На пути к лучшему миру

… Он шел по коридору, темному и узкому, безуспешно пытаясь узнать это место. Оно походило одновременно и на дом Блэка, и на что-то, что он когда-то вроде бы видел, но все никак не мог вспомнить — где именно. Словно бы воспоминания были… не его собственными. Но вскоре он понял, что направляется к определенной цели — кажется, это была комната в конце коридора. Что-то, а точнее, какая-то часть его вела вперед, не давая другим мыслям вторгнуться в ментальное пространство, поэтому ему оставалось лишь ждать. Наконец, он дошел до заветной двери, и она открылась перед ним с легким скрипом, пропуская в комнату, в которой не было ничего. Она была пуста, как бездна, в ней не было ни света, ни тени, ни звука, ни шороха — вообще ничего. Гарри остановился и дверь за его спиной с тихим щелчком захлопнулась. Отчего-то он знал, что надо делать. Нечто, связанное с ним и жившее в нем это знало. Оно словно бы уже делало так раньше, но он, сколь бы ни старался, не мог вспомнить, когда и как. Он ждал чего-то. Точнее, кого-то. И чтобы тот пришел, его нужно было позвать. Гарри закрыл глаза и мысленно представил себе медальон, тот самый, который хранился у него в кармане. Поддельный медальон Салазара Слизерина, один из крестражей пока еще Тома Реддла. Его ненавистного врага и вынужденного собеседника. Шрам во лбу тут же начало жечь адским огнем, и он поморщился, подавляя стон боли. Так продолжалось долго, ровно до тех пор, пока он не услышал позади себя тихий и немного усталый голос. — Зачем ты меня позвал? Гарри с усилием открыл глаза и медленно обернулся. Перед ним стоял высокий молодой человек, на вид немного старше него, с бледным лицом и черными волосами, красиво уложенными. Глаза такие же черные, но на дне их уже загорелись красные огоньки. Том Марволо Реддл был очень красив и непривычно человечен — в отличие от того, которого Гарри знал в настоящем. Между ним и тем безносым полусгнившим мертвецом и впрямь было мало общего, разве что, быть может, взгляд — холодный и властный. Но Гарри и сам умел так смотреть — жестко и требовательно. Он знал, что его собственные глаза по-вурдалачьи сверкают в этой тьме, и что он выглядит даже еще более жутко, чем его враг. — Я хочу поговорить. — Зачем? Оставь меня в покое. — тот скривился, совсем как Малфой — тонкие аристократические черты делали их очень похожими. — Потому что мне больше не с кем, — Гарри произнес это с некоторым нажимом, — ты убил моих родителей, поэтому теперь будешь отрабатывать. — Твоих родителей? Кто ты… волшебник? — Я твой враг, — процедил юноша, — сейчас тебе вроде двадцать лет, но к шестидесяти ты окончательно свихнешься и, услышав пророчество, попытаешься меня убить. И сам подохнешь. Ну почти. — Пророчество? — Реддл заметно разволновался, но тут же взял себя в руки. — Да. Но это другое. Не твое пророчество. Их три, как выяснилось. Я знаю второе, теперь, по всей видимости, узнал первое. Есть еще третье, но я его не знаю. Ты, кажется, тоже. — Это в твоем теле я внезапно очнулся? Гарри… Поттер? Последний Певерелл? Лорд… Весов? — Точно. Тебе Зевс рассказал… — он нахмурился, — а ты у нас Лорд Времени. — Да? И откуда тебе это известно? — А я все знаю. Такой вот умный, — юноша хмыкнул и подумал, что было бы неплохо сесть. В тот же момент из пустоты вдруг возникли два кресла и Гарри с удовольствием опустился в одно из них. Реддл сделал то же самое, но с большим изяществом. — Не будет ли Лорд Певерелл-Поттер столь любезен объяснить мне происходящее? — Том очаровательно улыбнулся. — Да сколько угодно, — Гарри злобно оскалился, — ты создавал крестражи? — Откуда тебе про них известно? — глаза того сощурились. — Оттуда, потому что я один из них. Глупо было бы не знать о том, что я такое. — Хм… И зачем бы мне потребовалось создавать крестраж в живом человеке? — Ты сделал это случайно, я так понимаю. Может, перепутал меня с другим Лордом. Из своего пророчества. И решил убить заранее, но что-то пошло не так… — И зачем ты меня призвал в свой сон, в таком случае? — Я… я честно не знаю, — Гарри пожал плечами, — твоя версия из будущего поставила меня в крайне отвратительное положение, из которого мне сложно выбраться, и мне попросту не с кем обсудить все свои проблемы. — И неужели ты думаешь, что я готов это выслушивать? — он окинул его презрительным взглядом. — А я тебя заставлю, — холодно отрезал Гарри, — я бы мог