Удача

В тот вечер мне все же удалось утащить с собой предсказание. Бруно долго мешкался и избегал меня, прячась за спинами людей, которые были явно против этого. Все же обычно жители избегают его, а не ищут встречи. Но это было в первую очередь невежливо к цветочной девочке – так я теперь называла Изабеллу, вовсю веселившуюся со своим даром. Да, она получила настоящий поцелуй феи цветов в лоб, из-за чего теперь малышку постоянно сопровождали лепестки роз. Кажется, вместе с даром не идёт инструкция, как его контролировать... Меня поражало только одно – почему именно розы? Это были те самые цветы, которые я терпеть не могла. Не только из-за аллергии на пыльцу в прошлой жизни, но и из-за некоего "стандарта". Если тебе нравится девушка – обязательно дари ей розы. Белые. Потому что красные это вульгарно, а розовые – банально. Я ненавидела и розы, и белый цвет, а потому нежные лепестки вызывали у меня только раздражение. То ли кактусы и суккуленты! У меня раньше их было много, считай, отдушина от постоянной пытки цифрами и щелканья клавиш под ухом. Я вновь порадовалась, что в этом мире не существовало банков, а система оплаты была примитивна. Чем проще – тем лучше. Но вернёмся к насущным проблемам прошлого – после поздравления Изабеллы, красивой, но обречённой на судьбу тепличного цветка девочки, я отправилась на поиски мужчины. Он выглядел особенно несчастно, когда я его нашла. Это было нетрудно. Достаточно было найти угол, который все избегали и догнать его за пределами комнаты. — Ты обещал предсказание! — Я надеялся, что ты уже забыла про это... Я одарила его снисходительным взглядом. Самое большое несчастье, которое приносило мое положение – все вокруг считали меня ребенком. Стоит сказать, что я действительно им была, но выслушивать от своего почти что ровесника увиливания быстро надоедало. Все вокруг считали, что ребенка проще отвлечь. Они крупно ошибались. — Я никогда не забываю о сделках, —торжественно произнесла я и всунула ему в руки кипу с рисунками. Бруно, к моему изумлению, от резкого движения даже не дернулся и спокойно принял листы, не уронив их. Видимо, смирился.— Выбери второй рисунок. Если хочешь, я что-нибудь ещё нарисую. Бруно устало вздохнул, и я поняла, что он сейчас начнет предупреждать обо всех проблемах, которых принесет знание будущего. Я приняла эту новость спокойно, даже с некоторой печалью – все же, будь судьба человека передо мной более лёгкой, ему бы не приходилось страдать от чувства вины за то, что он контролировать не мог. — Понимаешь, девочка... — Фелисидад. — А? Да, Фелисидад, ээ прости. Ты должна понимать, что будущее может оказаться...Не совсем хорошим, —после этих слов он воровато огляделся, проступал по дверному косяку и кинул щепотку соли за плечо. Я ошалело посмотрела на него, чувствуя смесь восторга и уныния. Абсурдность этого человека была прямо пропорциональна его несчастью.— Тьфу-тьфу-тьфу! Я приношу несчастья, понимаешь? И ты тоже будешь несчастна! Что, если я накликаю тебе что-то нехорошее? Ты ещё совсем дитя, и... — Значит, если я увижу проблему, то сделаю все, чтобы её решить. Если не смогу, то не буду волноваться. —философски заметила я. С момента своего второго рождения это стало моим девизом. Проблем я не хотела, но ещё больше не хотела из-за них переживать.— Если я буду знать, что меня ожидает, то просто поступлю по другому. — Это работает совсем не так! Ты не понимаешь, несчастья всегда... — Ты можешь предсказать судьбу, но выбор – нет.