На пути к лучшему миру

В гостиной Гриффиндора было темно, тихо и немного душно из-за разгоревшихся в камине дров. Невилл сидел в кресле, медленно перелистывая учебник по заклинаниям. Слова путались в сонной голове и ему приходилось перечитывать каждое предложение по нескольку раз, чтобы понять хоть что-то. «…палочкой три раза по часовой стрелке…» Голова упала на грудь и учебник тихо выскользнул из рук, с тихим стуком падая на пол. Юноша встрепенулся и поднял его, рассеянно разглядывая обложку. Было уже около двух часов, но спать он не шел. После лунной ночи на Астрономической башни странный дух его больше не преследовал, но вместо этого во снах поселилось тяжелое, гнетущее чувство замкнутой безысходности. Не помогали и воспоминания о рассказе Поттера, который снова говорил о невозможном. Вырвать часть души из тела и поместить ее в место, где ей быть не положено — ритуал ужасный, чудовищный… Но его мучали вопросы. Что, если душа оказывается заперта в теле, подвергшемся ужасающему проклятию? Что, если хотя бы часть души, хотя бы малейший осколок личности еще можно спасти, вырвав из оков плоти? Он возвращался к этому снова и снова, с маниакальным упорством безумца, пытающегося найти дверь в потерянный рай, и каждый раз чувствовал, что скоро все поймет. Призрак осознания ускользал из рук, маячил где-то на горизонте, но никогда не давал себя поймать. Невилл перерыл уже всю библиотеку, но ни в одной из книг не нашел ничего подобного. Казалось, что никто кроме Поттера и Воландеморта не знает о существовании подобной магии, однако он не желал обращаться ни к тому, ни другому. И вместе с этим его очень беспокоила Полумна. Он выяснил о том, что «болезнь провидцев» часто обостряется в полнолуние и в целом очень зависима от циклов и фаз луны, ему удалось понять причины и следствия, однако это все равно было бесполезно. Ни одно из этих знаний не могло подсказать ему, как помочь подруге, которая все еще продолжала засыпать в спальне, а просыпаться на самом краю крыш, мучимая невыносимой, нечеловеческой тоской. Магию нельзя было остановить. Вот почему все волшебники обязаны были ходить в школу — чтобы научиться хоть немного контролировать свой дар. Он прочитал, что маги, не научившиеся управляться со своим могуществом, превращались в обскуров и сгорали заживо, не в силах контролировать силу, проходящую через них. То, что происходило с Полумной, очень походило на проклятие обскурий, но было тяжелее, дольше, и болезненней. Невилл перелистнул еще одну страницу. Глаза, против его воли, медленно закрылись и он сам не понял, как упал в тонкий, еле трепещущий на грани сон. Он ненавидел этот скалистый берег. Ненавидел это ледяное черное море, никогда не успокаивающееся. Ненавидел небо, мучимое раскатами грома и молний. Ненавидел черную птицу, неотрывно преследовавшую его. Ненавидел. Но не мог избавиться от этого, сколько бы усилий не прикладывал. «В конце концов это мой сон, — подумал он, — почему я не могу видеть то, что хочу?» — Ошибаешься! — каркнул ворон, сидевший прямо над ним. — Это не твой сон, дубина! «Как это сон, который снится мне, не может быть моим… Глупость какая-то…» — Это ее сон! — Ее? — он наконец соизволил заговорить. — Она хочет, чтобы ты помог ей сбежать! — Сбежать?! Откуда?! — Отсюда! Отсюда! Отсюда! — закричала птица и, взмахнув крыльями, взвилась в грозовое небо. Невилл пытался изо всех сил удержаться на скале, но не смог и снова, как и сотню раз до этого, рухнул в пучину черной воды, которая на это раз была ледянее обычного. Он вздрогнул и открыл глаза, тяжело дыша. Угли уже почти догорели, в гостиной было по-прежнему пусто и тихо. Юноша нервно сглотнул и вытер испарину на лбу. — Опять… дурацкий сон! Однако в этот же момент, только стоило ему выдохнуть, как он услышал стук. Резкий, грубый и очень настойчивый стук… в окно. Невилл напрягся и встал. Осторожно подойдя к узкому решетчатому окну, он вгляделся в черное небо за стеклом, но ничего не увидел. Потом все же решил открыть его, и стоило только чуть повернуть замок, как створка распахнула и в комнату влетел огромный, мокрый от снега ворон, совершенно бесцеремонно оцарапав его когтями по лбу. — Эй, глупая птица, убирайся! Я сейчас… я сейчас выгоню тебя! Тот лишь презрительно каркнул и уселся на каминную полку, отряхивая перья. — Прекрати мне сниться! Прекрати! Ты достал меня, понял?! Я видеть тебя не хочу! Убирайся вон отсюда! Ворон застыл, глядя на него большим черным глазом, потом вдруг склонил голову на бок и моргнул. Только теперь Невилл заметил, что к его лапе примотано что-то белое, смутно походившее на обрывок ткани. Он медленно приблизился к камину и протянул руку. Птица глядела на него, по всей видимости, чего-то ожидая. Наконец он дотронулся до прохладных гладких перьев, и понял, что они на самом деле мягче, чем он думал. Отвязав кусочек ткани, юноша развернул его и вгляделся в странный узор. Обрывок белой мантии. Белой больничной мантии пациентов из Святого Мунго. И символ, выписанный кровью, точно такой же, как на его руке. — Руна сигал… Путь света, путь возрождения… Что это значит?! Чье это… Чье?! Ворон не ответил, лишь снова моргнул, после чего принялся стучать клювом по камину. — И что я должен с этим делать?! Как… как мне ей помочь?! — Кар! — прокричала птица и, взмахнув крыльями и, ударив Невилла по лицу, взмыла к потолку, после чего исчезла в проеме распахнутого окна так же внезапно, как и появилась, оставив на прощание лишь влажное черное пятно, упавшее на ковер. — Я скоро свихнусь и превращусь в Поттера! — раздраженно пробормотал он, запирая окно и задергивая портьеру. — Отлично! Еще одна загадка, с которой я понятия не имею, что нужно делать! Гарри закутался в мантию — последнее время его часто знобило, однако он не особо придавал этому значения. Еще несколько дней назад он с нетерпением ждал наступления субботы, но сегодня ему отчего-то совсем не хотелось идти к Дамблдору. Да и вообще ни к кому другому. Все утро Драко провел на поле, отчаянно тренируя свою команду перед матчем с Когтевраном, а после обеда засел за домашние задания, которых у него накопилось даже больше, чем у Крэбба с Гойлом. На любые попытки Гарри отвлечь его от этого пустого занятия он шипел и некрасиво угрожал кровавой расправой, если друг незамедлительно не оставит его в покое. Однако встреча с директором была необходима, и по большей части потому, что новые герои, которых Гарри выбрал себе на замену, жаждали подробностей. Привычным жестом он постучал и, услышав тихий и чуть хрипящий голос Дамблдора, вошел. — Добрый вечер. Фоукс, ты снова в порядке? — юноша скосил глаза на феникса, же порядком подросшего. — Конечно, а что же ему сделается? — старый волшебник улыбнулся и махнул рукой. — Садись, пожалуйста. Прости, что