Удача

Впервые я осознала себя спустя пять лет после первого вздоха. Эти года казались чем-то эфемерным, воздушным, туманным. Я словно в полудрёме наблюдала за происходящим, а потом в какой-то момент поняла – это все я. Я пытаюсь нарисовать ярко-желтый солнечный круг на листе, я громко возмущаюсь, когда приходит время обеда, я весело смеюсь из-за красивой женщины. Эти маленькие ладони – мои. Эта женщина – моя мать. Эти воспоминания, переживаемые вновь и вновь – мои. На самом то деле, жизнь у меня была крайне несчастная. Это я поняла сейчас, потому что могу наслаждаться детством сполна и у меня появилось ощущение, что я на своем месте. Тогда я была словно кукла, запихнутая в витрину. Декорации день ото дня меняются, а я – нет. Все такая же пустышка, стоящая за стеклом без возможности на что-то повлиять. В той жизни я жила в неполной, но богатой семье. В основном благодаря моей матери – трудолюбивой и властной женщине. Отец же мой был человеком слишком трусливым, чтобы взять ответственность за ребёнка. За свои неполные двадцать лет жизни я испытывала слишком много презрения, чтобы заинтересоваться тем, как он живёт. Мне было достаточно одной родительницы, которая вполне справлялась с задачей сделать мою жизнь невыносимой. Ей всегда казалось, что она делает лучше для меня, пропадая на работе круглые сутки. Она прекрасно справлялась с обеспечением меня разной деятельностью – я знала французский и испанский, играла на скрипке, рисовала, танцевала балет, лепила из глины, пробовала себя в конном спорте и изучала финансовую грамотность. Чего только не было. Последнее переросло в мою карьеру – матушка считала, что это приведет меня к лучшей жизни, как и её. В общем, у нее получалось все, кроме самого главного – быть хорошей матерью. Такие вещи выходили у неё ужасно, правда, сомневаюсь, что кто сможет ей об этом сказать. Ведь, как ни крути, чтобы родиться заново, сперва нужно умереть. Что я и сделала, пусть не по своей воле. Наверное, пить в тот вечер не стоило. Как и выходить на улицу. У людей есть два способа избавляться от стресса – очень много пить или очень много ходить в никуда. Я решила совместить и поплатилась жизнью – быть сбитой грузовиком весьма...глупая смерть. И до жути банальная. Слава всевышним, в месте, где я родилась, чудес техники не существовало. Глубинка Колумбии – рай для той, кто не собирается реализовывать собственные амбиции. Моя первая мать считала, что это самое главное в жизни. Вторая же матушка считала, что для меня самое главное это вкусно поесть, выспаться и удачно выйти замуж. С последним, конечно, я её разочарую, но в этот раз меня подобное не пугает. И не потому, что родившись во второй раз начинаешь смотреть на жизнь по другому, а потому, что знаю – меня любят не за достижения, а потому что я это я. — Фелисидад, дорогая, скорее ужинать! Где ты? —раздался громкий голос, эхом отразившийся от закоулкам дома. Патриция была хорошей матерью и замечательной женщиной, но излишне нервной. Мне становится не по себе каждый раз, когда она прикладывает руки к груди, даже если я знаю, что она ещё молода и сердечного приступа не случится. Поэтому я стараюсь не волновать её лишний раз – откладываю в сторону мелки и отряхиваю ладошки от цветастой крошки. Мне семь лет, я рисую семью, состоящую из трёх человек, и я, в общем-то, счастлива. — Да, матушка, я уже бегу! Определенно счастлива.

