Последствия

Это место было удивительно серым. Хоть и мелькали перед глазами белые стены, голубые врачебные перчатки, цветастые таблетки… Оно все еще было серым. Обезличенным. Холодным и недружелюбным. Ньют посмотрел в забавную альтернативу окна – трансляцию с камеры, прикрепленной к внешней стене – и решил, что та рыжая хмарь снаружи явно недружелюбнее. Ну, так уж и быть, он согласен еще посидеть в этой серости. Он очнулся не так давно, всего около месяца назад. Поначалу даже не знал, кто он и где находится, но постоянно посещавшие его врачи рассказали. «Живой мертвец», – говорили они, – «с того света вытащили». «Вспышка глубоко засела в твоей голове. Но я ее вытравила» – самодовольно поясняла особо часто приходившая брюнетка. – «Ты находишься в резервном комплексе ПОРОКа, там, куда не добрались Правая Рука и зараженные. И очень скоро мы тебя выпишем, Ньют, как только удостоверимся, что ты здоров». Уже позже он вспомнил, как зовут эту девушку – Тереза. Она стала ему ангелом-хранителем. Вирус прошелся по всему организму, разрушая жизненно важные системы, и периодически Ньют загибался от боли то во вновь чернеющих венах, то в голове, а то и во всех мышцах разом. И тогда приходила она – с приносящим облегчение шприцом и самой сочувствующей улыбкой в мире. Там, снаружи, песчаная буря. А это значило, что скоро его организм снова взбунтуется, и будет ломить кости, выкручивать суставы и гореть огнем под кожей. Значит, придет она. Ньют с мазохистским наслаждением потянулся, чтобы тело быстрее проснулось. Наконец, ровно в тот момент, когда он пожалел об этом утреннем порыве, появилась Тереза. Ньют привычно дернулся от звука открывшейся двери, впрочем, быстро сморгнув выступившие слезы боли, уселся обратно. Девушка едва заметно улыбнулась, подходя ближе. – Здравствуй, милый, – он ухмыльнулся в ответ, ломано, резко, уже закатывая рукав больничной пижамы и предвкушая скорое избавление. – Мы сегодня не одни. Она кивнула на зеркало гезелла, что занимало всю противоположную стену. У Ньюта помутнело в глазах от прокатывающихся по телу спазмов, но он лишь отстраненно зажмурился и кивнул, не решаясь спорить или скандалить. Подумаешь. – Пришли посмотреть на диковинную зверушку? – проворчал он, только ради приличия. – Ньют, пойми, мы изучаем тебя. Это естественный процесс, – заворковала Тереза. – Ты ведь первый, кого удалось вылечить от Вспышки. Вернее, спасти на столь поздней стадии. Нам нужно знать о тебе все. – И что сегодня? – он понял, что лекарство дадут нескоро, и отодвинулся подальше, усаживаясь между стеной и сбитым в комок одеялом. Почувствовал, как начало стучать в горле бешеное сердце, как поползли от него огоньки в вены и капилляры, как сам он постепенно превращался в сплошную агонию, медленно, по миллиметру, сгорая. Но просить дать препарат немедленно было нельзя, как и проявлять недовольство – тогда Тереза, единственный знакомый человек, островок спокойствия, ангел-хранитель, оставит его. Просто уйдет. – Я хочу проверить твою память, – со вздохом начала та, беря в руки блокнот и откладывая шприц. – Что последнее ты помнишь? – Что по телеку показали песчаную бурю. Еще подумал, какой же мне сегодня предстоит веселый день. – Милый, – Тереза мягко, едва слышно засмеялась, – если ты будешь упрямиться и язвить – я не помогу тебе. Если ты сегодня не настроен на беседу, скажи мне сразу – и я зайду позже. Оставить тебя одного сейчас? Ньюта будто окатило холодной водой. Если он скажет – она и правда уйдет. Та, что помогает ему здесь, приносит покой, а не боль, просто хлопнет дверью и исчезнет. – Нет! – прошептал он в искреннем страхе. – Нет-нет, я… сейчас вспомню. Да, я помню вокзал… Или станцию метро, не знаю. Помню огонь, и жар, и злость… очень много злости… – Очень хорошо, – она застрочила в блокноте, а потом мягко положила ладонь на его колено. – Помнишь кого-нибудь из людей рядом? Не из больницы, тех, что были с тобой тогда. – Нет, – уверенно и четко. – Никого. Какие-то тени, и помню, что хотел всех их убить, они ужасно раздражали. – Замечательно. Что-то после этого помнишь? – Помню… самолет? Вертолет? Не знаю. Ненавижу летать. Помню, что куда-то бежал. С кем-то дрался. Но это скорее мышечная память, я помню действия, а не события. Ньют кивнул на свои руки, что нервически подергивались, сведенные спазмом, а пальцы сжимались, будто вокруг рукояти оружия. От неосторожного движения всю спину прострелило болью, и он всхлипнул, тут же закусывая губы и хмуря брови. Тереза дернула уголком губ – все такой же гордец, кое-что не изменит никакая Вспышка. – Да, милый, прости. Сейчас, – она сняла колпачок с иглы и осторожно ввела ее в голубую вену. – Посмотри, снова нормальный цвет. И боль скоро пройдет. Ньют, бледный как мел, болезненно улыбнулся и жалобно глянул исподлобья. Тереза надавила на поршень, и в кровь полился долгожданный покой. – Ну вот и все. А «спасибо»? – она окликнула уже готовящегося заснуть Ньюта. Тот, собравшись с силами, потянулся к ее губам. Умело скрытое под маской боли, внутри него теплилось недовольство. Да, это не самая приятная часть процедуры, но это – та плата, что принимал ангел-хранитель в обмен на покой. В обмен на обещание прийти снова. Один поцелуй, одно объятие – немного, да и ему не сложно. Он не любил Терезу так, как, ему казалось, должен был любить. Боготворил свою спасительницу, был болезненно к ней привязан, возможно, даже зависим, но… не любил. Однако лучше ей было об этом не знать. И поэтому их губы соприкоснулись. И Ньют действительно готов был говорить искреннее «спасибо» именно так. – О, последний вопрос, милый, – Тереза уже стояла у двери, улыбаясь чуть более солнечно, чем двумя минутами ранее. Ньют с трудом приоткрыл свинцовые веки. – Тебе что-нибудь говорит имя «Томас»? – Нет, – выдохнул, на секунду задумавшись, он. – Ничего. А должно? – Нет, забудь. Ничего важного. Отдыхай. – Тереза… – Я зайду вечером. Спи. И он с блаженной улыбкой провалился в наркотический туман.

