И драконы боятся шипов, что розы таят

Отрывисто прозвучала команда бригадного генерала О’Хары. Я смотрел, как знамена, тихо шелестя, опускаются одно за другим и не мог поверить. У нас были все шансы. Еще какие-то два месяца назад разведка принесла данные, что Джордж Вашингтон устал от войны и всерьез намерен пойти на перемирие, чтобы сохранить себе хоть что-то! И вот… Одно провальное решение Корнуоллиса идти в Йорктаун и ждать там подкрепления перечеркнуло все то, что достигалось в течение нескольких лет. Рошамбо и де Грасс отреагировали мгновенно. Нас отрезали с берегов, с севера, с запада и с юга. Корнуоллис принял решение стоять до последнего, рассчитывая, что подкрепление все-таки прибудет и нас оттуда вытащат. Кто-нибудь. Когда-нибудь. Может быть. До последнего мы и стояли. С троекратным преимуществом французов этого момента ждать долго не пришлось. Уильям Дж. Тавингтон, «На острие сабли. Воспоминания и размышления, гл. 15. «Йорктаун», издание 1795 г

. — Выжившие есть? — Только сестра хозяйки, сэр. Сара. Сам подполковник Авери, его жена, дочь, кухарка — все мертвы. Вот рапорт главы городского ополчения. Генерал-майор Тавингтон медленно подошел к столу и взял в руку сколотые листы с донесениями, задумчиво изучая строчки. — Грабёж… Ну что, в общем ожидаемое дело, если быть таким хлебосольным и не держать язык за зубами, сколько денег получил и куда собираешься потратить. Четвертый час утра — странное время для грабежа. Преступников схватили? — Да, сэр, их было двое. Перед повешением оба утверждали, что искали именно деньги и никого другого с ними не было, но… — Но? — Через три дня было совершено схожее нападение на дом майора Уилкинса уже здесь, в Ливерпуле. Сам он на Ямайке сейчас, дома была его жена и свекор. Убийца представился работником дома милосердия, а те его и впустили. Родители Уилкинса сразу же после его отбытия поселились у сына в доме, как бы чего не вышло — сами понимаете, молодая красивая сноха, без мужниного пригляда, любит танцы, наряды развлечения. Вероятно, свекор и сам к ней стал проявлять отнюдь не родственный интерес, дело обычное. Леди Дженна, думаю, была не в восторге от сего надзора, но он ее и спас. Старик Морис, прослуживший всю жизнь на флоте, не растерялся и скрутил налетчика, обезоружил, и это на седьмом десятке, а у того ведь были кинжал и пистолет!.. — Да уж, — нахмурился Тавингтон, перелистывая страницы. — За год это уже второе нападение. — Так точно, сэр. Второе. Но Уилкинс с констеблями не успокоился, они тут же послали гонца к МакЛеоду. С покушения на которого все это, собственно, и началось. -Эти якобы ограбления — маскировка для убийств по другим мотивам, — поднял голову Уильям. — Так точно, сэр, — кивнул помощник. — Сами посмотрите. Раз или два в год, осенью, кто-то нападает на дома офицеров, участвовавших в каролинских боях. Вернее, не кто-то — одного из этих фанатиков узнала леди МакЛеод, она ведь родилась и выросла в Северной Каролине, это был приятель ее юности. Не сразу узнала, конечно, выглядел тот разбойник так, что краше в гроб кладут, но этот идиот ей сам представился. И она вспомнила давнего знакомца. Парень, по ее описанию, всегда был с душком, в обоих смыслах, вместе со старшим сыном Бенджамина Мартина наводил ужас на каролинских девушек и вдов. — Капрал Габриэль Мартин? — вспомнил Тавингтон. — Да, сэр, тот самый, который ранил вас и собирался оскальпировать, а может и чего похуже, но прыгнул на вашу саблю, как… — Давайте вернемся к теме, лейтенант. Итак, о пострадавших. Эйден Уилкинс у меня не служил. Говоря это, Тавингтон уже подозревал, однако, что услышит в ответ. — Вот