***

Как выяснилось позднее, мое существование было не единственной странностью этого места. Эта самая глубинка Колумбии была не просто поселением, а общиной под названием Энканто. Когда матушка Патриция рассказывала мне перед сном сказки о том, как их народ полвека тому назад пришел сюда, спасаясь от набегов, я и мысли не допускала, что это не сказки. Точнее, я понимала, что часть из этого правда – про жестоких белых людей на лошадях с плюющимся огнем железом в руках, про жажду крови в их глазах, про жертву молодого мужчины и про спасительное образование общины. Но ту часть, что содержала в себе магию и чудесные дары главенствующей над общиной семьи, я успешно считала байкой для маленькой меня. И всегда успевала уснуть до момента, когда матушка начинала вдаваться в подробности, чтобы не заставлять её выдумывать лишний раз что-то, а на следующее утро не сыпала вопросами. Когда отец Меркуцио, владеющий небольшим стадом ослов, попросил Луизу принести потеряшек, я думала, что что-то упустила. Это было не в новинку, учитывая некоторые проблемы с речью: все же, хоть я и учила в прошлой жизни испанский, вспоминать его было сложно. Для ребенка я была чрезвычайно разумна и самостоятельна, но говорить могла только простейшими предложениями. От меня большего не требовали, хваля за каждую попытку в что-то более трудное и не коря за странные построения предложений и незнакомые слова. Видимо, матушка и отец считали, что ребенок их выдумывает, пока я пыталась запомнить, что живу теперь уже в другое время. Но суть не в этом – оказывается, тогда я все услышала правильно. И могла наблюдать как девочка моего возраста спокойно поднимает ослов, держа в руке по несколько животных. Меркуцио долго смеялся с моего выражения лица и ошалевшего взгляда, направленного в спину довольно уходящей девушке. В тот же вечер я вытребовала у матушки полную версию сказки, оказавшейся вовсе не сказкой. В тот же вечер мне многое стало понятно, включая частую смену погоды в этой местности. А я то грешила на тропический климат. Глава нашего поселения, Альма Мадригаль, имела трое детей: ещё более нервную, чем моя матушка, Пеппу, чьи эмоции оказывали влияние на погоду, накликающего беду Бруно (что с ним было не так, я не поняла, но решила уточнить в другой раз) и добродушную Джульетту. У Пеппы и её мужа Феликса, крайне приятного человека, была дочь – Долорес, обладающая феноменальным слухом. Джульетта же имела не только чудесную способность лечить всех выпечкой, но и двух дочерей: Луизу, увиденную мной ранее, и Изабеллу, что вот-вот должна получить свой дар. Про то, как этот самый дар получается я новостей не получила – матушка сказала, что на ближайшем праздновании я всё узнаю сама. Я успокоилась и тем же вечером наблюдала в окно своего дома за обителью Мадригаль. Касита (как выяснилось, дом живой и имеет свое имя) действительно часто заставляла меня сомневаться в собственном разуме. Она шумела на все поселение, стучала ставнями сама по себе и двигала плитами. В общем и целом, я была обескуражена все это время не тем, что здание разумно, а удивлялась громкости этой семьи. Хотя, стоит заметить, у всех здешних жителей была общая черта: громкость и вспыльчивость. Они если говорили, то на всю улицу, если делали что-то, то с размахом, если любили – значит, любили со всей своей страстью. Я на их фоне отличалась флегматичностью и смиренным спокойствием. Один Мариано чего стоял. Этот пока ещё ребенок обещал вырасти похитителем сердец не только из-за впечатляющей уже сейчас внешности, но и из-за своей романтичной натуры. Если обычно о замужестве мечтают девушки, ведомые наставлениями родителей, то здесь было наоборот – Мариано сам мечтал о любящей жене, пятерых детях и страстной любви с детства. От участи попасть под этот шквал меня спасло только то, что мои родители не собирались обговаривать помолвку в таком возрасте и то, что слухи до меня дошли раньше, чем увлеченный ребенок. Мы жили по соседству. — Я не собираюсь выходить за тебя замуж, даже не вздумай! —прямо сходу в нашу первую встречу заявила я, пока растерянный паренёк смотрел на меня взглядом побитого щенка. Меня тронуло, а потому продолжила я уже веселее и не так грозно.