Но всё закономерно, задача не из лёгких;
А ты и вовсе не лучший пример, но
Сердца всё же требуют перемен.
Pyrokinesis - Помогите Элли
23 декабря
Шастун разорвал зрительный контакт, нервно засунул руки в карманы куртки и повернул голову в сторону, собираясь с мыслями. Через пару минут, под давлением бегающих из стороны в сторону по парню глаз обеспокоенного Арсения, выдал на одном дыхании: — Мне кажется, я влюбился... Оглушающая тишина. Сердце брюнета пропустило несколько ударов, дыхание в секунду громко сбилось, вырываясь в октябрьский воздух коротким и нервным горячим выдохом в виде плотной дымки. У Попова дежавю. Ситуация до мурашек знакома. Глаза лихорадочно бегали по парню, стоящему напротив, по земле, по ебучему камешку рядом с пяткой левой ноги, по качающейся ветке на дереве за спиной Шастуна. Арсений узнаёт это место. Он прекрасно помнит этот день, от которого теперь сердце щемит тяжестью. 19 октября. День, когда Антон ответил взаимностью Арсению, перешагнул точку невозврата и осчастливил доверчивого мальчика на несколько месяцев, подарил лучший период, наполнил жизнь Попова любовью, теплом и заботой, уважением личных границ, искренностью, светом от своей улыбки, раскрасил его мир, создал совместные воспоминания, что со вчерашнего дня посерели и больше не приносили радости. Это всё можно перечислять долго, если забыть вчерашнюю новость. Арсений знал спойлер: признание Антона было наглой ложью, а их отношения — игрой, в которой брюнет проиграл с самого начала, ещё до того, как дали старт. Сейчас признание со знанием действительности ситуации отозвалось колкой болью. Она, нарастающая, била по рёбрам словами, пропитанными насквозь ложью и жестокостью своего мотива. Стало дурно и ужасно неуютно. Попова накрыла волна паники, ему хотелось убежать, но ноги не сдвигались с места, словно они прикованы к земле намертво. Арсений не понимает, в каком мире или оболочке пространства сейчас находится, но очень сильно жаждет, когда этот ужас закончится. Желательно побыстрее. Антон стоял, чуть ссутулившись, и виновато выглядывал из-под козырька кепки, наблюдая за реакцией Попова. — В тебя, Арс... Арсению хочется закричать, что есть мочи: «Закрой свой поганый рот! Ты лжёшь! Ты стоишь и нагло врёшь мне! Это, блять, неправда! Ты издеваешься надо мной!» — чтобы Антон заткнулся и оставил в покое, но голоса не было, словно брюнет продал его Урсуле, как бедняга Ариэль. Единственное, что он может сделать — выставить руку вперёд в немой попытке остановить Шастуна, но тот лишь шёл на Попова, говоря слова о любви. На глазах Попова проявилась и защипала солёная влага, ладонь на весу затряслась. — Арсений, я люблю тебя. Попов отворачивается, не в силах больше смотреть на парня, зажимает уши ладонями и жмурит глаза. Ничего не помогает: голос Шастуна звучит только громче, слова о любви попадают прямиком в избитое сердце, оставляя новые шрамы. На спину Попова ложится ледяная рука, скользит вниз и обхватывает за талию, силой сжимая бока сквозь пальто. Он почувствовал горячее дыхание на загривке и шее, от которого по телу электрическим разрядом пробежали мурашки. — Перестань! — Арсений вскакивает с кровати, с ужасом откидывая одеяло на пол. В горле колючий ком давит на стенки шеи. Парень пытается отдышаться, потирая шею, словно его достали из петли, но частые вдохи-выдохи спровоцировали кашель. Он потирает пальцами глаза, выдавая тяжёлый всхлип. Ему страшно и очень больно. Попов в отчаянии: зачем ему такое снится? Только подливает масло в огонь его страданий. Слёзных рек и озёр на щеках и висках так много, что ими можно было спокойно умыть лицо, Арсений трёт его, не замечая, что всю влагу размазывает по коже. Слишком много реакций организма от сна, у Попова ощущение, что его просто разорвёт от переполняющих чувств разных оттенков, особенно от противоположных. Мозг просто-напросто мыслями не успевает за этими реакциями. Да ещё и ОРВИ выматывает. Арсений выпивает воду из стакана, что уже третью ночь неизменно стоит на тумбе на случай, если приснится что-то неприятное — в последнее время, кроме Шастуна ничего и не снится — или же парень начнёт кашлять, как, например, сейчас. Прохладная вода освежает горло, смачивает его и смывает колючий ком. Попов запивает и таблетку от кашля, откидывается обратно, взбивая подушку — вся сырая. Брюнет устало закрывает глаза, не в силах анализировать этот сон и своё состояние, здоровье. Ему нет покоя от Шастуна даже во сне, Арсений не отдыхает от слова совсем. Он, кажется, рад тому, что своим очередным ночным испугом не разбудил сопящего Матвиенко. Или нет? — Арсюх, ты чего? Снова кошмар? — Обеспокоенно выглядывает сонный Серёжа, приподнимаясь над подушкой на локтях. — Угу... Прости, что разбудил... — Попову не жаль на самом деле. От этого где-то отзывается пониманием того, что так быть не должно, но это чувство слишком далеко на данный момент, как и многие остальные. — Всё в порядке. — Друг подходит к Арсению, чтобы взять стакан с тумбы, заботливо треплет мокрую макушку. Это успокаивает. — Я воду поменяю, засыпай. Он грустно выдыхает, ведь Попов до сих пор ничего не рассказал, о том, что и как случилось — лишь отмахивался, что это из-за болезни — но Матвиенко было несложно сложить два и два, чтобы понять, что Арсений расстался с Антоном. Серёжа понял это, как только увидел убитого Попова на кровати, когда тот молча вернулся после встречи с Шастуном. Через пару минут тогда его догадку подтвердил Дима: тому пришло информативное короткое сообщение от Антона, гласящее, что с Поповым всё.***
