Двуличие.

      Начало POV 035.       До назначенного моим спасителем времени я чувствовал себя чересчур подавленно. Да, бывали уже случаи, когда меня ловили за подобным занятием. Но у меня получалось в своё время как-то изворачиваться, юлить, а если нет — то позже возвращался в общество, как ни в чем не бывало и с новыми силами начинал новую жизнь. Я искусно манипулировал и манипулирую людьми… своим разумом. Мне не нравится насильно заставлять кого-либо делать то, что мне выгодно. Но жить-то хочется… Никто никогда не поймёт.       Почему-то я решил, что целесообразно уйти раньше с работы, не оставаться поболтать с коллегами, не поужинать с ними в пабе напротив. У меня действительно плохое предчувствие… Что-то эдакое грядёт! Изволю переждать в одиночестве, ведь мои приятели могут догадаться, что я рассеянный, задумчивый, а там и проболтаюсь. Дома у меня хоть и скудно, бедно, но я стараюсь всеми возможными способами преобразовать свою старую и некогда вонючую лачугу. Мой дом — это обыкновенный одноэтажный домик на окраине города. Гостей у меня не бывает, я сам себе гость. Моё пристрастие — ходить в гости к другим людям — заставляет меня всеми силами работать и над своим домом. Без цели, просто душевный порыв. Хоть обои на стенах уже и сыпятся, пусть и стены не такие крепкие, пусть и крыша дырявая… я ставлю банки для воды посреди комнаты, чтобы вода стекала в них, а той водой поливаю цветы, растения, которые служат мне своеобразными шторами, которых у меня, как ни странно, нет (между прочим, удобно: и денег не переплачиваешь, и с утра солнце глаза не слепет, и красиво). Стены обклеиваю газетами, объявлениями, а где-то и тряпками, чтоб уж наверняка не сквознило. Пол кривой — не проблема, я нашёл выброшенный ковёр, плотный как сталь, и уложил его вдоль комнаты, где пол больше всего сломан. Когда есть деньги — отдаю местным мальчишкам почистить. Когда нет — чищу сам или терплю. В общем, как могу, так и верчусь. У меня и планы уже свои есть на ближайшее будущее: планирую накопить денег и отремонтировать хотя бы стены, а потом в лес съездить, древесины набрать и пол нормальный уложить.       Вот живу не роскошно, хотя в основном не ем, не пью. Куда уходят деньги? На одежду. Никто по виду не сказал бы, что я живу в полуразрушенном домике на чёрт знает какой улице. У меня довольно разнообразный гардероб, чем я беспредельно доволен, но всё равно покупаю ещё и ещё, ведь тело постоянно меняется, а я должен выглядеть неотразимо или как минимум привлекательно (отсюда следует дополнительная сложность в выборе нового тела). Я брызгаюсь дорогим парфюмом, всегда опрятно выгляжу, несмотря на условия моей жизни. Однако пока я нахожусь дома я надеваю старую балахонистую одежду, жалея красивую. Так что на быто-домашние занятия у меня одна одежда, а на выход в люди — абсолютно другая. Мне нравится такая жизнь, честно признаться. Хотя иногда мне удавалось проскочить в какое-нибудь богатое имение, владельцем которого являлся мой новый носитель, а там даже и стащить деньги. Правда такое очень редко происходит, ведь таких «шишек» обычно охраняют и у них много знакомых, друзей, родственников. Нужно действовать осторожно.       Время близилось к девяти вечера. Пора выдвигаться, так как до театра я дохожу спокойным шагом не менее, чем за час. Полив цветы, освежившись и сам, я начал одеваться в один из лучших своих нарядов. Конечно, по-девчачьи как-то так морочиться на счёт внешнего вида… но а иначе меня общество не поймёт. Не люблю сплетен обо мне, поэтому пусть обо мне думают, как об обеспеченном, приятном человеке. Я оделся, как денди, только без циллиндра — ненавижу головные уборы. Они меня всё время подпирают, жутко не удобно. Ещё и думать мешают. Надушившись как следует, я отправился в путь.       