Saudade

— Ох, дорогуша. Что такой Сумеречный охотник, как ты, делает в таком месте? Сам. По. Себе.       Злобное чувство всепоглощающего страха. Выхода не было. Верный признак того, что смерть зовет его. — Я верю, что ты знаком с гораздо большей информацией, Гюхун. О вещах, которые ты совсем не должен знать.       Выхода нет. Ошибка. Он не должен был вмешиваться в это дело. Он собирался встретить свой конец в грязном, тенистом переулке, где рядом с ним никого не было.       Он не хотел умирать в одиночестве. — К сожалению, я не могу остаться и посмотреть на финальное твое представление. Я должен уйти, но мои чудные питомцы позаботятся о тебе ради меня. Прощай, Ким Гюхун. Не думаю, что твои драгоценные ангелы спасут тебя от демонов и на этот раз.       Ты все еще должен бороться. Тебя ждут люди. У тебя слишком много дел. Тебе все еще нужно что-то объяснить. Не позволь этому закончиться.       Пронзительное рычание. Демоны ордой устремляются к нему. Щелчок по горлу. Когти на груди. Его сбили с ног. Спина ударяется об асфальт, а глаза считают цифры над ним. Боль, какой он никогда раньше не испытывал.       Но он все равно отбивался. Он резал все вокруг себя. Он слышал крики демонов, когда они распадались на части. Но их становилось все больше. Зубы впивались в его ногу и рвали ее. Когти волочились по его груди, казалось, что они разрезают его. Царапины и синяки начали покрывать его руки.       Как бы он ни старался, их было слишком много. Сопротивляться больше не было смысла, как бы ему этого ни хотелось. Он почувствовал, как темнота завладела его зрением и чувствами.       Гюхун просто отпустил. — Гюхун, проснись. Чшш, успокойся. Ты в безопасности, я тут, рядом с тобой.       Моргнув глазами и почувствовав, как напряглись мышцы, когда Чан сжал его руки, Гюхун медленно вернулся к реальности, оставив позади осязаемые воспоминания, которые все еще ползали по его коже.       Это был не просто сон, это было воспоминание. Он вспомнил, что с ним произошло, как он едва не погиб от орды демонов, возглавляемой принцем Эдома. — Эй, ты в порядке? — Чан обеспокоенно спросил, отпустив запястья Гюхуна, так как тот больше не сопротивлялся, что могло бы усугубить его травмы, и подняв руку, чтобы провести ею по спутанным черным волосам Сумеречного охотника.       Глубоко вдохнув через нос, Гюхун позволил себе расслабиться, когда тени из кошмара исчезли, и он увидел лишь обеспокоенного альфу, нависшего над ним и пытавшегося успокоить его способом, который оказался очень эффективным в прошлом. — Что тебе снилось? Ты хныкал во сне. — То, что со мной произошло, — Гюхун пробормотал, ничего не прояснив для Чана, так как было слишком много случаев, которые он действительно мог иметь в виду. — В переулке. Я вспоминал, как мне было больно.       С гримасой, которая показалась Гюхуну похожей на то, что Чан почти чувствует причиненную ему боль, альфа устроился рядом с ним, видя, что старший успокоился и не собирается еще больше усугублять свои раны. — Не против рассказать мне? Не в деталях, просто, как минимум, как ты там оказался.       Гюхун и впрямь беспокоился. Ему не хотелось снова вспоминать все это, но он всегда говорил близким людям, что если они о чем-то беспокоятся, то должны поговорить об этом, выложить все начистоту, довериться кому-то, кому они доверяют. Для Гюхуна Чан был тем, кому он полностью доверял, тем более что он оставался с ним всю неделю и после того, как тот уснул, выполнив свое обещание. — Я был в пути на встречу с Сони и Бином. Затем я услышал женский крик о помощи в переулке. Я не мог оставить кого-то в беде, так что пошел проверить.       В том мире, в котором они жили, так думало бы большинство людей. В этом и заключалась работа Гюхуна — помогать нуждающимся, особенно невинным Примитивным, которые не знали, почему на них напал монстр, оставшийся невидимым для их глаз. — Но когда я пришел туда, там был тупик, никого не было в том месте. Совершенно пусто, а потом—       Дрожь, пробежавшая по телу Гюхуна, сотрясала его настолько, что мешала говорить. В голове постоянно мелькали воспоминания о той ночи, которую он предпочел бы забыть, но в то же время в ней было слишком много важных деталей, которые необходимо было запомнить. — Не спеши, — Чан говорил спокойно, проводя большим пальцем по точке пульса на запястье Сумеречного охотника. — Азазель… — Азазель? — озадаченно отозвался волк, не понимая, почему Гюхун вот так просто вбросил имя Высшего демона. — Он был там. Он подошел ко мне сзади, заблокировал путь и заговорил со мной, сказав, что я знаю что-то, что не должен, и что ему приказали убедиться, что я никому не расскажу об этом, и что он не может ослушаться своего хозяина, даже если и хочет. Он знал мое имя, Чанни…       Высшему Демону знать имя человека было ужасно жутко. Знать имя Мага или Фэйри было возможно, ведь именно они владели магией, с помощью которой демоны попадали в их мир из Эдома, открывая порталы и используя свои заклинания, чтобы держать их под контролем и не сеять хаос на земле, но такой Сумеречный охотник, как Гюхун, с которым он никогда прежде не имел дела? Не было никаких причин для этого, разве что кто-то другой сообщил ему имя старшего по какой-то особой причине. — Затем он натравил демонов на меня и я пытался сражаться, но их было слишком много. Я пытался… — Хорошо, всё хорошо, — Чан утешил его натянутой улыбкой, стараясь изо всех сил не показать, как его встревожило это внезапное откровение. — Ты сделал все возможное, Гю, и ты все еще здесь. Ты победил.       