именно, сэр. Эйден Гордон Уилкинс не служил, он моряк. А майор Джеймс Уилкинс, лоялист, который присоединился к нам в Южной Каролине — да. — То есть, вы считаете… — Да, сэр. Именно он должен был стать следующим звеном. Злоумышленники, напавшие на дом его однофамильца, просто ошиблись, перепутав его с вашим офицером, который участвовал во всех каролинских операциях. Каждый раз пойманные утверждали, что действовали в одиночку, но в это слабо верится. Они не отрицают своего участия, а дальнейшее их мало беспокоит: они сделали то, за чем прибыли. Полковник МакЛеод уверен, их финальная цель… — Я. — Боюсь, что так, сэр. Уильям Тавингтон улыбнулся уголком рта. Он столько раз оказывался главной мишенью, что почти заскучал в затянувшейся передышке. То, что свои и чужие нередко менялись ролями, его не слишком волновало. Он давно утратил иллюзию насчет подобных градаций. До конца века не было и не будет в Штатах имени страшнее Тавингтона. Огненно-кровавым сполохом прокатилось оно по континенту от Атлантического побережья до Луизианы, оглашая города истошными криками фермеров: «Спасайтесь! Мясник близко!» …Выстрел разорвался грохотом, казалось, в самом мозгу. Глаза заволокло пеленой, мир сжался до размеров шарика и ускользнул. Придавленный к земле убитой лошадью и оглушенный Тавингтон не сразу понял, что жив и даже не ранен. Шум боя, выстрелы вдруг затихли и он словно провалился в темноту. — Мясника мне! — тишину прорезал бешеный рёв Жана Вильнёва.- Pourquoi diable êtes-vous debout comme des idiots! Живым или мертвым! Тут же, как сквозь лопнувший пузырь, стали доноситься конское ржание, отрывистые команды МакЛеода, Над самым ухом раздался топот. Смерть под копытами обезумевших коней — явно не то, о чем он мечтал, но лошади неожиданно замедлили шаг и остановились. МакЛеод, видимо решив, что командир убит, приказал солдатам окружить его и обнажить сабли. Боевые возгласы потонули в мучительном предсмертном стоне, лязге стали и тошнотворном запахе крови — кое-кто из повстанцев дерзнул прорваться сквозь ощетинившихся сталью Зеленых Драгун. За какие-то пару минут отряд ополченцев сократился вдвое, выжившие бросились врассыпную. — Вперед! — рявкнул МакЛеод. — Сэр! — Уильям поморщился от вопля у него над ухом и поднял голову, окончательно приходя в себя. — Сэр, полковник Тавингтон жив! — Говномесы! Обезьяны! Трусливое дерьмо! — орал Вильнев. — Какого государства вы себе хотите, если сами ни черта не умеете!.. Бойцы его боготворили и шли за ним в огонь и в воду. Вот только желанной победы это не принесло. Англичан приветствовали освобожденные города, к ним присоединялись редкие добровольцы и…ничего не происходило. Большинство лоялистов, пожав руку освободителям, расходилась по домам. Тактика Корнуоллиса, некогда принесшая богатые плоды, здесь оказалась бессмысленной. И это понимали все, кроме самого командующего. Весь гнев свой он обрушивал на голову командующего Британским легионом — то за излишнюю инициативу, то за слишком усердное следование приказам. Даже похвала в его устах заставляла насторожиться. — Полковник Тавингтон… Как всегда, впереди всех. Как всегда, слишком рветесь за славой. За славой? Это было что-то новенькое. — За победой, милорд, — ответил Уильям. — В следующий раз будете ждать моего приказа прежде чем что-то предпринимать. Капитан Бордон в растерянности глянул на полковника Зеленых драгун. Он своими ушами слышал, как Корнуоллис поручил Тавингтону вести бой. А теперь вот оказалось, что надо было ждать! — Кажется, полковник Тавингтон предпочитает выполнять свои собственные приказы…ик… — раздался знакомый голос и из-за спины Корнуоллиса, чуть