Цветущий среди песков

— Старейшина Илин мёртв! Вот так прекрасные новости! Не прошло и дня с осады горы Луаньцзан, как добрые вести разлетелись среди жителей империи, будто на крыльях, ничуть не уступая в скорости когда-то разгоревшемуся пожару войны. И в самых именитых семействах, и среди простых бродяг — всюду оживленно обсуждали осаду. — Прекрасно, прекрасно, событие и в самом деле отрадное! Что же за герой покончил с этим разбойником? — Разве мог это быть кто-то ещё, кроме самого Императора, любимца Небес? Именно он повёл за собой объединённый отряд лучших воинов, собранных со всех четырёх великих пределов — Юньмэн, Ланьлин, Гусу и Цинхэ, и уничтожил логово Старейшины Илин, что было на горе Луаньцзан, в самом сердце Мертвых песков. — Да-да! И хорошо, что покончил, скажу я вам по справедливости. — Очень хорошо! — вторили прочие голоса. — Война окончена, соседи присмирели, а теперь и дорожному разбою пришёл конец! И у них были все основания так считать, хотя это самое «очень хорошо» для каждого было своим. Торговцы радовались тому, что караванные пути через пустыню снова стали свободны и безопасны, и больше не нужно возить товары в обход, морем, баснословно переплачивая и трясясь над хрупким товаром или же чувствительной к влаге солью. Трактирщики, некогда державшие свои заведения вдоль Великого пути, радовались тому, что можно вновь открыть лавки и чайханы, привечая торговцев, потянувшихся мимо их заведений, платя за постой и фураж. Высокопоставленные военачальники — что можно пышно отметить последние победы и потрясти собранными за десятилетие регалиями. Простые солдаты, кои по большей части происходили из крестьян и ремесленников, тому, что можно вернуться к плугу или гончарному кругу, заодно принеся в хозяйство и жалование. И все бы хорошо, но одна маленькая странность не давала покоя обывателям столицы, подливая масла в огонь досужих сплетен. — И все-таки, не возьму в толк, я пропустил торжественное возвращение императора или приехал раньше? — в тени навеса сидел дородный мужчина в полосатом чапане и тянул еле дымящий кальян. — Эй, так где мой чай? — громко крикнул он. — Вай, — разочарованно цокнул его сосед, качая головой и приглаживая заплетенную косичкой бороденку, — вы, должно быть, только приехали, уважаемый? Мы все ждали, а ростовщики на Монетной площади даже принимали ставки, проведут ли Старейшину в цепях или провезут в клетке, принесут ли в жертву или кастрируют и заклеймят рабским тавром. — О, в самом деле?! И высоки ли были ставки? — Довольно высоки! Я ставил десять серебряных монет на клетку и то, что его медленно изжарят в пасти жертвенного быка. Да знаю я, что со времён падения халифата жертвы уже не приносят, но поделом бы! — замахал руками говорящий. — Потерять два каравана, да съедят шакалы его внутренности! Я ведь даже не смог добиться компенсации в министерстве торговых дел! Но этот Старейшина просто взял и сдох! — от возмущения он заплевал собственный халат, после чего пыла в его речи поубавилось. — Эх… надо было послушать соседа и ставить на покойника. — Тц-тц-тц, воистину теперь все принято валить на Старейшину, — из угла раздался ворчливый говор старика. Один из завсегдатаев, он сидел со своим чайником на привычном месте и, неторопливо протерев краем обтрепанного рукава пиалу, наполнил ее дымящимся напитком. — Достопочтенный Чжао, да продлят Небеса ваши годы! — оживился курильщик кальяна. — Как внуки, как торговля? — Воистину снова пришёл мир, коль скоро вы добрались до столицы аж от самого северного предела, уважаемый Шеньчао, — закивал старик. — Все спокойно, а как ваши дела в Ланьлин? — осторожно спросил он. — Да… — отмахнулся курильщик, — все то же, разве что после объединения мы величаем князя наместником. А правду говорят, что Старейшина был родом из западного предела, да еще в родстве с тамошними князьями? А возрастом-то чуть старше сына сапожника Ли, того, который держит лавку у западных ворот? — Брехня! Как есть брехня, — бородатый потряс тощей косичкой. — А-Юнь, племянник моего соседа, говорил, Старейшина тот был старый, чёрный и весь сморщенный, подобно иссохшему в пустыне карагачу… И никакой он не князь, а обычный бессовестный