Матвиенко вернулся на кухню. Дима что-то усердно строчил в телефоне. — Что с Арсением? — Очкастый оторвался от телефона, убрал его в сторону. — Какой-то тотальный пиздец, я не знаю... — Он свалился на стул и скрыл лицо за ладонью. — Расстались, наверное. Арс ничего не сказал, кроме того, что ему нужно побыть одному. Он там просто лежит овощем бесчувственным, играя в гляделки со стеной... Это, блять, пугает!.. Диме пришло сообщение. Он прочитал его через экран блокировки. — Да, расстались. Антон пишет, что всё ужасно прошло... — Парень покачал головой и поджал губы. — Я вижу! — Парень возмущённо вскинул руку в сторону соседней комнаты. — Что он с ним сделал? Если бы они просто поговорили и расстались, то Попов бы не лежал там настолько убитым! Он был к разрыву морально готов, но что-то произошло, чего он никак не мог предположить. — Серёжа начинал психовать, уверенный в том, что Шастунишка снова объебался. Позов смотрел в глаза Матвиенко и никак не ответил на его агрессию. Из комнаты парней послышались всхлипы, старательно, но безуспешно скрываемые, и сдавленный скулёж. Школьники повернули голову в сторону источника звука и почти синхронно вздохнли, сопереживая. — У Антона были свои причины, — Дима ввёл пароль на телефоне и начал печатать новое сообщение. Он и сам зашёл в комнату, почти сразу за Серёжей, и увиденное его повергло в шок. Такое состояние одноклассника, обычно жизнерадостного, просто выбило из колеи. — Да какие, блять! — Армянин почти ударил кулаком об стол, но остановил себя, понимая, что Попов может услышать. — Было бы интересно послушать! — Шёпотом прочеканил Серёжа. — Ты их знаешь? — Я да, — Позов поймал на себе недовольный взгляд, намекающий, что телефон напрягает собеседника. — Подожди минуту, я Оксане напишу. Найдёт этого ёбика. — А разве не тебе нужно сейчас пойти к нему? — Матвиенко пытался взять себя в руки. — Нужно, но мы с тобой не закончили. Я не мастер любовных дел, поэтому Оксана будет компетентнее в этом вопросе, поговорит с ним. Я позже займусь частью разборов полёта. — Пришиб бы вашего Шастуна! Причины у него, блять, были! — Серёжа вскочил и грубо включил чайник. — Да, были. Это не наше дело, Серёг. Боюсь, если мы с тобой это сейчас будем обсуждать, то никак не сойдёмся во мнении, потому что ты будешь защищать интересы Арсения, а я Антона, — Матвиенко скрестил в ответ руки и уклончиво кивал головой, соглашаясь с Димой, — мы разосрёмся, и ты выгонишь меня из квартиры. Я бы предпочёл уйти сам, когда мы закончим с уроками. — Позов открыл учебник по астрономии. — Настанет время, и всё станет ясно. — За ясно ебут потрясно, — выплюнул Серёжа, пытаясь перевести своё внимание на домашку, ведь парни её действительно не закончили.***
Арсений благодарно касается чужих пальцев на своей голове, нежно перебирающих смольные волосы, и думает: «Как ему не противно касаться такой потной, грязной макушки?» Матвиенко удаляется на кухню. Попов устал от этих снов. Морфей словно специально каждый раз, когда Арсений пытался уснуть, неважно, днём — простуда сломила парня и могла утомить в любой момент — или ночью, насылал сны с кудрявым обидчиком. Причём ничего хорошего в этих снах нет: Антон в них из раза в раз предаёт Арсения в разных ситуациях, но легче не становится. Брюнет всё никак не привыкнет к такому исходу и каждый раз проживает это снова и снова заново. Даже во сне очень тяжело это чувствовать. Просыпается он до одури разбитым и уставшим, хоть не засыпай вовсе. Брюнет быстро вернулся к Морфею, даже не застав момента, когда Серёжа зашёл в комнату и вернул на место запотевший холодный стакан со стекающими каплями по боковой поверхности стекла, сквозь которое лунный свет нежно и маняще отражался бело-голубыми волнами на поверхности тумбы, поблескивал в жидкости, плещущейся после соприкосновения посуды с деревянной поверхностью. За два дня Арсений, разумеется, пока не отпустил ситуацию. Он не ходил в школу, уйдя на больничный, пропускал репетиции. Парень не вставал с кровати без надобности, много молчал, лишь редко бросал какие-то реплики в ответ на вопросы Серёжи. Попов не интересовался, что друг сказал своей маме по поводу овоща в кровати, но женщина не задавала никаких вопросов, только звала кушать и приносила таблетки. Руководителю пришлось с великой скорбью сообщить невпечатляющую новость о том, что Арсений не вовремя заболел и к премьере не успеет поправиться. Пётр Николаевич предлагал альтернативы, но Попов ко всему своему нездоровью не хотел вообще выбираться куда-то за пределы квартиры Матвиенко, да даже из их комнаты, видеться с кем-либо. Режиссёру пришлось смириться и принять такое стечение обстоятельств. Он поставил на главную роль Сашу —неизменного дублёра Попова из спектакля в спектакль. Иногда он репетирует две роли на случай, если главная ему всё же не достанется. Шалфеева была крайне расстроена такой новостью. Узнав о ней, как и все остальные в группе, от руководителя, она в перерыве позвонила Попову. — Привет, Арсений! Ты как?.. — Первая половина фразы была жизнерадостной, но поняв после затянувшейся