так давно не приглашал тебя, был несколько занят. — Воландемортом? — В том числе. — Профессор, а когда… когда вы расскажете мне о печатях? — Так сразу? Нет, Гарри, пока еще рано для этого. Я бы хотел, чтобы ты сначала узнал продолжение истории Тома. — Да, это важно, я знаю, но… я хотел просто узнать подробнее… И про Дары Смерти! — О, так ты все-таки разгадал эту маленькую тайну? — Это же знак Гриндевальда, сэр! Почему он в вашей книге, и что вы имели ввиду, когда сказали подумать об этом? Мне нужно собрать Дары Смерти, чтобы победить Реддла, или что? — Слишком много вопросов, Гарри, — Дамблдор мягко улыбнулся, — и я отвечу лишь на один из них. Этот знак находится в книге, потому что однажды Гриндевальд подарил мне ее, кода мы были очень и очень молоды. Так давно, что почти не осталось тех, кто помнил бы об этом. — А… Стоп, что?! — Гарри изумленно посмотрел на директора. — Откуда вы знаете Гриндевальда?! Я думал… я думал, вы его… — Я его победил? — тот грустно усмехнулся. — Да, когда-то это случилось… Но я не побеждал его, если ты об этом. Он… не справился с той силой, которой мечтал завладеть. Не справился с одним из Даров Смерти. Некогда он был моим другом, очень недолго, как раз тогда, когда мы оба мечтали стать Темными лордами. Однако вскоре наши пути разошлись. Но… через несколько лет нам пришлось встретиться снова. — Но… он же ваш друг… был вашим другом… Я думал, вы победили его, потому что он темный волшебник и так было нужно… Извините, я просто ничего не понимаю… — Ничего. Эта история уже давно завершилась, и с тех пор много воды утекло… Однако я хочу, чтобы ты знал о Дарах Смерти, о том, что они существуют, и, возможно, когда-нибудь это знание тебе пригодится. — У меня есть один из них. Мантия Смерти, так? Она ведь настоящая. — Верно, она настоящая. Та самая мантия, я полагаю. — Тогда мне нужна еще палочка и воскрешающий камень? Где они? — Пока тебе еще рано об этом думать. Все найдется в свое время, и палочка, и камень. Однако мы должны поспешить, и я вынужден попросить меня позволить показать тебе кое-какие воспоминания прежде, чем наш разговор уйдет в далекое русло. — Да, конечно, — вздохнул Гарри, весьма разочарованный тем, что директор не стал ему отвечать. — Как ты помнишь, Меропа околдовала бедного Тома Реддла любовным зельем, и вскоре после этого забеременела. Доподлинно неизвестно, что именно случилось, однако очевидцы из магловской деревни еще долго говорили о том, что через полгода молодой наследник вернулся в… несколько странном состоянии и утверждал, что «был заколдован ведьмой». Думаю, в какой-то момент бедняжка понадеялась на то, что, быть может, узнав о ребенке, Том останется с ней и полюбит ее по-настоящему, однако он оставил ее, окончательно лишив смысла жизни. Через несколько месяцев она появилась в Лондоне, в совершенно ужасном состоянии. — Откуда вы знаете, что она была именно в Лондоне? — У меня есть воспоминание некоего Карактака Бэрка, который, по случайности, стал свидетелем одного разговора. С этими словами Дамблдор встал и подошел к шкафу, в котором стоял Омут Памяти. Гарри, не дожидаясь приглашения, тоже поднялся и приблизился к директору, замечая, что тот очень похудел и осунулся. Альбус простер руку над серебристой жидкостью и провел, словно бы смахивая невидимую пыль. Газообразная субстанция тут же закружилась, и вскоре они увидели очертания темного интерьера, который показался юноше очень знакомым. — Ты узнаешь это место? — директор удивленно поднял бровь. — Да, конечно! Это же «Горбин и Бэргс», я был у них пару раз… Они же торгуют разными проклятыми вещами и просто старьем. — Иногда среди этого старья попадаются и могущественные артефакты. Такие, как, например, медальон Слизерина. — Поддельный медальон. — Ну, думаю, этот человек бы с тобой не согласился, — Дамблдор кивнул на маленького, почти лысого старичка, пристально разглядывающего что-то за стойкой. Гарри наклонился, вслушиваясь в голос, который словно доносился из телевизора в соседней комнате. — Да, мы приобрели его при необычных обстоятельствах. Его принесла молоденькая чародейка незадолго до Рождества. Ах, как давно это было… Она сказала, что ей очень нужны деньги, да это и так было видно. Вся в лохмотьях, и уже весьма… Словом, она ждала ребенка. Сказала, что медальон когда-то принадлежал Слизерину. Ну, такое нам постоянно приходится слышать. «Ах, эта вещь принадлежала Мерлину, это был его любимый чайничек»… Но я осмотрел медальон, на нем действительно был знак Слизерина, и несколько простых заклинаний позволили мне быстро убедиться в его подлинности. Разумеется, вещь была практически бесценная. Девушка, как видно, не представляла себе, сколько это может стоить. Отдала за десять галеонов, да еще была рада-радешенька. Наша лучшая сделка! — Он дурак, — резко констатировал Гарри, — это не ТОТ самый медальон. — Откуда такая уверенность, Гарри? Он весьма неплохо разбирался в таких вещах. И, тем более, я думаю, вряд ли бы заклинания смогли его обмануть. — Медальон мог принадлежать потомкам Слизерина, — не унимался он, — но это не значит, чтобы сам основатель имел к нему отношение. Я… я не знаю, ну не похож он на древний артефакт! Я не чувствую этого! Он не настолько древний, как Хогвартц, я уверен! Дамблдор посмотрел на Гарри долгим и очень пристальным взглядом, после чего молча повернул Омут Памяти. — Это… это вы? — Да, это мое воспоминание. — То есть, это ваше воспоминание о Воландеморте? — Да, о юном Томе, который впоследствии стал Лордом Воландемортом. — А что случилось с его матерью? Они что, все-таки выжили? — Не совсем. Увы, оставшись одна, Меропа потеряла всякую волю к жизни. Единственный смысл существования покинул ее, и она больше не хотела жить. Вероятно, когда Реддл бросил ее из-за того, что она была волшебницей, Меропа навсегда отказалась от колдовства. И не пожелала воспользоваться им даже для спасения собственной жизни. — Но Том же как-то родился, да? — Да. На пороге приюта, к которому пришла его мать. Увы, она успела дать ему только имя, прежде чем умереть. Впрочем, это ты узнаешь из моих воспоминаний. И Гарри кивнул, наклоняясь ниже. Он уже несколько раз погружался в Омут Памяти, но все никак не мог привыкнуть к этому ощущению пустоты под ногами, неприятно напоминающее падение с большой высоты. Вскоре это прекратилось — и они с Дамблдором, а также его молодой версией уже оказались на одной из Лондонских улиц. — Куда вы направляетесь? — юноша посмотрел на длинноволосого мужчину в темно-лиловом бархатном костюме. — Увидишь. Поспешим. И Гарри прибавил шаг, пытаясь поспеть за ними обоими. Затем он долго наблюдал за разговорами еще не директора, а пока просто преподавателя, с разными работницами приюта, не самого роскошного, надо сказать. — А это