***
— Я купила тебе билет на вечерний спектакль, последний ряд с краю, — отрапортовала Оксана, зайдя как-то в офис. — Почему так далеко? Вообще-то Антон намеревался сидеть гораздо ближе к сцене, чтобы бессовестно в упор рассматривать Арсения, пока тот в образе. Безусловно, будучи у всех на виду, двухметровый Шастун привлекал бы много внимания к своей персоне, но можно было бы оправдаться тем, что он просто приехал поддержать коллегу по старой дружбе — ничего криминального. А сидеть в конце — фе. Придется брать бинокль, а иначе зачем это все? С другой стороны, а вдруг Арс увидит, что Антон пялится на него в лупы с заднего ряда? Видок будет потрясающий. — Прости, просто я была не готова к такому ажиотажу, — виновато оправдывалась Оксана. — Первые ряды и весь центр скупили чуть ли не за минуту, я даже сообразить не успела! Ну да, составить конкуренцию девчонкам, что были способны за доли секунды записаться на съемки и не умереть при этом от стресса, Суркова точно не могла. — Но зал там не такой уж большой, думаю, будет нормально видно, а еще ты сможешь незаметно зайти после всех зрителей, — продолжила девушка, проверяя что-то в телефоне. — И с сапсаном и отелем все четко. Итак, оставалось сказать ей о самом сложном. Неприятное чувство тут же растеклось по телу от осознания, что это будет плохой разговор. Если месяц назад Антону не хотелось втягивать Оксану в свои делишки, разрешать с ней те или иные моральные дилеммы, заставлять ее делать выбор, то теперь это тупо неизбежно. Иначе не видать ему Арсения. — Слушай, — Антон не понимал, как лучше сформулировать просьбу, чтобы она не звучала как из уст последнего мерзавца. — А ты можешь обо всем этом не говорить… Ире? Оксана резко оторвала глаза от экрана и как-то непонятно уставилась на него. Ее взгляд был настолько не читаем, что на мгновение Шаст даже испугался. — Ты же не брала ей билеты тоже? — Не брала, но… я не понимаю, почему ты хочешь скрыть от нее поездку. Потому что я поеду пускать слюни на Арсения и не хочу, чтобы она стала этому свидетелем. На самом деле у него так и не было заготовлено ни одной достойной отговорки. Он просто не хотел с ней ехать. Ни куда-либо, ни тем более к Арсу. В то же время постоянное вранье невероятно остопиздело, поэтому Антон, уповая на адекватность и некоторую непроницательность Оксаны, решил особо не увиливать. — Ире это точно не понравится. А я не собираюсь ее расстраивать, что поеду в любом случае. Вот… — И как ты ей скажешь об этом? — Я не придумал. Повисла супер неловкая пауза. Антон мялся, как провинившийся мальчишка, а Оксана лишь испепеляла его взглядом, в котором было что-то на грани презрения и разочарования. Было непонятно, она догадалась, что за всем этим стоит, или нет. В целом, опять же, поездку можно было вывернуть для нее просто как невинный дружеский визит. Премьера же, как никак. — Я не скажу ей, — наконец сухо выдала Оксана, вызывая у Шастуна вздох облегчения. — Спасибо, я… — Но ты должен поговорить с Ирой, так продолжаться не может, — перебила его Суркова. — В смысле? — Не надо включать дурака, Антон, с тобой давно все ясно. Это не мое дело, но если ты не можешь отпустить Арсения и если Ира действительно тебе не нужна, то не мучай ни ее, ни себя. Очередной внезапный серьезный разговор, в котором про Антона опять давно все ясно, а он к этому снова нихера не готов. Конечно, Оксана проводила с ними массу времени и могла замечать что-то странное между ним и Арсом, а значит и догадаться обо всем было проще простого. И все-таки он был не готов. — Не думай, что мне на нее совсем похуй, я не хочу ее обидеть, и вообще все это очень тяжело, просто… Это было каким-то уебанством. Он не хотел говорить сейчас, не хотел говорить так: скомкано, вяло, беспомощно подбирая жалкие слова, которые все равно не могли его оправдать. Да, он сам был в этом виноват, и с Оксаной чувство вины перед Ирой душило по новой, с ощутимым размахом, делая всю ситуацию максимально мерзкой. Как он устал. Они только начали, а ему уже этот разговор в тягость, словно он утратил все свои силы, сдуваясь с каждым произнесенным словом. В то же время Антон знал, что сам все это наворотил, и пытаться сейчас отмахиваться от подруги будет некрасиво. Хотя нужны ли вообще Оксане его потуги объясняться? Если ей давно все ясно, то вряд ли он сможет чем-то удивить ее. Свалить бы куда-нибудь, блять, обрывая себя самого на полуслове, да поздняк метаться. — Я разберусь с ней после Питера. — Чем быстрее ты это сделаешь, тем будет лучше. Она уже планирует ваш отпуск на Новый год. Бля, это не добавляет решимости. — Хорошо, я поговорю с ней сразу по приезде. — Ладно, — поджав губы, ответила Оксана. Настроение он ей изрядно подпортил, но, с другой стороны, зачем надо было спрашивать очевидные вещи? Если они внатуре ей были очевидны. — Так… А что ей скажем? — робко поинтересовался Антон. — Что ты едешь по делам в питерский камеди, — все так же строго говорила Оксана. — На какие-нибудь технички и прочие закрытые мероприятия. Сойдет? — Вполне. Спасибо. Оксане явно хотелось высказать Шасту что-то еще вдобавок, но почему-то сдерживала себя, старательно поджимая губы. Возможно, лучше бы они посрались, как с Макаром, и все прояснили друг для друга сейчас, чем оставили эту несказанную дрянь витать в воздухе. Напоминало кое-кого. Хотя, что о нем не напоминало?***
До поездки Антон много думал об Ире, о последнем разговоре с Оксаной, об Илье, о тех, с кем еще не успел разругаться, но в теории мог, и о своей ебаной жизни. Но теперь все отошло на второй план. Сейчас, оглядывая площадь Восстания, Антон преисполнялся новой надеждой. Времени особо рассусоливаться и смотреть на яркие огоньки центра Питера не было: поезд прибыл в город за час до спектакля. И так как Оксана забронировала отель недалеко от театра, Антон сразу отправился на Васильевский остров. Маршрут был в точности, как в сентябре, от чего мерзко сосало под ложечкой, но новые обстоятельства отвлекали от перспективы провала. Например, погода в этот раз была поистине питерской — мерзкой и холодной, с пронзительным, резким ветром, который буквально пытался сбить прохожих с ног и прокатить по гололедице вдоль дороги. Но Антону было плевать: во-первых, он ехал в теплом такси, во-вторых, он настолько был увлечен мыслями о предстоящем вечере, что был готов выстрадать этот путь хоть под бушующим штормом. Наспех заселившись в номер и кое-как приведя себя в порядок, Шаст отправился в заветный Санкт-Петербургский государственный драматический Театр на Васильевском. В поезде он прочитал, что театр Арсения уже когда-то выступал здесь, привозя на показ свои лучшие спектакли, так что в этот раз, наверно, схема была та же, а значит «Бесприданница» заслуживала внимания общественности. Но, положа руку на сердце, плевать Антон хотел на этот спектакль. Он никогда не увлекался театром в классическом его исполнении. За это было немного стыдно, но что уже сделаешь с натурой с Левого берега, которой подавай сидеть у водохранилища с пивом на бревне? Только разве что ради Арсения… План был такой: сначала он выждет, когда зрители зайдут в зал, чтобы отправиться следом без лишнего внимания. Для этого, несмотря на появившееся, скажем так, напряжение, он заставил Оксану обратиться в театр и договориться об его индивидуальном проходе после третьего звонка. Ебланить два часа под дверью в план точно не входило. Более того, ему даже официально разрешили после спектакля пойти за кулисы, чтобы «пообщаться с актерами». Итого, после выступления, он должен был выйти первым и прошмыгнуть в служебные коридоры и там отыскать Арсения. Далее — шоу без сценария. Добравшись, Антон понял, что нервничает просто пиздец. Он не мог спокойно стоять на месте, сводило пальцы, тело дрожало, и все это явно не от холода. Даже прикурить получилось только с шестого раза. Теперь, когда он был так близок к желаемому, когда от Арсения его отделяло всего несколько метров, захотелось все быстренько свернуть и сбежать, телепортироваться куда-нибудь, лишь бы внезапный и неконтролируемый страх перед неизвестностью отпустил его. Это чувство было абсурдным, но чертовски сильным. Мозг мгновенно прикинул новый план, где сегодня он отсиживается в номере, а вот завтра… Пытаясь успокоиться, Антон решил без лишней суеты за сигареткой проанализировать ситуацию хотя бы у себя в голове. Что может пойти не так? Да все. Подобное случалось с ним не раз: ты что-то лелеешь, чего-то очень ждешь, рисуешь в голове приятные картинки, планируешь