***
Ада знала, что ей здесь не прижиться. Всё, ради чего она здесь — это чтобы выполнить свою миссию. То, из-за чего она не может подвести остальных. Это не значит, что она действительно этого хочет, но это единственное, что она может сделать на данный момент. Показать, что она действительно чего-то стоит и что ей не зря позволили остаться здесь, когда она нуждалась в этом больше всего, даже если не осознавала это. Основная проблема была в том, что Ада знала, что она не останется здесь навсегда. Ей повезло остаться в Звëздной Вышине лишь потому, что её пожалели, когда она была на грани жизни и смерти. Её вылечили, исцелили, если это так можно назвать, и оставили жить на какое-то время, но, похоже, теперь ожидали от неё чего-то взамен. Что девушка вернëт им неоплаченный долг, достанет им то, что им нужно, а затем, вероятно… Затем, вероятно, ей придётся уйти. Девушка с самого начала догадывалась об этом и пыталась убедить себя в том, что ей не следует привыкать к этому месту. Потому что, привыкнув к нему, ей будет слишком больно уходить. Если же быть абсолютно честным, людям вроде неё на самом деле некуда идти. По правде говоря, им и не нужно было. Их выбирали именно поэтому. Они всегда были одни. У них не было семьи. Не было детей. И им никогда не суждено было обзавестись ими. Они были Странниками и Странницами. Альянсом защитников из разных народов, миров и Вселенных и даже из разных временных шкал, не ждущих ни за что благодарности. Они не должны были её ждать. Вот почему их все ненавидели или от них отрекались. Их служба не должна была иметь целью признания. Они просто должны были служить. И иметь достаточно храбрости для того, чтобы пожертвовать собой, не ожидая, что кто-либо когда-нибудь будет страдать по ним и скорбеть. Их жертва не должна была стать трагедией для других. Смысл был в том, чтобы победить бедствия и сделать других счастливыми, а не заставить их скорбеть по ним. Вот почему их никто не помнил. Забывал. И не должен был помнить. Или помнить их теми, кем они были для них. Благо других было выше их собственной боли. Они смутно вспоминали семью, которая у них когда-то была. Которая либо отказалась от них, считая их «моральными уродами» или умерла, полностью или частично. А те из родных, кто выживал, не хотели иметь с ними ничего общего, считая их виноватыми во всём, что было не совсем неправдой. Это было горько: спасать целый мир от бесчисленных врагов, но при этом не имея возможности спасти свою собственную семью. Семью, которую они чаще всего сами же и разрушали. Поэтому у них были свои правила. Свой Кодекс. И одно из этих правил гласило — навсегда забудь про семью. Странницам запрещено иметь семью во имя их блага и блага их самих же. Их прежняя семья отказалась от них или умерла. И потому они прокляты. Выйдя замуж, Странница или отказывалась от своего титула и изгонялась, ибо, находясь в статусе Странницы сама того не ведая, уничтожила бы свою собственную семью ради равновесия. Очнувшись, она или приняла бы всё, как должное, или погибла бы сама, так как не смогла бы вынести чувства вины и стыда за свои низменные поступки. Страннице запрещено иметь семью — это закон! Она может иметь друзей, но должна будет покинуть их как только почувствует, что их отношения выходят за рамки дозволенного в целях самосохранения себя и сохранения других или она погибнет. Или погибнут другие. Странница призвана для другой цели — защита других. Иных мотивов у неё нет. Единственная её семья — это остальные Странники и Странницы, разбросанные по всему миру и по всей Вселенной. Другой семьи у неё быть не может или она погибнет. Если кто-то из других Странниц или Странников окажется в беде и будет нуждаться в помощи, и при этом в доступной досягаемости окажется другой Странник или другая Странница, то он или она должны будут сделать всё, что в их силах, чтобы спасти того, кто оказался в беде. Потому что в какой-то момент этому Страннику или этой же Страннице в какой-то момент также может понадобиться помощь. Единственное исключение – если этот Странник уже мёртв. В иных случаях Отступившихся от Кодекса Странников и Странниц ждëт Высший Суд Странников. Исключением остаётся лишь Смерть, потому что мёртвых судить уже будет некому. Конечно, порой случаются в жизни моменты, когда хочется всё бросить, спрятаться и убежать от всего мира. Когда провалы преследуют тебя один за другим и ты никого не можешь в них винить, кроме себя, но в них нет-нет, да и проглядывают нотки оправдания. Нотки, которые будто говорят, что ты никчёмен и жалок, что не можешь справляться даже с самыми простыми и, казалось бы, даже элементарными для других вещами. Они не знаю, через что ты проходишь, но это порой и не нужно. Люди этого не ждут. Да и не хотят. Не хотят слышать нытьё и видеть слёзы на лице. Не хотят нулевые показатели и хотят, чтобы всё получилось всё и сразу. Хотят видеть вечную улыбку счастья на лице, чтобы всё выглядело так, будто ничего не произошло и всё хорошо. Ты не можешь плакать. Ты не можешь себе позволить быть слабым, потому что слабые звенья ломают систему. Они никому не нужны. От них проще избавиться, оставив только самых эффективных, умных и вечно энергичных и амбициозных, показывающий результат каждый день и каждый раз повторяя предыдущий. Никто не хочет держать при себе слабака или хилого сопляка с робким взглядом и которого словно сковывает внутри от малейшей мысли о том, что он кого-то подведёт.***
— Адара Длата! — услышала она приказной голос и повернулась, не в силах противостоять прямому приказу. Перед её взором возник один из Старших Инструкторов Мейдерер, стоявший во главе охраны. Ада сглотнула, стараясь не выдавать внезапно возникшего страха и мелкой дрожи в пальцах, возникшей, словно из ниоткуда. — Я вас слушаю, Старший Инструктор, — слегка поклонившись, ответила девушка, мысленно гадая, для чего же сюда явилась стража. Вероятнее всего, за ней. Или за её прокол, если быть более точным. — Ты идёшь с нами, — прямо сказал Старший, резко взмахнув рукой, и вокруг девушки тут же образовалось плотное сверкающее кольцо. Стража вмиг окружила её, не дав и шанса ступить девушке вперёд без чьего-либо позволения. — Что ж, — выдохнув, ответила Ада, принимая своё поражение. — Вероятно, вы пришли, чтобы арестовать меня. — Скорее, не оставить твой проступок без последствий, — поправил её Старший Инструктор. — Мы здесь не для того, чтобы наказать тебя, но для того, чтобы ясно дать понять тебе, что твоя несостоятельность дорого обойдётся Звездной Вышине в случае твоего повторного поражения. А теперь, иди за нами. И без вопросов. Они вышли из её комнаты, заковав её в цепи и ведя её под конвоем.***
