На пути к лучшему миру

С момента его прибытия в дом крестного отца прошло уже около двух недель. За это время Тонкс помогла ему навести подобие порядка в комнате, поэтому жизнь вновь казалась ему вполне сносной, за исключением тех моментов, когда Сириус пытался с ним заговорить. Гарри и сам толком не понимал почему, но стоило только тому открыть рот, как он тут же раздражался и начинал злиться буквально на что угодно. С Люпином дела обстояли не лучше — кажется, тот задался целью заполучить его расположение и сам факт этого уже выводил из себя. На самом деле он только того и ждал, чтобы хоть кто-нибудь из них разозлился, наорал на него, послал к черту — это было пережить намного легче, чем бесконечные разговоры о том, как он похож на Джеймса. Гарри ни малейшего понятия не имел ни об отце, ни о матери, за исключением пары фактов и он не был уверен, что готов узнать больше. До тех пор, пока они оставались абстрактными понятиями в его сознании, он мог спокойно существовать, но он чувствовал, что стоит лишь немного проникнуть в эфемерную ткань прошлого, как он беспрекословно полюбит их, потому что на самом деле всегда хотел только этого. А любить мертвых — вовсе не то же самое, что любить живых. Гарри не хотел пересекать эту грань и ему было проще хлопнуть дверью и послать Блэка куда подальше, чем высказать ему истинную причину своей злости. Серым лондонским днем, когда холодный тусклый свет с трудом пробивался в черные от грязи окна, Гарри обнаружил гобелен. В одной из комнат, в которую никогда не заходили ни Сириус, ни Ремус, во всю ширину стены растянулось огромное старое плотно. Вероятно, оно было зачаровано, потому что в отличие от остальной ткани не только не потускнело, но и не покрылось пылью. На темно-изумрудном фоне цвело ветвистое дерево с головами и витиеватыми подписями. В Хогвартце было полно подобных вещей, буквально вся гостиная Слизерина была увешана гобеленами и коврами с единорогами, драконами и прочими милыми атрибутами средневековья. Гарри вгляделся в имена, находившиеся с самого края. «Вальбурга Блэк… Орион… Регулус… Сириус…» Место, где должен был находиться портрет его крестного, было выжжено. На самом деле это была не единственная дыра, он насчитал еще шесть таких. — Видимо, ты даже в собственном доме никому не был нужен, козел… — процедил он, переводя взгляд дальше. Вдруг его внимание привлекла другая, длинная и тонкая ветка. На ней присутствовало еще одно знакомое имя: « Нарцисса Блэк» Гарри моргнул. Рядом с портретом матери его друга красовалось еще одно прожженное пятно, и имя женщины, чье лицо он как будто где-то видел. — Беллатрисса… Беллатрисса… Беллатрисса… Черт, я же слышал что-то такое… Лестрейндж. Ладно, с этим я еще разберусь… Он осторожно коснулся пальцами того места, где ветвь Нарциссы переплеталась с растущей откуда-то из-за края гобелена ветвью Люциуса Малфоя и под их именами висел листок с подписью «Драко Малфой». — Я даже не знал… Гарри вдруг подумал о том, что за все годы дружбы с ним даже не удосужился ни разу раздобыть его фотографию. Это совершенно не приходило ему в голову до этого момента, пока он не увидел гобелен. — Что мерзкий мальчишка Поттер делает у фамильного гобелена Блэков?! В дверном проеме показалась отвратительно сморщенная голова Кикимера. Он вошел в комнату с жестяным ведром и тряпкой — видимо, Сириусу все же удалось заставить его хотя бы частично помочь с уборкой. Гарри вздрогнул от неожиданности и зашипел. — Не твое дело, тварь! Хочу и смотрю! — Ходит, вынюхивает, магловский поганец… Что бы сказала моя бедная, несчастная госпожа! — продолжил ворчать домовик. — Ничего бы она не сказала, — холодно отрезал он, — конечно, я ненавижу Блэка, но