было до, или после вашей победы над Гриндевальдом? — До, — тот нахмурился, — пожалуйста, не отвлекайся, Гарри. — Вы пока просто идете по коридору к этой миссис Коул, может, все-таки расскажете? — Нет. — Почему вы не хотите о нем говорить? — Потому что у меня на то есть свои причины. — Но почему вы тогда хотите, чтобы я думал о Дарах Смерти? — Ну уж явно не потому, что Геллерт был ими одержим. Они не принадлежат никому, запомни это. Смерть была и остается их истинной хозяйкой, впрочем, здесь не самое лучшее место для таких разговоров. Гарри видел, что эта тема для Дамблдора очень неприятна и, как бы ему не хотелось задать еще сотню вопросов, он умерил свое любопытство и замолчал, уставившись на то, как миссис Коул пьет джин. Его мало занимало происходящее, потому что он, как ни старался, не мог увидеть в воспоминаниях о Реддле никакой практической пользы. Он бы с много большим удовольствием посмотрел воспоминания Дамблдора о его враге и о Дарах Смерти, и о том, как все они оказались связаны и что, в конце концов, директор пытается ему сказать. «Какая тоскливая и убогая жизнь… Если бы я жил в таком приюте, то начал бы убивать просто из желания хоть как-то развлечься» — думал он, оглядывая серые неровные стены и старую, весьма потрепанную мебель. — Беру свои слова назад, спасибо, что отдали меня Дурслям, а не в приют… — пробормотал Гарри, глядя на молодого Альбуса. — Отвратительное место. Не хотел бы я здесь жить. — Том тоже не очень любил это место, и, признаюсь, его сложно за это осуждать. Однако это все равно не дает ему права делать то, что он делал и продолжает делать. — Вы в любом случае его заберете? — В любом, — серьезно повторил Дамблдор. Миссис Коул внимательно на него посмотрела и прищурилась. — Он пугает других детей. — Вы хотите сказать: он обижает их? Запугивает? — Да, наверное, — чуть нахмурилась миссис Коул, — но его очень трудно поймать за руку. Были разные случаи… Очень нехорошие… Кролик Билли Стаббса… Том, конечно, сказал, что он этого не делал, да я и не представляю себе, как бы он мог забраться на стропила… но кролик ведь не сам повесился, правда? — Едва ли, — тихо отозвался Дамблдор. — Ума не приложу, хоть убейте, как он мог залезть на такую верхотуру. Я знаю одно — накануне они с Билли поспорили. А еще… мы их, знаете ли, раз в год вывозим на природу, в деревню или на побережье… Так вот, после того с случая Эми Бенсон и Деннис Бишоп… мы больше этого не делаем. Том утверждал, что это была случайность, что они просто играли и он сам чуть не сорвался со скалы, но… другие дети были прямо на себя не похожи, да так и остались словно пришибленными, но сколько мы их ни расспрашивали, они сказали только, что просто гуляли с Томом Реддлом. Он клялся и божился, что они всего лишь осматривали окрестности, но что-то там все-таки произошло, я просто уверена! Ну, и еще были разные странности… — она снова посмотрела на Дамблдора. — Я думаю, о нем здесь немногие будут скучать. — Он что… убил других детей? — Гарри поднял глаза на директора. — Возможно, что это действительно был просто несчастный случай, — тот нахмурился, разглядывая миссис Коул, — однако там явно что-то произошло. Что-то, чего не должно было случиться. В это время женщина, удивительно твердо державшаяся на ногах после нескольких бокалов джина, уже вела своего гостя вверх по лестнице, знакомиться с Томом Реддлом. Гарри с болезненной неприязнью разглядывал бедно одетых детей в серых костюмах, работниц, уставших и нервных, и общую гнетущую, тяжелую атмосферу безысходности и невыразимой усталости. Он знал, что все это происходило много лет назад, пытался убедить себя в том, что сейчас, вероятно, такого уже нет, однако что-то внутри подсказывало ему, что такие места еще долго не исчезнут из этого мира. Они будут существовать, как и их обитатели, с глазами, на дне которых из невыносимой жажды любви впоследствии прорастают холодная отстранённость и тихая, ядовитая злоба ко всему миру. Гарри прекрасно был знаком этот взгляд. Несмотря на то, что он все же рос в семье, он еще слишком хорошо помнил, какого это, жить, зная, что ты никому не нужен. Что никто не придет за тобой, и никто не обратит на тебя внимания, что ты попросту лишний элемент системы, которая не может найти тебе применения, но вынуждена мириться с твоим неугодным существованием. Гарри всегда боялся этого. Он смотрел на детей, разных, похожих на него самого лет пять-шесть назад, и вспоминал, как его самого пугали детским домом или приютом. «Еще одна такая пакость, мерзавец, и ты окажешься там, где таким как ты и место!» От голоса дяди Вернона, вдруг прозвучавшего внутри его головы, юноше стало не по себе. Он отчаянно начал убеждать себя в том, что он уже вырос, что он почти взрослый, что ему уже шестнадцать и он давным-давно не тот забитый мальчишка в сломанных очках и обносках… Но вместе с тем он знал, что тот все еще живет где-то внутри него, такой маленький и жалкий, и что он никуда не делся, даже после стольких лет. На самом деле Гарри вдруг понял, что все это время им руководил ребенок, который попросту пытался всеми силами защититься от мира, который однажды уже предал его. Он пытался заставить себя и окружающих поверить в то, что ему никто не нужен, вместе с тем отчаянно страшась что те единственные люди, к которым он успел привязаться, однажды бросят его. Он боялся доверять тем, кто был к нему добр, потому что никогда не верил им по-настоящему. Он боялся осознать, что его тоже могут любить, просто так, не за то, что он заставил это делать, а просто за один факт его существования. Это было слишком больно и слишком сложно. Ему было легче жить с мыслью, что он один, и что никто кроме него самого ему не нужен, что он не нуждается в семье или в какой-то там любви и заботе. Что это попросту недостойные его вещи. Поэтому он так старательно отталкивал от себя всех, кто хоть как-то пытался ему помочь, потому что не знал, что делать с этой помощью, как вести себя и что будет после того, как его тщательно выстроенный мир, поделенный на врагов и очень опасных врагов, рухнет, столкнувшись с НОРМАЛЬНОЙ реальностью. — Гарри, ты в порядке? — Дамблдор нахмурился и положил левую руку ему на плечо. — Ты что-то побледнел. — Я в порядке! — вдруг огрызнулся он и отстранился. — Не трогайте меня! — Гарри, что случилось? — тот недоуменно поднял седую бровь. — Тебя что-то напугало? — Нет! Он сам изумился интонации, с которой произнес это, и тут же поспешил исправить положение. — Простите… Я… просто здесь неприятно. — Понимаю, — тихо кивнул Дамблдор, — я бы предложил тебе прерваться, но увы, я хочу, чтобы ты услышал тот разговор, который сейчас произойдет. Они как раз вошли в маленькую бедно обставленную комнату, сразу за молодым Альбусом Дамблдором. Миссис