И он действительно победил. Он столкнулся с ордой демонов, чей приказ был сделать так, чтобы Гюхун не выжил, но он выжил, возможно, благодаря тем, кто пришел ему на помощь. Он все еще был здесь, живой и невредимый, а раз так, то он сделает все возможное, чтобы разобраться во всей этой истории, в том числе и в том, почему его выделил и напал на него принц Эдома. — Арым была снова тут, когда ты уснул. Я сказал ей, что ты проснулся, и она была весьма шокирована. Думаю, она ожидала, что ты еще какое-то время будешь в отключке, но, видимо, недооценила тебя, — хмыкнул Чан, сказав это шутливым тоном, но совершенно серьезно. — Она сказала, что твои раны сейчас заживают гораздо быстрее, что тебе понадобится всего несколько дней постельного режима, а потом ты сможешь начать понемногу двигаться, но еще какое-то время и тебе будет полегче.       Их ангельская кровь обладала огромным преимуществом — ускоренным заживлением ран, но это не означало, что они вернутся к прежней жизни в одно мгновение. Поверхностные раны омолаживались, но болезненность и скованность избитого тела, к сожалению, оставались на некоторое время. Оставалось надеяться, что он сможет попросить Феликса помочь ему магией, чтобы уменьшить боль, или Минхо — найти какое-нибудь зелье, которое притупило бы боль, о которой он знал. — Не хочешь с кем-нибудь поговорить? Я не сказал им, что ты очнулся, и попросил Арым не делать этого, чтобы все не бросились сюда и не пытались привести тебя в сознание. Думаю, Бин и Феликс стоят на страже снаружи?       Как бы ему ни хотелось отложить все на потом, остаться в своем маленьком мирке с Чаном еще на какое-то время, Гюхун понимал, что необходимо провести определенные беседы. Гюхун должен был поговорить со всеми и извиниться за то, что побеспокоил их и за свое глупое поведение, но был один человек, который в данный момент стоял выше всех. — Мне нужно поговорить с Бином, — решительно прошептал Гюхун и кивнул, когда Чан спросил его, уверен ли он, что готов это сделать. — Ты хочешь, чтобы я остался или…? — Я думаю, мне нужно сделать это одному, просто… не уходи слишком далеко, хорошо?       Он все еще боялся. Боялся, что если выпустит Чана из виду, тот может не вернуться к нему. Гюхун так долго жил без младшего, и ему не хотелось проходить через это снова, тем более когда волк сказал, что хочет дать их дружбе еще один шанс. И хотя он верил в то, что Чан сдержит обещание, его собственная тревога не утихала, а в ушах шептались страшные слова о том, что Чан снова его бросит. — Есть пара дел, которые мне нужно сделать, но я обещаю, что не покину Академию. Если я тебе понадоблюсь, просто позови. Я буду держать ухо востро, — предложил Чан, что, похоже, убедило Гюхуна, который отпустил его руку и медленно кивнул. — Хорошо, я позову его.       Даже когда Чан сделал несколько шагов прочь, Гюхун усилием воли заставил свою руку остаться рядом с собой, хотя ему отчаянно хотелось дотянуться до Оборотня и прижаться к нему, на всякий случай. — Эй, Феликс, ты не против, если я на секунду одолжу Бина? Мне нужно его кое о чем спросить.       Странное чувство ужаса охватило Гюхуна, когда он услышал, как Фэйри произнес «конечно», означающее, что скоро он встретится лицом к лицу с Чанбином. Гюхун не знал, как отреагирует его младший брат, как, впрочем, и Чан, но в первом случае все обошлось. Гюхун надеялся, что и в этом случае все закончится так же. — Что случилось? — Чанбин ответил на зов волка, даже не обратив внимания на Гюхуна, когда тот вошел в комнату, так как был уверен, что Чан сказал бы, если бы с ним было что-то не так. — Кое-кто хочет поговорить с тобой.       Подразумевая, что его присутствие требуется не Чану, Чанбин с полным правом мог предположить, что это другой человек, находящийся в комнате, обратился к нему с просьбой. — Гю? — Привет, Бинни, — ответил Гюхун, и на его глаза навернулись слезы, когда он увидел, как по телу Чанбина пробежало облегчение. — Я оставлю вас. Я буду рядом, Гю, помни, что я сказал, хорошо?       Кивнув на невысказанное обещание альфы, Гюхун отпустил Чана, чтобы тот завершил все необходимые дела. Несмотря на то что он не хотел, чтобы тот уходил, он чувствовал себя в такой же безопасности, когда рядом с ним был Чанбин, и знал, что в мире нет ничего такого, от чего бы младший не защитил его. — Ты так и будешь стоять там? — с тревогой спросил Гюхун, когда Чанбин не сделал ни одного движения в его сторону после того, как Чан вышел из комнаты, тихо щелкнув дверью.       