Преступления и наказания

Несмотря на всю безапелляционность процессов, в которые принудительно была вовлечена белобрысая девчонка, ей все-таки дали полминуты, чтобы она успокоилась. Больше ждать было невозможно: вся ванная утварь нетерпеливо стучала и трещала в предвкушении мытья. Держащие Юлю за запястья и щиколотки мочалки поставили ее на ноги и отпустили. Плотно окружённая кольцом из "солдат" Мойдодыра Юля неуверенно поозиралась и сразу поняла, что у неё нет возможности удрать. Намыленные мочалки карауляюще снуют вокруг и, как только она дёрнется, посмотрит не в ту сторону, всё вокруг встрепенётся, схватит ее и… Первая и пока единственная в жизни порка оказалась неожиданно болезненной. Зад как будто до сих пор обхаживало щетками. Всё в нём неприятно ныло от мышечной боли, уходящей глубоко внутрь ягодиц; горела кожа под ними, горела кожа, пару минут назад принуждённо растянутая в разные стороны, ради доступа волшебной деревяшки к анусу. Всхлипнув от воспоминания, как примеривающаяся ложечка наставительно постукивает по её испуганно сжатой, пульсирующей дырке и вдруг – щелчок! – обжигает, Юля начала стыдливо тереть грязными ладошками свою круглую, почти светящуюся от яркости малиново-красную попу. "Жгучий зуд в двух полукругах - Лишь грязнулина заслуга!" — пропела вдруг подлетевшая к ее курносому, усыпанному точечками веснушек, носу щётка для душа. "Онемевший рот от мыла Юля тоже заслужила",— подтвердила другая, невесомо похлопав девушку по пальцам, осторожно потирающим нагретые полушария. Юля испуганно отдёрнула руки и увидела, как первая щётка вертикально зависает напротив ее лица и продолжает командным тоном: "Так что строго: хватит мяться, Хныкать и дрожать от страха. Щёток?" — Десять! — вторило ей отовсюду. "Губок?" — Двадцать! — вторило на более высоких частотах. "Приготовсь тереть неряху!" В ту же секунду всё вокруг Юли зароилось и закружилось по всем направлениям сверкающими картинками в калейдоскопе. Юля, вскрикнувшая от стремительности происходящего (а ещё и потому, что из себя представляло это происходящее) была поспешно подхвачена под локти и колени - и с лёту усажена в наполненный остывающим кипятком оцинкованный таз. Соразмерный для купания взрослого человека, таз, булькнув, охотно проглотил тело, оставив торчать из пока что прозрачной воды две согнутые коленки и верхнюю часть туловища, до линии нижних ребер. Ни секунды ни медля, вспененные в пористый белый ком мочалки и выскочившие из разных углов губки вихрем набросились на Юлю. Та, прижатая крепко нашлепанным задом ко дну, инстинктивно попыталась взбрыкнуть. Но шансов выбраться у неё не было. — Моем-моем трубочистку! — звончато затараторили налетевшие щетки. Они принялись тщательно растирать наконец схваченное для воздаяния по заслугам тело. В тазу Юля оказалась еще более беспомощной. Вехотки, щетки, губки, не понять, как часто они сменялись, вцепились в крутящееся над водой туловище и мочалили, мочалили его без оглядки. Казалось, Юля растирается в красно-розовый, под цвет своего зада. Летающие в воздухе невесомые клочки пены то и дело внезапным рывком закручивались в полуспираль от скорости вертящихся вокруг деревянных ручек. — Будет-будет трубочистка чистой-чистой! Чистой-чистой! — Самой чистой! Юля отчаянно замолотила руками и ногами, расплёскивая воду. В ответ на это одна из мочалок ушла нырком между мельтешащих коленок и стала предупредительно крепко щипать грязнулю за плотненькие ляжки. — Больно! — запищала Юля, в отчаянии схватившись за стенки тазика. До этого проходящиеся по рукам как придётся, мочалки набросились на подставленные предплечья. За несколько минут вода стала мутной. Терроризирующие девушку купальные принадлежности заметили это. Они с плеском подняли Юлю в воздух, чтобы таз наведался к Мойдодыру сменить воду. Повисшая, почти как поросёнок на вертеле, (на спине, с вытянутыми в строго вертикальную струнку руками, стянутыми на запястьях мочалкой, и