убить тебя, пока твоя душа заключена в предмет, который находится в моей власти. У меня есть способ сломать печать и уничтожить тебя, потому что ты мой кровный враг, убийца моих родителей, ты отнял мой дом и испортил жизнь — я имею право на месть, ты так не думаешь? — И что же тебя остановило от столь радикального шага? — тот казался совершенно расслабленным, но Гарри чувствовал, что собеседник напряжен. — Несколько факторов. Во-первых, мне почему-то не хочется убивать конкретно тебя. Тома Реддла. Человека. Ну или того, кто на него похож. Ты чем-то напоминаешь моего друга… хотя скорее нечто среднее между нами обоими. Во-вторых, я знаю, что ты Лорд Времени. А это важно. Я… я столкнулся с одним из твоих воплощений на изнанке Хогвартца, и он больше похож на тебя, с которым я разговариваю, чем на Воландеморта. — В какому году мы находимся? — вдруг спросил Том, вероятно, вконец запутавшийся в объяснениях. — Одна тысяча девятьсот девяносто седьмой. — И как же там, в будущем? — он изящно наклонил голову. — Так же, как и всегда, — вздохнул Гарри, — паршиво. Вокруг одни уроды, куда ни глянь, все… все как-то… не так, как должно быть, наверное. Что в мире магов, что у маглов. — А маглы? Что с их оружием? — А что с их оружием? — Я про бомбы. — Ну… они есть. Вроде как, — Гарри не особенно следил за ситуацией в мире не волшебников, поэтому не был в курсе действующих военных и не только конфликтов, — как и прочее… — Отвратительно, — Реддл поджал губу, — и волшебников до сих пор это не волнует? — С чего бы это должно их волновать? — он усмехнулся. — Волшебникам есть чем заняться, твоими стараниями. И Гриндевальда. — Гриндевальда? Он еще жив? — Еще как, — оскалился Гарри, — жив и вы с ним собираетесь сначала залить страну кровью маглов и грязнокровок, а затем начать открывать двери в другие миры. — И? — тот, казалось, не понимал, в чем проблема. — Я этого не хочу. Точнее, я должен этого не хотеть. Мне вроде как предначертано спасти всех, хотя мне уже не хочется в это вмешиваться. Я очень… устал… И настолько отчаялся, что заставляю тебя говорить со мной, хотя я тебя ненавижу. — Позволь задать один личный вопрос, — этот Реддл был явно много вежливее того, которого знал Гарри, — о твоих… глазах. — А, это… — он усмехнулся, — это след истинной магии. Я как-то на четвертом курсе пытался заключить договор с драконом и с тех пор живу с расколотой душой. Забавно, что после этого я еще два года не знал ничего о крестражах — кто-то уничтожил всю информацию об этом в Запретной секции. Не знаешь, кто бы это мог быть? — С чего бы? — Том снова ослепительно улыбнулся и Гарри вдруг расхохотался, глядя на то, как тот пытается строить перед ним лицо, будучи еще не в курсе, что он знает о своем враге чуточку больше, чем следовало бы. — С того, что ты уничтожил все упоминания о темной и могущественной магии в Хогвартце, видимо, чтобы никто не смог повторить твоего гениального успеха. Только ты не принял в расчет, что в библиотеке Когтевран можно найти литературу поинтереснее, чем то, что ты испортил в Запретной секции. — Как тебе удалось? — глаза Реддла на миг блеснули завистью и раздражением. — Ну… так, — Гарри наиграно пожал плечами — ему нравилось выделываться перед своим собеседником, — шел себе, никого не трогал, и встретил дверь, ведущую на изнанку Хогвартца. А там уже и до библиотеки недалеко… и Тайную комнату я тоже открывал, благодаря твоему дневнику… — Что?! Мой дневник? — Том вздернул свои густые гибкие брови. — Как ты его нашел?! — В туалете. Его выкинул кто-то, а твое воспоминание шестнадцати лет чуть не убило моего лучшего друга. Тогда я впервые применил смертельное проклятие, — к своему удивлению, он понял, что даже воспоминание об этом уже не разжигает в нем такой ослепляющей ярости и ненависти, по крайней мере, к тому Реддлу, который сидел прямо перед ним, — и мне понравилось. — Вот как? И значит, ты его уничтожил… — красивое лицо подернулось искренней печалью, — жаль… Это был мой первый крестраж. — Извини, ты был отвратительно бестактен, когда попытался убить моего лучшего друга, — в голосе Гарри зазвенела такая сталь, что Том насторожился, — поэтому я посчитал себя в праве уничтожить его. И вот теперь думаю, что делать с тобой. — Не делай этого, — тихо, но резко произнес Реддл, — тебе это уже не поможет. — Хм. И почему же это? — Потому что крестраж не может сделать ничего без своего