каждый шаг, а в реальности обсираешься еще на первом этапе. Потому что пришел не туда, потому что все отменили, потому что… все, что угодно. А ожидания больно саднят в груди, пусть и «ваши ожидания — ваши проблемы». Но сильнее всего он боялся другого, и вообще-то ответ был на поверхности: конечно, его страшила реакция Арсения. А вдруг он его не примет, не захочет слушать, говорить. Или, наоборот, скажет что-то такое, что Шаст точно не готов услышать. Хотя вроде и терять нечего, но Антон был не на той ступени просветления, чтобы смириться и принять ситуацию, какая она есть. Он был на той, где ты постоянно купаешься в очередном разочаровании. Но ладно, сдаваться рано. Прежде всего нужно было посмотреть спектакль, попасть за кулисы и найти там Арсения. Зал театра действительно оказался небольшим, но сцену было видно не так, как хотелось бы. Ворча про себя на непутевость Оксаны, Антон нарочно щурился изо всех сил, пытаясь разглядеть каждую деталь декораций, которых было не так много, но достаточно, чтобы дать понять — никакого современного прочтения, слава Богу, не будет. Классика в чистом виде с кружевными скатертями на металлических садовых столиках. В полумраке он оглядел ряды и реально не увидел ни одного свободного места. Интересно, всегда ли был такой ажиотаж у омских гостей, или все пришли по той же причине, что и Шастун. Но он не успел об этом достаточно подумать, как зал разразился аплодисментами и начался спектакль. Пусть Антон с нетерпением ждал Попова, сгорая в предвкушении, сердце ухало каждый гребаный раз, когда на сцену выходил новый мужской персонаж, что на общем тревожном фоне доводило практически до нового невроза. Потом вышли цыгане, и он на пару мгновений вообще перестал понимать, что происходит. С сюжетом Шаст знаком особо не был, но знал, что герой Арса один из основных, а значит, его появление не должно заставлять себя долго ждать. Интересно, как он появится? Ворвется, как ураган, или его представят другие персонажи и он вальяжно выплывет на сцену, упиваясь реакцией публики. Или появится по ходу дела, не обращая почти на себя никакого внимания, прямо как… Сейчас. От волнения Антон готов был задохнуться. Он мгновенно вытянулся на месте для лучшего вида на сцену, цепляясь за сидение впереди себя и смотря во все глаза, как Арс вовсю уже задорно звал к себе в гости кого-то побухать. Он выглядел блестяще: был одет во что-то типа изящного темно-синего камзола или приталенного пальто, что подчеркивало похудевшую, но все еще привлекательную фигуру, под камзолом виднелась расшитая серебряными нитями жилетка с белой рубашкой и галстуком, а ноги облачены в черные, будто все-таки немного зауженные к низу брюки. Волосы были уложены мягкими волнами в лучших традициях Арсения, борода аккуратно подстрижена, а дополнением к образу служили маленькие закругленные очки, за которыми костюмерам все равно не удалось скрыть яркие, возможно даже немного накрашенные глаза. Боже, как же он прекрасен. Антон не мог налюбоваться им и на время слегка потерял нить сюжета, что, в целом, было и не важно, когда наконец-то можно было видеть своего любимого актера вживую. И Шаст смотрел, смотрел, смотрел… В таких условиях наблюдать за Арсением было очень непривычно, но безумно интересно. Он играл без лишнего жеманства, кривляний и утрирований, как обычно они вместе это делали для юмора, а наоборот, будто перевоплотился в другого человека. Причем, Шастун, если бы не видел его игру, не сказал бы, что эта роль могла Арсению вообще подойти, ведь он любил скорее гордых, величественных персонажей, обладающих сверхразумом, острым языком и прочими атрибутами успешного или хотя бы уверенного в себе человека. Но он получился настолько органичным в этом новом образе, что в какой-то момент Антон уже не видел Арсения, а только его героя: жалкого человека с большими амбициями, для которых по большому счету нет никаких предпосылок, кроме красивой, но замученной невесты; человека, что постоянно пытается что-то кому-то доказать, а на деле — ну хз. Шаст был словно во сне или в бредовой галлюцинации. Мог ли он летом представить, что вот так в декабре в маленьком питерском театре, почти вывихивая шею для лучшего обзора сцены, будет смотреть на Арсения, отыгрывающего, мать его, Карандышева? Мог ли Антон вообразить, что они не будут общаться, что все привычное пойдет по пизде и единственный шанс увидеться — купить билет в театр? Не принимая в расчет грустный личный бэкграунд, смотреть спектакль было на удивление занимательно, и Антон прямо-таки втянулся в сюжет. Например, хоровое пение «Не искушай меня без нужды» Шаст слушал вообще с раскрытым ртом: это было красиво, драматично, впечатляюще, проникало к нему в душу, куда-то совсем глубоко, больно застревая отдельными строчками романса.Уж я не верю увереньям, Уж я не верую в любовь И не хочу предаться вновь Раз обманувшим сновиденьям.
Арсений тоже пел. Пел без фальши во всех смыслах. Почему-то здесь пели все участники спектакля, хотя страдала вроде только главная героиня, но это было все равно прекрасно — настоящее эстетическое удовольствие прямиком из Сибири. Когда все персонажи по сюжету после небольшой тусы у Арсения уехали, оставив Карандышева одного, пьяного и потерянного, Антон стал переживать, но непонятно за кого: то ли за Капитоныча, то ли все-таки за Сергеича. Но если бы он знал, как сердце будет обливаться кровью в следующей сцене, то вышел бы вон из зала, чтобы никогда этого не видеть. — Рано было торжествовать-то! — бросила мать главной героини. — Да, это смешно… — говорил раздираемый досадой Арсений со сцены, стоя с бокалом вина в руках. — Я смешной человек… Я знаю сам, что я смешной человек. Да разве людей казнят за то, что они смешны? Я смешон — ну, смейся надо мной, смейся в глаза! Приходите ко мне обедать, пейте мое вино и ругайтесь, смейтесь надо мной — я того стою! Он срывался на крик, читая свои реплики так, будто это вовсе не роль, а его собственные слова, пропитанные горем и сожалением. Арс метался по сцене из стороны в сторону, размахивая бокалом и не находя нигде утешения. Хотелось вскочить с места, подойти и прекратить это — роль или нет, вид Арсения в агонии был для Антона невыносим. — Но разломать грудь у смешного человека, вырвать сердце, бросить под ноги и растоптать его! Шаст всегда удивлялся, почему дыхание отключается первым в любой захватывающей ситуации, и сейчас он не дышал. Монолог был похож на мясорубку, где Арсений с каждым новым словом прокручивал Антона, не оставляя живого места. — Как мне жить… Как мне жить?! Антон ощущал себя на грани обморока. Это был не монолог, а какая-то калька их ебаного конфликта. Шастуну казалось, что Арсений кричит это ему в самый конец зала, требует ответа именно от него. И ответ у Антона был, он с ним приехал, да только это все по-прежнему игра, и история продолжалась, оставляя охуевшего от увиденного Шаста в одиночестве. Дальше все вообще было словно сквозь туман, потому как трагедия лишь набирала обороты. Слезы непроизвольно подступили к глазам, когда Антон услышал в адрес Арсения «Только я то себе не прощаю, что вздумала связать судьбу свою с таким ничтожеством, как вы». Он понял, что отчаяние Карандышева и его жажда мести приведут всех к полному пиздецу. Так оно и было: герой Арса, униженный и оскорбленный отказом, стреляет почти в упор в Ларису, решая разом все проблемы. Лучше бы в Омск уехал, честное слово. И героиня вместо того, чтобы расстроиться или… что обычно делают, умирая от пулевого в грудь? Короче, наоборот, благодарит его. — Пусть веселятся, кому весело… — тихо, почти шепотом говорила Лариса, умирая. — Я не хочу мешать никому! Живите, живите все! Вам надо жить, а мне надо… умереть… Я ни на кого не жалуюсь, ни на кого не обижаюсь… вы все хорошие люди… я вас всех… всех люблю. На фоне пели цыгане, персонажи вокруг девушки стояли в ахуе, а Антон тихо пускал слезу под это дело. Кто, блять, вообще додумался написать это? Какого хуя Арсений играет именно в этом ебучем спектакле, а не в какой-нибудь милой детской постановке, где персонажи танцуют хороводы и корчат веселые рожицы, а не выворачивают наизнанку себя, а заодно и зрителей? Хуже было бы лишь в случае, если бы Арсу досталась роль самой страдалицы Ларисы, и он бы шептал слова любви, отдавая при всех Богу душу. Вот это был бы полный пиздец. Антон сидел в такой прострации, что не сразу понял, что спектакль окончен. Люди вокруг восторженно захлопали, выкрикивая «Браво!», и только тогда Шаст