Двуличие.

      POV 035:       В этой Франции всегда было как-то слишком суетливо, тесно. Выходишь, например, из кабака, и тут же попадаешь на рынок или показ моды. А может и на парад какой-нибудь, а недалеко и на революцию. Во всяком случае, каждый день что-то да обязательно произойдёт. И каждый тот Божий день я хожу в церковь, молиться, чтобы завтрашний день давался мне без излишнего труда, чтобы в мире царил мир, чтобы голода не было, смрада, хворей, гнили вместо продуктов, войн… список можно продолжать до бесконечности, так что помолиться за всё зачастую я не могу успеть никак.       Многие иностранцы романтизируют город Париж, излишне идеализируют его и мечтают перебраться сюда. Но в наш век Париж, как и любой густонаселённый город, имеет постоянное течение, словно вода в океане. Жизнь здесь не стоит на месте, и не каждому такие условия бы подошли. Я бы может и сам бы не против переехать отсель в какую бы то ни было глушь, забыться там, оглохнуть от вечной тишины и умереть счастливым. Однако денег не так много у меня, чтоб сию потребность утолить. Приходится мне работать днями, а бывает и ночами. В театре много не заработаешь, веселя толпу глупых морд, корчащих из себя культурных и важных шишек всея Франция-матушка. Но на большее я, увы, не способен. Природа наградила меня именно таким даром, и другая деятельность у меня не получается так, как требуется на монетку. Так что потихонечку да помаленечку я коплю на переезд. И коплю я уже не первый год…       Хотя, не всё так серо и уныло. Мне повезло повстречаться с замечательными людьми в театре, работающих со мной. Некоторые даже бок о бок. Возьму, к примеру, Николаса. Он замечательный артист и оперный певец. Основываясь на собственных ощущениях при оценивании его игры, я бы хотел отметить, что, исполняя свою роль, он искренне и всецело вживается в неё, играет от всей своей души чистой. Мурашки пробегают по коже, когда он берёт высокие ноты, завершая их тихим стоном, как точка в конце предложения. А мимика, а жестикуляция… не раз замечал, как дамочки с первых рядов шелковистыми платочками глазки аккуратно подтирают, завороженно наблюдая, как наш Николас играет. Следующего бы хотел представить Дэниела. Играет он, по правде говоря, заметно хуже Николаса, но зато как поёт… Его вибрато заставляет дрожать кости. Его голос может принимать самые разные звучания: он может в начале песни быть громким, прозительным и несколько угрожающим, что аж волосы дыбом, а в середине или в конце стать ласковым, грустным. Его голос способен играть на наших эмоциях, как на арфе. Обычно после его выступления все зрители ошарашенные и озадаченные сидят, словно вся их жалкая жизнь у них перед глазами пролетела. А на задних рядах люди перестают шептаться, ёрзать. Его голос может и успокоить, и взбудоражить, и убить, и воскресить. Вникаясь в свои песни, настраиваясь на нужную интонацию, высоту, он забывает про то, что нахожится на сцене и иногда нам, актёрам, приходится напоминать ему об этом, мелькая перед взором, окликая его имя, пихая в бок, если выпадает такая возможность. Его голос компромиссирует его неподвижность на сцене. Хотя в его случае и двигаться особо не нужно, всё и так понятно.       Есть ещё друзья, но, думаю, на них я заострю внимание позже. Сейчас я занят немного другим делом. Я вынужден искать себе тело в тайне от всех остальных людей. Я выбираю себе абсолютно любого человека, предпочтительно бухарика местного или не местного, бездомного, нищего, сироту, которым в этой жизни уже нечего терять. Возможно, у кого-то, принося смерть, я освобождал душу от мучений, но даже если так и есть, мне до изнемогания жаль тех, кто больше не вдыхнёт спёртого Лютецкого воздуха, не прогуляется вдоль Сены, Елисейских полей… Поверьте, это невыносимая мука, которую я обречён таскать за собой всю жизнь, чтобы существовать. А главное — мне и поделиться своими переживаниями не с кем. Коли кто пронюхает о моих запретных злодеяниях, — кранты мне. Гильотина плачет по мне, знаю. Хотя, наверное, она меня не убьёт. Безвозвратно погибнет лишь оболочка. Всей душой надеюсь, что если до того дело дойдёт, не приведи Господь, то люди не догадаются придавить меня, а просто отрубят голову или тому подобное… бр-р-р!..       