Ада хрипло вздохнула и закашлялась. Кашель шëл непрерывно. Изо рта струями выходила вязкая прозрачная слизистая мокрота вперемешку с кровью. Верхнюю часть груди сдавливало в тиски так сильно, что казалось, будто её придавили каменной плитой. Ада закашлялась в диком приступе кашля, согнувшись пополам и ощущая, как её лëгкие разрывает на куски от невыносимой боли. Всё бессмысленно. Ада не понимала, что она здесь делает и почему её вообще оставили в живых после того, что она сделала или почему не изгнали. Она не понимала, почему инструктор Алторо не отпускал её или не убил за её предательство. Её учитель был единственным, кто когда-либо верил в неё и любил. И всё же она предала его. Девушка, действительно, не могла винить наставника, если он ненавидел и презирал её. Он имел на это полное право. Инструктор Алторо был добрым, смелым, отважным, великодушным… Он был её учителем. И всё же она подвела его. Девушка абсолютно не видела себя, но ей было всё равно. Присев, она прижалась спиной к ледяной стене и повернула голову. В темнице ничего не было. Как же хорошо, что перед всем этим она успела поесть, иначе сейчас она осталась бы голодной. Впрочем, после всего пережитого девушке было не до этого. Ада боялась, боялась того, что останется здесь навсегда. Ей было страшно. Так страшно, что было слышно бешено колотящееся сердце под звуками падающих капель. Он сковал её изнутри. Она боялась шевельнуть даже пальцем, а крик ужаса комом застрял у неё в горле. — Послушай меня внимательно, девчонка, — сказал Старший Инструктор Мейдерер, подойдя к ней вплотную и, сжав горло, слегка приподнял её, заставляя подняться на цыпочки. — Может быть, Инструктор Алторо и относится к тебе снисходительно, но я — нет. Твой мастер достаточно мудрый человек, но его сентиментальность по отношению к тебе может всё испортить. Как и его самого. Мы не можем позволить этого! Ты меня понимаешь, девочка? – прошёл он, наклоняясь почти над самым ухом и лишь сильнее сжимая еë горло. – Ты меня поняла? – Д...Да, – едва смогла выдавить из себя Ада, когда хватка Старшего Инструктора слегка ослабла, давая ей глотнуть воздуха, чтобы она могла ответить. – Я всё поняла. Не волнуйтесь, я не заставлю Инструктора Алторо привязываться ко мне. – Прекрасно, – оскалившись, довольно ответил мужчина, однако же всё ещё не отпуская её до конца. – Потому что это не то, что ему нужно. Иметь такую бездарную ученицу, как ты. Он заслуживает лучшего. – Так и есть, – тихо признала Ада, не смея даже и спорить в данном случае. Потому что Старший Инструктор был прав. Он был прав во всём. – Что ж. Это хорошо, что ты понимаешь. Очень хорошо. Может быть, ты не такая уж и пропащая, какой кажешься. А теперь слушай. Ты проведешь здесь столько времени, сколько потребуется, чтобы понять, к чему может привести твоё поражение. Ко тьме! И лишь от тебя зависит, сможешь ли ты победить в себе страх к этой тьме и своей гордыне и дать на то, что от тебя требуется, или остаться здесь во тьме. Ты не увидишь света, пока не осознаешь своё предназначение. Ты поняла меня? – Да, – слово вырвалось из её губ, и лишь после этого её отпустили, безвольно роняя на ледяной пол, как куклу. – Помни о том, что лишь от тебя зависит, как долго ты проведешь здесь, – бросил Инструктор у самого выхода, поворачиваясь к ней лицом в последний раз, и вышел, громко захлопнув дверью и запирая её под замок, оставляя в кромешной тьме. «Ты не увидишь света, не увидишь зеленого леса, своих друзей, – вспомнила девушка слова отца, раздавшиеся эхом в её голове, поднимаясь из далёких, почти давно захороненных воспоминаний». На сердце стало действительно тяжко. Она обхватила голову руками, целиком и полностью окунаясь в воспоминания прошлого. Слёзы падают. Не было никого, кто мог бы ей помочь. Не было никого, кому было бы не плевать на её. О, сладкая Сила! Она была Никем. Она была Ничто! Она была той, кому хотелось летать. Взмыть в небо высоко-высоко, взмахивая своими огромными кожаными крыльями и разгоняя ими морозно-холодный воздух под самыми облаками. Улететь туда, куда до неё никто бы не дотянулся и не добрался. Туда, где она могла бы делать безумные виражи и ни о чём не думать. Туда, где она не смогла бы никому сделать больно и никого не разочаровать своими шагами и безрассудными, глупыми поступками. Самим своим существованием. Перестать быть разрушающей всё вокруг переменной, отравляющей всем вокруг жизнь — перестать быть ошибкой и просто… Исчезнуть. Бесследно. Так, как будто бы её никогда и не было. Возможно, так было бы лучше для всех. Возможно, никому и не нужна её помощь или её попытки что-то переделать, изменить, доказать. А нужно ли вообще это что-то доказывать? Если все её старания оказывались напрасны и рассеивались прахом, а все её попытки достучаться и объяснить, наладить отношения зачастую не приводили ни к чему хорошему… Что же, это не их вина. Только её. Ей некого винить за свои неудачи — в конце концов, это ведь она не умела объясняться. Достаточно для того, чтобы её поняли. У Ады больше нет той прежней уверенности, что была раньше. У Нарьи Стоун она была. У наивной, храброй, полной надежд девушки, чьё сердце билось от жажды оказаться в центре боя, в центре какой-либо борьбы. Нарья была живая, полная харизмы, отчаянная, воинственная, смелая и желающая бороться за своё право быть великой и иметь дом под этим солнцем. Эта непробиваемая уверенность была у Нарьи Стоун. Нарья Стоун ушла. У Ады вообще не осталось никакой уверенности. У неё Ады больше нет той наивной уверенности, которая у неё была когда-то. Веры, давно утраченной, ни той неистовой ярости и нестерпимого желания жить, которая была у неё, когда она сражалась в команде. У неё больше не было той спокойной уверенности, в которую она должна была вырасти. Уверенности, которая была визитной карточкой её покойной матери. Её настоящей матери. У Нарьи Стоун были всё и ничего. У Ады не было ничего и никогда. Как не были ни семьи, на матери, ни отца, ни братьев и сестер, которых она когда-то считала таковыми. Не было ни друзей, ни команды, с которой она могла бы сражаться плечом к плечу, не боясь попасть ненароком под нож в спину, потому что не просто была уверена в своих друзьях, она знала — её прикроют. Так было всегда. Но теперь всё было иначе. Её прежний мир был разрушен после не