немного пришел в себя, оглядываясь — не видел ли кто, как его разъебало. Но всем было не до него. Он смотрел на сцену, где актеры кланялись зрителям, выходя на бис, но видел только Арсения, которому дарили цветы, который светился счастьем от столь удачно отыгранной постановки, будто не он орал от душевной боли двадцать минут назад. Попов был таким довольным, будто он оказался наконец в естественной среде обитания: среди декораций и таких же актеров, как он. Хотя засранец знает, что зал по большей части здесь именно из-за него, и рукоплещут в основном ему, как бы хорошо не играли коллеги. Арсений купался в овациях, не уставая кланяться и дарить свою великолепную улыбку, а Антон плавился от нее, как масло на солнце. Но времени растекаться лужей не было — настала пора отправляться поздравлять актера лично. Антон выскользнул из зала и направился к одной из работниц театра, что запускала его в зал. Она проводила его до каких-то служебных дверей, приглашая внутрь, но дальше, видимо, Шастун должен был путешествовать один. И это было хреновой идеей: он просто стоял посреди длинного пустого коридора с бестолковыми указателями без малейшего понятия, куда, собственно, идти. Конечно, он не думал, что будет табличка по типу «Гримерка Арсения Великолепного по коридору налево», но имеющиеся вообще не помогали ориентироваться в пространстве. Антон не понимал, в какую, блять, сторону ему двигаться, если и туда, и сюда гримерки и служебные помещения, но, полагаясь на удачу, решил пойти влево. Не доходя метра до другого коридора, он услышал приближающиеся голоса. Антон застыл на месте, пытаясь справиться с внезапной панической атакой — вдруг там Арсений? Не придумав ничего лучше, он достал телефон и уткнулся в разблокированное меню, ожидая, когда люди пройдут мимо него. Это действительно были актеры, которые несли в руках часть реквизита, костюмы и цветы. Они смеялись, громко разговаривали о спектакле и вообще создавали много приятного шума. Среди этих пестрых пятен Антон, так никем и не замеченный, кося глаза изо всех сил, пытался высмотреть родные 190 сантиметров, но никого похожего там вроде не было. Как только гул толпы стих, а собственное сердцебиение немного оправилось от шока, Шаст двинулся туда, откуда и пришли актеры, предполагая, что Арсений мог быть еще где-то там, отстав от труппы. Антон дошел до конца коридора, повернул по зову сердца налево, затем на очередной развилке почему-то повернул направо и понял, что он начинает просто блуждать. Нужно было найти выход к кулисам или вернуться в начало, но как нарочно не было ни одного указателя. Легкая досада медленно, но верно начала играть у Антона на нервах. По ощущениям, он обошел почти все коридоры, скорее всего не по одному разу, не чураясь даже заглядывать в незапертые комнаты и проклиная планировщика театра. Но Арса нигде не было. Шасту уже начало казаться, что он так сильно хотел увидеть Арсения, что просто представил себе его лицо у другого актера и два часа в бреду пускал по нему слюни, пока настоящий Попов по-прежнему прятался где-то в Омске. На очередном заходе по коридорам ебаного театра досада сменилась раздражением. Антон, уже не церемонясь, открывал почти все попадающиеся двери, осматривая их на предмет блудного Арсения. Но тот будто испарился. В этой идиотской ситуации вообще было непонятно, что делать. Он не мог позвонить Арсу или кому-либо еще, а главное — по ходу потерял изначальный вход в этот херов лабиринт. Теперь уже хотелось просто хотя бы выбраться, чтобы продумывать план действий дальше. Повернуть направо, например. Но вдруг, подходя к очередному перекрестку коридоров, он увидел его. Арсений, будучи все еще в своем ослепительном сценическом костюме, медленно проплыл мимо, не глядя по сторонам. Промелькнуло сомнение, точно ли это не призрак, не галлюцинация, что мерещилась от отчаяния, и, потупив пару секунд, Антон ринулся следом. — Арсений! — крикнул он с надеждой, уставившись на высокую, статную фигуру, что тут же застыла на месте. Вместе с Поповым остановилось время, затихли все звуки, но эмоции внутри Антона бушевали яркими вспышками. Казалось, что прошла целая вечность, пока Арсений решился обернуться. В его взгляде было что-то среднее между искренним удивлением и неподдельным ужасом. Он словно не верил своим глазам, хотя, кто и сомневался в представшей ситуации, так это Антон. Он нашел его. Нашел! Спустя десятки дней разлуки, сотни нервных срывов и тысячи минут угнетающего ожидания они наконец-то оба тут. И теперь Шаст может рассмотреть вблизи напуганное, но прекрасное лицо Арсения. — Арс, — прошептал Антон, подходя ближе. Но тот, так и не проронив ни слова, сорвался с места, убегая прочь. — Эй! Стой! Подожди, Арс! — крикнул Антон, срываясь вслед за Арсением. Но не сделав и десяти шагов, он врезался в спину какого-то низкого человека с подозрительно знакомой прической, внезапно появившегося будто из неоткуда. — Что за… Матвиенко резко обернулся и схватил его за шиворот обеими руками. По сравнению с размерами Антона ручки Сережи казались умилительно миниатюрными, но держали они его крепко, рывком утягивая к себе вниз. От неожиданности Шаст согнулся чуть ли не вдвое, почти впечатываясь в грозное лицо Сережи, не сводящего с него своих темных глаз. — Ты че наделал?! — Ничего! Я даже сказать ничего не успел! — впервые рядом с Сережей Антон почувствовал себя маленьким. Маленьким жалким человеком, который, ничего не сделав, все равно все испортил. — С-сука! — прошипел Матвиенко, отталкивая Антона от себя. — И где его искать теперь? Вопрос был не просто хорошим — охуительным, потому как вот такой вариант в фантазии Антона никогда не всплывал. Боже, он реально испугался и съебался? Прямо в Омск или еще есть шанс догнать его у Дворцового моста? Но сколько бы Антон не ерничал, он был разбит подобным исходом. Он просто получил очередную дозу питерского разочарования, и уедет ни с чем. Расстроенный и потерянный Шаст стоял и наблюдал за Матвиенко, названивающим Арсению с требованием вернуться или хотя бы объясниться, но тот упорно не брал трубку. Оглядевшись, Антон понял, что они стоят рядом с гримерной, которую он проходил мимо в самом начале своего путешествия по местным кулуарам. Класс. — Неужели он телефон не взял, — пробурчал Сережа, беспомощно тыкая пальцами по экрану. — Я не видел у него в руках телефон, — сказал Шаст. Сережа злобно повернулся на него, глазами метая молнии. Желание что-то говорить резко испарилось. Антон вжимался в стену в попытке раствориться в старой штукатурке, чтобы как-то спрятаться от этого уничтожающего взгляда. Официально они с Сережей не поругались, но, судя по последним тенденциям, настала и его очередь. — Похер, пусть побегает, — устало заключил Сережа, теряя былой гнев. — Ты-то как тут оказался? Антон забыл, что Матвиенко довольно быстро отпускает, а потому, уже вроде как смирившись с надвигающимся скандалом, немного растерялся от такого вопроса. — Я приехал посмотреть спектакль. И поговорить. — Поговорил? — ухмыльнулся Серега, набирая кому-то сообщение. — Нет, — как-то слишком печально даже для самого себя ответил Шаст, вызывая поворот головы Матвиенко обратно к себе. — А чего ты ожидал? Что все будет по-другому? — Надеялся на это. Сережа посмотрел на него с отцовской жалостью, если вообще такая бывает. Почему-то от него веяло скорее пониманием, нежели осуждением, что в нынешних условиях казалось странным и практически невозможным. Как минимум, из-за Арсения он имел полное право ненавидеть Антона от всей души. — Ладно, Шаст, не ссы, ты же знаешь, какой он у нас. У нас. Антон никогда не думал, что из всех своих знакомых, приятелей, друзей и коллег Матвиенко окажется чуть ли не единственным человеком, который будет его поддерживать. По крайней мере, это было очень похоже на поддержку. От Сережи веяло аурой безусловного доверия, а может, Антон это придумал от страстного желания наконец довериться и вывалить свои переживания на первого, кто не будет воротить от него морду. Хотя был еще Позов, разговор с которым так или иначе коснулся этой темы. Но Дима вопросов особо не задавал, а идеи поделиться сокровенным у самого Антона тогда не возникло. Не то, что здесь. — Я совсем не хотел так. И вообще не знаю, что делать. Ничего не получается… Мысли не формировались во что-то более развернутое и внятное, чтобы была ясна общая картина — ему пиздец. Не хотелось скатываться в совсем нытье, но в то же время Антон понимал, что его слова могут быть переданы кому надо, а