— Но готова подумать о роли крёстной твоих будущих детей. Так мы и подружились, игнорируя все причитания взрослых о том, какие мы хорошенькие и как смотримся вместе. В такие моменты Мариано резко сдувался и украдкой смотрел в мою сторону, пока я моментально взбеленивалась. Такое меня раздражало, и вскоре родители перестали подобным заниматься – я могла не разговаривать с ними неделю, пока извинения не будут принесены должным образом. По крайней мере, я могла это себе позволить и быть услышанной. С годами, проведенными здесь, я ощущала себя все свободнее и свободнее: если прошлая Фелиция не могла сказать ничего против слова матери, то настоящая Фелисидад спокойно отстаивала свое мнение. Потому что я наконец смогла осознать, что моя жизнь принадлежит только мне. Однако, в Энканто культ жертв ради семьи чувствовался особенно сильно. Я не могла это игнорировать, живя в эпицентре событий. Мариано был готов взять в жены любую девушку, на которую укажет его мать – чтобы принести семье достаток. Окружающие меня дети вовсю обсуждали то, как помогают родителям, перенимают семейное дело и становятся полезными. От такого меня тошнило, а в особенности – когда я осознавала, что от меня ждут того же. Отец Меркуцио брал меня с собой на работу невероятно часто, показывая, как правильно ухаживать на животными. Матушка Патриция считала своим долгом обучить меня готовке, шитью и умению вести хозяйство. Это было как что-то само собой разумеющееся, но эта ненавязчивость подкупала. Сама того не замечая, я с удовольствием слушала наставления новоиспечённых родителей и думала, что мою родную мать хватил бы удар, узнав, какими "не престижными" вещами я занимаюсь. Тратить время на огород и животных, чтобы прокормить себя, а не бесконечно зарабатывать деньги в погоне за статусом? Я была в восторге. Впрочем, это не уменьшало моей любви к рисованию. Даже напротив – колумбийская глубинка радовала обилием пейзажей, и простое детское увлечение перерастало в родительскую гордость. Те не переставали рассказывать соседям и друзьям о том, что у их дочери талант к живописи. «Не талант, а семь лет художественной школы.» — мрачно поправляла их я, но продолжала с улыбкой показывать свои работы всем желающим. Меня хвалили и мне это нравилось. Я часто тратила вечернее время, просто бесцельно зарисовывая пейзажи, а в особенности – Каситу. Дом семьи Мадригаль стоял на живописном холме, и волей-неволей ты увидишь его, если захочешь выглянуть в окно. Это было бы преступлением ни разу не зарисовать! Таким образом у меня накопилась почти целая стопка, отличающаяся только цветами и ракурсом. Девать их было некуда, ведь навряд ли обычные жители возьмут пейзаж с изображением даже не их дома. Семью Мадригаль же я видела крайне редко. На глаза мне попадались только Луиза и Джульетта, остальные – за редким исключением. Последняя чаще всего приходила на главную площадь, чтобы вылечить неудачливых жителей общины. Она была доброй и понимающей, а потому я, как только стала чуть постарше, почти все время просиживала рядом с ней и тащила с собой Мариано. Тот в основном общался с девочками, пока я, в свою очередь, что-то спрашивала у Джульетты и слушала интересные истории. Здешний фольклор был удивителен, хоть и подавался для детей с присущей мягкостью и отсутствием жестоких подробностей. Но мне все равно было интересно слушать эту милую женщину. От неё я впервые и услышала, что не так с Бруно, который, кажется, был не в почете у половины деревни. Мариано, мой единственный друг, находил его жутким – я же вообще не понимала, что не так с дядькой, пока не услышала о специфике его дара. Мне в мгновение стало все понятно, ведь, как ни крути, суеверные жители интерпретировали предсказания как накликание беды. Я разрывалась между состоянием сочувствия и глубокого интереса. Он мог видеть будущее! Любопытство так сильно овладело мной, что идея не заставила себя ждать – и я начала бродить по улочкам, стараясь понять, кто из проходящих мимо меня людей может оказаться таинственным Бруно. Так или иначе, я полностью оправдывала данное мне имя. На закате одного из таких дней я смогла найти мужчину, отдаленно похожего на то, что мне описывали. Хочется сказать – дети, что не удивительно, приврали. Бруно производил впечатление скорее несчастного побитого щенка, чем злодея, чей смысл жизни – портить ее окружающим. Когда я на него наткнулась, он сидел на каменной гряде близ дома Мадригаль, Каситы, и что-то тихо рассказывал крысенышу на его руке. Из кустов было плохо слышно, потому мной было принято стратегическое решение – выйти из укрытия и наладить контакт. — Hola! Вы тоже любите это место? Видимо, я подошла слишком тихо, потому что мужчина испугался и чуть не выронил зверька. Я в ответ неловко потупилась, пока он, судя по всему, пытался прийти себя и понять, что ему делать со мной. — Девочка? Ох, я...Да, я...Тут неплохо и тихо..Хорошее место, чтобы побыть одному и...Так, ты..Я мешаю? Наверное мне стоит уйти, а то твои родители будут злы, если узнают, что... — Мое имя Фелисидад, и я думаю, что оно действительно приносит мне удачу. Не узнают. Вы Бруно, верно? —я деловито подошла к нервничающему мужчине, который явно думал о том, как сбежать, и села на камешек близ него.— Место правда хорошее, на этот дом неплохой вид. Я прихожу сюда рисовать. — Рисовать? — Да. Вот, взгляните. Бруно явно пожалел, что продолжил разговор, но был слишком рад собеседнице, которая не реагирует на него негативно, чтобы уйти так просто. Он неловко взял один из протянутых мою листов и взглянул на пейзаж. На бумаге была изображена Касита в закатных лучах – если бы он понял голову, то заметил, что этот рисунок точная копия вида. Я расправила складки платья, думая о том, как подойти к сути диалога. — Да, действительно красиво. —Бруно поднял взгляд на свой дом и вновь на рисунок.