разбойник, разорявший честных купцов! Страшный как шайтан, покарай его Небеса, — он тут же беззвучно зашевелил губами короткую молитву, раскрывая руки ладонями вверх и вознося взгляд к потолку навеса. — А-Юнь точно знает, потому что брат его второй жены служит у начальника дворцовой стражи водоносом! — Если он был такой старый, — тот, кого назвали Шеньчао, затянулся, выпуская колечко ароматного дыма, — то как влез в императорский гарем? — в голосе его слышалось явное сомнение. — Во внутреннем дворце-то башни, говорят, высотой до облаков, а толщина стен такова, что четверо всадников могут ехать в ряд. Вы покорять такую стену уже вряд ли отважились бы, — обратился он к бородатому мужичку, — хотя явно не так стары, как упомянутый вами иссохший… кизил? Саксаул?! — он прищёлкнул пальцами, пытаясь вспомнить сравнение. — Карагач, — услужливо шепнул мальчишка, бывший в чайхане на побегушках. Он проворно переставил с подноса на столик чайник чая и несколько пиал с сухофруктами. — Хромой Касым, тот, что из Урумчи и поставляет ткани для гарема самого императора, третьего дня пил чай на этом самом месте. Так вот, он беседовал с младшим евнухом, — зашептал он. На лицах собравшихся отразилось повышенное любопытство, — а тот по секрету поведал, что Старейшину и вправду покарали не за грабеж караванов, а за то, что он влез в гарем. И как влез!.. — он сделал многозначительную паузу и наклонился совсем близко к уху любителя кальяна, протягивая ладошку. Когда туда легла мелкая монетка, он продолжил: — Он… того самого, любимую наложницу императора! Испил из ее пиалы и надкусил ее абрикос, — захихикал мальчишка. — Чжэнь! — раздался раздражённый оклик со стороны кухни. В дверях показался старый чайханщик, и мальчишка, игриво подмигнув, тут же умчался выполнять очередной заказ. — Вай… Уважаемый Шеньчао, не слушайте этого несносного болтуна! — принялся кланяться хозяин заведения. — Когда-нибудь шайтан поймает его за язык и приколотит к воротам у жёлтых источников! Вай-вай, — снова запричитал он, — кальян-то еле дымит… Чж-э-энь! — снова завопил он, уходя куда-то во внутренние помещения. — Худая сплетня не стоит и половины этой кураги, не то что медяка, — произнес старик в потрёпанном халате. Выдержав паузу, приличествующую его возрасту и призванную добавить веса словам, он добавил: — Не одну, а троих. — Не троих, а пятерых, — тут же поправил худой, с некоторым вызовом выпятив бородёнку. — Наш император, да продлятся годы его… — старик глотнул чая, отер гладкий подбородок и проводил взглядом уличный патруль, шедший мимо чайханы, — был воистину мудр, издав эдикт, карающий распространение слухов большим штрафом или усекновением особо болтливой головы. — Воистину мудр! — тут же согласно закивали остальные. — Пятерых за одну ночь. Однако… Милосердие Солнцеликого безгранично, — еле слышно пробормотал купец, думая о том, что если бы кто-то покусился на его собственный гарем, он проволок бы этого сына шакала за волосы, да по центральной улице Ланьлин, после чего отрезал бы яйца и бросил шелудивым псам. Смерть же на поле брани от руки императора, ниспосланная Старейшине, казалась почти наградой. На столицу опустилась летняя ночь. Непроглядная и тёплая. Небосвод обсыпало звёздами, и их драгоценное сияние в равной степени одаряло благодатью каждого, обратившего к ним свой взор. По улицам столицы разошлись патрули и смотрители, стучащие колотушками и кричавшие: «Спите, жители столицы! Все спокойно!». Жители же, утомленные суетой, ежедневными делами и долетавшим с запада жарким дыханием близкой пустыни, благодарили Небеса за этот день и отходили ко сну, чтобы наутро встретить день новый. Император не спал. Он мерил шагами комнату, служившую ему малым кабинетом, иногда останавливаясь перед раскрытыми дверьми, ведущими на небольшой балкон, откуда прохладный воздух доносил аромат роз, цветущих во дворцовых садах, раскинувшихся внизу. Давно миновало время вечернего чая и отхода ко сну, так что распорядитель внутреннего дворца битый час топтался под дверьми, но император раз за разом игнорировал его голос, приглушённый закрытыми створками. — Повелитель, дозволите ли своему покорному слуге нарушить ваш покой? — в этот раз голос был