Последствия

Без него было тяжело. Томас никогда, сколько себя помнил, не ощущал нехватки человека в своей жизни, не чувствовал, чтобы по кому-то скучал. Потом его запихнули в железную коробку и, как лабораторную мышь, отправили проходить Лабиринт. Но вместо награды он нашел там смысл жизни. И все последующие круги ада, сквозь боль и испытания, его смысл был рядом с ним, либо же — хотя бы в пределах видимости. Томас его даже на тот свет не отпустил, эгоист. Сейчас его смысл лежал в другом крыле огромного комплекса, прикованный трубками к капельницам и какой-то больной, изломанной любовью — к Терезе. Томасу хотелось, как раньше, ворваться туда, выбив дверь, раскидать охрану, перестрелять спецназ и забрать того, кто ему дорог больше жизни. Вот только если бы он мог хотя бы дойти до палаты... После того, как отдал едва не всю кровь для его спасения, былая форма никак не желала восстанавливаться. Было сложно, больно ходить, появлялась одышка, стоило лишь пройти пару коридоров до кабинета врача (на самом деле это прогресс — раньше и до собственной двери с трудом ковылял). Но Томас честно пытался. — Пусти меня к нему, — он встретил Терезу в коридоре уже ближе к ночи, и не впечатал в стену лишь потому, что ее сопровождали двое автоматчиков. — Серьезно? — она смерила его взглядом, задержавшись на бледных, подрагивающих пальцах и на ходящей ходуном грудной клетке. — Том, иди отдыхать. — Тереза, пожалуйста, — просьба горчит на языке, но она — та самая горькая пилюля. — Мне это нужно. Он все равно меня не помнит, никакой угрозы, а ты сама говорила, что плохое настроение влияет на темпы выздоровления. Тереза со вздохом отошла к скамейке у стены, жестом освободила охрану и хлопнула по сиденью. Томас с облегчением рухнул рядом. — Том, он — не лекарство. Его нельзя принимать курсами и от этого выздоравливать. — Мне очень нужно его видеть. Я не знаю, как это объяснить, просто... черт, твоими словами — дышать не могу, в груди болит и мышцы сводит. — Ты не простудился? — Тереза улыбнулась и потянулась к его лбу, чем вызвала лишь раздраженный вздох. — Ты прекрасно понимаешь, о чем я. — Ну ладно, — улыбка потухла. — Понимаю. Том, ты же видел, как он реагирует на посторонних. Нет большей боли, чем видеть страх в глазах любимого, ты знаешь? А я знаю. Томас скривился, но тут же постарался спрятать эмоции — не стоит провоцировать Терезу. Хотя какая там, к черту, любовь, она его просто привязала к себе насильно и теперь... черт, больно. — Он испугается тебя, Том, — продолжала Тереза. — Накричит и выгонит, будет тебе от этого лучше? Или еще хуже, забьется в угол и будет оттуда скалиться, словно зверь. Думаешь, не было такого? — Тереза... — сглотнуть комок в горле оказалось трудно, но не невозможно. — Неужели ничего нельзя сделать? Мне... мне правда нужно. Пусть так, пусть через стекло — надо. Я не могу жить без Ньюта. — Я подумаю. Он видел в ее глазах, в ту секунду, когда она ушла, что-то между ненавистью и сочувствием. В голове металась мысль, что Терезе не следует знать, насколько он привязан к Ньюту, но он быстро ее отогнал, сосредоточившись на другом. Она не узнает. Никогда. Просто потому что никакими словами не описать, что происходит между ними, никак не охарактеризовать, не измерить. Это что-то много большее, чем любовь.