Наш театр входит в ряд лучших театров нашего города, да и страны в целом. В нём выступало много легендарных исполнителей, множество лучшей музыки всего мира прозвучало именно в стенах этого театра. Дух всего грандиозного, величественного, торжественного по сей день застыл в воздухе на территории здания. Везде, начиная с гардероба, заканчивая чёрным входом, витает каким-то волнением, ожиданием чуда. Мне неописуемо нравится находиться здесь и потому я так дорожу своим положением в обществе, не хочу потерять репутацию и место среди актёров. Может, однажды я стану легендой, кумиром большинства душ на белом свете. Звучит привлекательно, но такой статус подразумевает немалую ответственность. Я буквально буду выходить, убивать и переселяться в новое тело, находясь при этом на внимании публики. Жуть.       Я припоздал на минут пять, но каково же было моё удивление, когда, проникнув в театр, оказался у гримёрной и никого не обнаружил! Прождав минут пять, десять, я уже собрался уходить, но в ту же самую секунду он таки соизволил явиться. Ладно, я не в праве злиться на него, учитывая недавние обстоятельства.       — Добрый вечер, господин. — поприветствовал я его.       — И Вам вечера. — ответил он, медленно хлопая глазами, как-то скользко рассматрия моё одеяние. Он озирал меня снизу вверх, от чего моё смущение перед ним и желание поскорее всё это закончить нарастали с каждой секундой, — Чтож, я искренне извиняюсь за столь долгую задержку. Понимаете, упустил время из виду, заработался.       — С кем не случалось, месье. — улыбнулся ему я. По правде говоря, рядом с ним я переставал контролировать себя и поведение моё было в основе своей спонтанным, что даже я дивился. Вроде не собирался смеяться, а тут на тебе! Понятия не имею, как такое происходит.       — Ну-с, тогда давайте пройдём внутрь, разберёмся с нашей первой задачей, так сказать, выполним Ваши условия. — повелительным тоном говорил он. Нервно закивав, я отворил моим личным ключом дверь в гримёрную и мы поспешно вошли.       Внутри, ясно дело, смердело невыносимо. Однако доктор благодаря своей причудливой маски даже не обратил внимания на запах, как мне показалось. Я слышал, у них в клювах цветы да пахучие травы лежат, чтобы вонь перебивали. Умно, не так ли?       — Значит, мы берём тело и уносим его через чёрный выход, кладём на землю, а дальше судьба с ним разберётся.       — Вы так думаете? — переспросил его я обеспокоенно. Мне важно, чтоб всё прошло гладенько.       — Думаю. И ещё я думаю, нет, я уверен, что если мы поступим именно так, то его примут за пьяницу и никто не обратит внимания. А я потом унесу его с приятелями, мы же доктора. Скажу, очумелый.       — Вы похороните его?       — Со всеми почестями, месье. — хоть он и доктор, но лечить себя я бы ему не позволил. Голос доверия совсем не вызывает, откровенно говоря.       — Ладно… За работу?       — За работу. <…>       В чём-то врачеватель был совершенно прав. Разлагающийся труп, от которого на всю улицу несёт дурным запахом, лежал у стены, вокруг него разбросаны грязные обёртки и разбитые бутылки. Правдоподобно, правдоподобно. Посмотрим, останется ли сия картина такой же правдоподобной при дневном свете.       Я и доктор вернулись в здание как можно скорее. Я предложил ему чаю, но он отказался. Однако стоило предложить ему вино, так он незамедлительно согласился. Человек с хорошим вкусом, м-да.       