— И очень похоже. Для твоего возраста..У тебя явно талант. — Нет, это не талант, я просто очень много старалась. Все же, вы и ваша семья единственные, кто обладают явными дарами. Все, что имеем мы – лишь упорный труд. Все сказанное мной было произнесено без негатива, словно я говорила о погоде, но Бруно явно почувствовал себя неловко и не знал куда себя деть. Я в то же мгновение поняла, что именно сказала, и что это могло восприняться по другому. Пожалела. Решила исправить ситуацию своей детской непосредственностью. — Но это правда очень круто! Ваша семья классная, дядя Бруно. Он отчётливо вздрогнул, услышав это обращение из моих уст и замахал руками. — Ээ, не стоит! Не стоит, просто..просто Бруно, вот и все. И да, ты..А, не важно. —мужчина махнул рукой и сел рядом со мной на камень, возвращая мне рисунок.— Все, кроме меня. Бруно приносит лишь одни несчастья. Мне стало жаль его ещё больше, ведь взрослый человек, выливающий свои переживания на ребенка – явный показатель, что все совсем плохо. Пусть никто и не знал, что я уже его ровесница, со стороны это выглядело иначе. Я решительно фыркнула, всем своим видом показывая свое отношение к его последним словам. — Глупость. Почему никто не винит мотыгу за плохой урожай? — Эээ — Вот именно! Потому что это глупо. Вы предсказываете судьбу, а не творите её, потому что этого никто не в силах сделать. Бруно замолчал, смотря на меня внимательно и с проблеском надежды. Видимо, для ребенка я говорила слишком сложные вещи, раз до других жителей подобное не доходило. — Это их проблемы, что они не могут пораскинуть мозгами. —авторитетно заявила я, отвечая на невысказаный вопрос.— Вы явно ни в чем не виноваты. Хотите проверим? — Девочка, мне кажется... — Фелисидад. — А? М, да.. Фелисидад...Мне кажется, что лучше этого не делать.... — Тогда я куплю у вас предсказание! Я быстро вскочила на ноги и протянула мужчине листок с пейзажем, который давала ему посмотреть до этого. Бруно посмотрел на меня обескураженно, но листочек взял, ещё не до конца понимая, что я имею ввиду. — Вы мне предсказание, а я вам – рисунок! Или два. Сколько хотите. Но в обмен предсказание. Всего-то одно!

***

Предсказание я так и не получила. Видимо, Бруно уже успел разочароваться в жизни и перестал выдавать предсказания всем желающим, опаскясь реакции. Но мне удалось всунуть ему в руки один рисунок – с обещанием, что когда мы встретимся, я отдам ему второй, а он мне предскажет будущее. После мы поговорили о каких-то несущественных делах, вроде любимых вещей или о том, как красиво за пределами деревни. На прощание он похлопал меня по голове, и я почитала вылазку успешной. Как выяснилось по приходу домой – ждать встречи оставалось недолго. Матушка Патриция, расчесывая мои длинные темные волосы перед сном, принесла радостную весть о том, что семья Мадригаль скоро устроит празднование. Изабелла, вторая дочь Джульетты, должна была получить свой дар. Малышка была младше меня на три-четыре года, и я её ещё ни разу не видела. В любом случае я наконец-то могла узнать о том, как подобное происходит. Что нужно сделать, чтобы получить магию? У других тоже может получится или это только привилегия Мадригаль? Меня распирало от любопытства. В день церемонии матушка надела на меня красивое платье. Ну, куда более праздничное, чем то, что я носила обычно. Мне нравилось смотреть на свое отражение, но долго делать это я не могла – отец и матушка потянули меня в Каситу. Дом действительно впечатлил меня. Он был громким, вездесущим и весёлым, если такие слова можно применить к зданию. Касита одаривала дружелюбием каждого входящего, как и члены семьи. Повсюду царило предвкушение празднества и магии. Я даже пожалела, что из своих вечных атрибутов взяла только стопку рисунков – ни бумаги, ни мелки, чтобы зарисовать это. Только то, что я могу обменять на предсказание у Бруно. Семья Мадригаль очевидно волновалась, но волнение это было радостное – они принимали поздравления и, судя по всему, делали ставки между собой о том, что же за дар получит Изабелла. Девочку я не видела, ведь, кажется, это было что-то вроде ритуала: избранницу магии могли увидеть только лишь в момент получения дара. Все остальное на праздновании. Я же предвкушала открытие завесы будущего. Как и все клиенты гадалок и провидцев, я понятия не имела, что меня ждёт. Не знала о том, что с этой девочкой, – Изабеллой Мадригаль, – моя судьба будет крепко сплетена. Что в моей комнате появится ещё одна стопка – отдельная под портреты и цветы. И что ждёт меня в предсказании от Бруно. Не знала, но была уверена в собственной решимости. Потому что я – удача. В этой жизни у меня нет права на сожаления и уступки. В любом случае я буду счастлива.