Однако, шатаясь, Чанбин начал продвигаться вперед, и, чем меньше сантиметров становилось между ними, тем краснее становились его щеки, блеск в глазах все усиливался, а дрожь в нижней губе становилась все сильнее, пока он не оказался у постели брата, он тихонько всхлипывал, глотая слезы, и опускался все ниже, пока не спрятал лицо в шее Гюхуна, находя утешение в том, что может снова обнять Гюхуна и получить в ответ успокаивающие объятия. — Боже, я так боялся, что мы тебя потеряли, — икнул Чанбин, его слезы усилились, когда Гюхун с сочувствием стал гладить его по затылку, зная, что именно он, возможно, держал всех вместе, пока его не было дома. — От меня так просто не отделаешься, — усмехнулся Гюхун, но тут же сменил улыбку, услышав, как Чанбин заскулил, прижавшись к его коже. — Прости меня, Бин. Я не хотел, чтобы так получилось.       Никогда за миллион лет Гюхун не подумал бы, что ему придется вести подобный разговор с Чанбином. Отправляясь на патруль, особенно в разгар нападения демонов, он всегда подвергался неизмеримому риску, но считал, что гибель в бою — это то, что случается с другими людьми, что если быть осторожным и подготовленным, то всегда можно выжить, но Гюхун никак не мог предугадать, что произойдет. — Что на самом деле произошло, Гю? Ты должен был пойти встретиться с нами. Почему ты оказался один в том переулке?       Гюхун рассказал Чанбину все подробности, но когда речь зашла об Азазеле, он понял, что сейчас не время раскрывать подробности. — Есть и другая информация, но я хочу рассказать о ней всем, когда мы будем вместе. Многие из вас пока не знают некоторых важных фактов. Дайте мне несколько дней, чтобы мы могли собраться вместе и все обсудить. — А Чан знает? — осведомился Чанбин, хитростью проверяя отношения между ними. — Да, но он в курсе того, чего еще не знаешь ты.       Чанбин был немного раздосадован тем, что его не посвятили во все подробности, но он знал, что Гюхун не станет скрывать от него что-то столь важное, если это не будет абсолютно необходимо, поэтому пока что он признал свое поражение, зная, что, судя по словам старшего, рано или поздно он обо всем узнает. — Кстати, о Чане, у вас, кажется, все в порядке…       Заметив блеск в глазах младшего, Гюхун слегка кашлянул, чтобы скрыть смех, но, похоже, это возымело обратный эффект: Чанбин тут же вскочил, чтобы дать ему попить воды, чтобы побороть начинающийся приступ, о котором он подумал. — Да, мы решили снова стать друзьями. — О? Это замечательно! — воскликнул Чанбин слишком громко и поморщился от громкости собственного голоса, который эхом разнесся по тихому медицинскому кабинету. — Мы решили, что не можем продолжать в том же духе. Ведь он теперь обо всем знает.       Чанбину понадобилось меньше секунды, чтобы понять, на что он намекает: он может оказаться в полной заднице, поскольку рассказал единственному человеку, который должен был оставаться в неведении, о зловещем секрете, который так долго скрывался. — Ты рассказал ему. — Ох, д-да, это так. Я должен был, Гю. Ты попал в беду, и мы не знали, где ты, и не могли связаться с Мином, чтобы отследить тебя, а Чан был упрямым ослом, и единственным способом заставить его помочь было раскрыть все, и я бы сделал это снова, если бы это означало спасти тебя и— — Спасибо, Бинни.       Прошло несколько секунд, прежде чем Чанбин перестал оправдываться за свои действия. — Ты благодаришь меня? — Ага. У тебя хватило смелости сделать то, что я так долго хотел сделать. Ты спас меня, рассказав ему этот секрет. И не только в этом. — Ты просто пытался уберечь всех, сохранив секрет, Гю. — И посмотри, к чему это привело. Честно говоря, Бин, спасибо, что рассказал ему.       Чанбин сказал, что ему уже все равно, что ему пришлось рассказать Чану о тайне Гюхуна, но это было предательством по отношению к брату, ведь он так упорно скрывал это от волка и всех остальных. К счастью, после того, что случилось с Гюхуном, когда он спасся от смерти, казалось, что тот не держит на него зла. — Ну что ж. Полагаю, у нас все в порядке? — Не совсем. Я должен попросить у тебя прощения за то, что попросил тебя хранить мой секрет. Это было несправедливо по отношению к тебе. Я чувствовал невероятное бремя, неся его, и по какой-то причине не мог понять, что, вероятно, то же самое испытываешь и ты. Мне жаль, что я просил тебя об этом, Бинни.       Чанбин ответил Гюхуну лишь натянутой улыбкой, ведь он никак не мог сказать, что эта тайна не тяготила его постоянно. О ней он думал каждую ночь, прежде чем уснуть, о том, что он мог бы сделать, чтобы раскрыть проступки Юнсока или вразумить Гюхуна, не подвергая никого опасности. Это так и не дало никаких результатов, но эта мысль преследовала его каждый раз, когда он видел, как Чан отмахивается от Гюхуна, пытавшегося завязать разговор или как-то сблизиться с ним.       Но теперь все было открыто, это больше не держало его, и Гюхун даже поблагодарил его за то, что он все рассказал. — Ну что, есть что-нибудь примечательное, что я пропустил за последнюю неделю?       