***

— Пять минут. Но ему и этого много. Под моим присмотром. Без резких движений. Он опасен, прежде всего для себя. Том, ты понял? Томас кивнул, усмехаясь тому, с какой тщательностью его обыскивают. Что, в самом деле думают, что он идет любовь всей жизни убивать? Идиоты. Белая дверь перед ним. Стерильная, непрозрачная, такая манящая, что хотелось не силой ее открыть, а лишь слегка тронуть пальцами. Почему-то источающая холод, хотя Тереза говорила, что в палате специально установлена система обогрева. Может, так ощущался страх? Полотно отъехало в сторону. Если бы не Тереза, зашедшая первой, Томас бросился бы в открывшийся проход так быстро, как только мог. Рефлексы сработали: видишь, что дверь открылась — надо бежать. Забавно, что-то из прошлой жизни все еще сидит глубоко в голове. Но получилось только чинно зайти, и это спокойствие отнюдь не положительно отразилось на решимости — до этого намеренный пробиваться с боем к Ньюту, сейчас он приотстал, не решаясь заглянуть. Но все же увидел. Ньют, не поднимая головы, сидел на кровати. На коленях лежала книжка, тонкая, с пожелтевшими страницами и мелкими буквами. — Ньют, как себя чувствуешь? — мягкий тон Терезы все равно его напугал — Ньют вздрогнул, захлопнул книгу и рывком, одним слитным движением переместился ближе к стене, словно там и сидел. Томас за спиной Терезы усмехнулся — восстанавливается. Уже не тот ослабленный, едва не умирающий парень, каким был недавно. Вернулась прежняя реакция, ловкость... не вернулась только теплота во взгляд карих глаз и золотая искорка, что появлялась там каждый раз, когда они смотрели друг на друга. Томасу тогда казалось, что эта золотинка и не исчезала никогда. Исчезла. А вместе с ней исчезло и доверие. — Нормально, — буркнул Ньют, не сводя взгляда с Томаса. — Не беспокойся, это мой ассистент, — походя сказала Тереза, подготавливая капельницу. — Он не причинит тебе вреда, правда, Томас? Осторожный кивок. На сердце было тяжело и хорошо одновременно — Ньют здесь, Ньют жив и почти здоров. Но как быть с ним таким, хрупким, точно хрустальным? Томас привык, что Ньют всегда был сильным, даже сильнее него самого, всегда был его поддержкой и даже немного — наставником, а сейчас... Вспышка будто поменяла их местами. И с этим Ньютом он снова был не знаком. Ньют тем временем немного потерял бдительность, растерялся, задумался, только губы лихорадочно двигались, произнося тихо, беззвучно — "Томас". Словно отчаянно пытаясь вспомнить. Воспользовавшись моментом, тот схватил спиртовую салфетку и, опередив Терезу, пару раз провел ею по бледной коже Ньюта. Их первое касание. Взгляд глаза в глаза, впервые так близко после нескольких месяцев изоляции. Тереза тут же подскочила, отстранила сильной рукой, а они все так же смотрели друг на друга, неотрывно, не моргая, даже не дыша. Тереза ввела иглу в синюю, здоровую вену, осторожно взяла за руку и поцеловала в щеку. Ньют не ответил, не отвел взгляда от Томаса ни на секунду. Кажется, даже не заметил, как грубо Тереза схватила своего "ассистента" и буквально вытолкала за дверь. --Ты совсем с ума сошел?! — в ее глазах плескалось так много яда и злобы, что Томас поспешил спрятать глупую, счастливую улыбку. — Я кому велела не прикасаться к нему? Ты похерил весь эксперимент! — Тем, что напомнил? — О, ты не напомнил, Томми, — привычное давление на имя, что теперь стало унизительным прозвищем. Привычный оскал в ответ. Привычная усмешка. — Ты его чуть в ступор не вогнал. Это ненормальная реакция, ты его пульс видел? Он зашкаливал! Я даже не представляю, что сейчас будет, ему еще рано переживать такие сильные эмоциональные нагрузки... — Перестань, — вдруг рявкнул Томас. — Перестань делать вид, что переживаешь за него. — Конечно я переживаю за него, Том, очнись! — За эксперимент. За опытный образец А5. Не за Ньюта. — Ты не... Резкий писк сигнализации. Оповещение на планшете Терезы. Томас мельком увидел номер палаты — знакомые три цифры. Его палата. Что-то случилось. — Отведите его обратно, — Тереза махнула охране, но, прежде чем развернуться на каблуках, выплюнула: — Это ты виноват. У Томаса перехватило дыхание.

