А потом бывает так

      – Ты не спишь?       Вот странно, с волком сразу получилось, а теперь жуть как неловко. Это как будто продираться сквозь кусты, не осторожно пробираться, а именно напролом – чтоб ветви колыхались и листья шуршали, а сам ты потом был бы весь в царапинах. Неаккуратно. То он эту ужасную женщину превращает в собаку, и не то плохо, что превратил, а то, что сам не желал, что оно случайно вышло; то вон Звёздочку тоже случайно запирает в собачьем теле; то теперь вдруг ворвался к волку. И ещё бы раз так сделал, никого нельзя держать взаперти, только всё-таки это чужой волк. И там, кроме него, есть человек.       Поэтому Турко проснулся, – на миг показалось, что всё это ещё то, первое путешествие, и они с Курво только что свалились с лестницы, и голова кружится, – и зашептал:       – Ты спишь, волк? Нет? Ремус Люпин? Ты спишь?       Как всё-таки жаль, что нет Курво и Морьо. Кано тоже был бы кстати, и Питьо с Тэльво… да ну. Не нужно больше путешествовать вот так, не всей семьёй. И мама!.. Вроде Турко уже взрослый, и с чужими волками говорить совсем не страшно; но иногда как вспомнишь, что мама там опять одна, хотя она и не одна – и сердце как иголкой кольнёт. Дурацкое сравнение, кто же шьёт сердца! И всё-таки.       Он попробовал ещё раз:       – Ты спишь? Прости, что я говорил с твоим волком без тебя.        – Готов извинить, – раздался тихий голос, – и даже ответить на твои вопросы, если и ты ответишь на мои.       – Идёт!       Ну, что он может такого спросить?       – Что это была за магия?       – Наша обычная. Отец тоже в прошлый раз такое сделал.       – Да? С кем?       – С Гарри. А вам какое дело?       – Гарри – оборотень?!       Надо же, он и правда испугался. Как будто бы его волк не чуял других волков.       – Нет, нет конечно! Но это не моя история. Я могу только про свои. И теперь моё время задавать вопрос!       – Что ж, справедливо. Только скажи: как мне тебя называть?       – Я Туркафинвэ. Турко.       – Я Рем, Ремус Люпин. Не называй меня волком, пожалуйста.       – Но ты же он и есть! Точнее, у тебя он есть. Теперь моя очередь задавать вопрос! Где ты его взял? Волка.       – Видишь ли, я его к себе не звал.       – Так отпусти же!       – Не могу. Уйдёт он – уйду и я. А если в дни, когда он на свободе, он всё же на кого-то нападёт…       – Да он не нападёт, если будет не один!..       – Я вижу, способность дослушивать до конца в число твоих добродетелей не входит.       Нет, каков волк! Что волк, что Звёздочка – вот всем бы им поспорить…       – А откуда ты знаешь Звёздочку?       – Это второй вопрос. Сначала я. Откуда вы знаете Гарри?       Ну надо же. Всем есть дело до Гарри и всем всё равно, с кем там он живёт.       – Мы с ним подружились, когда в прошлый раз здесь были.       – Хм, надо же. Альбус ни словом не обмолвился…       Да этот властитель у них тоже. Ни за чем толком не смотрит. На него кошка жаловалась ещё в прошлый раз, не та, которая человек, а та, которую здесь никто не любит. Волка тоже никто не любит.       – Ты собирался спросить, откуда я знаю Сириуса, верно? Что ж, мы дружили.       – И он часть той стаи, да?       Той – это о которой говорил волк. Он, кстати, сейчас будто бы уснул. Турко осторожно мысленно коснулся его холки – едва-едва, невесомо. Это не Хуан. Такой огромный волк. Такой усталый.       – Да, – отозвался Ремус Люпин, хотя вопрос был и не в очередь, – да, Сириус часть той стаи. Мои друзья – Джеймс, Сириус и Питер – научились делаться животными, чтоб в полнолуние я не оставался один.       – Чтоб волк не оставался?       – Для них это было будто бы одно и то же.       – А кошка с вами не ходила?       – Ты о Макгонагалл? О нет, ну что ты. Она бы и не могла. Мы же ведь даже не сообщали о себе.       – Что, если учишься в кого-то превращаться, сразу надо куда-то сообщать?       – Ну разумеется.       Волк спал. Он видел лес, пса и оленя. Можно ли попросить Хуана с ним поиграть? Хуан же должен понять, что этот волк такой не просто так. Конечно, он не любит волков, он и на этого сперва рычал – но ведь потом пришёл помочь. Вот кстати, про «не любит»…       – А почему Звёздочка и сочинитель зелий так кидаются друг на друга?       – А почему вам всем не всё равно?       Волк будто поднял голову. Да спи спокойно, я ничего твоему хозяину не сделаю.       – Да потому что невозможно на них смотреть! Учитель был нормальный, а как Звёздочка превратился…       – А почему он превратился?       – Узнал, что учитель разговаривает с Гарри.       – Могу я спросить, о чём?       – Он всё время расстраивался, что Гарри ходит где попало.       Ремус Люпин вздохнул.       – Помимо того, что я впервые за много лет как будто дышу полной грудью, за что должен сказать тебе спасибо, – помимо этого, я всё ещё не понимаю, что здесь успело произойти. Такое впечатление, будто я пропустил начало.       – Ты и правда пропустил ведь! Если ты… и ты, и Звёздочка дружили с папой Гарри, так? Ну, Звёздочка понятно, его заперли. Но Гарри и тебя не знает. Почему?       Ремус Люпин вздохнул ещё раз. Волк во сне подмёл пол клетки хвостом. Да и клетка как будто бы раздвинулась.       – Что, – спросил Ремус Люпин, – вы и Северуса так расспрашивали?       – Это отец. И Курво. Мы спросили, можно ли дразнить кого-то и говорить, что у него нет матери, когда её и правда нет.       – И что же Северус вам ответил?       – Ничего. Он удивился.       – Поэтому теперь он присматривает за Гарри, верно понимаю?       – Ну да. И всё было хорошо, пока они не встретились со Звёздочкой. Тот ещё как-то так его называл, учителя… дурацким именем, я и запоминать не стал.       – Боюсь, – сказал Ремус Люпин, – боюсь, я как раз помню это прозвище. Ты правильно сделал, что не стал запоминать. Cкажи, случалось ли тебе когда-нибудь остаться совсем одному?       Ну нет уж. Есть отец, есть мама, есть братья, есть Хуан, есть остальная семья, есть… да весь Валинор. А тут как будто бы не только волк был один, но и Ремус Люпин тоже?       – То есть когда к тебе явился этот волк, тебе никто не сказал, что с ним делать? Да?       Ремус Люпин, наверное, был бы счастлив, если бы Турко замолчал. Ну извини уж! Если у вас тут всё настолько непонятно. И за волка теперь он отвечает, пусть и немного.       – Не «явился», – сказал Ремус Люпин, – а «чуть не убил». И я отлично знаю, что и сам в волчьем обличье нападу на кого угодно.       – На Звёздочку ты ведь не нападал?       – Он был собакой! Оборотню нельзя видеть людей, ты понимаешь или нет? Нельзя, никак! Насчёт животных… с ними другой разговор.       Взъерошенный и злой. А волк всё равно спит.       ***       – А помнишь, я тебе рассказывал, как Нельо мне рассказывал, что где-то тут есть комната с чем угодно?       Нолофинвэ поглядел на сына. Тот сиял. Будь его воля, они бы уже изучили замок целиком – от шпилей до подвалов, от шкафов до чердаков. Да, таков Финьо – познакомиться с портретами, с отпечатками душ, с невзрачной грустной кошкой – и всё равно хотеть ещё, ещё, ещё. Может, Феанаро это и имел в виду со своим отплытием – в Амане мало новых лиц. В Амане новое обычно порождаешь ты же сам. Им нужно место. И ладно им самим – их детям нужно место… Нужно к чему-то себя приложить. Увидеть новое. Сделать.       – Помню, – ответил. Они шли по коридору, и встречные портреты через одного махали и подмигивали. – Хочешь её найти? На что она тебе?       – Я хочу просто посмотреть, какая она, когда никто ни о чём не просит. Ну, какая изначально. Какая сама по себе. Когда ты ещё выяснишь характер комнаты? Вот бы спросить, как здесь вообще строят живое. У них же много, – как бы это так назвать?       Таких предметов, у которых есть душа. Та же метла. А тут весь замок живой, а в нём ещё отдельные…       О, Финьо, когда радовался, всегда начинал много говорить. Он говорил и сейчас – а Нолофинвэ вспоминал ущелье и клочья тьмы. Метла ведь их туда и привела. Хотела как лучше? В конце концов, так дома хотя бы будут предупреждены, что Мелькор не раскаялся. А если бы он тайно разводил тварей и дальше…       Финьо касался стен ладонью. Позвать того же Нельо и попросить показать комнату – нет, это не для него, нужно самому найти. Финьо не видел клочьев тьмы – и хорошо. Сам Нолофинвэ никогда в жизни не хотел бы больше это чувствовать – будто сердце заледенело. Будто привычный сквозняк вдруг обернулся льдом. Как будто сердце льдом подёрнулось.       – Отец, ты что?       – Неважно, кое-что вспомнил. Лучше скажи, что произошло с твоей рукой.       – А, это… когда учитель и пёс ссорились, пришлось поймать красную молнию. У них странная магия.       – И почему нужно ловить руками?       – А почему нет? Мало ли в кого попало бы.       Вот, вот об этом Феанаро говорил. Им мало места. Им нужно своё. Уже чужие молнии руками ловят. А пока что Финьо отнял от стены ладонь и сказал:       – Смотри.       