¹ Бруно, перебитый мною, замолчал. Кажется, я немного заставила его задуматься о жизненных принципах. Было видно, что он искренне хотел поверить словам маленькой девочки, так по-глупому поддерживающей отщепенца не только общины, но и собственной семьи. Он смотрел на меня с надеждой, и я стойко выдержала этот взгляд. Так же молча мужчина взял стопку листов в руки и просмотрел их. Рисунки были почти все однотипные, изображали Каситу в разное время суток, и лишь изредка встречались иные пейзажи. Бруно остановился на одном из изображений родного дома, с какой-то меланхолией проведя рукой по нарисованному зданию. На подушечках его пальцев осталась пастельная крошка. — Мне нужно пространство и песок. Мой взгляд остановился на нем, и я ждала, пока он продолжил. Бруно, судя по всему, где-то гадал до этого, поэтому быть проблемой это не должно. — Ну так веди. И мы пошли. В тот момент я поняла, что ненавижу лестницы. Комната Бруно была пугающе пустынна и суха. Здесь чувствовалось, с каким отчаянием мужчина возвращался в неё, и почему на его лице были отчётливо видны темные круги. Я бы тоже предпочитала не спать вообще, чем проводить ночь в одиночестве посреди огромного помещения. Апогеем пустоты атмосферы стала огромная винтовая лестница из камня и песка. Создавалось ощущение, что мы преступники, осуждённые за страшное преступление против жизни, и теперь медленно плетемся в сторону приговора, а наши грехи тянут вниз сильнее с каждой ступенькой. Никакой силы притяжения – только отчаяние и песок в лёгких. Я уже знала, что именно будет приходить мне в кошмарах. Моя прошлая жизнь была похожа на эту комнату. Такая же пустая и бессмысленно тяжёлая. Лишь крысы метались туда-сюда и спасали атмосферу. Они были подтверждением того, что этот бесконечный лабиринт реален, а не очередная фантасмагория. Вскоре, пройдя множество таких же пустых помещений, мы оказались в ещё одной огромной комнате. Здесь их было действительно много, но эта отличалась обилием песка и какими-никакими следами жизни. — Я понимаю, тут не очень уютно и... — Касита должна давать вам комнаты, подходящие дару, а не вам самим? —резко произнесла я, заставив Бруно оторваться от махинаций с песком. Он как-то его формировал, а я не лезла, усевшись в центр комнаты в позу лотоса. Мое новое платье стало грязным, но это было последним, что меня волновало.— Мне кажется, все привыкли считать, что ваш дар – центр вашей личности. Но это глупо и ты тому подтверждение. Догадка оформилась в моей голове слишком стремительно, чтобы я осознала, что стоит быть более тактичной и более ребенком. Бруно слушал молча, казалось, замерев в ожидании моего вердикта. — Эта комната создана для твоего дара, а не для тебя. Какая глупость. Почему ты её не поменяешь? — Эм, ну...Ха-ха...Как бы тебе сказать... —мужчина отчётливо замялся, горько усмехнулся и вернулся к своему делу.— Это невозможно. — Но почему? Вы же... — Считается, что комнаты должны подходить нам идеально. Меня все устраивает! Тут много места для крыс и предсказаний, а ещё много песка. Без песка хорошее предсказание не сделать. — Но ты ведь не состоишь из одного только предсказания. Ты человек, а не сосуд для дара. Почему комнаты... Я не договорила, замолчав. Резко все стало понятно, а невысказанный ответ Бруно повис в воздухе натянутой струной. «Спроси это у моей матери» — слышалось мне, и я отступила. Когда ты живёшь не для себя, ты понимаешь это, но кажется, что сделать ничего невозможно. Я понимала это как никто другая и решила оставить разговор на потом. — Что с предсказанием? —неловко произнесла я. Бруно так же уныло сел рядом со мной, но былая скованность пропала. Почему-то создалось