с разведёнными в стороны ногами – связанными и согнутыми мочалками в коленном сгибе) Юля задрожала от обиды и бессилия. Она не хотела продолжать мыться, ни таким образом, ни как-либо иначе. — Сейчас будем мыть трубочистку дальше, — застрекотала вертящаяся вокруг душевая щётка. — Пока ещё трубочистка не чистая-не чистая. Сейчас будем мыть-мы… — Я не хочу быть чистой! — с остатками злости, не отдавая себе отчета, выплюнула Юля, вздёрнув голову. Она попыталась раскачаться или наивно порвать какую-нибудь из двух петель из мочалистых волокон, держащих ее за разведенные колени. — Отпустите меня, я не хоч-чу, я не бу-у-уду… Как раз к этому времени вернулись Мойдодыр и вместе с ним – наполненный до краёв прозрачно-чистым кипятком таз. Рядом с ними послушно покачивались два кувшина. — Каждый раз под новую грязнулю принято подавать самую горячую воду, — безлично начал Великий Умывальник. Таз, из которого шёл тонкий пар, встал рядом с висящей в воздухе "конструкцией". — Пока она остывает, грязнулю, если есть в этом необходимость, бреют. Умывальник слышал протяжное девичье хныканье с очередной ребяческой попыткой показать зубы, но первое в отношении его клиентуры его не смягчало, а для второго зубы, как минимум, должны были быть почищены. Обезличивание "грязнули" при озвучивании инструкции – поскольку было очевидно, что на теле Юли достаточно рельефов, по которым ещё предстоит придирчиво пройтись бритвой – было напускной, но как никогда эффективной строгостью. — Ты не хочешь быть чистой, — внутри Юли всё испуганно сжалось, когда речь снова зашла о ней конкретно. — Но, я знаю, не хочешь болеть. Так что прежде, чем тебя начнут брить, тебя вымоют и промоют. Нахождение в грязной воде подвергает риску занесения инфекции. Особенно если эта вода стала таковой от немытого месяцами тела. Юля не сразу поняла, о чем речь, но вдруг ощутила, что ее качнуло и теперь она невысоко висит над злополучным тазом. Стоило этому произойти, как в ее поле зрения, между ног, мелькнула упаковка твёрдого мыла для женской интимной гигиены. На глазах упаковка с характерным треском разорвалась и из оливково-торфяного пакетика выскользнул маслянистый брусок, похожий на слепленные в кирпичик соты. Юля сглотнула, боясь, что если она сейчас вырвется, то шлёпнется, как лягушка, в кипяток. Все опасения были напрасны: мочалки ни за что бы не отпустили схваченное для ожидания или проведения гигиенических процедур тело. Девушку всего лишь подвесили над водой, чтобы вода из кувшина стекала обратно в воду в тазу. Но охваченная испугом Юля не предпринимала попыток вырваться, так что ее трясущиеся поджилки и напряженно стиснутые в нитку губы уберегали ее от штрафных действий со стороны «солдат». К медово-бронзовому бруску подлетела льняная мочалка-варежка. Брусок принялся проворно вмыливаться в ее натуральные волокна. Меньше, чем через полминуты, вспенившаяся варежка уже вовсю натирала пригласительно раскрытое перед ней естество. Юля скулила и снова пыталась дрыгать ногами. Бесполезно. "Варежка" шустро курсировала вверх-вниз от кудрящегося бугорка лобка до перемычки с припухшим анусом, что есть мочи натирая "там" неряшливую девку. — Везде-везде надо хорошенечко мыть, — тараторила всё та же щетка, что с разрешения Начальника умывальников дала отмашку банной утвари приступать к делу. — Даже-даже там, где не видно, исправно каждый день, исправно каждый день. Трубочистка будет чис… Скулёж Юли норовил перерасти в истеричный визг. — Хватит! П#зду будто трут на мелкой тёрке! — близко к ультразвуку заверещала девушка, раздув красные от стыда и соленые от слез щечки. — Я н-не… Печальный факт: она сильно преувеличивала. Печальный не только потому, что ее надраивали без намёка на жуткие последствия, но и потому что она была не только ленивой и нелюбопытной, но и изнеженной девушкой. Умеренно-жёсткие натуральные волокна льна, из которых была сплетена "варежка", считали мочалки, подходили для массажа