значит делать вид, что он не в отчаянии, сейчас не лучшая тактика. — Думал, может со временем отпустит, но легче не становится. Мне просто постоянно хуево, уже сил нет. — Блин, вы че, репетировали этот текст все шесть лет вместе? — посмеиваясь, спросил Матвиенко. — В смысле? — Да один в один просто. Радоваться или печалиться этому внезапному сходству, Шаст не знал. — Капец вы, конечно, два ебла… — не успел закончить Сережа, как его прервал крик из дальнего конца коридора. — В смысле он убежал?! Антон обернулся и увидел девушку, стремительно приближающуюся к нему с Серегой, в руках которой была огромная куча разных костюмов, которые Антон имел честь лицезреть сегодня вечером. Платья, пиджаки, какие-то подштанники почти полностью закрывали ей вид, и она по сути вслепую, но не сбавляя скорости, надвигалась на Шаста. — В прямом. Взял и убежал, — спокойно ответил ей Матвиенко, наблюдая, как на бегу колышется гора шмотья. — То есть ты хочешь сказать, — начала девушка, останавливаясь около них и кидая одежду себе под ноги, — что Арсений сейчас где-то в костюме Капитоныча бегает по Ваське? — Ну… да. Ее брови взмыли вверх, а лицо наглядно показало реакцию «Ебать он конченный». Антон почувствовал себя немного неуютно — помимо того, что их с Сережей прервали, от такой барышни, в целом, можно было и люлей отхватить, если Серега надумает его сдать с потрохами. Но когда она перевела на него свои большие зеленые глаза, то раздражение и весь негатив бесследно растворились, будто не она только что неслась фурией на клич о побеге Арсения. — Антон Шастун? — с легким воодушевлением спросила незнакомка. Ее мимика была потрясающей и невероятно подвижной, как у мультяшки: сначала было искреннее удивление с широко распахнутыми глазами, затем теплая, приветливая улыбка, которая буквально через пару мгновений сменилась осознанием чего-то. В глазах заиграли искорки, улыбка превратилась скорее в ухмылку, в целом ее вид был какой-то хитрющий, а Антон вообще не понимал, что происходит. Кто это? — Да, Шаст, познакомься, это Натали. Наташа уверенно протянула ладонь для рукопожатия, представляясь полностью: — Костюмер театра «Галерка», — когда-нибудь Антон перестанет хихикать с этого названия, но не сейчас, — и личный гример Арсения Попова. Привет. — Привет, — хоть это было не совсем привычно, Антон все же пожал ей руку в ответ. — Так накрашенные глаза это твоих рук дело? — Ты заметил? — показалось, что ее взгляд засиял еще ярче, либо тут была проблема с освещением. Шаст не придумал, как к ней относиться, но пока он почувствовал лишь укол ревности: то есть некая непонятная Наташа может общаться с Арсением и даже подводить ему глаза, а он — нет. — Слушай, Нат, я пойду поищу его тогда, а Антон поможет тебе с костюмами, — сказал Сережа, проходя в гримерную. — Я пойду с тобой, — вызвался Шаст, наблюдая, как Матвиенко быстро собирал по комнате вещи Арсения. Черная футболка с принтом героев фильмов ужасов с подписью Friends, как из сериала, неприлично узкие черные джинсы, который сам Шаст иногда называл колготками, черное худи. Все было слишком мрачным, и только носки пестрили всеми возможными цветами радуги. Антон из последних сил давил в себе желание кинуться и отнять у Сереги из рук все эти вещи. Зачем — не знал, он просто хотел их. Сережа обернулся на его реплику, кинув быстрый взгляд сначала на Наташу, и только затем на Антона. Бля, видимо, при ней говорить такое немного опрометчиво, но Натали, делая вид, что абсолютно ничего не слышит, вносила ранее разбросанные по полу наряды в гримерку. — И бросишь Наташу здесь одну? Шаст с удовольствием поддержал бы эту игру, если бы не находился на грани отчаяния. Он подошел максимально близко к коллеге и, зная о суперспособности Сережи, одними губами проговорил еще раз: «Я с тобой». Но тот в ответ лишь отрицательно мотнул головой и вернулся к упаковке вещей. — Увидимся позже, — бросил Серега и быстро выскользнул из комнаты. Вряд ли это было адресовано Антону. Возможно, зря он внутри надеялся, что Матвиенко как-то сможет помочь ему. В итоге, вопреки всем ожиданиям и планам, он с новой знакомой занимался сортировкой костюмов и их осмотром на наличие дырок и других возможных неприятностей. Какого хуя — непонятно, но ладно. Наташа призналась, что слышала про импровизацию, но вопросами его не напрягала. Даже наоборот, учитывая увиденное, очень тактично старалась говорить на отвлеченные темы, отчего времяпрепровождение было с ней, насколько возможно, весьма комфортным. Про Арса он спрашивать не стал: если он правильно понял Сережу, моральное состояние Арсения все-таки было примерно таким же, как у Антона, а о чем-то большем Натали скорее всего знать не могла. Почему-то светясь от счастья, Наташа попросила не провожать ее и, наговорив множество приятных слов о том, какой Антон замечательный, что остался помочь, отправилась в отель. В целом, Шастун был практически в шаге от того, чтобы проследить за ней и выяснить, где они с другими актерами остановились и караулить Арсения где-нибудь в холле. Но он уже потерял всякую надежду на успех. Он просто хотел лечь спать и постараться забыть о всей той нелепой хуйне, что с ним приключилась в уже практически ненавистном городе.***
На следующий день Антон резко стал фаталистом. Проанализировав перед сном все события, он понял, что форсировать их все равно не получается, так что если ему суждено встретиться с Арсением вновь, то так и будет, а если нет, то осталось потерпеть всего ночь до поезда. Поэтому он не писал Сереже, не шел к Арсению домой и не пытался тусоваться у театра. Он не то чтобы сдался, скорее потерял энтузиазм пытаться. Проснулся Шастун поздно и решил уже никуда не идти. Культурной программы по Петербургу у него не было со школьных времен, но сейчас он ебал рот Эрмитажа, Кунсткамеры, всех дворцов, замков и прочих музеев. Его максимум — дойти до отельного ресторана, обожраться там, как в последний раз, а затем, возможно, прогуляться до набережной. На большее он и не был способен. Идея выйти к реке была просто идиотской. Впрочем, ничего нового. Антон не принял в расчет, что погода за это время не изменилась: было так же по-питерски ебано, ветер хуярил в лицо, продувая пуховик, под ногами все скользило, а потому прогулка превратилась в очередное испытание. Вчера он был готов бросить вызов стихии, а вот сегодня запала уже не хватало. Шаст не знал, где было отвратнее: на улице или внутри него. Он уже устал рефлексировать, но кроме этого ему особо ничего не оставалось. Поговорить по душам по-прежнему было не с кем, тусоваться с местными приятелями не хотелось, другие делишки никак не освобождали голову от дум, так что он под завывание ветра снова предавался унынию, разглядывая мрачную панораму города напротив. Но не успел он окончательно замерзнуть, как раздался неожиданный звонок от Сережи. Прежде чем радоваться, нужно было его выслушать, но уголки губ все равно дернулись в легкой улыбке. — Шаст, здарова. Слушай, а ты где? Не собираешься вечером никуда? — Я стою у какой-то огромной книжки на набережной и смотрю на Исаакиевский собор из последних сил, — ответил Антон, пытаясь не развивать мысль, с какой, собственно, целью Матвиенко интересуется, но нутро визжало от предвкушения, что спрашивает он явно не для себя. — Из последних сил? А что такое? — Замерз, — не считая всего остального. Сережа почему-то затих, и Шаст, решив, что полагаться только на судьбу все же нельзя, рассказал о плане вернуться в отель, и если «Сережа» хочет к нему присоединиться, то он скинет локацию. — Да, хорошо, спасибо. До встречи. Показалось, что от этого звонка выросли крылья. Даже если в итоге с Антоном реально встретится лишь Серега и его снова разъебет новой волной разочарования, сейчас он почти счастлив. Оставалось только понять, когда лучше прийти в отель: ломануться сию минуту или выждать время, чтобы Арсений успел добраться и они были там одновременно. Антон напоследок окинул взглядом центр города, раскинувшегося вдоль набережной напротив. Теперь он заиграл совершенно новыми красками, несмотря на непогоду. Собор стал неописуемо красив в вечерней подсветке, а голые деревья, припорошенные снегом, лишь добавляли шарма пейзажу. Мосты через замерзшую Неву по обе стороны горели разноцветными огнями, прикольно разбрасывая яркие лучики на ближайшие причалы и дома. Романтика. Выкурив подряд две сигареты и не почувствовав от этого никакого облегчения, Шаст отправился к отелю. У входа никого не оказалось, а тщательный