Кнок-Кнок

У него всегда много работы. Шестой это заметил в самый первый раз, как только мельком заметил проносящегося мимо Второго предвестника с толстенной папкой отчётов. Он всегда выглядит ужасно безлико в этой маске, никогда не поймёшь, что у него в голове. Только этот вечно опущенный открытый уголок рта, словно красный флаг, предупреждал и грозился, чтобы никто не подходил. И ведь никто не подходил. Время текло, Куникудзуши медленно, но верно приближался ближе, тянулся к этому горящему ядру чистейшей энергии, что мысленно обозвал Торе-Торе, всё так же готовый сбежать, стоило Второму посмотреть на того с гнетущим осуждением или, что похуже, презрением. Худшее наказание для всё ещё потерянного и забытого Шестого, но… Такого наказания не было совсем. Господин Второй Предвестник словно назло Скарамучче и всему миру банально не обращал на маленького коллегу внимания, всё носился с этими папками или пропадал в своей лаборатории днями-ночами. А интерес всё больше и больше воспалялся в искусственной груди, хотелось коснуться этого запретного плода, о котором его предупреждали абсолютно все, даже серьёзный Первый, но чем больше запрещаешь… Дверь тихо скрипнула и Скарамучча, подобно дикому зверьку, огляделся. Колбы, склянки, стоит не самый приятный аромат химикатов, огромные капсулы, все словно под копирку наполненные болотной зелёной жидкостью, скукота. Скарамучча прикоснулся кончиками пальцев к виску, поправил изящно собственную причёску и сделал первый шаг вглубь, к столу с бумагами Иль Дотторе, намереваясь порыться в них и выведать хоть каплю информации о том, за исключением дурацких фраз от других Предвестников: «Противный вредный старик.» Сосуд берёт в руки стопку отчётов, нечитаемо осматривая строки, выведенные аккуратным, пускай и слегка грубым почерком. У Торе-Торе буква «Д» и «У» так похожи, но у «У» более округлённый завиток. Красивый почерк, словно бы сам Док сидел за этим самым столом и выводил букву за буквой, лишь бы Царица поняла и не стала бранить. А бранит ли она Второго вообще? Он создаёт впечатление того, кто ответственно подходит к своей работе, но в тоже время человека, которому абсолютно фиолетово на замечания. Помнится, однажды он даже пришёл на важное совещание, естественно опоздав на добрую половину того, в сероватом колючем свитере и брюках, с накинутыми на плечи халатом. Огляделся, презренно скривился и ушёл, так и не поздоровавшись. Царице крушила и метала, а вот сам Второй даже бровью не повёл, каждый раз говоря краткое «Ничего нового там не было». И почти всегда оказывается прав. Скарамучча слабо, со смешком выдохнул, складывая разбросанные бумаги по столу в аккуратные стопочки, а после медленно, словно бы вразвалочку пошёл вдоль капсул, оглядывая каждую насквозь, словно бы даже и не надеясь увидеть в них что-либо. Но неожиданно находит, очарованно смотря на существующее в этой мерзкой жидкости гомункула, поражаясь такому несомненно великому открытию по созданию искусственной жизни. Пальцы касаются груди, пока по стенкам горла стекает ком, рассасываясь где-то в желудке, а сам Скарамучча обретает хрупкую надежду быть понятым. Зря. Внезапно чьи-то пальцы ложатся на макушку, сжимают гладкие тёмные пряди и тянут самого Скарамуччу назад, заставляя того сдавленно пискнуть и обхватить чужое тощее запястье, повернуть голову, с нескрываемым ужасом наблюдая два горящих алых глаза напротив. Молчат. Никто не произносит ни звука, и если Скарамучча молчит, боясь пошевелиться, то Доктор определённо потому что в ярости. — На выход, живо. — Голос Второго даже не дрогнул. Спокоен, как водная гладь, от того ещё страшнее. Убьёт же, не поведя бровью прикончит, лишая любой надежды на приоткрытие той завесы, за которой сокрыт сам Док. — Я повторять не буду. — Уже иду. Пальцы-то разожми, идиот. — Скарамучча не успевает прикусить язык, как тут-же охает от того, что чужая рука в разы сильнее сжимает его собственные локоны. Впивается ногтями в оголённую, бледную, чуть ли не трупную кожу Второго и судорожно выдыхает сквозь сжатые зубы. Слышит почти беззвучный выдох сверху и теряется, чувствуя, как пальцы Второго тут же разжались, а в спину прилетел слабый, но обидный тычок. Словно щенка мордой ткнули в грязь, но теперь он свободен. — Уж спасибо. И тут же Шестой уходит, стремительно, не позволяя Доктору вновь схватиться за его волосы, унизительно сжать. Пойман с поличным, но можно было бы просто выгнать, зачем сразу таскать? Вытекает по-кошачьи за дверь, напоследок оглядываясь и улавливая силуэт Дотторе с тени капсулы. Величественно стоит, красиво, жаль, что теперь он, вероятно, обратит на Скарамуччу совершенно не то внимание, что так было желанно Шестому.