Преступления и наказания

Юля была девушкой, которая почти некрасиво обошлась с выигрышем в генетическую лотерею. Приземистая блондинка, она была идеально сложена: милая женская фигура отличалась природной привлекательностью, синие джинсовые бриджи туго обхватывали плотные, но стройные ноги, а в проймы рукавов по утрам ныряли нежные руки. На спине Юли, до лопаток зашторенной прутьями бледно-пшеничных волос, был рассыпан крап веснушек. На ее лакированное личико, как у коллекционной куклы (Юля мигала фиалковыми, немного сонными глазами, у неё горели румянцем щечки и чмокали, когда выпускали прозрачный, искрящийся на солнце леденец, продолговатые, налитые природой губы) ещё пару лет назад часто дивились мимо проходящие парни. Такая она была красавица. Но все ее природные данные имели значение, пока она жила с родителями и те принуждали ее следить за гигиеной. Как только Юля переехала от мамы и папы, она почувствовала себя свободной от обязательств поддерживать надлежащий внешний вид. Больше не нужно было умываться по утрам и вечерам и никто не заставлял драить каждые выходные свою комнату. В съемной квартире Юля практически никогда не проводила уборку. Полы у неё не мылись неделями, полки - месяцами, окна - годами. Сама Юля так редко пользовалась ванной, что можно было забыть, для чего загадочный сосуд предназначен. В круглый год разобранную постель девушка ложилась в той же одежде, в которой ходила на работу (коллеги, поначалу желавшие по-дружески сблизиться с новой симпатичной сотрудницей, быстро отказывались от этой идеи, слыша, как тонко, но ощутимо пахнет ее часто немытая плоть), и из-под одеяла высовывались две маленькие чёрные пятки. Голову Юля мыла так же редко, как тело, так что далеко не такие нежно-пепельные, какими они должны были быть, волосы часто убирались в конский хвост. Это не помогало ее голове выглядеть чище, но Юля виртуозно не обращала внимания ни на косые взгляды на улице, ни на перешептывания коллег в офисе. Двадцатитрехлетняя грязнуля жила так, как считала нужным и получала какое-то необъяснимое наслаждение от того, что ее тело больше полугода не тёрлось мочалкой, а сама она забывала, когда в последний раз тщательно намыливала руки. Когда нежелание вымыться приобрело патологический характер, Юлю бесцеремонно выгнали с работы. Ей пришлось прожужжать молнией на чемодане, предварительно напихав в него свои немногочисленные нестиранные вещи, и приехать в дом, где она жила с родителями в детстве, до четырнадцати лет. Здесь она собиралась продолжить работать удаленно. Меньше выручка, но и не нужно будет снимать квартиру. И никто не будет обращать внимание на ее накрашенные, но нечистые ногти, стучащие по клавиатуре ноутбука. И никто не скажет ей, что не понимает ее нежелания тратить время на гигиенические процедуры. Возвращение в родной дом столкнуло Юлю с нежелательными воспоминаниями о том, как тщетно мама прививала ей любовь к чистоте. Когда Юля была маленькой и мама сама купала ее в ванной, заполненной душистой водой, на блестящей ряби которой качалась резиновая уточка, Юлю — уже тогда упрямившуюся из-за того, что шампунь щиплет глаза — предупреждали: "не будешь купаться, с тебя строго спросит Мойдодыр". — Он знаешь какой суровый? — с улыбкой спрашивала мама, набирая тёплую воду в ковшик. — Особенно он суров к детям, пропустившим положенное время, чтобы помыться, и оставшимся, как в сказке, которую я тебе читала, грязнулями. — Вода выливалась на белесый затылок дочки. — У нас в чулане стоит такой. Обязательно следи за собой и будь умницей. А не будешь мыться и убираться, за тобой придёт строгий умывальник. Девочка тогда пугалась и очень была благодарна маме за то, что та ее моет, тем