впечатление, что стена из тайн рухнула, хотя мы сидели в одном пустом пространстве и в полной тишине. — Наблюдай. И я увидела. Это было похоже и совершенно отличалось от моих ожиданий одновременно. Песчаный вихрь заставил сначала испугаться, а потом удивлённо вздохнуть, не заметив, что я вдыхаю ещё и песок. Мы с Бруно наблюдали, как зелёные всполохи рождали мое будущее. Я очень много рисовала. Я сидела за своим столом, уже повзрослевшая, с длинными темными кудрями и оформившимся девичьим станом. Я положила готовый рисунок в стопку к другим, а листов было по настоящему много. Очевидно, я рисовала очень часто и на протяжении многих лет. Но что? Мне не удалось разглядеть что-то в нем, кроме цветов и фигуры девушки. Я ссорилась с пожилой женщиной. Я была по настоящему зла, что случалось со мной не часто. Обычно я спокойна и не даю волю эмоциям, но тут я была похожа на хищную кошку, сцепившейся с собакой, которая была вдвое больше меня. Я убежала, а позади меня взрывался фейерверк из листов бумаги. Это был не побег, а защита, потому что от трусости я успела избавиться переходом за грань. Когда умираешь люди перестают пугать. Я плакала. Наверное, впервые за долгое осознание себя живой во второй раз. Я была слишком спокойным и флегматичным ребенком, но здесь – были отчётливо видны мои слезы, мое тело, сжавшееся в один трясущийся комок, и слышны рыдания. Видения были без звука, если не считать движений песка, но казалось, что рыдания были осязаемы. Я нервно сглотнула, ведь надеялась, что в этой жизни больше не заплачу. Я сидела рядом с Мариано. Он что-то воодушевленно говорил мне, окрылённый чувствами, а я улыбалась. Но я знала – улыбка натянута специально, а на деле я была в расстроенных чувствах. Но это не мешало мне радоваться за друга. Я почувствовала смятение. Я не любила фальш, а особенно – когда лгу сама. Долорес мне что-то говорила. Она была похожа на встревоженную канарейку. Мы шептались за углом, словно воровки или преступницы, замышляющие чужую трагедию. Мгновение – и она утягивает меня куда-то в сторону, потому что нас кто-то прервал. Кто – не понятно, видения кончились быстро. Слишком быстро. — Я почти что ничего не понял, кроме твоей ссоры с моей матерью. Но почему? — Я тоже, Бруно. Я тоже.

***

Возвращались мы в тишине, так же молча разошлись и спрятались в толпе. Это было глупо, но Бруно посчитал, что никто не будет рад видеть его присутствие рядом с маленькой девочкой. Я считала иначе, но все равно нашла обеспокоенных родителей прежде, чем те увидели нас. — Фелисидад! Я уже забеспокоилась...Ох, пресвятая дева Мария! Что с твоим платьем? Я деловито отряхнула платье и прокрутилась вокруг своей оси, делая вид, что мне весело. Голова гудела. — Я танцевала! Матушка, потанцуешь со мной? Тут так здорово! — Вот я тебе и говорил, что переживать не о чем! Наша малышка уже совсем взрослая и умная, чтобы потеряться так просто. —отец задорно хохотнул, потрепал меня по голове и ушел к своим друзьям с явным облегчением. Он тоже волновался. Я смущённо извинилась перед матушкой и утащила её в толпу людей, чтобы выполнить свое обещание и потанцевать с ней. Мне стоило провести остаток праздника вместе с ними, чтобы это не вызвало вопросов. Но я сама и не была против. Все же, меня искренне любили. В груди потеплело. Это именно то, что мне нужно было в данный момент – поддержка, шум и танцы. Думать о том, что в предсказании было всего два нейтральных видения, не хотелось. Все остальное сплошные несчастья, и, видимо, Бруно тоже это взволновало – до конца праздника я его так и не увидела.