Мы сидели в гримёрной. Он пил вино, а я смиренно сидел в креслах напротив него и морально готовился к выслушиванию его хотелок. Врач сидел и молча пил, видимо, думая о своих условиях. Допив, он заходил по комнате, а я продолжал внимательно следить за каждым его действием, прислушивался к дыханию, заглядывал в глаза, чтобы хоть как-то предугадать, что у него на уме, какое у него настроение. Ещё и предположения об условиях коробили душу. На что он способен? Эх, зря я всё это затеял. Сейчас он мне такого наговорит, что у меня вероятно уши завянут. Вдруг он прикажет мне выкапывать трупы для его экспериментов? Или хуже — самому стать его подопытной крысой! Боже-Господи! От одной только мысли сердце замирает.       — С одной стороны, Вы — замечательный актёр, которого жалко будет уволить. — Внезапно заговорил он игривым голосом, — С другой, Вы — убийца.       — Я не- — я хотел перебить его и быстро рассказать всё как есть, выдать ему свою сущность, так как терять мне уже всё равно нечего, но вдруг он поднял руку, таким образом приказав мне сохранять молчание и внимать его следующим словам.       — Я нахожусь между двух огней. Сдать Вас али нет?       — Прошу Вас, месье… — выпрямился я в кресле, поднеся руки к груди, — Сжальтесь…       — Но пойдёте ли Вы на мои условия? Согласитесь ли Вы… — да он играет со мной! Каков мерзавец… этому извращенцу нравится, когда я умоляю… но выбора у меня нет, поэтому я вынужден подыгрывать.       — Я готов на что угодно, только пусть никто не будет ничего знать… Умоляю Вас. Любые пожелания, месье…       — Хм… — врачеватель зажмурился, наверное, от улыбки. Встряхнулся, то бишь усмехнулся. Он снял свою громоздскую маску, положил её на туалетный столик и повернулся ко мне своим лицом, которое я видел впервые. Надо же, так долго друг друга знаем, а лицом к лицу ни разу не сталкивались. Оно не выглядело ухоженно, но его черты меня в некотором роде восхитили, зацепили: неброские, аккуратные, даже немного женственные, особенно глаза с на удивление пышными ресницами. Голубые глаза его, как мне показалось, светились подобно фосфору. Взгляд его полон некой легкомысленности, злорадствия и насмешки. Он быстро менялся, в следующее мгновение в нём уже разглядывалась ласка и, быть может, безумие. Причёска у него, возможно, нормальная, но из-за капюшона и ремней чумной маски, сейчас у него на голове можно вить гнездо. Его чёрные волосы словно взорвались и торчали теперь в разные стороны, — Вы кажетесь отважным. Я ценю Вашу храбрость, месье.       — Благодарю…       — Чтож, так тому и быть, — продолжил он, — пускай, я буду молчать.       — Да хранит Вас Господь, месье!!! — воскликнул я, полный радости. Я странным образом подскочил с кресла в порыве счастья.       — Но взамен… — неожиданно доктор схватил меня, будто собираясь в любой момент сорвать с лица, — Взамен Ваше тело будет принадлежать мне.       — Что?..       Всё тело в один момент стало ватным. Меня резко повалили на диван и нависли сверху. Этот поехавший врач совершенно неожиданно начал своими резиновыми руками водить вдоль и поперёк моего тела, как нарочно задевая самые интимные места. Чувствовал же, что-то нехорошее вот-вот должно было случиться!       Я пытался оттолкнуть его от себя, но не получилось, ведь он больше меня, а значит и тяжелее, особенно учитывая его врачебную экипировку. Тогда я ударил его в плечо, но тот даже не пошатнулся. Он просто строго посмотрел на меня, остановившись. Дальше он схватил маску и чуть не оторвал её от лица. Руки расслабились, ведь связь с ними пропала до момента, пока я снова не вернулся на орбиту.       — Вы изволите отказаться от моих условий? Неужели? — он перестал улыбаться и наоборот стал выглядеть угрожающе, — Довольно отчаянный, но глупый шаг. Вы можете оставаться при своём, но я сдам Вас с потрохами, месье, и даже лишнего донесу. Вас не будет уже завтра, Вас казнят незамедлительно.       