осмотр окрестностей не выявил ни Арсения, ни Сережи, ни машины Матвиенко поблизости. Хотя, он мог быть в кои-то веки и без тачки. С момента его звонка прошло десять минут сорок семь… восемь секунд. Если Сережа с Арсом ехали из театра, то это должно было занять максимум минут семь. В таком случае, где он и почему не звонит? В целом, пытаться проводить какие-то другие расчеты не было смысла, потому черт их знает, но надеясь, что кое-кто вот-вот появится на горизонте, Шаст решил остаться ждать их на улице. Холодно ему почти не было: нервы шалили так, что разгоняли кровь с утроенной силой, не давая окоченеть. Но и темные мыслишки с каждой секундой все сильнее пытались опутать разум. Вдруг Арсений так и не осмелится на встречу и Матвиенко сообщит что-то плохое? Однако нужно принимать во внимание факты: голос у Сережи не был траурным или каким-то печальным, так что вряд ли он ехал к нему рассказывать херовые новости. Время шло, а идея стоять на улице была такой же тупорылой, как и гулять по ней, ведь он все равно замерз. Когда пальцы отказывались подавать признаки жизни, то закралось подозрение, что Матвиенко не спрашивал о сиюминутных планах и, возможно, собирался навестить Антона гораздо позднее. А может, они с Арсением ждали Шаста уже внутри, где-нибудь в фойе, но тогда бы Сережа точно позвонил. Хотя если там нет никакого Сережи… Метаясь, куда же ему податься, Шаст еще раз огляделся и заметил высокого человека, что поодаль от отеля в одиночестве сворачивал на улицу со стороны бульвара. Он шел далеко, но этого расстояния было достаточно, чтобы понять, кому принадлежит столь знакомая походка. Осознание, что Арсений сам идет к нему без какого-либо сопровождения, отдалось по телу новой волной паники вперемешку с радостью. Это было так странно, ведь именно об этом Антон и мечтал, но сейчас вместо того, чтобы кинуться Арсению навстречу, захотелось убежать прочь. Будто на самом деле он не готов к этому внезапному рандеву. Наверно, с чем-то подобным вчера столкнулся и Арс. Но бегать друг от друга до бесконечности было бы полной ебаниной. Не за тем Антон приехал, чтобы дать деру от человека, который может больше никогда до него не снизойдет. Смело оставшись стоять у входа в отель, Антон раздумывал, как бы ему лучше встретить Арсения: сделать вид, что он его не заметил, или закурить для антуража. Нет, все это были глупости. Он просто вперился взглядом в Попова, который не спеша приближался к нему. — Прости, я хотел появиться эффектнее, — сказал Арсений вместо приветствия. Он выглядел расслабленным, производя такое впечатление, будто не он вчера в ужасе удирал от Антона и не было всех этих месяцев разлуки, ссор, драмы, криков и слез. — Как? — Без посредника в виде Сережи. Но ты ничего не рассказал Наташе про отель, поэтому я не знал, где тебя искать. Антон не верил в происходящее. Вот он — Арсений, тот самый его любимый Арсений. И они даже разговаривают! Он хотел его искать! Господи! — Меня учили не доверять незнакомцам, — улыбнулся Антон. — Верно, — еле улыбнулся Арсений в ответ. Первый шаг сделан. Теперь надо было найти место для разговора. Предложение пройти в номер в данной ситуации казалось каким-то неправильным — Арсений мог подумать не то и отказать ему, но тупить на улице дальше было невыносимо, а разговаривать у всех на глазах в общем холле или ресторане Антон сам бы не согласился. Мало ли к чему это все приведет. Еще не хватало реветь при всех. — Э-э, поднимемся ко мне? Если ты не против. А то я сейчас сдохну от холода. Можем заказать чай или кофе туда. — Да, идем, — вопреки всем ожиданиям легко согласился Арсений, и они молча отправились наверх. За тот час или полтора, что Шаста не было в номере, горничные уже успели убрать разбросанные ранее полотенца и упаковки одноразовых шампуней, а потому пригласить сюда Попова было хотя бы не стыдно. Арсений, сняв верхнюю одежду, устроился на диванчике и стал рассматривать мансардные окна над головой, что скорее служили просто своеобразным украшением комнаты. Антон быстро позвонил в ресторан и, сделав заказ, осторожно уселся рядом на безопасном расстоянии. Почему-то он думал, что если сделать что-то не так — сесть слишком близко, дотронуться и так далее — то Арсений смоется буквально в форточку, а потому придумал вести себя предельно аккуратно. С чего начать беседу Шаст даже не представлял. Из него так много рвалось наружу, что он готов был лопнуть, но спугнуть Арса своими многочисленными переживаниями было слишком страшно. В итоге, он просто молча тупил, так же рассматривая окна на потолке, в которых не было ничего, кроме его сконфуженного отражения на фоне сине-серого куска неба. Сперва нужно было решить, что его волновало больше: их расставание и перспективы сойтись вновь; ошибки с момента знакомства и их следствия, из-за которых они теперь сидят, как чужие друг другу люди; конкретно Ира, Стас или более частные неприятные ситуации. Или то, что он погибает в страданиях и готов в ногах умолять Арсения все вернуть. Арсений же внимательно сканировал взглядом номер. Былая расслабленность ушла, он был как-то скован и скорее лишь делал вид, что безумно увлечен рисунком на стене. — Ты сам отель выбирал? — спросил вдруг он, загоняя этим вопросом Антона немного в ступор. — Нет, Оксана. — М-м-м. А кто еще знает, что ты здесь? — спросил Арсений, и Шастун точно знал, что на этот вопрос есть правильный ответ. — Никто. Я не говорил никому, зачем конкретно еду. Ответ Антона брюнет никак не прокомментировал, что пока не было критичным, но если он и впредь будет игнорировать намеки, то разговор обернется очередным конфузом. Через пару минут дискомфортной тишины принесли спасительный кофе — им было проще оправдать неловкое молчание или их потуги завязать диалог. Арсений же выглядел так, будто его вообще ничегошеньки не смущает, но его волнение выдавал взгляд, что продолжал нервно бегать по комнате, ни разу не останавливаясь на Антоне. — Как дела? — внезапно спросил Арсений, которому, видимо, осточертело ждать инициативы со стороны Антона. Решив, что можно не бросаться сразу в омут с головой, Шастун начал с простого: — Да вот на постановке был. Отличный спектакль, кстати. — Тебе понравилось? — Очень. — И где мои цветы? Хилое ехидство было хорошим знаком, хотя до поповского обычного уровня было ой как далеко. — Остались на могилке у Ларисы. Кстати, Арс, почему такая жесть? Почему ты играешь именно в этом спектакле? — Да знаешь, я не то чтобы выбирал. Это вообще, если честно, был единственный вариант. А что, настолько плохо? — Ну, — признаваться, что он расчувствовался, как тряпка последняя, было пока рано, — просто очень драматично. В целом, как и все, что с нами происходит. Антон намертво присосался к своей чашке кофе, судорожно пытаясь придумать, как им выстроить диалог, чтобы разговор был непринужденным, но не бесполезным. Как начать животрепещущие темы, чтобы Арсений не убежал от ответов. Хотя он и не вел себя как жертва, или обиженка, или истеричка, или сучка, ляпнуть что-то не то могло сулить фатальную ошибку. — Сережа сказал, что ты хотел поговорить со мной, — будто сомневаясь, вбросил Арсений. Вот так с ноги ворвался в шастуновские думы, резво решая нависшую дилемму. Он поставил свою пустую чашку обратно на столик и откинулся на спинку дивана, все еще смотря куда угодно, но не на Антона. Пытаясь создать иллюзию спокойствия и раскрепощенности, он старался принять непринужденную позу, закинуть ногу на ногу, расправить плечи, но от него буквально веяло нарастающим напряжением. Казалось бы, актер, а выглядит вообще неубедительно. Шаст метался между двумя вариантами ответа. Один — про побег и вытекающую из него невозможность разговора — сразу бы поднял градус беседы, другой — просто утвердительный, что позволил бы Арсению продолжить вести разговор. — Хотел, — ответил Антон. — Я вчера был не готов. Но думаю, ты это заметил, — ответил Арс, теряя даже напускную уверенность. Когда-то у Шаста было аж шесть типов Попова, под каждый из которых он мог легко подстроиться, найти нужную модель поведения и успешно ее использовать. Но теперь он не мог отнести Арсения ни к одному из них. Он был совсем другим. Сейчас вблизи Шаст мог видеть, как Арсений вымотан. Щеки впали куда сильнее, чем казалось на фотках, синяки под глазами темнее обычного. Весь в черном, как грач. В нем не было той привычной искры, что завораживала окружающих. Испарилась и та, что была вчера на сцене после успешной игры. В прошлом Арс, конечно, мог позволить