менее разрушительной правды. Правды о себе. Её все покинули. Отец отвернулся от неё при первой же возможности. Её семья оказалась такой же. Дорн принял Обет и ушёл охранять границы. Рик ушёл в поисках своего пути, а когда они встретились после долгих лет разлуки, у него уже была своя семья: жена и трое детей. Нарья не стала её разрушать своим присутствием. Лишь тихо пожелала своему другу удачи и тихого, семейного счастья, пусть даже и без неё. Когда-то Нарья была влюблена в него. Так сильно влюблена, что прикрывала свою любовь неприкрытой и самой крепкой дружбой, на которую была способна. Что ж. Это, действительно, была дружба. Её первая настоящая дружба. Как и любовь. Она и сейчас была, но всё это уже осталось в далеком прошлом. Как и её сердце. Тед её возненавидел. Она полюбила этого странного парня, когда пробралась за Непроходимые Врата, и эта любовь была взаимной. Такой, какой Нарья всегда её себе представляла. Такой, какой она и должна была быть. Но всё изменилось, когда он узнал, кто она такая. Когда узнал, что она была рождена Ведьмой. Последней в своём роде. Но это его не остановило. Тед был в ярости, когда узнал об этом. Страх, боль и ненависть по отношению к Ведьмам вспыхнули в его груди, и он отрёкся от неё также, как когда-то отец отрёкся от её матери. Он не стал быть с ней грубым или избивать её за происхождение. Нет, он был выше этого. В конце концов, Теодор был из благородного рода. Он был на стороне Добра, а значит, выше всего этого. Он позволил ей уйти. Но отрёкся от неё так же, как отец отрёкся от её матери. Исключение было лишь в том, что у неё к тому моменту ещё не было детей. Возможно, это было к лучшему. Нарья не хотела бы такой же судьбы своему ребёнку, какой была у неё. Кем бы он ни родился, он не заслуживал этой кары. Не от неё. У Ады не было цели, не было желания жить.... Ей просто не для кого было жить. И всё же она дала клятву. Она всегда была готова умереть, хотя и не совсем склонна к самоубийству. Знала, что если кто-то умрет, то она должна быть первой в очереди. Искала морального искупления там, где могла, и выполняла грязную работу там, где это требовалось, просто чтобы руки других были чистыми. Когда её нашли почти бездыханной, она была готова к своей неизбежной гибели. Она думала, что это был её конец. Что она, наконец, обретёт свободу и избавить мир от своего проклятого присутствия. Оно не могло не быть проклятым, потому что тогда бы мир не хотел так стремительно от неё избавиться. Обязательно нашёлся бы... кто-то, кому она была нужна. Не для чего-то. Просто так. Но все лишь хотели избавиться от неё, как от прокажëнной. А даже если к ней первое время кто-то и проявлял доброту или даже дружбу, то всё равно осознанно или неосознанно бежал от неё. Рик тому доказательство. Он был единственным человеком, которого Ада ни в чем не винила. Он был единственным человеком, который принимал её такой, какая она есть, но даже он неосознанно стремился к жизни без неё. Ада сутулится ещё больше, спотыкается и падает на колени, ударяясь ими о каменный пол и чувствуя странный хруст под костями. Девушка подозревает, что её разум может быть немного более сломлен, чем когда-либо. Она не хотела причинять никому страдания, но, похоже, она была рождена той, чтобы их делать, даже не желая этого. Ада, которая всегда слишком много думает и которую предавали даже больше раз, чем она может рассчитать на обе руки. Нет, скорее рыдать от страдания и ненависти к себе было чем-то, что Ада научилась делать позже в своей жизни. Она привыкла гореть в огне, и чувствовать себя лучше казалось для неё более ненормальным, чем наоборот. Она не заслуживала быть счастливой. Горе горит ярче самого яркого ядерного взрыва. Ей хотелось выть, разрывая своё сердце в клочья. Она так хотела быть героем, но вместо этого пала так низко, что сама стала злодеем. Она мечтала о свободе и славе, но вместо этого умрёт в агонии и боли, держась в постоянном напряжении, вздрагивая от каждого гороха и безвольно надеясь на то, что никто этого не заметит. Да и кому этого заметить в темноте, где нет и проблеска света? Или может быть... Только может быть, всего на секунду, ей, наоборот, хотелось, чтобы они заметили это. Чтобы хоть кто-то заметил. Возможно, тогда они поймут, что теряют? Но что, если им и дела до этого нет, ведь они даже не почувствовали её исчезновения? Не пришли за ней? Никто не пришёл! Возможно, она умрёт не только в агонии, но и в гневе. Эмоции, которая держится где-то в глубине души, в её самых дальних закоулках, шипя, как погасшее логово вулкана, которое только и ждёт, как бы выбраться наружу и поглотить собой всё вокруг. Эмоция, которая будто ждёт, как твою душу разрежут ножницами и порвут на лоскуты, раскромсав их окровавленными пятнами по ледяному каменному полу темницы. Ада ненавидит неизвестное, но это, вероятно, то с чем ей приходится постоянно жить. Когда-то она была открытой книгой. Её наивность, её эмоции будто плавали на поверхности. Она говорила всё, что от неё ждали и безотказно давала всё, о чём её просили. Она старалась. Она так старалась, но разве это было не смешно? Независимо от переживаний, от прилагаемых ею усилий, стремящихся к добру и свету, это всегда заканчивалось одинаково. Она стремилась к жизни, но в итоге всё вело её к смерти. Жизнь начинается и заканчивается Смертью. Так было, есть и будет всегда. Она также стремилась к любви, но любовь привела её к трагедии. Независимо от её прежних чувств, вспыхивающих ярким светом, полных надежд на лучшее, они всегда гасли, не успев разгореться в страстное пламя. Костёр затухает вместе с догорающими углями. Свет всегда заканчивается тьмой, и это было правдой. Но в один миг её мир перевернулся. Она перестала быть наивной безропотной девочкой. Боги, она ведь уже давно не наивная девочка! Давно уже должна была понять, что всё это безнадёжно! Надежда – для нищих и слабых, для беспомощных и обделенных. Для тех, кому нужно было во что-то верить, чтобы не сойти с ума в этом ужасном, полным тревог и жестокости мире, в котором нет место слабости, а любовь, доверие и дружба – роскошь, которую почти невозможно заслужить, потому что тебя скорее начнут ненавидеть и травить, пытаясь вырвать из сердца, чем попытаться из этого что-то построить. Так стоит ли это что-то спасать? Стоит ли спасать то, что само стремится себя разрушить? Но лишь познавший голод, может дать цену пище. Лишь познавший холод, может понять, насколько ценен огонь. Лишь познавший ненависть, боль и