***

– Убедился? – в голосе мисс Агнес не было ни следа тех тепла и мягкости, что звучали секунду назад в палате. – Это вы. Сломали его. Он не мог… – Не мог полюбить меня? Брось, Том, я не настолько безнадежна в этом плане, парни еще западают на меня. – Он зависим от тебя и твоих лекарств. – Не утешай себя. Ты ему больше не нужен, Томми. – Прекрати! Не смей называть меня так! Томас, сделав едва ли шаг, тяжело облокотился на стол, придерживая стоящую рядом стойку капельницы. Сил едва хватало на то, чтобы дойти до этой палаты, а уж стоять и смотреть на спектакль было двойной пыткой. – Смирись, Том. И пойдем обратно. Мы ценим, что ты остался и помог нам его спасти, но увы, даже то, что в нем едва ли не половина твоей крови, не гарантирует, что он тебя вспомнит. Томас с отвращением вздохнул, глядя на протянутую ладонь. Он отдал бы все – и вторую половину крови, до капли, свое сердце, и что они там еще хотели взять, мозг? Да что угодно, лишь бы его Ньют, его сокровище, единственный друг… вспомнил. Хотя бы себя. А потом он бы сам помог, напомнил, осторожно и постепенно – и Ньют вспомнил бы его тоже. Тереза требовательно схватила его за руку и не позволила даже обернуться, бросить взгляд на Ньюта. Вывела из комнаты, не давая и шанса услышать тихое, слабое «Томми…», что затерялось в глубине динамиков.