С чего должен был начать Чанбин? За последнюю неделю произошло слишком много событий, о которых он должен был рассказать старшему брату. Но за то, что Чанбин так сильно беспокоился за него после этого случая, он собирался погрузить бедного мальчика в информационную яму. — Ликс и его мама сейчас живут в Академии, потому что Королева Благих сошла с ума от того, что Ликс выступил против нее, и заключила его в тюрьму, а мне пришлось отправиться в измерение Фэйри и сразиться на дуэли, чтобы освободить их обоих. Хорошо, что теперь они свободны, но пока им некуда идти, поэтому они живут в гостевых комнатах.       Единственное, что изменилось в лице Гюхуна — это то, что его глаза с каждым словом становились все больше и больше, пока не достигли своего предела. — Я… не ожидал, что ты скажешь что-то подобное. — О, все становится лучше. Судя по всему, Сони и Мин дурачились последние семь месяцев, но где-то на середине их приключения Сони понял, что влюблен в Мина, а Мин, хотя это заняло немного больше времени, понял, что тоже любит Сони, но эти два идиота не понимали этого и бегали кругами, тоскуя друг по другу, но в ту ночь, когда тебя привезли сюда, они наконец признались, теперь они встречаются и с тех пор между ними серьезная любовь-морковь.       У Гюхуна от шока отвисла челюсть: он и представить себе не мог, что Джисон влюбится в Мага или наоборот, и уж тем более, что Минхо в конце концов выберет кого-то, с кем действительно остепенится. — Какого. Хуя? Как мы этого не заметили?! — Я не закончил. Между Минни и Хёнджином произошло кое-какое дерьмо, о котором я не могу рассказать, и, предположительно, Чонин тоже был втянут в это. Что бы там ни было, все выяснилось, и теперь они как три капли воды похожи друг на друга. Чонин и Хёнджин стали хорошими друзьями, что странно, ведь еще неделю назад они готовы были перегрызть друг другу глотки.       Гюхун выглядел так, будто собирался потерять сознание после всех этих откровений. Он сделал столь необходимый глубокий вдох, чтобы попытаться просеять всю эту информацию. — И это все? — Хм, кажется, да? — Чанбин игриво размышлял, постукивая большим пальцем по подбородку, отчаянно пытаясь придумать что-то еще, что можно было бы использовать против него. — Ха… — Вот что бывает, когда спишь целую неделю.       Гюхун смирился с этим, хотя и не то, чтобы он мог не смириться. Все как будто ждали, когда же в их жизни произойдет что-то новое, пока он не окажется в нокдауне. Впрочем, после нападения его отношения улучшились, так что жаловаться не приходилось. Поддавшись на шутку Чанбина, Гюхун поднес руку к сердцу, осторожно положил ее на него и хитро улыбнулся. — Я сделаю все возможное, чтобы этого больше не случилось.

_______________

      Возможно, Чан был не совсем честен, когда сказал Гюхуну, что у него есть несколько дел. Когда Сумеречный охотник был еще без сознания, он уже позаботился обо всем, что требовало его внимания. Воншик ежедневно навещал его с тех пор, как попросил молодого человека взять на себя обязанности лидера, и, по словам Воншика, в доме все шло довольно хорошо. Все справлялись с обязанностями по дому, которые им поручали каждую неделю, и из-за отсутствия альфы все стали еще больше помогать друг другу. Кажется, в доме стало меньше ссор, меньше случаев, когда кто-то из его стаи проявлял агрессию или территориальную привязанность, ведь они не хотели усугублять стресс Чана, зная, почему его не было дома целую неделю. Чонин тоже часто заходил в дом, чтобы забрать вещи для Чана, и, судя по тому, что он ему говорил, дом действительно был цел и невредим.       И все же ему стало не по себе, когда Воншик вскользь упомянул, что иногда щенки плачут и спрашивают, где он и когда будет дома, и говорят, что хотят послушать сказку на ночь, которую он всегда читал; его пародия на большого, плохого волка была очень точной, если он сам так говорил. Но когда Воншик и другие старшие волки говорили им, что он останется присматривать за Гюхуном, они всегда затихали и не так сильно ругались, и Чан уже знал, почему, ведь все щенки любили, когда Гюхун приходил к ним.       Сумеречный охотник никогда не отказывался, когда его утаскивали поиграть, и в итоге на нем висели десять визжащих детей, а он хихикал вместе с ними. Когда Чан сказал им, что Гюхун больше не будет приходить к ним, они очень расстроились и стали допытываться у него причины, но когда он рыкнул на них, чтобы они оставились, о чем он сожалеет до сих пор, они больше не спрашивали, почему. Но если он теперь живет у него, это может означать только хорошее.       С его стаей и близкими друзьями в Академии у него было не так уж много забот. Правда, было всего одно дело. То, чего Чан ждал всю неделю.       Прижавшись спиной к деревянной обшивке стены одного из самых уединенных коридоров Академии, поскольку в конце находилась только комната для записей, Чан играл со своими обломанными ногтями, обкусанными от волнения в течение недели. В самом деле, никто не ходил сюда так часто, но был один запах, который, как он заметил, становился все более заметным каждый раз, когда он проходил мимо него по пути в туалет. Этот запах он совершенно не любил, но ради того, что он хотел сделать сегодня, ему пришлось потерпеть его.       