Врачеватель высвободил меня и встал с дивана, направляясь к двери. Чёрт дёрнул меня ринуться за ним, остановить, схватив за рукав.       — Нет!!! Нет-нет-нет!!! — закричал я, держа его за широкие плечи, — Вы не знаете ничего обо мне! Я не хочу уходить! Нет…       — Вы тоже должны понимать, что долг платежом красен. — невозмутимо отвечал он. Я видел лишь то, как его губы едва двигаются, произнося слова. Остальные части лица неподвижны, даже зрачки его застыли, сверля взглядом, — Насколько я понял, выгоду получим мы оба. Вы останетесь на своём месте, а я буду получать за это личное удовлетворение. Чем плох мой план? Ничем.       — Месье… но то, что Вы хотите сделать — тоже преступление, не лучше моего обойдётся.       — Да… но в отличие от Вашего, моё доказать будет сложно. — доктор ехидно ухмыльнулся. Его улыбка только сильнее взбудоражила моё сознание, — Так что или Вы идёте на мои условия, или… хе-хе… не идёте.       Я и не знал, что говорить. И то, и другое будет неправильным. Или я умираю физически, или я умираю морально. Или меня казнят за убийство, или меня отымеют и, как я понял, будут иметь ещё не раз. Обычно мне не трудно принимать какие-то решения… но времена меняются. В полном ступоре, остолбенении, я туплю свой взгляд о пространство позади стоящего передо мною доктора. Как же мне не хорошо на душе… Кажется, это не последняя беда.       В комнате до сих пор пахнет гнилью, но стоит признать, что не так сильно, как тогда, когда мы только пришли сюда. Руки сильно увлажнились, по спине шёл мерзкий холодок. Ноги ватнились, что казалось они сию минуту сломаются. Во рту пересохло, а смочить нечем. В театре никого: слышно лишь моё и докторское дыхание. Повисло напряжение. Я сделал выбор, но не знаю, как правильнее будет его озвучить. Хочется провалиться под землю.       Я так подумал, что из общества я не хочу уходить со стыдом и позором, а новую жизнь начинать тем более. Но не хочу также, чтобы меня трогали за любые места… Чёрт. Надеюсь, он сделает всё быстро и небольно…       Я смотрел на врачевателя из-подо лба взглядом жалкого щенка у помойки, которого оставили хозяева, и он не знает, куда теперь податься. Боже, пусть доктор прочитает по глазам и мне не придётся ничего говорить.       — Если Вы принимаете мои условия, то закройте дверь самостоятельно. — грозно выпалил доктор как обычно в повелительном наклонении, — Коли же отклоняете, что, к слову, крайне нецелесообразно с Вашей стороны, то убирайтесь прочь.       Ключ в моих руках, как и моя жизнь. Я так не хочу наводить суету… а ведь надо бы. Может, был бы я другим, я бы сейчас же оглушил его, бросил около пьяницы, позвал народ, настроил их против доктора и тогда обвинили бы во всём его, а не меня… Есть и много других выходов из ситуации… но не для меня. Я не такой, а значит, соответственно, и выходы те мне недоступны.       Дрожащими руками я сунул ключ в скважину. Помедлив несколько секунд, словно желая передумать, ключ был повернут и дверь стала закрытой. Переведя взгляд на врача, мне захотелось плакать.       — Умно. — сказал доктор шёпотом, держа меня за шею.       Он не сильно душил, но этого было достаточно, чтобы я с той же силой держал его руки в ответ, слегка оттягивая их от себя. Врачеватель прислонил свои губы к моему виску, затем одна его рука скользнула к моему тазу. Ужасно неудобно чувствую себя на данный момент. Меня осторожно положили на диван, после чего стали, чуть ли не разрывая пуговицы, расстёгивать пиджак, а потом и рубашку под ним.       