хозяина. Если… если никто не приложит усилий для того, чтобы сломать печать и высвободить оттуда часть души, то он будет вечным хранилищем, не способным вернуть содержимое к полноценной жизни. Если только с этим предметом нельзя взаимодействовать, как с дневником. Я и сам вскоре понял, что это было… не самым лучшим решением. Поэтому, чтобы никто не посмел попытаться писать в дневнике, я всегда ношу его с собой. — Носил, — поправил его Гарри, — сейчас я тебя самого ношу в кармане. Но твою мысль я понял… То есть, если я… если я убью твою версию, которая сейчас превращает Британию в филиал ада, то даже тогда крестражи не будет представлять опасности? — Скорее, весь остальной мир опасен для них. Душа — хрупчайшая конструкция. Ей требуется качественная защита. Намного крепче, чем уязвимое человеческое тело, намного… — Например, механический скелет? — наобум спросил Гарри. — Откуда… — Том моргнул и нахмурился, с прищуром глядя на него. — Это моя величайшая тайна… После крестражей, безусловно. — А я видел его. Тебя в виде скелета из золота. Признаться, ты мне тогда очень помог… Можно сказать, даже вытащил меня из ловушки, в которую я угодил. — Как?! — Реддл уже не пытался скрывать своего изумления. — А черт его знает… — Гарри вздохнул и, засунув руку в карман, вытащил оттуда сигарету. Том проводил этот жест задумчивым взглядом, и юноша удивленно спросил: — Ты… ты что… куришь? — Бросаю, — отрывисто произнес тот и перевел взгляд куда-то в пустоту. Гарри никогда бы не подумал о том, что будет делиться сигаретами с воспоминанием человека, которого ненавидел последние шесть с половиной лет, но жизнь довела его до такого состояния, что он был близок к тому, чтобы начать пить с ним — просто от отчаяния и безысходности. — Эм… Выпить хочешь? Раз уж я заставил тебя со мной разговаривать, то вроде как надо быть вежливым и все такое. — Не откажусь, — тот натянул на лицо маску аристократической вежливости и коротко кивнул, — и что же ты мне предложишь? — Что? Огневиски. Гарри нравилось, что здесь он может наколдовать что угодно — даже без палочки. Поэтому юноша расслабленно махнул рукой, в которой только что появился бокал. Понюхав его, он отпил и поморщился. Мельком взглянув на Тома, он раздраженно заметил, что тот делает это с большей величественностью и грациозностью. Немного помолчав, он тихо, но твердо спросил: — Зачем ты все это начал? Зачем? Зачем ты решил стать бессмертным? Почему? — Я хочу силы, — чуть помедлив, начал тот, — я устал от того, что какие-то… жалкие маглы могут делать друг с другом и с нами что угодно, что они… что они могут уничтожить мир в любой момент, а волшебники, те, в ком течет кровь богов, не желают задуматься об этом ни на мгновение! — его пальцы задрожали, а бледное лицо исказилось гримасой. — Я хочу создать новый мир, лучший мир! И у меня есть все для этого! Я потомок Салазара Слизерина, я постигну все величайшие тайны и наконец оборву этот бесконечный непрекращающийся круг страданий! — Убивая всех? — Гарри не выдержал и грустно усмехнулся, глядя ему прямо в глаза. — Сам-то хоть понял, что сказал? — Безусловно, — зашипел тот, — неужели ты не разделяешь мою позицию? — Разделял бы, если бы не знал, что, пытаясь создать новый мир, ты превратил жизнь всей страны в ад, — мрачно ответил он, — свихнулся, начал убивать и пытать налево и направо… Ты сам пролил больше чистой крови, чем пытался сохранить. Поэтому как-то неубедительно. Мог бы уже за столько лет смириться с тем, что жизнь — беспросветное дерьмо и не мешать людям жить. — Слышу речи Дамблдора в твоих словах… — процедил тот. — А я — речи идиота. Ты придурок, Реддл, — авторитетно заявил Гарри, — но я ничем не лучше. И в итоге все равно вокруг война, боль, еще и этот сраный Гриндевальд… — Ты даже не знаешь, что такое — эта жизнь! — Да что ты? — юноша оскалился, глядя на него. — Ну, расскажи мне, как трудно тебе живется, наследник Слизерина Лорд Воландеморт! — Да знаешь ли ты, что такое — расти в приюте?! В мерзком ненавистном магловском приюте, среди этих отбросов, которые считают тебя психопатом за то, что ты лучше них?! Что такое учиться в Слизерине, быть его наследником, и при этом носить поношенные мантии и пользоваться учебниками, выданными Благотворительным Фондом для нищих маглорожденных детей? Что такое — унижаться за гроши и пресмыкаться перед каждым, будучи при этом величайшим волшебником?! — О, как