более уверенным и принадлежал великому визирю. — Мгм, — было непонятно, достигло ли ушей распорядителя это короткое дозволение, либо же великий визирь взял на себя смелость войти без приглашения. Более никто из царедворцев не мог бы допустить подобной дерзости, однако императора и его ближайшего советника связывали узы куда более крепкие. — Что-то случилось? — О, нет-нет, ваше императорское величество, — поклонился визирь. — До меня дошли слухи, что вы не спите в столь поздний час, и дела империи все еще тревожат вас, посему я позволил себе принести это, — в его руках оказался небольшой футляр. — Оставь церемонии хотя бы здесь, Сичэнь, — внешняя сдержанность не выдала раздражения, в отличие от голоса. Император отошёл от окна, опустился на низкий диван, застланный ковром. — Как пожелаешь, Ванцзи. Приближённый сановник, коего с властителем империи связывали не только прошлые свершения, но и братское родство, сел рядом, раскрыл доску, затем вытряхнул из парчового мешочка резные деревянные фигурки и принялся расставлять их на доске. Раньше, когда ни один из них не помышлял об имперском величии, и оба они были лишь наследниками небольшого княжества Лань, шахматы часто составляли их скромный досуг… и еще книги, столь любимые отцом. Часть библиотеки пережила пожар войны, так же как и эти фигурки. Сичэнь взял в руки черного слона. Его полированные бока лоснились глянцем лака, и только пальцы великого визиря могли нащупать тонкую паутину шва там, где был вклеен кусочек дерева взамен отколотой части. Он сделал это сам, предварительно потратив многие часы под руководством опытного резчика. Подобрал и подогнал небольшой фрагмент палисандра, дал высохнуть, отполировал и дополнил узором, скопировав его с сохранившей целостность пары. Покрыл лаком… Потом проделал то же с остальными пострадавшими фигурами. Так, кусочек за кусочком, он восстановил их все. Так, фрагмент за фрагментом, они с братом объединили горевшие земли под стягами, на которых жгучее солнце прикрывалось завитками облаков. Теперь Ванцзи, его младший брат, бывший в ту пору юношей, милым, застенчивым и скромным, — император… Властитель, чья холодная сдержанность повергала послов сопредельных государств в трепет, а воинский талант усмирил поползновения соседей на Великий торговый путь, пронизавший молодую империю от самых южных морей до холодных северных предгорий. Последними подчинились Мертвые пески. Сердце империи и бывшие владения Вэнь — бесконечные просторы выжженных земель. Кто мог подумать, что пустыня, в своё время подарившая им первую неожиданную победу, жадно поглотив бесчисленные полчища халифа Цишань, станет уделом, до последнего сопротивлявшимся воле Империи. — Я полагал, ты пожелаешь отдохнуть после возвращения, и отдал соответствующие распоряжения, — Сичэню выпали белые, и он сделал первый ход, — однако до меня дошли слухи, что за эту неделю ты так и не посетил павильон радостей. Дядя упоминал, что три юные девы, свежие, словно утренняя роса, пополнили покои внутреннего дворца. Относительно же одалисок, что были свидетельницами происшествия… Ты можешь не тревожиться. Они не побеспокоят твой взор. Ванцзи взялся за фигуру, но услышав слова брата, вернул ее на прежнее место. — Что ты сделал? — Коль скоро фигура взята с доски, ей надлежит сделать ход, — поднял бровь Сичэнь. Однако венценосный брат проигнорировал его слова, глядя в упор. — Что. Ты. Сделал? — еще раз, отчетливо и раздельно повторил Ванцзи. — О Небеса… Да ничего особенного! Оба евнуха разжалованы до прислужников в нижних покоях. Одалиски понижены в статусе и оставлены служанками при гареме. Если ты снова желаешь допросить ту наложницу, она все еще содержится под стражей в южной башне, и согласно твоему распоряжению, к ней никто не входил, — заверил его Сичэнь. — Дядя полагает, что это слишком мягкое наказание за покушение на твою жизнь и, откровенно говоря, я с ним согласен, — добавил он. — Этого достаточно, — Ванцзи наконец сделал ход. — Во дворце гостит Цзинь Гуанъяо из Ланьлин, — обдумывая ответный ход, Сичэнь протянул руку и взял несколько кусочков фруктов со столика, заставленного сладостями. — Возможно, ты желал бы выпить чая? — Мгм… — Так вот, — отдав