***

Он сидит здесь четвертую ночь. С трудом, по стеночке пробирается после отбоя в другое крыло, на память вводит пин-код и так же, медленно и осторожно, прокрадывается к нему в палату. Вообще-то к Ньюту сейчас нельзя. Вообще-то, Томасу сейчас положено лежать в полуобморочном состоянии и восстанавливаться после забора крови. Но когда они вообще соблюдали правила. После визита Ньюту действительно стало хуже. Почему-то Вспышка снова вырвалась в организм, наверное, до этого затаившись в особо дальних уголках разума. И сейчас, спровоцировав эмоциональный всплеск, Томас сам ее освободил. И сам же отпугнул, снова едва не умерев от потери крови, которой в спешке взяли слишком много. Но если Тереза думает, что он будет смирно лежать у себя — черта с два. Лучше уж каждую ночь доползать до палаты Ньюта, садиться на пол у его кровати, сплетать пальцы и сидеть до рассвета, слушая дыхание. Это внезапно стало очень важным — постоянно убеждаться, что Ньют дышит. Насильно не давать себе провалиться в сон, вскидывать голову и смотреть — жив или нет? Еще дышит? Бьется под кожей на шее жилка? До этой ночи Ньют был без сознания, и вот так смотреть на него было проще. А потом он открыл глаза. Томас тут же отдернул руку, разрывая контакт, но Ньют потянулся следом. Пришлось снова коснуться, возвращая ушедшее тепло, и изумиться — неосознанное прикосновение превратилось в жест, который они придумали еще в Лабиринте: коснуться пальцев, провести по ладони, слегка сжать запястье. Ньют тогда говорил: "Я тебя держу. Видишь, ты не один". Держал и сейчас. Томас осторожно сжал его руку в ответ, надеясь, что в темноте Ньют не увидит в его глазах шока. — Почему я тебя помню? — внезапно выпалил Ньют, еще сильнее сжимая запястье Томаса. — Кто ты, гривер тебя раздери?! Губы прорезала усмешка. Что-то не меняется. — Ты знал меня, — кажется, впервые со злополучного вокзала Ньют услышал голос Томаса. Под пальцами еще сильнее участился пульс. — Ньют, успокойся, хорошо? — Нет, не хорошо! — одна заполошно произнесенная фраза, и Том готов тут же рассмеяться в голос. Начавший возмущаться Ньют осекся и прищурился. — Ты чего ржешь? — Ньют, ты помнишь Лабиринт? — утвердительный кивок. — Помнишь, ты останавливал одного глупого новичка, который едва не поперся в него перед закрытием? — Ты... — глаза сверкнули узнаванием. — Ты ответил мне так же. — Ну, хоть что-то, — вздох облегчения было трудно скрыть, да он и не особо пытался. — Почему ты здесь? — Томас попробовал подняться, чтобы пересесть на кровать, но пальцы на его запястье сжались, стоило только дернуться, и он остался на месте. — Я помню тебя в лабиринте, в пустыне... но потом тебя не было! — Ты вспомнишь. Дай своему мозгу время, Ньют. По-прежнему заменявший окно экран телевизора слегка посветлел. Рассвет. Пора уходить. Уже совсем скоро они смогут сбежать, осталось только немного восстановиться, а память уже возвращается. Пока же нельзя забывать о безопасности. — Мне пора, — Томас с трудом встал, обрывая касание. Ньют проводил его взглядом, так, словно хотел одновременно оттолкнуть и обнять. — Подожди, — донеслось в спину. От голоса, тихого и сломленного шепота, хотелось сжаться в комок и заплакать. Ньют, его Ньют не должен быть таким. — Пожалуйста, Томми. Я помню тебя. Всю дорогу до палаты на губах Томаса будет гореть фантом поцелуя. Первого в этой новой жизни. А Ньют, перебирая пазлы воспоминаний, впервые задумается, чем отличается поцелуй Терезы, его Ангела, от робкого, невесомого касания губ этого Томаса, и почему от второго ему не хочется отстраниться.