***

На самом то деле Изабелла была неплохой девушкой. С момента её дня рождения прошло около полугода, и она активно скакала по городу, распространяя цветочный аромат. Мы с Мариано частенько бегали к центру города, но на этот раз ради того, чтобы понаблюдать за феерией букетов. Изабелла украшала все, то чего могла дотянуться, а к концу дня я уже привыкла вытаскивать из своих волос лепестки роз. Я не любила эти цветы, но девочка так сильно радовалась тому, что приносила пользу, и я не могла высказать что-либо против. Мариано так же был в восторге, но слегка по иным причинам. Вероятно, его романтические порывы наконец смогли найти достойного противника: Изабелла была хороша собой даже ещё будучи ребенком, а так же постоянно стремилась к идеалу. Это слегка меня напрягало, стоило пообщаться нам ближе. Её черта перфекционистки волновала и Джульетту, мать самой цветочной феи. Мы с ней только вздыхали, наблюдая за стремлениями Изабеллы и бегающим за ней Мариано. Но никому не было известно, как в конце-концов его вздохи задалбливали меня. Рано или поздно, как бы я не дорожила другом, я сбегала. Благо, Мариано следил за моим присутствием не слишком сильно и побег каждый раз удавался фееричным. Я умела быть незаметной тогда, когда хочу, и докучливой, если оно того стоило. Последнее относилось непосредственно к Бруно. Мужчину я так же успешно записала в колонку "друзья", несмотря на то, что внешне у нас разница была едва ли не в сорок лет, а сам он избегал меня при любой удобной возможности. Это меня не трогало, ведь найти его, как оказалось позднее, было не так уж и сложно. Тем более при поддержке Джульетты и, если повезёт, Долорес. Золотые девушки, с которыми было приятно вести разговор. Бруно прятался однообразно, а мест в Энканто было не так уж и много. Я могла его найти в любое время, если он не отсиживался в Касите. Но, зная его отношения с семьёй, что постоянно вводило меня в уныние, я точно могла знать, что он если и прячется, то где-то среди домов или раскидистых деревьев ближайшего леса. Я приходила, садилась рядом, и начинала болтать, параллельно рисуя. Первое время он действительно пытался откреститься, но в конце концов смирился и с моей навязчивостью, и со своим желанием иметь хотя бы одну подругу. Даже если ей пока восемь лет. Главное не возраст – главное общение! А общались мы почти на равных. Если Мариано и Долорес были буквально детьми, и вели себя соответствующе, а все мои ментальные ровесники не ставили меня ни во что, то Бруно был удачным исключением. Он слушал, не задавая вопросов о моей разумности, и так же говорил, не беспокоясь о фильтрации речи для ребенка. Мы были довольны, а чего-то ещё и не было нужно. Однако меня всё ещё крайне смущали его настроения, которые с каждой неделей становились все хуже. Если в Энканто была гроза, то было нетрудно догадаться, что он опять ссорился с Пеппой. Поиск причинно-следственных связей каждый день заставлял мой мозг работать не на шутку. Здесь, чтобы поддерживать своих друзей, мне приходилось брать во внимание каждую мелочь. Дождь и молнии? Стоит попросить у Джульетты чаю и выпечки, отправить Долорес к своей матери с чашкой травяного настоя, прийти к переулку, ведущему вглубь домов, и прочитать лекцию Бруно о том, что он ни в чем не виноват, а его сестра просто очень нервная. Кто-то из поселения горько рыдает? Стоит опять обратиться к Джульетте, успокоить жертву обстоятельств, выдать свою любимую фразу про взаимосвязь судьбы и выбора, а потом отправиться в лес, чтобы опять убедить Бруно в его невиновности. Стоит ли говорить, что причиной всех разладов становилось отношение людей к гаданиям? Местное население было крайне суеверным, и меня это дико бесило. Потом я, конечно, успокаивалась, но это не мешало мне ярко выражать свое недовольство время от времени. По характеру я была спокойна, что не раз отмечалось моей семьёй. Я зарекомендовала себя как благоразумного ребенка. Но подобная тема всегда резала мою душу ножом, и я не могла перестать ставить себя на место любого из этой семейки, а потом приходить в ярость. Они все так точно повторяли мою жизнь, что становилось дурно. Я была возмущена уже не столько поведением населения, сколько настроениям в семье Мадригаль. Они так сильно продвигали любовь друг другу, что, кажется, совсем забыли про того члена семьи, которому их поддержка также была важна. В первую очередь мой гнев был направлен в сторону их матриарха. Я могла понять Альму, но принять – нет. Она была разочарована "бесполезностью" и отношениям Бруно с жителями, была недовольна, она чего-то боялась и из-за того давила с каждым днём всё сильнее.