Не мало раз я становился свидетелем жестокой расправы над порою по истине талантливыми врачами, которые во имя науки ночью в густой темноте на клабищах выкапывали из-под толщи ещё нетвёрдой земли трупы для дальнейшего изучения их внутренностей. Или как казнили писателей за их настоящие шедевры, которые не подошли строгим законам правилам печати и цензуры. Ужасно всё это. Жаль, с планеты нельзя сойти. С каждым днём мир всё хуже и чёрствее, а люди всё более жестокие и бездушные. Никогда не мог понять, с чего смеются люди, наблюдая за казнью. Все блажут: «ура! ха-ха! смерть! умри, тварь негодная! страдай, выродок». Но ведь они знают о человеке, которого казнят, лишь его приговор. Каким он был, что деял, кто его дети… Никто не знает, никого не интересует, почему он пошёл на плохой поступок. Да и пошёл ли вообще?..       Обычно я ищу и выбираю своё следующее тело в тёмных переулках, на чердаках и подвалах чьих-либо домов, имений, в канавах… да где угодно, лишь бы без свидетелей. Сегодня я нашёл подходящее тело в пределах нашего театра. Как бы он не старался спрятать своё душевное состояние, но от меня эмоции, мысли, чувства скрыть нельзя никому. По крайней мере, не случалось такого, чтобы я не смог прочитать человека. За исключение одного…       Моя несчастная жертва была убита и разрушена изнутри. Да и плюс ко всему после сегодняшнего концерта он планировал пойти сброситься в реку. Так чего же добру пропадать? Изначально в моих планах было подкараулить его вне театра и где-нибудь в безлюдье сделать своё дело, но моё тело уже буквально сыпалось. Кончики пальцев совсем стали чёрными и сочились коррозией вместо крови и прочих человеческих жидкостей, ногти отвалились. Ещё немного и ноги разломаются и кранты мне, поэтому стоит поторопиться…       С полузавявшим букетом из нескольких белых роз, невесть откуда раздобыденых, он поплёлся в нашу закулисную гримёрную, которая на данный момент пустует. Остальные артисты убежали обедать, а я сказал, что присоединюсь к ним позже. Я думаю, это шанс.       Я медленно последовал за парнем. Он точной наводкой шёл в гримёрную. Сперва помедлив, он постучался в дверь. Какой подарок! Судьба пряо ведёт меня к нему, поразительно! И тут же выскочил я, не медля.       — В гримёрной никого! — с ходу заявил ему я.       — Как же так?.. — заметался парень, но взглянув на меня, он заулыбался, как ребёнок. Его глаза засверкали, щёки закраснели, — И Вы здесь! Пожалуйста, примите мой скромный презент! Мне очень нравится ваша игра, месье.       — Мне? Цветы? — восторженно молвил я, искренне непонимая, почему цветы предназначались мне. Стало очень приятно, что цветы носят не только моим приятелям, но и мне самому.       Я пожал руку парню и пригласил в гримёрную потрещать на любую тему за бокальчиком вина. Тот смущённо стал отказываться, но я настоял и ему пришлось войти… Хотя, даже если бы он не согласился вновь, я был бы насильно запихнул его в эту треклятую комнату.       Парень вёл себя сдержанно, стараясь не выдавать свою великую радость. Я протянул ему бокал с красным вином и уселся в кресле напротив. Наша гримёрная — уютная комната. Хоть и не просторная, но все мы в ней спокойно умещаемся, не толкаемся. Тут даже есть место для простых посиделок.       Я чувствовал, моему телу осталось недолго, процесс шёл на минуты. Однако, испытывая искреннее сожаление за неудачливость своей жертвы и за его несладкую жизнь, я лично желаю, чтобы последние минуты он провёл с удовольствием.       — Ваша игра столь превосходна, месье. — говорил парень с лёгкой шепелявостью и свистом на букве «С». У него явные проблемы с зубами, — Сильные и глубокие мысли заполняют мой разум, как только начинается Ваша партия, месье. Была бы только возможность, так я бы на каждый Ваш концерт ходил, месье! Но Вы сами понимаете, месье, как в наше время сложно накопить хотя бы на корочку хлеба…       — Понимаю. Очень понимаю. Тем не менее, на счёт моей превосходности Вы, конечно, изрядно преувеличили. — опустив голову, пряча своё смущение, отвечал ему я.       — Ничуть, месье! — продолжал доказывать мне он. А обед уже вот-вот должен был закончиться. К счастью, парень допил своё вино довольно быстро и прерывать его удовольствие мне не пришлось.

