелуев, его пальцы бесстыдно скользнули вниз, оттянули в сторону промокшие трусики и начали массировать клитор. Юра еле сдерживался оттого, чтобы взять её прямо сейчас, здесь. Сдерживался, рассыпаясь на нежности. Боялся спугнуть, ранить. Но так хотел… Он стянул с себя кофту, а Машина рука потянулась к пряжке ремня, но он не позволил. Пока ещё рано. Юра отнял от неё совсем уже мокрые пальцы, отстранился, а после прикоснулся языком. Маша не выдержала этой мучительной пытки и с её губ сорвался сдавленный стон. Он поднял на неё глаза, и глубоко толкнулся языком к чувствительному месту. Девушка громко вздохнула, и откинулась назад, поддаваясь его ласкам. Юра лизал неспешно, дразня, постоянно прерываясь и отстраняясь от пытающего жаждой тела, для того чтобы вдохнуть остатки холодного воздуха. Маша уже не сдерживала стонов, сжимала одной рукой грудь, а второй собрала его светлые волосы. Юра по-прежнему хотел её. Он таял, растворялся в ощущениях, дрожал, но не мог понять почему он не может испытать того самого. Почему желанное, голое тело не возбуждает его. Что не так? Почему сейчас? Он чем-то болен? Юра начал ненавидеть себя. Проклинать. Ругаться. Он так долго ждал, стремился к этому, мечтал, а сейчас… в самое неудобное время, всё пошло не так. Череда мрачных мыслей захватила его. Страсть сместилась гневом, желание тупой болью. Он бы даже заплакал, но это не в его стиле. Он не привык к этому. Не сейчас. Не пред ней. Не надо. Рассудок окутала злоба на самого себя, и Юра даже не заметил, как бледное тело, желанное, обнажённое, находилось сверху. На нём. Теперь уже Маша целовала его щеки, губы, ключицы, грудь. Она целовала хаотично, ведь тоже не совладала с разумом. Её ладонь спустилась к бёдрам, потянула ремень, спустила немного джинсы, и самодовольно пролезла внутрь. Но когда она уже забралась в трусы, девушка подняла на него застывший взгляд. Она вытащила руку и прильнула с поцелуями к шее, но Юра уже был не здесь. Он исчез, застрял, мумифицировался в своём собственном мире, где его не любили, и он не любил сам себя, где его винили, обижали, где обещали распятие за проступки. И он распял себя. Здесь. На её диване. В объятиях любимой женщины, которую он не смог полюбить. Маша уже почти безответно целовала его губы, лаская член. И Юра переживший тысячу мысленных самоубийств воскрес. Он посмотрел на неё пустым, стеклянным взглядом, она отстранилась. — Хватит… — единственное, что он смог выдавить. Юра больше не сказал ни слова. Он не пытался объясниться, не стал извиняться, и умолять её всё забыть. Он встал, оделся, и молча вышел с её квартиры, гонимый внутренним холодом.