Коул строго, и вместе с тем взволнованно произнесла: — Том, это профессор… эм… Дамбертон… Он хочет с тобой поговорить. Гарри стало так неловко, то он поспешил первым заглянуть за дверь, стараясь не глядеть на старого волшебника. От волнения, стыда и какой-то внезапной злости ему стало жарко, так что он нервно поежился, и чуть распахнул мантию. «Черт, черт, черт, черт! Тупица, дурак, кретин, идиот, тварь, урод сраный! Тупой Поттер! Черт, что я делаю?! Я хочу уйти отсюда, почему я просто не могу исчезнуть, я хочу провалиться сквозь землю! А это кто? Это что, Реддл?» Пытаясь хоть как-то отвлечься от собственных мыслей, он постарался обратить все свое внимание на бледного, но очень красивого мальчика, стоявшего у окна и с недоверием глядевшего на Дамблдора в темно-лиловом костюме. Его большие темные глаза не выражали ничего, кроме презрения и… страха. Он был готов к чему угодно, но только не к этому. Конечно, Гарри уже сталкивался однажды с воспоминанием Реддла о самом себе в шестнадцать лет, но все же, после Мраксов он ожидал увидеть нечто совсем другое. Какого-нибудь злобного мальчишку, которого ему тут же захочется убить, чтобы отомстить сразу за все — и за прошлое, настоящее и будущее. Юный Том даже чем-то напомнил ему Драко, совсем мимолётное, неуловимое чувство превосходства, еле заметно проскальзывающее в движениях. Еще призрачная тень властности и осознания собственной силы, спрятанная глубоко и ожидающая своего часа. Гарри замер в растерянности. Он никак не мог соотнести то омерзительное чудовище, с которым ему вновь предстояло встретиться, с этим красивым и обаятельным, хоть и жестоким мальчиком, напоминавшем ему… самого себя. Безусловно, Гарри помнил, что сам он в одиннадцать был скорее жалким и слабым, но эта стальная уверенность в собственной уникальности и превосходстве во многом сближала их. Будущий Лорд Воландеморт был чем-то средним между ним и Драко — убежденный в собственном превосходстве и праве на что угодно, и вместе с тем испытывающий вечный страх и недоверие к любому живому существу, которого он не мог подчинить своей воле. — Ну здравствуй, Том, — мягко произнес Альбус, присаживаясь на стул. — Вы кто? — резко спросил мальчик и нахмурился. — Что вы здесь делаете? Вы из сумасшедшего дома, да?! Она вас для этого позвала?! — Не нужно так волноваться, я вовсе не из сумасшедшего дома. — Врете! Вы профессор… Доктор, да? Думаете, я ненормальный? Эта мымра вас специально позвала, чтобы вы забрали меня в психушку? У Гарри внутри все сжалось. Ком подступил к горлу, и он почувствовал, что вот-вот рухнет на подкашивающихся ногах. Тот глядел на Дамблдора так же, как и Гарри в двенадцать лет, и задавал почти те же вопросы с той же интонацией. Он словно бы заглянул в зеркало, показавшее его самого со стороны и ему стало плохо. — Нет… — почти беззвучно простонал он, — нет, я не… не может быть, я… я не похож на него… — Это был несчастный случай! Все остальные это уже давно подтвердили! — Том, я вовсе не собирался забирать тебя ни в какое «такое» учреждение, — Дамблдор серьезно на него посмотрел, так же, как и на Гарри в свое время, — я профессор из одной школы, в которую тебя приняли. — Школы? Я так и знал… Это школа для психов, да? — Вовсе нет. Это школа для детей с такими же особенностями, как у тебя. Ты ведь, насколько я могу судить, не похож на других детей. — Ну и что? Эти… эти дураки просто тупицы по сравнению со мной. Я слишком умный для них. Поэтому они считают, что я чокнутый! — бледные губы поджались и вытянулись в тонкую полоску. Гарри с ужасом поймал себя на мысли, что, встреть он Тома Реддла в одиннадцать лет, то, вероятно, не только бы попытался с ним подружиться, но стал бы самым верным его последователем буквально во всем. — Безусловно, ты очень талантлив. Но моя школа вовсе не для сумасшедших. Она для волшебников. — В-волшебников… — после недолгого оцепенения пробормотал Том, — вы… вы врете… не бывает… никаких волшебников… — Разве? — Скажи, Том, ведь твои способности явно выходят за рамки обычного. С тобой ведь довольно часто приключаются странные и необычные вещи. — Да, — тот кивнул, — я думал… я думал, что я единственный такой… — тут Гарри заметил, что тот занервничал, и поэтому тут же отвел глаза в сторону, точно так же, как делал он сам, — я могу делать то, чего не могу другие. Я могу заставить человека сделать то, что мне хочется. И животного. Я могу заставить их, если захочу. Я могу перемещать предметы, не прикасаясь к ним. Мое отражение… оно живет само по себе. Оно иногда говорит со мной. Я могу заставить что-то загореться, если мне этого хочется. Я могу залезть туда, куда никто не может… И мне ничего не будет, если я упаду. С большой высоты. Если я очень разозлюсь, то могу причинить человеку боль, заставить его страдать — даже не трогая его. Даже не видя… — Я так и думал. Ты волшебник, Том, — Альбус слушал его рассказ очень внимательно, и с каждым словом лицо его мрачнело все сильнее. — Волшебник? То есть, это волшебство? То, что я умею? Я не одержим дьяволом? О… — на лице мальчика вдруг проступила какая-то дикая, исступленная радость. Его бледные ладони затряслись и он, чтобы скрыть это, сунул их в карманы и принялся нервно ходить взад-назад по комнате, не обращая внимания на гостя. — Я знал… я знал, что я особенный… что я лучше всех них, что я… что я не такой, как все эти… идиоты! Я знал! Я не псих, я не одержимый! Я волшебник! Я… Я владею магией! Он вдруг нервно хихикнул и Гарри передернуло. «Я хочу тебя убить, я хочу тебя убить, я хочу тебя убить, я хочу тебя убить…» — повторял юноша, остолбенело разглядывая будущего ненавистного врага. Ему было страшно. Чувство ненависти и желания отомстить этой твари, которая в будущем уничтожит всю его жизнь, отчаянно боролось с внезапным пониманием и даже… сочувствием. В каждом жесте, каждом слове, в этой болезненной истеричной интонации Гарри со страхом и ужасом узнавал себя. Какая-то часть него говорила, что все, что он сейчас видит и слышит — плохо, что это отвратительно, что нельзя допускать такого, но на самом деле он не осуждал Тома Реддла. Не осуждал за осознание собственной уникальности и желания отомстить всем тем, кто считал его сумасшедшим, и даже за убийство чьего-то кролика. Он не мог отрицать того факта, что, будь у него в одиннадцать лет возможность заставлять детей и животных делать то, что ему хочется, то Дадли уже давно был бы или мертв, или бы жил со шрамами от Злыдня, которого бы Гарри с удовольствием на него натравил. В какой-то момент он даже поймал себя на мысли о том, как бы отомстил Дурслям за «веселое детство», имей он уже тогда такие способности. — А вы тоже волшебник? — Том наконец немного отошел от шока и теперь снова глядел на Дамблдора. — Да, я тоже