самым помогая избежать встречи с Мойдодыром и его приспешниками. В сказке ведь как было: командир-умывальник отдавал приказы, а драили чумазого мальчишку его солдаты — мочалки, банные щетки и бруски мыла. Взрослую Юлю, осознанно получавшую наслаждение от своего ленивого отказа подчиняться установленным чистоплюями правилам, это воспоминание сперва неприятно ущипнуло, но почти сразу же после этого рассмешило. Эх, мама, знала бы ты, как бесполезны бабушкины сказки. Растворялся тёплый летний вечер. Молочное солнце недавно закатилось за черно-зелёный горизонт. Юля в хлопковых шортах и майке на лямках задумчиво крутилась на кресле за рабочим столом, поскребывая немытый загривок под плёночкой распущенных волос. Когда она это делала, то из-под поднимающейся руки подмышкой то и дело мелькал нежный, светлый пух: бритьё грязнуля отвергала так же, как мытьё. Работа больше не шла и, сделав глоток чая, Юля отставила грязную кружку с кольцами на внутренней стороне от предыдущих чаепитий. Вот уже несколько дней она вынашивала глупую мысль спуститься в чулан и посмотреть на ту рухлядь, которой ее пугали в детстве. Ей хотелось, как девочке, подурачиться. И в то же время одолевало безвременное любопытство: действительно ли сорок лет стоит в доме какой-то умывальник? Или его существование зиждилось только на маминых словах ради детской веры в то, что непослушание будет пресечено и наказано мистической силой (раз родители не уверены в собственной). После недолгих раздумий Юля, насвистывая, направилась в чулан. К некоторому ее удивлению в чулане, помимо выстроенных до потолка коробок и состроенных вдоль стенки тубусов с выцветшими плакатами и горшков из-под цветов, действительно высился двухметровый ретро-умывальник. Как показалось Юле, выглядел он совсем неважно. В раковине зияла расползшаяся чёрная трещина, пустые покосившиеся ящики были выдвинуты до заевшей половины, а в мутном зеркале едва различалось накрашенное — девушка любила подводить глаза и очерчивать губы, даже когда не собиралась выходить из дома, — неумытое лицо Юли. — Да, старина, — насмешливо проговорила она, подбоченясь, — ты действительно существуешь. Списанное имущество чьей-нибудь прабабки. Ну? Что ты мне скажешь? — она покрутилась перед двухметровой махиной, внутренне смеясь от своего вроде как запланированного, но в то же время спонтанного ребячества. — Хороша я? У меня на шее вакса, у меня под носом клякса… И ничего мне не навредило. Я взрослая, здоровая девушка. Которая заботится о состоянии своей кожи. О микрофлоре и прочем. Ей вдруг захотелось совсем уж по-дурацки подразнить пресловутый предмет мебели. — А знаешь, ты все за пацанами гоняешься, безмозглая посудина, а надо было успеть до восемнадцати лет меня выловить на перевоспитание. Теперь уже что, ушёл твой поезд, — самодовольно улыбаясь, она пристально смотрела на умывальник. — Видишь, я уже совершеннолетняя. Недостижимая для твоих рук-полотенец. Раздражает этот факт, не правда ли? Но таковы законы всех сказок. Они написаны про детей. Так что оставайся здесь, разваливаться в пыль, — Юля звонко хихикнула, не переставая дивиться тени своей шуточной власти. — А я пойду обратно, чумазая, как ты бы сказал. Не умоюсь перед сном. Не переодену майку… Не вымою ни голову ни ноги! И лягу в постель, белье на которой не буду менять, пока оно не сотрется в дыры, предварительно стряхнув крошки от утреннего печенья. Скандально было с твоей стороны упустить меня, слишком глупо, товарищ Мойдодыр. Юля прикрыла за собой дверь, оставив ржавый ключ в замочной скважине, и звонко ушлепала на второй этаж, не догадываясь о том, какое разнообразие сюрпризов пробужденная "посудина" приготовит ей, явившейся с повинной, на утро.