Малейшее прикосновение к холодному телу горячих рук в резиновых перчатках, которые ощупывают чуть ли не каждый сантиметр, включая и довольно чувствительные места, заставляли моё тело дрожать, дёргаться. Я понимал, что изворачиваться бессмысленно, а вырываться — опасно. Я лежал бревном, не зная, что делать в таких ситуациях. Доктор прищуренно осматривал меня сверху вниз. Я нравлюсь ему, по глазам вижу. Врач улыбается, когда у него получается напугать меня новыми резкими касаниями. Проведя рукой от ключиц до паха, он принялся расстёгивать ремень на штанах. Мне становилось хуже и хуже. Стыд… Испанский стыд…       — Дрожите, как осиновый лист. — прокомментировал врач, разобравшись с ремнём. Когда он спустил мои штаны, я проронил свою первую слезу.       Я упустил момент, когда он сам остался без штанов. Перед глазами картинки поплыли, я потерял счёт времени. Ощущение такое, что прошло уже около часа.       Его тёплое тело в какой-то мере приятно согревало меня. Да, признаю, какие-то секунды оказались приятными для меня. Когда он щекотал поцелуями, когда прижимался ко мне. Я никогда не был тёплым, тело же мёртвое. Но я всё чувствую, а тепло особенно. Наверное, именно на нервной почве у меня возникло желание получить как можно больше тепла. Обезумел с перепугу. Постепенно я даже не заметил, как стал прижиматься к доктору в ответ.       Вдруг мне стало очень и очень больно. Я закрыл себе рот, чтобы не кричать. Новые слёзы хлынули из глаз. Боже, прости меня…       — Без слёз давайте. — приговаривал Врачеватель, начиная двигаться внутри меня. Такая страсть в его словах лишь сильнее будоражила меня. Он входил не полностью, а лишь до половины. Страшно представить, как станет больно, когда он войдёт полностью. Доктор крепко держал меня за талию и продолжал то входить в меня, то выходить, доставляя мне всё больше и больше боли. Я старался не плакать, не издавать никаких звуков. Это было сложно, особенно при том, что хозяйство у него не маленькое и даже не среднее. Разумеется, у такого-то быка… Мне нехорошо.       — Какой же Вы зажатый… расслабьтесь. — шептал он мне на ухо, поглаживая другой рукой мои плечи. Я лишь глубоко дышу, иногда с еле слышимой хрипотой в голосе.       Чувство стыда и злости нарастало во мне вместе с болью, но почему-то… почему-то всё в миг улетучилось, когда доктор прильнул к моим губам своими. Поцелуй к моему большому удивлению мне понравился и я даже дал волю продолжить его. И сразу же я почувствовал вкус вина во рту доктора. И пить хочется… это дало небольшой толчок к дальнейщему углублению поцелуя. Так необычно и… приятно… наши языки соприкасались и от этого я сильнее испытывал жажду, непроизвольно начиная делать поцелуй более интенсивным. Доктору, насколько я понял, это действо тоже нравилось. Он на некоторое время проникся поцелуем настолько, что перестал двигаться, вместо этого неимоверно страстно целуя меня.       Толчки всё продолжались, я привык до такой степени, что почти ничего уже не ощущал… ровно до того момента, как врачеватель вошёл полностью. Я простонал в поцелуй, не сумев сдержаться, хоть и очень того хотел. От стона он разорвался, а врач похотливо осмотрел меня вновь. Я закрывал рот рукой, не давая вырываться новым стонам боли. Мне кажется, там что-то порвалось — настолько больно. Но врача уже ничего не остановит. Он наращивал темп, а я мучался, держался, чтобы не кричать. В голову отдало жаром, стало стыдно и страшно за себя. Я вижу, как ему хорошо. Впрочем, наверное, как и мне. Доктор принялся долбить меня, найдя самую чувствительную точку… там. От неё я извернулся, изогнулся, прогнулся, и тогда врач ещё и перехватил руку, закрывающую мой рот. Разрешив стонам выходить, боль стала утихать.       — Доктор! — взмолился я, — Н-нет!..       