И в стене правда прочертилась дверь. И впрямь – вот бы научиться.       ***       Ладно уж, Северус ожидал визитов. Ждал, что придёт этот их старший, или сам отец семейства, и начнётся опять – о, как ты не прав, учитель, что же ты сердишься, учитель, почему ты такой, как есть, о сочинитель зелий… Эти эльдар – теряли ли вообще кого-нибудь или так, теоретизировали? Сперва сверните не на ту тропу в семнадцать, потом подслушайте и выдайте пророчество, да такое, чтоб умерла ваша любимая, а потом повозитесь с её сыном – вот тогда я на вас посмотрю. Как вы светлы и безмятежны, и как вас не волнует школьная вражда.       Но гости не приходили. Не приходил и Поттер – а впрочем, зачем ему? Он снова на коне, о нём заботятся все, кто только может. В конце концов, им с Блэком наверняка найдётся о чём поговорить. А Блэк не ты, Снейп, он не станет хранить чужое прошлое, да и своё тоже. А сколько у него историй про Поттера-старшего! Конечно, младший Поттер и дорогу к тебе скоро забудет. Да и поделом. Кому из вас?..       Когда в дверь постучались, Снейп просматривал учебные планы. Не то чтобы они менялись год от года, и не то чтобы на самих уроках не приходилось перекраивать расписание на ходу лишь потому, что снова кто-то кому-то что-то не то кинул в котёл. Учитывают ли в министерстве фактор взрываемости котлов? Даже в отрыве от Лонгботтома – который, кстати, оказался на что-то ещё способен, если с ним не говорить, а смотреть только украдкой. Учитывают ли в министерстве пары «Слизерин-Гриффиндор»? По ощущениям – нет. И всё равно, перетряхнуть бумаги, вспомнить, что иногда, по чистому стечению обстоятельств, у кого-то выходит что-нибудь приличное – это бодрило. Поттер или не Поттер, Блэк или не Блэк, а первокурсники и в этом году будут замолкать, а прочие – шептаться за спиной. Он до сих пор не понимал, как можно хоть чему-то научить целый класс юных дураков, причём таких, которые сами ничего не хотят делать. Вот он, Снейп, в юности часы и часы проводил над экспериментами. С ним имело бы смысл работать. Может быть, ещё с Лили. А с этими что делать, что?       И тем не менее. Он успел уже отвлечься, и тут-то в дверь постучали. Чуть подождали. Постучали ещё раз.       – О Мерлин, да входите вы уже!       Гости бы начали высказываться ещё из-за двери – но это были не гости. И не Поттер. Это Люпин почему-то вдруг решил, что может вот так запросто являться в чужие покои и стоять на пороге, чуть улыбаясь.       – Извиняюсь, что потревожил.       – Что у вас там ещё успело произойти?       – Не у нас, а у меня лично. Если можно, я бы хотел…       Ну что бы ты хотел, что ты хотел бы? Спросить про Поттера? И без меня поведают. Попросить зелье? Ну и чем расплатишься? Хотя с Альбуса станется сказать что-то вроде: «Ну как же, Северус, вы же теперь коллеги». Ну конечно!       – Я хочу извиниться.       Нет, обычный Люпин. Снова перешёл дорогу – и теперь хватает совести делать вид, что ему жаль. Ну конечно же.       – Твои извинения мне без надобности, Люпин.       – Мне кажется, мы сейчас говорим о разном.       – Вот как?       Нет, я не буду облегчать тебе задачу, что бы ты там ни собирался изречь. Я вон, стопку бумаг перехвачу поудобнее. А Люпин не сдавался:       – Я за тебя ни разу не вступился. Я вёл себя как трус. Мне очень жаль.       Нет, это что ещё такое?       – И долго Дамблдор тебя уговаривал это сказать?       – Альбус тут ни при чём.       – А кто при чём?       – Послушай, Северус. Кто бы меня ни уговаривал и кто бы что мне ни сказал, правда от этого не изменится. Я вёл себя как трус, потому что боялся остаться один. Я понимал, что поступаю плохо. Я знал, каково это, когда на тебя кидаются просто так, ни за что. Я рад был не быть на твоём месте.       – И что ты думаешь – что мы с тобой теперь подружимся?       – Упаси Мерлин. Ты мне ничего не должен, и извинения ты вправе не принять, но выслушать изволь.       Ну, справедливости ради, – всегда есть это «справедливости ради», ну конечно – Северус тоже за ними шпионил. Потом его чуть не убили, но…       – Я за тобой следил.       – Я помню, Северус.       – И сделал всё, чтобы тебя исключили. Как и твоих дружков.       – Я знаю, Северус.       – И не думай, что что-нибудь изменится после твоего внезапного озарения. Запоздавшего лет так на пятнадцать.       – И не думал претендовать на твою дружбу.       Ну да, ну да. Можно подумать, тут толпа желающих. Сонм претендентов, только успевай отсеивать.