фактически являюсь его крестником, а значит — членом семьи и твоим полноправным хозяином. Или ты думал, я не в курсе законов домовых эльфов? Прикажу — и ты себе пальцы переломаешь и не поморщишься, поэтому еще хоть слово услышу от тебя — и ад покажется тебе раем по сравнению с тем, что я тебе устрою! — Мальчишка Поттер говорит совсем как моя покойная госпожа, — в ворчании Кикимера послышались нотки удивления. — Еще раз назовешь меня мальчишкой — и я сниму с тебя скальп. У вас полно сушеных эльфийских голов, так что пусть коллекциях пополнится. Скажи, все, кроме Нарциссы и Сириуса — мертвы? — Я не скажу тебе ни слова, мерзкий предатель крови! — На твоем месте я бы не бросался в меня такими обвинениями. Предатель?! Если хочешь знать, я учусь на Слизерине и являюсь его наследником! Драко Малфой — мой лучший друг, я смог открыть Тайную комнату Салазара и подчинить Василиска! Я чистокровный волшебник! Настоящий! И только посмей еще раз упрекнуть меня в предательстве крови! Гарри с презрением посмотрел на скорчившегося перед ним уродца и усмехнулся. — Зевс, иди сюда. — Простите, хозяин! Кикимер не знал, что Поттер знает древний язык чистокровных волшебников! Кикимер не знал о могуществе Гарри Поттера! Тот смотрел на него с каким-то странным не то страхом, не то восторгом. Увидев свое отражение в воде, Гарри и сам чуть не испугался. Малфой был прав — его светящиеся глаза и холодная, неприятная улыбка действительно делали его похожим не то на восставшего мертвеца, не то на еще одно хтоническое чудовище. — Гарри Поттер ведет себя как настоящий волшебник! — видимо, это было комплиментом. — Я и есть настоящий волшебник и твой хозяин. Неужели Кикимер не читает газет и не знает ничего обо мне? За исключением того, что я однажды победил Тома Реддла? — Кикимер… Кикимер не интересовался… — Плохо. О, Зевс, ты здесь, — он присел на корточки, запуская змея на руку, — какие новости? — Блэк с-с-с Люпином обс-с-с-с-сждают Дамблдора и дела Ордена… — Для меня что-то полезное есть? — Ничего ис-с-с-с того, что бы ты с-с-с-с-счел интерес-с-с-с-сным… — А обо мне они что-нибудь говорили? — С-с-с-с-сириус-с-с злитс-с-ся… — Ну, это его проблемы, — Гарри усмехнулся и вновь перевел взгляд на Кикимера. Тот глядел на него почти с благоговением. — Проникся? — Хозяин, Кикимер отныне будет служить вам! — морщинистое тело в грязном мешке склонилось перед ним. — Кикимер видит, что хозяин хороший волшебник… Могущественный волшебник… — Хотелось бы верить, — он вздохнул, — могущество … Его-то мне и не достает, чтобы уже убить этого урода! — О ком говорит хозяин? — Конечно же о Реддле. Темный лорд, ты, скорее всего, знаешь его именно под этим именем. Я встретился с ним в начале этого лета… И знаешь, очень уж он отравляет мне жизнь. Моим планам несколько мешает его существование, знаешь ли. Гарри запустил руку в карман, вытащил оттуда сигарету и закурил. — Люпину или Блэку — ни слова, ясно? — Как хозяин пожелает! Хозяин… — тот явно хотел что-то спросить. Он кивнул. — Ну? — Вы сказали, что знаете сына госпожи Нарциссы… — Не просто знаю, — Гарри грустно вздохнул, — мы с ним вместе с первого курса. С лета. Как и с Зевсом, — он поднял руку, вокруг которой обвился змей, — после первого года я ездил к Малфоям на каникулы. Нарцисса очень милая женщина. Кажется, я ей даже понравился. И на рождество я тоже к ним ездил, но потом… мне пришлось делать вид, что я, скажем так, на другой стороне. Но я не служу никому, кроме себя, ни Дамблдору, ни, тем более, Темному лорду. Я сам по себе! — Кикимер уважает друзей благородной госпожи Нарциссы, — тон домовика изменился настолько, что Гарри с трудом узнавал в нем прежнего Кикимера. — А я уважаю благородный дом