всего тела, и детского и взрослого, от пяток и до макушки. Ни будь Юля такой эталонной грязнулей, ей бы, как и большинству взрослых, дотянувших до проверки Мойдодыра, позволили бы самой подмыть себя из ковшика или даже уединиться в душевой кабине. Но уровень комфорта, наравне с интенсивностью процедур, напрямую зависел от самого поведения грязнули. Не прекращающая сопротивляться Юля, месяцами даже не поглаживающая себя губкой, могла рассчитывать только на мытьё-наказание. Куски пузырящейся пены, обхватившей таз, как нижнее белье, — так пышно ее взбила ошпаривающая самые нежные места Юли "варежка" — летали в воздухе. Туда-обратно усиленно тёрло между разведённых бёдер. Мочалка прекращала надраивать сокровенное место Юли только когда над лобком наклонялся керамический носик кувшина, смывающий тёплой водой плотные и невесомые слои пены. Стоило прекратиться журчанию, мочалка сразу впивалась обратно — взмыливать Юле… — "П#зду". За грязные слова бьют именно по ней, — рассудил кувшин, растворяя тёплой, мелодичной струей севшее на лобок мыльное облако. Показавшиеся из-под переливающихся пузырей натертые жемчужно-розовые губки были, ни дать ни взять, отполированы. — Нет, только не там, только не по ней! — умоляюще заголосила Юля. — Пожалуйста, я же прошу, бл#ть, по-нормальному! — случайно сорвалось с губ. — Ой! ———— …Мокрое полотенце, круто прокатывающее девушку между ног, неожиданно возбудило ее. Яркие сосредоточенные шлепки живо отозвались в клиторе. В отличие от лихорадочно-быстрого натирания жесткой "варежкой". Грязнуля (медленно отмываемая, но пока что остающаяся ужасной грязнулей) сразу поняла, насколько это было для всех нежелательно. Взрослое удовольствие – табу в смену Мойдодыра. Выход был один. Как только между ревностно натёртых губ блеснула перламутровая ниточка, Юле легким нажимом вправили внутрь что-то щедро смазанное, продолговатое и толстое. Предмет прерывисто завибрировал. Невидимые пальцы принялись мять мочки, катать и бережно пощипывать за капюшон клитор. Всего через несколько минут в последнем усилилась щекочущая пульсация, предположительный фаллоимитатор сам по себе уверенно шуровал в обнявшей его дырке, а вставшие темно-лиловые, почти брусничного цвета соски кто-то то безостановочно сжимал, сморщивая до схожести с изюмом, то синхронно резко вздергивал вверх, заставляя каждый раз коротко колыхнуться две маленькие груди. Юля судорожно вздрогнула и кончила. Тотчас из нее выскользнул вибратор, исчезли невидимые, тревожащие ее руки. Собственная чувствительность сыграла с ней злую шутку: "солдаты" строго отчитали ее за подобную реакцию на купание и оперативно, чтобы больше не возвращаться к "грязному вопросу", ещё раз, вдвое тщательнее, промыли между ног. Запах гелей заполнял всю комнату. Юле хотелось захныкать. У неё беззащитно подрагивала все ещё онемевшая от хозяйственного мыла нижняя губа. Грязнуля тихонько покачивалась в воздухе, пока сразу три лезвенных станка, пропустившие вперёд ножницы, аккуратно подбривали ее светлые пушистые подмышки и лобок. Бледные тонкие волоски, прилипшие к голеням, бритвы не стали трогать: полупрозрачные и почти невидимые, они не требовали немедленного вмешательства. — Ай! Вместо того, чтобы с оглушительным ударом о воду снова усадить Юлю в таз, ее неожиданно "отвязали" и перевернули в воздухе на живот. Гладкая, как в детстве, замарашка с вопросительным испугом оглянулась на умывальник. — Сначала тебе успокоят кожу, — снисходительно пояснил Мойдодыр. И действительно, теневые провалы подмышек и розовый костлявый лобок щедро мазнуло белым кремом. — А перевернута ты затем, что пришло время для промывания изнутри. Как тебе и было обещано. Дикий страх непонимания скользнул в расширившихся зрачках Юли. — Нет-нет-нет, пожалуйста, что бы это ни было, не над… Мочалки решительно растянули в стороны напоротые ягодицы. Мятно-зелёный силиконовый шланг от клизмы зазмеился по воздуху, стремясь к цели. Его