отречение, может познать цену настоящей любви и дружбе. Лишь познавший истинное предательство и боль, ценит и дорожит любой проявленной к нему добротой. Лишь пав на самую бездну, начинаешь понимать злодеев. Лишь увидевший в себе монстра, начинает понимать, что движет другими людьми... Не желание сделать им намеренно больно. Нежелание предать их снова и снова, разрушая всё вокруг и превращая в хаос. Вовсе нет. Просто они боятся. Видят в себе настоящего зверя, дикого монстра, готового разорвать своих врагов на части. Тех, кто хоть как-нибудь может причинить им страдания и боль. И для того, чтобы не попасться на эту уловку, не стать причиной той самой боли, они сами становятся ей и наносят удар тем, кто был или кто может стать их обидчиками, чтобы они больше никогда не смогли причинить им боль. Лишь познавший страдания, может познать страдания других. Лишь познавший ярость, может познать цену миру. Лишь познавший тьму, сможет увидеть даже в самой погибшей душе затухающий свет. И, быть может, то, что сделали с ней сегодня, не было её наказанием. Может быть, это было её шансом на священное искупление? Нужно ли оно было вообще? Ада не знала на это ответа. Когда-то она пыталась говорить. Её голос был громким и звучным, полным энергии, энтузиазма и жизни. Ей хотелось сделать так много, что она стала говорить всё громче м громче, пытаясь докричаться до тех, кто был ей дорог, но они её не слышали. Они слушали, но не слышали. Будто она была для них какой-то каменной стеной или зеркалом, сквозь которое проходили так, будто его и вовсе не было, а она сама была лишь призраком его угасающей тени. В какой-то момент её голос превратился в отчаянные крики, потому что всё, чего она когда-либо хотела, это то, чтобы её поняли и услышали, но ей сказали, чтобы она забыла свои глупые мечтаний и надежды, что это всё пустышка и что не стоит на это тратить своё время. Ее научили, что проявлять эмоции – это плохо. Что можно показывать лишь те эмоции, которые были правильными или те, которые заслуживали этого внимания. Она хотела этого внимания и признания, заслужив её своей искренностью, но ей сказали, что проявление искренности и наивности – это слабость. Слабость, которую нужно подавить и никогда не показывать. Её эмоции прятались под поверхностью. Она кричала громче и громче, но молчаливо захлёбываюсь в своих рыдания, потому что они запретили ей это. Её эмоции стали душить её, она стала более ожесточённой и злой, потому что они сказали ей, что это хорошо. Что так и должно быть. Она боролась сильнее. Она билась сильнее. Била сильнее. Кричала громче. Её эмоции прятались под поверхностью, а сама она становилась более ожесточённой, более чëрствой, более злой. Она умоляла и умоляла о своих криках, о ранах, но всё, что она слышала – были насмешки и слова о том, что она всё придуривается, и что её боль – это всего лишь глупость, которая не имеет значения. Ненависть к себе затаилась и гноилась под кожей, разъедая её пальцы в кровь. Она перестала говорить. Молчание покорной тишины стало её вечным спутником. – Я хочу любить кого-то, но не знаю, как! Я не знаю, как! Крик отчаяния эхом разнесся по темнице, разлетаясь в сторону и словно разбиваясь в дребезги невидимых осколков. «Я надеюсь, ты знаешь, что ты заслуживаешь этого и навсегда останешься в одиночестве. И так будет всегда. Нет! Возможно, пришло время для того, чтобы простить себя и свои грехи! Если они вообще заслуживают прощения. Может быть, хотя бы немного. – Даже если это только в моих мыслях и глазах, – тихо прошептала Ада, хотя знала, что её всё равно никто не услышит. – Я искуплю себя сегодня. — Эй, — услышала она знакомый до боли голос за спиной, но даже не повернулась, продолжая молотить кулаками стену, разбивая костяшки в кровь. Кровавое месиво смешивалось с летящими мелкими крошками, застревающими в покрытых грязью ногтях. Острая боль костяшки, вибраций проносясь от кончиков пальцев по всему телу, но ей было всё равно. Она слышала, но не слушала, потому что ей было настолько плохо, что она не просто хотела, она жаждала того, чтобы физическая боль заглушила боль душевную, раздирающую её на части и кричащую от отчаяния. Она билась в агонии, трясясь и извиваясь змеёй, стучась в ледяную непробиваемую стену, из которой не было никакого выхода. Её хриплый дыхание становится учащëнным, когда она пытается оглядеться вокруг. — Эй! — повторил голос, и кто-то крепко схватил её за запястье, когда она занесла руку для очередного удара, резко разворачивая лицом к себе. Пронзительные глаза встретились с её затуманенным взглядом. — Фал? Это был последний человек, которого она пыталась здесь увидеть. Только не здесь.***
Некоторое время назад... — Фал, ты случайно не знаешь, что случилось с Адой? — тихо спросил Инструктор Алторо, подойдя ближе к юноше. — Я недавно говорил с ней о том, что случилось, но она не хотела меня слушать. Вероятно, Ада решила, что я был слишком сильно расстроен из-за её поражения, и моë состояние не сильно помогло делу, потому что, да, я действительно, был расстроен, но не так, как она думает. Я знаю, Ада винит себя во всём, и я боюсь, как бы с ней ничего не случилось. — Я... Я не знаю, Инструктор Алторо, – заикаясь, ответил юноша, не ожидая от Инструктора Ады такого напора и такой неуверенности в голове от столь уважаемого человека. Это было что-то новое. Мало кому удавалось заставить переживать своих учителей настолько сильно. – Почему вы спрашиваете? – Я подумал, что раз вы с Адой чаще стали общаться, то, возможно, она могла бы быть рядом с тобой, – пояснил мужчина свою точку зрения, которая, в общем-то, действительно, не была лишена смысла. В конце концов, если бы сам Нориан был на месте Инструктора Алторо, он поступил бы именно так. – Я понимаю, почему вы пришли ко мне. Нет, простите, Инструктор Алторо, я её не видел, – немного виновато ответил юноша, как будто чувствовал, что должен был знать о чем-то столь важном, но был не в состоянии даже узнать о том, как деда у его подруги и всё ли с ней в порядке. – Нет, нет, ты ни в чём не виноват, Фал, – поспешно сказал Инструктор Алторо, буквально чувствуя, как нарастают эмоции мальчика. – Ты не можешь знать обо всём, что происходит с Адой. В конце концов, ты не можешь знать о ней всё, как и то, где она может быть. Я просто рад, что у неё появился ещё кто-то, кроме меня, кто способен проявить хоть какую-то заботу ней. Ей это нужно. Ей нужны друзья. Даже не думай винить себя в этом! – Не волнуйтесь, Инструктор