Блэков, за исключением одного человека. Приятно знать, что я теперь хоть каким-то боком причастен к этому… — он окинул комнату оценивающим взглядом, — Кикимер, почему дом в таком запустении? — После смерти моей бедной госпожи некому стало жить здесь. Кикимер остался один. Кикимер не хочет стараться для того, кто разбил сердце моей хозяйке! — О, Сириус мастер это делать! — зло усмехнулся он. — Можешь радоваться — теперь я буду здесь жить. По крайней мере, планирую. Два месяца лета, возможно, вернусь на Рождество… Так что я приказываю тебе выдраить весь дом, да хотя бы ради памяти своей горячо любимой хозяйки. Это же ее портрет я видел в холле? — Да, хозяин, — тот кивнул, — Кикимер все сделает! — Отлично. Только прежде чем приступишь — сделай мне кофе, я не хочу лишний раз спускаться на кухню и встречаться… с ними. Домовик тут же исчез и Гарри расплылся в улыбке. Наконец-то сбылась его мечта — распоряжаться домовиком и домом. Конечно, назвать себя полноправным хозяином этого места он не мог, но теперь оно вызывало в нем исключительно теплые ассоциации. Дом Блэков походил на Малфой Мэнор. А теперь — на его собственный особняк. Впервые за много лет в нем вновь вспыхнула наивная детская надежда обрести настоящий дом. Тот, в котором он будет хозяином, а не гостем, тот, в который он сможет возвращаться и который будет считать своим. Домовой эльф особняка признал его и Гарри распирало чувство удовлетворения и радости. Наконец-то он отвоевал у жизни маленький клочок чего-то простого, человеческого, и теперь наслаждался этим изо всех сил. Он устроился на жестком и не очень удобном резном диване. Комната с гобеленом, по всей видимости, некогда была роскошной гостиной, утратившей со временем часть своего лоска. Но Гарри подозревал, что простая уборка и магия вполне могут вернуть особняку прежний вид. — Черт, жаль, нельзя Драко рассказать… Но как это круто! — он не сдержал широкой улыбки. — Иметь собственный дом, такой огромный и древний… черт, да я бы с удовольствием остался тут навсегда! Это же как второй Хогвартц! А как тебе, Зевс, нравится? — С-с-с-с-сдес-с-с-сь хорош-ш-ш-шо, — подтвердил тот, — много мес-с-с-ста… — И я о том же. Раз уж повелось, что я наследник чуть ли не любого дерьма, то почему бы и нет? Знаешь, я так устал жить непонятно как, не иметь никакого места, как нормальные люди… Может, это все тоже исчезнет… И если после лета я больше никогда не увижу этот дом, то я хотя бы хотел бы оставить здесь свое воспоминание. И тут Гарри пришла в голову гениальная с его точки зрения идея. Он вдруг понял, что в волшебном мире есть аналог телефонной связи: когда два холста помещаются в разных местах и один портрет может перемещаться между ними. Ему уже много раз доводилось видеть такое в Хогвартце, но он так привык к этому, что в упор не замечал их. Сотни призрачных голосов, доносившихся со стен, стали для него чем-то вроде белого шума, а ведь именно портреты видели все и всегда. Они были в курсе последних новостей и охотно с ними делились. «Черт… Так это получается, если бы у нас с Драко было два холста… скажем, небольших… А может… Может лучше медальон? Да, есть же такие древние штуки! Я бы поместил туда его портрет и он бы смог предавать ему сообщения от меня!» Гарри чуть не задохнулся от озарения. Мучившая его невозможность связаться с единственным другом теперь, кажется, была решена. Зачарованный портрет не нужно было отправлять почтой, достаточно было послать изображенного на нем человека в нужное место. — Кофе молодого хозяина, — раздался мерзкий голос Кикимера над самым ухом, но он не обратил на это почти никакого внимания. — Кикимер, мне нужно знать, как… Как можно сделать два одинаковых медальона с