волшебник. — Докажите! — властно потребовал мальчик. — Если ты все же намерен поступить в Хогвартц, — тот серьезно и строго на него посмотрел, — то тебе следует обращаться ко мне «профессор», или «сэр». — Да, простите… Профессор, — тон Реддла сменился так быстро, что Гарри на минуту подумал было, что это вообще другой человек, — не могли бы вы показать мне… «Черта с два он тебе что покажет! Здесь же куча маглов, и после всего, что ты ему наговорил… Он скорее выполощет тебе мозги!» — про себя ответил юноша, нервно закусывая губу. Но, к его большому удивлению, Дамблдор вытащил из кармана волшебную палочку и небрежно взмахнул ей. — Что это? У меня будет такая? — с диким, жадным блеском в глазах произнес Том, глядя на неё. — В свое время. — тот нахмурился и повернулся к шкафу. Шкаф вдруг затрясся, а затем вспыхнул таким ярким и сильным пламенем, что Гарри испуганно отшатнулся, забыв, что это всего лишь воспоминания и огонь не причинит ему вреда. — Что вы делаете?! — закричал мальчик и вскочил на ноги, глядя то на шкаф, то на Дамблдора. В ту же секунду огонь исчез и шкаф остался стоять без единого следа или новой царапины. Том моргнул и уставился на Альбуса со странной смесью страха, злости и восхищения. — Как… как вы это сделали? Магия, да? — Том, — строго произнес волшебник, — мне кажется, кое-что очень хочет вырваться из твоего шкафа. Что-то, что тебе не принадлежит. Мальчишка тут же испуганно побледнел и спрятал руки в карманы, словно надеясь, что Дамблдор не станет расспрашивать его дальше. Однако даже юный Лорд не мог долго сопротивляться прожигающему насквозь взгляду холодных серых глаз за стеклами очков-половинок. Гарри прекрасно был знаком с этим взглядом, более того, он его ненавидел почти так же сильно, как и взгляд взрослого Воландеморта. Несмотря на то, что после ночи в Министерстве он проникся к старику уважением и доверием, в такие моменты он вспоминал о том, что тот вовсе не добрый волшебник, а человек, силой все еще превосходящий и Темного лорда, и его самого. Со своими тайнами и, вероятно, очень мрачным прошлым, без которого не обходился ни один великий колдун. — Открой дверцу, — тихо сказал Дамблдор, но от его голоса у Гарри по спине побежали мурашки и ему тотчас же захотелось самому подойти к шкафу и распахнуть его, лишь бы на него перестали так смотреть. «Я хочу застрелиться! Пожалуйста, можно я просто умру и больше никогда этого не увижу!» — взмолился он то ли богу, то ли дьяволу, то ли всем богам вместе. В это время Том уже вытащил из шкафа картонную коробку, отчаянно трепыхавшуюся в его руках, и с неохотой открыл ее. — Там есть вещи, которые тебе не принадлежат? — Наверное, — небрежно бросил он, стараясь не глядеть Дамблдору в глаза. Раздумав немного, Реддл вытащил из нее серебряный наперсток, йо-йо и старую, потрескавшуюся губную гармонику. Стоило ему только положить эти вещи на кровать, как они тотчас же перестали дергаться и подпрыгивать. — Ты вернешь их владельцам, извинишься, и больше никогда ничего не украдешь, — спокойно произнес Дамблдор, очень пристально глядя на мальчика, — я узнаю, если ты этого не сделаешь. Запомни: в Хогвартце воровства не терпят. И там все волшебники, не только ты. Гарри пробрала дрожь и ему стало очень страшно и даже немного стыдно за все те мелкие пакости, которые он то и дело делал другим ученикам, пользуясь своим статусом, силой, или разными артефактами. Однако Реддл уже, кажется, понял, как надо обращаться с Дамблдором, и спокойно кивнул. — Да, сэр, я все верну. Гарри проникся невольным уважением и восхищением к его самообладанию. Сам он в подобной ситуации, скорее всего, устроил бы истерику и попытался бы высказать Дамблдору все, что думает о его угрозах. — А теперь я должен предупредить тебя, Том, что в Хогвартце учат не только пользоваться магией, но и держать ее под контролем. Безусловно, ты не первый и не последний талантливый волшебник, и тебе стоит помнить об этом. Из школы могут исключить, даже за не самый серьезный, по твоему мнению, проступок. А Министерство Магии, да, оно существует, очень строго карает нарушителей. Если ты хочешь учиться в школе и жить в нашем мире, то тебе придется соблюдать наши законы. — Да, сэр, — совершенно бесцветным голосом произнес мальчик. Другой человек вряд ли смог бы понять, о чем тот думает, но для Гарри его мысли вовсе не были загадкой. Он сам много раз делал что-то подобное — когда понимал, что взрослому, сидящему напротив него, бесполезно что-то доказывать. Такая излюбленная, отработанная многими годами схема поведения — натянуть маску спокойного безразличия и даже какого-то жалостного подобострастия, чтобы затем, покинув кабинет, планировать взлом еще одного тайного замка. «Сволочь… Ты ведь не сдашься… Ты не сдашься! Кому ты врешь, я знаю, что ты уже сейчас думаешь о том, как расправиться с ним и доказать всему миру то, что ты не такой, как все! Что ты лучший даже среди волшебников! Думаешь, я не знаю?! Ты… черт, как ты можешь говорить так спокойно?!» — думал Гарри, сжимая кулаки так, что ногти до крови впивались в ладони. — У меня нет денег, — все с тем же ничего не выражавшим лицом Том убрал вещи обратно в коробку и повернулся к Альбусу. — Это поправимо. В Хогвартце существует специальный фонд для учеников, которые не могут самостоятельно купить себе учебники и форменные мантии. Вот, — он протянул ему мешочек с деньгами, — правда, боюсь, тебе придется покупать, хм, подержанные книги заклинаний…» «Какое унижение… — поморщился Гарри, представляя, как выросший в сиротском приюте Том поступит в Слизерин, где учатся почти все наследники аристократических семей, и как он будет ходить на занятия с подержанными книгами и в дешевой мантии, — за такое даже мало убить…» После этого он неожиданно поблагодарил родителей, которые оставили ему достаточно приличное наследство, избавив от прозябания в нищете подобно Уизли. — Где продаются книги заклинаний? — требовательно произнес Реддл, с сомнением разглядывая золотой галлеон. — В Косом переулке. Я помогу… — Не нужно. — отрезал тот, не дав волшебнику договорить. — Я привык все делать сам, я постоянно хожу один по Лондону. Как попасть в этот ваш Косой переулок… сэр? Дамблдор помолчал, разглядывая его, после чего вздохнул и подробно объяснил, как добраться до «Дырявого котла», и вручил запечатанной конверт, такой же, какой Гарри в свое время получил от Хагрида. — Ты сможешь увидеть кабачок, хотя окружающие тебя маглы — то есть неволшебники — его видеть не могут. Спроси бармена Тома — легко запомнить, его зовут так же, как тебя… Реддл дернулся и поморщился, словно бы услышал что-то неприятное. — Тебе не нравится имя Том? — Оно дурацкое. Обычное, — уголок губы на бледном лице дернулся, — как… как у какого-нибудь грязного рабочего! Я хочу