необходимые распоряжения, Сичэнь вернулся к игре, — он преподнёс в качестве дара довольно любопытную настойку. Дворцовый лекарь испытал ее действие и уверил, что она безопасна, и более того, способна как продлить полуночные радости, так и возродить угасшее… — Я не желаю говорить об этом, — император поднялся с подушек и отошёл к окну, отворачиваясь и всем своим видом демонстрируя то, что разговор окончен, толком не начавшись. — Нижайше прошу простить, если мои слова вызвали неудовольствие его императорского… — он не договорил, ибо Ванцзи невольно дёрнул плечом, чего не позволял себе со времён юности. — Ты чем-то взволнован, — покачал головой Сичэнь. — Если тебя тревожит судьба пригнанных пленных, то они разделены, мужчины помещены под стражу, женщины пока в лечебнице. Несмотря на то, что часть из них несомненно состоят в близком родстве с павшим халифом Вэнь, полагаю, ты пожелаешь следовать заветам Гусу, и судьба будет решаться в соответствии с тяжестью вины? — Мгм. Ребёнок? — не оборачиваясь спросил Ванцзи. — Там был мальчик. — Его состояние пока внушает тревогу, — вздохнул Сичэнь, отодвигая доску. Шахматы оказались не самой удачной идеей, но он не мог не предпринять попытку хоть как-то отвлечь Ванцзи от забот. — Одна из пленниц оказалась весьма сведуща в лечебном деле, и я дозволил дворцовому лекарю привлечь ее к хлопотам о раненых, тем более что она, кажется, состоит в родстве с этим мальчиком. Дозволено ли мне узнать о судьбе еще одного пленного? — осторожно спросил он. Ванцзи промолчал, очевидно не считая необходимым посвящать брата в подробности содержания того, ради чьего усмирения и была предпринята вылазка к Луаньцзан. — Он… все еще жив? — Что ты думаешь обо мне, Сичэнь? — вопросом на вопрос ответил император. — Думаю… ты сильно вырос, — заметил тот. — Нас всех меняют обстоятельства, не так ли? Я к тому, что война отразилась на каждом, однако твоё сердце не ожесточилось, решения справедливы, а деяния достойны памяти наших предков. — Тогда к чему этот вопрос? — Хм… — у двери раздался голос распорядителя, и Сичэнь прервался ровно настолько, чтобы принять из рук прислужника поднос с чаем. Он сам расставил пиалы и разлил дымящийся напиток. — Ты доверил мне дворцовую стражу, не так ли?.. Чай готов. — Мгм. Благодарю, — Ванцзи вернулся на прежнее место, садясь на подушки, и взял предложенную чашу. — В твою личную охрану вошли наиболее преданные нам воины, но от тебя не могло укрыться и то, что часть прославленных героев более не приветствует тебя во дворце. Война шла десять лет, брат, — задумчиво произнес Сичэнь. — Десять долгих лет… Можно победить врага, стоящего перед тобой на поле брани, но что делать, если он, многократно пронзённый, продолжает преследовать в видениях, — он поднес пиалу ко рту и сделал глоток. — Приступы ярости, бессмысленная жестокость, нанесение уродующих увечий, и это лишь малая доля последствий. Дядя уверил, что некоторые трактаты, хранившиеся у отца, описывали такие прискорбные проявления, и они были подвластны лекарям Гусу, но сейчас многое утрачено, и мы можем полагаться лишь на его память, мастерство травников и милость Небес. — Я знаю об этом недуге, — произнес Ванцзи. Его голос прозвучал спокойно, даже равнодушно, что больше волновало, чем успокаивало. — Не стоит беспокоиться. Тот человек… Он жив. — Но ходят слухи, что он мёртв. Даже пленные говорят об этом! — Мгм. Знаю. Я начал это. — В самом деле?! Что ж, это разумно, учитывая то, кем он был ранее… Так, по крайней мере, мы не рискуем вызвать волнения в западном пределе, ибо, несмотря на покушение, полагаю, судьба его не будет безразлична наместнику Юньмэн. Несмотря на тяжкое преступление, они братья, пусть и не по крови. Тут действительно требуется предельная осторожность, — рассудил Сичэнь. — Он выдал тех, кто подослал его? — Нет. — Тогда я не могу не спросить. Придворный палач… Я знаю, что он не был вызван. Ты ведь не пытал его сам, А-Чжань? — крайнее волнение, тщательно скрываемое до сей поры, дало о себе знать, и не желая того, Сичэнь назвал брата именем, которое когда-то произносила лишь их мать. — Сколь бы ни был чудовищен его поступок, он вправе рассчитывать на достойную