печально, величайший волшебник! — издевательски зашипел Гарри. — А знаешь ли ты, какого расти с маглами, которые ненавидят тебя, бьют, морят голодом?! Когда всем плевать на тебя, потому что ты никому в этом чертовом мире не нужен?! Когда твой единственный друг — сын твоих врагов, и когда тебе приходится каждый чертов год бороться за жизнь, свою и его, потому что тебя постоянно пытаются убить! У меня не было ни одного нормального года в Хогвартце, ни одного, Реддл! А ведь у меня могла быть семья — как у Драко, я ведь мог быть нормальным чистокровным волшебником и жить, как человек! Мне бы не требовалось постоянно умирать и терпеть боль, и этот кошмар, из-за какого-то ЧЕРТОВОГО ПРОРОЧЕСТВА И УБЛЮДКА, КОТОРЫЙ ТАК ИСПУГАЛСЯ, ЧТО РЕШИЛ МЕНЯ УБИТЬ! Он кричал, в гневе и ярости глядя на Тома, тот молчал, скривив рот. Сверля друг друга взглядом, Лорды тяжело дышали, пока, наконец, Реддл не зашипел: — Я бы сожалел об этом, если бы мог. Но я не стану. И приносить извинения тоже. — Если бы ты это сделал, то я очень бы удивился, — Гарри почти рычал, — не привык ожидать от тебя разумных поступков. Том так сжал подлокотник кресла, что тот затрещал. Его улыбка не предвещала ничего хорошего, а глаза горели огнем так, что, казалось, воздух вокруг них вот-вот вспыхнет. Но Гарри ничуть этому не испугался — о нем самом можно было сказать то же самое. И вдруг лицо Воландеморта исказилось внезапным осознанием. Он моргнул и вдруг спросил: — Почему ты так похож на меня, Певерелл-Поттер? — Я… — Гарри замешкался, подбирая ответ, — я всего лишь хотел сравняться с тобой силой. Хотя нет, не сравняться. Стать сильнее тебя. И сильнее кого-либо. Я не знаю… Одно время мне нравились твои методы. — Как давно ты узнал о крестражах? И о моих воспоминаниях? — Около года назад. Если честно, я не думал… что мы окажемся так… похожи, — юноша немного успокоился, — Дамблдору это никогда не нравилось. Он считал, что я слишком похож на тебя и постоянно отравлял мне жизнь своими дурацкими нотациями! — Ты тоже их ненавидишь? — Я ненавижу, когда мне указывают! Я делаю только то, что считаю нужным, вне зависимости от того, хорошо это, или нет! Если надо — я могу убить! И не собираюсь ни перед кем за это извиняться! Ненавижу, когда меня заставляют чувствовать вину за что-то… За то, что я не справляюсь с этой чертовой войной, за то, что я не такой, как все они ожидали! Я просто хочу свободы, Реддл! Свободы от тебя, и от войны… Свободы для нас с Драко… — Кто это? — Мой лучший друг. Драко Люциус Малфой. — Люциус… Сын Абраксаса Малфоя? — тот нахмурился, что-то припоминая. — Да. Вроде бы… Самый лучший волшебник из всех, — Гарри печально вздохнул, — и из-за тебя нам приходится делать вид, что мы — враги. Но мы принесли клятву на крови о том, что не убьем друг друга… — Как трогательно, — Реддл поморщился и брезгливо закатил глаза, — почти рыцарский роман… — Утихни, — прошипел Гарри, — ты просто эгоистичный придурок! — Могу то же самое сказать и о тебе! Ведь тебя совершенно не волнует целостность и благополучие мира? — Что?! Да насрать мне на мир, пусть катится ко все чертям! Я вообще на это только ради Драко согласился! Неожиданно Том прыснул и расхохотался — живым и искристым смехом, так не похожим на тот ледяной звенящий грохот. — Ты такой забавный, Лорд Весов! Ради какого-то волшебника! Одного! Ты, вероятно, или безумец, или идиот! — Бери выше! — Гарри усмехнулся. — Я безумный идиот! — Все, хватит! — тот резко посерьезнел и снова смерил вынужденного собеседника пристальным взглядом. — Я уже понял тебя… Хоть и не до конца. Но скажи мне вот что… Если бы ты услышал пророчество о том, что на пике твоего могущества появится некто, кто может тебя уничтожить — не попытался бы ты расправиться ним? Предпринять хотя бы попытку обмануть судьбу? — Я… Гарри задумался. Он никогда не рассматривал вопрос под таким углом. На минуту закрыв глаза, он представил себя в роли настоящего Темного Лорда — неожиданно ему стало приятно и стыдно одновременно, вероятно, от мимолетного образа пыток, смертей и бесчинств, которые он мог бы учинить, не вдаваясь в моральные дилеммы и не задумываясь о реальных последствиях. И в этот момент Лорд Поттер узнает о пророчестве, где говорится о ребенке и о том, что ни один из них не сможет спокойно жить, пока жив другой… И в этот момент он понял, что поступил бы абсолютно так же. Вероятно, даже еще хуже — он не стал бы явно приходить к своим врагам, а явился бы к ним, сокрытый под мантией Смерти и убил бы их быстро и надежно, возможно не только смертельным проклятием. Он бы приложил все усилия к тому, чтобы пророчество не сбылось — и убил бы всех, кто хоть немного подходил под кандидатуру. Он бы истолковал пророчество с точки зрения всех календарей, всех летоисчислений, он бы… Он бы обезумел. Гарри пробила нервная дрожь. Он нашел ответ слишком быстро, слишком легко, и не испытал от этого особенных угрызений совести. Какая-то часть него была согласна со всеми размышлениями, другая же была в тихом ужасе от осознания того, какое он на самом деле жестокое чудовище. — Что с тобой? — Реддл заметил его смятение, но, когда Гарри молча поднял глаза, вздрогнул. — Я бы убил всех, — тихо посмеиваясь, произнес он, — абсолютно всех… Я бы сделал лучше тебя, намного лучше, и не оставил бы магии ни шанса. Я бы застрелил всех, кто мог бы исполнить пророчество, убил бы их без помощи магии, чтобы ни одно древнее колдовство не сработало — как в моем случае, а уж затем бы уничтожил души и то, что осталось от тел. Стер бы с лица земли… — Безумец… — прошептал Том, с неприязнью глядя на него, — теперь я понимаю, почему, вероятно, хотел убить тебя… Ты — монстр, Поттер! Услышав это, Гарри забился в конвульсиях истерического хохота. Не выдержав этого, он вскоре зарыдал и, негромко подвывая, прокричал: — Ууу… какая… ирония! Тварь, убившая и пытавшая стольких, называет меня монстром! Меня, черт побери, Мальчика, который выжил! Избранного! Надежду человечества! Мальчика Дамблдора, как обозвали меня в Министерстве! А знаешь, что Дамблдор боялся меня даже больше, чем тебя?! Он был уверен, что я рехнусь окончательно, убивая тебя, и знаешь что?! ОН БЫЛ ПРАВ! Его вопли часто перемежались приступами смеха и плача, повергая Тома Реддла в шок на грани страха и легкой паники. Он не знал, куда деться от этих эмоций, которые задевали его и обжигали неприятной болью. Даже его гнев, которого, как он надеялся, многие со временем будут бояться больше смерти, не шел ни в какое сравнение с этой поистине безумной истерикой доведенного почти до грани человека. И как бы ему ни было сложно осознать ее причину, он вдруг подумал о том, что если бы Лорд Хаоса и появился, то выглядел бы как-то… так. — Черт… — прохрипел Гарри, с трудом пытаясь успокоить тяжелое дыхание, — я-то тебя боялся… Ненавидел… Думал, ты уже в молодости был Лордом… А ты до ужаса скучный, Реддл. Такой нормальный и скучный… Я не могу на тебя злиться. У тебя дурацкое лицо и смешно дергается глаз, но… но я понял, что, учись мы вместе, я бы уделал тебя в два счета. — Неужели? — тот скорчил гримасу недовольства. — Я ведь не один… — Ну и? Что, думаешь, мне твои дружки что-то сделают? — юноша поднял бровь. — Вопрос: что ты будешь делать, если встретишься с толпой дементоров? — Использую патронуса, или трансгрессирую. Если это не в Азкабане, конечно, — он усмехнулся. — Неверно! — рявкнул Гарри, с удовольствием наблюдая, как сползает усмешка с красивого лица. — Дементоров — выжигаем к чертям собачьим рунической магией собственного сочинения! Твой ход! — Что ж… Тайная комната. Что с ней делать? — Открыть и изучать сокрытое там. — Неверно, — тот мягко улыбнулся, но потом вдруг растерянно хлопнул глазами. — Что такое? Не можешь вспомнить? — теперь настала очередь Гарри усмехаться. — А я помогу. Открыть Тайную комнату, выпустить бедного старого Василиска, с его помощью убить грязнокровку, чтобы в итоге привести школу к закрытию! Очень умный и дальновидный поступок! Еще в двенадцать лет я понял, какой ты кретин! Ладно… Загадочным образом тебя в четырнадцать лет выбирают в качестве участника Турнира Трех Волшебников, в Первом Туре — драконы! Твои действия? — Ммм… — Том на мгновение задумался, — если придется участвовать, то усыпляющее заклятие драконоборцев, магия стальных пут… — Дурак, — вздохнул Гарри, — а договориться не пробовал, змееуст? Дракон — это большая огнедышащая рептилия, родственная Василиску. Заключить магический договор и получить метку истинной магии в подарок, — он поднял левую руку. — Захотеть стать бессмертным, — тот, кажется, вынул последний козырь, — что для этого требуется? — Расколоть собственную душу истинной магией и оставить все осколки в собственном теле, сделав себя неуязвимым для смертельного проклятия… Но, при желании, можно сделать