Алторо, всё хорошо! – успокоил Фалгед мастера, мысленно благодаря Инструктора Алторо за его внимательность и поддержку. Располагать его благосклонностью или даже дружбой было чем-то вроде привилегии, потому что к его сердцу мало кто мог подобраться так близко, как подобралась Ада. На самом деле, никто до сих пор не мог этого сделать так, как это сделала Ада. Что было удивительно. Инструктор самого Фала никогда не был к нему столько снисходителен. Он был строг с ним и достаточно суров, редко когда проявляя к нему такие же проявления заботы, что Фала даже кольцу лёгкий укол зависти, но он тут же оттолкнул от себя недостойные мысли. Ада была его подругой и глупо было завидовать ей, тем более тогда с когда она сама нуждалась в помощи. В его помощи! – Хотя... – протянул Нориан, будто внезапно что-то вспомнив. – Знаете, я её, правда, не видел сегодня, но Старший Инструктор Мейдерер искал её. Ада зачем-то ему понадобилась, но я так и не понял, почему. Конечно, мне никто ничего не сказал, как и не должен был, но, вероятно, речь шла об Испытании. Иных причин я не вижу. – Инструктор Мейдерер? Ты уверен? – переспросил Алторо, тревожно посмотрев на юношу. – Да, Инструктор, я в этом не сомневаюсь. Он сам меня спросил. Меня это немного пугает. – Не без причины, – едва слышно пробормотал Инструктор Алторо, но достаточно громко, чтобы его услышал Нориан. – Спасибо, Фал, ты мне очень помог. Пойду поговорю с ним. И Фал. Если вдруг увидишь Аду, передай ей, пожалуйста, что я её искал. Хорошо? – Конечно.***
Настоящее время... – С меня хватит! – кипит Фал, таща Аду за ухо и выворачивая его с силой, а затем швыряя в свою комнату. – Ты расскажешь всё инструктору Алторо или это сделаю я! – Нет, ты не можешь! – Нет? – усмехаясь, переспросил Нориан, грозно нависая над подругой. – А мне кажется, да! Инструктор Алторо уже спрашивал о тебе, он волнуется и видит, что с тобой происходит что-то не так. И он устроил мне допрос! Ты понимаешь, что подставляешь нас обоих? Я просто не могу врать <Инструктору, но и сдавать тебя не хочу, потому что ты мой друг. Я не знаю, что за конфликт возник у тебя со Старшим Инструктором, но не мне всё равно, как то, что происходит с тобой, так и то, чему это грозит мне! Ты поставила меня в неловкое положение перед свои же Инструктором, так что мне пришлось отдуваться за нас обоих и прикрывать твою спину. Послушай, я не знаю, почему ты так упорно не хочешь ничего говорить, но это уже начинает выбешивать. Он ни на йоту не поверил в твою выдумку о том, что ты была в безопасности всё это время, и он прав! А я не поверил в это, потому что видел, в каком ты была состоянии, пока находилась в темнице. И я хочу знать, за что! – Фал, пожалуйста, – взмолилась Ада, не в силах возразить своему другу и зная, что если не Инструктор Алторо, то хотя бы Нориан заслуживал объяснения. – То, что произошло, касается только меня и Старшего Инструктора. Это не должно влиять на мастера Алторо. – Но это влияет, Ада, потому что ты ему не безразлична и потому, что ты его ученица! Конечно, он о тебе волнуется, а как же иначе? – А разве твой Инструктор заботится о тебе также, как мой, Фал? – возразила Адара, пытаясь в толковать парню свою мысль. – Что? Причём здесь мой Инструктор? Мы сейчас не его обсуждаем! – возмутился Нориан, не ожидая от себя самого такой защитной реакции , что, похоже, не укрылось и от Длаты. – Ну уж нет! Ты так сильно беспокоишься о моих ученических связях с моим Инструктором, что почти ничего не говоришь о своём! – Это... Это к делу не относится... – Неужели? Ты так сильно просишь меня рассказать что-либо о себе, но при этом сам не говоришь ни о чём, и я должна так просто раскрыться? Так просто поверить кому-то, когда мне самой ничего не рассказывают? — Ты просто ни во что не веришь! — взорвавшись, бросил Фал. Злость кипела и бурлила в нём, грозясь вырваться из него плевками, полными яда. Он не хотел злиться на подругу, но собственная боль за своего Инструктора дала о себе знать, порезал его рану, как острие ножа, полоснув по самому сердцу. — Зато ты веришь во что угодно и кому угодно, — усмехнувшись, ответила Ада со всем присущим ей равнодушием. Ну, может, не совсем. Только если совсем чуть-чуть. — Когда-нибудь это тебя погубит. Ада не хотела обидеть Фала, но должна была, потому что так было правильно. Потому что девушка с ужасом начала понимать, что стала испытывать к нему не просто дружеские чувства или чувства привязанности. Это было что-то гораздо большее. Что-то, что опасно приближалось к тому, что называлось влечением или, что ещё хуже, могло называться самым светлым, но самым губительным для неё словом — «любовь». И это было самое ужасное. Нет, не просто ужасное. Самое опасное. Ада знала, к чему могут привести её чувства. Если она полюбит, а она уже начинала любить, Фал умрёт. Из-за неё. Из-за того, кто она. Ада жила долгое время без кого-либо. Пыталась жить, если быть более точным. Потому что вряд ли то, что она называла «жизнью», было таковое на самом деле. Это не была жизнь. Сначала Ада просто выживала. Всё время куда-то бежала, сама не зная кому и чему навстречу. Теперь же, когда опасность, казалось бы, давно миновала, девушка просто существовала. Теперь уже не зная ради кого и ради чего. Она была одинока. Её душа была слепа и нема. Наглухо забаррикадирована для всех, кто попытается проникнуть за высоко воздвигнутую стену её собственного сознания. Её так часто ранили в прошлом, что теперь она уже просто боялась кого-либо туда впускать. – Ты не можешь просто взять и подвести всех, Ада, – запальчиво начал юноша, пытаясь вправить своей подруге мозги, пока ещё не поздно. – Это больше, чем мой мастер или твой. Это не может повлиять на нашу работу. И если ваши отношения касаются этой работы, они не должны мешать нашей миссии. Мы рождены, чтобы спасти этот мир и стать героями. А быть героем, значит... – А я не герой! – бросила девушка, вспылив и принимая на себя удар судьбы. Она могла вечно бежать от этого, но от себя не убежишь. – Герои не причиняют людям боль. В тот самый момент, когда непроизвольные слова вырвались из её уст, Ада действительно поняла, что проговорилась. И в глубине души она поняла, что это была ошибка. Он всего лишь пытался защитить её, а она оттолкнула его, потому что не могла позволить, чтобы запретные чувства поглотили её и мешали ей в этом деле. Её чувства были неправильными. Это было плохо. Она должна была бы радоваться тому, что хоть кто-то решил обратить на неё внимание.... Чуть