одним волшебным портретом на двоих. Их же в конце концов как-то делают? И тут она заметил, что на слове медальон домовик совсем помрачнел. — Что такое? — Гарри нахмурился. — Если у тебя какие-то возражения по этому поводу — то выкладывай, но я вряд ли этому обрадуюсь. — Ничего, хозяин, — проскрипел тот. — Врешь же, тварь! — он пристально вгляделся в уродливое морщинистое лицо. — Ладно, молчи, за оставшееся время я все равно узнаю все, что мне нужно. Можешь дальше заниматься своими обязанностями. Гарри снова закурил. В этой части дома он был уверен, что его никто не побеспокоит, поэтому думать в одиночестве он мог сколько угодно. Он поражался тому, что такая прекрасная идея, как медальон с говорящим портретом, пришла ему в голову лишь сейчас. Проблема была лишь в том, как изготовить его. Вряд ли такое можно было купить в обычном магазине, разве что в «Горбин&Бэргс», но выйти из дома он не мог. Оставалось лишь применить магию, но и это было ему недоступно. — Ладно, придется отложить до осени… Главное к тому времени просто раздобыть медальоны и нужное заклинание. Черт, проще было бы изобрести телефон! За то время, пока он изыскивал способы решения проблемы, Кикимер, как ни странно, многое успел сделать. С невероятной прытью домовик исполнял приказ и когда Гарри выпал из сумрака раздумий, он оказался в старой, безусловно, но уже намного более чистой комнате. Узоры на ковре теперь можно было разглядеть, не расчищая толстый слой пыли ботинком. Со стен исчезли комья паутины и они словно стали темнее. Однако портьеры на окнах так и остались рваными, но на его вкус, так было даже интереснее. — Можешь же, когда хочешь. Впрочем, по всей видимости, не очень-то ты и хотел в последние годы. Удивительно… Теперь в гостиной было даже уютно. Обстановка так напоминала Слизеринскую гостиную и дом Драко одновременно, что он тут же почувствовал себя так, будто жил здесь всегда. — Прекрасное место… Ему нравилось представлять себя членом древней аристократической фамилии, который разгуливает по собственному замку, полному древних тайн и магии. Где в черепах врагов эффектно сверкают изумруды и свечи, а бархат портьер поблескивает в полумраке. Было в этом что-то завораживающее и приятное. Он знал, что Поттеры тоже фамилия настолько старая, что ведут свой род черт знает от кого, но насколько он был осведомлён, родители оставили ему в наследство лишь мантию-невидимку, и ни о каком крутом замке с волшебными слугами речи не шло. Пока Кикимер был занят, Гарри решил развить тему портретов и познакомиться с домом поближе. Он знал о том, что Вальбурга Блэк, чье лицо он увидел в холле первого этажа, не любила гостей и прежде всего осыпала их проклятиями — но это беспокоило его в последнюю очередь. Гарри поднялся с дивана и, подойдя к двери, осторожно прислушался. Меньше всего ему хотелось сейчас встретить Люпина, который будет задавать вопросы о том, чем он занимался. Но ему повезло — коридор пустовал. С темных грязных стен на него неодобрительно косились представители множества поколений династии Блэков. Но ему не было до них никакого дела — в первую очередь он хотел увидеть портрет той, которую домовой эльф с таким почтением называл «хозяйкой». Он знал, что Вальбурга не отличалась особым дружелюбием и гостеприимством, потому что пару раз ему доводилось слышать ее гневные проклятия в сторону Тонкс и Люпина. Спустившись на первый этаж, он приблизился к темным шторам, прятавшим портрет. Пожалуй, это было единственное, что могло утихомирить его. Гарри остановился, раздумывая, с чего бы подступиться. Про мать Блэка он не знал ничего, кроме того что у нее «не было сердца» и она была «сумасшедшей старухой». Однако такие категории мало что