так же парочку крестражей. Том Реддл смотрел на него со злостью и легкой долей недоумения. Его ткнули носом в собственную некомпетентность в качестве Темного Лорда, но он, быстро осознав, что оппонент только того и ждет, чтобы вывести его из себя, глубоко вздохнул и выдохнул уже с улыбкой. — Ты победил, Лорд Весов. — Ты тоже почти достойно держался, Лорд Времени, — Гарри хмыкнул. Внезапно он понял, что это странное соревнование было в какой-то степени даже приятным. Воспоминание его врага оказалось именно тем самым собеседником, которого ему так не хватало и в котором он отчаянно нуждался, того, кто будет понимать его и с кем можно будет быть собой — во всех смыслах этого слова. Того, кто не боится, не презирает, не ненавидит, не осуждает… И пока не пытается убить. На мгновение в нем даже мелькнуло сожаление, что он никогда не встретится с Томом в реальной жизни — не с Воландемортом, а именно с Томом — еще достаточно человечным и даже скучным по сравнению со своей более современной версией. Многое поменялось в нем после этого странного разговора и в Реддле, кажется, тоже. Они замолчали, после чего тот вдруг спросил: — Что ты собираешься делать с моими крестражами? — Не знаю, — честно ответил Гарри, — я должен их уничтожить. Так приказал Дамблдор. — Ясно. — Но Непреложного Обета он с меня не брал. — юноша вздохнул и поднялся. — Есть ли шанс, что я когда-нибудь снова стану живым? — Есть, вероятно. Но я ничего об этом не знаю, — отрывисто ответил он, — лучше… Лучше ни на что не надейся. Я все равно убью тебя, что бы ты не делал. В конце концов, я так решил, и даже если ради этого мне придется сокрушить само мироздание и переломать мир к чертям — что ж, пусть так и будет. Услышав это, Реддл нахмурился и тоже встал. Вдруг Гарри, совершенно неожиданно для самого себя, подошел к нему и протянул руку. Тот непонимающе посмотрел на него. — Мы оба конченые уроды, — пояснил юноша, — поэтому и пытаемся друг друга убить. Двоих таких психопатов мир не выдержит. — Говори за себя, — тот поджал губы, — мной движет исключительно благородная идея. — А мной — нет! — оскалился Гарри и, схватив Тома за руку, с силой сжал. Он резко проснулся, чувствуя, как бешено стучит в груди сердце. Шрам болел. Но не очень сильно, зато голова, казалось, вот-вот расплавится. Ему было очень тяжело дышать, и если бы не жуткий холод, пробравший его до самых костей, он бы еще долго приходил в себя. Но ветер быстро заставил его вспомнить, кто он и где находится. Ночь еще не закончилась — лишь что-то сиреневатое слабо забрезжило над горизонтом, обозначая грядущий рассвет. Зевс шевелился у него за пазухой — змей, по всей видимости, тоже очень замерз. Юноша поежился и вскочил, стуча зубами. То, что приснилось ему этой ночью, многое прояснило, особенно в нем самом. Ему все еще было тошно и паршиво, но вместе с этим внутри поселилась какая-то остервенелая злая веселость. В конце концов он никогда и не был ХОРОШИМ, как Грейнджер. Дурсли считали его жалким уродом с криминальными наклонностями, Дамблдор подозревал его в том, что он избрал путь Темного Лорда и даже Драко, сын Пожирателя Смерти, боялся и не понимал его. И он, Гарри, прекрасно соответствовал своему амплуа, потому что он и впрямь был злым, жестоким, немного сумасшедшим, и у него и впрямь были криминальные наклонности. И, ко всему прочему, он еще был весьма могущественным и во многом изобретательным волшебником. Усмехнувшись про себя морозному рассвету, он подумал о том, что, вероятно, стоило бы согреться и чего-нибудь съесть, желательно где-нибудь в помещении. И в этот самый момент ему в голову пришла очаровательно злобная, мстительная мысль. Единственным местом, где бы ему вряд ли грозила встреча с Пожирателями Смерти и другими сомнительными личностями, и где он мог бы провести некоторое время, хотя и не слишком радостное, был дом старых добрых Дурслей, которые, вероятно, уже позабыли о его существовании. У него было множество преимуществ — теперь ему можно было колдовать, а даже если и нельзя — Министерство это больше не отслеживало. Воландеморт и Гриндевальд были против политики стирания памяти маглам, поэтому, из рассказов Невилла он понял, что случаи безнаказанного колдовства в мире неволшебников участились, особенно со стороны Пожирателей. Вставал теперь один вопрос — как добраться до Литлуингинга? У него не было при себе метлы, фестрала он тоже не