себе другое имя… Но… А мой отец был волшебником? Эта старая мымра сказала, что так звали моего отца. Том Реддл. Это его имя. — К сожалению, этого я не знаю, — взгляд Дамблдора смягчился. — Моя мать, конечно, не могла быть волшебницей. Она бы не умерла, верно? — произнес Том в какой-то задумчивости. — Волшебница бы не позволила себе просто… просто взять и умереть. Это невозможно. Значит, мой отец — волшебник. Это точно… Он замолчал, погрузившись в свои размышления, но потом вдруг встрепенулся и вновь посмотрел на Альбуса. — А когда я все куплю, мне нужно будет явиться в… Хогвартц? — Да, билеты уже в конверте, и на обратной стороне письма изложены все подробности. Первого сентября ты должен отбыть с вокзала Кингс-Кросс. Том медленно кивнул, наблюдая, как Дамблдор поднимается со стула. Волшебник протянул мальчику руку и тот пожал ее, после минутного размышления. — А еще я умею говорить со змеями, — не без гордости заявил Реддл, когда Альбус уже собрался уходить, — это ведь… нормально? Все волшебники это могут? Они сами приползают ко мне и рассказывают мне разное, словно бы я их повелитель… — Нет… — протянул Дамблдор, — это весьма необычная способность. Но это встречается. Что ж, приятно было познакомиться, Том. Увидимся в Хогвартце. — Думаю, пока что достаточно, — произнес Дамблдор из настоящего и Гарри почувствовал, как земля уходит из-под ног. Через несколько минут он вновь стоял в кабинете директора, пытаясь прийти в себя. — Присаживайся, — кивнул старый волшебник и закашлялся. Гарри остался стоять, рассеянно глядя ему в глаза. — Почему ты не садишься? — тот поднял бровь. — Не хочу. — твердо сказал Гарри. Ему вдруг стало так противно и омерзительно от этого спокойного и обманчиво мягкого тона, в котором прятался твердый приказ, что он решил проверить, как долго сможет его игнорировать. — Как хочешь, — Дамблдор пожал плечами, — я вижу, что увиденное произвело на тебя большое впечатление. — Конечно, произвело. Вы сделали это специально? Показали мне ЭТО воспоминание? На что вы рассчитывали? — На то, что ты станешь чуть лучше понимать Тома. И себя заодно. — У вас это получилось, — уголок губ юноши нервно дернулся, и он моргнул, отводя глаза. — Вы его осуждаете? — За воровство, убийство кролика и детей, погибших при странных обстоятельствах? — Да. — Подумай, Гарри. — Осуждаете… Почему вы тогда вообще приняли его в школу? Могли бы… убить его? — он издал истерический смешок. — Было бы меньше проблем! Никакого Воландеморта. Никаких больше убийств! Раз — и все! Кто бы заметил? Никому не нужный сирота, которого все считают чокнутым… — Уж не жалеешь ли ты его, Гарри? — Дамблдор нахмурился и посмотрел на него ТЕМ самым взглядом, от которого хотелось или расплакаться, или пустить себе пулю в лоб. — Жалею? Нет. Я его понимаю, — его левый глаз дернулся. — Вы мне всю жизнь говорили, что я похож на одного мальчика… Так вот значит, кого вы имели ввиду, да? Вы боялись, что я стану таким же, как он? Убийцей? Вы думаете, что я такой же? Да? — Успокойся, Гарри, — холодно произнес Дамблдор, — во-первых, я не считаю, что ты на него так уж похож. Том, по крайней мере, чуть лучше себя контролирует и умеет вовремя остановиться. Во-вторых, ему никто не давал второго шанса. — Второго шанса? — его рот расплылся в кривой улыбке. — Что вы хотите этим сказать? Лучше бы… лучше бы он помер, хоть как-нибудь! Почему вы его не убили? У вас была возможность! Почему… почему я теперь должен его убивать?! Пытаться его убить, хотя это невозможно… даже с Дарами Смерти… Даже… Почему?! — Потому что любая жизнь — это бесценный дар, и мы не имеем права ее отнимать, — голос Дамблдора прогрохотал над ним, но Гарри, к своему собственному изумлению, не дрогнул. — Жизнь? Чья жизнь, профессор?! Вы не захотели убивать Реддла, хотя уже в детстве он был психопатом, позволили ему вырасти, чтобы потом разрушить мою жизнь, и сотни чужих, и теперь вы осуждаете меня за то, что я стал таким же, как он?! Просто, черт побери, пытаясь не сдохнуть?! Вы что, хотите, чтобы после этого я… не знаю… чего вы от меня ждете?! Чтобы я ненавидел его?! Чтобы я жалел его?! Чтобы я простил его?! — Чтобы ты не стал таким, как он, Гарри, — строго произнес Дамблдор, — я вовсе не осуждаю тебя. Так же, как и всегда, я показал это для того, чтобы ты понял, у тебя есть выбор — быть как Том и стать таким же, как Лорд Воландеморт, или же избрать иной путь. — Иной путь? Иной путь?! ИНОЙ ПУТЬ, ПРОФЕССОР?! — глаза юноши сверкнули жутким, нечеловеческим огнем. — У меня нет выбора! У меня никогда не было выбора! Это сраное пророчество… У МЕНЯ НЕТ И НЕ БЫЛО ВЫБОРА! НЕ ВРИТЕ МНЕ! — Я никогда не врал тебе, и не желал тебе зла. Я лишь пытался уберечь тебя от ошибок! Тех же ошибок, что когда-то совершил Том! — Ошибок… Вся моя жизнь — чертова ошибка! Да… я уничтожил Воландеморта, когда мне был один год, а это значит, что я его полная противоположность! Я должен всех любить, всех прощать, и плевать, что я никому к черту не сдался в этой жизни! Я вам нужен только за тем, чтобы исполнить это дебильное пророчество, да пусть я хоть сотню раз сдохну, но сделаю это! Да?! Вы ЭТО имели ввиду?! Вы… Я… ДА ПОШЛО ОНО ВСЕ К ЧЕРТУ! У Гарри уже не было сил себя сдерживать. Вся боль, все отчаяние, страх и тревога, жившие в нем с самых первых его дней, абсолютная пустота в душе, не заполненная ничем, кроме банальной зависти и жажды простой человеческой любви выплеснулась наружу и языки пламени охватили кабинет директора. Фоукс испуганно закричал, но Дамблдор продолжал сидеть за столом, пристально и строго глядя на юношу. — Не совершай ошибку, Гарри. То, что ты был несчастен в детстве, вовсе не означает, что ты обязан повторять его судьбу. — Несчастен в детстве… НЕСЧАСТЕН В ДЕТСТВЕ?! — он вдруг запрокинул голову и расхохотался так, что еле устоял на ногах. — А СЕЙЧАС Я, ПО-ВАШЕМУ, СЧАСТЛИВ?! — Прекрати! — Дамблдор резко встал, выпрямившись во весь свой огромный рост и взмахом палочки убирая огонь. — Не хочу! — прошипел Гарри и, резко развернувшись, подскочил к двери. Дернув ее за ручку, он понял, что она заперта. Оглянувшись на директора, он увидел, как сверкнули серые глаза и голос, неожиданно мощный, пророкотал: — Успокойся, сядь, и выслушай меня! Но он не мог. Чувство паники и страха накрыло его с головой, и он, повинуясь скорее инстинкту, чем разуму, ударил по дверному замку рукой и произнес заклинание, которое поклялся больше никогда и ни при каких обстоятельствах не произносить. Металл тут же нагрелся и расплавился. Дверь поддалась малейшему усилию и прежде, чем Дамблдор успел хоть что-нибудь предпринять, Гарри выскочил на лестницу и буквально слетел вниз, перепрыгивая через ступени. Он ненавидел все — себя, Дамблдора, Реддла, во всех его возрастах и ипостасях, и