***
Дело Молли начало разваливаться после заявления Билла, когда он повторил свои показания под веритасерумом, она откинулась на спинку стула и почти не говорила, хотя продолжала бросать несчастные взгляды на Розу, бормоча что-то себе под нос и качая головой. Даже Перси занервничал и ушел, чтобы позвонить жене, потому что у самого Перси была маленькая дочь. Когда полчаса спустя Перси с пепельно-бледным лицом вернулся, это была та же история, что и у Билла, и новое занятое место на стороне Гермионы. Как и с Виктуар, Рональд также вел себя неподобающе по отношению к дочери Перси. Он не сделал ничего предосудительного… пока, но всем собравшимся было ясно, что он ухаживал за ней. Это началось вскоре после его неудачной попытки с Виктуар. По-видимому, он понял, что не может испытывать судьбу с другими детьми, как со своим собственным. Вместо того чтобы сразу напасть на нее, как он пытался сделать с Виктуар, Рональд потратил много времени, ухаживая за племянницей. Разговаривал с ней, прикасался к ней под видом семейной привязанности, гладил ее по волосам и тому подобное. Все то, что под давлением можно было бы объяснить, но заставило девочку чувствовать себя достаточно неловко, чтобы сказать родителям. А если бы девочку спросили, почему ей не нравится проводить время со своим дядей, все легко можно было бы списать просто на детские драмы. Хотя, если сложить вместе, что о нем уже было известно, получилась ужасающая картина. Более того, пока Перси разговаривал со своей женой и дочерью через камин министерства, его маленький сын присоединился к разговору. Он поведал, что ему не нравилось, что дядя всегда заставлял его сидеть у себя на коленях, даже если он не хотел. Именно после осознания того, что Рональд не приберегал свои чувства только для девочек, Гермиона начала задаваться вопросом, могло ли это быть причиной, по которой Гарри и Джинни внезапно так решительно уехали в прошлом году в Штаты, забрав с собой сыновей.***
Дело с оглушительной скоростью начало трещать по швам и, наконец, развалилось с появлением и показаниями врача, которого «заколдовала» Гермиона. Та самая медсестра, которая вручила Северусу визитку. Она решительно отказалась выдвигать обвинения против Гермионы, свидетельствуя о душевном состоянии женщины, когда она прибыла в Мунго, а также о состоянии здоровья ее и ее дочери. Когда все было сказано и сделано, у Молли остался только один аргумент, который она попыталась протолкнуть, несмотря на то, что единственным Уизли, сидевшим рядом с ней, был Артур. И даже он, казалось, не принимал активно ее сторону, а просто был настолько потрясен, что вообще больше не принимал участия в происходящем. Молли утверждала, что у Гермионы не было средств, чтобы заботиться о девочке, и не было подходящего дома, чтобы вырастить и обеспечить ее, хотя и это было быстро подавлено, когда Северус заговорил. Гермиона сидела в ошеломленном молчании, когда Северус потребовал их обеих под свою опеку. — Они находятся под моей защитой, — просто сказал он, и это вызвало несколько острых взглядов. Артур, Билл, даже Драко и Люциус, казалось, были немного озадачены. Молли на мгновение замерла, прежде чем произнести: — Ты не можешь! У тебя нет полномочий… — Как лорд Принц, я предъявил права на них обеих, ты хочешь бросить мне вызов? — холодно спросил он, и Молли остановилась, разинув рот на середине тирады. — Ты наконец-то принял титул? — спросил Люциус, почти задыхаясь, он выглядел таким потрясенным, каким Гермиона никогда не видела этого человека. Северус, как всегда невозмутимый, просто склонил голову в знак подтверждения. Был напряженный момент, когда они ждали ответа Молли. Все дети Уизли выглядели очень обеспокоенными, хотя никто из них не произнес ни слова. Наконец-то, заявив права на титул, принадлежавший ему по рождению, Северус автоматически, будучи последним наследником линии Принцев, стал лордом и получил все титулы, богатство и престиж, которые сопутствовали этому. Как лорд чрезвычайно высокородной семьи, Северус имел полное право «требовать», чтобы и Гермиона, и ее дочь находились под его защитой. Оспорить его притязания, выражаясь старыми чистокровными терминами, означало намекнуть, что он непригоден или неспособен заботиться о них, что было основанием в лучшем случае для кровной вражды, а в худшем — для дуэли чести до смерти. Как Матриарх семьи Уизли, Молли могла бы бросить такой вызов. Через мгновение ее глаза сузились, а губы зашевелились, но прежде чем она смогла заговорить, вмешался Артур. — Нет, лорд Принц. Мы не бросаем такого вызова. Как глава моей семьи, я принимаю ваше требование и буду продолжать называть вас другом, несмотря на это. Северус склонил голову к Артуру, когда Молли раздраженно села. Артур был единственным человеком, который технически превосходил ее по званию, запуганный ею или нет. Гермиона одарила Артура грустной улыбкой, которая была возвращена, и она снова не могла не подумать, насколько старым он выглядел. — Тогда, если все улажено, мы приступаем к закрытию этого дела. Гермиона Грейнджер вне всяких разумных сомнений доказала, что она в здравом уме и является подходящим опекуном для своей дочери, и, поскольку лорд Принц взял их под свою защиту, у нее есть средства, чтобы воспитывать дочь, так что… Торжествующий блеск появился в глазах Молли, и она быстро наклонилась и что-то прошептала судье, прежде чем