мог позвать — Гарри не был уверен, что его могущества хватит для того, чтобы призвать Тенебруса из Запретного леса. Поэтому оставался один поистине безумный и смертельно опасный способ — трансгрессировать самостоятельно. Он делал это с Дамблдором, пару раз, с Тонкс и с Грейнджер, но сам — никогда. Однако без этого полезного навыка невозможно было свободно перемещаться, по крайней мере, в одиночку, а он привык к независимости и почти полной свободе. «Что ты собрался делать, волшебник?» — сонно спросил Зевс, шевелясь под воротником. «Трансгрессировать» «Ты не умеешь» «Сейчас научусь» «Бессмертие распространяется только на смертельное проклятие, если тебя расщепит пополам, то это будет крайне печально» «А если я трансгрессирую в мантии? Ее невозможно уничтожить — это же мантия Смерти! Было бы странно, если бы ее могло расщепить. По крайней мере, я хочу попробовать! Я чертовски замерз, устал и хочу есть! А еще мне очень хочется над кем-нибудь оправданно поиздеваться!» «Общение с крестражем, я гляжу, пошло тебе на пользу» «Реддл все еще урод, но… С ним приятно спорить» Гарри одернул манию-невидимку и сосредоточился, закрыв глаза. Он знал от Грейнджер, что необходимо делать, и теперь искренне пытался убедить себя в том, что у него получится. С другой стороны, под мантией было намного спокойнее, чем без нее, поэтому он только вздохнул и подумал о том, что, вероятно, это так же, как открыть дверь… «Всего лишь потянуть за ручку, сосредоточиться на доме… Так, представить, захотеть… Да, я очень хочу! Сделаем родственничкам сюрприз… И…» Он неспешно крутанулся на пятке, как это делала Гермиона, изо всех сил представляя себе цель… Ему стало трудно дышать. Ребра сжало стальным обручем и Гарри замер, чувствуя, что его как будто протаскивает сквозь очень узкое отверстие. Он знал, что после этого будет тошнить, но ничего поделать не мог — трансгрессия, как и порталы, была делом неприятным. Наконец это закончилось и его выкинуло в какое-то странное пространство. В сущности, это не было никаким пространством — оно попросту отсутствовало. Но была дверь — такая же, какую он случайно представил. «Я идиот…» — с опаской подумал Гарри, подходя к ней. Было очень опасно трогать незнакомые двери, но, с другой стороны, ему не хотелось застрять в очередном междумирье без возможности выбраться. Поэтому Гарри только вздохнул, изо всех сил надеясь, что дверь приведет его куда надо. Ранним утром в графстве Суррей, в маленьком городке Литлуингинге, появилась дверь. Она возникла из ниоткуда, просто из воздуха, и прямо напротив дома, где жила респектабельная чета супругов — Вернон и Петуния Дурсль, и их сын, Дадли Дурсль, который как раз должен был пойти в выпускной класс в следующем году. Никто никогда не мог заподозрить их ни в чем странном или необычном — они настолько отрицали все магическое, что даже христианство вызывало у них лишь легкие смешки. В целом это было весьма нормальное, возможно, даже слишком нормальное семейство, одно из тысячи таких же семейств по всей Англии. И теперь, в этот ранний рассветный час, они крепко спали, как и положено всем нормальным людям, даже не подозревая о том, что их вот уже как почти на пять лет забытый кошмар вновь посмел вернуться — и совершенно не с благими намерениями. Дверь беззвучно открылась, а затем закрылась, словно бы ее распахнул какой-то странный усмехающийся сквозняк. Потом она исчезла, просто растворившись в воздухе, как если бы ее никогда здесь и не было. Гарри и не думал, что будет испытывать по своему второму дому, который он никогда таковым не считал, ностальгию. Но она была, хоть и вызывала в нем скорее чувство мстительного злорадства. Он глядел на керамических садовых гномов, на видневшиеся по ту сторону окна занавески в зале, на идеально, словно по линеечке подстриженный газон, на цветочные клумбы и на окно той комнаты, в которой ему позволено было жить после того, как их навестил на маяке Хагрид. Ему казалось, что все это произошло не с ним и не с его жизнью — настолько далекими и непохожими на все остальное казались эти события. И вдруг он понял, что, в сущности, по сравнению со всем тем кошмаром, в котором он жил, Дурсли были самым безобидным. Определенно ни одну из затрещин дяди Вернона нельзя было сравнить с круциатусом, и даже Дадли, вероятно, разъевшийся до неприличных масштабов, не смог бы испортить ему жизнь сильнее него самого. Дурсли