себе проявить слабость, но исключительно на эмоциях, а как стихала буря, всегда делал вид, что дела у него лучше всех и ни о каких трудностях он не знает и не помнит. Даже после грандиозных последних ссор он всегда держал лицо, чтобы не вызывать никаких подозрений. Еще и успевал, сука, ерничать. Здесь же было абсолютно иначе — Арсений был не просто не в форме, он вызывал жалость, было понятно, что он совершенно не в порядке. Глядя на него такого, Антону не хотелось опять ворошить их прошлое и расстраивать, скорее наоборот — только приласкать и утешить. Хотя сам пребывал приблизительно в том же состоянии. — Ничего страшного, — соврал он, чтобы пока не усугублять. — Но почему ты все-таки решился? — Из-за Алены и Сереги. — Алены? — ошарашенно переспросил Антон. Чего, блять? Арсений, помедлив, повернулся к Шасту с выражением лица типа «разве это не очевидно?». А это точно таковым не являлось — бывшая жена Арса была последним человеком, которая бы стала упрашивать его встретиться с Антоном. — Я не понимаю. — Она рассказала, что ты приезжал осенью. А-а-а, епта. Шаст не то чтобы забыл об этом инциденте, скорее, просто не хотел вспоминать. — Это было супер неловкое гавнище, если честно, прости. — Могу представить, — ухмыльнулся Арс, возвращаясь к лицезрению интерьера. — Я просто не думал, что ты решишься на такое. — Я тоже. А в итоге она даже не знала, где ты. Арсений удивленно поднял брови и уставился на Шаста, как на глупенького. И только теперь Антон понял, что он и правда дурак. — О-о-о, она мне наврала, да? — Конечно, — немного посмеиваясь, подтвердил Арсений, и Шаст смотрел бы на него такого миллион часов. — Мда. Ну и… как у нее дела? — раз Алена все равно косвенно помогла ему, то можно было ради приличия и поинтересоваться ее жизнью. — Неплохо. Получает права, чтобы машина не стояла просто так. — Ты не забрал бэху? — и это было действительно удивительно, так как в своей «ласточке» Арсений души не чаял. — Я ей оставил все. Антон с таким сталкивался только в фильмах и сериалах, и представить, что Арсений, который был не совсем скуп, но и не особо щедр, подарит все имущество супруге, было трудно. Да и Шаст на его месте лучше бы купил бывшей новую машину, нежели расстался с Тахо. — Благородно, — выдавил Шаст, знатно охуевая от услышанного. — Считаю это компенсацией за предоставленный моральный ущерб, что, на мой взгляд, все еще неравноценно. — И как ты живешь сейчас? — спросил Антон, думая, что надо было выстроить беседу немного иначе — чтобы она не была похожа на допрос, но, дорвавшись до Арсения, ему хотелось узнать про него все и как можно скорее. Вплоть до того, что он ел, хотя, судя по виду, целое нихуя. — Как ты можешь помнить, у меня была отложена определенная сумма на черный день. Беру оттуда. И Антон помнил. Как-то раз, будучи на карантине, из-за недостатка внимания он разнылся, что если ковид будет бушевать и дальше, ему тупо не на что будет жить. Арсений воспринял его слова слишком серьезно и поведал о своем тайнике, который он был готов потратить на Антона в случае полной жопы. Зная трепетное отношение Арса к деньгам, Шаст решил тогда, что это высшее проявление заботы и даже перестал дуться, что по факту они самоизолировались не от общества, а друг от друга. — Снимаю квартиру, хожу пешком. — А в театре тебе не платят? — Конечно, платят. Я там даже официально оформлен по ГПХ, — похвастался Арсений. — Стасик то трудовую зажал мне. Кто, блять?! — Стасик? — раздраженно повторил Антон. — После всего того, что он наговорил и сделал, ты называешь его «Стасик»? Маленькое безмятежное уменьшительно-ласкательное имя — и вот уже Шаст в секунду зол до мелкой трясучки. Неужели Арсений забыл тот проклятый день, когда все резко оборвалось именно из-за «Стасика»? — Глупо обвинять его во всем, ты это знаешь, — смиренно ответил Арсений, неосознанно играя на последних здоровых нервных клетках Антона. — Нет! Он нам по сути жизнь сломал, ты че, Арс, очнись! От вида медленно закипающего Шастуна Арсений напрягся еще сильнее и отвел взгляд, видимо, не выдержав такого внезапного напора. — Стас сам мне все рассказал, и нет необходимости искать сейчас скрытые смыслы. И тем более пытаться его оправдать. — Думаешь, без него было бы как-то иначе? — отрешенно спросил Арсений. Антон хорошо помнил слова Сережи о том, что Арс во всех их бедах винит исключительно себя, а потому не хотел лишний раз создавать у него это ложное мерзкое чувство. Но досада от потраченных на какую-то полную хуйню лет из-за левого чувака заставляла все-таки высказаться. — Да, конечно. Он же тебя, блять, шантажировал! Другое дело, что тебе надо было все рассказать мне, и вместе бы мы нашли какое-то решение, где ничем не пришлось бы жертвовать. Но и Стас знал, на что давить. На твоем месте я бы поступил скорее всего так же. — Извини, — единственное, что Арсений смог из себя выдавить, вызывая желание обнять его и плакать. — Не нужно извиняться, ты действовал из лучших побуждений. Я просто… Антон немного помедлил, взвешивая все за и против, но все же продолжил свое внезапное душеизлияние: — Я так злился и обижался на тебя. Был уверен, что ты просто опять передумал из-за какой-то надуманной хуеты. Испугался там чего-то и решил все за нас двоих. Просто кинул меня. Причем, блять, тут, в этом ебучем Петербурге! Я не понимал, почему все резко закончилось, если было так классно. А оказалось, что я все эти годы злился на тебя зря. — Ну почему же зря? Вполне оправданно. — Нет, я не знал настоящую причину и додумал ее сам. А в итоге за всем стоял этот хрен. Сука, он меня так сильно бесит, что я не могу разговаривать ни с ним, ни со всей этой шайкой, что у него на подсосе. Поэтому не надо этих нежностей и разговоров, что он не виноват. Виноват! Если бы он не лез, все было бы нормально. После стольких лет замалчиваний и мучений, облегчение от сказанного чувствовалось чуть ли не во всем теле, но поведение Арсения, к сожалению, заставляло насторожиться: он просто молча смотрел в одну точку где-то между тумбой и кроватью. Даже толком не шевелился. Антон надеялся, что не перегнул палку. — Знаешь, я тогда заключил с собой договор, — спустя вечность заговорил Арсений, каждое слово растягивая с такой странной интонацией, будто ему физически было трудно произносить их вслух. — Что если ты начнешь упрашивать меня остаться, то я не стану сопротивляться. — Что? Казалось, что этими словами Арсений проткнул его насквозь. Ебучие новые грани старой блядской ситуации. То есть получается, если бы Антон забил на гордость и спокойно поговорил с Арсением, то все сложилось бы абсолютно по-другому, и не было бы… блять. — Не думай, что я хочу переложить ответственность на тебя, вовсе нет, но тогда в глубине души я надеялся, что ты попросишь меня не уходить. В таком случае я бы объяснил, что другого выхода не было, ведь на кону ты, и… Да, это глупо, — от тяжести осознания Арсений даже закрыл глаза, хмуря брови. — Сейчас я понимаю, насколько это глупо. Но ты ответил… — «Ладно», — продолжил Антон, слыша свой голос как через стену. — Да. И я отступил, — грустно закончил Арсений, и только теперь стало понятно, как же им обоим в тот вечер было хуево, а главное, как просто можно было этого избежать. П-р-о-с-т-о п-и-з-д-е-ц. К таким откровениям Антон не был готов. Осознавать, что у него был шанс не страдать, а кайфовать с Арсом на три года раньше, чем они наконец смогли это делать, было больно. Больно по-новому, с терпким послевкусием проебанного времени. Теперь он вспоминает удивленное и раздосадованное лицо Арсения, которое Антон воспринял скорее как каприз, нежели печаль расставания. Отныне ясны все тонкости дальнейшего поведения Попова — он ведь был уверен, что Шасту на него похуй. — Ну и гавно, — заключил Антон, не находя слов получше. — Ну такое, да. Пообещав обязательно отпиздить себя за это позже, Антон пытался быстренько прийти в себя и продолжить: — Но ты не должен жертвовать собой из-за меня. От этого все равно ни мне, ни тебе не лучше. — Почему ты думаешь, что мне не лучше? — с нотками скепсиса отозвался Арсений. — Блять, даже не знаю! Может потому что ты испарился на пару месяцев и оказался в омском театре в роли Карандаша? Или как его там. — Карандышева. — Хуяндышева. Зачем ты это сделал? — Ну… ладно, мне было не очень хорошо, и как-то само получилось, не знаю. Но зато, — Арсений наконец повернулся к Антону, — я никому не мешаю, верно? — Арс, — обратился Антон, подсаживаясь чуть-чуть ближе, но не настолько, чтобы смущать