паузы, что парню не до веселья, девушка перестала притворяться. — Не как здоровый огурчик, к сожалению, — Попов переворачивается на другой бок, накидывая одеяло до подбородка. — Может, я могу чем-то помочь тебе? — Если только будешь вводить в курс дела, что там на репетициях без меня происходит, — он выжимает из себя смешок для Насти. — Хорошо, — девушка хихикает в ответ, но ей ни капли не весело. — Жаль, что так сложилось... Не хочется с Сашей играть. — Пробует тему перевести. — Насть, тебе, словно, первый десяток. Ну, что значит «не хочу играть»? — Устало выдыхает он, прикрывая глаза и представляя, как Настя сидит в кресле, где они пили горячие напитки. Представляет её лицо, руки, рыжие волосы, спадающие на плечи и лицо. — Тебе придётся. Прости, что так не вовремя заболел. Мне правда совестно. — Ни капли. Арсений понимает, что за ужасно короткий срок стал равнодушным к своим друзьям и зациклился только на себе и своей проблеме, но молча просил у них понять его и не обижаться. Они не могли выполнить просьбу: во-первых, она не была озвучена, во-вторых, ни Серёжа, ни Настя и понятия не имели, насколько масштабен пиздец, произошедший с Поповым; Настя так вообще думает, что брюнет просто болеет — с кем не бывает, тем более в зимний месяц. Может, расставание не так ужасно само по себе, а Попов придаёт ему прескорбный характер и огромные масштабы, занимается пустыми пиздостраданиями, но, в любом случае, он чувствовал себя паршиво и вообще ужасно, что не смог бы этот спектр описать. — Дурак что ли? Не извиняйся, всё хорошо, ты, главное, выздоравливай! После этого Настя, как и обещала, писала о новостях, о репетициях, о своей игре с Сашей, о том, как ей не хватает Арсения. И много чего ещё, не касающегося театра. Она звонила, но Попов не отвечал ей, позже отписавшись лишь раз, что спал и не слышал звонка. Арсений не заходил в социальные сети. Знал, что так или иначе начнёт шарить по перепискам, листать галерею и тосковать по Антону и ненавидеть его ещё больше. У него до сих пор в голове не укладывалось, как Шастун мог так поступить. Кудрявый юноша всегда тонко читал Попова, с полуслова, по едва заметной перемене в голосе; и делать всё так, чтобы закомфортить Арсения, дарил что-то светлое и тёплое, обливал улыбками и нежностью, а после всего этого за мгновение обезоружил своим холодным взглядом и ровным тоном поведал голую безобразную правду и без прикосновений вырвал хрустальное сердце, разбил об идеально белый кафельный пол, забрызгивая его алой кровью; растоптал осколки, размельчая их в мелкую крошку. Арсений, упав на колени, смотрел, как издеваются над его сердцем и чувствами, без возможности остановить это. Когда сердце было небрежно оставлено на забрызганном полу, Арсений склонился над оставшимися кусочками, сгрёб их в ладони, заляпавшись в крови, зарыдал, чувствуя, как в пустоте грудной клетки на месте сердца бьётся тупая боль и скорбь. Кровь с пальцев и ладоней капала на кафель, за ней текли слёзы, горькие всхлипы не прекращали раздаваться в безграничной белой комнате. Опухшие от слёз глаза с ботинок Шастуна скользнули вверх до его равнодушного лица — ещё и недовольное. Попов сжимал осколки в руках, впивая их в нежную кожу, зубы скрипели, новые волны слёз бились в глазах, а с губ слетело глухое: «За что?» Антон не отвечает. Никогда не отвечает на этот вопрос, сколько бы его не задавал Попов. Он из раза в раз отряхивал руки и манерно поправлял одежду, после чего молча уходил восвояси, бросая в одиночество и боль Арсения, сворачивающегося клубком на холодном кафельном полу, задыхающегося в рыданиях. И ни один мускул на лице Антона не дрожал, ни единый до противного жалкий вскрик Попова не трогал его сердца, не вызывал сожаления. На третий день самобичевания Арсений решает завалить себя делами, только бы не думать обо всём этом, не корябать свежие раны и не сыпать на них соль. Ничего не получалось. Он всей головой окунался в разного рода воспоминания, связанные с Антоном, не мог сконцентрироваться на работе, какой-то простой задаче: он даже чай себе готовил в течение двадцати минут, то и дело уходил в себя, залипая в одну точку. А ещё он много плакал, за что ненавидел себя в том числе. Прокручивая в голове одно и то же, брюнет только делал больнее себе. Разговаривать об этом Арсений пока не готов абсолютно, но ему пришлось, потому что до усрачки пугал своим состоянием нихуяшеньки непонимающего Матвиенко. — Не знаю даже, с чего начать... — Арсений вяло мнёт простынь в пальцах, не глядя на друга. Ему страшно, в очередной раз, проносить через себя тот вечер, вспоминая всё до мелочей. — Я тем более... — Матвиенко чешет репу. — Давай с того, как вы встретились в последний раз? Потом чувства попрут, а с ними и мысли, выскажешься. Арсений помедлил, стараясь вспомнить самое начало. Получалось с трудом, потому что он в принципе не помнит, как добежал до школы, сколько времени ждал парня. В голове на тот момент был бурлящий котёл. — Думаю, он не ожидал встретить меня... Он испугался моего вида или что... Но он был удивлён и потянулся ко мне, тут же одёрнул себя. — Тебе... не показалось? То есть, он реально к тебе хотел притронуться? Увидел, что ты нездорово выглядишь? — Мне не могло показаться... Он, знаешь... Весь разговор почти вёл себя противоречиво. — Перед глазами