больше всего на свете желал, чтобы это прекратилось. Ему хотелось покончить с этим раз и навсегда, и теперь он вознамерился во что бы то ни стало прекратить этот безумный ад, под названием «жизнь Гарри Поттера». «Я не стану Темным Лордом, я не стану Реддлом, я не стану как он, я не стану, Я НЕ СТАНУ!» Гарри бежал по коридору, не обращая внимания на учеников, попадавшихся на пути. Он даже не заметил Невилла, которого чуть не сшиб с ног, и не услышал его возмущенного возгласа. Ему было больно, очень больно. И он знал, что больше не готов это терпеть, даже во имя какой-то благой цели. «Я убийца… я такой же, как ОН… Я УЖЕ ТАКОЙ ЖЕ! Я не исправлюсь, я не смогу! Я не смогу! Я не стану лучше! Я не хочу никого спасать!» — Эй, Поттер! — крикнул Невилл, но слизеринец даже не обернулся. Его пробила холодная дрожь. Он еще не видел Поттера в таком состоянии и, преодолев минутное оцепенение, последовал за ним. Тот как раз выбежал ему навстречу из коридора, ведущего к кабинету директора, и Долгопупс лихорадочно начал прикидывать, ЧТО такого могло произойти между ним и Дамблдором, однако ничего так и не смог придумать. Поколебавшись и раздумав, он решил, что стоило бы просто на всякий случай проследить за ним, чтобы убедиться в том, что тот не натворит ничего ужасного. Невилл хорошо был знаком с истериками Гарри Поттера — разрушительными, словно смерч, и всегда направленными на уничтожение окружающего пространства и людей, подвернувшихся под руку. В такие моменты на него было особенно страшно смотреть, потому что из-под бледного юношеского лица проступало нечто отвратительно нечеловеческое, не принадлежащее этому миру. «Он ведь так убьет кого-нибудь!» — подумал Невилл, кинувшись за ним. Как ни странно, он совсем не боялся за себя. Еще год назад он бы, вероятно, побежал рассказывать об увиденном Гермионе, но теперь, с совершенно спокойным и сосредоточенным лицом он бежал по коридору, пытаясь догнать юного Темного лорда. Единственное, за что он по-настоящему опасался, так это за тех несчастных, рисковавших подвернуться Властителю под горячую руку. — Что б тебя, Поттер… — пробормотал юноша, запыхаясь. Кончик мантии мелькнул за углом и Невилл поспешил туда. — Эй! Эй! Стой! Поттер, остановись! Но тот словно его не слышал, продолжая нестись вперед с таким лицом, будто бы собирался разрушить школу до основания, или уронить небо на землю, никак не меньше. «Что за дурацкий день! Ночью всякие кошмары с птицами, а теперь еще и вконец обезумевший Поттер!» И вдруг он понял, куда тот направился. У Поттера, как он знал, было несколько излюбленных мест. Точнее, два — Изнанка Хогвартца, и одна из башен Когтевранского крыла, которую они с Полумной делили вот уже четыре года подряд. Превозмогая колющую боль в боку, он ускорился и почти догнал Поттера. Тот вдруг обернулся и Невилл увидел, что тот… плачет. Словно испугавшись его, Гарри вдруг вздрогнул и закричал: — Отвали! Оставь меня в покое, урод несчастный! Отвали! — Ты… что с тобой опять… сумасшедший?! — прохрипел Невилл, останавливаясь и пытаясь отдышаться. — ТЫ ТОЖЕ МЕНЯ НЕНАВИДИШЬ, ДА?! КАК И ВСЕ?! ПОТОМУ ЧТО Я СТАНУ ТЕМНЫМ ЛОРДОМ?! ДА?! СКАЖИ ЭТО! — Что?! Что с тобой, придурок?! — Все… — он истерически рассмеялся и его глаза сверкнули так, что Невиллу стало по-настоящему страшно, — все… я… я избавлю вас от этого! К черту вас! Нет больше Гарри Поттера, не будет! Не будет! — Что?! Ты… так, Поттер, ты что собрался… о нет… Поттер, стой! Но тот, оттолкнув его, кинулся к двери, ведущей на башню. Долгопупс, проклиная на чем свет стоит и Поттера, и весь Слизерин, свою несчастную жизнь и жалость к убогим безумцам, побежал за ним, уже зная, что, вероятно, его ждет. Шаги Гарри Поттера раздавались сверху, и он боялся, что не успеет. И не успел. В тот самый момент, когда Невилл выскочил на усыпанную снегом темную площадку башни, до его ушей донеслось только последнее слово: — …кедавра! И грянула зеленая вспышка. — НЕТ! НЕТ, ПОТТЕР! НЕТ! — заорал он, кидая к слизеринцу, упавшему в снег. — ТЫ ЧТО СДЕЛАЛ, ПРИДУРОК?! ТЫ… ТЫ ЧТО СДЕЛАЛ?! Но тот не отвечал. Гриффиндорца колотила крупная дрожь. Он испуганно огляделся, не зная, что делать. Гарри Поттер был мертв. Тот самый ужасный, жестокий эгоистичный мальчик, который задирал его на первых курсах, пытался сделать своим слугой на пятом и который уже давным-давно свихнулся, был мертв. Осознать это было тяжело. Невозможно. Невилл задыхался от ужаса, горячие слезы катились по щекам и душили его, не давая вздохнуть. — Нет… нет… нет… Поттер… ну зачем… почему?! Ты… ты дурак… Зачем ты это сделал, Поттер?! Зачем?! Надо было позвать кого-нибудь, что-то сделать, но он не мог. Не мог даже подняться. Ему было очень холодно и пальцы почти не гнулись от мороза, однако он этого не замечал. Все было так… глупо, так внезапно. И казалось каким-то совершенно нереальным. Он не понимал, что произошло, и почему именно он оказался здесь, в этот самый момент. Почему из всех людей в Хогвартце именно он стал свидетелем того, как Гарри Поттер покончил с собой. — Нет… это же… это не может быть правдой… Но почему?! Невилл не желал его смерти. Он четко осознавал это прямо сейчас, и даже все то зло, что тот причинил ему, не могло заставить его хотя бы быть равнодушным. Он знал, он всегда знал, что Гарри на самом деле просто очень несчастный человек, загнанный в угол. Когда-то давно он не замечал этого, не видел за маской бахвальства и напускной важности, на которую повелся, как и многие другие. Но после того, что случилось летом, он всегда помнил о том, что Поттер совершенно не тот, каким хочет казаться. Невилл не хотел ему помогать, не хотел о нем думать и вообще не хотел больше, чтобы его жизнь хоть как-то была связана с ним. Однако он теперь сидел в снегу, тупо глядя на шрам, видневшийся из-под растрепанных черных волос. «Так не должно быть… Это неправильно! Поттер не может умереть! Ему нельзя умирать! Нельзя!» — А что… что скажут учителя… а Малфой? Тут Невилл вдруг представил Драко, который узнал об этом, и его пробрала ледяная дрожь. Он не испытывал к тому никакой симпатии и не любил почти так же сильно, как и самого Поттера когда-то, но теперь ему стало искренне жаль его. Тогда, в Визжащей хижине он вдруг увидел Малфоя таким, каким тот никогда не был — внезапно сильным и… почти благородным. Они с Гарри, как и все слизеринцы, были злыми, коварными, эгоистичными и в целом малоприятными людьми, но их искренняя дружба была чем-то, что внезапно поднимала их в глазах Невилла. Он вдруг осознал, что попросту НЕ МОЖЕТ представить их друг без друга — Малфой и Поттер были настолько неразделимым понятием, что проще было представить, как Воландеморт раскаялся во всех своих преступлениях и добровольно отправился в Азкабан. Тишина угнетала. Тяжелая, давящая, колкая