Может, он и не появится, как бывало каждый день, но Чан собирался ждать здесь столько, сколько потребуется. К счастью, он простоял здесь не так уж долго, прежде чем появился его почетный гость. Он остановился, увидев лидера Оборотней, стоящего бесстрастно, словно тот просто проходил мимо этого маленького, неиспользуемого помещения Академии. — Ты всё еще тут? Я уж подумал, что ты сдался и уже ушел домой, Оборотень.       Спокойствие. Умиротворение. Безмятежность. Чан кричал на своего волка, чтобы тот придерживался этих эмоций, потому что, будь на то воля его зверя, он бы уже вырвал Юнсоку горло и оставил его умирать в таком месте, где никто бы и не подумал его искать. Однако самодовольное выражение лица ублюдка, продолжавшего идти к комнате для записей, ничуть не ослабляло волчьего желания убивать. — Зачем бы мне это делать? Думаю, у меня столько же прав, сколько и у других, чтобы находиться здесь. Ты так не думаешь, Юнсок?       Мужчина остановился прямо перед ним и злобно зыркнул на волка. Было ли это вызвано тем, что Чан вопиюще неуважительно использовал имя старшего, или его убежденностью в том, что он заслуживает быть здесь, неясно, но это все равно неприятно задело Чана. — Почему ты все еще здесь, Чан? — Юнсок закивал, явно пытаясь поддеть волка, но Чан так просто не сдался, сразу же сменив тему разговора в свою пользу. — Знаешь, меня смешит тот факт, что я ухаживал за твоим сыном всю последнюю неделю, и первый вопрос, которым ты задаешься при виде меня, это почему я здесь, а не как самочувствие Гюхуна. Думаю, ты, похоже, живешь в норе, раз не знаешь, что произошло, и, как его отец, не особо выглядишь так, будто заботишься о его состоянии.       Он прикидывался дурачком, и Юнсок это тоже знал. Чан провел с Гюхуном более двух лет, постоянно находясь в Академии, и знал, какие отношения связывают Юнсока с его сыном. В них не было любви, чего Чан никогда не понимал, но его не удивляло, что Юнсок не удосужился спросить единственного человека, который мог точно сказать ему, как поживает Гюхун. — Предположу, что он жив и проснулся. В ином случае ты бы не разговаривал здесь со мной, — Юнсок рассудил, что это очень справедливо, ведь Чан почти не выходил из комнаты всю неделю, только в случае крайней необходимости, и то, не более чем на пять минут. — А сейчас, если позволишь, у меня есть куда более важные дела, которые нужно сделать, чем стоять тут и болтать с тобой. Беги обратно к своему хозяину, как хороший маленький пёсик.       А когда его волка оскорбляли вот так напрямую, Чан не мог сдержаться и, схватив Юнсока за лацканы, отшвырнул его к стене, к которой тот прислонялся раньше, — между ними почти не осталось места, и Чан огрызался на него, обнажив зубы. — Даже, блять, не смей разговаривать со мной так, засранец, — прорычал Оборотень, еще больше раздражаясь от того, что Юнсок ничуть не выглядел обеспокоенным нападением. — Я знаю, какой ты человек, и что ты ничего из себя не представляешь.       Хотя Юнсок никогда не совершал публичных поступков, которые можно было бы расценить как морально неоднозначные, играя роль святого Сумеречного охотника, которая требовалась от него в глазах общественности, Чан знал, что не может быть, чтобы он не совершал поступков, которые заставили бы всех смотреть на него совсем по-другому, сбрасывая его с пьедестала, на который его ставил весь остальной мир за пределами этой Академии. Только в его личной жизни окружающие могли увидеть, каким грубияном он был на самом деле, как он разговаривал с теми, кого считал ниже себя, и как обращался с Гюхуном. Именно из-за этого Чан был почти уверен в своих обвинениях. — Я знаю, что ты имеешь к этому отношение, к раненному Гюхуну. Я знаю, что ты причастен, — угрожающе прошептал Чан. — Ты пытаешься предположить, что я пытался убить своего собственного сына? Как бы я смог проконтролировать орду демонов и заставить их атаковать его?       Не стоило бы, но Чан едва не рассмеялся от души, когда Юнсок, казалось, был шокирован мыслью о том, что он может желать смерти Гюхуна, как будто тот его любит. Как уже говорил Чан, для него не существовало ничего ниже своего достоинства, и если убрать Гюхуна с дороги — значит, осуществить задуманные им планы по усилению своего могущества, — волк не сомневался, что тот и глазом не моргнет, совершив подобное.       Может, Юнсок и не контролировал ситуацию напрямую, но если он и знал о том, кто контролирует Азазеля и заставляет его натравливать демонов на Гюхуна, то поступил очень умно, не сказав об этом, ведь в данный момент об этой детали знали только Гюхун и Чан. — Я не знаю, как ты это сделал, но я знаю, что это был ты. Слишком идеальный момент. — В каком смысле момент? Что-то еще произошло? Я в плане, честно, по какой причине я мог пожелать смерти своему сыну? Может, ты поможешь мне заполнить пропуски, Чан.       Заполнять пробелы не было смысла, ведь Юнсок и так все знал. Гюхун упомянул, что, когда Азазель разговаривал с ним, Высший Демон сказал, что он был там, потому что Гюхун слишком много знал, и единственное критическое знание, которое Гюхун получил в последнее время, о котором знал Чан, касалось Объекта и того, что там происходило. Никто не должен был догадаться, что Гюхун знает об этом, — он никому не рассказывал об этом, кроме трех своих друзей, которые ни за что бы не рассказали об этом, боясь подвергнуть опасности Гюхуна и тех, кто был им дорог.       