парня картинные воспоминания, которые, на удивление, вспомнились хорошо до самых мелочей. — Сначала он действительно потянулся, в глазах столько беспокойства было... Даже спросил, как я себя чувствую, но потом... Вернул руку в карман, со словами: «Хотя мне-то какая разница?» Словно на самом деле ему было не плевать, но он держал какую-то планку, — к концу предложения голос дрогнул. Армянин нахмурил брови, потому что противоречивость описанного поведения вводила в сомнения, и всё выглядело неправдоподобно. — Он уже знал о слухе? — Аккуратно спросил Матвиенко. — Угу... — На простыне появилась маленькая дырочка, ноготь среднего пальца чуть надломился. — Что он сказал на это? — Серёжа в упор смотрит на Арсения, следит за его пальцами. — Что рад за меня, ведь у меня появилась девушка... При этом снова противоречие, — Попов поднимает свои глаза на друга и невесело улыбается, — он был так этим расстроен, как мне показалось... сказал с горечью. Серёже думается, что такое поведение Антона Арсению могло показаться, но не высказывает эту мысль, боясь задеть этим друга и обесценить его чувства. Попов продолжил: — Я пытался объяснить ему, что это всё слух. — Не поверил? — Зачем-то спрашивает друг. Ответ он знает. Но понимает, что Арсению нужно сказать это вслух, чтобы тот сам услышал это. Не проблема брюнета, что ему не поверили, когда он говорил правду. — Нет, — Попов пожимает плечами, — рявкнул, что не верит мне, ведь я подвёл его однажды. — Ты про тот случай с Лёшей, я правильно понимаю? В ответ кивок. — Дальше... Спросил, нахуя я оправдываюсь, ему это не нужно, как и сам я, — голос дрогнул от всплывшей в ушах интонации Антона, которой были сказаны эти тяжёлые слова. Глаза снова защипало. — Что, прости? — Друг ответил спустя паузу, выгнув вопросительно бровь. Матвиенко не понял, услышав странную формулировку в первый раз. — Это оказалось игрой, Серёг. Шастун признался в этом. — Брюнет зашёлся смехом, а сквозь ресницы блестели слёзы, скатывались по щекам. Серёже просто больно смотреть на такого Арсения. — Они поиздевались надо мной с Выграновским на пару, понимаешь? Они зарубились, что Антон влюбит меня в себя, мы начнём встречаться. От этого они столько веселья получили, пока я был уверен в искренности... Антон же знал, что нравится мне... И всё равно так поступил. — Как знал? — Когда Серёжа осознал ситуацию, волна злости начала подниматься внутри него. Это бесчеловечный поступок, по мнению Матвиенко, уму не постижимый. Ему стало понятно, почему Арсений уже который день такой никакой. — Я сказал ему сам. В тот день, когда они избили меня в сентябре. Ты ещё нашёл меня за гаражами... Я сказал ему лично, шёпотом... Это разозлило его тогда, он прижал сигарету к моей щиколотке. Матвиенко опускает взгляд на щиколотки Попова: из под шерстяных носочков виднелись тёмные кружочки кожи. Матвиенко оглядел друга целиком. Тот сидел, подогнув одну ногу на кровати, ужасно сутулился, словно вся тяжесть мира пала на его плечи, а ведь Арсений всегда держал осанку в любой ситуации. Волосы были взъерошенные, сальные, не видавшие расчёски несколько дней. Растянутая футболка открывала виду выпирающие ключицы, усыпанные множеством родинок. Лицо выражало бесконечную усталость, несмотря на то, что в последние дни парень спал намного больше и дольше. Он не высыпался, этому свидетельствовали огромные круги под глазами и прикрытые веки, ночные кошмары. В глазах Арсения больше не плескалось море, не бились волны о берег. Они потемнели и в них не было ничего, кроме бездонной непроглядности. В тёмном омуте черти водятся, и только вопрос времени, когда же они заявят о себе. — Наигравшись вдоволь, Антон стал отталкивать меня намеренно. — Для того, чтобы ты и сам отстранился? — Предполагает Серёжа и попадает в яблочко. Арсений щёлкает пальцами в знак респекта за догадливость. — Да... Во время всего разговора он громко смеялся и улыбался бессовестно. Как в американских сериалах, в которых ситуация аналогична. — Арсений усмехается своему сравнению и сам заливается тихим смехом. — Я в ёбанном сериале, как же всё плохо, — он наигранно хлопает в ладоши несколько раз, восхищаясь тем, как его обвели вокруг пальца. Серёжа трёт подбородок и трясёт ногой. Он в полном ахуе от ситуации. — Он знал, на что идёт, понимаешь? Решение смеяться надо мной было осознанным. Я не мог даже предположить, — Попов снова безумно улыбается, но в противовес этому в следующую секунду брови изгибаются домиком, из омута снова вытекает пара чистых солёных капель, — что Антон способен вообще на такое... Кажется, теперь я понимаю, почему за всё время наших отношений он лишь однажды прямым текстом сказал, что любит меня... — Улыбка плавно сползла с лица. — Один раз, Серёж... Не любил, поэтому и не говорил. — Попов шипит, сжимая зубы и закрывая глаза. С ресниц упали горячие слёзы, стекая до подбородка, по шее к ключицам. — Мне, блять, больно, Серёж... — Он начинает беспомощно рыдать. — Арсений, я понимаю... — Шёпотом располагает к себе Матвиенко и пересаживается на кровать Попова, обхватывая того за плечи и прижимая к себе. Он впервые не знает, что ответить, как успокоить. Они переходят на шёпот, словно обычная громкость ломала стены теми словами, что вырывались в комнатный воздух. — Я такой идиот, Серёж... Ну, как я мог подумать, что действительно