для него значили — у всех тех, с кем он общался, не было, по слухам, не то что сердца, а и вовсе — души. И его самого, впрочем, добрым человеком тоже мало кто считал, поэтому ко всем заклейменным черным магам он испытывал нечто вроде симпатии. — Приветствую вас, госпожа, — прошептал он, аккуратно отодвигая часть шторы. Оттуда на него уставился безумный темно-карий глаз. — Кто это?! Кикимер?! — она взвизгнула и Гарри приложил палец к губам, боясь, что на крик выбежит Римус. — Нет, госпожа Блэк. Это всего лишь я. — Кто?! Этот грязный выродок?! — Мое имя не имеет значения, вам лишь нужно знать, что я связан с семьей Блэков и являюсь чистокровным волшебником. Мне нужна ваша помощь, госпожа. — Открой меня! Ее хриплый и в то же время часто срывающийся на визг голос действовал нервы поначалу, но вскоре Гарри это начало забавлять. Он знал, что говорит не с настоящей женщиной, а лишь с ее отражением, запечатанным в пределах холста, поэтому с усмешкой отдернул бархат. — Поттер! Ублюдок, предатель крови, урод! — разглядев его, ведьма задергалась и ее тонкие морщинистые руки с длинными острыми ногтями взметнулись в попытках сойти с портрета и расцарапать Гарри лицо. — Не надо оскорблений! Предателей крови на Слизерин не берут! Между прочим, Нарцисса ко мне хорошо относится! — Цисси?! — во взгляде старухи на мгновение промелькнуло что-то похожее на человеческую теплоту. — Как ты, урод, можешь знать мою дорогую племянницу?! — Я лучший друг ее сына, между прочим, — он многозначительно усмехнулся, — вы же знаете Драко Малфоя? Он меня уважает, несмотря на то, чью фамилию я ношу, и это взаимно. Безумное, слишком рано постаревшее лицо, обычно нервно дергающееся от созерцания любого, кто проходил мимо, приняло задумчивое выражение. Гарри всегда удивляла эта способность портретов, с учетом того, что живыми, в отличие от призраков, они никогда не были. Он не мог понять, как они думают. Портреты могли запоминать, хранить и передавать информацию, они помнили личность тех, с кого их писали, однако при этом всегда прекрасно осознавали, кем являются. Но получить ответ на свой вопрос он так и не успел: в холл вышел Сириус и он был явно чем-то раздражен. Увидев его, Вальбурга заорала: — Уйди, предатель, отступник! Ты мне больше не сын! Я проклинаю тебя и твое чертово имя! Позор! Ты разбил мое сердце! — У тебя и не было никогда сердца! — зло в ответ рявкнул тот. — Что ты здесь делаешь?! — Что надо! — Гарри тоже разозлился. Ему стоило таких усилий завладеть вниманием истеричного портрета, и у него даже почти получилось перейти к разговору непосредственно о том, ради чего он пришел, но его крестный отец опять все испортил. Сириус умудрялся появляться в его жизни в самые неподходящие моменты и больше того — всегда рушил его стройные, прекрасные планы. — Не твое дело! — Очень даже мое! Ты мой крестник и живешь в моем доме! — И? Это означает что мне нельзя говорить с теми, с кем я хочу?! — С ней?! Она сошла с ума еще до того, как я родился! Как все в этой чертовой семье! — видно было, что Блэку неприятен этот разговор. — Что такого с твоей семьей? — Гарри поморщился, глядя в его блестящие глаза. — Кикимер сказал, что ты разбил сердце своей бедной матери и я видел выжженное имя на гобелене. Что ты сделал, что тебя выперли? — Я сам ушел из этого проклятого дома, чтобы никогда его не видеть! — И чем же он тебе так не угодил? — Вся моя психованная семейка была помешана на чистоте крови! А в особенности моя сумасшедшая мамаша! Они ненавидели маглов, как и всех, кто хоть немного отличается от нее! Она была повернута на этом, она считала, что быть Блэком чуть ли не то же самое, что быть королевской крови! — Не вижу проблемы, — Гарри