были голы и беззащитны перед ним — со своей ненавистью к волшебству, к нему, Темному Лорду, которого Том Реддл называл Певереллом-Поттером, вкладывая в это имя определенный, понятный лишь им двоим смысл. Таким образом он тоже признавал его как представителя древнейшего рода, так же, как и себя считал прямым потомком Слизерина. Гарри это, конечно, скорее забавляло, но он уже привык иметь дело с сумасшедшими. Он остановился у калитки и понял, что было бы неплохо наложить на дом хоть какую-то защиту — просто на всякий случай. Поэтому еще час ему пришлось потратить на то, чтобы высечь на асфальте и по всему периметру дома защитный круг, наложить поверх еще несколько стандартных заклинаний, вроде щита, и только после этого он смог устало выдохнуть и позволить себе приблизиться к двери дома. Рассвет уже вовсю загорался над городком, и, по всей видимости, его лучи разбудили тетю Петунию. Гарри услышал, как заскрипели ступени лестницы в коридоре — тетка спускалась пить кофе и готовить завтрак для мужа. «Ну, Зевс, вот мы и вернулись туда, откуда начали. Иронично, не правда ли?» «Весьма. Будешь их пытать?» «Вероятно, но без круциатуса» «Уверен, это будет очень забавно» «Я тебе это гарантирую!» Ответив так фамильяру, он снял мантию-невидимку и положил ее в карман джинсов, уже изрядно грязных, следует признать. Затем вздохнул, и, натянув на лицо самый жуткий из своих злодейских оскалов, громко и требовательно постучал. — Кто стучится в такую рань?! Если это тот недоумок почтальон, то я… Петуния, не слишком изменившаяся за это время, лишь ставшая еще более крикливой и тощей, резко распахнула дверь, с намерением разобраться со столь ранним гостем, но, увидев того, кого не ожидала увидеть даже в страшном сне, сначала замерла, хлопая глазами, а затем завопила, пытаясь закрыть дверь. Но это было не так-то просто сделать — Гарри было уже семнадцать, и тонкорукая тетка физически не могла ему ничего сделать. — Вижу, вы, дражайшая тетушка, мне не рады? — наигранно спросил юноша, сверкая глазами. Зевс, показавшийся из-под его рубашки, тоже зашипел. — ВЕРНОН! — заверещала Петуния. — ВЕРНОН, ОН ВЕРНУЛСЯ! Гарри расхохотался, поняв, что теми же самыми словами было обозначено возвращение Лорда Воландеморта. Он решил не нарушать злодейского амплуа, поэтому, к тому моменту, как по лестнице загрохотали тяжелые шаги дяди и раздался его разъяренный голос, он уже стоял со злодейской ухмылочкой. — ТЫ! — закричал Вернон, красный от гнева. — КАК ТЫ ПОСМЕЛ ВЕРНУТЬСЯ В НАШ ДОМ, НЕГОДНИК?! Я ТЕБЯ МИГОМ ОТСЮДА ВЫШВЫРНУ ПАРШИВЕЦ! — Я прям испугался, — прыснул Гарри и взмахом руки обездвижил его. В случае с маглами, у которых магическое сопротивление отсутствовало как факт, он мог колдовать заклинания уровня первого-третьего курсов без помощи палочки — лишь взмахом руки и произнесением слов в голове. Петуния взвизгнула и кинулась к мужу. — ЧТО ТЫ С НИМ СДЕЛАЛ?! А НУ, РАСКОЛДУЙ ЕГО! РАСКОЛДУЙ! — Не хочу, — Гарри ехидно усмехнулся, — а, забыл. Сделав тот же самый жест, он обездвижил и тетку. — Мам, что там происходит? — раздался откуда-то сверху недовольный басовитый голос, принадлежавший, по всей видимости, сонному Дадли. Гарри не смог удержаться от соблазна, поэтому, вновь накинув мантию невидимку, он наложил заклятие, подавляющее шум на лестницу, и, взбежав по ней вверх, медленно направился туда, откуда раздавалось сопение и шорох. Дверь в комнату Дадли медленно, осторожно приоткрылась… и он не увидел ничего. Моргая глазами, огромный, почти квадратный парень с тяжелой челюстью, огляделся вокруг и протянул: — Па-а-ап… Ма-а-ам? — Чего тебе, мой сладенький Дадличек? — просюсюкал Гарри, точь-в-точь как тетка, резко сбрасывая мантию. — К мамочке захотелось? Дадли заорал от ужаса, встретившись взглядом с кузеном, походившего в лучшем случае на живого мертвеца, выкарабкавшегося из самой преисподней. Но Гарри уже порядком надоели вопли родственников, поэтому он тоже обездвижил его, не удержавшись, впрочем, от пары едких замечаний. — А тебе шел поросячий хвост. Хотя сейчас ты скорее напоминаешь кабана… Ладно, с тобой я еще попозже разберусь… Хм. А это что? Он потянул носом воздух и только теперь понял — это пытается сгореть яичница с беконом. Рассмеявшись, он напоследок заглянул в полные страха и паники маленькие глазки кузена, после чего выскочил за дверь и понесся по лестнице в кухню — спасать свой завтрак.