мог ему понравиться?.. Серёжа с трудом разобрал это предложение, вылавливая слова из бурчания вперемешку со всхлипами. — Он гомофоб, и это факт, Арс... Та драка была звоночком... Ты не придал ему особого значения... Потому что ты был влюблён в Шастуна, был готов на всё закрыть глаза, а когда заметил, что он начал относиться к тебе в лучшую сторону, тебе голову снесло с вертушки. — Я так надеялся в моменте, Серёж, что он действительно влюбляется в меня... Я думал, что он поменял своё отношение... — Попов снова всхлипывает и укладывает голову на коленях друга. — Ты ошибся, но это не страшно, Арс... — Серёжа начал гладить Попова по голове. — Такое случается. Но поступок Антона это что-то за гранью... Он не имел права так обращаться с тобой... — Всё было слишком реально... Улыбки, смех, волнение, чувства и поцелуи... Зачем он целовал меня, если ему было противно? — А было ли? — В том и дело, что я не знаю... Я запутался. Всё было таким ярким и искренним, что не было даже и тени сомнений, что всё не по-настоящему... И дело не в том, что я был слеп любовью. Я чувствовал, что и Антону было хорошо, он был счастлив рядом со мной... Он помогал, он был рядом в тяжёлые моменты... Был ласков и внимателен. Извинялся потом, волнуясь, за своё поведение и отношение ко мне... Он горел... — Вот теперь думается, что огонь этот был азартный, в рамках этой их игры... — Он протяжно выдыхает. Вся эта история оставила странный осадок и чувство безысходности. — Блять, да... — Попов пренебрежительно стёр пальцем новую слезу, понимая и осознавая фразу, сказанную Серёжей. — Не понимаю, для чего он делал подарки и старался проводить как можно больше времени со мной, если изначально ему это всё не нужно было... Даже новогодний подарок он с чувством выбирал, было видно по нему, как он боялся не угодить... — Попов вспоминает этот уютный момент обмена подарками. В сердце заскребло. И когда же эти кошки покинут грудную клетку Арсения? Вспоминает запах одеколона, подаренного Антоном: приятный фруктовый и цветочный свежий аромат . — Он мог действовать в рамках их развлечения намного суше и холодней... — Всхлипы были всё реже. — Да кто же его знает, блять... — Серёжа выдыхает. Он и сам наблюдал за Шастуном, видел, какой он яркий в отношениях, как был активен и отзывчив, какие взгляды метал в Попова без возможности встать рядом и прикоснуться, и как потухал после соревнований. На месте Арсения, Матвиенко сам бы не мог подумать, что это всё — затянувшаяся ложь. — Здесь явно что-то не так... — Я не думаю, что хочу устраивать расследование, что-то выяснять... Я устал... — Попов вытирает слёзы об штанины Серёжи и шмыгает носом, полным соплей. — Ты не обязан в этом разбираться, если не хочешь. У тебя нет сил на это... — Что мне делать, Серёг?.. Что бы ты сделал на моём месте? — Парень переворачивается на спину, смотрит на лицо Матвиенко. — Арс, я не могу тебе что-то советовать в этом плане, — Серёжа морщится и поворачивает голову в сторону. Он не знает, что сказать Попову по поводу всей это ситуации, и от этого противно. Боится сделать тому только больнее своими словами, дать неверный совет, который впоследствии выльется во что-то стрёмное, а виноват будет Матвиенко, но проблема не в вине. Серёжа боится своей помощью только навредить, ведь он, как Позов, не мастер в любовных делах, а скорее — ломастер, ведь его отношения обычно заканчиваются спустя два месяца, а в лучшем случае через четыре. Он хочет помочь, но искренне не знает, как. Попов нуждается в его помощи, а армянин абсолютно бесполезен. — Думаю, что тебе нужно... Прозвучит глупо, учитывая всю ситуацию, но ты должен простить его... — Смеёшься что ли? — Попов щурит глаза и искренне смеется так легко и непринуждённо. — Нет, я вполне серьёзно. Тебе нужно отпустить Шастунишку, но сделать ты это сможешь, только когда тебя не будут с ним связывать никакие чувства, в том числе обида; когда ты будешь свободен и тебе станет всё равно. Это в первую очередь достигается через прощение. Попов перестаёт смеяться и смотрит в глаза Матвиенко более осознанно. — Я к тому, что, пока ты на него обижен, ты думаешь о нём и о том, что он сделал, только раны теребишь. — Попов думает, что Серёжа верно рассуждает. Улыбка на момент касается его губ, благодарная. — Это будет давить и ты останешься в том состоянии, что и сейчас, только позже ты рыдать не будешь, конечно. Хотя, кто тебя знает. — Я понял тебя. Это... — брюнет поднимает глаза к потолку, прикидывая, что его только ожидает, через что придётся пройти. Грустно впечатляют такие перспективы. — Будет долгий процесс... — Никто и не говорил, что завтра ты встанешь и будешь новым человеком. Эта ситуация не должна сломать тебя, Арс... Тебе нужно принять и жить с этим, жизнь не заканчивается. Да, больно и обидно, но такое бывает. На каждое расставание так реагировать нервов никаких не хватит. — Я люблю его, Серёж. До сих пор. Несмотря на то, как он поступил. Из-за этого вся эта ситуация не уйдёт бесследно. Совсем теперь не любить что ли? — Да нет же. Я просто считаю, если тебе интересно, что нужно к этому отнестись проще, как бы больно не было. Дай себе пару дней, чтобы все чувства и большая часть боли исчерпались, пропусти их через себя, поживи с пониманием, что тебя предали. Пострадай, если говорить проще. Потом