Идет по-крупному игра

Поражаюсь людям, которые легко всё забывают. Или они просто не хотят помнить? Я два месяца твердила Фредди про важность этого турнира, читала ему дифирамбы и делала всё, чтобы эта информация засела в подкорке его мозга. Но вот мы прилетаем в Мерано, и мой спутник вываливается из самолёта с таким видом, будто он приехал на самую веселую вечеринку мира. Я смотрела на Фредди и думала: «Как ты это делаешь, сукин сын?» Как тебе удаётся смотреть на всё и всех сверху вниз. И делать это так, будто эта черта передалась тебе с молоком матери? Я репетировала это в себе долгие годы и последние пару лет успешно дебютирую на сцене. До этого — каждый пытливый ум заставлял мой душевный очаг кипеть и бурлить. А Фредди просто так живет. И забывает всё, даже нашу дату вылета. Даже с тремя напоминаниями в ежедневнике. Даже с крестиком, начерченным ручкой на запястье. Может в этом и смысл — не придавать большого значения мелочам? И стараться забыть то, что уже так давно и с чемоданами поселилось в мыслях. — Ну что, самое время проверить и вас на прочность, гражданка Васси. — Я отвернута к окну и не вижу Молокова во всей его красе, но чувствую его ухмылку и цепкий взгляд, пробегающий по моей спине. Этот человек колол взглядом орехи и стремился расколоть меня, но я разгадывала его партии на два хода вперёд. Он был русским. А русские — слишком простая загадка для человека, которого с этой страной связывает не только статуэтка матрешки. Я молчу и слышу, как по шахматному полю, расположенному на журнальном столике, расставляются фигуры. Как на минном поле — шаг вправо-влево и проигрыш. Фредди и Сергиевский были заперты в другой комнате на предтурнирном состязании. Проверить друг друга, раскусить секретные ходы, придумать «удар под дых» для противка. Перед встречей с Сергиевским я озадачила Фредди списком важных моментов, на которые стоит обратить внимание, но знала прекрасно — он всё забудет. Я разбудила его утром с перегаром, который рассказал мне о буйной ночи в таверне Мерано, а ссадина на подбородке подтвердила мои догадки. На сборы у нас было 10 минут, в течение которых я пыталась рассказать Фредди об опасных моментах, но он цедил минералку через трубочку и всем видом твердил мне: «Крошка, я сам всё знаю». Что же, умываю руки. Посмотрим на его находчивость. Нас, секундантов, вежливо попросили задержаться в холле и развлечь себя чем-нибудь помимо обсуждений своих подопечных. В холле было только широкое окно и журнальный столик с шахматными фигурами. Выбор, как вы понимаете, не разгуляешься. Но всё же между тет-а-тет с Молоковым в шахматы и разглядыванием итальянцев в широких шляпах за окном — я выбрала второе. Но это занятие быстро вводит тебя в состояние куриной слепоты, и уже через 10 минут поиска чего-то интересного за окном — мне наскучило. Можно, конечно, попроситься в дамскую комнату и совершить прогулку по зданию, но тогда за мной увяжется стойкий оловянный солдатик в виде охранника, который не сводил с нас глаз. Я отворачиваюсь от большого окна, за которым расплескались улочки Мерано с равнодушными ко всему итальянцами. Вот бы быть как они. Живут по принципу «остановись, мгновенье, ты прекрасно». Расслабленные, загорелые, вечно улыбающиеся. Перевожу взгляд на Молокова. У него от итальянцев только одно — улыбка. Да и та ехидная, как пасть акулы. Всем своим видом он так и показывает: «Садись напротив и я тебя порву». Но ещё посмотрим, кто кого. — Партию в шахматы? — Беззаботно предлагает он. — Клянусь, за первенство играть не будем. Оставим это нашим подопечным. Молоков кивает на дверь, за которой идет тренировка. И переводит выжидательный взгляд на меня. — Господин Молоков, играть с вами за первество — это какая-то шутка. Обойдёмся, скажем… — Желанием? — Продолжает за меня Молоков. Я ухмыляюсь. Серьезные и надменные шахматы никак не вяжутся у меня с игрой на желания. В шахматы только за первенство или… За первенство, но с таким видом, будто для тебя это ничего не значит. Но раз мы превращаем всё происходящее в шутку, то почему бы и нет. Я пожимаю плечами и снисходительно киваю. — Не боитесь проиграть? — Спрашиваю, садясь на кожаный пуфик напротив Молокова. От него пахнет табаком, и этот запах говорит мне о моём желании закурить. Неужели я волнуюсь? — Что вы, Флоренс. Я с детства ничего не боюсь. 32 белых и 32 чёрных рвутся в бой. Мои солдаты действуют по изобретенной мной в университете тактике — обходят одного, второго… Удар! Ставлю решительный мат. Увы, но Молоков уже не отвертится от этого удара. И кто ещё думает, что шахматы — это не спорт? — Поздравляю вас, Флоренс. Я вижу мат и, увы, ничего не могу с этим поделать. — Молоков переводит взгляд на меня, и я вижу в его глазах всё ту же ухмылку. Он не расстроился. И даже обрадовался, потому что смог вывести меня на эмоции. — Знаете, это было очень легко. — Равнодушно пожимаю плечами, вновь расставляя шахматы в правильном порядке на доске. — Тогда надеюсь, что исполнение вашего желания тоже будет для меня легким. Загадывайте, я жду. — Молоков подходит к окну и закуривает. У меня же в голове возникает мысль поставить ему щелбан за проигрыш, а лучше — звонкую пощёчину. — Вы знаете, у меня нет желаний. — Я отбрасываю с плеч рыжие волосы и чувствую, как их кончики пробегаются вальсом по лопаткам. Закуриваю сигарету и слушаю тишину. Молоков молчит, молчу я, из-за двери не слышно ни звука. Возможно, Фредди уже убил Сергиевского и сейчас довольно поправляет свой серый костюм, смахивая последние следы преступления. Но пока в комнате тихо — давайте помолчим. — Мне кажется, что у каждого человека есть желания. Разве нет? Выиграть турнир вы не хотите? — Молоков хочет меня прочитать, пробежаться по струнам, что-то выведать и записать в свою книжку, чтобы вечером поделиться с Сергиевским. — Господин Молоков, в турнире играет Фредерик, а не я. Как видите, я уже сыграла свою партию. Не раскроюсь. Не дам этому человеку читать то, что на душе, которая полна желаниями и тайнами. Никто не знает, как я завидую беззаботности и забывчивости Фредди. Никто не знает, как бы и я хотела так умело забывать, где болит. Болит нестерпимо и приходит по ночам во снах. Вот он — мой отец. Стоит с чемоданом на пороге, прощается с матерью, обещает, что скоро вернется. Я — маленькая шестилетняя девчонка — стою в проходе и стараюсь не замечать слез матери, потому что знаю, что заплачу сама. А мне нельзя плакать — папа всегда говорил перед сном, что нужно быть сильной — это главное оружие в этом мире. И вот я выросла, стала сильной, но никакая сила не помогла мне достичь своего заветного желания — найти отца. И когда передо мной стоит самодовольный русский Молоков и старается залезть мне в душу, я вспоминаю, что мой отец, возможно, погиб в СССР, и желание отвесить пощечину становится всё сильнее. Поэтому, да, у меня есть желание, но сможет ли его исполнить Молоков? — Знаете, когда мы только зашли в этот холл, мой взгляд сразу упал на эти шахматы. — Говорит Молоков, не поворачиваясь ко мне. — Оказалось, что им уже больше 200 лет. Кстати, родом они из России. Это подарок императора Павла Папе Римскому в честь заключения союза. Они коллекционные и очень ценные. А наш охранник шепнул мне, что они действительно исполняют желания всех, кто сыграет выигрышную партию. Александр поворачивается ко мне, и протягивает руку в указательном жесте, беззвучно говоря мне: «Сделай это». — Поэтому, загадайте желание, Флоренс. Можете даже его не озвучивать. И я загадываю. Найти отца, оказаться там, где он… Пусть в России, пусть в снегах и среди матрешек, пусть забывшего обо мне и семье. Но главное — найти.