Но Юнсок знал.       Чан не знал, как, но по его ехидной и самоуверенной манере поведения было ясно, что он каким-то образом узнал, что Гюхун залез в его файлы и увидел, что там было. Если бы стало известно, что Клэйв причастен к чему-то столь ужасному, как эксперименты над Нежитью, им пришел бы конец, не говоря уже о том, что вся система порядка и власти над Нежитью, подобно Чану, распалась бы, поскольку они, без сомнения, восстали бы против них, узнав, что происходит с их народом. У Юнсока не было никаких признаков того, что Чан, Хёнджин или Минхо тоже знают, но по его глазам было понятно, что он знает о Гюхуне. Однако Чан не собирался играть с ним в эту маленькую игру. Он надеялся, что его участие во всем этом до сих пор неизвестно Юнсоку, и впоследствии он сможет использовать это в своих интересах. — Ты собираешься убить меня? Прямо здесь, в Академии?       С раздраженным смешком Чан отпустил пиджак напыщенного человека, наблюдая за тем, как он отряхивается, словно на рукавах у него перхоть какого-то животного, — ехидный укол в сторону Чана. — Зачем же тебе вот так атаковать главенствующего члена Клэйва, Чан? Тут повсюду камеры. Это все доказательства, которые мне потребуются, и по щелчку моих пальцев, я закрою тебя в клетке за угрозу. Не то, чтобы я был такого высокого мнения о тебе, но я верил, что ты будешь намного сообразительнее.       Однажды Чан уже терял себя, но это было скорее по вине его волка, чем по собственной. Приказав своему зверю успокоиться и не позволять Юнсоку добраться до него, Чан чуть отступил назад, уперев руки в бедра и уставившись на мужчину сочувственным взглядом. — Видишь ли, плюс в длительных романтических отношениях с Гюхуном в том, что я очень хорошо знаю это место. Как думаешь, почему я ждал тебя здесь? Потому что это одно из немногих мест, где есть слепое пятно. Ни один ракурс не поймал то, что тут произошло между нами. Это просто твои слова против меня, чему, я думаю, многие люди в этой Академии больше не верят.       Это, похоже, шокировало Юнсока, и он поднял глаза к потолку, чтобы убедиться, что Чан говорит правду, и, конечно, в коридоре не было ни одной камеры. Несмотря на то что старший прожил здесь большую часть своей жизни, он никогда не обращал внимания на подобное, а вот Чан обращал, так как всегда проверял новое место, которое посещал впервые, на случай, если придется разрабатывать какой-то план побега в случае внезапного нападения. Можно назвать его параноиком, но в подобных случаях это срабатывало как нельзя лучше. — Позволь мне прояснить свои намерения, Юнсок. Я знаю все, что ты говорил Гюхуну, чтобы заставить его бросить меня семь месяцев назад, и я этому не рад, как видишь.       Приподнятая бровь Юнсока сказала Чану, что он, по крайней мере, привлек его внимание своим признанием, а это было как раз то, что нужно: волку нужно было, чтобы Сумеречный охотник внимательно слушал то, что он собирается сказать дальше, чтобы запомнить это до конца своих дней, какими бы долгими они ни были. — Если ты еще раз будешь угрожать моей стае, у меня абсолютно не будет никаких проблем, чтобы разорвать тебя на части. Я никогда не был фанатом потрошения, для меня это слишком дико, но для тебя я сделаю исключение. Кажется, это будет самый жестокий и подходящий конец для тебя.       Отступив назад, Чан снова сделал шаг вперед и стал приближаться к Юнсоку, заставив того сделать неосознанный шаг назад, к стене позади него. Надменная усмешка, которая еще мгновение назад растягивала его губы, медленно сходила на нет, сменившись плотной хмурой гримасой, когда он уставился прямо перед собой, вероятно, заметив, что глаза Чана начали приобретать пунцовый оттенок, который говорил всем, что с ним в этот момент играть не стоит. — Если ты еще раз будешь угрожать моим друзьям, Сони, Бину или еще кому-то из Академии или вне, ты будешь молиться, чтобы ты никогда не рождался. Я буду отрывать от тебя куски за кусками, и никто не сможет сказать, что это был ты, когда я закончу.       В уединенном коридоре раздался небольшой стук, когда спина Юнсока столкнулась с деревом, но он все еще старался держаться спокойно, как будто не чувствовал опасности и чрезмерной угрозы, оставшись наедине с волком, в котором таилась огромная сила. Чан был рад, что он выглядит напуганным: это означало, что он действительно внимателен к тому, что тот пытается донести до него.       Закончив свою речь, Чан поднял руку, чтобы поправить воротник Юнсока, который слегка съехал набок, и заметил, как слегка дернулся глаз юноши, который все еще пытался держать себя в руках перед альфой, но по мельчайшему запаху, который Чан мог уловить, он понял, что у него не очень хорошо получается. — Если ты еще раз будешь угрожать Гюхуну, если ты еще раз положишь на него руку, я убью тебя самым болезненным и невообразимым способом. Я буду смотреть, как ты корчишься и извиваешься, давясь своей собственной кровью, пока кричишь о помощи, и никто не придет спасти тебя. И это будет таким удовольствием. Это будет моим удовольствием.       