восстань из пепла и возьми себя в руки, реши, что тебе нужно сделать, изменить в себе, чтобы поменять отношение к этой ситуации. Будет непросто. — Это понятно, — немного отстраненно отвечает Попов, глядя в потолок и думая о сказанном. — Возвращайся в нормальную жизнь, Арс... Всем тебя не хватает, яркого и привычного. Ты справишься, хороший. Будь сильнее и покажи этому мудаку, что ты выше и справился, продолжаешь жить, как и до отношений с ним. — Матвиенко добавляет своему голосу твёрдости и оптимизма, как какой-нибудь мудрец или наставник из фильма. Это не может не забавить Попова: Серёже не хватало только хвост распустить, губы уточкой надуть и положить на верхнюю прядь волос, имитируя усы, нахмурить брови. — Этот этап нужно перешагнуть, а Шастуна отпустить. Не забивай на себя, не катись на дно под толчками своих страданий. Это пройдёт. — Это пройдёт... — Зачем-то повторяет Арсений и переводит взгляд на Серёжу, улыбаясь краешком губ. — Спасибо, мой хороший, — он приподнимается и утягивает Матвиенко в полноценные объятия. — Я правда ценю тебя и твою помощь. — На такую слащавость Матвиенко наигранно закатывает глаза, показывая, что смущён такой нагой искренностью. Но ещё он рад, что они поговорили, Попов сказал что-то более искренно и распространённо, чем в последние дни. — Вообще не понимаю, как тебе терпения хватает возиться со мной и выносить мой тупёж. — Исключительно с Божьей помощью... Серёжа начинает щекотать друга по рёбрам. Арсений, заливаясь смехом, берёт подушку и начинает колотить ею Матвиенко. Они дурачились, словно не было всего периода с октября по декабрь, словно их дружба не переживала падений на фоне отношений Арсения и загруженности Серёжи, словно Попов не захлёбывался в рыданиях десять минут назад. Взмокшие, парни валялись на полу в попытке отдышаться. Попов прикрывает глаза, прикладываясь щекой к колючему ковру. Кажется, температура поднялась, в голове извергался вулкан. Матвиенко ложится рядом: пол освежает. — Серёж... Я хочу, чтобы это осталось между нами... — Расфокусированный взгляд едва вглядывается в лицо друга, но пытается добиться успеха в этом плане. — Я правда благодарен всему, что ты сделал для меня и сказал, но давай больше не будем поднимать эту тему, пожалуйста? По крайней мере, пока я не буду готов обсудить её снова, хорошо? — Как скажешь. Я рядом, ты же помнишь об этом? Арсений в ответ улыбается широко и кивает. — И не трогай Антона, я прошу тебя... Матвиенко в ответ лишь недовольно закатывает глаза, ведь ему хотелось не просто тронуть Шастуна, но и вмазать ему хорошенько не раз и не два, и даже не три, хоть Бог и любит троицу. Серёжа готов разобраться с Антоном, но Арсений категорически был против, просил не связываться с ним и вообще не поднимать больше эту тему. Мирясь с Поповым, Матвиенко был вынужден подавить все свои амбиции и перенаправить себя на помощь и поддержку брюнету. Они перебрасываются ещё парой фраз по поводу дополнительных заданий перед тем, как Серёжа поднимается и начинает собираться в магазин, ведь мама просила купить что-то — Арсений не в курсе, а у Матвиенко было всё записано в заметках — для ужина. Серёжа обещал, что его мама приготовит вкуснятину, но держал Попова в интриге. На предложение сходить вместе Попов отмахивается, напоминая о том, что он болеет. — А беситься ты не болеешь, да? — Хохочет Серёжа, натягивая свитер. — Да. Нет, я бы сходил с тобой, просто хочу душ принять, — Арсений понимает, что он запустил себя, а раньше такого не мог себе позволить; реальная грязнуля, ведь не мылся около недели, ходил в одной и той же футболке и свободных шортах чуть выше колен, да ещё и не по разу потел за эти дни. И стоило бы поменять одежду. — Славно, а то сидишь, как чёрт неумытый. — Спасибо за лаконичное сравнение, Серёженька-пироженка! — Арсений смеётся, обескураженный ассоциацией Матвиенко, и ищет чистую одежду. — Я пошёл, Арс. Не утони там в ванной, я не переживу, да ещё и твоим родителям придётся как-то объяснять твою скоропостижную кончину, — парень тянет молнию вверх по самый подбородок. Иногда Попов забывает, что у него есть родители — мама всё реже стала звонить — как и о том, что отец предложил отпраздновать новый год вместе. — Торжественно заявляю вам, Сергей Борисович, что душ будет принят безопасно, я останусь в целости и сохранности, валите уже. Дверь за Матвиенко захлопывается, квартира погружается в тишину. Попов перестаёт улыбаться и смотрит на своё отражение в зеркале гардеробного шкафа, впервые с того вечера. Увиденное его не впечатляет. Протяжно выдохнув, он плетётся в комнату, хватает чистое полотенце и вещи, отправляется в душ. Он не берёт с собой музыку: Матвиенко дал пищу для мыслей, мотивацию двигаться дальше. Попову есть над чем подумать и, похоже, он будет заниматься этим месяц так точно, даже больше. Но он готов работать, ему хочется чувствовать себя лучше и отпустить Антона, который не стоит стольких переживаний. Главное, не опустить руки при первой же трудности или когда запал мотивации исчезнет.***
