Злодеяния

Умирать больно. Если кто и испытал это на собственном опыте, так это Гектор. Первый и последний год тура с Эрнесто стал образцом того, что такое смерть. Постоянно больной, измученный и страдающий, Гектор думал, что прекрасно знает, что значит умереть. Он помнил, как лежал в неудобной постели, сжимая живот от боли и думая, когда же кончится эта агония. Он вспомнил, как Эрнесто покачал головой на его якобы плохое здоровье. — У тебя слабое телосложение, Гектор. Осторожнее нужно быть с тем, что ешь, — сказал Эрнесто, ставя стакан воды и тарелочку супа на тумбочку. — Вот, попробуй это. Одного запаха супа было достаточно, чтобы Гектора стошнило. Его желудок никогда не знал покоя. Он ничего не мог удержать. Эрнесто уложил своего несчастного автора песен обратно в постель. — Мне больно видеть тебя таким, Гектор, — сказал Эрнесто, натягивая простыни на дрожащее тело Гектора. — Ты не представляешь, как. — С-спасибо, амиго. — Гектор неудержимо трясся. Он попытался устроиться поудобнее, но кровать была все равно что сделана из камней. Его тело жаждало комфорта. Его тело пребывало в состоянии хаоса, и самое маленькое облегчение, которое мог найти Гектор, это мысли о семье. Он думал о пении Имельды и ее грациозном танце, когда она кружилась вокруг него. Гектор думал о своей маленькой девочке, своей Коко, которая любила сидеть у него на коленях, пока он играл. Гектор всхлипнул и задумался, может ли тоска по дому превратиться в настоящую болезнь. — Эрнесто, думаю, я совершил ошибку, — вздохнул Гектор. — Мне не следовало покидать Санта-Сесилию. Эрнесто сел на кровать и положил руку на лоб Гектора. — А я думаю, что лихорадка затуманивает твой разум. Гектор слабо оттолкнул руку Эрнесто. — Я скучаю по Имельде и Коко. — Им и без тебя хорошо, — заверил его Эрнесто. — Имельда — сильная женщина. Она сможет о себе позаботиться. — Но Коко, — простонал Гектор от боли. — Моя девочка… — Она ребенок. Сам подумай, дружище. Сколько ранних воспоминаний остаются у детей? Твое отсутствие исчезнет из ее памяти. А папа её скоро вернётся. Гектор никогда не вернулся. Неделю спустя, когда Эрнесто провожал его до поезда, в животе Гектора расцвела невероятная боль. Она была быстрой и разрушительной. Она подкосила его в одночасье. Зрение Гектора затуманилось, а дыхание стало прерывистым. Казалось, что время остановилось, когда его поглотила боль. Гектор упал. Его последние мысли были о семье, которую он покинул. Умирать было больно, но умирать во второй раз, испытывая Окончательную Смерть, было намного хуже. Боль, которую он чувствовал на этот раз, когда его жизнь угасала, была не мучительной продолжительной болью от того, что его тело накачали ядом, а скорее болью от потери семьи, с которой он только-только воссоединился. После стольких лет Имельда узнала, что он хотел вернуться домой, и тот маленький мальчик, которым он так гордился на конкурсе, оказался его праправнуком. Не Эрнесто, а его! Он был горд. Мигеля ждало блестящее будущее. Золотой свет поглощал тело Гектора. Его кости стучал, и Гектор почувствовал, как Окончательная Смерть обволакивает его. Словно невидимая угроза, Окончательная Смерть пробиралась сквозь его ребра, между трещинами и переломами в костях, в череп и обратно. — Дедушка Гектор! — крикнул Мигель. — Фотография! Я пытался… Его фотография утонула в воде внизу. Уже не было времени и её забрать, и вернуть Мигеля в Долину Живых. С его и Имельды благословения они отправили Мигеля, все еще протестующего и умоляющего, домой, где ему и место. Мигель преуспеет как музыкант, Гектор был в этом уверен. У него были навыки и талант, и он знал, что семья ему дороже всех на свете. Когда еще одна дрожь золота сотрясла его слабое тело, Гектор пожалел, что вообще покинул Санта-Сесилию. Лучше бы он остался со своей семьей. Гектор посмотрел на Имельду. У неё в глазах стояли слёзы. Он всегда ненавидел, когда она грустила. Его сердце болело за нее. Он хотел сказать ей миллион вещей, но был слишком слаб, чтобы сделать это. Он хотел, чтобы она знала, что он любит ее и что он любит Коко и что он думал о них каждый день при жизни и никогда не переставал пытаться увидеться с ними после смерти. Если бы ему дали вечность, Гектору и тогда не хватило бы времени, чтобы заявить, как сильно он любит женщину, которая воспламенила его сердце, и дочь, которая дала ему повод никогда не переставать пытаться пересечь тот дурацкий цветочный мост. Имельда крепко обняла его. Ей не пришлось ничего говорить. Нежное прикосновение и поцелуй в лоб — все, что нужно было Гектору, чтобы понять, что Имельда любит его. Вот бы был какой-нибудь способ ответить взаимностью на ее любовь. Но поскольку его тело неуклонно исчезало, у него не было возможности это сделать. Его сила ушла. Он не мог подняться или удержать ее так, как она держала его. Имельде пришлось поднять его руку, когда они отправили Мигеля обратно. Гектор тоже не мог говорить. Окончательная Смерть забрала у него голос. Все, что мог сделать Гектор, когда Окончательная Смерть ускользала от него все больше и больше, — это не сводить глаз с Имельды, любви всей его жизни. Это было немного, но смотреть ей в глаза, просто видеть ее было достаточно, чтобы удержать его. Однако Долина Мертвых была построена на воспоминаниях, и любви Имельды было недостаточно, чтобы удержать его. С дрожащим дыханием Гектор Ривера закрыл глаза. Его тело поддалось Окончательной Смерти. В ярком мерцающем золотом свете солнца Гектор умер. Мучительные крики Имельды не были похожи ни на что из того, что когда-либо слышали в Долине Мертвых. На глазах у тысяч обитателей загробного мира произошло искупление отца, мужа и прапрадеда, а Имельда Ривера во второй раз стала вдовой. Никто никогда не знал, куда отправлялись забытые души. Гектор, который видел, как многие из его друзей исчезли в великом запредельн, тоже не имел ни малейшего представления. Но вот он, стоит в огромном бесконечном пространстве всепоглощающей тьмы. Не зная, что делать, он начал идти. Что-то в его костях подсказывало ему, что нужно идти, и он шел, пока не услышал песню. Она была тихой и грустной, но знакомой. Сквозь темноту он услышал знакомые слова колыбельной своей дочери. Его сердце хотело следовать за песней. Он уже столько лет не слышал, как её правильно поют, но его разум хотел продолжать перемещаться сквозь бесконечную ночь. «Здесь для нас ничего не осталось, — убеждал его разум, — двигайся дальше.» «Только после песни, — умоляло его сердце, — я хочу послушать, как её правильно играют.» Гектор остался в темноте, слушая песню, которая была исковеркана и раздута до неузнаваемости, и зная, что, наконец, после стольких лет неправильного использования было воздано должное. Готово, его разум был удовлетворён, пора идти. — Нет, — покачал головой Гектор. Он не был уверен, что это его разум думал эти мысли, но Гектор решил, что не хочет идти дальше. Он развернулся и пошел назад. Гектор не знал, куда он идет, но вернуться казалось ему правильным. Если при жизни Гектор не смог вернуться к своей семье, то смог в смерти.