большее внимание, чем положено дружбе, но так не должно было быть. Девушка боялась этих чувств. Она так сильно ждала и жаждала их одновременно, но не могла себе их позволить, потому что запретила себе делать это. Эти чувства... Эта любовь должна была быть спасением и благословением... Каким-то ярким и светлым чувством. Чем-то, о чём слагают легенды и о чём мечтают многие. Это должно было быть радостью и великолепием, освещающим её путь. Вот только это было совсем не великолепно. Не для неё. – Но ты и не обязана делать это, – мягко сказал Фал, пытаясь достучаться до Ады. – Может быть, в другой Вселенной, но сейчас это не так, потому что все, кого я знаю, рано или поздно бросают меня, потому что я делаю им больно. Поломанную игрушку собрать невозможно. – Её можно склеить, – возразил Нориан, чувствуя себя паршиво от того, что кто-то может сравнивать себя с поломанной вещью, особенно если этот кто-то ему не безразличен. – Но она уже не будет прежней. Она может быть похожей на ту, которую ты знал когда-то, но трещины всё равно остаются. Как её не чини, она уже не будет цельной. — Скажи мне, Фал, — осторожно присев рядом с парнем, начала Ада. — Если бы в какой-то момент своей жизни ты узнал, что всё, что тебе когда-либо говорили о твоём предназначении, оказалось ложью, что бы ты сделал? — Э-э-э… К чему вдруг такие вопросы? С чего-бы кому-то вдруг понадобилось бы лгать мне о моём предназначении? — недоуменно спросил Нориан, непонимающим взглядом уставившись на подругу. Порой он совсем не понимал девушку, как и её поток мыслей, прямо, как сейчас, и от этого ему было немного не по себе. Как будто Ада была с другой планеты. Что, видимо, было не совсем далеко от истины, учитывая, что она не так давно появилась здесь. — Я и так знаю своё предназначение. Так зачем кому-то понадобилось лгать о таких важных вещах, как это? Тем более Старшим?! Это же неразумно. И, как минимум, глупо. Сказал так, как будто это была какая-то глупая шутка, а Ада в ней — всего лишь не разумная наивная составляющая. — Просто ответь на вопрос, Фал, — проигнорировав лёгкий укол боли и обиды от того, что её не понимают, спросила девушка. — Но это же глупо и… — Так… Чтобы ты сделал, если бы всё-таки это было не так? — Ада, я… — Пожалуйста, Фал! — взмолилась Длата, цепляясь за юношу, от чего тут неловко вздрогнул, уже во второй раз почувствовав на себе прохладное прикосновение Ады. — Я прошу тебя не из прихоти. Я прошу тебя, как друг! — Ну, если как друг, — неохотно выдохнул Фалгед, чувствуя себя немного виноватым за свою резкость. — И только потому, что ты стала чаще прикасаться ко мне, чего раньше никогда ни с кем не делала. Это льстит. Ада лишь закатила глаза, легонько пихая парня в бок. — Так что? — Ну… Я бы сначала не поверил, — немного подумав, признался юноша. — Наверное, подумал бы, что всё это чушь и какой-то бред. Прямо, как сейчас. Что это просто чья-то глупая и совсем не весёлая шутка. Потом… Потом, наверное, разозлился бы на того, кто солгал бы мне об этом. Накричал бы. Может, пару раз стукнул по голове чем-нибудь тяжёлым. Если только, конечно, это оказалось бы правдой. Вероятно, чувствовал бы себя преданным. С этим было бы сложно смириться, особенно когда твоя жизнь переворачивается с ног на голову. Но это же просто теоретический вопрос, правда? — в полушутливой форме спросил Фал, задорно пихая девушку в бок, надеясь, что этот вопрос был задан всего лишь ради интереса. Но замер, когда плечи Ады предательски дрогнули, — Ада? Что случилось? Тебя кто-то предал? — тревожно спросил Нориан, чувствуя, как у него неприятно начинает сосать под ложечкой. Что же с тобой случилось, что ты так не доверяешь этому миру? — пронеслось в голове у парня прежде, чем он успел себя остановить. — Да, — просто ответила девушка, не смотря на парня. — Предал. — Кто? — Моя семья, — печально вздохнув, тихо призналась девушка. Фал в ужасе уставился на неё. — Что? Почему? — Потому что на самом деле они не были моей семьёй. Только отец. Но он не любил меня. Не спрашивай, почему. Я не знаю. Я даже не уверена, что в этом есть хоть какой-то смысл. — А твой дом? Настоящий дом? — Я смутно помню своё прошлое до всего этого. Когда я нашла его, было слишком поздно. Мой настоящий дом уже был в руинах. С тех самых пор, вся моя жизнь тоже. – А если бы кто-то сказал тебе, что ты был создан и призван для того, чтобы причинять боль, страдания и смерть, чтобы другие могли полностью раскрыть свой потенциал, что бы ты сделал? – Как может быть кто-то рождён причинять боль, чтобы сделать лучше других? – Страдания закаляют людей. Одни страдания их ломают. Другие же... Другие делают их сильнее. Что, если зло существует не просто так? Что если злодеи существуют не просто так? Что, если они нужны для того, чтобы герои становились лучше и мудрее? Героев создают злодеи. Одни без других существовать не могут. — Мне жаль, — тихо сказал Фал, крепче сжимая руку девушки в знак поддержки. Ада благодарно сжала руку в ответ. Злость улетучилась в тот же момент, как и появилась, особенно после того, как он дотронулся до неё. Возможно, он был не так уж и не прав. — Это гонка в скач, Фал, — невидимым взором смотря в одну точку, произнесла Ада и глубоко погружаясь в свои мысли, словно обдумывая, что сказать. Девушка знает, что она не такая храбрая, как Фал или Солья, она действительно знает это, но, по крайней мере, она всё равно пытается. – Я... я не хочу причинять тебе страдания, Фал, – колеблется Ада, облизывая пересохшие губы, и Нориан думает, что она говорит правду. – На самом деле, мне никому не хочется причинять боль, но так уж я устроена. Это в моей природе. Но ты прав, я должна поговорить с Инструктором Алторо и извиниться перед ним. Инструктор Алторо хороший человек. Он этого не заслуживает. Во всяком случае, я должна ему несколько объяснений. Конечно, Фал был прав, и легка улыбка озарила лицо юноши, когда он понял, что Ада хоть немного, пусть совсем чуть-чуть, но перестала сопротивляться и вставлять ему палки в колеса на каждом шагу. – Я поговорю с ним, обещаю тебе, Фал, – сказала девушка, надеясь, что её маленький шаг навстречу хоть как-то, но успокоит её друга. – Но, я не скажу ему всего. Я ещё не готова. Только не сейчас. Возможно, позже. Мне самой не очень нравится скрывать от него такие вещи, но порой прошлое должно оставаться в прошлом. Этого уже нельзя изменить. Но в наших силах решать то, что делать с нашим будущим. – На удивление мудрые слова для того, кто только что пытался доказать обратное, – ухмыльнувшись, ответил Нориан, явно ещё не до конца убеждённый в том, что девушка сдержит своё слово, но, по крайней мере, она ему обещала и теперь ей не отвертеться просто так, в случае чего. – Ой, всё! Тебе обязательно нужно было это говорить? – недовольно спросила Ада, но всё равно не могла злиться всерьёз, смотря на эту яркую улыбку. – Ага, обязательно, – самодовльно ответил парень, нисколько в себе не сомневаясь. – Тебе это нужно. Вам обоим, на самом деле. Ну, в этом была своя доля истины. Сейчас Ада знала, что должна найти учителя, даже если он ненавидит её сейчас, чтобы убедиться, что с ним всё в порядке. Он не должен винить себя за её ошибки. Только не он! По крайней мере, она надеялась на это.***