Матвиенко познакомился с Шалфеевой: она интересовалась сперва у него, что с Арсением и почему он не отвечает ни на звонки, ни на сообщения. Серёжа не стал ничего ей говорить про Антона без разрешения Арсения, посчитав, что если тот захочет, то сам расскажет девушке. Так и сяк, общение у них завязалось, и они чаще пересекались на переменах. В основном, конечно, все их разговоры были про Арсения, но и друг друга они узнали. Серёжа рассказал Арсению, что на этой почве Женя даже приревновала его к Насте. Женя не устроила скандал, не стала писать Шалфеевой с наездами и угрозами. Она напрямую попросила Матвиенко объясниться. Всё закончилось хорошо, и девушки даже вроде бы начали общаться. На пятый день Арсений, осознав наконец из рассказов Серёжи, что Настя очень волнуется, всё же перезвонил ей и первым делом принёс свои извинения. Пришлось и рассказать, что он вышел из отношений, потому что девушка искренне не понимала, почему Арсений настолько сильно отстранился, болея. Арсений в любом бы случае рассказал ей во избежание триггеров и случайного упоминания темы в простой ситуации, но не думал, что это произойдёт так рано. Она сделала только одну попытку выяснить подробности, но Попов сразу обозначил, что, не в обиду ей, абсолютно не хочет это обсуждать и ему не нужна поддержка. Арсений разрешил Серёже объяснить девушке всё целиком, но не называть имени Антона, вообще не давать каких-либо данных о нём. Попов обещал себе, что сможет довериться Шалфеевой, ему хотелось стать с ней близкими друзьями. Настя, узнав подробности, расстроилась, разумеется, от того, что ей не позволяют оказать поддержку, но благодарна за то, что ей дали узнать главную причину состояния новоиспечённого друга, а это много для неё значит. Она не могла понять всего, что навалилось на парня, но она понимала и беспрекословно принимала его желание не обсуждать это. — Совсем забыла, что у меня репетитор! — На том конце послышалось копошение и бег: Настя в спешке собирала вещи. — Ты к репетитору ходишь? По какому? — Попов параллельно решал на кухне экономическую задачу. — Да по французскому. Черт возьми! — Послышался грохот. — Нет, не возьми... — Ох, уж эти мемные видосы. Настя молчит. — Шалфейня? Тебя пришибло? — К счастью, нет. Рюкзак перевернулся и свалился со стула, прикинь. — Французский, говоришь?.. — Брюнет кусает ручку. Он вспоминает разговоры с Настей в кафе про Францию, про планы девушки обязательно посетить эту страну, банально сделать фото на фоне Эйфелевой башни. Он вспомнил своё желание в моменте тоже начать изучать язык, вдохновившись рассказами Шалфеевой. Да и сам французский приятен к слуху для Арсения, он красив, и владеть этой красотой уж очень ему хотелось. Да и парень поблагодарит себя в будущем, когда будет стоять в аэропорту и ждать свой рейс во Францию. — Ну, да. Я не рассказывала разве?! Как я могла?.. — Слушай, — Попов положил карандаш на тетрадь, откинулся на спинку стула, подгибая ногу. — А хороший репетитор? — Да, мужчина, Вячеслав Игоревич. 35 лет, не женат. — Начала накидывать личной информации, как в передаче "Давай поженимся". — Ты одна к нему ходишь? Не страшно? Ну... Я имею в виду... Настя перебила. — Я поняла, к чему ты. Нет, не страшно, я с одноклассницей хожу вместе. Он с двумя-тремя человечками работает. И берёт не дорого — триста рублей занятие. С ним легко. Объясняет всё понятно, понимает шутки, молодёжный мужчина. А язык красивый, вообще. — С последним Попов беспрекословно соглашается. — Можешь узнать, есть ли у него возможность взять ещё одного человека? — Сегодня спрошу. Хочешь французский начать учить? — Девушка воодушевляется. — Хочется, да. — Поищи тогда, кто тоже хотел бы выучить французский. Если не найдёшь, я могу помочь. Саша хотел, кстати, но не может пару найти. — Саша? Ты откуда знаешь? Закорешились? — Попов вспоминает, как удручённо Настя причитала о том, что не рада перспективе работать с ним. — А кто-то говори-и-и-л... — Попов, не начинай. Что было, то прошло, — она хихикает в трубку. — Да не думаю, в принципе, что тебе будет хуже, если ты с ним будешь заниматься. Вы знаете друг друга, оба нулёвые в французском. — Ладно, я позвоню родителям, обсудим. Если они согласны, то напишу Сашке. — Да я сама могу! — Резко выпалила она. Арсений задумался. — Хорошо... Тогда буду ждать его решения. Узнаешь у своего репетитора сегодня? — Да, конечно, я же сказала. Всё, Арс, я побежала. Обсудив ещё пару деталей, Арсений сразу же набрал мать, чтобы обкашлять этот вопрос. В целом, мама была не против — но, в первую очередь, конечно же бесконечно рада, что брюнет позвонил — а отец, находившийся, судя по всему, рядом с мамой, всё слышал и даже похвалил сына за инициативность. В общем, родители обещали позвонить репетитору, как только Арсений получит его контактный телефон. — Арсюш, ты на Новый год-то придёшь? — Как-то невесело спрашивает мама. — Семейный праздник, всё-таки... Марина приедет из Германии с Глебом. К нам ещё гости придут. — Сестре буду рад, Глебу тоже, а гостям не знаю. — Арсений принимает решение за пару секунд. — Да-да, я приду. И вообще думаю, — спонтанные мысли слишком часто стали посещать голову парня, подталкивали к импульсивным решениям, — что вернусь домой насовсем. Через пару дней, скорее всего. Ещё с Серёжей нужно поговорить... Попов не стал говорить маме, что болеет, потому что знает, что в ней проснётся гипер-опека и забота. Родители бы через час-другой приехали за ним и забрали домой, потому что мама переживает. Он и так чувствовал себя жалким, ещё бы и мама берегла его, как зеницу ока. В самом деле: сколько можно? Он