Арсения. — Ты и не мешал. Пойми, слова Стаса — полная хуйня, которую он наговорил, не думая. И без тебя всем стало только хуже. — Кому всем? — Да тому же Стасу, например, не говоря уже про меня. У меня просто пиздец, как все хуево. Лицо Арсения стало в миг обеспокоенным. Он сам подался ближе и серьезно спросил: — Что случилось? Было это проявлением заботы или тончайшим сарказмом, Антон точно не знал, но счел вопросик довольно тупорылым на фоне всего, что они уже успели обсудить. Сделав пару глубоких вдохов, Шаст ответил: — Дохуя случилось. Случилось то, что ты уехал. Исчез, если говорить точнее. Растворился в воздухе, не давая возможности с тобой никак связаться. Я, блять, даже гонял в Питер в поисках тебя. В какой-то момент подумал, может ты вообще умер, и сам чуть не подох! Но если не считать этого, то накрылось пиздой и шоу, и гастроли, и отношения в коллективе, — Антон, конечно, зря начал заводиться, но держать это в себе было невозможно. — Помимо прочего, у меня то нет таких охуенных друзей, как у тебя. Меня никто не поддерживает, даже наоборот — сплошное осуждение. С кем-то я просто окончательно разосрался. — Что? С кем? Вряд ли Арсению могло понравиться то, что Антон собирался сказать. Как минимум из-за того, что их отношения как бы были тайной за семью печатями. Для большинства. Но что поделать. — С Макаром. Мы как-то выпивали и… Я не хотел ему ничего рассказывать, потому что знал, что это закончится хуево, но он сам догадался. И в итоге мы больше не общаемся. — Почему? — спросил Арсений таким тоном, будто прекрасно знает ответ, но ему нужно устное подтверждение. — Я теперь для него ебаный пидорас во всех смыслах этого слова. Вместо грусти и других щемящих чувств Антон ощущал только злость. Он снова вспомнил их отвратительный разговор с Ильей и опять бесился от мысли, что Макар не смог смириться с тем, что по большей части его и не касается. Шасту было неловко выплескивать этот гнев на Арса, особенно с учетом, что они не общались месяца три, но только с ним он мог быть настолько откровенен. — Прости, — тихо сказал Арсений, явно сдерживая подступающие слезы. — Эй, в том, что мой лучший друг не принимает меня таким, какой я есть, нет твоей вины. И, — видя, как Арс вздыхает, чтобы что-то противопоставить, перебивает Антон, — не надо говорить, что ты меня совратил или типа того. Я был уже большим мальчиком и сам все решил. Вообще Антону казалось, что если он заговорит с Арсением об Илье, то это будет невероятно грустный рассказ, где Шаст раскроет душу и вывалит все, что болит, но маленький приступ ярости и состояние Арса диктовали свои условия разговора. И в целом, так было даже лучше. Орать от злости и утешать Арсения было куда проще и приятнее, чем заниматься глубоким самокопанием. — Просто меня подкосило, что все это произошло в один момент. Ну и обидно, конечно, что столько лет дружбы закончились так убого. И я не могу, как ты с Серегой, обсудить это ни с кем. — Ну ты не думай, что мы с Серегой как две подруженьки в кафешке за чашечкой чая обсуждали мои любовные похождения. Я много лет от него скрывался. А признался буквально недавно. Это все было скомкано, на эмоциях и… вообще, не люблю вспоминать тот день. — Но вы общаетесь. И во многом он тебя поддерживает. — Да где бы я был вообще, если бы не Сережа. Да где бы все были, если бы не Матвиенко. — У меня с отцом похожая проблема, — сказал Арсений, затрагивая явно какую-то опасную тему. — Как у тебя с Ильей. — Ты рассказал ему про нас? — от такого в секунду стало не по себе. Каким бы грозным не был Макар, Попову старшему он в подметки не годился. — Не совсем… Антон буквально обратился в слух: когда Арсений решался рассказывать ему что-то из настолько личного, то он боялся даже пошевелиться — вдруг спугнет. — Когда у нас с тобой все наладилось, я понял, что родителей надо постепенно подготовить к переменам. С матерью объясниться было бы гораздо проще, поэтому я решил сначала поговорить с отцом. Мы созвонились, но говорили недолго: я даже до сути не дошел, а он в какой-то момент просто не захотел меня слушать. Сказал, что я говорю ерунду и вообще нахожусь не в себе. — Так, а… — где про меня? — Я завуалировал все максимально, но намекал, как мог. Возможно, он догадался, возможно, нет, я не знаю. — Арс, я не понимаю, что ты ему сказал? Арсений устало выдохнул, закатив глаза. С его стороны, наверно, все было опять предельно очевидно, но для Антона было слишком мало деталек для сбора пазла. — Я сказал, что мой брак трещит по швам уже много лет, что я так больше не могу, что вообще увлекся другим человеком и думаю жить с ним, несмотря на возможные репутационные риски. Никакой конкретики. Но он жестко поставил меня на место. Типа хватит витать в облаках, ты должен быть с семьей и бросить все свои «увлечения». — Ну, не думаю, что он догадался, что речь шла обо мне или о мужике в принципе. Репутационные риски в наше время это, бля, все, что угодно. — Он добавил, что это «увлечение» может стать позором для всей семьи и надо срочно все прекратить. Когда я сказал, мол, что я могу поделать, если счастлив только с этим человеком, он ответил, что мое счастье не должно быть в приоритете. И вообще надо было думать об этом десять лет назад, до того, как я завел ребенка, а сейчас уже поздно. Вряд ли отец Арсения понял, что сын намекает на каминг-аут, но, наверно, слышать эти слова от родного человека было максимально неприятно. Антону даже от пересказа стало нехорошо. — Слушай, раз отец не называл тебя мерзким и неадекватным, есть шанс, что он не понял ничего. — Макар называл тебя мерзким? Господи, Антон. — Это неважно, речь не обо мне. — Конечно, важно! — прикрикнул Арсений, но затем устало выдохнул и спросил спокойнее: — И как ты чувствуешь себя после этого? — Не знаю. Не сказал бы, что я прям раскис из-за этого, скорее просто ситуация бесит. Поэтому еще посрался со всеми остальными. С кем смог. — Мда. Ну… меня тогда знатно похуевило. Но, как ты правильно подметил, у меня есть охуенный друг, который на раз-два привел в чувства. Антон, немного потупив, кажется, вспомнил, когда этот разговор был. По ходу, когда он уезжал в Воронеж, а Арсений звонил ему в полуистеричном состоянии. — То есть никаких отказов от киношников не было? — спросил Антон, понимая, какая же он невнимательная скотина. — Нет, почему, один отказ пришел. Антону не нравилось вот так узнавать, что его мнение о той или иной ситуации на самом деле херота последняя. Он ведь так злился, что Арсений посмел на него обидеться из-за не отмененной поездки в Воронеж, даже не представляя, что за его невнятными мольбами скрывалось что-то действительно серьезное, что Арс действительно нуждался в поддержке Антона. — Почему ты не сказал сразу? — Я не знаю. Наверно, я тогда не был уверен, что не накрутил себя на пустом месте. Хотя некоторые фразы указывали на то, что папа все понял. И не принял. Ну пиздато. — Не могу сказать, что мне прям очень нужно его одобрение, в конце концов, после совершеннолетия я делал почти все вопреки его представлениям о жизни, но на каком-то психологическом уровне, видимо, мне это важно. Антон откинулся на спинку дивана и закрыл лицо руками. Господи, какой же он придурок. — Антон, все нормально, это было три года назад, сейчас это не играет никакой роли. — Играет, блять. Играет! Я единственный, с кем ты мог это обсудить, а в итоге я даже не задумался, что там настолько все серьезно. Еще одно подобное откровение, и Антон, по ходу, будет в нокауте. — В любом случае, даже если бы мы обсудили с тобой сразу, самой проблемы это не решило: мнение отца все равно останется прежним, — Арсений опять обреченно выдохнул. — Ничего бы не изменилось. Может, наоборот, хуже стало бы. — Ты поэтому и про Иру не рассказал? — Шаст, видимо, решил себя добить окончательно, спрашивая такое, но рано или поздно они пришли к данной теме, так что чего тянуть. Более того, возможно, у Арсения и здесь есть какая-то неочевидная причина или особенная позиция, которая опять перевернула бы представление Антона о ситуации с ног на голову. — Почему так произошло? — М-м-м, — Арсений поджал губы, явно сомневаясь, стоит ли говорить об этом. — Как бы мне не хотелось, тут у меня нет никакого оправдания. Мне просто нравилось тешить себя, что я могу завалить любого. Ладно. — То, что ты соблазнил натурала, тебе было мало? — ухмыльнулся Антон, удивляясь тому, как внешне спокойно они обсуждают эту щекотливую тему сейчас, и на каких эмоциях они орались в прошлый раз. — А я