нахмурился, — чем тебя не устраивает быть чистокровным? Принадлежать к благороднейшей фамилии? Иметь особняк? Слугу? Гордиться своим статусом волшебника? Неужели нежелание жить по-человечески это единственная причина, по которой ты бросил свою семью? Сириус смотрел на него так, будто бы он произнес что-то по-настоящему ужасное. Его лицо побледнело и вытянулось, а с губ сорвался тихий хрип. — Почему я слышу это от сына Джеймса? Ты… как ты можешь так говорить?! Как ты, Гарри Поттер, мой крестник, сын моих лучших друзей, можешь говорить такое?! — Говорить что?! Что думаю?! Или мне нельзя?! Запретишь?! Я — чистокровный волшебник, и я горжусь им быть, в отличие от тебя, выродок! Не трогай меня! Блэк вдруг схватил его за плечи и затряс под оглушительный вопль Вальбурги. — Да как ты смеешь! Это все Снейп, этот урод, эта гнилая слизеринская тварь, он испортил тебя! Какого черта ты вообще делаешь на Слизерине! — Не смей говорить о Снейпе! — Гарри с силой толкнул его. — Он лучше тебя, вас всех! — Двенадцать лет… Двенадцать лет я ждал в Азкабане… — Сириус зарычал, гневно глядя на него исподлобья, — чтобы сын Джеймса говорил мне… такое?! — А что ты хотел услышать?! Что?! У вас был какой-то план на мою жизнь?! Каким я должен быть, что я должен говорить и думать?! Я делаю лишь то, что сам считаю нужным! И ты никогда, слышишь, никогда не посмеешь оскорблять при мне Северуса Снейпа! Гарри разозлился. Ему мучительно хотелось ударить крестного отца, посильнее, по ребрам, чтобы услышать, как что-нибудь треснет и сломается у того внутри. Но он не мог себе это позволить. Тяжело выдохнув, он бросил взгляд на портрет матери Блэка, которая мрачно наблюдала за этим. — Я теперь понимаю, о чем говорил Кикимер… Если ты так же ее изводил, ясно, почему она померла! Уйди! Он толкнул Сириуса плечом, быстро уходя из холла. Взбежав по лестнице, Гарри метнулся в свою комнату и захлопнул дверь быстрее, чем крестный успел до нее добежать. Закрыв ее на засов, он со злости пнул кровать. — Открой! Слышишь, живо открой! Гарри лишь молча глядел, как сыпется краска с трясущейся двери и яростно дергается металлическая ручка. Он словно чувствовал, что этим все и закончится. Каждый раз, стоило ему столкнуться с Сириусом, как тот доводил его до белого каления за считанные минуты и ему стоило титанических усилий держать себя в руках. Снейп взял с него клятву, что он не попытается никого убить и только это до сих останавливало его от решительных действий. Он не мог простить Сириусу того, что тот ненавидел единственного взрослого человека, которому Гарри по-настоящему был предан. Видя злой огонь в черных глазах, он готов был снова наложить на него круциатус, лишь бы не слышать, как тот оскорбляет Северуса. Ему было плевать на каких-то там маглов, которых он никогда не знал и в общем-то с мало которыми состоял в хороших отношениях. Его собственная родная семья была мертва, а единственные родственники отказались принять по-настоящему. У него никогда не было дома, в отличие от Блэка, у него не было семьи. И в его жизни было только два человека, ради которых он еще соглашался существовать. Он верил им и их словам, верил их идеям, потому что ему не во что было больше верить. Он верил в Драко, а вместе с ним — в чистоту крови, в превосходство волшебников и собственное право на могущество, потому что считал себя достойным этого. Он верил, в конце концов, профессору Снейпу, который был Пожирателем Смерти и врагом для него, и для Блэка, и для всего остального мира… И он не мог и не хотел от них отрекаться только потому, что друзья его мертвого отца ненавидят их обоих. Гарри поднял с столика череп и заглянул в его пустые глазницы. — Ненавижу предателей. Ненавижу!