Наверное…

      — Месье, изволите показать Вам кое-что? У меня есть ответный подарок. — прооизнёс вдруг я, стараясь спрятать свою грусть.       — Мне? Подарок? Да разве я заслуживаю, месье? — нервно засмеялся он.       — Да, заслужили. Сидите, Вам вставать не нужно! — усадив его обратно на кресло, я скрылся за его спиной, готовясь к очередному неприятному моменту из моей жизни, — Ну же, месье, не нервничайте так! То, что я покажу Вам, немало удивляет многих!.. Уверяю!       — Месье, мне по нраву Ваше гостеприимство, честное слово, но мои часики уже затикали, мне пора идти по своим срочным делам… — видимо, парень просёк, что грядёт беда. Нечто недоброе сию минуту случится… Он прав, увы.       — Ошибаетесь. Вам уже некуда спешить, простите меня, простите… — как только я это сказал, я сорвал с себя… себя? И переоделся в новое тело.       Тот стал пытаться вернуть себе контроль, позабыв о своём недавнем желании самоубиться. Ничего нового не происходит, у всех такая реакция. Инстинкт самосохранения берёт своё. Моя жертва оказалась одной из тех, кто бьётся отчаяно, до последнего своего вдоха, дрожит, кричит, пытаясь снять мерзкую маску со своего нежного и чистого лица. Но я сильнее. И всегда был сильнее…       Открыл я глаза уже на полу. Подвигав пальцами рук, ног, присев, я привык к телу. Оно полностью до поры, до времени принадлежит мне. И я должен радоваться… Встав с пола я тяжко вздохнул и взглянул на себя в огромное настенное зеркало, окружённое лампочками по краям. Мои в меньшей степени нершливые коллеги частенько оставляют после себя на этом столе использованные бокалы, кружки, а гримёры — тряпки, ватки и косметические наборы. На зеркалах и немного на стенах приклеены фотографии различных знаменитостей, с которых гримёры и визажисты обычно берут образ и воплощают его на наших головах… Тот мужчина, в котором я был до недавних пор, был выше. Огорчает, конечно, но ладно. Зато новое тело моложе! Волосы свои, русые, хорошие, не парик. И пахнет опрятно.       Полно! Нужно как можно скорее прятать труп. В гримёрной есть ящик, в котором могут быть лишь крысы, а актёры в него заглядывают только в том случае, если… никогда, одним словом. В ящике том уже паутина разрослась и, наверное, плесень завелась. Ладно, сойдёт, как временное хранилище. После работы унесу его отсюда куда подальше.       — Тук-тук. Николас, Вы здесь? — вдруг раздался голос в дверях. Подняв голову, я увидел того самого странного врачевателя, который на случай чего работает и живёт здесь, в театре. Он здесь появился ровно с того момента, как у нас декорация прибила одного актёра, и никто не смог оказать ему первую помощь, даже в зале врачей не было. Теперь он здесь. Его-то я никогда не мог прочитать. Поэтому не почувствовал его прихода… Не успел спрятать тело. Только он вошёл, сразу увидел меня, который тащит труп в далёкий старый ящик. Горе мне… Беда, — Боже правый…       — Ой… Месье! Позвольте мне объясниться! — взмолился я, подняв руки, — Я был вынужден…       — Вы же… — еле выговаривал он, находясь в полном шоке от увиденного, — Я же знаю Вас! Я знал, что Вы не такой, как все!!!       — Месье, прошу… — и тут я почувствовал, как с обеда возвращаются мои коллеги. Ох, беда… Упав на колени, я заговорил далее, — Молю Вас, месье! Умоляю, не дайте им узнать! Всё сделаю, всё заплачу, только молчите! Они идут, они могут узнать… Прошу! Не надо! Господи, умоляю Вас, не дайте им знать…       — Да закройте Вы рот наконец! — вскрикнул врачеватель, топнув ногой. Я исполнил его приказ. В ту же зловещую минуту он запер дверь на замок и, сложив руки в груди, уставился на меня, лежащего у него в ногах и молящего о милосердии, — Ну и что же Вы будете теперь делать, ась, месье?       — Понятия не имею, Ваше превосходительство… — схватившись за голову и чуть не рыдая, вымолвил я, заикаясь, — Я сам не понял, как всё произошло… Клянусь!..       — Богу клянитесь, а не мне. — сердито бормотал он, опёршись о дверь, в которую уже начали ломиться, — Обождите минутку, у меня разговор с Вашим коллегой!       — Умоляю, доктор, не говорите никому… — повторял я.       — Экий Вы, месье… н-не буду ругаться, воспитание не позволяет. — с издёвкой сказал врачеватель, подходя к трупу, у которого моя коррозия съела всё лицо и часть шеи, — Серьёзно Вы его поколечили, м-да.       — П-п-прошу…       — Мне нравится, как Вы умоляете. Продолжайте в том же духе и, я уверен, мы сможем договориться. — внезапно выпалил он, падая в кресло. Унизительно было припадать к его стопам, произносить благовенные слова, молитвы в его честь, лишь бы я не стал в будущем изгоем общества. А он, с высока, как-то странно глядел на меня. Вроде, высокомерно, с отвращением, а вроде и с издёвкой, наслаждением. Мне стало не по себе вдвойне, учитывая то, что в стороне от нас лежит труп. Ещё одна гадость, которая мне сейчас досталась — вдобавок ко всему происходящему, я ещё и не могу узнать, о чём думает доктор, что у него на уме. Мне приходится угадывать по его глазам, как делают все нормальные люди.       — Вы убили человека… Вам известно, к чему приведёт Ваш гадкий поступок? — говорил он полушёпотом.       — Известно, месье… потому и молю Вас… — убить и его у меня бы не получилось по многим причинам, хотя если бы его не было вообще, то стало бы, конечно, проще.       — Воля Ваша, месье. Так уж и быть, смилуюсь. Прячьте труп, да поживее. — махнул Доктор в сторону, где лежало моё бывшее тело. Его поведение омерзительно, но не стоит обращать на это внимание в такой пикантный момент.       От страха время словно пролетело. Я сделал всё аккуратно и быстро.       — Вы закончили? — спросил доктор.       — Да, месье. — с печалью и острым волнением в голосе, ответил я.       — Чтож, тогда наш разговор на время окончен. — вдруг, хлопнув по своим коленям, громко сказал врачеватель и, открыв дверь, выскочил за её порог и впустил моих приятелей внутрь.       Весь оставшийся день я был как на накалённых иголках. Особенно после его фразы перед поспешным уходом: «В десять вечера жду Вас на этом самом месте». Хоть и слишком поздно, но я согласен на что угодно, лишь бы он молчал о случившемся… Думаю, мне во что бы то ни стало нужно явиться в назначенное время, место.       Конец POV 035.