смазанный щипучим мылом толстенький наконечник примерился точно между раскрытых юлиных булок. — Нет! — от холодного прикосновения к сморщенному, тугому колечку мышц Юля попыталась сжаться. Ничего не вышло. Раскрытая поза не оставляла никаких шансов против проникновения внутрь. — Я ненавижу! Ненавижу! Не надо клизму! — Промывание преследует не только очистительную, но и воспитательную цель, — отчуждённо заключил, закладывая руки-полотенца за спину Мойдодыр. — И в том и в другом ты нуждаешься как никогда раньше. Так что перенеси процедуру достойно. Два литра воды промывают неумытым трубочисткам и кишечник и голову. А будешь продолжать браниться… — Отпустите меня! — капризно заверещала трубочистка, стуча по воздуху кулаками и дёргая широко разведёнными ногами, насколько ей позволяли невидимые путы. — Я уже чистая! Отпусти! Отпустите! Уроды! В сказке такого не было-о-о-о… Мыльный брусок привычно заскользнул между пухлых губ, широко растягивая плюющийся оскорблениями грязный рот. Наконечник клизмы с вымученным нетерпением потирался о заднюю дырочку, ожидая отмашки. Раскрытая для всевозможных взаимодействий Юля, снова с растянутыми до онемевшей челюсти щеками, вскинулась взглядом на грузно вставшего перед ней Командира мочалок. Тот строго смотрел на неё сверху вниз. «Какой же он страшный, — пронеслось у неё в мозгу. — Как же мне отсюда выбраться… Чтоб он сдох, чтоб они все здесь…» — Начинайте, — строго приказал Мойдодыр. — А ты меня сейчас внимательно послушаешь. Наконечник энергично взвился и принялся вкручиваться в крошечное, благоразумно не используемое не по назначению отверстие, полностью исчезая внутри и начиная впускать туда резво побежавшую, тугую тёплую струйку. — Ты очень благодарная слушательница, когда у тебя нет возможности говорить, — Мойдодыр автоматично подкорректировал высоту кружки Эсмарха, чтобы вода быстрее вливалась в девичью попу. Не слишком быстро, но ощутимее распирая ее изнутри. Юля зажмурилась. Одновременно гнусно щипало язык и… — Сокращающийся кишечник сейчас напоминает тебе, как ты оказалась в этом незавидном положении. Если не мыться, нарушенный баланс бактерий на коже, зуд и… Замаршка не вникала. Ей хотелось отомстить за насильственные над ней действия: с хрустом разломать пополам все щётки — особенно те, что с таким задорным звоном огревали ее по мелко колышущемуся заду —, сжечь мочалки, расколоть молотком зеркало и фаянсовую раковину умывальника-садиста. Расчиркать ножом вспененные бруски (как же щипало полость рта и горел плотно обхвативший намыленную трубочку анус)… Из мстительных фантазий Юлю выдергивало только острое раздражение от мыльного раствора, неумолимо заливающегося в ее нежную кишку. Оттянувшийся вниз тугой животик стал похож на маленький барабан. — ММММ! — мычала Юля от унижения, обиды и возведённого в абсолют дискомфорта. Противной воды было слишком много, нутро как никогда раздражительно пекло. Хотелось убежать в туалет. — МММММ! — Это неприятно, — согласился Мойдодыр. — Тем не менее, послабления в воспитании приходят с раскаянием. Ты ещё не готова признать свою неправоту, так что не заставляй меня угрожать тебе позорным опорожнением посреди комнаты на детском горшке. Сегодня ты уже продемонстрировала своё умение получать "взрослое" удовольствие. Теперь ты и должна терпеть как взрослая. Режущая вода распирала. Шланг поил и поил, пока последняя капля наконец торжественно не скатилась внутрь, под завязку заполняя Юлю. В ту же секунду резная мыльная фигура в виде анальной пробки с разлёту влетела, вбилась в освободившуюся раздражённую дырочку, надёжно затыкая собой румяный девичий зад. — Нужно дать раствору поработать. Через три минуты тебя поставят на пол и ты самостоятельно пойдёшь в уборную. И вернёшься. А пока скажи мне, что ты поняла. Брусок выпрыгнул изо рта. С трудом собрав мысли в кучу, Юля неожиданно поняла, что, пойдя у Умывальника на поводу, она получит свой единственный шанс сбежать.