покачнувшись, выступил Чарльз О’Хара, недавно вступивший в должность бригадного генерала. Он в честь победы уже с утра тяпнул какой-то бормотухи, выдаваемой Корнуоллисом за дорогое шампанское, намеренно выделял свой ирландский акцент в словах и пучил глаза, считая, что так будет выглядеть внушительнее и экспрессивнее, а речь не покажется смазанной. — Население дало вам весьма красноречивое прозвище, — продолжил Корнуоллис, почесывая бархатистые ушки борзых, преданно сидевших у его ног. — Мясник. Да, генерал О’Хара? Тот что-то невнятно пробормотал и повернулся к Бордону и Тавингтону спиной, наливая себе еще один бокал. Уильям скривился. Широкоскулое лицо Бордона слегка покраснело, но осталось невозмутимым. — Мы завтра это обсудим, — закончил Корнуоллис и отвернулся от Зеленого Дракона, давая понять, что отчет закончен и его ждут более приятные дела. — Мои поздравления, господа, — чуть дрогнувшей рукой он поднял бокал, едва не расплескав его. Ни слова не говоря, Тавингтон и Бордон вышли из шатра. Солнце уже разливало щедрые лучи над каролинскими полями, в воздухе пахло свежей травой и нагретой землей. Чарльз Корнуоллис — величественный, грузный, с добрыми, внимательными голубыми глазами и благообразным лицом— вызывал безграничное доверие и расположение, как добрый, строгий но всегда понимающий дядюшка, которому хочется вывалить душу до дна. Но бригадный генерал О 'Хара еще в день знакомства с Тавингтоном как бы невзначай предупредил его, что делать этого не стоит. Корнуоллис обладал невероятной памятью, был хитрым и коварным, — Я пообещал назвать Его Величеству имена всех виновных — я их назову! — пригрозил он, когда над Йорктауном взвился белый флаг. Чье имя генерал собирался назвать первым, было понятно и ребенку. Командующий Британским легионом стал единственным офицером, которому не нашлось места на устроенном американским генералом Линкольном пиру победителей. Многие отказались идти туда сами, возмущенные решением Корнуоллиса. В родной Великобритании их встречали как героев. Корнуоллис вскоре после возвращения созвал заседание, на котором крепко пропесочил весь высший состав, в основном изрыгая потоки брани в адрес бывшего командующего британскими войсками Уильяма Хау и трусливого бездаря Бергойна. О Тавингтоне он будто бы забыл, но командир Британского легиона кожей чувствовал угрозу. Тем, впрочем, было совершенно все равно. Лишенный всех должностей Бергойн, казалось, вообще не слышал недовольных, он смотрел отсутствующим взглядом в стену и мыслями был где-то очень далеко. Уильям Хау, скрестив руки на груди, молча уставился в лицо Корнуоллису. Он не собирался оправдываться перед честолюбивым выскочкой, у которого в уплывшем из-под носа губернаторстве были виноваты все, кроме него самого. Лицо бывшего командующего было совершенно невозмутимо и серьезно, а в глазах скакали такие черти, что Корнуоллис от бешенства чуть из кожи вон не лез. Бояться Хау было уже нечего — после выдворения с американских полей в родную Британию на его защиту слетелись чины всех мастей во главе с самим военным министром и суд завершился ничем. — Аплодировать не стану, — заговорил он, когда Корнуоллис, наконец, выдохся, — слишком душно. Воюй вы, как было предписано, а не как вам нравится, все было бы иначе. Это вы, а не я, сваляли дурака, размазав армию по Гилфорд-Кортхаусу и скуля на весь мир, поползли в Йорктаун зализывать раны. И вы еще возмущаетесь, почему генерал Клинтон не бросил все и не побежал вас выковыривать из этого тупика, куда вы сами себя заперли. Ответ прост, главнокомандующий отнесся к времени и своим ресурсам куда более ответственно, чем вы к