вытереть слезы носовым платком. Судья на мгновение задумался, прежде чем кивнуть самому себе. — Гермиона Грейнджер, я не нахожу причин называть вас неподходящим опекуном, поэтому все обвинения в пренебрежении и нестабильности настоящим снимаются. Со стороны Гермионы раздался коллективный вздох облегчения, а Джордж издал возглас, прежде чем судья продолжил. — …Однако. Я не могу найти законной причины отказать бабушке и дедушке ребенка в разумном доступе к ней. Они не сделали ничего плохого, и поэтому я считаю неразумным с вашей стороны продолжать изолировать вашего ребенка от членов семьи и препятствовать их общению, как вы это делали до сих пор. Бабушка и дедушка ребенка являются главами своего дома и зарекомендовали себя как хорошие и надежные люди. Вы не будете необоснованно лишать ребенка привилегий на посещение, и с сегодняшнего дня бабушке и дедушке ребенка будет разрешено единолично опекать ее по выходным, чтобы они могли проводить время с ребенком, в котором им до сих пор было отказано. Поскольку сегодня суббота, ребенок вернется домой с Уизли, чтобы в понедельник быть переданным на попечение вам и лорду Принцу. На этом слушание закрыто, и мое решение окончательное. — Нет! Вы не можете! — Гермиона встала и попятилась прочь из комнаты, крепко прижимаясь к Розе, когда Молли двинулась вперед, чтобы взять ребенка. Со стороны остальных поднялся шум, пока судья насильно не заставил замолчать всех, кто не был непосредственно вовлечен в это дело. Это остановило множество возмущенных зрителей, и только Артур и Молли, Гермиона, Северус и Люциус все еще могли говорить. — Ты не можешь! Ты не можешь так поступить с ней, ты… — Гермиона плакала и отчаянно отступала, когда Молли все еще надвигалась, чтобы забрать Розу. Артур стоял, выглядя противоречиво между Розой, Гермионой и его женой, а Северус кипел. — ПОРЯДОК!!! Мисс Грейнджер, возьмите себя в руки, прежде чем я начну сомневаться в своем решении относительно вашего душевного состояния! — зарычал судья. — Пожалуйста! Пожалуйста, ваша честь, Роза будет в ужасе, она редко бывала в Норе, ей там не нравится, она этого не знает, она… — Вы сами создали проблему, мисс Грейнджер, тем, что так долго изолировали ее. Бросьте мне вызов еще раз, и я обвиню вас в неуважении к суду! Гермиона рыдала, пока Северус боролся с желанием заколдовать Молли. Люциус быстро подошел и заговорил резким шепотом с ними обоими, положив руки им на плечи. — Прислушайтесь к моим предупреждениям, друзья. Самая трудная часть политики — это знать, когда прекратить борьбу. Не жертвуйте войной, которую вы только что выиграли, ради этой единственной битвы. Я могу отменить это решение суда со временем, но сейчас я бы согласился на этот компромисс. Или мы увидим, как война будет проиграна, а Розу заберут навсегда. Гермиона всхлипнула, крепко обнимая Розу, но через мгновение осторожно кивнула, когда Северус задрожал от сдерживаемых эмоций. Роза крепко прижималась к матери, когда Молли подошла, чтобы забрать ее, несмотря на злобные взгляды, которые бросали на нее остальные люди в комнате. Включая авроров у двери и секретарей, которые вели протокол по делу. — Иди сюда, малышка, иди к бабушке Молли. Гермиона всхлипывала, когда Молли обняла Розу. И Северус закрывался так опасно сильно, что его тело казалось бетонным, кровь пульсировала в его сердце, как аккумуляторная кислота, а желудок отдыхал в его ботинках, но его лицо оставалось бесстрастным. Роза сразу же заплакала, когда Молли обняла ее. Девочка отчаянно держалась за мать. Но Молли высвободила руки маленькой девочки и, наконец, вырвала ее из материнских объятий. Тут же Роза потянулась к матери и закричала: «Му-ми. Му-ми нет». Ее лицо было красным, слезы и сопли текли по ее лицу, когда она отчаянно пыталась вырваться из объятий Молли, протянув руки к матери. Когда Роза позвала ее и протянула руки, все время всхлипывая, Гермиона сделала движение вперед и схватила девочку, но их руки едва соприкоснулись, прежде чем ее удержали стоические Люциус и Драко. Кровь стучала у него в ушах, Северусу казалось, что он находится под водой, когда он наблюдал за разворачивающейся сценой. Опасно высокие стены окклюменции были всем, что удерживало его на месте. Роза рыдала так сильно, что у нее началась икота, она была на грани того, чтобы заболеть. Гермиона рыдала так сильно, что упала бы на колени, и только руки Люциуса поддерживали ее. Скорпиус кричал, рыдал и звал Розу, и Драко пришлось схватить сына и оттащить назад, когда мальчик пронесся сквозь них всех и побежал к подруге. Малыш брыкался и кричал в объятиях Драко, снова и снова выкрикивая ее имя. — Уос. Люблю тебя. У-у-у. Все звуки сливались в один постоянный гул вокруг него, почти неразличимый, но такой громкий, что он практически мог чувствовать его вибрацию на своей коже. Пока Роза не повернулась и не встретилась с ним глазами. Она икала, ее лицо было бледным, но щеки пылали. Ее глаза блестели от слез, которые свободно текли по ее лицу, и она так сильно боролась с Молли, что у нее наверняка были синяки от того, как сильно Молли держала ее. Полные слез голубые глаза встретились с его черными, и какофония шума вокруг него сменилась полной тишиной, его окклюменционные стены рассыпались в пыль, а кислота, которая циркулировала вокруг его кровотока, загорелась… когда две дрожащие руки умоляюще протянулись и позвали его. — Папочка.