В ответ он тихо и зловеще смеялся, не собираясь останавливаться. Я вижу, как ему хорошо. Впрочем, наверное, как и мне.       — Доктор, больно… очень больно, доктор! — говорил я в перемешку со стонами.       Доктор молчал.       — Прошу, не надо так быстро… — попросил я. Странно, но это доктор услышал и даже выполнил моё пожелание. Вдруг что-то случилось и я почувствовал, как там начинает теплеть, закипать, и это тепло отдавало в ступни. Неужели мне приятно?! Конец POV 035. Начало POV 049.       Из-за моих толчков старый тряпичный диван начал немного поскрипывать деревянными ножками. Я изо всех сил старался доставить и мне, и своему новому приятелю в маске как можно больше удовольствия, выполняя почти всё просьбы. Сегодня, может, я и не такой жестокий, настроение хорошее. Но в следующий раз всё может быть совсем иначе, пощады не будет от слова совсем.       В моменты, когда я близок к концу, я начинаю представлять различные картинки. Например, как я имею его уже в другом, более удобном месте. И начинаю строить планы. Хочу иметь этого жалкого, но забавного актёра каждый день… Да.       Чувствую, скоро кончу. Но я люблю тянуть резину до последнего. Так что я остановился и стал снова целовать свою «жертву». Он так мило целуется, не беру в счёт неумелость. Я заметил, что когда я остановился он стал сам двигаться вперёд-назад. Видимо, торопится. Маленький негодник. Пускай мучается, сладкий гадёныш…       Я вышел из него, чтоб тот вообще в осадок выпал. Затем стал целовать его торс, конечно же не забывая про его, наверное, чрезмерно чувствительные соски. Для сильнейшего мучения, я ещё и гладил свободной рукой его пах. Он подобно змее изворачивался, изнывая от желания продолжить. Обожаю такие моменты, надолго запоминаю.       — Хватит… — ныл он приглушённо, — Я больше не могу терпеть…       — Страдай… — отвечал ему я холодно, продолжая целовать и кусать его холодную кожу.       — Я… Я скоро… — скулил несчастный актёр, перебиваемый моей лаской.       А я перестал отвлекаться и продолжал ласкать его. Актёр закрыл глаза и откинул голову назад, таким образом выпирая своё тело ко мне. Какой же он странный…       В минуту, когда мы оба были на грани терпения, я вошёл в него снова. Тот пикнул и тут же захотел закрыть рот рукой, но я опять опередил его и не дал ему это сделать. Актёр с некой злобой взглянул на меня и, кажется, захотел что-то сказать, но я вновь перебил его, начав двигаться. Он закатил глаза и расслабился, А я навис над ним и приобнял талию. Такая поза мне поднадоела, поэтому я перевернул его спиной кверху. Ему это стало приятной неожиданностью. Найдя заветную точку внутри него, я приложил все усилия, чтобы заставить его кричать от удовольствия. Думаю, у меня всё получилось.       Минуты через две актёр стал как-то потерянно бегать глазами по комнате. Руками он сжимал ткань дивана. Я вижу, как ему хорошо. Впрочем, как и мне.       Думаю, дело идёт к концу. Толчки участились, я стал глубоко дышать. Мною овладело нечто свыше, я не могу больше полностью контролировать свои действия. Я схватил руками бёдра актёра. Хватка была сильная, будут синяки. Но актёр кричал, и кричал точно не от боли. Ему тоже стало невыносимо приятно, и он тоже вот-вот готов был кончить. В груди в миг стало очень жарко, жара пульсировала по всему телу. В голове всё затуманилось, я издал блаженный протяжный стон. Маска же умолк, как я понял, от того, что он достиг пика своего удовольствия.       Я вышел из его тела, сел напротив него и принялся возвращать себе прежнее дыхание. Актёр лежал неподвижно, громко отдышиваясь.       — Думаю, теперь, нам стоит уйти. — сказал я, одеваясь. Конец POV 049.