смерть. — Сомневаюсь, что его направляли. — Все же ты по-прежнему мой любимый, мягкосердечный младший брат, — Сичэнь подлил чай в опустевшие пиалы, — и склонен верить в лучший исход, — улыбнулся он. — Полагаешь, все так, как говорила та наложница?! Что он проник лишь для того, чтобы встретиться с Цзян Чэном? — Если так? — Я говорил тогда и повторю сейчас. Не было смысла влезать в павильон Полуночных радостей, ибо всем известно, что покои, в которых останавливается наместник Юньмэн, расположены в Лотосовом павильоне. Вэй Усянь преодолел две дополнительные стены, Ванцзи… Это требует мастерства опытного воителя и осведомленности относительно внутреннего устройства дворца, — поджал губы Сичэнь. — Его явно кто-то снабдил этими сведениями. Я размышлял об этом. Под подозрением может быть как северный халифат, так и союз кочевых племён. Ох… прости меня, — спохватился он. — Я пришёл отвлечь тебя от дум, но вместо этого сам углубился в дела. — Это тоже? — видя, что Сичэнь не уловил суть, Ванцзи позволил себе быть чуть более многословным. — Последствие войны? — Полагаю, отчасти. Но это не повод забывать о… радостях бытия, — легкий румянец тронул щеки визиря. — Говоришь как дядя, — с легкой укоризной заметил Ванцзи. — В самом деле?! — Мгм. Помня о достоинстве, не забывай и о радостях бытия. Государство нуждается в силе и в мудрости в той же мере, что и в наследнике, — вышло настолько похоже, что Сичэнь фыркнул. — Когда это говоришь ты, звучит крайне противоречиво, хотя… Так и есть. Знаешь, сначала я не до конца принял последнюю волю отца. То, что он передал перстень Гусу тебе. Мне казалось, что это просто стечение обстоятельств, что ты просто оказался рядом, в то время как я был вдали, пытаясь сдержать Вэнь, штурмующих наши стены, — задумчиво произнес он, тронув массивную цепь с медальоном, символизирующим должность визиря. — Но сейчас, когда ты произнес, стало очевидно, что я не смог бы. — Я предлагал. Брат всегда был мудрее и заслужил. — Стены, которые я защищал, пали, — прервал его Сичэнь. — Рассыпались в прах. Вместе с ними рухнули и мои надежды, Ванцзи. Рухнула уверенность в будущем нашего княжеского дома. Не уверен, что без тебя у меня достало бы сил подняться вновь… — Вздор. — О, коль скоро его императорское величество велит мне считать это вздором, я повинуюсь, — полушутливо проговорил он. — Скажи… — Ванцзи прервал свою речь, вслушиваясь в тишину ночи, что нарушилась далеким окриком, затем еще и еще одним. — Господин! — из-за дверей донеслись звуки поспешных шагов, и встревоженный голос распорядителя. — Срочные вести! Дозволено ли мне войти? — Входи! — Повелитель, не велите казнить, — двери распахнулись, и человек, стоявший в них, рухнул на колени, даже толком не зайдя в комнату. Это был один из стражей, и синие полосы на рукавах выдавали в нем принадлежность к гарнизону внутренних покоев. — Говори! — велел Ванцзи. — Пленник… — стражник уткнулся лбом в пол, — пленник бежал! Этим вечером он пожелал посетить купальни… Главный евнух уверяет, что получил на то ваше высочайшее дозволение, и его под охраной сопроводили в павильон. После времени отведённого на омовение евнухи вошли, но воды купели были пусты… Пленный воспользовался переполохом и выскользнул. Его приняли за служанку, повелитель! Следы привели в сады, но дальше мы потеряли его! Император уже не слушал. Пренебрегая этикетом и скинув верхнюю шитую золотом мантию, Ванцзи поспешно покинул покои. — Главный евнух?! — Сичэнь поспешно следовал за ним. — Ты доверил его евнухам?! — Мгм, — император окончательно отринул приличия и по лестнице, выводящей в обширные сады, откуда доносились разрозненные крики стражи, уже бежал. — Я полагал… он содержится в дворцовой темнице?! О Небо, ты в самом деле держал его в гареме?! — Если бы ты плохо знал дворец, куда бежал? — император резко остановился перед расходящимися аллеями. — Туда? — он указал на ближайшую видимую стену. — Смысл?! Это не наружная, всего лишь несущая стена галереи! Конечно туда, — Сичэнь махнул в сторону аллеи, ведущей к воротам, — он же знает расположение! — Тогда поспеши! — сам же император, презрев сопровождение едва поспевающей за ним охраны, побежал в сторону ближайшей глухой стены.