какое она вообще имела право?

С чего она взяла, что может возлагать свои надежды на кого-либо? Пусть она ими подотрется! Гнев мой не знал конца. Я делала действительно все возможное, чтобы оградить каждого, с кем могла познакомиться, от этого пагубного влияния чужих ожиданий. Рано или поздно они сломаются, и я не могла просто смотреть. Я не хотела, чтобы кто-то повторил мою судьбу из прошлой жизни. Фелиция могла не вмешиваться, но Фелисидад – нет. — Бруно недавно предсказал мне, что я буду страдать от невзаимной любви. —с тоской произнесла Долорес, сидящая рядом с нами. Это были редкие моменты, когда Мариано не заглядывался на Изабель и посвящал мне свое время как близкой подруге. Как давно к нам присоединилась Долорес я уже не помнила, как и то, зачем она приходит снова и снова – но это было не важно. Она, как бы смешно это не звучало, хорошо умела слушать и была отличной подругой. Но в данный момент девочка выглядела опечаленной, что на детском лице смотрелось скорее мило, нежели грустно. Мариано, привыкший, что тема Бруно и предсказаний вызывает у меня недовольство, поежился. Прежде чем я успела открыть рот и успокоить Долорес, попутно разбивая сомнения относительно её дядюшки, он воодушевленно произнес: — Ну же, не печалься. Я уверен, что такая милая синьора как ты обязательно найдет себе прекрасного мужа. Ты сможешь очаровать любого! —ободряюще произнес он, ловко сменив фокус с острой темы на вечную. Я вздохнула, осознавая, насколько же Мариано может быть слепым в отношении других людей. — Да зачем мне другой... —тихо, на грани шёпота, произнесла Долорес и, казалось, погрустнела ещё сильнее. Мариано стало заметно неловко и я, закатив глаза, отодвинула его от девочки. Он был далеко не глупым мальчишкой, но определенно ничего не смыслил относительно тактичности. От меня, взрослой женщины, скрыть детские чувства было невозможно. Они все были для меня как открытая книга. Я погладила Долорес по плечу. — Ох, милая, не зацикливайся на одном единственном предсказании. То, что нагадал Бруно – лишь фрагмент, этап твоей жизни, а не всё будущее. Когда ты влюбляешься, никогда не знаешь наверняка, взаимны твои чувства или нет. Грусть влюбленности это нормально. Как и сказал Мариано, ты обязательно сможешь добиться того, по кому тоскуешь. Даже если он непробиваемый идиот, ничего не смыслящий в чувствах. Последнее явно было камнем в огород паренька, но он этого не понял, неловко маяча где-то на фоне. Долорес подняла на меня грустные оленьи глаза и как-то даже воодушевилась. На её лице промелькнула робкая улыбка, вызванная моей шуткой только для нас двоих. — Ты правда так думаешь?... — Нет. —плечи Долорес, на которых покоялась моя рука, вздрогнули.— Я это знаю.

