Ледяное пламя.

Это был тихий вечер. Затемневшие улицы Каракаса заполонил лунный свет. Ветер осторожно покачивал листву на опустившихся ветвях деревьев. Почему-то сегодня все время слышались выстрелы и крики людей… Хотя они были всегда в этом криминальном городе. Венесуэла, как всегда, шел по улицам своей столицы с кислой миной на лице и грустно о чем-то думал. Может, экономическая неудача? Или плохие отношение с отцом и братьями? Он даже сам не знал… Дойдя до дома, Боливарская республика тяжело вздохнул и вошел туда, совершенно не обратив на валяющуюся поблизости бездомную кошку внимания. Все было как обычно: старый скрипучий паркет, почти разбитое зеркало, которое висело в центре комнаты, а также большой изъеденный молью диван. Проскрипев по паркету ещё несколько шагов, пока шёл в комнату, Венесуэла устало выдохнул и начал разбирать сумки. Но усталость давала о себе знать. Республика понял, что слишком выдохся за день, чтобы что-то делать. Не выдержав, он бросает все и сразу ложится на диван, уставившись в потолок сонными глазами. «И как же я докатился до такой жизни?..» — думал республика и медленно засыпал. Начало 19 века. Бегая по садам дворца Испанской империи в Мадриде, маленький Венесуэла не знал жизненных трудностей и печали. Здесь всегда была такая теплая и дружественная атмосфера, здесь все были ему рады. Бегая от одного дерева к другому, мимо кустов и клумб с цветами, венесуэлец пытался скрыться от брата Эквадора, но случайно врезался в кого-то. Подняв глаза, он застыл и понял, что пощады не будет. Это была его бабушка Испанская империя. Она сердито и грозно посмотрела на внука, а тот от испуга задрожал, как трусливая мышь. Сама империя уже была глубоко старой и больной женщиной, но еще могла управлять государством и следила со своими детьми и внуками — колониями. Испанская империя всегда воспитывала их в крайней строгости. За простую оплошность можно было получить серьёзный нагоняй. Поэтому старушку боялись все. Венесуэла уже было подумал, не удрать ли ему потихоньку, чтобы ещё хоть немного пожить на этом свете, но мелко вздрогнул и снова замер на месте. Одетая в темно-серое платье, она вздохнула, сменила гнев на милость и, что совсем несвойственно ей самой в таких ситуациях, слегка улыбнулась. — Ну что, дружок, будем мы смотреть, куда бежим? — спросила империя и выжидающе посмотрела на Венесуэлу, который опустил голову и еле слышно промямлил: — Да, мадам, простите меня, я действительно не туда смотрел… Мальчик притих и осторожно поднял глаза, даже не двигая при этом головой. — Хорошо, что ты меня услышал и больше не будешь врезаться в людей с бешеной скоростью, — произнесла старушка, вскоре простившись с внуком. Она медленно, своей обыкновенной старческой походкой пошла во дворец. Венесуэла постоял ещё несколько мгновений, осторожно смотря вслед бабушке. Наконец, он облегчённо выдохнул: — Фух… Кажется, пронесло, и она меня не отругала. Наверное, сегодня у нее хорошее настроение, — произнес он вслух и побежал дальше, чтобы не быть пойманным братом…