Ада сидела на кровати и тяжело дышала, судорожно сжимая кулаки и нервно вздрагивая всем телом. Она сидела, стараясь не смотреть на своего Инструктора и всячески отводила глаза, смотря куда угодно, но только не на него. Ожидать этого разговора оказалось намного сложнее, чем она думала. Внутри неё засел леденящий ужас, а всё тело парализовал безумный страх, сковывающий её изнутри и буквально кричащий: «молчи, ничего не делай! Не говори! Забудь! Исчезни! И с чего ты вообще решила, что чего-то достойна и достойна ли вообще?» — Простите за то, что я одно сплошное разочарование, Инструктор Алторо, — мысленно глотая ком в горле, произнесла Ада после оглушающей тишины, окутавшей комнату. — Я знаю, вы хотели мне помочь, но это была ваша самая главная ошибка. Нужно было меня оставить тогда, когда у вас была для этого прекрасная возможность. — Ты думаешь, я в тебе разочарован? — нахмурившись, спросил Инструктор, резко прерывая свою нерадивую ученицу и заставляя ту вздрогнуть от неожиданности. — А разве нет? — просто спросила Ада, неловко переминаясь с ноги на ногу, но всё же найдя в себе смелости посмотреть на своего наставника. — Нет, — покачав головой, ответил мужчина, тяжело садясь в кресло. — Я… Я был расстроен, но не тем, о чём ты думаешь. Я был расстроен, что не был достаточно хорошим наставником для тебя, чтобы помочь справиться со всем этим. Возможно, удели я тебе больше внимания в своё время, нам не пришлось бы сейчас иметь дело с тем, что мы сейчас имеем. Вероятно, я просто не такой хороший наставник, как я считал до этого. — Нет! — воскликнула девушка, всплескивая руками. — Нет? — теперь пришла очередь удивляться Инструктору Алторо. Он вскинул голову, внимательно изучая Аду. — Нет! Вы самый лучший из всех наставников! — жарко начала защищать Ада своего мастера, возможно, даже сама не до конца осознавая этого. — Дело не в вас, это просто… — Просто «что», Ада? — мягко спросил Инструктор, стараясь подтолкнуть её к искренности. — Это трудно объяснить… Я… Я не могу, — крепко сжав кулаки, сквозь зубы ответила девушка, как будто намеренно заставляя себя замолчать. — А ты попробуй. Возможно, всё не так трудно, как ты себе это представляешь. Порой, стоит только сделать первый шаг навстречу, как тебе станет легче. — Возможно, это потому, что вам не стоило брать меня в ученицы, Инструктор, — неожиданно сказала Ада, резко подняв голову. Алторо вскинул брови и недоумённо нахмурился, уставившись на свою ученицу, которая только что упрекнула его в том, что он сошёлся с ней. Это было странно, и, на удивление, очень больно, потому что это было совершенно не то, что ожидал услышать мастер. И уж тем более не ожидал услышать этого от Адары. — А почему ты так думаешь? — уязвлённо спросил Инструктор, мысленно ругая себя за бестактность. — Я полагал... Я полагал, мы довольно неплохо ладили, — пытаясь подобрать слова, сглотнул он, и озабоченно уставился на девушку. — Что изменилось теперь? — Я, — выдохнула Ада, опуская голову и уставившись на пятки, горько сказала она. Алторо буквально чувствовал её горе и сожаление, смешанное с безмерным чувством вины, просочившимся через их связь. – Я ошибка для вас, Инструктор. Вы заслуживаете куда большего, чем такую ученицу, как я. Я... Я подвела так много дорогих мне людей! И мне... Мне нельзя привязываться! — выпалила девушка, тут же замерев и широко распахнув глаза. Ада стояла, как вкопанная, застыв в немом ужасе. О, так вот, как это должно было выглядеть! Адара была достаточно открытой для того, чтобы показывать свои эмоции и говорила достаточно искренне, чтобы её слова звучали правдиво, но недостаточно для того, чтобы точно знать о том, кто она и откуда, есть ли у неё какая-либо другая семья или друзья за пределами Обители. За всё время пребывания ученицы и первых дней её обучения искусству управления огненной магии, Алторо успел достаточно узнать как об открытых, так и почти неосознанных привычках Адары. У него складывалось такое ощущение, будто бы он знал всю её жизнь, и тем не менее, он не знал о ней совершенно ничего! Это искренне расстраивало Инструктора, потому что он успел привязаться у девушке за такое короткое время и, казалось, уже выучил её привычки, но она никогда не рассказывала ему о своём прошлом, которое, очевидно, было для неё больной темой, которую она не хотела поднимать и которую всячески избегала. Прошлое, которое было полно секретов и тайн. Адара была загадкой, которую трудно было разгадать, но он намеревался её открыть во что бы то ни стало. Инструктору хватило ума понять, что Ада скрывала своё прошлое не просто так. Очевидно, что оно было достаточно болезненным и непростым, слишком жестоким для такой юной девушки, как его ученица, которая держала всё в себе, направив внутрь себя все колющие иглы и перемалывая свою боль в одиночку. — Нет! — возразил Алторо, довольно резко прервав самообвинения его ученицы. — Нет! Не смей так говорить! — Но это так, – пыталась убедить учителя Ада в своей правоте. — Если бы не я, многие бы не пострадали. Я приношу людям только зло. — Это не правда, — возразил мужчина, сжимая зубы в протесте и отрицание жёстких слов Ады. Он осторожно приблизился к ней и, положив руку на плечо, сжал его в знак поддержки. — Ада, может быть, я и не знаю всей твоей истории. На самом деле я довольно мало что о тебе знаю, но ты не заслуживаешь того, о чём ты говоришь. Никто не заслуживает! – Как... Как вы можете говорить такое после того, что я сделала? — воскликнула Ада, даже не пытаясь скрыть своё потрясения и почти с мукой глядя на своего учителя, — Я ведь опозорилась вас перед всеми своим провалом! Вы должны меня ненавидеть! Учитель покачал головой с грустной улыбкой и нежно заправить сбившийся локон ей за ухо. – Ада, я никогда