от мороза тишина. Долгопупс вытер слезы и подумал, что стоило бы, вероятно, встать. Однако произошло нечто такое, от чего он окончательно потерял всякую связь с реальностью. Гарри Поттер резко вздохнул… И открыл глаза. Они были изумрудно-зеленые и поблескивали во мраке, как два переливчатых смарагда. Прошла секунда — и тот заплакал, тихо постанывая. Невилл не мог говорить. Он просто смотрел, не думая и не чувствуя. Плач слизеринца тем временем не утихал и сквозь стон стали различимы слова, смысл которых не сразу дошел до Долгопупса: — Я не могу умереть… я даже умереть не могу… я не хочу… я не хочу больше сражаться… я не буду… не буду… — Не надо. — тихо произнес Невилл упавшим голосом. — Ничего не надо. И с этими словами он поднялся и, не глядя на Поттера, молча открыл дверь и покинул башню. Гарри перестал плакать. Теперь он просто лежал, открыв рот, как рыба, выброшенная на берег, чувствуя холод, пробирающий до костей. Умирать было не очень больно, и он знал, что что-то внутри него исчезло. Он пока не понял, что именно, но это было какое-то очень далекое и очень болезненное воспоминание. Что-то из детства, одна из десятка версий Гарри, живших внутри него. Один из тех Гарри, которого он искренне ненавидел. Кажется, это был тот самый мальчик, который рыдал в чулане под лестницей после очередного дня рождения Дадли. Мальчик, росший со знанием, что он один в этом мире и что его ТЕРПЯТ, что он на самом деле лишь помеха чужому, НОРМАЛЬНОМУ счастью. Мальчик, который мстил. Который мстил всем. Мстил Дамблдору, за то, что тот оставил его. Мстил Сириусу и Люпину за то, что те опоздали. Мстил Воландеморту, за то, что тот сделал из него копию себя. Мстил остальным за то, что у них была лучшая жизнь и шанс прожить ее по-человечески. В конце концов мстил самому себе за то, что он — Гарри Поттер. Он больше не плакал. И вообще ничего не чувствовал. Внутри была такая невыразимая пустота, которую он уже не пытался скрыть. Он хотел, чтобы его любили. Чтобы у него были родители и семья. Он хотел, чтобы его уважали. Хотел иметь друзей. Настоящих. Которые бы тоже любили его. Он хотел прожить обычную счастливую жизнь. Он хотел иметь право на это счастье. Но он знал, что у него это права нет. С тех самых пор, как Меропа решила, что ей незачем больше жить. С тех самых пор, когда она обрекла сына на унизительную, полную боли, ненависти, зависти и злобы жизнь, из которой тот отчаянно пытался выбраться. Гарри понимал его как никто другой — безумное желание заполнить эту ненасытную пустоту в груди властью, страхом и могуществом. У Воландеморта получилось обмануть себя, убедить в том, что он смог добиться своей цели. Он взял себе новое имя, убедив себя в том, что больше не является Томом Реддлом. Он стал почти бессмертным и добился невероятного мастерства в магическом искусстве, убедив себя и остальных в том, что он величайший маг столетия. Наконец, он убедил себя в том, что его мир — единственно верный из всех. И Гарри хотел бы сделать то же самое. Но, как и сказал Дамблдор, у него не хватало самообладания. А еще он не был готов отказаться от Драко ради того, чтобы повторить этот величайший обман в истории. Гарри встал, не чувствуя рук и ног от холода. Не оглядываясь и не отряхивая мантию от снега, он потянул на себя дверь и вошел на лестницу. Каждая ступенька давалась ему с трудом. Но это его больше не волновало. Драко сидел в гостиной, дожидаясь его с новостями. Слизеринцы уже давно спали, и он тоже зевал, искоса поглядывая на дверь. Наконец, когда Гарри появился, в мокрой от растаявшего снега мантии, Малфой поднял на него глаза и недовольно бросил: — Ты где опять шатался, безумец? Что… что с тобой опять, Поттер?! — Прости, — тихо произнес он, подходя к его креслу, — я немного умер. Повисло молчание. Драко застыл, глядя в зеленые глаза и пытаясь понять, шутит его друг, или нет. И когда до него дошло, его зрачки сузились, и он вскочил, кидаясь к Гарри и хватая его за плечи. — Ты… Ты что?! Ты что, умер?! Но… но как?! Нет, нет, нет! Поттер! ЧТО ТЫ ОПЯТЬ ВЫКИНУЛ?! — Я… — начал было Гарри и понял, что не может говорить. Устало выдохнув, он просто закрыл глаза и рухнул на Драко, чувствуя, как забилась жилка у того на виске. — Не спрашивай меня ни о чем, ладно? — Ладно… — пробормотал тот и вдруг крепко его обнял. Они стояли так некоторое время, в полумраке, освещенные лишь светом пламени в камине. Гарри молчал. Малфой тоже, только дышал намного громче и сбивчивее. Наконец, он нервно сглотнул и, чуть отстранившись, вгляделся в лицо друга. — Ты ведь не умер по-настоящему? — Умер. Часть меня умерла. Я убил ее, потому что не хотел жить с ней дальше. — Ублюдок… — сплюнул Драко, которого начало потряхивать, — мерзкий, отвратительный ублюдок… как ты посмел вообще?! — Дамблдор показал мне воспоминание о Реддле, — Гарри усмехнулся, — и знаешь, мы с ним похожи несколько сильнее, чем я мог ожидать. — И ты… ты что, после этого решил сдохнуть?! — Да. У меня все равно не вышло. И мне придется… придется продолжать все это дальше… Я никогда не смогу пожить нормально. Никогда… Прости. Я… я не знаю. Я просто очень и очень устал, от себя, от этой дурацкой войны… — Может, перестанешь уже ходить к этому сумасшедшему уроду? — голос Драко звенел, как натянутая струна. — Наверное. Мне все равно, что он еще хочет мне показать. Я просто хочу, чтобы все это закончилось. Все. — Поттер… — Малфой надавил на его плечо, заставляя сесть в кресло, — Поттер, только попробуй. Ты… Черт, у меня даже нет слов, чтобы описать, какой ты кретин! Ладно, просто… просто забудь про это! Только никогда, слышишь, никогда больше так не пытайся это повторить! — Хорошо, — тихо произнес он. — Что хорошо, Поттер? Только попробуй соврать, и я… я из-под земли тебя достану! — Драко… — Что?! — Драко, я люблю тебя. Тот остановился и замер, глядя на Гарри, как на неизлечимо больного. Затем он нервно рассмеялся и, спрятав лицо в ладонях, рухнул в соседнее кресло. — Ты чудовище, Поттер! Ты… ты хуже всех Темных Лордов вместе взятых! Ты… ты… Черт, и что мне с тобой делать?! ЧТО?! ПОТТЕР, ОТВЕТЬ МНЕ?! — Пойдем спать, — он вздохнул, — уже почти два часа. — И после всего… — голос Драко дрожал, — после всего ты просто говоришь «пойдем спать»?! Ты что, смерти моей хочешь?! — Нет. Очень не хочу. — Поттер. Почему ты такой? — Я не знаю. — А почему я до сих пор терплю тебя?! Что, тоже не знаешь?! — Не знаю, но догадываюсь. — Гарри… Гарри, не смей умирать, ладно? Я… я знаю, что ты черт знает что такое, но пожалуйста, я… я в жизни никогда и никого не умолял, но… умоляю тебя, — голубые глаза, чистые и прозрачные как лед, — умоляю, пожалуйста, не смей умирать. Никогда. Никогда, черт побери! — Только ради тебя, — выдохнул тот, — только ради тебя, Драко…