своим, Корнуоллис Окровавленный! Я бы спросил, по какому назначению вы использовали карты, но не стану. Это слишком очевидно по субстанции, в коей вы по уши вымазались, сэр! Окончание фразы потонуло в диком гвалте, Зеленый дракон с трудом сохранял серьезное выражение лица. Генри Клинтону, с трудом прятавшему ехидную улыбку, кое-как удалось успокоить повскакавших со своих мест офицеров и не довести дело до потасовки. Сразу после заседания Тавингтона попросил задержаться недавно вернувшийся из нью-йоркского плена и повышенный до генерал-лейтенанта Чарльз О’Хара. Отношения с ним у Зелёного Дракона за годы войны складывались по-разному, но, как ни странно, заметно потеплели после разгрома у Коупенса, где Уильям потерял чуть не всю конницу и сам чудом уцелел. Тавингтону грозило снятие со всех постов, но многие офицеры, в том числе О’Хара вступились за него, справедливо полагая, что лучшего кандидата в командующие Британским легионом не было и нет . Корнуоллис согласился, но более не доверял Тавингтону командовать операциями в одиночку и не прислушивался к его мнению. Вместе вошли они в кабинет генерала. Корнуоллис стоял, отвернувшись к окну и не сразу обернулся, заслышав стук двери. — Благодарю за пунктуальность, джентльмены, — ровным голосом произнес он. — Полковник Тавингтон, как ваше самочувствие? — Прекрасно, сэр, — отозвался командир Зеленых Драгун. — Помните, в Каролинах вы неоднократно заговаривали со мной о некой скромной награде, которая вам якобы полагалась, — ну так вот, кажется, ваш час пробил. Награда вас ждет и, возможно, отнюдь не скромная. — Весьма польщен, милорд. Корнуоллис невозмутимо продолжал: — Да, думаю, Главный военный трибунал вас не обидит. У министра Джермейна, упокой Господь его душу, уже ничего не спросить, а вот милорд Карлайл, ознакомившись с моими отчетами, подал ходатайство. Дело взял под личный контроль Его Величество Георг. Так что радуйтесь: уж на сей раз Хумай мимо вас не пролетит. — Понял, сэр. О’Хара кашлянул. — Милорд, — начал было он, но тут в кабинет постучал адъютант. — Срочное. От его высочества, сэр, — пояснил он, подавая генерал-лейтенанту большой конверт с красной печатью. — Господин О’Хара, я верю, что содержание послания куда увлекательнее, чем наша беседа, — без тени гнева, даже с легкой грустью продолжил Корнуоллис, морщась от громкого шороха бумаги, — но я все же попрошу еще немного вашего внимания. Тем более, что никто из воевавших и окончивших войну, как джентльмены, не пожелали сидеть за одним столом, да что там — дышать одним воздухом с полковником Тавингтоном. Кроме вас! — жестко добавил он. — Сэр, — брови О’Хары дрогнули, прорезая острой складкой белый и гладкий, будто мраморный, лоб. — На уведомлении о вручении распишитесь, пожалуйста, сэр, — снова встрял адъютант. — И вот здесь, в листе… Простите, сэр, гонец ждет, — виновато добавил он. — Сейчас… Милорд, — заговорил генерал-лейтенант, выпроводив, наконец, визитера, — если ваши слова означают, что и мое ведение боев было недостойно джентльмена, то, боюсь, я тоже буду настаивать на коллегиальном разбирательстве, — окончание фразы щелкнуло, как взводимый курок пистолета. — Ну-ну, не горячитесь, — Корнуоллис спокойно выдержал взгляд заместителя и продолжал с прежней будничной сухостью, словно обсуждал вопрос о нехватке сапог для кавалеристов. — Вы отлично знаете, на каком счету вы стоите у меня и Его Величества. Другое дело полковник Тавингтон, о котором мы сейчас и говорим. И которому одного вашего заступничества уже через пять дней, боюсь, окажется явно недостаточно. Часы на стене размеренно отбили шесть. — Вы поняли меня, Тавингтон? — Понял, милорд. — Вашу