Мягкое двойное касание плеча мужчины закрепило обещание Чана, а яркая улыбка практически кричала о том, что он был совершенно серьезен, когда говорил о том, что с удовольствием расправится с ним.       Потому что так и будет. Он бы так и сделал. Ничто в этом мире не доставило бы ему большего удовольствия, потому что еще до того, как он разрушил лучшие в своей жизни отношения с самым замечательным человеком, которого когда-либо встречал, Чан полностью возненавидел этого человека. Он был всем, что не так в этом мире, всем, что не так с теми, кто сидит у власти, помогая себе вместо тех, кто действительно в этом нуждался, тех, кто был под его опекой. Не говоря уже о том, как он обращался с Гюхуном, постоянно принижая его, заставляя падать его уверенность в себе и думать, что он недостаточно хорош для кого-то. Чан не мог отметить ничего хорошего в этом человеке, а чутье на то, что он причастен к случившемуся с Гюхуном, не способствовало ослаблению чувства врожденной неприязни. — И я мог бы сделать все это сейчас и исполнить желание каждого. Но я этого не сделаю, — усмехнулся Чан, вытирая руки о джинсы, словно прикосновение Юнсока испачкало его руки. — Не буду, пока не раскрою все, что ты когда-либо делал. Я позабочусь о том, чтобы ты заплатил за всю боль, которую причинил. Можешь попытаться преследовать меня, но тебе не удастся меня догнать. И если дело дойдет до того, что мне придется отказаться от своего плана раскрыть все, что ты сделал, потому что ты стал угрозой для моей семьи, и убить тебя, меня это не очень-то и волнует. В любом случае, ты больше не имеешь надо мной власти. Ты больше не сможешь влиять на Гюхуна. Все узнают тебя таким, какой ты есть на самом деле.       Он был уверен, что большинство людей в Академии уже знают его по тому, как он расхаживает по территории, даже когда он уже не был главным, но Чан хотел, чтобы весь мир понял, что за человек Юнсок, как Сумеречный охотник, так и Нежить. Он уже решил, что его миссия — поставить Юнсока на колени, заставить его признаться во всем, что он сделал, и если для этого придется уничтожить весь Клэйв, он не будет сомневаться, что сделает это. — Я ценю, что ты нашел время остановиться и поговорить со мной. Но сейчас мне нужно вернуться к своему другу. Видите ли, мы с Гюхуном решили начать новые отношения, и я ни за что на свете не позволю тебе вмешаться в них. Доброго дня, Юнсок. Молюсь, чтобы нам больше не пришлось разговаривать.       Может, это было и не очень умно — угрожать одному из самых могущественных людей в их мире, но сейчас Чану было наплевать. Ему нужно было, чтобы Юнсок знал, что он его преследует, нужно было, чтобы он знал, что он собирается разобраться в его проступках, но самое главное — нужно было, чтобы он знал, что ему следует бояться его и того, что он может сделать, когда решится раскрыть все, что он сделал.       Не дав Юнсоку и слова вставить, Чан просто повернулся к нему спиной и пошел обратно в сторону комнаты, где оставил Гюхуна, желая как можно скорее вернуться к раненому Сумеречному охотнику, что уже говорило о многом: он не хотел разлучаться с ним.       Ошеломленный тем, что заставил Юнсока замолчать, Чан зашагал по коридору, но сердце его упало, когда до его ушей донесся едва слышный шепот, который он обещал услышать в случае необходимости, но не думал, что когда-нибудь услышит. В нем звучал страх, который заставил волка броситься бегом к медицинскому отсеку. — Чанни…

_______________

      Лежа в тихом медицинском номере и чувствуя, как нежные пальцы перебирают его волосы, Гюхун получил столь необходимое облегчение от всех мелких жизненных проблем. Последние пятнадцать минут он разговаривал с Чанбином, но все больше погружался в сон и начинал отвечать односложными фразами, пока Чанбин не понял, о чем идет речь, и сказал Гюхуну закрыть глаза и остаться с ним до возвращения Чана. Так и было задумано, но с тремя тихими ударами в дверь все немного изменилось. — Привет, можно войти? — Конечно, мам, — прошептал Чанбин, но увидел, что это было напрасно: Гюхун снова проснулся, услышав приятный голос Арым, прорвавшийся сквозь сонливость. — Ну что, ты наконец-то решил проснуться?       Гюхун уже собирался сказать, что на самом деле все зависело не от него, а от того, что во сне он услышал успокаивающе прекрасную мелодию, которую не мог расслышать как следует, но понял, что ему придется прорваться сквозь сковывающий его туман, чтобы оценить ее по достоинству. Свет начал пробиваться сквозь тьму, вместе с уязвимым шепотом отчаяния, просящим его вернуться. Только тогда он нашел в себе силы открыть глаза и вернуться в сознание, обнаружив, что над ним нависает слегка шокированный альфа. — Просто вы все слишком сильно по мне скучали, — нагло ухмыльнулся Гюхун, получив от приемной матери легкий шлепок по колену. Несмотря на это, казалось, что с ее плеч свалился огромный груз, когда она услышала, что Гюхун, кажется, достаточно хорошо себя чувствует, чтобы давать умные ответы на ее переживания. — Чанбин, не мог бы ты дать нам несколько минут? — Конечно, — ответил Чанбин, оглянувшись на Гюхуна, чтобы убедиться, что с его уходом все в порядке, и получил в ответ небольшой кивок. — Сони сидел с Феликсом снаружи, когда я вошла, и я сказала им, чтобы они передохнули. Они оба в спешке убежали на кухню и сказали, чтобы я передала вам, что вы не должны заходить туда полчаса или около того. Каким составом они собираются поджечь кухню, остается загадкой, но я уверена, что они будут… в порядке, — хихикнула Арым, но оба молодых человека заметили, что она не уверена в своих словах.       