живёт у Матвиенко три с лишним месяца, и стены этой квартиры давят физически, а морально уже задавили. Да и одиноко парень себя чувствует в ней, пока сейчас болеет. Всё чаще появлялось желание поговорить с мамой, съездить с отцом на охоту, как раньше. Хотелось домашнего очага и уюта. В кругу своей семьи, в своём доме. Что-то в этой жизни точно нужно поменять, исправить. Мама на том конце провода улыбалась широко — это чувствовалось. Вроде бы она даже заплакала от счастья. Арсений немного всё же переживает, поскольку не понимал, как за три месяца отношение отца к нему и его ориентации с жесткого могло смениться пониманием и принятием. Брюнет чувствует, что пахнет пиздежом, но допускает, что может ошибаться. В таком случае, он недооценивает отца. Или переоценивает? Разумеется, какой-то разговор по этой теме неизбежно случится, Попов в этом уверен. Обсудив ещё какие-то мелочи по типу предпочтений в салатах, горячем, и о том, как родители рады, что новый год в их семье начнётся с чистого листа, Арсений прощается с родителями и возвращается к экономике.***
— Арсений, ты уверен? — Осторожно спрашивает Матвиенко и касается лба друга, думая, что у того уже мозги расплавились и порождают такие решения. — Да, я уже позвонил маме. Они ждут меня. Маринка-мандаринка приедет. Серёже обидно и бесконечно грустно. Он злится, потому что ситуация абсолютно подвешенная, Матвиенко тоже сомневается в искренности инициативы отца, и что его другу будет хорошо по возвращению домой. Серёжа переживает. Арсений оставляет его, но вместе с этим армянин понимает, что Попова не переубедить и действительно будет правильней, если брюнет будет жить со своей семьёй, наладит наконец свои отношения с ней. Породились глубокие сомнения. Он так привык жить с Поповым, что уверен: после того, как друг съедет, Серёжа будет каждый день, как в период с февраля по сентябрь, возвращаться в пустую квартиру, молча делать домашку, в одиночестве пить чай и засыпать тоже один, так и не дождавшись маму после смены. Матвиенко явно не хватает общения дома, но и просить маму о большем он не может, потому что понимает, как ей сложно одной работать и содержать их двоих. Она попросила больше работы, потому что зарабатывала Серёже на учёбу. Но мама ему обещала, что такой график закончится перед новым годом, а там она будет намного раньше возвращаться с работы и у неё будут выходные не только в воскресенье, но ещё и среди рабочей недели, а заработная плата будет достойная. Матвиенко уже скучает по другу, хотя Попов даже вещи не начал собирать. — Ты же понимаешь, что можешь не торопиться? Может, ещё подумаешь?.. — Нет, Серёг... Я домой хочу. — Неожиданно даже для самого себя признался Арсений. Друг понятливо и расстроенно качнул головой. В дверь позвонили. — Я открою, — Матвиенко резко двинулся в коридор, оставляя Попова перебирать пальцы на кровати. Арсений поднимается с кровати и бредёт к шкафу, чтобы оценить, сколько у него одежды и вместится ли она в рюкзак, или придётся у Серёжи одолжить дорожную сумку. Их с другом футболки и рубашки висели на плечиках вперемешку, штаны, шорты и прочая атрибутика одежды были сложены порознь. Попов хотел бы похвастаться, что его вещи аккуратно сложены, но это не так. Придётся свою одежду выискивать ещё и в этой куче. Арсений не станет сегодня собирать все вещи и ставить сумку у входных дверей. Он просто разберёт одежду его и Серёжи, наведёт порядок в шкафу наконец. Попов сдвигает все плечики в левую сторону и начинает перебирать вещи попеременно, свои перевешивая в правую сторону. В коридоре на секунду стало громко и напряжённо, Арсений повернул голову на шум и продолжил сортировку намного тише. Услышав до боли знакомый голос, его рука дрогнула и плечико упало на пол, ударив парня по ноге. — Блять, — шипит Арсений непонятно от чего: от гостя или от злосчастной вешалки. Он наклоняется, чтобы поднять футболку в полоску. Пальцы не слушаются, а Попов пытается взять себя в дрожащие руки и очень надеется, что в комнату к нему не зайдут. Слышится хлопок входной двери и тишина в коридоре. — Пироженка?.. — Сглатывает Попов. Он выглядывает в коридор и никого там не обнаруживает. Уходит в ванну, чтобы ополоснуть лицо холодной водой. Со стекающими с лица каплями парень возвращается к шкафу с вещами и включает песню Neverlove «Рок-н-ролл простит мне всё». Примерно на середине песни возвращается Матвиенко. — Кто приходил, Серёг?.. — Как бы невзначай спрашивает Арсений, делая вид, что вообще без понятия. — Перепись населения. Спрашивали информацию про меня и семью, сколько человек в квартире живёт, национальность и ещё многое там, ну, ты понял. — Понятно-понятно... Что Шастун хотел? — Попов поднимает на Серёжу глаза. Матвиенко оборачивается немного виновато. — Сень... — Да нет, всё хорошо. Спасибо, Серёж, правда. Пиздец как не уверен, что хочу его видеть. Я не готов... Ты всё правильно сделал, — Матвиенко хотел что-то добавить, но Попов не дал ему этого сделать, — может, фильмец какой-нибудь посмотрим? В дверь снова позвонили. — Прости, Арс, но фильм отменяется. — Матвиенко улыбается, но всё ещё выглядит виноватым, удаляется в коридор. Попов сжимает ткань рубашки в руках, а сердце заходится в бешеных ритмах, боясь, что вернулся Антон. А ещё ему непонятно, почему он так боится встретить этого парня.