шпагу. Не отрывая взгляда от глаз Корнуоллиса, Уильям, не торопясь, взял свою городскую шпагу вместе с ножнами и, сломав ее о колено, кинул обломки командующему под ноги. Тонкие губы его осветила знакомая язвительная улыбка, хищные синие глаза смотрели холодно и выжидающе. — Милорд, — Чарльз О’Хара заметил, как рука генерала потянулась к колокольчику и показал только что распечатанное письмо, — здесь требование от Его Высочества принца Уэльского. Он не находит оснований для взятия полковника Тавингтона под стражу и предлагает оставить его на свободе до суда под письменное обязательство. — Хорошо, — Корнуоллис ни на миг не потерял своего учительского спокойствия и даже не взглянул в сторону О’Хары. -Это в общем-то ничего не меняет. В таком случае, полковник, используйте эти пять дней на поиски хорошего защитника, сведущего в военном праве. Гражданские на моей памяти не всегда справлялись с такой задачей. Одно дело, если бы речь шла просто о невыполнении приказа вышестоящих офицеров, но у вас… Он цокнул языком и сокрушенно покачал головой. Затем продолжил: — Я не горю желанием пополнить ряды зрителей возле вашего эшафота. — Чарльз Корнуоллис, только что не облизываясь, сел к столу и быстро написал что-то на листке бумаги. — Это адрес приемной Десмонда Абрахамса, он занимается такими делами. Не оттягивайте визит к нему. — Благодарю вас. Ну спасибо, старая колода, за заботу. Имя Десмонда Абрахамса ничего не говорило Тавингтону. Скорее всего, очередной корнуоллисовский лизоблюд. Или может не его, а покойного министра по делам колоний, не суть важно. Все одно постарается покрепче затянуть петлю на шее "подзащитного". Из раздумий полковник Зеленых драгун вынырнул только у ворот штаба, прощаясь с вызвавшимся проводить его О’Харой. Быстро отдав честь и кутаясь в теплый плащ, Тавингтон медленно зашагал по улице в сторону дома, не веря до конца, что свободен. Сюрпризы дня на этом не закончились. Уже поднявшись в свои апартаменты, полковник заметил за обшлагом своего мундира сложенный вчетверо тонкий листок. Уильям развернул записку и сразу узнал круглый, мелкий, но четкий почерк О’Хары. Удивление Зеленого дракона было столь велико, что он был готов ущипнуть себя за нос. На листке были выписаны в столбик вопросы суда, на которые по мнению О’Хары следовало отвечать положительно. Рядом — список того, с чем соглашаться категорически не следовало. «Выйдете оправданным, даю слово, — стояла приписка внизу. — К Абрахамсу не ходите, эта пройдоха вас погубит. Завтра к вам явится адвокат, окажите ему подобающий прием — он защищал господина генерала Хау» Неизвестно, каких трудов Чарльзу О’Харе стоило все это проделать, но он сдержал слово. Трибунал не нашел признаков вины и отпустил полковника на все четыре стороны. Освобождение следовало как следует обмыть, но ни вино, ни эль в горло Уильяма не лезли. Он ушел из паба первым и почти до утра бродил по улицам, сам не зная, куда направиться. Далеко за полночь он остановился под вывеской мастерских придворного художника. И, сам от себя того не ожидая, вернулся сюда рано утром, даже примерно не представляя, каким он хотел бы видеть свой потрет и зачем ему это нужно. — Вы за готовым заказом? — произнес сзади мелодичный голос. — А я и не думала, что военные так любуются собой. Уильям обернулся — и тотчас же утонул в синих омутах, в облаке шелка и духов неистовой и пышной Марион Рочестер. Королевы муз, постели и кошелька Принца Уэльского. Тучный лепной купидон задумчиво смотрел на них с барельефа, распахнув куцые крылышки и опустив лук. Он долго ждал свою главную цель — и, наконец, поразил. В самое сердце.