***

В конце концов, кто-то же должен иметь в этой деревушке здравый смысл? Я стояла посреди главной площади, то и дело поправляя свое платьице. Да, оно с того самого дня, когда Изабелла получила свой цветочный дар. Матушка Патриция простирала его и подправила узоры, и поэтому оно было как новое, совершенно без следов песка. Лишь небольшая горечь будущего, возложенная на моих плечах что-то говорила о том, что мне уготовано. Все поселение веселилось, пестрело яркими нарядами и танцевало. В центре площади стояло не то пианино, не то рояль. Издалека, сквозь толпу, было сложно определить музыкальный инструмент, но Август, муж Джульетты и отец троих девочек, играл на нем просто прекрасно. Я буквально чувствовала, как тревоги и сомнения отпускают меня. Хотелось танцевать. Я хотела выцепить из толпы кого-то знакомого, но заметить никого не получалось. Семья Мадригаль кружилась где-то в центре, мои родители и Мариано были явно там же, а Долорес, напротив, точно куда-то ушла. С ее даром такие масштабные вещи приносили больше проблем, чем удовольствия. Я легко прошла сквозь танцующих людей, благо, маленькую меня почти никто не замечал. Мой возраст стремился к первому десятку, но люди продолжали относиться ко мне как к дитю. В целом, заботливое отношение импонировало, но всерьез меня никто не воспринимал. Это и удручало, и радовало одновременно. В поле моего зрения наконец попал лучший друг, который то и дело крутился вокруг девочки. Изабелла сегодня была особенно красива – девочка и до этого блистала на фоне остальных, но сегодня она выглядела особенно очаровательно. Думаю, ближе к подростковому возрасту этот прекрасный бутон расцветёт в не менее эффектный цветок. Главное, чтобы она не попала под чужие стандарты. Происходящее внутри семьи Мадригаль все ещё зудело в моей голове. Я отмахнулась от этих мыслей и замерла, с какой-то детской игривостью наблюдая за попытками Мариано пригласить свою "даму сердца" на танец. Мне стало настолько весело, стоило заметить не особо довольное лицо девочки, что я решила вмешаться, цветастой лавиной вклиниваясь в их разговор. — Мариано! Я тебя нашла. Ты не видел Долорес? Наверное, бедняжка куда-то ушла...Я не знаю, веселиться мне или стоит найти её. Он поднял на меня озадаченный взгляд. На фоне Август сыграл резкий аккорд и ускорил темп музыки. Толпа начала походить на шторм. — Фелисити? О, нет, я её не сидел. Может... — Я видела! —выпалила Изабелла и, тут же встрепенувшись, успокоилась.— Кхм, то есть, я могу знать, что она где-то... — Тогда покажешь. Думаю, нам стоит пройти сквозь толпу, верно? Потанцуем? И я утянула её в цветастый водоворот, оставляя Мариано в недовольном одиночестве. Прости, дорогой друг, но радостный смех Изабеллы явно стоил того.

***

Буря грянула так, что мне стало дурно от осознания произошедшего. На самом деле, я ждала чего-то подобного. Было ожидаемо, что рано или поздно недовольства достигнут своего пика, люди перестанут "терпеть", а семья Мадригаль сломается под их натиском. Я слышала противные щепотки каждый день и едва сдерживалась, чтобы не кинуться на людей с криками, что это все ложь, что это неправда, что они лгут и ничего не понимают. Ох, как это было трудно! Злость и страх переплелись в моей груди тугим узлом, который не смог бы расплестись, пока я не увидела бы Долорес или Бруно. Но, как назло, никто из главного семейства в поселение не выходил. Погода царила особенно тревожная, а я уже успела понять, что это не может не быть связано. Поэтому после полудня, когда мне удалось закончить всю работу по дому в рекордные сроки, я накинула на себя плащ от ветра и возможного дождя, взяла перевязанную бечевкой кипу рисунков и направилась к холму. На бумагах была Касита и много-много пейзажей. Я планировала отвести бурю, высказаться, сделать хоть что-то, чтобы мой хороший друг чувствовал себя лучше. Если мне придется отдать свой многолетний труд – то пусть так. Мне не жалко. Тревожная мысль о том, что я опоздала, червем грызла мое нутро. Я гнала её из головы как могла, ускоряя темп, чтобы точно успеть и не слышать городских сплетен. Все твердили только об одном – наконец-то свобода! Только их свобода была для меня