не буду тебя ненавидеть. Это невозможно! Ведь ты моя ученица и всегда будешь ей. По крайней мере, до тех пор, пока ты сама этого хочешь. Ты не виновата в том, что произошло. – Но я не достигла поставленной цели и поставила вас в неловкое положение... – Ты уже понесла своё наказание. Хоть я и не доволен действиями Старшего Инструктора Мейдерера, потому что он решил привести в исполнение то, что не должен был. По крайней мере, не поставив меня об этом в известность. – Вы знаете? – удивилась девушка, не веря своим ушам. – Я догадался, как только услышал, чьих руках это было дело, – фыркнул её учитель, недовольно качая головой. – Конечно, я не знаю всего наверняка, но узнал достаточно, когда кто-то поведал мне о том, как тебя увели в цепях в подземелье. Это было слишком! – Но я это заслужила. – Даже если это и так, это решать не Старшему Инстрктору, а мне, как твоему учителю! – Я вас унизила. Оскорбила, и всё же, даже после всего этого вы продолжаете заботиться обо мне. Это... Это нетипично... Почему? – Полагаю, это одно из проявлений наставничества, – пожав плечами, легко ответил Инструктор так, как будто бы ничего не произошло. – Но... – Ада, все из нас совершают ошибки. Твои провалы не делают тебя хуже, чем ты есть. Если бы за каждую ошибку сажали в темницу, то тогда бы следовало сделать это со всеми, – мягко сказал Инструктор, ободряюще кладя руку ей на плечо. – Но... Но... – Ошибки не делают тебя хуже, Ада, – уже твёрже повторил Инструктор Алторо, привлекая несопротивляющую девушку к себе в объятия. – Никто из нас не совершенен. Но в наших силах делать себя лучше. И чтобы не случилось, я всегда буду рядом с тобой. Как твой Инструктор. – Спасибо, Инструктор Алторо. Просто, спасибо! – едва слышно прошептала ученица, не контролируя свои эмоции и утыкаясь в могучую грудь своего мастера. Алторо успокаивающе погладил Аду по спине. Он знал, что они были связаны. Просто Ада ещё не поняла этого. Пока. Тихие рыдания стали ему ответом. Они справятся с этим. Вместе.***
— Видишь ли, Фал, дело не только в том, что я не умею любить, скорее даже наоборот. Порой я люблю слишком сильно, чтобы признать это, — тяжело вздохнув, произнесла Ада, стараясь тщательно подбирать слова. — И в чём причина? — В том, что мы любим тех, кто выбирает не нас. Мы любим их так сильно, что ради них готовы свернуть горы, но молчим, так как боимся быть отверженными, и как итог — брошенными. Мы любим их, это так, но вся правда в том, что они не любят нас. Мы им не нужны. Как и наши проблемы. И потому они выбирают не тех, с кем они будут страдать, а тех, с кем они будут счастливы. Без нас. — Однажды у меня была большая семья, — тяжело вздохнув, призналась Ада, и тем не менее, стараясь избегать взгляда Нориана. — Или, точнее, я считала их таковыми. У меня был отец. Мать. Братья и сестры. Потом я узнала, что у меня был только отец. Настоящий отец. Мать не была мне родной, как и те, кого я считала своими братьями и сёстрами. «Мать» всегда была холодна ко мне. Как и отец. Я никогда не знала настоящей причины, пока не узнала о своём происхождении. О своём настоящем происхождении. О родине своей матери. И так уж вышло, что моя семья ненавидела народ, из которого происходила моя мать. — Что? Но почему? Что такого сделал народ твоей матери, отчего его так ненавидят? — Это долгая история. Я сама до сих пор не знаю на всё ответы. А на те, что знаю… Я не уверена, что для тебя или для кого бы то ни было это будет иметь особое значение. Хотя, вполне возможно, что и ваши тоже ненавидят наш народ, я не знаю. Не хочу узнавать. Порой лучше жить без истории. — Но… Нас всегда учили, что только зная историю и прошлое своего народа, можно расти над собой и двигаться вперёд. — Мир не всегда добр к своим героям. Порой лучше было бы не знать о своём происхождении, чем испытывать чувство вины за то, чего ты сам никогда не совершал, но совершили те, кто был ответственен за это. Я всего лишь хотела жить, — просто ответила Ада.***
– О нет, я буквально съем всё, что угодно, кроме суши и брокколи, – рассмеялась Ада, когда они сидели в столовой под открытым небом. – И кроме фасоли. И кроме рисовой каши, – Фал весело фыркнул, когда, задумавшись, девушка начала перечислять все её самые нелюбимые блюда, поочерёдно зажимая пальцы. – И манной... И перловой тоже. – Просто скажи, что тебе не нравится здоровая пища, – поддразнил парень Аду. – Может, я ем и не всю здоровую пищу, но от порции тушëной капусты и кукурузы не откажусь, – Ада придвинула тарелку к себе, почти накидываясь на еду и не заботясь о том, как это выглядит. Фал фыркнул, весело наблюдая за девушкой и впервые замечая на её лице что-то вроде наподобие улыбки. Это было почти прогрессом, учитывая всё то, что было раньше, как и их эмоциональную напряжённость. Что сказать, последние несколько месяцев были настолько напряжёнными, что по ним, наверное, можно было пройтись током. – Так... Ты поговорила с ним? – спросил Фал, внимательно изучая Аду, и ей не потребовалось много времени, чтобы понять, о ком он говорит. – Поговорила, – тяжело вздохнув, ответила девушка. – Это было нелегко для нас обоих, но мы справимся с этим. – Он знает? – уточнил Нориан, явно не совсем убеждённый её ответом. – Он догадался, – пожав плечами, ответила Ада. – О... – удивлëнно ответил юноша, приподнимая брови вверх. – Хотя это не должно было быть так удивительно, – пробрмотал про себя Фал, но Удара всё равно его услышала. – В конце концов, это же Инструктор Алторо. – Он есть, – согласилась Ада, замолкая и возвращаясь к своему обеду. Она знает, что не была до конца с ними откровенна. Совсем нет. Она лишь при открыла им завесу тех тайн, которые она скрывала. Многочисленных тайн. Со временем, возможно, она распакует большую часть из них, но не все. Пока нет. Она знает, что они спрашивают, а она не знает, что им на это ответить. Ада так отчаянно хочет им рассказать, но не может, потому что правда убьёт их, защищая себя и свою тайну. Она не хочет им лгать. Правда, не хочет. Она видит, как они отчаянно хотят узнать, что скрывается за слоями её лжи, но она не знает, как это распаковать. Этого стало много. Слишком много для того, чтобы можно было легко закрыть на это глаза, не боясь попасть под последствия. А они обязательно будут. Пусть даже если не теперь. Потому что к концу всего всегда добираешься до начала. А солнце... Солнце вновь никогда не воссияет над ней, потому что её вечной подругой всегда была лишь долгая непроглядная Ночь... И вечная Тьма.