За последнюю неделю, что Джисон и Феликс провели вместе, они успели наделать чертовски много бед. В то время как Фэйри всегда был более сдержанным и робким в Академии, Джисон, казалось, вывел его на чистую воду, заставив помочь ему в его авантюре, чтобы причинить как можно больше разрушений. Тем не менее, Чанбин никогда не видел Феликса таким ярким и счастливым, как в компании Джисона, если не считать времени, проведенного с ним, конечно. Фэйри обнаружил в себе ту сторону, которой раньше не было, и Чанбин был рад, что он позволяет себе чувствовать себя более комфортно в своем временном доме.       И всё же, за последнюю неделю они оба попали во множество неприятностей. В одном из рискованных случаев Феликс пытался показать Джисону, как летать, а Сумеречный охотник спрыгнул с крыши здания, пытаясь подражать ему. Если бы только Минхо не наблюдал за происходящим и не поймал белку с помощью своей магии, Джисон превратился бы в плоский блин на земле. Еще одну ночь они провели в Академии, пробираясь на цыпочках в разные комнаты и надевая маски клоунов и львов, а затем прыгали на кровати ничего не подозревающих людей и пугали их до смерти. Феликс не понимал смысла, но Джисону это доставляло огромное удовольствие, а также один-два сильных удара по руке от своих жертв.       Чанбин строго ругал Джисона, а Феликса — более понимающим тоном, чтобы тот не поддавался на планы Джисона так легко, но ни тот, ни другой, казалось, не слушали, продолжая творить хаос, где бы они ни находились. Поэтому он понял, почему его мать была встревожена тем, что они вместе убежали на кухню и попросили их не беспокоить. — Я следующей послежу за Гюхуном, хорошо? Нам нужно обсудить несколько важных вещей. Дайте нам немного времени, чтобы нас не беспокоили. Я знаю, что Джисон захочет зайти к Гюхуну, когда поймет, что тот проснулся, но только после того, как я его хорошенько осмотрю, больше никто не должен заходить, хорошо? Иди и отдохни, дорогой.       Гюхун хотел было сказать, что она может не впускать практически всех, пока проводит медосмотр, но если она попытается помешать альфе вернуться в комнату по его желанию, у нее возникнет совсем другая проблема, но промолчал, решив, что она, вероятно, уже знает об этом по тем случаям, когда приходила к нему в течение недели. — Я вернусь позже, Гю, — простонал Чанбин, спрыгивая с кровати и проделывая половину пути к двери, после чего подбежал к Гюхуну и поцеловал его в лоб, но тут же отскочил, когда Гюхун попытался игриво погладить его по плечу. — Увидимся позже, Бин.       Когда молодой человек ушел, Гюхун заметил, что Арым уже подошла к экранам, на которых отображались показатели его здоровья, и записала непонятные ему цифры. Кому-то другому это показалось бы совершенно нормальным, но Гюхун не мог отделаться от ощущения, что что-то происходит не так.       Когда он раньше получал ранения на заданиях, ничего такого серьезного, конечно, Арым набрасывалась на него, как только он входил в дверь, задавала бесчисленные вопросы о том, что случилось, как он себя чувствует, что она пойдет и сразится с демонами, которые сделали это с ним, голыми руками, но сейчас она была совершенно безмолвна. Она ходила взад-вперед, проверяла сердцебиение, капельницу, но ничего не говорила, и это почему-то выводило Гюхуна из равновесия, как в тот день, когда он проверял файлы, обнаруженные на компьютере отца в его кабинете, и у Гюхуна возникло странное чувство, что она догадалась, чем он занимается, как бы это ни было невозможно. — Арым?       Положив планшет на край его кровати, Арым закрыла глаза и, покачав головой, посмотрела в сторону двери, словно боясь, что кто-то войдет и нарушит их совместное времяпрепровождение. — Гюхун, нам нужно поговорить.       В голове промелькнуло еще одно воспоминание: когда отец только вернулся в Академию и Арым поняла, что его присутствие не дает ему покоя. Они сидели вместе в его комнате, и она, казалось, хотела что-то сказать, но отступила и сказала, что для него еще «не время». О чем бы ни шла речь, было очевидно, что Арым считает себя готовой выслушать его.       Усевшись на кровать и сжимая одно из его запястий, отчего Гюхун почувствовал себя еще более запертым в клетке, словно ему некуда было бежать, Арым с легкой суровостью посмотрела на него, тяжело вздохнув, прежде чем произнести вопрос, от которого кровь Гюхуна превратилась в чистый лед. — Что ты знаешь об Объекте 0325?