самым главным страхом сейчас. Это было болото, и я не хотела, чтобы кто-то помимо меня испытывал подобное. В особенности Бруно. Я остановилась у каменной дорожки и отдышалась. Ветер был холодным, плащ почти не спасал меня, но мне все равно было жарко и душно. Хотелось скинуть с себя весь этот кошмар, начиная от многослойной одежды и заканчивая бременем, стать шаловливым дуновением свободы и улететь вдаль. Я не хотела брать на себя лишнюю ответственность, но просто смотреть не могла. Не должна была. Мой кулак трижды ударил по двери. Касита отозвалась приветливым плиточным эхом. Было что-то не то. Мне открыла Альма. Эта женщина вызывала во мне множество разных чувств, а потому мне было сложно выдержать ее прямой взгляд. Она была похожа на орлицу, статную и величественную, с лёгкой темнотой горечи на лице. Мне стало дурно. — Здравствуйте! —я заставила себя сделать голос как можно более воодушевленным, без нервного предвкушения и страха. Он звучал по-детски звонко, словно я спрашивала не о судьбе своего лучшего друга, а о том, почему трава зелёная.— А Бруно выйдет? Я хотела кое-что ему отдать. Позовите его. Пожалуйста. Я завела руку с рисунками за спину и наивно посмотрела на женщину. Теперь настала очередь Альмы испытывать трудности при зрительном контакте. Мне все ещё хотелось опорожнить желудок. Я видела, как за ее спиной мельтешат члены семейства, как жестикулирует Пеппа и как Джульетта прижимается к Августу, держа в объятьях Мирабель, их младшую дочку. Альма вздохнула: — Бруно не выйдет. — Почему? — Он изгнан. Он больше здесь не живёт. Мне показалось, что где-то громыхнула гроза, но капли так и не упали на меня. Должно быть, это все было в моей голове. Это ведь не правда, верно? — Я...Что? Куда? Почему? —мое негодование и отчаяние можно было осязать. Казалось теперь плотину сорвало совершенно точно, и весь ужас осознания отражался на моем лице.— Куда он пошел? — Я не знаю. —её тон был сухим и безэмоциональный, словно она до сих пор пыталась убедить себя в том, что поступает правильно.— Теперь он может идти куда хочет. Мне стало резко плевать на все то сочувствие, которое я испытывала к этой женщине. Каждый здесь заслуживал уважения и понимания, но последнее, что я хотела делать сейчас – убеждать себя в том, что я не злюсь. Потому что я была в бешенстве. Меня почти что трясло, и лишь крохи здравого смысла держали меня в миллиметре от истерики. Я опоздала. — Что вы...Что вы наделали? —произнесла я сорвавшимся голосом, пытаясь понять, что ей движет.— Куда он пойдет? Что он сделал? В чем он, черт побери, виноват?! — Бруно... — Нет. Не отвечайте. Мне плевать. —я осадила ее так же резко, как эта мысль взорвалась в моей голове. Альма смотрела на меня с искренним недоумением, пытаясь понять, почему маленькая девочка отчитывает ее.— Я хочу...Только одно. Всего лишь. Повисло молчание. Я с остервенением разорвала бечевку, которая скрепляла листы, точно зная, что я об этом ещё ни раз пожалею. — Я не хочу вас слушать. Вы...Как вы... — Девочка, тебе стоит уходить...Бруно... Она резко замолчала, потому что я кинула эту стопку листов ей прямо в лицо. Касита среагировала вовремя, успев оградить главу семьи от этого шквала, но некоторые рисунки успели попасть ей по лицу точно пощёчина. Альма дернулась и, казалось, была готова задохнуться от возмущения. — Он любил Каситу и из всех рисунков всегда брал только ее. Ему были не нужны другие пейзажи. А ещё он любил своих племянниц и выпечку Джульетты. И вас тоже любил. Ему не нужен был никто другой, только лишь ваше чёртово признание. Мне хочется знать только одно. Как вы это допустили? Альма молчала, пока листы трепал ветер и рисунки Каситы разносились по всему дворику. — Какая вы после этого мать? Я захлебнулась своими словами и замолчала, не поверив, что это действительно вырвалось их моего рта. На долю секунды, мне показалось что передо мной стоит не матриарх Энканто, а моя родная мать. Мать из прошлой жизни, такой же хищной птицей бросающей тень на мою жизнь, чьи когти впились сейчас в мое сердце. Я всхлипнула, твердя себе, что раз уж я ребенок, то могу спокойно заплакать. После этого я трусливо сбежала. Мне нужно было что-то придумать.