разве натурала соблазнял? — усмехнулся Арсений. — Ну вообще-то да. И все-таки… Антон замялся. Весь дальнейший разговор мог с легкостью выйти из-под контроля, так как эта тема конкретно у Антона была все еще слабым местом. Вообще, по сути, оно стало их отправной точкой к станции «Пиздец», а значит и сейчас могло легко привести к ссоре. Арс вон уже стал мрачнее на два тона. — Как так получилось? — спросил Антон. — Да я сам не понял. Мы накидались из-за Журавля, которому было мало хлеба и зрелищ. Вы все ушли играть в покер, а она подсела ко мне. И тогда я придумал гениальный, — сказал Арсений, показывая руками в воздухе кавычки, — план. Думал вот я сейчас докажу тебе, какая Ира плохая. Понимаю, как это было тупо, ведь мы уже считали ее просто прикрытием. Но меня почему-то душила ревность. Он выдохнул и посмотрел на Антона. — Я решил поиграть с ней, а она повелась. Причем, это произошло слишком быстро, мы парой фраз буквально обмолвились. Потом я осознал, что это какая-то ебанина, пытался дать ей отворот-поворот, а она… — Что? — подтолкнул к продолжению Антон. — Говори, я не расстроюсь. Пиздеж. — В общем, я слишком чувствительный в определенных местах, а она была довольна напориста. И в итоге мы сосались где-то за туалетом. Но мне не понравилось. Сердце все равно неприятно закололо. От одного представления, что Арсений целует кого-то другого, становилось плохо, а уж Иру. — Прости меня за это. — Да проехали, — бросил Антон, хотя, судя по мерзкой, разрастающейся досаде внутри, до полного смирения ему еще очень далеко. — Но почему ты не рассказал мне? — Я думал об этом, правда. Но как бы я это сделал? «О, Антон, привет, слушай, а ты в курсе, что твоя телка схватила меня за член и умоляла ее поцеловать? А я был так пьян и самовлюблен, что позволил этому случиться?» — Она схватила тебя за член и умоляла… чего? — Ну я помню это так. Ну и мерзость, Господи. А он с ней все еще в одной кровати спит. — Такого она мне не рассказывала. — Хотел бы я на нее всех собак спустить, да сам виноват, — поник Арсений. — Я вообще так виноват перед тобой. Прости. Антон хотел бы возразить, но ощущение было такое, будто он тонну дерьма навернул, а поэтому решил пока просто отмолчаться. Дело было не только в Ире или застрявшей в голове картинке, как ее целует Арсений в темноте. А от всего в целом. Он столько лет был слеп к тому, что происходило у него под носом. Злился, бесился, обвинял всех вокруг, не понимая, что сам пустил все на самотек. А главное, не видел, что творится с Арсением, что изо дня в день молча пытался справиться с какими-то новыми проблемами, сваливающимися на него в том числе из-за Антона, который продолжал его не понимать. Почему они не разговаривали? Столько всего можно было предотвратить, просто обсуждая свои мысли и чувства. Ебаный рот! — Арс, послушай меня. Не вини себя во всем, окей? Но если тебе так хочется, то вини и меня. Мы проебались вдвоем знатно. Но… все изменилось. — Ничего не поменялось от того, что мы обсудили пару секретов, Антон, — спокойно сказал Арсений, вызывая легкую тревогу. — Я не про секреты, а вообще про все. Можно сделать выводы и стараться не совершать те же ошибки. Арсений не спешил с ответом, опять рассматривая пространство. Ладно, можно снова уйти от личного к общему. — Да и все ждут твоего возвращения. — Не имею привычки соответствовать чужим ожиданиям, — парировал Арсений, аккуратно поправляя волосы. Нотки стервозности — это хорошо. — А моим? Окей, плевать на остальных, но я, — вдох-выдох, просто скажи это, — скучаю по тебе. Без тебя вообще все не так. Арсений никак не реагировал, просто внимательно слушая Антона, который на полном серьезе начал боялся скатиться в слезную мольбу остаться. С другой стороны, когда-то это могло спасти их отношения. — Я во многом был не прав, и я хочу исправиться. Я уже изменился. Прошу, Арс, вернись. — И что, — хмыкнул Арсений, — хочешь сказать, что даже с Ирой расстался? Антон растерялся и не знал, какие слова подобрать, чтобы объясниться. Господи, всего-то стоило с ней поговорить до отъезда, как предлагала Оксана, и тогда бы он не выглядел как рыба, выброшенная на берег, которая только и может, что беззвучно открывать рот. Блять. БЛЯТЬ. Арсений мягко и печально улыбнулся и, поднимаясь, решил прощаться. — Нет, Арс, не уходи, посиди со мной еще немного. — Мне уже пора. Антон вскочил следом. Хотелось дотронуться до Арсения: схватить за руку, или кинуться в объятия, или хотя бы тыкнуть пальцем удостовериться, что это был не сон. Но если Арс отдернет руку, то это будет ударом в самое сердце, так что лучше Шаст не будет проверять. — Останься, — жалобно проскулил он, понимая, что Арс все равно уйдет. — Антон, я не могу остаться. Или вернуться. Я принес тебе слишком много вреда, и будет лучше, если мы оставим все, как есть. Шаст вообще-то думал, что наметился шанс на воссоединение, и слушать этот бред было даже противно. — Да кому будет лучше от этого? Почему ты не понимаешь, что без тебя хуево? — Это пройдет, — спокойно ответил Арсений, натягивая куртку и направляясь к выходу. Внутри бушевали эмоции, и, возможно, нужно было им дать выход. Шаст искренне не понимал, во что Арсений так верит, что не замечает очевидных вещей, и может старая добрая истерика могла бы его переубедить. — Зачем ты тогда пришел? Зачем мы все это выясняли, если ты не хочешь даже подумать о нас? — Я как раз это и делаю, Антон, — как-то слишком спокойно и холодно ответил Арсений, застывая у двери. — И что? Тебе легче от этого? — Да как ты не понимаешь? Столько лет я мучил тебя! Своими сомнениями, дурацкими решениями. Всем своим существованием! — заводился Арс, размахивая руками для пущей убедительности. — Постоянно все порчу и делаю не так… — Да с чего ты это взял? — спросил Антон, вообще-то зная, с чего, но озвучить причины равнялось самоубийству. — Просто смирись, что мы не можем быть вместе. — Схуяли я должен смириться? Арсений, ты можешь говорить мне все, что угодно, но если бы ты не хотел иметь со мной ничего общего, ты бы не пришел сюда сегодня. — Я пожалел твои старания. — Не пизди. — Антон, но ты ведь сам хотел разойтись. Я дал тебе эту возможность. Что ты хочешь теперь? — Я хочу, чтобы ты вернулся. — Ты то хочешь, то не хочешь. Твои решения меняются слишком быстро, тебе не кажется? — голос Арсения становился все увереннее. Конечно, как сраться, так он уже не побитый щеночек. — Я признаю, что был неправ. Но хватит меня наказывать. Тем более в ущерб себе! Эта жертва никому из нас не нужна. Арсений закатил глаза, будто большей глупости он не слышал в своей жизни. — Знаешь, сегодняшний разговор только подтверждает, что мне не место в твоей жизни. — Да почему?! — не унимался Шастун, не понимая, откуда можно было сделать такой убогий вывод. — Из-за Макара? Да пошел он нахуй. — Я предал тебя, — четко выговаривая каждое слово, ответил Арсений. — Заставлял тебя ждать, терпеть, страдать впустую. Стал причиной ссор с близкими тебе людьми. Я не могу так больше поступать с тобой. — Сейчас ты делаешь не лучше. Но мы же можем начать все с начала, не повторяя предыдущих ошибок. — А можем этого не делать, — раздраженно сказал Арсений. — И если ты думаешь, что я хочу, чтобы ты умолял меня, то ты ошибаешься. — Ты же сам страдаешь, Арс. К чему это все, если я больше всего на свете хочу, чтобы ты вернулся? Но Арс не стал утруждаться ответом. Антон подошел вплотную, чтобы напоследок заглянуть в его глаза. Там не было ни гонора, ни раздражения, ни уверенности, что слышались в голосе. Его взгляд почему-то ассоциировался с вчерашней песней из спектакля. Там был полный бардак из страха, жалости и каких-то других дурацких чувств, что слезами собирались в уголках. — Я не могу, — прошептал Арсений и удалился в открытую дверь, оставляя Антона в полном смятении: бежать за ним или дать время успокоиться? Что делать самому? Он закрыл дверь и упал на кровать, зарываясь лицом в подушки. Захотелось заорать в них, чтобы хоть немного утихомириться внутри, но это было бесполезно. Ощущения отвратительные. Арсений опять свалил в туман без каких-либо подсказок, где и как его искать. Но самое ужасное, что Антон так и не понял его логики: почему он считает, что вернуться худший вариант для них обоих, если бы это вообще-то сразу решило почти все их проблемы? Почему он думает, что он все испортил в одиночку, если они выяснили, что Шастун постарался не меньше? Что, блять, так его пугает? Но зато Антон четко выяснил для себя одну вещь — сдаваться он не намерен.