***

Вспышка света, яркий солнечный луч, пелена перед глазами. Я как будто во сне переношусь в другую реальность. Вы когда-нибудь пытались рассмотреть под микроскопом смену реальности в своём сне? У вас не получится. Так и у меня — не получилось понять, что происходит. Но вот я стою посередине дороги, вымощенной грубым камнем. Вокруг меня ходят люди в старой грязной одежде, подвязанные поясами, шапками набекрень. Какого чёрта? Где я оказалась? Вокруг грязь и разруха. Ветхие домишки перекликаются с высокими особняками, у которых просят милостыню нищие. Вижу зашуганную девчушку лет 13, которая торгует яблоками. Она смотрит на меня глазами-блюдцами и всячески показывает, что сейчас закричит. Да, малышка, я тебя понимаю. Я тоже сейчас закричу от страха. Но вместо этого я делаю решительные шаги в её сторону и останавливаюсь возле прилавка. — Простите, вы можете мне объяснить, что происходит? — Кто ты? Ты из этих, да? Из заграничных? — Лепечет девушка, испуганно пятясь назад. — Я из Америки. Меня зовут Флоренс. — Америкаа… — Задумчиво протягивает девочка. Видно, что в географии она не сильна. — Какие у вас отвратительные платья. Надеюсь, нам такую моду не завезут. Я ошалело смотрю на неё. Да как она смеет ругать мой костюм, купленный на миланской неделе моды? — Ладно. Опустим эти модные вопросы. Что это за страна? — Спрашиваю я, осторожно прячась за прилавок, чувствуя, как ко мне начинают присматриваться прохожие. — Ты что, белены объелась? Это же Российская империя! Российская империя. Кажется я попала по адресу. Неужели Молоков не обманул и эти чёртовы шахматы действительно исполняют желания? Только почему здесь так грязно и бедно? Что это за дурацкие парики и повозки с конями? Не думала, что СССР так отстаёт в развитии. — Где у вас сидят заключенные? — Спрашиваю резко и нервно. Боюсь, что у меня слишком мало времени, чтобы найти отца. — Там, где им и место. В Петропавловской крепости. — Девочка показывает на крепость над которым громоздится высокий сияющий шпиль. Кивнув на прощание своей случайной собеседнице, я бросаюсь в пучину неизвестности. На набережной толпятся люди, каждый из них снабжает меня вопросительным взглядом. Самые смелые даже тычут пальцами, обсуждая за спиной. Флоренс, не обращай внимания. Сейчас у тебя одна цель. Наконец, я уговариваю одного русского перевезти меня на другой берег к крепости. Интересно, какой срок действия у этих шахмат? Сколько у меня есть времени? И точно ли я попала по адресу? Лодка подплывает к нужному берегу, я выхожу на каменную поверхность старого моста и иду к воротам крепости. Сейчас мне предстоит узнать ответы на эти вопросы.