Потерянные и забытые воспоминания

      Питер и Даниэль относительно быстро добрались до дома последнего. Сэмми все-таки получил обещанный кусок сочного куска мяса, и с удовольствием его съел. И пока он с интересом изучает какие-то места в гостиной, обнюхивает каждый дюйм и осматривается на заднем дворе дома, парни удобно устраиваются за барной стойкой на кухне.       — О, как раз последние! — восклицает Даниэль, достав из холодильника две прохладные бутылки пива. — А я уж думал, придется идти в магазин.       — Что, покупаешь с запасом? — по-доброму усмехается Питер, постукивая пальцами по поверхности барной стойки.       — Иногда выпиваю, чтобы немного расслабиться.       — Надеюсь, ты соблюдаешь меру.       — Спокойно, приятель, спиваться я не собираюсь. — Даниэль находит открывалку и раскрывает обе бутылки, которые стоят на кухонной стойке. — Может, и спился бы. Но не могу. Из-за обязательств перед многими людьми.       — Тебе это не поможет. Это не решит никакие проблемы.       — Знаю, но иногда мне необходимо немного расслабиться. Пивка выпить… Сигаретку выкурить…       — Сигаретку? — слегка хмурится Питер. — С каких это пор ты начал курить?       — Вообще-то я покуриваю еще с подросткового возраста, — медленно выдыхает Даниэль. — Тогда курил довольно много. Потом на какое-то время бросил… Потом снова начал… Снова бросил… Так было несколько раз… А некоторое время назад я опять начал периодически покуривать.       — Некоторое время назад?       — Запах дыма всегда помогал мне расслабиться.       — Эй… — Питер задумывается на пару секунд. — А что если у тебя и были проблемы с пением из-за курения?       — Возможно…       — А почему ты вообще начал курить?       — Ну… — Даниэль разворачивается лицо к Питеру, руками облокачиваясь о кухонную стойку. — Просто я в последнее время начал много нервничать… Вот и начал выкуривать одну-две сигареты в день. А после неудачных концертов мог запросто выкурить больше половины пачки…       — Неужели дело в том, что ты лажал на высоких нотах?       — Не только… Но еще и страх. Страх, что кто-то будет обвинять меня в том, что я пою под фонограмму.       — Ты был напряженным перед каждым выступлением.       — Нервничать перед выступлением – нормально. Ведь мы хотим сделать все идеально. Одно дело – петь для друзей, а другое – выступать перед незнакомой публикой. Если друзья простят тебе какие-то ошибки или не заметят их, то слушатели бывают очень требовательны.       — Но ты ведь знал, что не все будут восхищаться тобой.       — Однако согласись, неприятно облажаться перед людьми.       — Неприятно. Но не трагично. Открой Интернет и найди видео с выступлений каких-то артистов. И падают, и поют неправильно, и слова забывают… Неудачный день, так скажем.       — Что-то у меня их слишком много.       — Относись к этому проще. Не стремись понравиться всем. Всегда найдутся те, кто продолжат поливать тебя грязью, каким бы хорошим и талантливым ты ни был.       — Да я только этим и занимаюсь. — Даниэль убирает открывалку на свое место, подходит к Питеру и протягивает ему одну бутылку. — Но на качество выступлений это не повлияло.       — Не переживай, это не будет длиться вечно, — уверенно говорит Питер, держа бутылку в руке. — Может, сейчас, после перерыва, все будет намного лучше.       — Надо как-то исправиться…       — Пока что бросай-ка ты курить. Во-первых, это вредно для здоровья. Во-вторых, плохо влияет на голос. А в-третьих, если упустишь момент – будет сложно завязать.       — А ты был настолько правильным, что никогда даже не пробовал курить? — по-доброму усмехается Даниэль.       — Вспомни мои рассказы о том, в каком дерьме я жил, и поймешь, что у меня не было не просто желания, но также причин и следствий.       — Вот и правильно. Нечего губить здоровье.       — А ты сам-то хочешь бросить?       — Конечно, хочу. — Даниэль быстро прочищает горло. — Тем более, что несколько месяцев назад меня начал мучить частый кашель.       — Да, я заметил… — кивает Питер.       — Пока я не курю, все нормально. Но стоит начать, как он возвращается. Раньше было терпимо, но сейчас я постоянно кашлю.       — Вот поэтому завязывай с этой гадостью.       — Буду пытаться. — Даниэль с бутылкой пива в руке садится за барную стойку напротив Питера. — Кстати, можно за это выпить.       — Ну и просто за удачу.       — Да, — произносят Питер и Даниэль.       Друзья слабо ударяют бутылкой бутылки друг друга и выпивают немного прохладного пива.       — М-м, отличное! — бодро восклицает Питер. — Холодное, крепкое…       — Пивко хорошо попивать в прикуску с огромной тарелкой чипсов во время просмотра футбольного матча, — уверенно отмечает Даниэль.       — Согласен.       — Кстати, когда я был ребенком, то сказал родителям, что хочу заниматься футболом. Они нашли для меня секцию в нескольких минутах езды от дома, и я несколько лет туда ходил. А потом бросил. — Даниэль прочищает горло. — Так сказать, перегорел. Надоели одни и те же тренировки, пробежки, занятия в спортзале… Мечтал сыграть в футбольном матче среди юниоров или молодежных команд. Но… Не получилось…       — Был плохим игроком?       — Да нет, середнячок… Тренер будто вообще не замечал меня: не хвалил, не делал замечаний… Я был будто тенью. Ну… А из-за этого я растерял весь азарт. Тот факт, что я не видел прогресса, повлиял на мое решение забросить футбол. Хотя я все еще люблю его и с удовольствием смотрю чемпионат мира, чемпионат Европы и всякое такое.       — Что, музыка затянула в свои пленяющие сети и не хотела выпускать? — отпив немного пива из бутылки, усмехается Питер.       — Музыку я всегда любил. Хотя не всегда увлекался ей серьезно. У меня нет никакого музыкального образования. Я учился играть сам. По учебникам, по видеоурокам в Интернете…       — Вообще-то, мы все самоучки без музыкального образования… Уж я-то не мог позволить себе нанять учителей по вокалу и ударным.       — Эй, а любил ли кто-то из своей семьи музыку? Ведь у тебя дома был канон. Значит, твоя мать могла увлекаться этим…       — Нет, мать точно не увлекалась музыкой. Однажды она хотела выбросить кахон или продать его, чтобы в очередной раз набухаться со своими дружками. Мне чудом удалось спасти ту вещь от рук этой женщины.       — А отец?       — Не знаю… Ничего не могу сказать.       — А она никогда не рассказывала про него?       — Нет. Она не любила говорить о нем и взрывалась, когда я несколько раз пытался завести разговор о своем отце.       — Неужели не было никого, кто мог рассказать тебе о том человеке?       — Была одна женщина. Жила недалеко от нас с матерью… Хорошо знала и его, и ее. Но, к сожалению, она умерла, когда я был еще ребенком.       — Неужели твоя мать вообще ничего тебе не рассказывала о нем?       — Она только говорила, что идея дать мне второе имя Джексон была его. А мать всегда ненавидела это имя.       — Но почему? Нормальное же имя!       — Может, у нее был возлюбленный с таким именем, который причинил ей боль. Может, отца так звали… Может, это кто-то близкий. Я не могу сказать. Кроме того, она злилась, что какое-то время я предпочитал представляться этим именем.       — Что? — удивляется Даниэль. — Ты называл себя Джексоном?       — Да. Будучи ребенком, я ненавидел имя Питер. Конечно, я представлялся первым именем, но просил обращаться ко мне по второму.       — А почему так?       — Просто хотел стать другим. Быть не Питером Роузом, а Джексоном Роузом… У меня даже была мечта вырасти и официально сменить имя, но… Я не стал этого делать. Понял, что мое имя не такое уж и плохое. А его смена не сделает меня другим человеком. Не сотрет все воспоминания. Я мог стать Джексоном, но остудиться Питером в прошлом. Так что… Раз назвали Питером, значит, останусь Питером.       — Интересно… — задумчиво произносит Даниэль и выпивает немного пива из бутылки. — Не знал…       — Наверное, мать прибила бы меня, если бы я реально сменил имя и стал назвать себя Джексоном.       — Эй, а что ты вообще знаешь о своем отце?       — Вообще ничего. Я не знаю ни его имя, ни то, как он выглядит. Точнее, моя мать как-то вскользь упомянула, что он, как и я, был блондином.       — А он не пытался разыскать тебя и забрать к себе?       — Иногда я мечтал об этом. Жизнь с матерью была сущим адом. Вот серьезно, я даже обрадовался, когда она ушла из дома. Мне всего нечего было терять. Я с самого детства сам себя обслуживал и учился всему без ее помощи. Было страшно лишь потому, что я остался совсем один.       — Может, он пытался забрать тебя, но твоя мать не позволила?       — Нет, моя мать определенно сплавила бы меня куда подальше. Я всегда был у нее как балласт, который она не знала, куда выкинуть. И я удивлен, что она не сделала этого.       — А как бы ты поступил, если бы увидел своих мать или отца перед собой?       — Не знаю, Даниэль… — Питер медленно выдыхает и пожимает плечами. — Иногда я пытаюсь представить себе такую сцену, но полагаю, что не очень обрадовался бы. По крайней мере, если увидел бы мать. Я не хочу видеть ее.       — А отца?       — Про отца тоже не могу сказать. Неизвестно, каким он был человеком: ангелом или гнидой. Я не хочу защищать или поливать его грязью. Возможно, мать могла любить его, а он причинил ей боль. И не исключаю того, что он мог быть виноватым в том, что мать начала пить.       — То есть, ты не хочешь встречаться с отцом?       — Не очень. Раньше хотел, но сейчас мне это не нужно. К тому же, если бы он захотел, то уже давно нашел бы меня. Но за все свои двадцать шесть лет я ни разу не встречал отца или кого-то, кто знает его. Не считая той умершей женщины.       — Тебя можно понять.       — Ой, да что об этом говорить! — Питер отпивает немного пива из бутылки и резко проводит рукой по волосам. — Я уже не нуждаюсь в их помощи и вполне неплохо живу сам по себе.       — Ты злишься на них? Только честно!       — Сейчас – нет. Я не держу зла ни на мать, ни на отца, но и об огромной любви говорить не хочу. Просто думаю о них как людях, которые дали мне жизнь… Ведь я появился не из воздуха… Я не часть эксперимента, совершенного в лаборатории… Это прошлое. Прошлое, о котором я стараюсь поменьше вспоминать.       — Понятно… — задумчиво произносит Даниэль и с грустью во взгляде отпивает немного пиво из своей бутылки.       — А ты сам-то хотел бы увидеть родителей?       — Очень хотел бы… Особенно отца. Мы были довольно близки и отлично понимали друг друга. Как мужчина – мужчину. Хотя я и маму любил. Если отец мог помочь делом и советом, то мама давала заботу и любовь. Правда, мы с родителями редко виделись. Только по вечерам. Отец много работал, мать была занята домашними делами, а я либо торчал в школе, либо тусовался где-то с друзьями.       — Полагаю, у твоих родителей были хорошие отношения, — с легкой улыбкой предполагает Питер.       — Да, родители были очень близки друг к другу, — кивает Даниэль. — Я всегда восхищался тем, как мама смотрела на папу и заботилась о нем. А в ответ он смотрел на нее нежным взглядом и был готов на все, лишь бы сделать ее счастливой. Если отец видел, что мать нуждается в помощи или отдыхе, то он сам брался за ее дела. Даже если работал и приходил домой уставший и голодный.       — Здорово.       — Они всегда называли друг друга любовью всей жизни. Не сомневались, что проживут вместе долгую и счастливую жизнь. И были вместе в радостные и тяжелые времена. — Даниэль быстро прочищает горло. — Я много раз видел, как отец лежал при смерти на койке и держал маму за руку. И… Говорил ей приятные слова… Пытался успокоить. Уверял, что с ним все будет хорошо… И мама в это искренне верила…       — Они так хорошо ладили?       — Даже лучше. А понимали они друг друга буквально с полуслова… Стоило одному подумать, так другой уже все знал. Они почти не ругались и всегда старались решать все вопросы спокойно. Хотя родители были очень разные по характеру. Отец – в меру жестокий, суровый и хладнокровный, но не лишенный доброты и справедливости, а мама – милая, спокойная, безмятежная, ласковая и заботливая, но не имела склонность к жесткости. Они дополняли друг друга, как инь и ян… А по отдельности чувствовали себя так, будто их чего-то лишили…       — Говорят, противоположности притягиваются.       — Знал я таких людей, которые не могли жить без скандалов и получали удовольствие от криков, всклокоченных волос и пощечин. Конечно, я не хочу жить скучной жизнью, но и такая мне не нужна. Не хочу гадать, чего ждать завтра.       — Мне тем более. — Питер отпивает еще немного пива и тихонько постукивает пальцами по бутылке. — Собачиться ради удовольствия – это не для меня.       — И не для моих родителей. В нашем доме всегда была дружеская обстановка. Никто ни на кого не кричал. Каждый пытался спокойно что-то объяснить. Конечно, мы с Кэсс постоянно собачились, но родители старались быстро нас успокоить.       — Понимаю.       — Раньше мне было плевать на то, что происходило дома. Я был равнодушен ко всему домашнему. Но сейчас я скучаю по той атмосфере… — Даниэль выпивает немного пива из бутылки. — Ох… Обидно, что начинаешь ценить какие-то вещи лишь тогда, когда потеряешь их… Или когда вырастаешь и вынужден что-то менять…       — Лично я хочу забыть свое прошлое и сделать вид, будто все это случилось не со мной.       — А я хотел бы вернуться туда хотя бы на пару минут. Вспомнить те времена, которые я не ценил по своей глупости.       — Знаешь, приятель… — с легкой улыбкой произносит Питер. — Я что-то и сам захотел в твое прошлое… Увидеть, как живет счастливая, любящая семья.       — Ах, Питер, тебе бы понравилось у нас дома… — скромно улыбается Даниэль. — Особенно в Рождество… Наш дом был украшен разными гирляндами, лампочками и прочими штучками… Мама готовила свои самые лучшие блюда… Я до сих пор помню запах той жареной индейки, которую она каждый год подавала на стол… Она была такая мягкая, сочная, обсыпанная специями… Мы с отцом обожали ее. Могли умять ее за пару минут. И потом пыхтеть как паровозы от переедания.       — Черт, если ты продолжишь так вкусно говорить, то я точно захочу жрать.       — Я уже захотел кусочек той индейки. Но уже вряд ли попробую, потому что только мама умела приготовить ее так, как мне нравилось.       — Но ведь несложно найти рецепт.       — Нет, она готовила ее как-то по-своему. — Даниэль быстро прочищает горло. — У нее всегда были свои секреты приготовления, которые она никогда никому не говорила. Мама делала какие-то записи, но к сожалению, у меня ничего не осталось. Да и если бы осталось, я все равно не смог бы ничего приготовить. Потому что в готовке я – полный профан.       — О да, одной пожарной машиной было бы маловато.       — А еще самым классным моментом был обмен подарками. Так было здорово раскрыть коробку и найти что-то желанное. У нас была огромная пышная елка, под которую помещалось очень много подарков. Пока мы с Кэсс были детьми, родители делали вид, что их принес Санта-Клаус. Хотя я всегда знал, что подарки покупали они.       — Если честно, я никогда не верил в Санта-Клауса, — признается Питер. — Не верил, что в Рождество могут случаться чудеса. Никогда не знал, что значит отметить праздники с близкими людьми и чувствовать что-то особенное в этот день. Да и не с кем было праздновать… У меня ведь не было семьи.       — Верил или нет, но в этом празднике есть что-то особенное.       — Для меня это был обычный день, — задумчиво говорит Питер, почесав затылок. — Который я проводил дома в одиночестве, завернувшись в теплое одеяло, чтобы спастись от холода, попивая горячий чай или шоколад и думая, как выбраться из всего этого дерьма. Рождество для меня ничего не значило. Я никогда не украшал елку, не устраивал особый ужин, не загадывал желание… Ничего этого не было!       — Ты многое упустил, чувак. — Даниэль выпивает немного пива из бутылки. — Рождество – потрясающий праздник!       — Я понял это лишь недавно, когда в прошлом году все-таки согласился отметить его в гостях у Хелен и ее бабушки. Они много раз приглашали меня к себе, хотя я всегда отказывался. Но раз уж мы с Маршалл начали встречаться, то я согласился отпраздновать Рождество в ее компании.       — Даже если бы я не захотел праздновать, меня все равно бы заставили. Рождество в кругу семьи было нашей обязательной традицией. Делай что хочешь, но в Рождественский сочельник и день Рождества ты обязан был быть дома. Она не нарушалась ни при каких обстоятельствах. Благодаря родителям я знаю наизусть почти все традиционные рождественские песни. Мы пели их всей семьей… Сначала включали их на магнитофоне, а когда я более-менее научился играть на гитаре, то начал играть эти песни. Мои самые любимые песни – это «Joy To The World», «Silent Night» и «Deck The Hall».       — Я тоже обожаю рождественские песни и люблю их напевать. «Let It Snow» давно запала в душу…       — Правда тогда я не слишком стремился проводить много времени с семьей. Да, я не забывал про них, но не было привязанности. А один раз я поругался с родителями из-за того, что отказывался проводить Рождество с семьей и хотел свалить куда-то с друзьями. Если в детстве мне нравилась вся эта суета, то в подростковом возрасте это начало бесить. Хотелось больше свободы. Это время было протеста против всего и всех.       — Неужели у вас дома все было распланировано, а за любое нарушение порядка следовало наказание?       — Да нет, такого у нас не было, — по-доброму усмехается Даниэль. — Просто это был тот особый день, когда мы могли провести время все вместе. Родители готовились к нему с особым удовольствием. Буквально за месяц-полтора. Вот они и заставляли забывать обо всех других планах. Ну а в остальные дни мы все были вольны делать что угодно. Правда я лишь успевал ходить в школу и после уроков поехать к кому-то в гости или потусоваться в городе.       — Наверное, если бы не существовало школы, ты бы вообще не появлялся дома и буквально жил на улице.       — Да я и так бывал дома не так часто. Заходил домой, чтобы пожрать, поспать и помыться. Ну и шмотки поменять.       — Я искренне удивлен, что ты еще школу не прогуливал.       — Шутишь? — тихо усмехается Даниэль. — Еще как прогуливал! Если ребенком я еще ходил туда исправно, то в подростковом начал время от времени пропускать занятия. Правда учителя всегда докладывали об этом родителям. Когда я выкручивался, а когда-то меня прижимали к стене и заставляли идти на занятия. Для вида некоторое время хорошо учился, чтобы от меня отстали, а потом посылал все на хер.       — Ну да, учился он… — скромно усмехается Питер и выпивает немного пива из бутылки. — Строил глазки самым умным девчонкам, которые все за тебя делали.       — Не отрицаю, мне приходилось обращаться за помощью к главным ботанам класса. А иногда учителя сами приставляли их ко мне и заставляли следить за тем, чтобы я начал понимать то, что никак не хотелось пониматься.       — Только толку, как я вижу, было мало.       — Да меня вообще никогда это не парило. А даже если я заруливал в школу по своему желанию, то никогда не слушал учителей и развлекался с друзьями на задних партах.       — А из-за придурков, вроде тебя, жаждущие знаний ребята не могли учиться. Ибо им мешало одно создание, которое стреляло шариками из бумажек и дергало девчонок за волосы.       — Да ладно! — машет рукой Даниэль. — Кому надо было, тот учился! Те же ботаники могут учиться в любых условиях. Хоть пушки будут стрелять отовсюду, они продолжат решать огроменные уравнения, которые никогда не пригодятся в жизни.       — Они заставляют мозги работать.       — Только если ты знаешь, как их решать. А когда ты видишь перед собой китайские иероглифы, которые ни черта не знаешь, то мозг тебе «спасибо» не скажет.       — Представляю, как сильно учителя не любили тебя из-за того, что ты доставлял им столько проблем.       — Ну да, я не был их любимчиком. — Даниэль тихо усмехается. — Особенно напряженные отношения у меня были с моим учителем по физике. Я проклинал все на свете, когда шел на уроки этого нудного старика. Да и он не очень-то любил меня.       — Наверное, после выпускного все твои учителя танцевали на столе от радости.       — Когда у нас был выпускной, ко мне как раз подошел тот физик и поблагодарил за то, что я наконец-то окончил школу. Честно признался, что мечтал об этом дне. Пошутил, что на радостях напьется в стельку.       — Когда они сплавили такого дебошира во взрослую жизнь, то явно выпили что-то крепче водки.       — Хотя должен признаться, с физиком мы расстались мы в таких уж и плохих отношениях. Даже обнялись на прощание.       — Наверное, он уже бахнул рюмашечку, — с легкой улыбкой предполагает Питер.       — Возможно. — Даниэль выпивает немного пива из бутылки. — В любом случае мои школьные года были классными.       Даниэль и Питер бросает легкую улыбку и выпивают немного пива, стараясь растягивать, чтобы не выпить залпом.       — Да и вообще, нас с Кэссиди нельзя было назвать примерными детьми, — с легкой улыбкой признается Даниэль. — Что я не мог усидеть на месте и обожал тусоваться с друзьями. Что Кэсс целями днями пропадала со своими друзьями… Среди которых, правда, были лишь одни парни.       — Одни парни? — удивляется Питер. — Разве у Кэссиди не было друзей среди девочек?       — Она плохо с ними ладила. Говорит, что с парнями ей проще. Да и вообще не любит моя сестренка все эти женские штучки. — Даниэль по-доброму усмехается. — Мелкая всегда обижалась, когда ее задаривали куклами и платьями. Возмущалась, когда родители не разрешали ей играть в игрушки, которые она таскала у меня, и носить мои шмотки.       — Пацанка, значит…       — Кэсс никогда не стремилась быть нежной и женственной. Мама много раз пыталась привить ей женские привычки и уговорить одеваться как девочка. Но эта девчонка упрямилась… Она никогда не красилась, не делала прически, почти не носила платья и юбки… Донашивала мои шмотки, которые я носил в детстве… Играла с моими игрушками…       — Считала себя мальчиком?       — Нет, вот мальчиком она себя не называла. Не было проблем с гендерным восприятием… Кэссиди всегда говорила о себе в женском роде и представлялась своим именем… Просто не хотела быть женственной и слышать лекции матери о том, что она – девочка и должна вести себя соответствующе.       — Мне кажется, она сама однажды к этому придет, если ее не заставлять.       — Кэсс очень обижалась, когда родители насильно наряжали ее в платье и умилялись, говоря, что она такая милая и хорошенькая. У меня где-то были фотографии, на которых она как раз была в подобных нарядах. На них у нее всегда кислая мина и надутые губы. Зато на фотках в моих футболках и штанах она широко улыбалась и дурачилась.       — А тебя злило, что она тырила твои шмотки?       — Да нет, не злило. Мне было все равно. Ведь те вещи были уже малы мне, а многие выглядели слишком детскими. А я с каждым годом хотел что-то более взрослое. Стильные джинсы, футболки с крутыми надписями, кожаные куртки…       — А она покупала себе что-нибудь?       — Конечно, покупала. Мама часто брала ее в магазин. Она надеялась, что они пойдут в отдел девичьей одежды… Но моя сестра всегда заруливала в мужскую секцию.       — А Кэссиди всегда была такой или с какого-то определенного возраста?       — Всегда. Мы поняли это, когда Кэсс отказалась надевать платье розового цвета. Ей тогда было около года. Сначала отец пытался одеть ее, а потом он попросил маму помочь. Но увы, пока ей не нашли шорты и майку нейтральных цветов, эта девчонка продолжала орать и плакать.       — Значит, это дело вкуса, а не подростковый период?       — Думаю, да. Хотя когда она подросла, то ситуация немного осложнилась. Если в детстве с ней можно было договориться, то потом Кэссиди вообще перестала слушаться. — Даниэль бросает легкую улыбку и выпивает немного пива. — Отец говорил, что она доставляла намного больше проблем, чем я. И это правда. Кэссиди была оторвой: дурачилась с мальчишками, шутила над ними и еще кем-то, а порой даже дралась. Приходила домой в синяках и кровоподтеках. Учителя и родители много раз пытались вызвать чувство стыда и говорили, что она – девочка. Но мою сестру это только больше злило. Кэсс считает, что нежная и женственная девочка – это стереотип. Пережиток прошлого. Мол, девчонка может быть разной. А не только томно вздыхать, когда ей делают комплимент, и терять сознание от переизбытка чувств.       — Это в той или иной степени похоже на протест. На желание быть услышанной и замеченной.       — Или с непринятием себя. Все девочки в юном возрасте недолюбливают себя и пытаются скрыть все свои недостатки.       — А разве Кэссиди не любила себя?       — Я бы сказал, что да. Каждый раз, когда она смотрела в зеркало, то говорила, что ей неприятно смотреть на себя. Мама говорила, что нужно просто красиво одеться, накраситься и сделать прическу, но моя сестра не хотела.       — Но это же не так. Лично я считаю, что Кэссиди – вполне симпатичная девчонка. А если привести ее внешность в порядок, то она вообще будет красавицей.       — Я думаю, ей просто нужен хороший взрослый парень, который поможет ей поверить в себя и стать женственной.       — Еще встретит! Ей всего девятнадцать. Вылечится, придет в себя, обзаведется друзьями и познакомится с каким-нибудь парнем.       — Меня радует, что она умеет влюбляться и сама хочет этого. Даже несмотря на то, что с ней произошло, моя сестренка все еще хочет кого-нибудь встретить и быть любимой.       — Главное – чтобы она не торопилась.       — И не особо рассчитывала на что-то большее с человеком, который уже занят.       — А что, она влюблялась в несвободного?       — Определенно запала… — загадочно улыбается Даниэль. — И Хелен бы занервничала, если бы об этом узнала.       — Хелен? — слегка хмурится Питер. — А причем тут она?       — Ты еще не понял? Кэссиди запала на тебя.       — На меня?       — Ага. Она сама сказала мне об этом. Спрашивала, есть ли у тебя кто-нибудь. Но пришлось огорчить ее тем, что у тебя уже есть девушка.       — Ничего себе… — скромно улыбается Питер.       — Да, блондин, тронул ты сердечко этой маленькой девочки. Ни сам Терренс МакКлайф, ни его братец Эдвард не понравились ей так, как ты. Хотя она сказала, что эти двое тоже красавчики.       — М-м-м, я уже представляю себе, как ты включил режим злого братика и возмущался, — скромно хихикает Питер.       — Да нет, я не возмутился. — Даниэль выпивает немного пива из бутылки. — Конечно, я был бы не против, если бы ты стал моим родственником. Но все же я предпочитаю видеть тебя с Хелен.       — Это ты так мягко дал Кэссиди понять, что не хочешь ничего слышать о ее симпатии ко мне?       — О-о, смотрите-ка, как кое-кто оживился! — скромно хихикает Даниэль. — Заулыбался, покраснел, засмущался…       — Да, мне приятно, — с гордо поднятой головой заявляет Питер. — Приятно, что я пользуюсь у девчонок популярностью.       — Ну да, только ты губу не раскатывай. Слышишь, секс-бомба белобрысая… — Даниэль хлопает Питера по руке. — У тебя есть Хелен, красивая и заботливая девчонка. А моей сестре надо лечиться. Вот когда она придет в себя, тогда и будет думать о парнях.       — А что, разве девчонке не может понравиться красивый парень в самом расцвете сил?       — Конечно, может. Просто хочу, чтобы ты был осторожнее. Маршалл не понравится, если ты будешь мурлыкать как довольный котяра и закатывать глаза, когда вокруг тебя будут виться девчонки.       — Они поддерживают мою веру в то, что я неотразимый и привлекательный. А для любви и заботы у меня есть Хелен.       — Смотри, а то Сэмми быстро расквитается с тобой, если ему что-то не понравится.       — Расслабься, Перкинс, все будет чики-пуки! — показывает палец вверх Питер. — И не надо вставать на дыбы каждый раз, когда Кэссиди говорит о симпатии к кому-либо.       — Нет, я так просто никому ее не отдам. — Даниэль выпивает немного пива из своей бутылки. — Без моего согласия Кэссиди не будет ни встречаться, ни тем более выходить замуж.       — О да, ты – грозный чувак, — скромно хихикает Питер и делает глоток пива.       — Ну а когда Кэсс научится быть красивой и женственной, то мне придется приложить вдвойне больше усилий, чтобы выявлять всяких мудаков. А я уверен, что моя сестренка может стать очень красивой. Она сильно похожа на маму. А та была очень красивой женщиной и всегда следила за собой. Благодаря этому папа до последних дней жизни восхищался ею и постоянно баловал ее. Одежда, украшения, косметика, салон красоты…       — Не знаю, что насчет матери и отца, но вот на тебя она точно похожа, — задумчиво отмечает Питер и повнимательнее приглядывается к Даниэлю. — Цветом волос, некоторыми чертами лица…       — Да… Мы похожи. Не так сильно, как братья МакКлайф, но у нас много общего.       — Сделать бы ей красивую прическу, и она стала бы еще красивее.       — У моей сестры были очень красивые длинные волосы. Как и у мамы. Она постоянно подстригала их, но всегда сохраняла одну и ту же длину и не стремилась к радикальным переменам.       — Кэссиди была пацанкой, но носила длинные волосы?       — Да, но всегда завязывала их в пучок. Хотя ни она не стремилась стричься, ни родители не разрешали делать короткую стрижку. Отец всегда говорил, что самое красивое, что есть у женщины, – это длинные волосы. Ухоженные, хорошо подстриженные и вкусно пахнущие.       — Кстати, а что произошло с ее волосами? Она все-таки отрезала их?       — Нет, это не она, а Уэйнрайт. — Даниэль быстро прочищает горло. — Кэсс сказала, что долгое время ходила с мальчишеской стрижкой, но сейчас волосы отрасли уже до плеч.       — Ох, бедная девчонка… — с грустью во взгляде резко выдыхает Питер. — Она так настрадалась из-за этого ублюдка…       — Эта тварь все-таки сдохла и теперь горит в аду.       — Надеюсь, она найдет в себе силы жить дальше. Будет обидно, если воспоминания об Уэйнрайте не дадут ей начать новую жизнь и стать счастливой.       — Нет, она все забудет, — уверенно обещает Даниэль. — Я не брошу ее и сделаю все, чтобы помочь ей. Это будет трудно, но я должен. Как старший брат, я обязан позаботиться о ней.       — Ты еще не договаривался о ее лечении?       — Пока нет. Но скоро я собираюсь связаться с клиникой, которую посоветовал ее врач.       Даниэль и Питер замолкают на несколько секунд, чтобы выпить немного пива. А затем парни в разное время бросают взгляд на Сэмми, который заинтересовывается чем-то, что находится в углу, и начинает обнюхивать и трогать это лапой.       — Я хочу быть рядом с сестрой не только из-за ответственности, — с грустью во взгляде признается Даниэль. — Но еще и потому, что мне стыдно перед ней. Стыдно из-за наплевательского отношения к ней. Я всегда вел себя так, будто ее не было. Мы не враждовали, но и близки не были. Я никогда не интересовался, с кем она гуляет, что делает… Мне было реально по хер!       — А тебя заставляли сидеть с ней?       — Конечно, заставляли. Хотя я никогда не соглашался на это по своему желанию. Когда отец работал, я был дома, а матери надо было отлучиться, она просила меня присмотреть за Кэссиди. Когда-то я отказывался и специально куда-то уходил, лишь бы меня не записывали в няньки. А когда-то соглашался, если мне обещали деньги или какую-то вещь…       — Ребенка же не оставишь одного. Кто-то должен за ним присматривать.       — Да, но тогда для меня этот ребенок был как пятая нога собаки. Я не хотел быть нянькой и сидеть с этой мелкой, вечно орущей и плачущей девчонкой. Знаешь, как Кэсс орала, когда была младенцем. Я думал, что сойду с ума, пока мама кормила ее, играла с ней и укладывала спать. Но поневоле мне пришлось научиться делать все это. Точнее, я подглядел все это у мамы или сам спрашивал ее о чем-нибудь.       — Значит, у тебя уже есть опыт в подобных делах?       — Можно и так сказать. — Даниэль выпивает немного пива из бутылки. — Если бы сейчас кто-то принес мне ребенка и попросил присмотреть за ним, я бы не растерялся.       — Ну и как ты справлялся с ролью малолетнего папаши? — скромно хихикает Питер.       — Более-менее. Мне повезло, что со мной Кэссиди была спокойной. Ела то, что я ей давал… Нормально спала… Ну или просто глазела меня и издавала какие-то забавные звуки.       — И тебя это оставляло равнодушным?       — Нет… Глядя на нее, у меня иногда проспались нежные чувства, и я начинал думать, что люблю свою сестру. — Даниэль бросает легкую улыбку. — Будучи ребенком, Кэсс излучала радость. Мне становилось как-то лучше, когда я смотрел ей в глаза. Видел ее беззубую улыбку. Слышал, как она издавала какие-то звуки. Правда я мгновенно все это забывал, когда переставал быть нянькой. А уж когда она подросла, и мы начали собачиться из-за игрушек и кражи вещей друг друга, то ни о какой любви речи не шло.       — Неужели ты никак не отреагировал на новость о том, что у тебя будет сестренка?       — Нет. Вообще никак. Мне было восемь, когда мама с папой подошли ко мне и сказали, что у меня будет брат или сестра. Говорили, что я буду защищать и любить малыша. А мне было по хер. Я слушал и кивал, но ничего не чувствовал.       — Это было равнодушие или ревность?       — Удивительно, но я не ревновал. Был равнодушен. Не парился из-за того, что мать с отцом стали уделять мне меньше внимания и усердно готовились к появлению малыша. И жил как прежде… Даже когда они иногда вовлекали меня в эти хлопоты, я продолжал оставаться равнодушным. Не было ни восторга, ни любопытства, ни агрессии…       — Даже когда ты увидел новорожденную сестренку?       — Ага. Даже когда мама приехала с малышкой домой, моя реакция была типа: «Девочка? Сестренка? Ну круто. Я рад.». Но не знаю… Может, это было что-то вроде потрясения… Ведь я привык к тому, что был единственным ребенком, а тут домой привезли какой-то шевелящийся комок, завернутый в одеяло.       — Но в глубине души ты любил ее или ненавидел?       — Не знаю, Питер… Поначалу у меня были смешанные чувства. — Даниэль выпивает немного пива из бутылки. — Я не знал, люблю ли сестру или нет… Но когда она заговорила и пошла, то Кэсс все-таки начала немного бесить меня. Мы много ругались, и я стремился свалить из дома. Родители что-то мне говорили, но я пропускал их слова мимо ушей. Я не хотел ни за что и ни за кого отвечать. Считал себя слишком юным и не хотел тратить время на сестру, которую никогда не просил. Правда. Не было моментов, когда я подходил к маме или папе и просил их родить сестренку или братика.       — Понимаю. — Питер делает глоток пива. — Мне кажется, с Терренсом и Эдвардом была бы та же история, если бы они жили и росли вместе. Они бы вряд ли смогли мирно существовать, потому что оба довольно упрямы и далеко не невинные ангелочки. Да, мы знаем, что МакКлайф-старший был рад рождению брата и проявлял к нему интерес. Но позже их отношения вполне могли бы испортиться из-за их характеров.       — А мне кажется, они бы прекрасно ладили. Может, и собачились бы время от времени, но все равно были бы очень близки. Как и сейчас: Эдвард и Терренс спорят в любой ситуации, но друг без друга не могут.       — В любом случае хорошо, что они гораздо позже узнали друг о друге.       — Как говорится, что ни делается, все к лучшему.       — Думаю, и вы с Кэссиди тоже станете намного ближе. И она уже не ребенок, и ты давно не мальчик. Вам нечего делить… Не из-за чего ругаться…       — Мне и правда нечего делить с моей сестрой. И из всей моей семьи у меня осталась лишь она.       — Как и ты – у нее. Ей больше не к кому обратиться. Кэссиди рассчитывает на тебя, и ты не можешь бросить ее.       — Знаешь… — Даниэль выпивает немного пива из бутылки. — Наблюдая за отношениями Эдварда и Терренса, я все больше думал о себе и сестре. О том, что между нами происходило. МакКлайфы все больше заставляли меня жалеть о том, что я наплевательски относился к Кэссиди. И… Хотел все исправить… Но думал, что уже поздно… Ведь я думал, что моя сестра мертва…       — Ну теперь у тебя есть шанс.       — Мне всегда нравились их братские отношения. Но сейчас, после того, что недавно произошло, я еще больше начал восхищаться тем, как они относятся друг к другу.       — Имеешь в виду то, что сделал Уэйнрайт?       — Да. Старший брат рискнул ради младшего, даже если понимал, что может умереть. А младший как мог защищал его и сам хотел стать жертвой… И… Спас своего брата…       — Я так понимаю, МакКлайф-старший сумел найти к своему братику подход, потому что теперь он более расслабленный.       — Иногда мне кажется, что их родители не имеют на Эдварда такое влияние, как Терренс.       — Может быть. — Питер бросает легкую улыбку. — В любом случае я люблю их отношения.       — Я все еще помню, каким грустным был Терренс после той ссоры из-за истории с их дядей. Они ведь разругались в пух и прах… МакКлайф долго ходил в синяках, которые ему наставил братец. Было видно, что парень переживал. Терренс делал вид, что ему было чихать на Эдварда, но это было не так.       — Ну да, у МакКлайфа-младшего немного поехала крыша из-за мысли, что ему изменили. Да и его дядюшка постоянно выносил мозг и настраивал против брата, отца, девушки, матери… Против всех, кто его принял.       — Впрочем, Эдвард все также немного себе на уме и может быть непредсказуемым.       — Главное – что он классный парень. Уж что, но Эдвард – прекрасный друг.       — И надо признать, его героические подвиги иногда приводят к успеху.       — Да уж, хотел отомстить Уэйнрайту – отомстил!       — Согласен, — с легкой улыбкой кивает Даниэль и снова пригубляет немного пива. — И я прекрасно понимаю реакцию Эдварда на то, что Уэйнрайт сделал с Терренсом. Понимаю беспокойство Терренса за брата и страх потерять его. Ведь… Я чувствовал все то же самое, когда увидел Кэссиди. То же самое… Тогда меня бросало в дрожь от мысли, что я мог потерять ее, едва встретив…       — Теперь этого не случится, — спокойно, уверенно отвечает Питер и отпивает немного пива из своей бутылки. — Она и сама больше не захочет бросать тебя.       — И она связалась со всем этим дерьмом, потому что не смогла пережить смерть родителей.       — Если я правильно посчитал, Кэссиди была еще очень маленькой.       — Ей было всего двенадцать, когда за пару недель до ее дня рождения раздается звонок из больницы, а врач сказал маме, что отец скончался глубокой ночью.       — За пару недель до дня рождения?       — Да. Правда празднование уже было под вопросом, потому что отец слег и начал увядать прямо на глазах.       — Но чем он был болен?       — У него были проблемы с сердцем, которые обострились после инсульта. Ему даже делали какую-то операцию. Она прошла успешно… Правда это ему не помогло.       — А сколько ему было лет?       — На тот момент отцу было сорок два года.       — Надо же… Так рано…       — Это то, что шокировало нас. Мы никак не могли поверить, что это случилось. Отказывались поверить в его смерть… Мама с сестрой были безутешны и целыми днями плакали с отцовскими вещами и фотографиями в руках. Мне тоже было очень тяжело… Ведь я всегда считал отца близким себе человеком. Мне здорово пригодились многие его советы. И я запомнил их на всю жизнь.       — Я понимаю.       — Было очень тяжело… Не менее тяжело, чем осознавать то, что я остался единственным мужчиной в семье. Я должен был взрослеть и начать работать. Все-таки мне тогда был двадцать один год. Правда я так привык к каждодневным тусовкам, что мне было сложно отказаться от своего образа жизни.       — То есть, ты не работал?       — Нет, работал. Зарабатывал кое-что, но этого было мало. Да и я прыгал с одного места на другое, как Эдвард в свое время. Перебивался одноразовыми подработками… Или получал постоянную работу, но не задерживался и увольнялся.       — А твоя мать?       — Маме тоже пришлось пойти работать, хотя она ходила на нее, так скажем, через пень колоду. Впадала в такую депрессию, что ничего не ела и целыми днями сидела в комнате. Она ни разу в жизни не работала и посвятила себя дому и семье. Отец всем обеспечивал нас, но после его смерти халява кончилась. Временно спасло то, что у нас были кое-какие деньги, которые мы откладывали на черный день.       — Иногда наши планы не совпадают с теми, которые приготовила для нас жизнь. А взросление бывает настолько внезапным, что ты просто приходишь в шок и не понимаешь, почему еще недавно тусовался с друзьями, но теперь вкладываешь на работе, чтобы заработать себе на еду.       — Для меня это было очень тяжело. — Даниэль быстро прочищает горло. — Я знал, что рано или поздно это случится, но не думал, что так резко и скоро. Мне не хватило времени прийти в себя после смерти отца и осознать все, что произошло.       — Это как опрокинутое на голову ведро холодной воды?       — Типа того. — Даниэль с грустью во взгляде отпивает еще немного пива. — Но ситуацию осложнила Кэссиди. Ее наркозависимость.       — Да уж… — Питер тоже выпивает немного пива. — Если бы не эта смерть, она бы не начала нюхать эту дрянь.       — Дело не только в смерти отца. Кэссиди сказала, что хотела влиться в компанию парня, который ей нравился. Ну а там все нюхали травку и дали ей попробовать. И она не смогла остановиться.       — То есть, Кэссиди начала нюхать травку, чтобы он обратил на нее внимание?       — И она добилась своего. Правда мать лишила ее всех денег после того, как узнала про ее пристрастие к наркотикам от знакомых девчонок моей сестры и обнаружила пропажу огромной суммы денег. Они общались с моей сестрой лишь потому, что она была в состоянии покупать наркоту. Но… Нет денег – мы тебя не ждем!       — Это как случай моей матери: есть бутылка водки – ее принимали с распростертыми объятиями, а нет – пошла на хер.       — Кэсс была еще маленькая и глупенькая. Ну какая любовь могла быть у тринадцатилетней девочки? Да и у того парня в шестнадцать тоже мозгов не было! Одни лишь наркотики, да тусовки.       — Да уж… — хмуро произносит Питер. — Она выложила ему все на блюдечке, а он типа пожалел ее и подсунул ту херню.       — Точно… — Даниэль крепко сжимает в руке бутылку пива. — Но знал бы – размазал бы его по стенке. Ведь это из-за него я едва не потерял сестру. Бедняжке и так плохо было после смерти отца, а наркота окончательно усугубила ее жизнь.       — Боюсь представить, что было после смерти матери.       — Мы потеряли маму почти через полгода после гибели отца. Ей тогда тоже едва исполнилось сорок два… Они с отцом были ровесниками и знали друг друга с детства. Сначала дружили… А потом влюбились и решили ждать восемнадцати, чтобы пожениться. Продолжили учебу, закончили ее… Отец начал работать, а мать погрузилась в домашние дела. Ну а в двадцать один у них родился я.       — А родители не возражали?       — Они согласились на их брак при условии, что мои родители получат высшее образование. И потом поддерживали их до самой своей смерти.       — Надо же…       — После смерти отца мама потеряла смысл жизни. Она все больше погружалась в депрессию, перестала есть, проводила целые дни в комнате с вещами отца в руках и смотрела фотографии и видеокассеты с его участием. И… — Даниэль замолкает на пару секунд, чтобы нервно сглотнуть. — Уж не знаю, совпадение это или случайность, но мама тоже оказалась в больнице после сердечного приступа. Хотя у нее сроду не было проблем с сердцем. Но если отец еще долго боролся, то она не протянула и недели. Не хотела бороться и жить. Даже ради меня и Кэсс. Хотя знала, что мы в ней нуждаемся.       — Вы были рядом до ее смерти?       — Да… Кэссиди плакала и умоляла маму выкарабкаться… Клялась, что перестанет употреблять наркоту… Просила прощения за то, что совершила такую ошибку… Было очень тяжело наблюдать за этой сценой. У меня сердце разрывалось.       — Я понимаю, — с грустью во взгляде произносит Питер.       — Перед смертью и мама, и папа умоляли меня не бросать Кэссиди. Отец напомнил о том, что я – старший брат и должен чувствовать ответственность за свою сестру. А мама… Мама попросила одарить ее той любовью, которую она не успела дать. И… За несколько минут до смерти она держала нас с Кэсс за руки и просила держаться вместе. И любить друг друга… А сказав, что она любит нас, мама скончалась. На наших глазах.       — Мне очень жаль, чувак, правда.       — Тот день стал для нас самым худшим. Ведь мы остались одни. Без родителей. У нас никого не осталось. И я должен был воспитывать Кэссиди. Тринадцатилетнюю девочку, которая прижималась ко мне, горько плакала и говорила, что хочет к маме и папе. Не было никого, кто мог бы утешить меня. Это я должен был успокаивать свою сестру. Хотя мне самому хотелось просто выть и психовать.       — О, ужас какой…       — К сожалению, она видела, как мать умирала от и до. Это сильно сказалось на ее психическом состоянии. Одно дело – когда тебе просто сообщают о чьей-то смерти. А другое – когда ты своими глазами видишь, как человек мучается. По крайней мере, в двадцать один год я был готов брать на себя хоть какую-то ответственность. Был не в состоянии послать ее на хер и плюнуть на ее чувства. Я был готов оставаться рядом. Но… Я не справился со своей задачей. Не уследил за сестрой. Я не разрешал ей таскать ничего из дома и постоянно ругался с ней из-за этого. Правда она все равно что-то тырила. И однажды Кэссиди ушла из дома навсегда, прихватив с собой кое-что из маминых украшений.       — Тот браслет, который она тебе отдала?       — В том числе. — Даниэль замолкает на пару секунд. — Но до этого произошло еще кое-что…       — Что?       — Спустя пару недель после смерти мамы… Э-э-э… — Даниэль делает глоток пива и резко выдыхает. — Кэссиди пыталась покончить с собой.       — Что? — широко распахивает полные ужаса глаза Питер. — Покончить с собой?       — Да…       — Она что… Э-э-э…       — Нет, она не резала вены, — качает головой Даниэль. — Выпила целую пачку снотворного, сидя в своей комнате. Кэсс выпила бы и вторую, но я вовремя нашел ее. Хотя это было непросто, потому что она сопротивлялась, кричала, била куда только можно. Мне удалось сделать это лишь тогда, когда она начала терять сознание. Я немедленно вызвал скорую, и ее увезли в больницу. Там мне сказали, что я мог потерять сестру, если бы я вовремя не отреагировал.       — Бедная девчонка… Сколько же всего она пережила…       — Я и сам в шоке… Еще такая малышка, но настрадалась больше, чем любой взрослый.       — У меня нет слов… Серьезно…       — Для нее тема попытки суицида очень болезненная. Как, впрочем, и все произошедшее. Так что постарайся не спрашивать ее об этом. А я потом предупрежу парней и девчонок.       — Не беспокойся, Даниэль, я не буду даже заикаться об этом.       — Достаточно того, что Кэссиди рассказала мне обо всем. Я уже многое знал, но она рассказала всю историю во всех подробностях. Не очень приятных…       — Так получается, что Кэссиди все это время была бездомной? Где она жила? Спала? Что носила?       — Кэсс сказала, что она реально была бездомной и скиталась по всему городу. Ночевала где только можно… Хотя большую часть моя сестра была под присмотром Уэйнрайта.       — Кстати, а как Кэссиди вообще с ним познакомилась? Это случилось после смерти отца?       — Нет, после смерти мамы. — Даниэль выпивает немного пива. — Тот парень, который подсадил ее на травку, дал номер Уэйнрайта с условием, что она будет платить за дурь для него и его друзей. Но как только моя сестра лишилась возможности иметь деньги, то все эти наркоманы кинули ее. Как я уже сказал, им нужны были лишь ее деньги. Без них она была им не нужна.       — Халявы, значит, захотели…       — Но она не разорвала связь с Уэйнрайтом. Поначалу он доставал для нее наркоту взамен на обещание погасить долги и платил за них своими деньгами. Ну а потом решил закрыть глаза на долги в случае, если она согласится выполнять его грязные и мерзкие желания.       — Это случилось уже после ее ухода из дома?       — Да. Кэссиди ушла из дома через два месяца после смерти мамы.       — О, черт… — Питер выпивает немного пива из бутылки. — На твою семью как будто какое-то проклятие наслали.       — Да… То время было для нас очень сложным. Жизнь была полностью разрушена… Но все это повлияло на мое отношение к сестре и семье в целом… Я начинал понимать, что она – близкий мне человек. И всегда им будет. Я начал чувствовать какую-то ответственность.       — А смерть родителей повлияла на ваши с Кэссиди отношения?       — Да, но ненадолго. — Даниэль быстро прочищает горло. — Мы становились ближе, когда родители болели и умирали. Но после смерти отца Кэсс впервые попробовала наркоту и стала агрессивной и раздраженной. Не могла спокойно разговаривать, нагло врала… Да, она всегда была немного жесткой и дерзкой. Но Кэсс не была лишена доброты и совести. А после смерти мамы все стало еще хуже. И пока я, все еще принять осознать, что стал единственным кормильцем, пытался найти любые деньги, Кэссиди травила себя наркотиками.       — Эй, а она случайно не чувствовала себя одинокой или чужой? — Питер выпивает немного пива из бутылки. — Может, родители не понимали ее или что-то запрещали? Или они были слишком заняты собой и своими делами?       — Мне кажется, ей и правда не хватало родительской любви. Папа целыми днями пропадал на работе, а мама была погружена в домашние дела и едва успевала все сделать. Мы лишь успевали немного поговорить за ужином, а затем родители шли спать. Нам с Кэссиди не удавалось провести с ними побольше времени. Да и мы с сестрой почти не разговаривали. А если и встречались, то всегда собачились.       — А тебе самому не было одиноко?       — Порой мне тоже не хватало общения с ними. Особенно когда я был ребенком. Простого разговора по душам. Да, родители разговаривали с нами, но этого было мало. Иногда хотелось поделиться с ними какими-то чувствами и эмоциями. Они обещали, что выслушают, но сильно уставали и забывали.       — Понимаю.       — Хотя я не могу их винить. Отец работал на благо семьи. Это благодаря ему у нас был большой шикарный дом и достаточно денег для хорошей жизни. А мама отдавала все силы на то, чтобы поддержать в нем порядок и воспитывать двоих детей. Да, мы вполне могли нанять горничную, но она была против и говорила, что на ее кухне не будет хозяйничать другая женщина. Няню она тоже не стала приглашать. Ни когда я был маленьким. Ни когда родилась Кэссиди.       — И она была счастлива?       — Ей нравилось заниматься домом. Мои бабушка с дедушкой с детства приучили ее убираться, готовить и управляться с несколькими делами одновременно. Маму никогда не пугала перспектива сидеть дома. Хотя эта женщина не была похожа на замученную домохозяйку с грязными волосами. Наоборот – у нее всегда была возможность поехать в салон красоты или магазин. Отец никогда не жалел денег на ее красоту и поощрял желание оставаться красивой и желанной.       — Вот как…       — И… Я думаю, родители понимали, что уделяют нам с Кэсс мало внимания, и пытались как-то исправить ситуацию, в выходные и праздничные дни в обязательном порядке собирая всех за столом. С мыслью, что можно хоть раз в неделю послать дела к черту и уделить время своей семье.       — По крайней мере, они не забывали про вас с Кэссиди.       — Да, но были моменты, когда хотелось проводить с ними больше времени. Кэсс намного больше страдала от недостатка внимания родителей. Мы жили хорошо, но… Не хватало близости… Живого общения… Разговоров по душам… Даже если я больше стремился общаться с друзьями и тусоваться с девчонками, были моменты, когда хотелось подольше поговорить с отцом и матерью.       — Да, приятель… — с грустью во взгляде выдыхает Питер. — Тяжко тебе жилось… Даже если у тебя было все…       — Не все… — Даниэль выпивает немного пива из бутылки. — Иногда приходится жертвовать одним, чтобы получить другое. Например, для отца было намного важнее обеспечить свою семью и знать, что его близкие живут в хорошем доме и всегда могут купить все что угодно. И… Он жертвовал временем, которое мог бы посвятить маме, сестре и мне. То же самое и с матерью… Для нее было важно знать, что этот хороший дом находится в чистоте и порядке, а ее дети и муж вовремя накормлены и одеты в постиранную одежду.       — В любом случае они старались быть хорошими родителями.       — Ох, Питер, ну что такое один день с семьей… Ну проведешь ты один-два дня с семьей. Потом-то ты снова будешь целый год пропадать на работе, приходя домой для того, чтобы поесть, поспать и помыться. Да, это здорово, но этого мало. Мы с Кэссиди будто пытались восполнить этот недостаток внимания с помощью тусовок с друзьями. В ход даже шли драки, оскорбления и плохое поведение. Чем-то похоже на случай Эдварда, который точно так же пытался привлечь внимание своего отца.       — Да уж… — Питер отпивает немного пива из бутылки. — В твоей жизни все не так, как кажется…       — Это верно… Деньги не сделали нас счастливее… Потому что мы были лишены чего-то большего, чего нам так не хватало. Да, я ни в коем случае не хочу сказать, что у нас дома была нездоровая обстановка. Наоборот – очень хорошая. И я уже сказал, что скучаю по тому времени. Но… Хотелось, чтобы все было немного иначе.       — И ты не рассказывал о своей прошлой жизни и семье потому, что тебе было больно?       — Да… — без эмоций кивает Даниэль. — Я хотел все забыть и жить так, словно все это случилось не со мной. Можно сказать, я выдавал себя за другого человека. Настоящего себя знал только я сам. А другие видели лишь маску.       — Даниэль…       — И… Мне было стыдно… Стыдно признаваться в том, что моя младшая сестра стала наркоманкой. Я думал, что это сделает меня хуже в глазах друзей. Поэтому я никогда не рассказывал о своем прошлом.       — Но ты ведь знал, что мы тебя не осудим. Не ты же виноват в том, что твоя сестра связалась с наркотиками!       — Были моменты, когда я винил себя во всем. Думал… Что сделал что-то не так… Что это было наказание за то, что я всегда чихать хотел на свою сестру. Не был близок к своей семье и не ценил те моменты, которые мы проводили вместе. Вот судьба решила наказать меня и… Забрать всех моих близких.       — Нет, Даниэль, не говори так. Ты ни в чем не виноват.       — Может, и нет… Но я никогда не был идеальным… У меня всегда были свои недостатки.       — Иногда у человека могут быть настолько прекрасные достоинства, что они затмевают любые недостатки.       — Удивлен, что я еще не оказался на улице. Не бедствую. Не страдаю от недостатка денег и еды. Могу позволить себе купить все что угодно. Хотя я запросто мог остаться в одних лишь трусах, скитаться по улицам и жить у добрых людей.       — Многие родители дают своим детям пендель, когда им едва исполняется восемнадцать. Им по хер, как те будут жить и где. Раз вырос – будь добр свалить. Но твои отец с матерью не наплевали на тебя. Они подарили тебе этот дом.       — Это один из самых лучших подарков… — Даниэль замолкает и делает большой глоток пива. — Родители сообщили о желании купить мне дом еще когда я был мелким. Правда они хотели, чтобы со мной жила еще и Кэссиди. Мол, нам нужно научиться самостоятельности. Мне не нравилась перспектива жить с сестрой. Но я ничего не сказал и просто кивал.       — И когда ты его получил?       — На мой двадцать первый день рождения. В тот день они вручили мне ключи и документы, в которых было сказано, что я являюсь полноправным владельцем дома. — Даниэль бросает легкую улыбку. — По крайней мере, на подарки они никогда не были скупы. Например, моя самая первая машина была вполне приличной, а не каким-то поддержанным корытом. Когда я получил водительские права в шестнадцать лет, то целыми днями гонял по городу и чувствовал себя крутым.       — И наполучал кучу штрафов?       — Было дело, — скромно хихикает Даниэль. — За превышение скорости. Но когда эйфория прошла, то я стал кататься гораздо спокойнее. И что удивительно, я ни разу не попадал в аварии. Хотя мог разбиться, наверное, уже раз двести.       — У тебя явно сильный ангел-хранитель. Раз ты спокойно выходишь из адского пламени, отряхиваешься, поправляешь прическу и идешь дальше.       — И не говори! Сам удивляюсь.       — Кстати, а Кэссиди должна была всегда жить с тобой?       — Нет, не всегда. — Даниэль быстро прочищает горло. — Отец с матерью хотели поселить ее со мной после того, как она отметит восемнадцатилетие, чтобы она научилась жить без чужой помощи, и только потом приобрести ей отдельное жилье. Они обещали помочь нам на первых порах и приготовить фундамент, а дальше, по их задумке, мы должны были жить сами. Но эти планы были разрушены в связи со смертью отца.       — Только лишь успели купить этот дом?       — Да. И более-менее помочь мне устроиться. Когда я получил ключи и документы, этот дом был наполовину пуст. Но потихоньку родители купили кое-какую мебель… Кое-что отремонтировали… Кое-что поменяли… Я говорил, чего хотел, и они все делали.       — А Кэссиди была здесь, когда ваши родители были живы?       — Была, конечно.       — Но если она знала, где находится этот дом, то почему не нашла тебя за столько лет?       — Думаю, она была не уверена, что я все еще живу здесь. Хотя признаюсь, я и сам удивлен, что она даже не попробовала найти меня. Ведь я живу здесь как раз с двадцати одного года и не собираюсь никуда переезжать. Однако теперь Кэсс знает, что она будет жить здесь после выписки из больницы.       — В этом доме?       — Не буду же я выкидывать ее на улицу! Кэссиди выберет любую из гостевых комнат, поменяет там все как захочет и будет жить. И я помогу ей привести себя в порядок: отведу в салон красоты, позволю ей выбрать какие-нибудь шмотки… Телефон куплю, в конце концов…       — А может, тебе удастся сэкономить на шмотках, и она будет таскать твои, — с тихим смешком предполагает Питер.       — Если захочет – пускай. Мне не жалко. Но все же лучше купить то, что будет подходить ей по размеру. Конечно, было бы неплохо, если бы Кэсс носила одежду для девочек, но я не буду настаивать и позволю ей самовыражаться.       — Это правильно. Если Кэссиди захочет, она сама попросит купить ей что-нибудь женское. А если твоя сестра хочет носить мужскую одежду, не надо ей запрещать. Она уже выросла, и ее вряд ли переделаешь.       — Ты прав… Я не хочу делать ей хуже. Единственное, на чем я буду настаивать, так это на лечении. На всем, что ей будут говорить врачи. Вот в этом случае я буду строгим.       — Кэссиди же и так хочет лечиться.       — Да, но я буду внимательно следить за ходом лечения.       — Твое право.       Даниэль и Питер замолкают на пару секунд, чтобы пригубить немного пива из своих бутылок.       — Кстати, а что произошло с жильем, в котором ты жил с Кэссиди и родителями? — интересуется Питер.       — О, если честно, я забыл о том доме после смерти мамы, — признается Даниэль, обеими руками сжав стоящую на стойке бутылку. — А когда решил подумать, что с ним делать, Кэссиди уже ушла из дома.       — И ты решил?       — Да. — Даниэль отпивает еще немного пива и бросает взгляд в сторону. — Тогда я еще метался между этим местом и родительским домом. Хотя большую часть времени все же проводил дома у родителей вместе с Кэссиди. Однако после смерти матери и пропажи сестры мне стало невыносимо оставаться там. Последние воспоминания о нем вызывали у меня тоску и чувства одиночества. Доводили до слез… И… Когда я нашел в себе силы жить дальше, то решил продать тот дом.       — Понимаю…       — Я тогда еще не знал, что дом можно не продавать, а сдавать в аренду. Но если бы знал, лучше бы нашел кого-нибудь, кто снимал бы его. Какие-никакие деньги… Но мои познания в сфере недвижимости были хуже, чем в математике. Так что… — Даниэль быстро откашливается. — Тогда я не стал думать, какую цену запросить и в объявлении на каком-то сайте в Интернете указал ту сумму, за которую родители купили дом.       — И как? Что-то получилось?       — Да, покупатель нашелся быстро. Мужик средних лет. Холост, без детей, работал в хорошем месте, получал приличные деньги… Мы как-то сразу поладили… Я показал ему дом, и он сразу же согласился купить его. Правда был сильно удивлен, что за такую красоту я был готов отдать его за небольшие, как он думал деньги. Этот мужик оказался довольно щедрым и сам предложил мне гораздо большую сумму. Поначалу я отказывался, но потом подумал… Почему бы и нет. И… Согласился… К счастью, он хорошо разбирался в продаже и покупке квартир и домов и помог мне все оформить. А когда все было готово, я отдал ему ключи и документы, а взамен получил несколько миллионов долларов. И даже со всеми уплаченными налогами мне все равно хватило на частичное обустройство дома. И какое-то время я неплохо жил.       — Но однажды тебе пришлось задуматься о том, что делать дальше, ибо деньги кончались.       — Верно, деньги, которые я получал за непостоянную работу, можно было только еды купить. Про шмотки, вещи для дома и прочие штучки я вообще молчу. Выпить по стаканчику чего-то крепкого в каком-нибудь баре я тоже не мог. Да и девчонку некуда было отвести. Ведь одним подавай кафе, другим – кино, третьим – аттракционы…       — И как ты выкрутился?       — Спасло увлечение музыкой. Когда мне было двадцать три, я вспомнил про него. После долгого перерыва.       — Забросил?       — Да. После смерти отца и матери и пропажи Кэсс я забросил гитару. Петь тоже перестал. Не было настроения. Все то время я тратил на то, чтобы привыкнуть к новой жизни и смириться с мыслью, что у меня больше никого не осталось.       — А Кэссиди случайно не занималась этим?       — Занималась. Моя сестренка с самого детства любила играть на гитаре. Полюбила ее даже раньше меня. Ведь я впервые взял гитару в руки где-то в шестнадцать-семнадцать. Тогда Кэсс уже могла играть как профессионал после нескольких лет занятий с преподавателями.       — Надо же…       — Кстати, это она научила меня играть на гитаре.       — Кэссиди?       — Да… То есть… Она не учила меня… Просто я как-то проявил интерес к тому, что она играла, а Кэсс показала несколько аккордов. Сыграла простую песенку. И… Мне это очень понравилось… Настолько сильно, что я тоже начал учиться. Самостоятельно… Методом проб и ошибок… С помощью видеоуроков… Ну а иногда моя сестра помогала.       — Здорово, — с легкой улыбкой произносит Питер.       — Правда я несколько раз бросал это занятие, потому что поначалу у меня ничего не получалось. Не мог запомнить аккорды, путал струны, а пальцы были в крови после каждого занятия… Для меня это было сложно. Точнее, я не хотел заниматься… Мечтал сразу же заиграть так же здорово, как Кэсс. Но однажды я стал таким одержимым желанием научиться играть, что сумел взять себя в руки. А когда у меня начало что-то получаться, это придавало мне стимул двигаться дальше.       — Думаю, и Кэссиди тоже было непросто.       — По крайней мере, она никогда не жаловалась вслух. Моя сестренка становится очень упертой, если она делает что-то, что ей нравится. А поскольку Кэсс не слишком хотела учиться и понимать то, что объясняли в школе, то и результат был соответствующий.       — А она случайно не поет?       — Нет, петь ей не нравится. Но гитару Кэсс всегда любила. А вот я обожал это дело и часто распевал любимые песни на весь дом, пока что-то делал.       — А твоим родителям нравилось?       — Да, им нравилось. Хотя тогда я был ужасен в этом деле. Да, у меня всегда был слух, но я не мог его развивать.       — Но зато сейчас ты – уже профессионал своего дела.       — Сейчас – да. Все-таки мы начали заниматься с преподавателями, которые учат нас правильно петь и играть. Мы были хороши, но теперь стали намного лучше.       — Все с чего-то начинают. — Питер выпивает немного пива. — Ведь я тоже играл ужасно и часто пел мимо нот. У меня не было никого, кто мог бы указать на мои ошибки. Я играл и пел, не зная, было ли это правильно.       — В любом случае мы сумели правильно воспользоваться своим увлечением и сделать его основным источником дохода.       — Просто нам крупно повезло.       — Круто, что я увидел то самое объявление о поисках бас-гитариста. Стоило вспомнить про гитару, как вдруг удача повернулась ко мне лицом. Удача, что полностью изменило мою жизнь и принесло неплохой доход, на который я полностью обустроил свой дом. И у меня все еще осталась небольшая сумма от выступлений с группой Альберта.       — Да уж… В кои-то веки мне по-настоящему повезло. Я наконец-то смог выбраться из того дерьма, в котором жил, и переехал в более-менее нормальную квартиру, тогда казавшаяся мне райским местом.       — Ну я бы не сказал, что это райское место…       — Тогда у меня не было выбора. Да и поначалу все было не так уж плохо, потому что соседи были нормальными и не провоцировали ссоры. У них что-то заклинило в голове лишь несколько лет назад.       — Ох, Пит, по-моему, тебе пора сваливать из той халупы и искать что-то другое, — медленно выдыхает Даниэль и выпивает немного пива. — Сейчас ты можешь купить либо хороший дом, либо квартиру. Ты сможешь спокойно играть, а соседи не будут грозиться вызвать полицию.       — В последнее время я все больше думаю об этом… Уже реально устал бороться с соседями и дико орущими кошками. Да и петь хочу нормально… Во весь голос… А не шепотом… К тому же, у меня есть оборудование для записи песен, но я не могу использовать его, потому что нужно изолированное помещение. Все нужные программы есть у меня на компьютере. И знаю достаточно теории.       — А может, перевезешь оборудование сюда? Мы с парнями сами бы записывали песни для себя или альбомов! Здесь нас точно никто не побеспокоит! Соседи у меня хорошие, без всяких заскоков.       — Хорошая мысль… — кивает Питер. — Надо будет потом поговорить с МакКлайфами и узнать, что они думают.       — Ой, да согласятся они! — с тихой усмешкой машет рукой Даниэль. — А не согласятся – никто не заставляет!       Пока Питер тихонько усмехается и качает головой, Даниэль снова отпивает немного пива. На пару секунд воцаряется пауза, но затем ее нарушает блондин:       — А вообще, здорово, что у нас есть группа. Не знаю, чтобы я сейчас делал, не попав в группу Альберта, не встретив хороших людей и не создав свою собственную.       — Я воспринимаю это как награду за свои страдания, — признается Даниэль.       — Я тоже.       — И может быть, то время не всегда было хорошим, работу в группе Альберта я считаю полезным опытом. Я ни в коем случае не собираюсь открещиваться от этого и делать вид, что не пережил то время. Скажу больше – я благодарен за такую возможность. Сандерсон порой был несправедлив, но благодаря ему я сумел встать на ноги и начать жить лучше.       — Я и сам не хочу забывать о том времени. Ведь именно та возможность позволила мне начать держать в руках приличные деньги. Перестать считать каждый цент и тщательно планировать бюджет. Теперь я могу спокойно побаловать себя шмоткой, крутыми гаджетами или стаканчиком крепкого спиртного. И это не будет в ущерб моему бюджету.       — Согласен…       — Только меня кое-что беспокоит кое-что… — задумчиво говорит Даниэль и переводит грустный взгляд на бутылку. — И… Я не знаю, как это… Отразится на мне… На моем будущем…       — Ты это о чем?       — О той статье… Из-за которой все ненавидят меня… Из-за которой люди проклинают меня, желают смерти…       — Э-э-э…       — Я понятия не имею, как начну выступать и смотреть людям в глаза… — Даниэль переводит грустный взгляд на Питера. — Все будут считать меня виновником того, что с тобой случилось. Для них я – враг. Особенно для тех, кто без ума от тебя. А у тебя достаточно много поклонников.       — Тебе нечего бояться, чувак, — спокойно говорит Питер. — Ты ни в чем не виноват.       — Нет, Питер, виноват.       — Даниэль…       — Давай будем честными, все эти люди были так или иначе правы, — перебивает Даниэль. — Они говорили, что я виноват в том, что ты сделал, и это правда. Я так или иначе издевался над тобой. Смеялся над тем, что у тебя нет отношений. И этим еще больше подталкивал тебя к краю.       — Я никого не винил и не буду винить в той ситуации.       — Пожалуйста, Питер, не отрицай. Так или иначе я виноват в том, что ты решил покончить с собой.       — Ты не знал, что со мной происходило. Не знал, почему я отказывался от отношений и не хотел ходить на свидания. Этим я заставлял тебя думать, что со мной что-то не так. Что у меня вообще не было никакого опыта в общении с девушками, и я невинный как девственница. Что я фригидный. Ну а для тебя это было чем-то ненормальным…       — Знал или не знал, я не могу отрицать, что не имею никакого отношения к тому случаю. Я давил на больную мозоль. Постоянно бил по одному и тому же месту. И я не удивлен, что в итоге ты не выдержал и набросился на меня.       — Я просто должен был сразу все рассказать, забыв о страхах и сомнениях. Все-таки мы давно знаем друг друга, и ты бы понял меня. Молчание было моей огромной ошибкой, которой я вредил не только себе, но и другим людям.       — Не надо винить себя. В твоей реакции нет ничего удивительного. Ты повел себя так, как ожидалось.       — Да ты и не взваливай на себя вину. И не обращай внимания на то, что про тебя пишут и говорят. Кто-то просто захотел получить свой кусочек славы. И выбрал жертвой тебя. Но в следующий раз жертвой станет кто-то другой. СМИ обожают раздувать скандалы и распускать сплетни.       — Я знаю, что известные люди сталкиваются с чем-то похуже. — Даниэль выпивает немного пива из своей бутылки. — Но знаешь, как ужасно слышать, что тебя обвиняют в доведении человека до желания умереть. А когда я прочитал ту статью и все, что обо мне писали, во время амнезии, то поверил в это и начал испытывать стыд. Было стыдно, что по моей вине человек пытался покончить с собой.       — Да уж… Все произошло в очень неудобное время… Когда мы не могли доказать, что все это ложь, ни тебе, ни людям, которые оскорбляли тебя и даже желали смерти.       — Я… Пытался понять, почему вы все общались со мной так, будто ничего не случилось… Но особенно сильно меня удивляло твое отношение, ведь… Будь это правдой, ты должен был ненавидеть меня больше всех. Но ты поддерживал…       — Потому что я знал всю правду и был готов до конца отстаивать ее. Я был возмущен тем, что про тебя писали. Внутренний голос кричал, что все это несправедливо, и заставлял любыми способами бороться и позволить людям узнать правду. Мы все знали ее и стояли на своем. Даже если ничего не могли сделать…       — Однако ты будешь лгать, если начнешь говорить всем, что я не виноват. Ты же знаешь, что это не так.       — Нет, Даниэль. Я никогда не винил и не буду винить тебя в том, что произошло. Во всем виноваты лишь мои демоны. Моя слабость. Мое одиночество. Не было человека, который помог бы мне стать сильнее и научиться защищаться и не обращать внимание на тех, кто хочет унизить и причинить мне боль. Я позволил себе быть уязвимым и дорого за это поплатился. Хотя все было бы иначе, если бы я умел подавать голос и держать кулаки наготове. Умел вести себя как босс. Не важно, был бы я вожаком или аутсайдером.       — Так или иначе тот случай многое изменил… Для меня… Заставил задуматься о себе… О том, кто я есть… О своей жизни… Подумать, все ли я делал правильно…       — Все ошибаются.       — К тому же… — Даниэль делает глоток пива. — Я был в ужасе, когда увидел тебя с перерезанными венами. И когда увидел сестру, глотающую таблетки снотворного у себя в комнате. Я не был к этому готов. Ждал чего угодно, но не этого.       — Мне жаль, что вам с Терренсом пришлось это увидеть.       — Знаешь… Когда ты сказал, что хочешь умереть, я подумал о Кэссиди и дальше часто сравнивал тебя с ней. Твоя попытка суицида стала моментом, когда я все больше начал думать о ней. О своей семье. О том, что произошло много лет назад… Много лет я старался не думать о том времени и вспоминал прошлое в одиночестве на дни рождения сестры, отца и матери. Но… После того случая тоска по семье нападала на меня все чаще и чаще.       — Теперь я понимаю, почему это стало для тебя шоком.       — Да… Я был в шоке не только потому, что ты вообще это сделал, а мы с Терренсом еще не пришли в себя после всего услышанного от Хелен и Джессики. Наверное, если бы МакКлайфа не было рядом, я бы продолжил стоять как истукан и ничего не делать. Кровь по всей ванне тогда привела меня в ступор. Я застыл и не мог пошевелиться.       — А как же ты собрался в случае с Кэссиди?       — Заставил себя собраться. — Даниэль быстро прочищает горло. — Потому что понимал, что если я не приму меры, то потеряю сестру. А я страшно боялся остаться один. Хотя… Я и так остался один… За полтора года потерял всю свою семью… Думал, что потерял.       — Знаешь… — Питер замолкает на пару секунд и ставит бутылку пива на стол. — Наверное, если бы кто-то сказал мне, что я сейчас кое в чем признаюсь, то еще долго бы смеялся этому человеку в лицо.       — В чем признаться? — слегка хмурится Даниэль.       — В том, что тогда казалось мне нереальным. — Питер бросает взгляд на свою забинтованную руку, лежащую перед ним на столе. — Я рад, что не умер в тот день. Правда. Очень рад. Моя гибель была бы моей самой огромной ошибкой.       — Ты серьезно?       — Абсолютно, — переведя взгляд на Даниэля, уверенно кивает Питер. — И за это мне стоит благодарить тебя и Терренса. Если бы вы приехали ко мне домой, то мы бы сейчас не разговаривали с бутылкой пива в руках.       — Мы сделали это ради дружбы. Некогда было думать об обидах и разочаровании. Точнее… Я перестал думать об этом еще тогда, когда увидел тебя в тот день, когда Джордж приказал нам явиться к нему и дал две недели на то, чтобы решить судьбы нашей группы. А узнав о твоем желании умереть, я окончательно об этом забыл.       — Мне кажется… Я так и не выразил вам с Терренсом свою благодарность… Прошло уже несколько месяцев, а я так и не поблагодарил вас за то, что не дали совершить самую огромную ошибку в моей жизни.       — Да ладно, блондин, перестань!       — Правда, Дэн, спасибо, — бросает легкую улыбку Питер. — Спасибо, что не дал умереть. Мне жаль, что я не делился тем, что было у меня на душе, и не стремился открыться даже близким друзьям. Притворялся, что все хорошо, и заставлял себя стискивать зубы, чтобы не взорваться, если кто-то затрагивал темы, которые причиняли мне боль.       — Мы уже обсуждали эту ситуацию, и ты объяснил все более, чем понятно.       — И я реально рад. Рад, что были люди, которые протянули руку помощи. Делали все, чтобы мне стало лучше.       — Хотелось бы верить, что наши усилия прошли не зря.       — Не зря. — Питер выпивает немного пива. — Хотя даже если мне реально было весело с друзьями, я не был тем Питером, которым являюсь сейчас. Я был фейком. Другой личностью, не собой. Все знали меня, как жизнерадостного придурка, который на все смотрел с оптимизмом. И даже не подозревали, что под этой оболочкой скрывался закомплексованный и забитый мальчишка, который боялся едва ли не всего на свете. Однако рассказав обо всем, что на протяжении многих лет травило мне душу, я почувствовал себя лучше. А вместе с этим начал становиться тем, кем притворялся.       — Ты и правда сильно изменился. На первый взгляд ты и кажешься божьим одуванчиком. Но все-таки ты мужик с характером. И кулаком вмажешь, и голос повысишь, и словесно ответишь. Ты научился быть увереннее и жестче. Уж во время борьбы с Уэйнрайтом ты был великолепен.       — Я воспринял ту борьбу как проверку. Как некий вызов. Как возможность узнать, на что я способен. Не испугаюсь ли я перед лицом опасности. Хватит ли мне сил справиться с таким опасным человеком. Ведь я всегда думал, что… Проиграю, если кто-то нападет на меня. Не был уверен в своих силах и считал, что у меня их недостаточно.       — Но как видишь, достаточно.       — Может, я и стал увереннее и смелее… Однако по-прежнему есть вещь, перед которой я испытываю страх. Страх остаться абсолютно один. Без друзей… Без девушки… Без собаки… Я так долго был один, что меня трясет от мысли, что это вновь случится. Что рядом никого не будет. Что я буду что-то говорить, а никто меня не услышит и не утешит. Это то, с чем я никогда не смогу смириться. Никакой враг не заставит меня трястись так, как угроза остаться в полном одиночестве.       — Нет, Питер, ты никогда не будешь одинок, — с легкой улыбкой уверенно говорит Даниэль. — Да, может, у тебя нет семьи, но зато есть друзья, которые всегда придут на помощь.       — Не знаю, что бы я делал, если все-таки растерял бы их. Я бы не смог с этим смириться.       — Я и сам не хочу остаться совсем один. Только лишь общение с друзьями помогло мне принять факт, что у меня больше нет семьи. А не будь у меня никого, я бы вряд ли захотел жить. Но к счастью, у меня есть близкие. Моя маленькая сестренка, которую я очень люблю. И мои лучшие друзья, которым буду обязан до конца своей жизни.       — Мои друзья – моя семья, которой у меня никогда не было. Только благодаря им я понял, что могут уважать даже полных аутсайдеров.       — Не имеет значение, был ли ты аутсайдером или лидером. Главное, что ты – хороший человек!       — Я благодарен вам всем за то, что вы помогли мне почувствовать себя человеком. Личностью, которая имеет право на свое мнение. И дали понять, что отличаться от других – не значит быть плохим.       — В любом случае продолжай быть собой. Будь тем, кто ты есть, и не меняйся в угоду другим людям. Очень легко потерять настоящего себя в попытке притвориться другой личностью и заставить кого-то полюбить то, что находится на поверхности.       — Я не жалею обо всем, что со мной произошло. Иногда приходиться получать пинки под зад. Есть случаи, когда человеку нужно устроить шоковую терапию.       — Это верно, — с легкой улыбкой соглашается Даниэль.       — Может, не случись со мной все, что произошло, я бы не встретил таких классных друзей и… Не играл бы в группе.       — Без тебя в наших жизнях тоже все было бы иначе. А группа не стала бы успешной без ее талантливого барабанщика.       — И без ее неподражаемого бас-гитариста. Как сказал Терренс, мы дополняем друг друга. Сейчас все находится на своих местах.       — Да… — Даниэль делает быстрый глоток пива из бутылки. — В любом случае вопрос с моей ситуацией остается открытым.       — Даниэль… — медленно выдыхает Питер. — Мы же все уже обсудили…       — Я не об этом. Я про поклонников. Они такого про меня написали, что у меня волосы до сих пор дыбом стоят. И я не знаю, как все исправить. Хотя из-за меня группа может потерять много поклонников.       — Ну и пусть! Уж лучше путь у нас останется немного настоящих поклонников.       — Слушай, а может, мне уйти из группы? — неуверенно спрашивает Даниэль. — Поклонники группы сами об этом просят. И… Если это спасет ситуацию, я… Готов пойти на это.       — Что? — широко распахивает глаза Питер и резко мотает головой. — Нет-нет, я не верю… Это говоришь ты, человек, который так дорожит группой!       — Я готов сделать это ради спасения репутации группы.       — Ты реально испугался тех, кто верит наглой лжи? Они желают тебе сдохнуть, а ты хочешь дать им повод для радости!       — Люди всегда будут видеть во мне врага. Врага, который издевался над своей жертвой. Для них я – человек, который обращался с тобой намного хуже, чем это было на самом деле.       — Нет, Даниэль, ты этого не сделаешь, — уверенно говорит Питер. — Даже не думай об этом! Мы с МакКлайфами не отпустим тебя. Не позволим тебе уйти!       — Я хочу сделать это ради вас, ребята. Вы не должны страдать по моей вине.       — Я сказал, не вздумай! Если ты кинешь нас, то группа прекратит свое существование.       — Я не хочу этого, но поклонники не хотят меня видеть.       — А если захотят?       — Нет. Никакие оправдания мне не помогут.       — Нет, приятель, тебе не придется оправдываться, — с легкой улыбкой отвечает Питер.       — Почему ты так думаешь?       — Все извиняются перед тобой. Народ наконец-то понял, что их здорово надурили. Все жалеют обо всем, что они тебе написали. Многие даже удалили свои посты с оскорблениями в твою сторону.       — Что, реально? — округляет глаза Даниэль.       — Можешь почитать твиты под хештегом #DanielWeAreSorry. Ради интереса.       — А если я увижу там что-то плохое?       — За последние несколько дней я не нашел ни одного плохого поста о тебе.       Даниэль пару секунд колеблется, берет со стола свой мобильный телефон и заходит в Twitter, чтобы проверить, правду ли говорит Питер. После чего сразу же видит довольно много постов с данным хештегом, упоминанием его имени пользователя, извинениями и милыми вещами.       — Ух ты! — с легкой улыбкой произносит Даниэль, листая ленту с постами в Twitter. — Мне реально пишут приятные вещи.       — Порой там пишут очень уж милые вещи, — тихо усмехается Питер. — Начинаешь улыбаться намного шире, чем тогда, когда смотришь на сладкую парочку Эдварда и Наталии.       — Ох… — с облегчением выдыхает Даниэль. — Прямо полегчало на душе…       — А ты давно читал то, что они пишут про тебя?       — Нет, про себя я не читал, ибо не хотел расстраиваться. Я лишь видел несколько очередных страшилок про Терренса, которого журналисты едва ли не хоронят.       — О, я каждый день вижу все это. Надо просто не обращать на это внимания… Ну или относиться к этому с юмором.       — Сейчас мне, знаешь ли, не очень смешно.       — Вспомни, как мы с ребятами однажды высмеяли слухи о проблемах в группе и сняли видео, на котором типа ссорились и дубасили друг друга.       — На котором мы в конце заявили о распаде группы?       — И которое мы выложили в День Дурака. Вот было уморительно наблюдать за реакцией поклонников, многие из которых реально на это повелись.       — То есть, ты типа предлагаешь высмеять слухи о нашей с тобой вражде?       — Почему бы нет? — с легкой улыбкой пожимает плечами Питер. — Только на этот раз постараемся выглядеть натурально. Всякие журналисты начнут спешно строчить статьи о том, что барабанщик и басист «Against The System» сами подтвердили проблемы в отношениях, и делать скриншоты с самыми лучшими кадрами. А когда досмотрят видео до конца, то просто охереют.       — Слышь, Роуз, а мне нравится твоя идея, — тихо усмехается Даниэль и откладывает свой телефон в сторону. — Кому нужны будут доказательства – мы их предоставим.       — Пусть МакКлайфы будут свидетелями всех этих разборок.       — Можно еще и Джорджа позвать!       Даниэль и Питер громко хихикают, продолжая бурно обсуждать возникшую идею и практически полностью выпивая пиво из своих бутылок. А пока парни увлеченно болтают друг с другом, в дом заходит Сэмми, который до этого болтался где-то на заднем дворе, и начинает обнюхивать мебель в гостиной. К слову, его шерсть выглядит слегка влажной, как будто пес прыгал в бассейн и плавал там, но спокойно пошел в дом после того, как отряхнулся. А в какой-то момент Сэмми переводит взгляд на журнальный столик, поскольку лежащий на нем смартфон начинает проигрывать громкую мелодию.       — По-моему, это твой, — слегка хмурится Даниэль.       — Сэмми, принеси телефон! — восклицает Питер.       Сэмми аккуратно берет в пасть черный чехол-книжку и приносит ее Питеру.       — Хелен научила его приносить телефон, — объясняет Питер. — Чтобы ее бабушке лишний раз не вставать с дивана.       Питер забирает чехол из пасти Сэмми и раскрывает его.       — О, это Маршалл! — Питер проводит пальцем по экрану и прислоняет телефон к уху. — Алло…       В этот момент Сэмми подходит к Даниэлю и смотрит на него так, будто напрашивается на ласку, которую все-таки получает.       — Привет, Хелен, — дружелюбно произносит Питер. — Ты уже освободилась? Я думал, ты сегодня закончишь поздно.       Питер несколько секунд слушает то, что говорит ему Хелен.       — Вот как, — постукивая пальцами по столику, произносит Питер и слегка улыбается. — Здорово.       Сэмми подходит уже к Питеру, который чешет его за ухом.       — И ты через столько освободишься? Что? Через час? О, отлично! Значит, увидимся через час.       Сэмми уверенно подает голос, будто желая что-то сказать.       — Сэмми тут тебе привет передает, — скромно хихикает Питер и гладит Сэмми по голове. — Да вот он сидит рядом со мной… Пялится на меня как на сочный кусок мяса.       Радостный Сэмми снова подает голос и облизывается, пока Даниэль тихонько усмехается.       — Нет-нет, я не дома, — уверенно говорит Питер и переводит взгляд на Даниэля. — Я сейчас дома у Даниэля. Да, мы поговорили и все уладили. Теперь все хорошо.       Сэмми все это время неотрывно смотрит на Питера, внимательно вслушиваясь в каждое его слово.       — Слушай, а ты можешь сразу приехать сюда, если хочешь. Да нет, я думаю, он не будет против.       Питер переводит взгляд на Даниэля, который уверенно кивает с легкой улыбкой на лице.       — Хорошо. Мы с Сэмми будем ждать тебя здесь. Я пока что поговорю с Перкинсом, да и ушастый немного отдохнет. А то он сегодня так набегался, что умолял нас с Дэном взять его на ручки.       Пока Даниэль тихонько усмехается, запустив руку в волосы и облокотившись на столик, Сэмми негромко подает голос и встает на все лапы, начав энергично вилять хвостом.       — Да, Хелен, я понял, — с легкой улыбкой говорит Питер, запускает руку в свои волосы, копается в них и скромно улыбается. — Я тоже люблю тебя… Хорошо, до скорого.       Питер отключает звонок, откладывает телефон в сторону и переводит взгляд на задумавшегося Даниэля.       — Хелен приедет сюда? — уточняет Даниэль.       — Да, через час-полтора, — кивает Питер. — Я думал, она освободится поздно, но получилось раньше.       — Ну думаю, мы еще успеем бахнуть вторую бутылочку пивка. Ах, да… Я забыл, что мы выпили последние две.       — А ты не очень-то злоупотребляй пивком, приятель. Так ведь и спиться можно.       — Не беспокойся, блондин, я обещаю, что не буду ни спиваться, ни курить по несколько пачек в день. — Даниэль быстро прочищает горло. — От выпивки я, конечно, не откажусь, потому что люблю иногда выпить что-нибудь крепкое. А вот курить точно брошу. Хотя бы ради того, чтобы нормально петь и перестать давиться кашлем.       — Смотри, Перкинс, не бросишь курить – будешь иметь дело со мной и братьями МакКлайф, — угрожает пальцем Питер. — Уж мы-то быстро приведем тебя в чувства.       — Ладно-ладно, Роуз, я понял, — с тихой усмешкой приподнимает руки Даниэль. — Я брошу, обещаю.       Сэмми подает голос, словно одобряет то, что Даниэль собирается бросать курить.       — Сэмми тоже будет следить, — добавляет Питер.       Несколько секунд в воздухе стоит пауза, во время которой Питер обеими руками чешет Сэмми шерстку, а потом замечает, что Даниэль задумывается о чем-то своем, нервно щелкая пальцами руки и удерживая грустный взгляд в одной точке.       — Все в порядке, приятель? — хмурится Питер.       — Да, я просто думаю… — задумчиво отвечает Даниэль. — Думаю о том, что вряд ли можно забыть.       — Снова думаешь об Анне?       — Ее невозможно забыть. — Даниэль медленно выпрямляется и грустным взглядом окидывает обстановку в доме. — Захочу, но не смогу…       — Кстати, а когда ты собираешься говорить этой девушке, что тот случай с поцелуем – не единственное, что произошло между тобой и той испанкой?       — Уже сказал.       — Что? — округляет глаза Питер. — В смысле, уже?       — Я разговаривал с Анной и признался ей во всем.       — Но… Когда?       — В тот день, когда Терренс пришел в себя. — Даниэль быстро прочищает горло. — После того, как я недолго побыл у Кэсс в палате, то решил пойти ко всем вам. Но по пути встретил Анну, которая, скорее всего, тоже шла в палату. Ну… Я остановил ее и заговорил…       — Надо же… А почему ты не сказал?       — Был не в настроении.       — Мы заметили. Но не думали, что вы с Анной заговорите. Ведь она игнорировала тебя. Да и ты не спешил заводить разговор.       — Я должен был сделать это в любом случае. Нужно было признаться в том, что я реально изменил ей и едва не переспал с Бланкой. Мне уже нечего было терять, и я был абсолютно честным и рассказал ей всю правду.       — И она еще больше разозлилась.       — Не то слово… Анна была в бешенстве… И злилась, что друзья типа защищают меня и пытаются выставить хорошим, а я выпендриваюсь и строю из себя героя. Я пытался уговорить ее дать мне хотя бы один шанс, но она была непреклонна и сказала, что между нами все кончено.       — Нам она сказала то же самое. Как бы мы ни пытались напомнить, при каких обстоятельствах произошла измена, Анна не слушала. Хотя в этом нет ничего удивительного. Эта девушка обижена и чувствует себя преданной.       — Знаю… И мне больно это осознавать. Не хочу верить, что это конец… Хотя я и сам понимал, что виноват перед ней.       — Ну а ты думал, что она поддастся на простое «прости»? Нет, Перкинс… Это только больше разозлит ее.       — Она и так была страшна зла из-за того, что я оправдывался перед ней. И из-за того, что… Сделал кое-что. Этим я окончательно вывел ее из себя.       — Так, приятель, изъясняй-ка ты попонятнее. Мне будет легче понять тебя, если ты не будешь тянуть кота за хвост.       — А что тут понимать? Достаточно знать итог: Анна дала мне пощечину.       — Да ладно? — Питер удивленно таращится на Даниэля. — Анна? Пощечину? Тебе? Но за что?       — За то, что я поцеловал ее, — с грустью во взгляде признается Даниэль.       — Поцеловал? Ты реально полез к ней целоваться?       — Я не выдержал! Боялся, что так все и будет. И говорил об этом с Кэссиди. Мол, я боюсь, что оказавшись рядом с Анной, мне не удастся сдержаться и не поцеловать ее.       — О, мужик… — тихо хихикает Питер. — У меня нет слов.       — Мне реально снесло башню, когда я подошел к ней поближе и прижал ее к стене. Да, я повторял про себя, что не могу это сделать, но ничего не смог с собой поделать. Анна заставила меня почувствовать то, чего мне так долго не хватало. Находиться рядом с ней было настоящим наслаждением. Особенно после компании этой истерички Бланки.       — А ты не боялся, что она может закричать на всю больницу и заявить, что ты пристаешь к ней?       — Но не закричала же, — хитро улыбается Даниэль. — Да, она грозилась сделать это и дубасила меня куда только можно, но это был блеф. И я понял, что Анна по-прежнему неравнодушна ко мне. Как она нервничала и дрожала, пока я был очень близко к ней… Тело не умеет притворяться. Либо тебя тянет к человеку, либо ты испытываешь отвращение.       — И сколько же ты вот так зажимал ее в углу?       — Не знаю, я не парился насчет времени. Я просто наслаждался ее присутствием. И заводился от ее сопротивления. Чем больше Анна вырвалась, тем сильнее я хотел ее. Вот девочка доигралась, и я решил напомнить ей, как умею сводить девчонок с ума одним лишь поцелуем. Поначалу она сопротивлялась поцелую, но затем ответила. Правда потом резко оттолкнула меня и со всей сил влепила мне пощечину. Еще раз обвинила в измене, заявила о расставании и ушла.       — Да, Перкинс, ты, конечно, жжешь… Хотя мне все равно очень жаль. — Питер хлопает Даниэля по плечу. — Теперь я понимаю, почему ты был мрачнее тучи в тот день.       — Сначала было так хорошо… Впервые за долгое время… А потом бац – и стало резко паршиво! Отвратительное чувство…       — Признаться честно, я искренне удивлен. Никогда бы не подумал, что Анна может дать кому-то пощечину. Уж слишком она нежна и невинна. Прямо как ангелочек.       — Я и сам был в шоке… — с грустью во взгляде признается Даниэль. — Анна даже в шутку никогда не поднимала руку. Но тут отдубасила и со всей силы ударила по лицу.       — Да уж…       — Обычно пощечины злят меня. Особенно, если я получаю ее ни за что. Но в этот раз я не был зол. Я был расстроен. Стал будто застывший и не мог ничего поделать. Не мог двигаться… Не мог говорить… У меня был шок… Я чувствовал себя просто паршиво. После того как почувствовал то, чего так долго искал… Чего так хотел все это время… Ох… — Даниэль резко выдыхает и проводит руками по своим волосам. — Чувствовал себя каким-то куском дерьма…       — Понимаю. — Питер с грустью во взгляде запускает руку в волосы, невольно вспомнив те дни, когда Хелен злилась на него из-за разговора со Скарлетт про тайну ее рождения. — Обидно, когда девчонка дубасит тебя… Оскорбляет… Унижает…       — Черт, какой же я идиот, Питер, — уставив мертвый взгляд в одну точку, более низким голосом говорит Даниэль. — Просто мудак… Как я мог так облажаться? Как? Анна права. Я не в обиде на нее. Не злюсь за обидные слова. Не злюсь за пощечину. Все это было заслуженно. Я злюсь только на одного человека – на самого себя. На того дебила, который сам разрушил все то, что так оберегал.       — Я верю, что ты не хотел этого, — спокойно говорит Питер. — И ты не виноват в том, что стал жертвой той обманщицы. Это просто стечение обстоятельств…       — Но я ведь мог все исправить. Всего-то надо было прислушаться к себе, понять, что Бланка мне противна, и послать ее куда подальше. Но я не сделал это… Не сделал на глазах Анны… Которая увидела все именно так, как и было. Я не могу сказать что-то вроде «это не то, о чем ты подумала»…       — Когда она успокоится и сможет соображать, то поймет, что тебя могли использовать.       — Нет, Питер… Она никогда это не поймет… И будет твердить, что я мутил с Бланкой едва ли не до амнезии. Точнее, Анна уже это утверждает. Хотя это не так. Все были свидетелями того, что у меня не было никого, кроме нее. Я встречался с этой девушкой и жил с ней.       — Мы все прекрасно видели, — уверенно говорит Питер. — Но ты тоже пойми ее. Ты задел ее чувства. Она верила тебе, а тут увидела, как та девчонка целовала тебя. Прости, что я это говорю, но Анна злится по причине.       — Я все понимаю. Но я не хочу верить, что это конец. Конец всему, что происходило между нами почти полтора года. Каждый день, проведенный рядом с ней, был лучшим в моей жизни. Я не готов смириться с тем, что этого больше не будет.       — В глубине души Анна все еще любит тебя. Хотя она ни за что в этом не признается. Потому что слишком сильна одержима гневом. Кто бы что ни делал, эта девушка будет настаивать на том, что для нее все кончено.       — Нет, для меня еще ничего не кончено. Я не потерплю другого мужика рядом с ней! Если увижу ее с кем-нибудь, с кем она обнимается и целуется, то клянусь, я придушу этого ублюдка своими руками. Даже если это будет кто-то из моих друзей.       — Вот видишь. Ты сам начинаешь злиться от мысли, что она может встретить другого. Вот и подумай, какого было ей, когда увидела тебя с той иностранкой. Не мудрено, что Анна никого не слушает и пытается убедить нас в том, что уже готова к новым отношениям.       — Знаю, Питер, знаю. Но я понятия не имею, что мне делать. — Даниэль резко проводит руками по своим волосам. — Я в отчаянии! Хотя и понимаю, что если я ничего не сделаю, то окончательно потеряю Анну. А я не хочу ее терять. Я люблю ее. Кроме этой девушки, мне никто не нужен.       — Извини, Даниэль, но сейчас ты вряд ли что-то сделаешь. Бесполезно разговаривать с ослепленным гневом человеком.       — Блять, как я мог такое допустить? Как? Я ведь совсем не хотел этого… Все было так хорошо! Мы были так счастливы…       — А так ли все хорошо было? Вы жили вместе, а из-за этого может возникнуть еще больше конфликтных ситуаций.       — Нет… Конечно, не все было идеально… У нас с Анной бывали споры… Но они касались в основном бытовых проблем. Или когда кто-то просыпался не в настроении… Или когда я попался ей под горячую руку, пока у нее были ПМС или месячные. В эти дни она всегда немного раздражительная. Однако это были временные трудности… Мы мирились, и все снова было хорошо.       — Ну значит, не все было так хорошо.       — Чувак, это называется притирки. Любая пара проходит через это. Вот если вы с Хелен будете жить вместе, то тоже будете ругаться. Ей не понравится, что ты кладешь что-то не туда, а ты будешь возмущаться, что иногда она просыпается в плохом настроении. К этому надо привыкнуть. Если выдержать это испытание, то жить станет легче.       — Ну и как? Привык к привычкам Анны?       — Я принимаю ее любой. Со всеми ее привычками и вкусами. Даже когда она бесила меня, я не считал, что нам нужно разбежаться. Отец с матерью не раз предупреждали меня, что даже самые любимые люди могут надоедать. Так что я был готов к подобному и старался спокойно относиться к нашим конфликтам. Хотя…       Даниэль замолкает на пару секунд и о чем-то задумывается, копаясь в своих волосах и смотря в одну точку, пока Питер с грустью во взгляде наблюдает за ним, а Сэмми, сидящий рядом с блондином, внимательно слушает разговор парней и иногда издает какие-то тихие звуки.       — Хотя что? — неуверенно спрашивает Питер.       — Ты… — задумчиво произносит Даниэль и медленно переводит грустный взгляд на Питера. — Никогда не задавался вопросом, как я оказался там, где меня сбила машина?       — Вообще-то, да. Мы все думали об этом.       — Признаться честно, я удивлен, что ни один из вас ни разу не спросил меня о том, что произошло в тот день.       — А что произошло? И как это связано с тобой и Анной?       — В тот день мы с Анной снова поругались. На этот раз серьезно. И я ушел из дома, чтобы пройтись немного и успокоиться… Прихватил с собой бумажник с деньгами и документами и ключи от дома.       — Мы догадывались. Были уверены, что ты оказался в том месте не просто так. Что-то заставило тебя пойти туда. Либо конфликт с Анной… Либо тайная встреча с недругами.       — Нет, никаких тайных встреч, — бросает мимолетную улыбку Даниэль. — На самом деле все просто.       — А почему вы с Анной поругались, если не секрет?       — Из-за моей привычки курить. — Даниэль замолкает на пару секунд и быстро прочищает горло. — Она нашла непотушенный окурок на ковре в гостиной и начала кричать, что я, идиот, который чуть весь до не спалил.       — Она это знала?       — С самого начала.       — А конфликт заключился в том, что ты куришь?       — Во всем, что с этим связано. Анна неоднократно пыталась заставить меня бросить курить, потому что ей жутко не нравились запах курева и курящие люди. Да и когда она видела лежащие на столе окурки, то приходила в ярость. А пару раз я случайно оставлял сигарету непотушенной, и Анна кричала на меня… Мол, я безответственный дебил и могу устроить пожар. И она была права. Ведь упади окурок на ковер или диван, мог вспыхнуть огонь.       — Ну… Ее гнев понятен. Ты ведь реально мог уже миллион раз спалить свою хату и оказаться на улице.       — Знаю. Поэтому не спорил с ней.       — Черт, неужели ты не мог бросить курить даже ради любимой девушки?       — Клянусь, я пытался! Иногда я реально долго воздерживался. Но в стрессовых ситуациях все-таки закуривал сигаретку или две. Мне так становилось немного легче. Я курил не потому, что у меня зависимость, а потому, что мне становилось лучше. Я старался курить тайком, чтобы никто меня не видел. Боялся, что Анна меня поймает и снова устроит скандал. Боялся, что кто-то из друзей поймает и скажет ей. Из-за чего я начинал еще больше нервничать… Правда у меня не всегда получалось. Запах курева изо рта и на одежде выдавал меня, и я не успевал переодеться и съесть конфету.       — О, чувак, у меня нет слов…       — Я всегда обещал Анне, что брошу курить и больше никогда не возьму сигарету в руки. Прямо как Кэссиди миллион раз обещала нам с матерью завязать с наркотиками. Но ни она не сдерживала обещание, ни я не мог взять себя в руки.       — То есть, пока одни запивают стресс алкоголем или заедают, ты его закуривал? — слегка хмурится Питер.       — Вообще-то я всегда снимаю стресс не слишком безопасными способами. То выкуриваю по пачке сигарет в день, то гоняю по всему городу как ненормальный… Могу и в морду кому-то дать. Это тоже снимало напряжение… Ох… Короче, я реально был больным.       — Я реально удивлен, что ты не подсел на наркоту.       — Нет, я никогда в жизни не пробовал наркотики. Даже травку не нюхал. Хотя мне не раз предлагали затянуться.       — Нет ничего плохого в том, чтобы раз в неделю пропустить стаканчик чего-то крепкого.       — Когда находишься в отчаянии, то не знаешь меры. Если бухаешь, то до тошноты и отключки. Если куришь, то до тех пор, пока не кончатся сигареты. Возможно… Если бы в моей жизни было меньше стресса, я бы сумел с этим справиться. Но его было слишком много…       — Даниэль…       — Последние полтора года тоже были очень напряженные. Стрессовых ситуаций в моей жизни было немало… Страх потерять Анну, предстоящая встречи с ее родителями, которая должна была случиться рано или поздно… Проблемы с группой, мой конфликт с тобой, твоя попытка покончить с собой, воспоминания, которые она вызвала… Все это время я находился в стрессе, хотя старался не показывать, что мне было плохо. Да, может быть, мне стало легче после того, как наша группа начала записывать альбом. Однако потом я снова начал много нервничать… Я и заметить не успел, как начал курить буквально перед каждым выступлением. Какое-то время это помогало, но… Когда у меня начались проблемы с голосом, это только подбавило масла в огонь. И… Только усилило мое тревожное состояние.       — Но ты всегда говорил, что не знаешь, что с тобой происходит.       — Я не мог жаловаться.       — Но раз тебе было так тревожно, то ты мог бы принимать какие-то успокоительные. А если понимал, что не сможешь бросить курить сам, то стоило обратиться к специалистам.       — Ага, и уснул бы прямо на сцене!       — Но это тоже ненормально. Надо помогать себе. Ладно, я понимаю, что ты не хочешь пичкать себя всякими таблетками, потому что и сам не люблю их. Но ведь можно же было поговорить с кем-то об этом.       — И показать свою слабость? Нет, я не мог!       — Ты что, собирался довести себя до глубочайшей депрессии и вести себя так, будто тебе на все по хер?       — Я был уверен, что справлюсь сам.       — Прости, чувак, но я тебя не узнаю, — уверенно говорит Питер. — Что с тобой произошло? Ты же всегда касался сильным! Был собранным и едва ли не первый проявлял инициативу!       — Казался, Питер, казался. Иногда я и сам притворялся счастливым, подавляя желание заорать во всю глотку.       — Даниэль…       — Я не мог проявить слабость. Не хотел, чтобы кто-то усомнился в том, что я сильный и крутой. Девчонке простительно быть слабой. Но мужик не имеет на то право. Он должен быть сильным. А иначе его засмеют. Но я этого не хочу. Не хочу, чтобы кто-то делал меня посмешищем.       — Быть открытым с близкими людьми не зазорно. Никто не осудил бы тебя за откровенность. За то, что твоя сестра связалась с наркотиками, а ты не смог уследить за ней.       — Ты считаешь, что мне нужно было жаловаться всем подряд? Говорить, что мне плохо? Грустно, одиноко, стыдно, страшно…       — Необязательно все вываливать. Достаточно просто сказать, что ты нервничаешь. Мы бы с ребятами поддержали тебя. А захотел бы излить душу – внимательно выслушали бы.       — Повторю еще раз: я думал, что справлюсь сам. Мол, раз я пережил потерю всей своей семьи, значит, смогу справиться и с этой ситуацией.       — У всего есть предел. Если бы ты еще некоторое время продолжил молчать, то это привело бы к ужасным последствиям.       — Может быть… Я слишком долго притворялся, что все хорошо, и скрывал свою боль. Однако сейчас я знаю точно, что больше не хочу молчать. Я просто устал… Устал быть крутым и непоколебимым.       — Нет, Даниэль, ты сильный. Просто тебе нужно отдохнуть и расслабиться. Это время реально было напряженным. Любой рехнется после такого.       — Сомневаюсь, что я смогу расслабиться. Ведь меня бросила Анна. По моей вине. И я не знаю, как вернуть ее. Если мы еще могли помириться после того конфликта из-за моего курения, то после моей измены это невозможно. — Даниэль запускает обе руки в волосы и сильно оттягивает их, слегка склонив голову. — Ох, твою мать… Уж лучше бы мы каждый день спорили из-за моей привычки курить… Мы бы мирились и делали вид, что ничего не случилось.       — Прости за любопытство, а зачем ты вообще ушел из дома? — с грустью во взгляде спрашивает Питер, сложив руки перед собой на столе. — Ты мог просто уйти на задний двор или запереться в комнате. Вы бы сначала успокоились, а потом поговорили! Какого хера надо было сваливать из дома и идти черт знает куда?       — Просто не хотел еще больше все портить. Мне нужно было пройтись, подышать свежим воздухом… Успокоиться…       — И как тебя угораздило оказаться хрен знает где?       — Да просто шел куда глаза глядят, — низким голосом признается Даниэль. — Не думая о том, где окажусь, и как выберусь оттуда… Стремился найти тихое безлюдное место, чтобы побыть один.       — Это можно было сделать и в комнате. Если конфликт был такой серьезный, то Анна и сама бы заперлась где-нибудь с желанием остаться одной.       — Знаю… И я реально жалею, что не поступил так. Уж лучше бы я остался дома и заперся в ванной, комнате, на заднем дворе… Да где угодно! Ничего бы не произошло, если бы я не ушел. И Анна сейчас была бы со мной!       — Уэйнрайт не толкнул бы тебя под машину, а ты бы не стал жертвой амнезии.       — Знаю… — Даниэль окидывает взглядом пустую гостиную. — И теперь я дорого расплачиваюсь за свою тупость. За свою беспечность. За нежелание прислушаться к чувствам, когда мозг ничего не соображал. За то, что решил слушать какую-то обманщицу, которая и с девушкой меня разлучила, и с друзьями едва не поссорила.       — Анна сказала, что была в шоке, узнав о твоей амнезии, но потом пришла в себя и была готова помочь. И помогла бы, если бы не эта девчонка. Я уверен, что Сеймур не бросила бы тебя. Да, мы считали, что она предала тебя, не зная причин ее поступка. Но теперь ясно, что Анна сделала это из-за обиды.       — И как я буду без нее жить? — низким, слегка хриплым голосом задается вопросом Даниэль. — Как? Ведь я уже так привык жить с ней… Просыпаться рядом с ней… Проводить время вместе за разговорами или просмотром телевизора… За завтраком, обедом и ужином… Это было так здорово… Время, проведенное с ней, было для меня настоящим счастьем… Мы жили как супруги и считали себя семьей… И… Я понял, что семейная жизнь не такая уж плохая, как мне казалось. Раньше меня потрясывало от мысли, что однажды я стану мужем и отцом. Я так не хотел терять возможность проводить время на классных тусовках, бухать до потери сознания и развлекаться с девчонками. Вот что было для меня счастьем. Хотя сейчас я понимаю, что оно заключается в другом. В том, чтобы рядом была любимая девушка и заботилась обо мне.       — Ты просто повзрослел и пересмотрел свои ценности. Люди меняются, чувак. В подростковом возрасте ты один человек, а потом приобретаешь другие вкусы, привычки и желания. То, о чем ты мечтал в детстве, во взрослом возрасте кажется нелепым. Ты не понимал желаний взрослых и был уверен, что сам такого не захочешь.       — Я не был готов ко взрослой жизни. И продолжал мыслить как ребенок даже после смерти отца. Я был уверен, что все это происходило не со мной. Что это был сон. Что я вот-вот проснусь. Но… Нет… Я не проснулся… И после смерти матери и побега Кэссиди я это окончательно понял. Мне пришлось повзрослеть. Попрощаться с прежней жизнью и начать думать о том, как выжить. Мне не к кому было обратиться. Никто не мог помочь деньгами, хорошей работой и всеми благами, к которым я привык. Поэтому пришлось смириться с мыслью, что придется выкручиваться самому. Да, ситуация со временем наладилась, но… Чего мне стоило не сдохнуть от голода и холода.       — Чувак, я всегда так жил. Я заботился о себе едва ли не с пеленок. И мне тоже не к кому было обратиться. Всем было по хер на то, что происходило со мной и моей жизнью. Да, было невыносимо трудно, и у меня много раз случались нервные срывы. Но я же справился. Пусть и с кучей психологических травм, но я выжил.       — Если человеку под силу один на один бороться с целым жестоким миром, это говорит о его огромной силе воли.       — Иногда человек начинает что-то делать только тогда, когда его загоняют в угол. Когда до него доходит, что есть только два выхода: ничего не делать и откинуть копыта или взять себя в руки и решать проблему.       — Наверное, ты думал, что мне не понять тебя. Что я не жил сам по себе и не знаю, что значит остаться одному. И не мог пищать, ибо мне повезло родиться в обеспеченной семье.       — Да, я многого о тебе не знал.       — Зато я хорошо понял тебя, когда ты сказал, что всегда был сам по себе.       — Иногда жизнь надирает задницы тем, кому это нужно.       — Видно, мне это было нужно. Ибо я был безответственным болваном, который запросто провел бы жизнь за тусовками и бесконтрольно пил и курил. Не знал, что значит считать каждый цент и не особо думал, когда тратил карманные расходы. Я меньше всего беспокоился о том, откуда берутся бабки. Но… В один момент все резко изменилось. Хотя я и продолжал жить как раздолбай… Я слишком сильно привык к беззаботной жизни и отказывался принимать новую реальность.       — Я тебя понимаю.       — Я чувствовал себя мелким пацаном, когда играл в группе Альберта. Продолжал относиться к жизни слишком легко и не задумывался о будущем. Не думал, захочу ли я и дальше жить в полном одиночестве. Если бы отец с матерью были живы, они бы уже начали настаивать на том, чтобы я начал думать о создании семьи. Уж маму этот вопрос всегда волновал.       — Они не просили об этом незадолго до своей смерти?       — Просили, но все же больше беспокоились о Кэссиди. Не хотели, чтобы она оставалась одна. Хотели, чтобы у нее был кто-то, кто воспитывал бы ее. И это миссию они возложили на меня.       — Она ведь была еще малышка. Им было страшно, что их дочка останется одна.       — В любом случае им было не все равно. Они не хотели, чтобы я продолжал оставаться безответственным мальчишкой, у которого в голове лишь бухло, да тусовки. Но мир которого перевернулся с ног на голову, когда я познакомился с Анной. Как будто кто-то повернул какой-то рычаг, и я начал думать иначе.       — Ну да… — тихо усмехается Питер. — В одно мгновение стал хорошим мальчиком и начал думать о семье.       — Не совсем, но многое начало меняться, — бросает легкую улыбку Даниэль. — Удивительно, но я и сам не заметил, как перестал думать о прошлой жизни и начал понимать, что мне хочется что-то поменять. Что мне надоела прежняя жизнь. Что я хочу найти кого-то, кто любил бы меня и заботился обо мне…       — Неужели Анна совершила такое чудо?       — Эта девушка понравилась мне с первого взгляда. Она казалась мне очень привлекательной… Необычной… В ней есть какой-то шарм…       — Что, рыженьких девчонок никогда не видел? — по-доброму усмехается Питер.       — Дело не в цвете волос, а в ней самой. Она отличается от тех девчонок, которых я знал. Не похожа ни на одну из моих бывших.       — Ах да, ты мне все уши прожужжал, когда впервые встретил ее.       — А раз она сама дала мне зеленый свет и оставила свой номер, то я и решил завоевать ее. Чем больше времени мы проводили вместе, тем больше она мне нравилась. И красивая, и умная, и образованная, и обладает идеальными манерами. Просто золото! Как тут не потерять голову и не влюбиться!       — У тебя губа не дура. Выбрал реально красивую девчонку.       — Я никогда не любил кого-то так сильно, как ее. Она – единственная, кого я реально не хотел потерять. И сейчас готов на все, чтобы быть с ней и сделать ее счастливой.       — Изменения вполне объяснимы: ты просто встретил нужную девушку. Как говорят, понял, что это твое.       — Это и правда мое… То, чего я так хотел.       — Никто не может сказать, что ты не любил Анну. Когда она была рядом с тобой, ты становился другим. Не таким, каким ты был для друзей.       — Она обижает меня утверждением, что я никогда не любил ее, — с грустью во взгляде говорит Даниэль. — Это ложь. Я люблю эту девушку. И только ее.       — Я знаю, Даниэль. Вижу, какой ты подавленный. Не такой борзый и громкий, как раньше. В твоем взгляде уже нет того огня, что был раньше. Он погас.       — Ох, я и сам чувствую себя овощем… — задумчиво говорит Даниэль и быстро прочищает горло. — И с радостью бы заперся бы дома и загонял себя в депрессию или сбежал бы куда подальше… Или же тусовался бы где-нибудь и нажирался до потери пульса.       — Тебе не станет лучше, если ты будешь бухать как алкаш. Это будет временное облегчение. Когда ты придешь в себя, то все начнется сначала. Твои проблемы никуда не уйдут.       — Да я бы вообще послал все на хер и исчез. Чтобы никто не знал, где я… — Даниэль проводит руками от макушки до задней части шеи. — Но я не могу. Я обязан слишком многим людям. И не могу их подвести.       — Я понимаю, приятель. Только я тебя прошу, не будь как Эдвард и не делай вид, что ты – герой, которому все под силу. И имей в виду, что даже если ты будешь молчать, ребята в любом случае будут знать, в чем причина.       — Я не хочу казаться нытиком. Но… — Даниэль бросает грустный взгляд в сторону и облокачивается локтем на столик, а головой – об ладонь, посмотрев на Питера. — Мне реально плохо без нее, понимаешь. Плохо от того, что я почти потерял Анну и ничего не могу сделать для того, чтобы вернуть ее. Я не готов с этим мириться. Люди расстаются, когда любовь уже прошла, но я-то все еще люблю и не собираюсь заканчивать эти отношения.       — Анна может столько угодно говорить, что все кончено. Но до тех пор, пока вы не решите это вместе, ваши отношения будут существовать.       — Даже если однажды мне и удастся смириться с расставанием, я не уверен, что смогу полюбить кого-то так же сильно, как ее. Я искренне хотел сделать Анну счастливой и делал для нее все. Но измена – это измена. Ей нет никакого оправдания. Скрыть ее уже не получится, да я и сам не хочу.       — Уверен, что в глубине души Анна прекрасно все понимает, — уверенно, спокойно отвечает Питер. — А обижается она потому, что ревнует. Эта девушка определенно хочет быть с тобой, но не может пересилить себя. Любит, но боится поверить. Снова быть обманутой.       — Я ведь делал для нее все… Анна многого не просила, но я сам давал ей намного больше. Благодарил каждый раз, когда она что-то для меня делала. Ни один ее поступок не оставался незамеченным.       — Она помнит это. Добрые поступки не забываются.       — Ох, сейчас это не имеет значения… — машет рукой Даниэль. — Ничего уже не изменить… Иногда требуется так мало времени, чтобы все разрушить, но едва ли не целая жизнь, чтобы восстановить хоть что-то.       — Нет, Перкинс, у тебя есть шанс доказать, что она небезразлична тебе.       — Даже если я сделаю что-то, чтобы защитить от того типа, она вряд ли простит меня. Возможно, я услышу от нее кучу гадостей и обвинений. Не исключено, что ложных и нелепых. И припомнит все наши конфликты.       — Но ты ведь не собираешься бросать бедняжку в беде?       — Конечно, нет. Я делаю это ради своих чувств и уважения к ее отцу. Однако надежды вернуть ее у меня нет. Да я стараюсь не думать об этом и… Просто выполнять свой долг.       — Не теряй надежду, Даниэль, — спокойно советует Питер. — Жизнь очень непредсказуемая. К тому же, девчонку легко впечатлить героическими поступками. А Анна как раз любит истории про смелых мужчин, которые спасают слабых девушек.       — Я бы мог помечтать, но не хочу. Это сделает мне хуже.       — Чувак, Терренс и Эдвард тоже думали, что Ракель и Наталия больше никогда не вернутся к ним. Ибо они вылили слишком много грязи друг на друга… Но красивые поступки сослужили парням добрую службу.       — Просто и Терренс, и Эдвард должны быть с Ракель и Наталией. Так сказать, предназначены друг другу судьбой.       — С тобой и Анной случится та же история, поверь мне. Она еще не раз поблагодарит тебя, если ты защитишь ее от того ублюдка. Подвиги – это наше все. Они покорили миллионы девчонок по всему миру.       — Меня больше волнует сама задача спасти ее от той больной твари. Я не успокоюсь, пока не буду знать, что с Анной все хорошо. Лишь тогда я смогу исчезнуть из ее жизни и дать ей свободу, раз она так этого хочет.       — Не надо хоронить свои отношения. Сделай то, что должен, и подожди немного. Время может решить многие проблемы.       Даниэль ничего не говорит и лишь тихо хмыкает, что-то отскабливая пальцем со стола, пока все еще сидящий рядом Сэмми с интересом слушает его и Питера.       — Мы были так счастливы… — задумчиво говорит Даниэль. — Даже несмотря на все ссоры. Поначалу они оставляли после себя неприятное послевкусие. Но потом мы начали как-то… Привыкать что ли…       — Нам всем нравилось, как вы смотрелись вместе, — признается Питер. — И мы были уверены, что на этом ничего не закончится.       — Я никогда не хотел закончить эту историю. Наоборот – я все чаще начать быть одержимым одной мыслью. О браке. Ради нее я готов распрощаться со свободой и связать себя узами брака с любимой девушкой.       — Ох, Даниэль, мы с парнями и девчонками слышали это уже миллион раз, — медленно выдыхает Питер. — Но ты так и не сделал ей предложение. Хотя ты давал Анне намеки на то, что планируешь это сделать. И я уверен, она давно ждала этого момента и надеялась, что однажды ты созреешь.       — Но я правда настроен серьезно по отношению к ней и вижу ее своей женой.       — Тогда почему не сделал ей предложение?       — Боялся потерять свободу, которой очень дорожу. Я всегда стремился к независимости и желанию делать то, что хочу. Ненавижу, когда меня ставят в какие-то рамки и запрещали что-то делать. Хотел быть абсолютно свободным. А мне всегда казалось, что связать себя отношениями с девушкой и узами брака – значит забыть о своей прошлой жизни.       — Но ведь отношения с Анной никак не повлияли на твою свободу. Ты в любое время мог пойти куда-то развлечься, встретиться с кем угодно и классно провести время. Анна не была одержима маниакальной ревностью и не заставляла тебя таскаться с GPS-навигатором, чтобы знать твое точное местоположение. Никогда не названивала каждые полчаса, чтобы узнать, где ты и что делаешь.       — Это одна из причин, почему я полюбил Анну. Она никогда не ставила никаких рамок. Эта девушка уважала мое личное пространство и не лезла ко мне, когда я хотел побыть один. Не было никакого контроля с ее стороны. Анна позволяла мне быть таким же свободным, как и раньше. Мы могли проводить время вместе и быть независимыми.       — Вот я об этом и говорю! Даже когда ты находился с ней в отношениях, ты не был обязан находиться возле нее целыми сутками и петь дифирамбы. Анна и без того знала, что ты любишь ее, и для тебя она самая красивая и любимая.       — Меня не надо было заставлять напоминать ей об этом. Я сам делал это. Каждый день. Потому что хотел заставить ее чувствовать себя любимой. Я старался замечать все изменения: новые прически, новая одежда, новые украшения… И всегда хвалил ее. Никогда не критиковал и не говорил что-то обидное. Если мне что-то не нравилось, то я просто давал советы, к которым она всегда прислушивалась.       — Да ее не за что критиковать. Анна – красивая девчонка с хорошим чувством стиля. Она умеет за собой следить и подчеркивать достоинства.       — Эта девушка прекрасна даже в ночной пижаме без косметики с лохматыми волосами. Умела быть разной: и роковой соблазнительницей, и домашней девчонкой. С ней никогда не было скучно. Я всегда старался сделать ее жизнь лучше… Делал сюрпризы, думая о ней… Хотел, чтобы ей понравилось. Вот у нее скоро должен быть день рождения, и я уже приготовил для нее подарок. Я хорошо знаю ее вкусы и был уверен, что ей понравится то, что мне удалось найти.       — И она спокойно относится к тому, что несвободный парень может общаться с девушками.       — Верно… Анна никогда не ревновала меня к своим подругам и любым другим девушкам. Она знала – то, что я посмотрел на какую-то девушку или поговорил с ней, еще не означает предательство, измену и прочее.       — Думаю, она просто была уверена в тебе. А когда человек знает, что его любят, то он ведет себя спокойно.       — Если Анна и ревновала, то это была здоровая ревность. Как, например, когда она, и ее подруги приревновали нас к Хелен.       — Все поначалу настороженно относятся к новым людям в компании.       — К тому же, Анна не ревновала меня к друзьям. Она прекрасно относится к тебе, Эдварду и Терренсу и никогда не запрещала мне общаться с вами. Если я хотел провести с вами время, то эта девушка без возражений меня отпускала.       — Мы все давно поняли, что эта девчонка – золото.       — Для меня свобода стала особенно важна после одних из моих отношений. Я бы назвал их токсичными.       — И когда это произошло?       — Мне было лет шестнадцать-семнадцать. Встречался с одной девчонкой. На вид милая и пушистая, но на самом деле была той еще скандалисткой и истеричкой. — Даниэль быстро прочищает горло. — Поначалу все было хорошо… Но спустя какое-то время она резко изменилась. Начала очень сильно давить на меня и всячески изводить. Провоцировать скандалы… Доставала болезненной ревностью. Даже просто взглянув на девушку или отведя взгляд в сторону, я был вынужден терпеть ее истерики по поводу того, что ей изменяют. Несколько раз она пыталась вызвать у меня ревность и вынуждала набрасываться на пацанов, перед которыми крутила хвостом. Эта девчонка извела меня всего за пару-тройку недель. Я и сам не заметил, как почувствовал себя опустошенным. Эта девчонка высасывала из меня всю энергию…       — А почему не бросил?       — Любил. Точнее… Меня к ней тянуло… Она была очень хороша в постели. Секс всегда был на высоте. По крайней мере, первое время.       — Она требовала внимания?       — Постоянного внимания. Я должен был находиться возле нее днями и ночами. Мои друзья крутили пальцем у виска и удивлялись, почему я терпел все эти ежедневные истерики той, кто ревновала меня не только к девушкам, но и парням.       — Вот как!       — То есть, я должен был забить на всех друзей, среди которых были и девушки, и парни, и все время быть с ней. Говорить, какая она прекрасная, любимая и неповторимая. Это был тот момент, когда меня реально загнали в угол. Я чувствовал себя все хуже и хуже. Начал буквально задыхаться. В какой-то момент моя самооценка упала ниже плинтуса, ибо она критиковала всего меня: прическу, лицо, одежду, привычки… То умудрялась найти у меня лишний вес, то наоборот говорила, что я слишком худой…       — Я не верю, что ты реально все это терпел, — уверенно говорит Питер. — Ты не тот мужик, который будет все это молча проглатывать.       — Несколько раз я пробовал бросить ее в пылу гнева. Но она всегда падала мне в ноги и устраивала истерику… Умоляла не бросать и обещала стать лучше… Ну а я верил ее слезам и обещаниям, что она изменится, и возвращался с ней.       — А твои родители знали про эти отношения?       — Знали. И были против нее. Кэсс тоже была в курсе. Правда она не вмешивалась и просто молча наблюдала со стороны. Но когда мы разговаривали в палате, она сказала, что ей не нравилась та девица.       — И сколько же все это длилось?       — Эти отношения были очень долгими. Несколько месяцев – точно. Но однажды я все-таки понял, что так больше не могло продолжаться. Ведь я совсем перестал общаться с друзьями и избегал их. Я и сам не заметил, как начал бояться разозлить ту девку, и стал ее подкаблучником. Стал жертвой какого-то психологического насилия. И тогда я решил, что пора с этим кончать. — Даниэль быстро прочищает горло. — Так что я взял волю в кулак и заявил об окончательном расставании. И это оказалось легче, чем я думал. Ведь… Любовь уже прошла, а секс стал однообразным.       — И что она?       — Она, конечно же, снова устроила истерику, ревела и умоляла не бросать. Но тогда я был непреклонен и окончательно бросил ее. И знаешь, какое я почувствовал облегчение! Я наконец-то начал свободно дышать. А как было здорово возобновить общение с друзьями и всеми теми, кого я забыл из-за этой мадам! Я был безумно счастлив, что закончил эти отношения! На радостях так набухался, что чуть кони не двинул.       — Чувство свободы становится еще более ценным, когда тебя на долгое время его упорно лишают.       — Правда после этого я еще долго не решался начинать новые отношения. Боялся, что та история повторится. И с тех пор я не позволял ни одной девчонке покушаться на мою свободу.       — Не только мужики бывают мудаками. Но еще и девчонки могут вести себя как сучки.       — Правда через пару недель меня ждал тяжелый удар.       — Что, опять вернулся к этой девчонке?       — Нет… Меня предали.       — Предали?       — Да. — Даниэль быстро прочищает горло. — Однажды я решил зайти к одному из своих приятелей домой и предложить ему сходить потусоваться где-нибудь. Но меня ждал очень неприятный сюрприз…       — Какой?       — Этот придурок встретил меня полумокрым и был завернут в одно полотенце. Но сначала я не предал этому значения и подумал, что он только вышел из душа. Однако я сразу заметил, что этот парень как-то нервничал и начал искать какие-то отговорки, чтобы не пускать меня в дом. Он не хотел, чтобы я заходил. Но мне и не пришлось гадать, ибо вскоре к нему подошла моя полуголая бывшая.       — Та самая, которая изводила тебя?       — Ага. Весь его член облапала. Еще немного – и она бы ему как следует отсосала.       — Но ведь произошло уже после расставания!       — Меня это тоже не насторожило. Но потом эта девица заявила, что встречалась с моим другом еще тогда, когда мы с ней были в отношениях. Причем очень уверенно! Глядя мне в глаза! Она изменяла мне, представляешь! С моим, блять, другом! Я считал того парня близким себе человеком и думал, что могу доверять ему. Но этот козел меня разочаровал.       — Ничего себе… — качает головой Питер. — А он что-нибудь сказал в свое оправдание?       — Этот идиот даже и не пытался ничего объяснить и все подтвердил. А эта шлюха явно хотела усидеть на двух стульях: трахаться с несколькими мужиками и встречаться с одним из них. Тем более, что мои родители были при деньгах. А она этим нагло пользовалась.       — Ну и дела…       — Ох… — раздраженно рычит Даниэль и бьет кулаком по столу. — Я думал, что прибью этого мудака. Да и этой психопатке хотелось волосы выдрать… Я так вышел из себя, что напрочь забыл о том, что никогда не поднимал руку на девушку. Хотел как следует врезать ей и оттаскать за волосы. Но этот предатель не дал мне ничего сделать. Я только успел набить морду этому мудаку и сильно поругаться с ним. А потом он вышвырнул меня на улицу с требованием больше не появляться у него дома.       — Черт, до чего же бывают наглые и бессовестные люди… — медленно выдыхает Питер, проведя руками по лицу. — Из-за таких, как эта девица и этот парень, перестаешь верить, что на свете есть хорошие люди, которые никогда не подложат тебе свинью.       — Я тогда и сам разочаровался в людях. — Даниэль быстро прочищает горло. — Бывало, конечно, что меня подводили и ставили в ужасное положение. Но так подло со мной еще никто не поступал. Я немедленно вычеркнул этого ублюдка из списка своих друзей, заблокировал все его странички в социальных сетях, стер номер в телефоне и запретил знакомым упоминать даже имя этой суки.       — И ты не знаешь, что с ними произошло?       — Через какое-то время, когда я уже немного успокоился, кое-что из друзей сказал мне, что моя бывшая сама дала отставку этому предателю. Вроде бы он врезал ей по роже или крепко отдубасил, а она не смогла этого стерпеть.       — Боюсь, это уже такой тип девушек. Они не могут жить спокойно и нуждаются в подобных склоках. Токсичные люди, которые словно вампиры высасывают из человека силы. И если ей и нравятся все это, то версия, что она ушла от него после того, как он треснул ей по роже, не очень-то похоже на правду.       — Не знаю. Мне по хер.       — Кстати, а после того случая ты больше не разговаривал с тем парнем?       — Однажды он сам связался со мной. Правда я не ответил ни на один его звонок и ни на одно сообщение. Ну и тогда он приперся ко мне домой. Я не очень хотел слушать его, но решил не устраивать скандал. Потому что дома были родители и сестра. Короче, этот придурок начал извиняться и говорить, что сожалеет о том, что произошло. Всячески пытался вызвать жалость! Хотел, чтобы мы снова стали друзьями, и говорил, что сделает все ради этого. Но я так и не смог простить его… И дал понять, что больше не буду общаться с ним. Тот парень клялся, что больше не предаст… Говорил, что не хочет терять друга… Мол, он не понимает, почему мы поссорились из-за девушки. Но я не смог дать ему шанс. Тем более, что в тот раз я услышал очень много обидных вещей, после которых перестал доверять ему. Он еще несколько раз пытался извиниться, но потом отступил. И после этого я ничего о нем не слышал.       — Ты до сих пор не простил его?       — Нет, сейчас я не одержим злостью. Так сказать, отпустил ситуацию. Но все же я не хочу пускать в свой круг общения тех, кто меня предал хотя бы раз. Да и спустя некоторое время после ссоры я начал понимать, что мы с тем парнем на самом деле и не были такими уж хорошими друзьями. Я думал, что он – мой лучший друг, но это было не так. Ему… Ему, как и многим, были интересны лишь мои деньги. Деньги на жрачку в кафе, выпивку в клубах и барах и развлечения. Я всегда за всех платил. Меня не спрашивали, хочу ли я этого. Они просто что-то заказывали и ставили меня перед фактом.       — Это как с Кэссиди: пока у нее были деньги, она была нужна всем наркоманам, а как осталась без гроша, так ее послали на хер.       — Обеспеченных людей всегда окружают потребители, которым нужны лишь их деньги. Что парни, что девушки – все хотят содрать с них побольше и отрываться за их счет. Только лишь несколько людям плевать, есть у меня деньги или нет. Они даже и не думали просить меня за что-то заплатить. Причем эти люди были далеко не богатые. Со средним или низким достатком. И теперь я понимаю, что они поступали правильно.       — Да, приятель… — почесав затылок, медленно выдыхает Питер. — Чем больше я тебя слушаю, тем больше прихожу в ступор… Серьезно! Ты всегда казался раздолбаем, которому на все плевать. У которого всегда все было хорошо. Который явно не парился из-за каких-то проблем.       — Вот тебе и урок: не суди людей по внешности и поведению, не зная историю их жизни. Потому что она может быть ничуть не лучше твоей.       — Мне правда жаль, Даниэль. Я понимаю твои чувства и сам знаю, насколько это ужасно – быть кем-то преданным.       — Было тяжело, не отрицаю. Но это послужило для меня хорошим уроком. Ведь я стал гораздо тщательнее выбирать друзей. Из-за этого я без сожаления вычеркнул из жизни многих людей. Тех, кому нужны были мои бабки, и тех, кто и пальцем не хотел пошевелить, когда мне было плохо. Проведя столь радикальную чистку, я потерял многих людей. Но зато остались те, на кого можно было рассчитывать. Впрочем, с ними я вскоре тоже перестал общаться… Никаких обид и предательств. Просто каждый начал жить своей жизнью.       — А кто-нибудь поддерживал тебя после смерти родителей?       — Никто. Никто не стал ждать, пока я приду в себя. Никто не проявил желание поддержать меня в столь непростой момент. Хотя все прекрасно знали, что произошло.       — А больше никто не встречался с твоими девушками?       — Нет, к счастью, тот случай был единственным. — Даниэль бросает грустный взгляд на то, что лежит на барной стойке и что-то там выискивает, пока Питер гладит рядом сидящего Сэмми по голове. — Кстати, Бланка точно также душила меня своей ревностью. Иногда она могла закатить истерику прямо посреди улицы на глазах людей, перед которыми мне было стыдно. И превращалась в озлобленную дамочку, когда я просто разговаривал с ее сестрой и на кого-то смотрел. Не давала мне и слова сказать. Всегда говорила вместо меня. Ее родители сделали ей замечание по этому поводу, но она лишь отбрыкнулась. А сестру эта девчонка вообще не уважает. Она для нее что-то вроде куска дерьма.       — Да, в этом есть что-то общее… — кивает Питер.       — Это одна из причин, почему я стал выжатым и опустошенным и еще больше терял бдительность. Мне было так же плохо, как и с той девицей. Как говорится, чего до дрожи боялся, на то и напоролся.       — И конечно же, Бланка позарилась на твои бабки?       — О да! Эта сучка хотела, чтобы я покупал ей самые лучшие и дорогие вещи. А где я возьму деньги на ее баснословные запросы, ей по хер. Мол, пойду на работу, получу деньги и все отдам ей. Эта идиотка не думает о том, что надо что-то жрать, платить за электричество и воду и отдавать кучу налогов. У нее одно в голове – «Хочу!»       — Наверное, эта девчонка из тех, кто хочет жить за счет мужика и не работать.       — Походу… — Даниэль быстро прочищает горло. — Она постоянно ныла и требовала, чтобы я купил ей кольцо и сделать ей предложение. Кроме того, эта нахалка приходила сюда и вела себя так, словно она – хозяйка в доме. Словно мы уже давно женаты. Планировала сделать ремонт, переставить мебель и выбросить то, что ей не нравится. Бланка хотела постоянно проверять мои телефон и компьютер. Чтобы я вообще закрылся от внешнего мира и жил в ее клетке словно птица.       — Да уж, вот наглая девица… — тихо усмехается Питер.       — Сука, как хорошо, что я не успел купить кольцо и сделать ей предложение. Иначе я бы не смог бы так легко отвязаться от этой девчонки.       — Хорошо, что ты не успел перевести на ее имя дом и машину и предоставить доступ к карточке и банковскому счету! А то она бы точно оставила тебя в одних труселях! Нашла бы способ обобрать тебя. И неважно, как: легально или нет. Просто однажды бы сменила все замки в доме, выкинула бы все твои шмотки на улицу и сказала бы тебе: «Auf wiedersehen!»       — Хорошо, что память вовремя вернулась. А иначе бы я точно не смог выпутаться из этой ситуации.       — Интересно, чтобы делала Бланка, если бы поняла, что ее ложь раскрылась? Она ведь должна была понимать, что рано или поздно все станет известно!       — Не знаю. Может, она вообще не думала об этом. А может, специально хотела отдалить меня от тех, кого я знаю. Заставить меня стать другим человеком и жить другой жизнью. Бланка упорно пыталась навязать мне свои интересы… Например, запрещала мне петь и играть на гитаре. Внушала, что у меня это получается ужасно. Что я не должен был вообще связываться с музыкой… Думала, что я найду работу и буду обеспечивать эту мадам. А она будет целыми днями валяться на диване, смотреть телевизор или загорать у бассейна. И следить за домом и заботиться обо мне явно не было у нее в планах.       — Ах, на что только не пойдешь, чтобы остаться здесь легально… — задумчиво отвечает Питер.       — Легально?       — Бланка Морено – эмигрантка. Незаконная эмигрантка. Если сообщить о ней в миграционную службу, то ее быстро депортируют в Испанию.       — А откуда ты это знаешь? Это твои догадки?       — Нет, это правда. Мы с друзьями провели небольшое расследование после того, как ты заявил, что Бланка – твоя невеста. Эдвард сказал, что видел ее в больнице. Он что-то у нее спросил, но она послала его на испанском.       — Вот как!       — Да, ну а после этого Наталия решила съездить в больницу и разузнать что-нибудь про эту Бланку.       — Разве ей кто-нибудь сказал бы?       — Она разговорила врача, у которого была на приеме.       — Типа на осмотр?       — У нее сильно чесалась рука и была покрыта какой-то сыпью. Вот Рочестер и решила воспользоваться моментом.       — И что же Наталия узнала?       — Оказалось, эта Бланка давно была уволена из больницы из-за проблем с документами. На нее постоянно жаловались: и врачи, и пациенты, и посетители. Она всем грубила, ничего не делала, гуляла по больнице и проводила время в кафетерии или в палатах пациентов, которым вешала лапшу на уши. Бланку и до этого хотели выгнать, но держали из жалости, ибо ей надо было помогать семье, которая живет очень бедно. Но когда сотрудники больницы узнали, что у нее были проблемы с документами, то ее от греха подальше уволили.       — А она не говорила мне об увольнении… Мол, она только собиралась уволиться. Мол, ей не нужно работать, ибо я буду обеспечивать ее.       — Вроде бы это произошло около двух-трех недель назад.       — Получается, она врала, когда говорила, что работает?       — Кто знает. Но эта девчонка не работает в больнице.       — Значит, она устроилась на работу с нормальными документами, но потом с ними начались проблемы?       — Типа того. Наталия сказала, что ее семейка какое-то время жила и работала здесь по визе, но ее срок истек уже очень давно, и они не спешат продлевать ее. Так что они все находятся здесь нелегально и явно не собираются сваливать.       — По крайней мере, ее родители с виду нормальные… Да и сестра у Бланки хорошая…       — Может, и так. Но они явно не такие уж милые и пушистые. И эта девчонка явно не хочет отсюда уезжать. Поэтому она выбрала простой путь остаться здесь и не мучиться с кучей документов и платить деньги, которых у них нет. Просто решила женить тебя на себе. На американце с гражданством, деньгами, домом, машиной и всеми благами.       — Значит… — задумчиво произносит Даниэль, медленно проводя рукой по волосам и смотря в одну точку. — Вот почему она так сильно хотела выйти замуж… Ей нужно было остаться здесь легально… Ну конечно! Помимо денег ей нужно было еще и гражданство!       — Типа того, — пожимает плечами Питер. — Ну а тут ей попался такой классный экземпляр! Редко когда встретишь молодого, обеспеченного и красивого парня!       — Но как? Как она узнала обо мне? Как узнала о том, что у меня амнезия? Бланка не могла этого знать!       — Кто знает… Только если ты знал ее раньше.       — Нет-нет, чувак, клянусь, я и знать не знал эту девицу! И понятия не имею, как она обо мне узнала.       — Окей. В любом случае она все продумала. Очень хорошо продумала. А твоя амнезия могла помочь ей подобраться поближе к тебе.       — Возможно… — Даниэль на пару секунд замолкает и слегка хмурится. — Вот обманщица… Как только было не стыдно так нагло врать, глядя в глаза? Явно глупая и необразованная, но очень уж хитрая…       — Кстати, а ты понимал ее, когда она говорила?       — Да, она говорила по-английски, но с ужасным акцентом. Ее писклявый говор реально меня бесил. До смерти было противно слушать ее ломаный английский. Живет в США уже года три, но до сих пор не может нормально научиться говорить. Слова-то более-менее выучила, но вот с грамматикой и произношением у нее большие проблемы.       — Ну значит, не очень-то хочет. За три года жизни в чужой стране поневоле начнешь говорить на иностранном языке как на родном.       — Знаешь, иногда у меня было чувство, что ее сестра что-то знала. Она явно хотела что-то сказать, но боялась реакции Бланки. Некоторые ее слова и действия порой настораживали меня. Были моменты, когда она о чем-то проговаривалась, но потом резко забирала слова обратно.       — Хочешь сказать, что она – ее сообщница?       — Бланка могла насильно заставлять свою сестру молчать.       — Ты мог предложить ее сестре встретиться и осторожно расспросить ту девчонку.       — Тогда я об этом не подумал. А теперь это уже не нужно. Хотя должен признаться, что ее сестренка довольно милая. Мне было легко говорить с ней. Если от Бланки меня воротило, то с ее сестрой я охотно общался.       — А ты уверен, что она не притворяется?       — Нет, я не думаю. Та девчонка трясется перед Бланкой и буквально сжимается в клубок, когда ее сестра начинает орать на нее и быть грубой с ней.       — А что насчет ее родителей?       — Они могут ничего не знать. Когда я пришел к ним домой в первый раз, они явно охерели. Бланка врала им, что мы встречались тайно и никому не хотели говорить о своих отношениях. И ее отец с матерью выглядели так, словно не верили ей. Да, они старались быть вежливыми, но… Будто не воспринимали ее слова всерьез… И видели, что я не люблю их дочь. Я чувствовал себя ужасно неловко до тех пор, пока не свалил оттуда.       — Возможно… — слегка хмурится Питер. — Родители проворачивают свою аферу, а их доченька – свою.       — Да уж… Милые улыбки еще не означают доброжелательность.       — Кстати, а иностранка не заходила к тебе на днях?       — Нет, она со своей семьей уехала в Испанию. Я не могу быть уверенным в том, что эта девчонка не соврала. Но я ужасно рад, что она свалила. После ее отъезда мне наконец-то стало легко дышать.       — Но она однажды вернется и начнет клеиться к тебе.       — Не будет, — хмуро бросает Даниэль. — Как только я увижу ее перед своими глазами – тут же пошлю обратно в Испанию и потребую оставить меня в покое. Я дам ей понять, что раскрыл ее обман.       — А если она не оставит?       — Пойду в полицию и заявлю на эту истеричку. Или натравлю на нее и ее семейку миграционную службу.       — Это правильно. Нельзя оставлять ее безнаказанной.       — Вот негодяйка! Она все испортила! Все, чем я так дорожил! Все, что так боялся потерять. И мог потерять еще больше, если бы все было гораздо хуже. — Даниэль ударяет кулаком об стол и тихонько рычит. — Не будь этой девчонки, ничего бы не произошло.       — Бланка в любом случае заплатит за обман.       — Да, а кто вернет мне мою Анну? Даже если та мерзавка сядет за решетку или будет отправлена в Испанию, я не смогу вернуть любимую!       — Ты все равно должен проучить ее. Нельзя допустить, чтобы она обманула еще кого-то. Если иностранка поймет, что с тобой у нее ничего не получилось, то она запросто может взяться за другого мужика.       — Черт, ну почему я не прислушивался к своим чувствам? — низким голосом задается вопросом Даниэль, проведя руками по лицу и вцепившись ими в свои волосы. — Почему? Если бы я обратил внимание на те подозрительные чувства, преследовавшие меня на протяжении всего времени, ничего бы не случилось. Я мог избежать расставания с Анной. Но я упорно игнорировал эти знаки и наивно верил, что вспомню все, о чем мне говорила эта мерзкая обманщица.       — Ты же сам сказал, что Бланка выставляла связанные с Анной события так, словно это случилось с тобой и иностранкой.       — Верно… Если бы не это, я бы точно засомневался… Но… Услышав все те рассказы, я реально поверил Бланке. Не поверил девчонкам, когда они сказали, что моя девушка – Анна Сеймур, а ни одна из них не знает никакой Бланки Морено.       — Обидно, конечно, что ты верил ей, а не нам. Но мы не можем винить тебя.       — Я верил вам! Искренне верил. Мне было хорошо со всеми вами. Все изменилось после того, как я прочитал ту чертову статью про наши с тобой конфликты. Я решил отдалиться из-за чувства стыда, а Бланка воспользовалась моментом и придумала целую историю, чтобы окончательно настроить меня против моих близких друзей.       — Мы боялись, что ты отвернешься от нас. Но никак не могли доказать лживость той статьи. Тогда все было против нас. И люди говорили гадости, и Бланка подливала масла в огонь.       — Я знаю… — Даниэль устало стонет, медленно проводя руками по лицу. — Блять, как же мне стыдно… Стыдно за все, что я сделал… Почему я был таким дебилом? Почему? Из-за моей тупости времена, проведенные с Анной, останутся лишь воспоминаниями…       Видя, как Даниэль страдает, сидя за барной стойкой и оттягивая свои волосы, Сэмми с тихим поскуливанием подходит к нему поближе и кладет морду ему на колени.       — Ты не виноват, Даниэль, — спокойно, с грустью во взгляде говорит Питер. — Ты просто оказался жертвой. Жертвой амнезии. Жертвой этой иностранки, которая хотела получить гражданство и жить на широкую ногу. На твоем месте мог бы оказаться любой из нас.       — Черт, и как тут избавиться от плохих привычек, если я постоянно испытываю стресс? — резко выдыхает Даниэль. — Сначала одно, потом другое, а теперь меня еще и девушка бросила.       — Измена – это плохо. И я тебя осуждаю, не буду скрывать. Но в этом случае тебя можно как-то оправдать. Одно дело – когда ты сознательно пошел на измену. А другое – когда тобой воспользовались в тот момент, когда ты не мог возразить.       — Если мне еще удалось объясниться с друзьями, то все намного сложнее с любимой девушкой. Хотя вы тоже имели полное право разозлиться и вычеркнуть меня из списка друзей.       — Мы просто понимали, что ты был не в себе. Не воспринимали твои слова всерьез и решили ждать.       — Даже если я наговорил вам кучу гадостей?       — Будем считать это… Побочным эффектом.       — Мне крупно повезло, что я не растерял друзей. А сложись ситуация иначе, я не знаю, что делал бы. Один. Без поддержки. Наверное, я бы уж точно начал спиваться… Курить в сто раз больше… И предпочел бы исчезнуть.       — Не надо так легко сдаваться, Дэн. Я уверен, что у тебя еще есть шанс искупить вину перед Анной.       — Нет, Пит… — Даниэль бросает взгляд на свои ладони. — Я уже ни на что не надеюсь…       — Анна обижается, но все еще любит. Она и сама должна понимать, что нельзя убить любовь за один день. На это уходят недели, месяцы или даже года.       — Да какая разница, любит или нет?       — Разница большая! Любовь сыграет большую роль, когда однажды ей придется задуматься о будущем ваших отношений.       — Она слишком обижена.       — Пока что единственное, что ты можешь сделать, – дать ей время успокоиться. Ты искренне сожалеешь о совершенном поступке, а раскаяние играет большую роль во многих ситуациях. Ты сделал лучшее из того, что мог сделать. Ты не стал ничего скрывать и честно признался в том, что произошло.       — Я думаю, что все усугубил, рассказав ей правду.       — Нет, приятель, ты бы все усугубил, если бы все скрывал и делал вид, что ничего не случилось. А так у тебя есть шанс, и ты можешь воспользоваться им. Девушки, конечно, любят ушами, но им также нужны реальные поступки. Между неотразимым пустословом и неприметным парнем, который держит свои обещания, она выберет второго.       — Знаешь… Однажды я где-то услышал, что расставание с любимым человеком – маленькая смерть. И… Это верно. Такое чувство, что кто-то оторвал от тебя часть… Из-за этого ты чувствуешь себя неполноценной личностью. Тебе все время чего-то не хватает, и ты отчаянно пытаешься найти способ вернуть вторую половину себя обратно.       — Имеешь в виду расставание с Анной?       — Не только. После смерти родителей я чувствовал то же самое… Был лишенным чего-то важного… Я понимал, что рано или поздно отец и мать умрут, но… Не был готов потерять их тогда, когда мне было всего двадцать два года. Тогда, когда они были еще молодые.       — В любом случае я прошу тебя не опускать руки и не превращаться в овоща. Независимо от того, что произошло в твоей жизни, ты – сильный человек. Достаточно сильный, чтобы пройти через все это.       — Но я не могу страдать и ничего не делать!       — Это нормально – немного погрустить. Нормально на время впасть в отчаяние. Расставание – это очень больно, я не спорю. Но это не повод запускать себя, запираться в четырех стенах и страдать. Ничто не придет к тебе просто так – за все нужно бороться.       — Знаю, но это тяжело…       — У тебя есть причины оставаться сильным. Анна нуждается в помощи и защите. Кэссиди нужен брат, чтобы покончить со старой жизнью. Группе нужен басист. А друзьям нужен ты. Подумай об этом. О том, что будет, если все эти люди потеряют тебя. Сильные и смелые люди не бегут от проблем. Они их решают или ищут способ это сделать.       — Думаешь, у меня и правда есть шанс?       — Единственный человек, который может исправить твои ошибки, – это ты сам. Когда ты взрослеешь, то ответственность за все ошибки и поступки возглашается на твои плечи. И каким бы ни был тяжелым твой груз, его придется нести только тебе.       — Ты даешь мне надежду, — через силу улыбается Даниэль. — И силы держаться.       — Ты сильный, брат, — с легкой улыбкой подбадривает Питер. — Я убедился в этом, услышав историю твоей жизни. Твой путь от полного раздолбая до готового брать на себя ответственность мужика был тяжелый, но ты справился. А раз ты выбрался из такого дерьма, значит, справишься и на этот раз. Только теперь сделаешь это не один, а с помощью друзей.       — Ты умеешь подбадривать.       — Раз уж ты захотел поговорить об этом, то мое дело – поддержать тебя и дать совет, — с легкой улыбкой пожимает плечами Питер. — Хотя я думаю, Эдвард с Терренсом посоветовали бы тебе то же самое, если бы ты захотел поговорить с кем-то из них.       — Да все как-то само вырвалось наружу… — Даниэль запускает руку в волосы и ею же слегка потирает лоб. — Наверное, просто устал все держать в себе.       — Я рад, что ты открылся. Но будет еще лучше, если ты соберешься и поможешь Анне.       — Я не говорил, что отказываюсь помогать ей. Даже если Анна все равно бросит меня, то так и быть – придется смириться с этим. Так или иначе у меня есть сестра, которой я должен помочь начать новую жизнь. Я обещал ей быть сильным. А значит, не могу подвести. И потерять ее снова.       — Твоя сестренка не может остаться одна с такой ужасной проблемой. Она должна пройти этот путь, но без твоей помощи ей не справиться.       — Я знаю… Это будет очень тяжело, но мы сделаем это.       — Пока мы не знаем, как помочь Анне, сосредоточься на лечении Кэссиди.       — Мне будет тяжело пережить расставание с Анной. Но я должен. И я сделаю это. Постараюсь оставаться сильным еще и ради группы. Ради чудесных друзей, которые уж точно не предадут меня.       — Все будет хорошо. У любой проблемы есть решение. И мы его найдем.       — Спасибо, Пит.       Сэмми два раза подает голос, дружелюбно смотря на Питера с Даниэлем, которые с легкими улыбками переводят свой взгляд на пса, а последний чешет сидящего рядом с ним ретривера за ухом.       — Про тебя я тоже не забыл, пушистик, — дружелюбно говорит Даниэль. — Уверен, что и ты поможешь мне, если просто будешь рядом.       Сэмми снова подает голос и, энергично виляя хвостом, кладет морду на колени Даниэля, а тот мягко трепет его за уши.       — До чего же чудесный пес! — отмечает Даниэль. — Никогда не встречал столь умную собаку с золотым сердцем.       — Мне кажется, он понимает, что говорят люди, — задумчиво отвечает Питер. — Сэмми знает, когда нужно поддержать, а когда лучше оставить человека одного.       — Верно. Гладишь его и как-то легче становится.       — А еще он всегда находится в нужное время, в нужном месте — Питер с грустью во взгляде задумывается на пару секунд, постукивая пальцами по столику. — Сэмми стал моим спасением… Спасением от того, что могло бы заставить меня вспомнить старые времена.       — Ты что имеешь в виду?       — Сэмми несколько раз спасал меня от… — Питер замолкает, чтобы нервно сглотнуть, крепко сжав пальцы рук. — Попыток причинить бее вред…       — Что? — Даниэль резко переводит взгляд на Питера, мгновенно перестав улыбаться. — Нет… Нет-нет, ты не…       — Да, Даниэль, я пытался… Пытался порезать себя…       — Нет, брат, ты что…       — Моя рука сама потянулась к лезвию, когда я однажды был в ванной комнате. Просто посмотрел на него и сам не понял, как взял в руки.       — Неужели ты снова собираешься причинять себе вред? — приходит в ужас Даниэль.       — Пожалуйста, не надо думать, что я хотел этого. У меня все было хорошо, и я даже не думал об этом. Просто бывали моменты, когда воспоминания овладевали мною. Тогда мне становилось грустно и… Я шел в ванную… Это срабатывало на автомате… Я как будто до этого был под гипнозом и просыпался лишь тогда, когда лезвие едва касалось кожи.       — Питер…       — И я бы точно порезал себя… Но в какой-то момент в ванную зашел Сэмми… Он тогда еще был щенком. Начал хватать меня за ноги и тянуть за штаны. Это привело меня в чувства… А после Сэмми начал громко лаять и… Не успокаивался до тех, пока я не положил лезвие на место… И я был безмерно благодарен ему за это. Так происходило несколько раз… Когда пушистый был у меня дома.       — Черт, но почему ты ничего не сказал? Почему мы с ребятами ничего не знали?       — Просто не хотел волновать.       — И Хелен тоже не знает?       — Нет.       — Но, Питер, как же так? А если бы Сэмми не было рядом? И тебя никто не остановил бы! Мы что, снова нашли бы тебя в ванной в лужи крови?       — Нет-нет, клянусь, я не хотел браться за старое! — восклицает Питер. — И я вовремя брал себя в руки даже тогда, когда пытался порезаться в одиночестве. Это была привычка! Привычка, от которой было тяжело избавиться.       — Черт, мы ведь все беспокоимся о тебе. Потому что знаем, что ты еще не до конца пришел в себя. Нам нужно было знать о таких вещах.       — Прости, приятель… Знаю, я должен был рассказать. Но я был уверен, что смогу справиться сам. Потому у меня есть люди, ради которых стоит жить.       — Я понимаю, но ты должен был все рассказать!       — Да ладно, мужик, расслабься. Все же хорошо! Я же пообещал, что больше не буду это делать.       — Слушай, ты если уж и срываешься, то немедленно говори нам с ребятами. Не заставляй нас переживать.       — Пообещай мне одну вещь. — Питер медленно проводит ладонью по лицу и на мгновение бросает взгляд на руку с повязками. — Всего одну.       — Какую вещь?       — Никогда режь себя, — тихим, более низким голосом говорит Питер и крепко берет Даниэля за запястье. — Слышишь… Никогда. Что бы ни случилось, даже не смей брать в руки лезвие. Если начнешь – уже не остановишься. Я раньше думал, что чувствовал себя лучше после каждого пореза, но это лишь самовнушение. Мне становилось еще хуже от того, что это занятие уже вошло в привычку. Привычку, которая погубила бы меня, не будь рядом никого.       Сэмми тихонько скулит, с жалостью во взгляде глядя на Питера, который складывает руки перед собой.       — Я понимаю, — с грустью во взгляде кивает Даниэль.       — Даже если тебе сейчас плохо, не смей думать о том, что делал я, — уверенно говорит Питер. — Это не принесет тебе счастья. Так же, как и выпивка, курение, наркотики и любая другая зависимость.       — Неужели тебе так и не стало легче? Ты притворяешься и говоришь, что все хорошо, но до сих пор мечтаешь о смерти?       — Нет-нет, Даниэль, клянусь, у меня и мысли о смерти нет! Я реально почувствовал себя легче после того, как друзья оказали мне поддержку. Хотя какой-то осадок все равно остался. Просто… Просто я пока что не могу все забыть и отпустить. Я стараюсь не думать об этом, но оставаясь один дома, иногда вспоминаю свое прошлое… Меня затягивает в это болото все больше и больше. Хотя мысли о друзьях, девушке и группе помогали мне держаться.       — И ты правда чувствуешь себя лучше?       — Намного. Сейчас я пытаюсь принять произошедшее и воспринимать его как что-то, что сделало меня сильнее и лучше. Простить свою мать, своего отца, ту девчонку, которая заставила меня бояться любви, и всех тех, кто унижал меня… Убедить себя в том, что если я родился, значит, так было нужно.       — На это нужно время.       — Знаю. В любом случае сейчас все иначе. Другая жизнь, другое окружение, другой я… Все другое. И теперь мне будет проще пройти оставшийся путь и оставить те события в прошлом.       — В любом случае ты уже прошел через многое, — с легкой улыбкой отмечает Даниэль и хлопает Питера по руке. — И ты молодец! У тебя здорово получается.       — Спасибо, Дэн.       Сэмми негромко подает голос.       — Да-да, Сэмми, мы знаем, что ты здесь, — с легкой улыбкой говорит Питер.       — Ты у нас тоже молодец, — дружелюбно говорит Даниэль, погладив Сэмми по голове. — Как сказал блондин, находишься в нужное время, в нужном месте.       Сэмми еще пару раз подает голос, заставляя Даниэля и Питера тихо хихикнуть.       — Знаешь, я в последнее время все больше начал задумываться о желании завести собаку, — проводя рукой по шерстке Сэмми, задумчиво признается Даниэль.       — Завести собаку?       — А что? Я люблю собак! И к тому же, теперь живу один! А опыт с собаками у меня уже есть.       — Хорошая мысль. Может, у Сэмми появится друг. — Питер загадочно улыбается. — Или подружка…       Сэмми радостно подает голос, начав энергично вилять хвостом.       — О, парень, а я смотрю, ты уже захотел подружку, — хитро улыбается Даниэль.       — Уже давно хочет, — по-доброму усмехается Питер. — Он ни одной собаки не пропускает, когда я или Хелен гуляем с ним. А если это девочка, так Сэмми начинает выпендриваться. Например, сегодня ему понравилась одна собачка. Правда знакомство не состоялось, ибо хозяйке не понравился пушистый.       Сэмми с грустью во взгляде тихо скулит и склоняет голову.       — Ничего, Сэмми, не переживай! — восклицает Даниэль. — Найдем мы тебе красивую собачку! Сделаешь все как надо и станешь папашей очаровательных щеночков.       — Но только если будешь хорошо себя вести и не расстраивать нас с Хелен, — хитро улыбается Питер.       — Погоди-ка… — задумчиво произносит Даниэль, внимательно рассматривая и почесывая шерсть Сэмми. — Сэмми… А почему у тебя шерстка грязная? Ты где успел полазать?       — Действительно, Сэмми! Что это вообще такое? Какого хрена ты такой поросенок?       — Эй, а ты случайно в бассейне не купался?       Сэмми издает негромкий звук, невинно смотря на Даниэля.       — Значит, пока мы тут болтали, ты уже сходил искупаться! — восклицает Питер. — Сам себе брюхо помыл?       — А бассейн-то грязный, — с хитрой улыбкой добавляет Даниэль. — Никак не доберусь до его чистки… Точнее, лень…       — Тогда сегодня кое-кого ждет купание в теплой ванной. — Питер треплет Сэмми за уши, когда тот подходит к нему. — С пышной пенкой… С изумительным запахом шампуня… М-м-м…       — Ну судя по его морде, он не в восторге от этой затеи.       — Ага… Купаться в ванной не любит, но в грязных лужах с удовольствием катается. Во время прогулки это чудо успевает искупаться во всех водоемах.       — Да уж, озорной песик.       — Ничего, сегодня у него перед вкусным ужином будет запланировано тщательное мытье. — Питер хитро и широко улыбается. — Можно дома у Джессики. Там как раз стоит шикарная ванна, в которой очень много места.       Сэмми вопросительно смотрит на Питера, издав какой-то странный звук.       — А почему у Джессики? — слегка хмурится Даниэль.       — Потому что пушистик обожает бывать у нее дома, — уверенно отвечает Питер. — Сэмми ждет не дождется, когда мы с Хелен отвезем его к ней.       — Ну да… — скромно хихикает Даниэль. — Что-то он выглядит так, будто хочет искупать в грязной луже тебя.       — Он знает, что за любую провинность будет получать по ушам и носу.       Сэмми громко подает голос, по очереди смотря на Даниэля и Питера.       — Да ладно, он просто боится ее, — признается Питер. — Когда кто-то говорит про Джессику, он всегда так реагирует.       — Но почему? — удивляется Даниэль. — Джессика же хорошая девушка. Ваша с Хелен подружка. А друзей своих владельцев, Сэмми, надо хотя бы уважать.       — Просто она немного резка и порой грубовата… Не умеет Джесс проявлять нежность. А Сэмми у нас мальчик нежный и чувствительный и не любит, когда с ним грубо обращаются.       — Вот как…       — Моей любимой подружке не хватает немного любви. И мужского плеча.       — Разве у нее сейчас никого нет?       — Парни боятся ее, потому что она грубая и совсем не женственная.       — Пацанка?       — Типа того. Сколько я помню Джессику, она всегда была такой. Она никогда не носила платья и юбки. Даже на выпускной в школе, когда все девчонки нарядись в платья и туфли с каблуками и сделали прически, Тэйлор пришла в бесформенной толстовке, потертых джинсах и кроссах и с небрежным пучком на голове.       — Знакомая ситуация, — скромно хихикает Даниэль. — С Кэссиди та же самая ситуация. И больше всего она ненавидит розовый цвет. Стоило предложить ей шмотки такого цвета, то Кэсс устраивала истерику. И усиленно противились всему женскому.       — В детстве Джессика носила платья и юбки. Она сама показывала свои детские фотографии. Правда говорила, что ей не очень нравится то, как она выглядела. Хотя по мне на фотках была очень милая девчушка.       — Жалко, что моя сестренка так не одевается. Ведь девчонка-то она очень симпатичная. Если Кэсс здорово принарядить, то парни точно не оставят ее без внимания.       — Да и Джесс будет очень симпатичной, если привести ее внешность в порядок.       — А Джессика была популярна среди парней?       — Как девушка – нет. Ее всегда воспринимали как одного из своих. Хотя оно и понятно. Я много пытался сказать ей об этом как парень, но она просто отшучивалась. Считает, что если парень будет любить ее, то примет такой, какая она есть.       — А Хелен не пробовала как-то повлиять на нее?       — Не знаю, может, и пробовала. Но у нее нет времени, потому что нужно то работать, то заботиться о своей бабушке, то просто проводить время со мной или друзьями.       — Кстати, хочу немного уйти от темы. — Даниэль складывает руки перед собой на столе. — Мне тут вспомнилось, что в тот день, когда я разругался с вами, Хелен была какая-то грустная и тихая. Она… Мало говорила, как мне показалось. С ней что-то случилось?       — Да, кое-что… Это связано с ее семьей. Точнее, с родителями и бабушкой с дедушкой.       — Это так для нее важно?       — Парни уже давно знают, да и девчонки тоже. Так что… — Питер на секунду замолкает и прочищает горло. — Короче, однажды бабушка Хелен рассказала мне тайну рождения своей внучки, но попросила молчать. Ну а она все-таки услышала нас и потом долго злилась на меня и миссис Маршалл.       — А с чем связана эта тайна?       — Ее родители не погибли, как она думала, а бросили ее.       — Бросили? — округляет глаза Даниэль.       — Хелен всегда думала, что ее мать умерла во время родов, а отец – задолго до ее рождения. Но оказалось, что они оба могут быть живы. И… Бросили своего ребенка.       — Да, Хелен упоминала о смерти ее родителей при мне и Терренсе…       — Так вот, миссис Маршалл рассказала, что Хелен родилась, когда ее родителям было по шестнадцать-семнадцать. Конечно, бабушка и дедушка Хелен были в шоке от беременности дочери. Но сказали, что готовы помогать в воспитании ребенка. И отговорили ее делать аборт.       — Эта женщина хотела избавиться от ребенка?       — Да, не хотела, чтобы что-то напоминало ей об отце Хелен, который бросил эту женщину из-за давления семьи. И мать Хелен наплевательски относилась к беременности на протяжении всего срока. Была даже угроза выкидыша. К счастью, эта женщина выносила ребенка и родила его. Правда мать Хелен так и не прониклась любовью к своей дочерью и отказалась от нее сразу после рождения.       — Ничего себе… — удивляется Даниэль.       — Она заявила, что не будет забирать малышку домой, и запретила своим родителям делать это. Но у тех не поднялась рука. Они не могли смириться с тем, что ребенка могли забрать в приют. И поэтому эти люди забрали свою внучку с собой. Ну а когда мистер и миссис Маршалл решили отправить мать Хелен на лечение от послеродовой депрессии, то эта женщина сбежала из дома. И так и не вернулась.       — Ну и история… Даже не знаю, что сказать.       — Я и сам был в шоке, когда ее бабушка рассказала об этом. И не могу понять людей, которые бросают своих детей.       — Я тоже не понимаю. О чем вообще думала та женщина? Я понимаю, что она была совсем юная, но ведь ее родители согласились помочь!       — В любом случае и ее, и отца Хелен можно понять. Я бы и сам охерел, если бы шестнадцатилетнему мне сообщили, что у меня будет ребенок.       — Ладно, с матерью все понятно. Но что с отцом? Он что, вообще не участвовал в воспитании ребенка?       — Нет, он ни разу не поинтересовался Хелен и не пытался найти ее после того, как бросил. Похоже, его родители здорово промыли ему мозги, и он напрочь забыл о дочери, которую чуть не убила ее собственная мать.       — И бабушка Хелен никогда не говорила ей об этом?       — Она не решалась, потому что не знала, как Хелен отреагирует. Но эта девушка все узнала, пришла в ярость и злилась на миссис Маршалл за то, что та молчала, а на меня – за то, что я пообещал молчать с мыслью, что такое она должна была узнать от родного человека.       Сэмми тихо скулит, а Питер гладит его по голове.       — Хелен даже про Сэмми забыла, — с грустью во взгляде добавляет Питер. — Мне пришлось взять заботу о нем на себя. Правда пушистый и сам был в депрессии. Из-за того, что его хозяйка не обращала на него никакого внимания. Он не ел, не пил, не играл… Тихо лежал в уголочке целыми днями.       — Бедный песик… — произносит Даниэль, бросив короткий взгляд на Сэмми.       — Но ему же и удалось убедить Хелен перестать злиться. Только благодаря ему она смогла прийти в себя и поняла, что вела себя, мягко говоря, не очень.       — А долго она злилась?       — Где-то несколько дней, — задумчиво отвечает Питер, запустив руку в свои волосы. — Которые были очень тяжелыми и для меня, и для миссис Маршалл.       — Ясно.       — Кстати… Как раз из-за этого случая я… — Питер бросает взгляд на крепко сцепленные пальцы. — Я чуть не сорвался и не порезал себя… Дома у Хелен…       — Дома у Хелен? — широко распахивает глаза Даниэль.       — Она обращалась со мной так, как я того не заслуживал. Я пытался держаться, но… Ее слова заставили меня сломаться. Я пришел в отчаяние… И когда мне на глаза попалось лезвие от бритвы, я… Не заметил, как взял его и поднес к руке. Но вовремя сумел остановиться и выбросить его куда подальше.       — О, твою мать, чувак…       — Все в порядке, приятель, — бросает легкую улыбку Питер. — Это просто был момент отчаяния. Момент, когда казалось, что нет выхода из сложившейся ситуации.       Сэмми тихонько скулит с грустью во взгляде.       — Сэмми страдал куда больше меня, — добавляет Питер и мягко треплет Сэмми за уши. — Страдал из-за Хелен и переживал за меня. Когда Хелен была рядом, то он смотрел на нее с надеждой, что она все-таки вспомнит о нем. А стоило ей закричать, как он буквально сворачивался в клубочек.       — Представляю, как ему было плохо, — с грустью во взгляде говорит Даниэль.       — Тем не менее он находил в себе силы поддерживать меня. Сэмми помогал мне чувствовать себя лучше. И… Мне кажется, мы с ним стали намного ближе.       — Сэмми и так любит тебя. Только посмотри, какими глазами он на тебя смотрит.       — Вижу… — Питер бросает легкую улыбку. — А еще этот пушистик перестал ревновать Хелен ко мне.       — Серьезно? — по-доброму усмехается Даниэль. — Сэмми ревновал?       — О, еще как! — со смешком восклицает Питер. — Пушистый не давал мне остаться наедине с Хелен и все время нам мешал.       — Надо же… — Даниэль переводит взгляд на Сэмми. — Что, парень, не хотел делить свою хозяйку с Питером? Думал, что она только твоя?       Сэмми уверенно подает голос, дружелюбно смотря на Даниэля и Питера.       — Не знаю, может, Сэмми ревновал в шутку, — с легкой улыбкой предполагает Питер. — Но думаю, поначалу он все-таки относился ко мне настороженно. Не позволял мне остаться с Маршалл наедине. А потом привык и стал изредка позволять. Хотя он все равно продолжает вредничать. Особенно когда я начинаю целовать Хелен.       — Что же с ним случится, когда у вас будет секс?       — У него будет истерика. — Питер хитро улыбается. — Хотя я сделаю все, чтобы пушистого не было рядом.       — Походу, кое-кому точно нужна подружка, — по-доброму усмехается Даниэль. — Чтобы увлечься ею и забыть про существование хозяйки и ее возлюбленного.       — Да, но пока кандидаток на роль его подружки нет.       — Ничего, приятель! Даже если я и буду заводить собаку, то обещаю, что заведу девочку. Специально ради Сэмми.       — Смотри, чтобы и Кэссиди была довольна.       — Конечно, будет! Да, может, ей нравятся маленькие собачки наподобие мопсов, шпицев или чихуахуа, а я предпочитаю крупных – таких, как ретриверы, овчарки или лабрадоры. Но Кэсс полюбит любую собачку.       — Кстати, а ты знал, что Анна боится их?       — Нет, не знал. Мы никогда не говорили про собак и кошек, если честно. Не было разговора о том, что я хотел бы завести питомца. Но раз Анна не живет со мной, я могу смело выбирать щенка или взрослую собаку.       — Как будешь готов – Сэмми придет познакомиться.       Сэмми в прыжке радостно подает голос, заставляя Питера и Даниэля тихо хихикнуть и покачать головой.       — Кстати, ты еще не опьянел после пивка? — интересуется Даниэль.       — Да вроде нет, — пожимает плечами Питер. — Но мне определенно хорошо. Я абсолютно расслабленный и спокойный.       — Мне тоже. — Даниэль медленно встает из-за барной стойки, опираясь на нее руками, и берет обе пустые бутылки. — Давно я не чувствовал такой легкости.       — После стольких напряженных дней это то, что нужно.       С этими словами Питер тоже встает из-за барной стойки, берет свой мобильный телефон и вместе с Даниэлем, который по дороге выбрасывает бутылки в мусорное ведро, направляется в гостиную.       — Знаешь, должен признаться, мне стало немного лучше после этого разговора, — с легкой улыбкой признается Даниэль. — Правда… Я очень рад, что выпустил все это наружу.       — Да и мне тоже, — соглашается Питер, немного пригладив волосы и положив телефон на столик рядом со своими очками. — Все-таки если соблюдать меру, то выпивка может помочь расслабиться.       Даниэль и Питер присаживаются на диван рядом друг с другом.       — Наверное, это наш самый откровенный разговор, — отмечает Питер, закинув одну руку на спинку дивана. — Да и мы уже давно не проводили время вместе.       — Согласен… — кивает Даниэль и проводит рукой по своим волосам. — И я даже не могу понять, когда все изменилось…       — Мне кажется, после знакомства с братьями МакКлайф.       — Может быть… Мы стали больше времени проводить сначала с Терренсом, а потом и с Эдвардом. И… Совсем перестали куда-то выбираться вдвоем. Хотя раньше делали это едва не каждый день.       В этот момент Сэмми присаживается на пол напротив Даниэля и Питера, чтобы послушать их разговор.       — Не знаю, что думаешь ты, но мне кажется, сейчас мы общаемся даже лучше, чем раньше, — задумчиво отмечает Питер. — Да, мы и до этого были друзьями и много тусовались вместе, но… Что-то было не то… А после того конфликта это стало проявляться намного ярче… Может, мы и извинились друг перед другом и снова поладили, но… Какой-то осадок все равно остался. И… Он не давал нам снова сблизиться.       — Знаешь, иногда я тоже так думаю. Вроде мы общались, и все было хорошо. Но все равно между нами был какой-то барьер. Не знаю… Может… Мы не до конца простили друг друга. И все еще злимся.       — Мне кажется, раньше мы не были так уж близки, а сейчас наши отношения стали намного лучше и крепче.       — Я точно также думал и про Терренса. Когда мы с тобой поругались, я начал все чаще об этом думать. Вроде мы хорошо общались с МакКлайфом, но… Я считал, что мы никогда не были такими уж близкими друзьями. Да, было здорово проводить с ним время. Но тогда я вряд ли бы назвал его близким себе человеком. Не назвал бы его своим братом.       — Терренс и мне не был близок. А Эдвард – тем более. Мы очень плохо знали его. Они оба классные ребята, но тогда для меня МакКлайфы были просто знакомыми.       — И я думаю, то же самое было и между мной и тобой. Мы просто поддерживали хорошие отношения как коллеги, когда играли в группе Альберта.       — Наверное, если бы группа распалась намного раньше, то мы с тобой вряд ли бы продолжили общаться.       — Послушай, Пит, ты не обижайся на то, что я скажу, но мне кажется, так было из-за тебя, — неуверенно предполагает Даниэль.       — Из-за меня?       — Первое время ты вообще не шел на контакт и избегал меня. Даже не пытался заговорить о чем-то, кроме дел группы.       — Послушай, Даниэль…       — Я понимаю, что мы казались слишком разными для того, чтобы дружить. Люди до сих пор об этом говорят. Но бегать от меня как угорелый тоже было неправильно.       — Верно… Так и было.       — Почему ты избегал меня?       — Хочешь правду?       — Хотелось бы.       — Ладно, я скажу… — Питер замолкает на пару секунд и тихо усмехается, переведя взгляд на Даниэля. — Просто я боялся тебя.       — Боялся? Меня? Но почему?       — Ты напоминал мне о тех ребятах, что учились в моей школе. Они все выглядели устрашающими… Вот и ты казался таким же… Был слишком крутым, немного надменным и гордым… Мне казалось, ты и знать не знаешь, что такое доброта и сочувствие.       — Нет, Роуз, не могу поверить… — негромко смеется Даниэль, покачивая головой.       — Когда я увидел тебя на том прослушивании, то сказал себе, что должен как можно дальше держаться от того парня. Постоянно молился: «Только бы не оказаться с ним в одной группе!». А иначе ты превратишь мою жизнь в ад.       — Эй, с чего ты это взял? — с легкой улыбкой удивляется Даниэль, хлопнув Питера по плечу. — Я, наоборот, хотел оказаться с тобой в группе! Ты сразу показался мне нормальным парнем, с которым будет легко работать.       — Потому что ты мог почуять, что я намного слабее и не способен дать отпор. И меня не пронесло. Я узнал, что буду играть в одной группе с тобой… И был готов застрелиться или повеситься. Ибо понимал – моей жизни придет конец.       — О, твою мать… — Даниэль хлопает рукой по лбу и качает головой. — У меня нет слов…       — Я даже был готов отказаться от работы, лишь бы не видеть тебя. Но передумал лишь из-за того, что у меня не было денег. И поэтому пообещал себе продержаться в группе хотя бы некоторое время. До тех пор, пока не заработаю немного денег.       — Черт, я не понимаю… Там были такие гниды, которые задирали нос, а ты испугался лишь меня.       — Если кто-то и был гнидой, то выглядел безобидным. Однако ты выглядел так, будто запросто возьмешь пушку и убьешь любого, кто посмеет пойти против тебя.       — Неправда, я не был таким! — с легкой улыбкой возражает Даниэль. — Не надо делать из меня монстра!       — Тогда ты реально казался мне монстром.       — И ты не мог сыграть с первого раза, потому что чувствовал себя некомфортно, когда нам пришлось вместе играть на прослушивании?       — Это одна из причин, — спокойно признается Питер. — Но я переживал также из-за своих навыков. Я сильно сомневался в том, что смогу сыграть. Когда я пришел на прослушивание, то до этого ни разу не держал барабанные палочки в руках. Я даже не знал, как выглядят барабаны, и впервые увидел их лишь на прослушивании. стали даже слушать.       — Но почему ты хотел быть именно барабанщиком?       — Полагал, что смогу что-то сыграть, имея хоть какой-то навык игры на кахоне. Гитару я тоже никогда не видел в глаза и не держал в руках. Вот и решил подать заявку на место барабанщика.       — Ну знаешь, приятель, даже если ты вообще не умел играть на ударных, им понравилась твоя игра. Как, впрочем, и мне и тем ребятам, которые тоже пришли на прослушивания.       — Если честно, я до сих пор удивлен, что кому-то могло понравиться то, что у меня получилось сыграть. Ведь я играл мимо нот и не мог сказать ни слова, когда они о чем-то меня спрашивали.       — Я думаю, они увидели в тебе потенциал. Были уверены, что если ты приложишь немного усилий, то будешь играть как профессионал. И вскоре все так и случилось.       — Да, но скольких нервов мне это стоило. Порой я просто впадал в истерику и порывался все бросить. Помогала лишь мысль о том, что мне нужны деньги.       — Но ты ведь любишь петь и играть.       — Верно, но я все делал неправильно и был ужасен в пении и игре. Знающий человек мог сразу же это увидеть. Даже когда я пытался заработать деньги, играя на улицах города, мне постоянно указывали на ошибки.       — Ну и что? Ты же не родился с врожденным навыком игры на ударных и пения! К тому же, любые таланты нужно развивать.       — Знаю. Поэтому и прислушивался к критике. И пытался бороться со страхом показать свой талант.       — И правильно сделал. А иначе бы ты до конца своих дней работал разносчиком пиццы, курьером или человеком, который раздает листовки на улицах.       — Да… Наверное, я бы так и работал курьером или продавцом-консультантом. Но я увидел яркое объявление, что висело на остановке и несколько раз попадалось мне в журналах. Как будто кто-то говорил мне, что надо попробовать. Что это мой шанс. Моя судьба.       — А я не стал раздумывать после того, как увидел объявление в газете. Подумал: «Почему бы и нет?». Уточнил все детали и отправился на первое прослушивание, перед которым сутками напролет играл на гитаре и вспоминал все, что забыл после долгого перерыва.       — И должен признаться, ты тогда классно сыграл, — с легкой улыбкой отмечает Питер. — Даже если у тебя не было так уж много опыта, это было здорово.       — Однако я и сам переживал. Да, у меня был опыт, и я умел играть, но понимал, что этого было мало.       — Его оказалось достаточно для того, чтобы стать участником группы. Несколько прослушиваний дали понять, что из тебя точно можно слепить что-то стоящее.       — Я был так счастлив, когда мне позвонили и сообщили, что принимают меня в группу. Но еще больше обрадовался, когда получил деньги за наше первое выступление в каком-то клубе.       — А я как я обрадовался, когда получил звонок от человека, который сказал, что меня принимают в группу. — Питер проводит рукой по волосам и потирает лоб. — Правда сильно занервничал, когда узнал, что тебя тоже приняли. Мне… Стало страшно, когда мы встретились уже как участники группы Альберта.       — А я был рад поработать с тобой и подумал, что ты мог бы стать мне хорошим другом. Хотелось пообщаться с простым парнем, который не строил бы из себя выскочку.       — Как я уже сказал, у меня были мысли послать все к черту. Из-за тебя и Марти… На первый взгляд она казалась милой и пушистой, но все же оказалась настоящей стервой. Чертовой принцессой, которую все обязаны ублажать.       — Она и мне сразу же не понравилась. Вот уж с ней я точно не собирался дружить и общаться. А вот ты мне понравился. Я хотел подружиться с тобой. Ну или хотя бы просто пообщаться. И я даже не думал как-то вредить тебе.       — Знаю… Но я не верил… Думал, что твое дружелюбие – это маска. Что на самом деле ты только и ждешь момента, когда сможешь поиздеваться надо мой. Я не доверял тебе первое время. Думал, что ты лгал, притворялся и планировал меня подставить.       — Черт, Роуз, ты удивляешь… — скромно хихикает Даниэль.       — Как я уже сказал, ты всегда казался слишком холодным, крутым и высокомерным. Я видел, что ты всегда держался более, чем уверенно. И твой взгляд давал понять, что ты убьешь любого, кто пойдет к тебе. А я страшно боялся плохих ребят и не мог дать сдачи. Это были мои страхи, с которыми я никак не мог справиться еще со школьных времен.       — Ох, Пит… — Даниэль с тихим смешком проводит рукой по своему лицу. — Ну и рассмешил ты меня…       — Ну знаешь, у меня ноги тряслись, когда я шел на очередную репетицию с мыслью, что проведу много времени с таким опасным и ужасным человеком, как ты.       — Да, может, с виду я немного холодный и никогда не вел себя примерно. Но я уж точно никогда не причинял никому никакого вреда. А если я и подшучивал, то лишь из добрых побуждений.       — Сказал бы ты это тогда, я бы не поверил.       — Эй, я не монстр!       — Спешу тебе сообщить, что я чуть в штаны не наложил, когда ты однажды подловил меня на улице после очередной репетиции, — сквозь смех признается Питер. — Кругом как раз никого не было, и я ужасно перепугался, когда ты начал приближаться. Я начал вспоминать свои школьные года и подумал: «Все, мне крышка!»!       — Да я просто хотел спросить, почему ты никогда не разговариваешь со мной и держишься в стороне, пока нам не приходиться обсуждать вопросы группы. Хотел поговорить с тобой, предложить куда-то сходить и получше узнать тебя. Я пытался сблизиться с тобой, но ты все время избегал меня. И мне было обидно, ведь я не сделал тебе ничего плохого.       — Прости, Дэн…       — Ты меня удивляешь.       — Да, спустя какое-то время я начал понимать, что ты и правда был настроен дружелюбно. Но я все равно боялся довериться тебе.       — Тогда я не думал, что это связано с твоим нежеланием открыться людям из страха быть ими посланным и униженным.       — Я очень долго не доверял людям и думал, что едва ли не весь мир настроен против меня. Вот отсюда мое желание отстраняться от других. Хотя я никогда не был интровертом и всегда хотел общаться с людьми. Просто я пытался научиться доверять им и понять, что не все люди – гниды.       — Ты мог бы сразу все объяснить, а не искать какие-то глупые отмазки, дабы сбежать от меня.       — Недоверие и нежелание быть слабым заставляло молчать. Я сумел довериться тебе лишь спустя долгое время. Сначала учился работать с тобой и находить компромисс. Потом пытался не нервничать и не бояться твоего присутствия. И последним шагом стало согласие провести с тобой время. И я тогда ни капли не пожалел, что сделал это. Ведь ты открылся мне с другой стороны. И постепенно я начал понимать, что ты не такой уж и плохой и ужасный, а вполне неплохой мужик.       — И я убедился в том, что не ошибся, когда подумал, что мне стоит выбрать тебя в качестве своего друга.       — По крайней мере, с тобой всегда было весело, — бросает легкую улыбку Питер. — И мне еще долго не верилось, что появился человек, который не использовал меня в своих интересах и действительно хотел дружить со мной.       — Ну а стоило тебе открыться, как мы без проблем нашли общий язык.       — Мне кажется, нас объединила не только работа в группе, но и желание поиздеваться над Марти.       — О да, это было мое любимое занятие, — тихо хихикает Даниэль. — Уж кто точно был холодным, надменным и крутым, так это мисс Марти Пэтч. А вовсе не я!       — Было круто пользоваться тем, что она не осмеливалась наброситься на нас с кулаками. Она могла лишь пойти к Альберту и пожаловаться, что мы ее обижаем. Хотя мне было по хер на его лекции. И эту девчонку я совсем не боялся.       — А Альберт ничего и не делал – только лишь угрожал пальчиком. Мол, нехорошо, парни, девушку обижать.       — Ага, а если эта девушка мертвого из могилы поднимет?       — Может, я никогда не поднимал руку на девушку и не посмею это сделать. Но я никогда не стеснялся говорить в лицо, что меня что-то бесит.       — Есть истерички, которым можно что-то объяснить лишь с помощью крика.       — Удивлен, что я сумел продержаться столько лет. Если бы не те неплохие гонорары, я бы уже давно свалил из группы.       — По идее, я должен был расстроиться из-за ухода из группы. Но я был ужасно рад! Рад, что я послал Марти куда подальше.       — Только жаба душила, когда мне пришлось отдать ей деньги за платок, который я порвал. Не хотел ничего платить из принципа, но побоялся проблем.       — Ничего, жизнь расставила все по свои местам, — уверенно отвечает Питер и хитро улыбается. — Сейчас эта девчонка рвет и мечет из-за того, что осталась без работы.       — Почему ты так думаешь?       — О, точно! Ты же не знаешь! Я тут недавно узнал, что Альберт стал банкротом, закрыл свою студию и продал почти все свои дома за границей.       — Альберт стал банкротом?       — Да. Правда я не понял, что произошло. То ли Сандерсон влез в крупные долги, то ли накосячил с уплатой налогов, но его дела оказались очень плохи.       — А откуда ты это знаешь?       — Эштон рассказал.       — Эштон? Это… — Даниэль призадумывается на пару секунд, приложив палец к губе. — Подожди… Это случайно не тот звуковик с кривой улыбкой из-за лицевого паралича?       — Он самый! Я с ним немного побазарил, и Эш рассказал про Альберта и Рэйчел, которая начала с кем-то встречаться. И она счастлива.       — Слушай, а мне помнится, что Брианна говорила о каких-то проблемах Марти. Что если ее кузина знала обо всем, а Эш любезно слил нам информацию?       — Не исключаю. Раз Бри говорила так уверенно, значит, она все знала, но решила не вдаваться в подробности.       — Кстати, а чем сейчас занимается Эш?       — Ничем. Он как раз жаловался, что не может найти работу. Перебивается какими-то подработками, но все равно буквально концы с концами сводит.       — Так может поможем Эшу? Я думаю, мы сможем найти ему работу в команде нашей группе? Этот парень толковый и ответственный. Мы всегда можем положиться на него.       — Да-да, я как раз думал об этом.       — Я за! И думаю, МакКлайфы тоже согласятся. Только я пока не знаю, что мы можем предложить ему.       — Зато я знаю! Эш мог бы быть хорошей заменой Коннору и стать нашим ассистентом.       — Да, Коннор… Что-то паренек совсем пропал… Ты видел его?       — Нет, уже давно.       — Наверное, нашел очередную молоденькую красотку и сейчас мутит с ней.       — А я думаю, что он до сих пор не пришел в себя после того, как мы с Эдвардом и Терренсом хорошенько врезали ему на глазах людей в кафе, — скромно хихикает Питер.       — Правда? — удивляется Даниэль. — Вы ему врезали?       — Ага. Пара ударов по яйцам и пощечин – и нам стало очень хорошо.       — Но когда?       — Через несколько минут после того, как ты ушел из кафе.       — Значит, я пропустил все самое интересное…       — Просто вышли из себя из-за того, что он поливал тебя грязью и припомнил все наши грешки.       — Ну и дела…       На пару секунд воцаряется пауза, во время которой Даниэль почесывает затылок и быстро вытаскивает соринку из глаза, пока Питер гладит Сэмми по голове.       — В любом случае я не жалею о том времени, — с легкой улыбкой признается Питер. — Несмотря на все трудности. Ведь благодаря этому моя жизнь изменилась к лучшему. И я встретил очень много хороших людей, некоторые из которых стали мне по-настоящему близки.       — Я тоже ценю время, проведенное в группе Альберта, — уверенно признается Даниэль. — Ведь я наконец-то встретил людей, которые никогда не предадут меня. Приятно знать, что есть те, кто дружат с тобой не потому, что ты – пацан из обеспеченной семьи. А потому, что просто хотят дружить без какой-либо корысти и выгоды.       — Мне все равно, богатый человек или нет. Если я хочу с ним дружить, то буду. Не важно, бедный он или богатый, здоровый или больной. Самое главное – это характер. Поступки. Готовность чем-то жертвовать и быть рядом в трудные времена.       — Рад это слышать, — бросает легкую улыбку Даниэль. — И я искренне ценю еще и то время, которое со своими лучшими друзьями. Друзьями, которые стали мне по-настоящему близки. Стали как братья. Которых я люблю.       — Вы трое – не просто мои лучшие друзья, а братья, спасшие меня от одиночества и тех ужасных поступков, которые я мог совершить.       — И здорово, что Терренс и Эдвард присоединились к нам. Я рад, что мы встретили их, смогли быстро найти общий язык и сделать наше увлечение источником дохода я.       — И это только начало, — уверенно говорит Питер. — Впереди нас ждет еще очень много интересного.       — Обещаю, что не подведу.       — Уж теперь-то можно сказать, что мы с тобой знаем друг о друге если не все, так уже многое. И стали намного ближе. Как я уже говорил, раньше мы были просто коллегами, а теперь стали настоящими друзьями, которые проводят время вместе не только ради группы, но и по своему желанию.       — Абсолютно согласен, — с легкой улыбкой произносит Даниэль. — Думаю, теперь мы будем намного лучше понимать друг друга. Я рассказал о себе абсолютно все и больше ничего не скрываю.       — Я тоже рассказал о себе все, что смог. Больше не скрываю ничего и полностью доверяю тем, с кем общаюсь.       — Теперь ты знаешь, что тебе нечего меня бояться.       — Это уже в прошлом.       — Ты всегда можешь обратиться ко мне. Я друзей в беде не бросаю.       — Я знаю. Ты тоже можешь на меня рассчитывать.       Даниэль и Питер с легкими улыбками обмениваются братским рукопожатием и заключают друг друга в крепкие, дружеские объятия, похлопав друг друга по спине, плечу или голове.       — Спасибо, что выслушал и поддержал, — благодарит Даниэль. — Мне стало намного легче.       — Спасибо, что доверился и открылся, — отвечает Питер.       Спустя пару секунд Питер и Даниэль отстраняются, пока Сэмми подходит к гитаре, что находится рядом с одним из маленьких столиков с разными вещичками и начинает лапой трогать струны. Из-за этого в гостиной раздаются негромкие приятные звуки, которые привлекают внимание парней.       — Приятная мелодия, — отмечает Даниэль и по-доброму усмехается. — У кое-кого определенно есть музыкальные способности.       — Сэмми, ну что это такое? — возмущается Питер, переведя взгляд на Сэмми. — Кто тебе разрешал без спроса трогать чужие вещи? Сэмюэль! Я к тебе обращаюсь!       — Да ладно, пускай!       — Прости, он что-то неравнодушен к гитарам. Когда я иногда играю и пою дома, Сэмми всегда приходит ко мне и подпевает. И пытается лапой перебирать струны.       — У него здорово получается. — Даниэль переводит взгляд на Сэмми. — Эй, Сэмми, а можешь исполнишь нам что-нибудь? Порадуй нас своим сольным концертом!       Радостный Сэмми два раза громко подает голос, зубами хватает ремешок гитары и тащит инструмент к ногам Питера и Даниэля.       — Нет, по-моему, это нам предлагают сыграть и спеть, — сквозь скромный смех предполагает Питер.       — А почему бы и нет? — удивляется Даниэль, берет в руки гитару и удобно располагает перед собой, начав тихонько перебирать струны. — Давай сыграем что-нибудь. Мы уже сто лет ничего не играли.       — Как только Терренс выпишется из больницы, мы обязательно сыграем что-нибудь.       — Жду не дождусь, когда он снова будет с нами.       Сэмми тем временем умудряется найти вторую гитару в том беспорядке, что царит в гостиной рядом с лестницей и притаскивает ее Питеру.       — О, пушистый явно настроен серьезно, — тихо усмехается Питер.       — Да уж, — пожимает плечами Даниэль.       — Ну что ж… — Питер берет гитару, которую ему принес Сэмми, с высунутым языком смотрящий на него и Даниэля. — В принципе можно сыграть что-нибудь для души. Немного размять пальцы и разогреть голоса.       — Да, сыграем как в старые добрые времена, — медленно перебирая струны, кивает Даниэль.       — Только вот что?       Даниэль еще несколько секунд перебирает струны гитары, пока Питер просто создает некий ритм. Сэмми же просто сидит напротив парней, с интересом наблюдает за ними и ждет, когда же те сыграют хоть пару аккордов и что-то споют. Впрочем, долго песику ждать не приходится, ибо в какой-то момент Перкинс начинает петь и исполнять на гитаре спокойную, душевную песню. Питер присоединяется к Даниэлю и с легкой улыбкой поет еще пару-тройку строчек, достаточно уверенно перебирая струны гитары. А когда парни начинают исполнять припев, Сэмми с удовольствием начинает тихонько подвывать парням, удивительно точно попадая в ритм. Хоть Даниэль и Питер не сдерживают смешки, они стараются не останавливаться и продолжают играть, иногда переглядываясь друг с другом с легкими улыбками на лице. К слову, они оба блестяще берут высокие ноты безо всякой нехватки дыхания и дрожи в голосе, а песик весело подвывает в определенных моментах.       Увлекшись игрой и пением, Даниэль и Питер и опомниться не успевают, как песня подходит к концу. Они вместе допевают последние строчки припева, аккомпанируя себе под гитару для своего единственного верного слушателя, который внимательно вслушивается в каждое слово и каждую ноту. А после того, как друзья берут последний аккорды, в гостиной воцаряется тишина, которую может нарушить лишь радостный лай Сэмми.       — Это было классно! — бодро восклицает Питер.       — Да, — с легкой улыбкой соглашается Даниэль.       — А у тебя очень даже неплохо получилось.       — Благодарю, ты тоже, как всегда, на высоте. И заметь, что я наконец-то нормально взял высокие ноты.       — Да-да, я уже заметил. А всего-то надо было перестать курить и делать упражнения для голоса.       — Да я уже давно не курю. Еще с того дня, когда поругался с Анной и оказался сбитым машиной.       — Все-таки когда тебя сбила машина, твои мозги прошли профилактику.       — Может быть, — по-доброму усмехается Даниэль.       Сэмми привлекает к себе внимание Даниэля и Питера, еще пару раз громко подав голос.       — Эй, ушастый, а ты можешь стать звездой! — бодро отмечает Даниэль, погладив Сэмми по голове. — У тебя огромный талант!       Даниэль замолкает на пару секунд, мягко трепля Сэмми за ушки.       — Слушай, парень, а ты не хочешь как-нибудь спеть с нашей группой и стать специально приглашенным гостем, который точно понравится нашим поклонникам? — предлагает Даниэль.       Сэмми уверенно подает голос.       — Мы с Эдвардом и Терренсом уже говорили об этом, — с легкой улыбкой признается Питер. — И они оба решили, что это будет реально круто.       — Значит, как-нибудь выведем Сэмми в свет.       Сэмми снова подает голос, радостно подпрыгнув и заставив Даниэля с Питером тихонько захихикать и покачать головой.       — Кстати, я только сейчас начал задумываться о том, что эта песня здорово нам подходит, — задумчиво отмечает Даниэль. — Ее слова хорошо описываю нас и нашу жизнь. Мы многое пережили, но от этого становимся только сильнее.       — Теперь я начинаю понять, почему она нам так нравится, и мы никогда не играли ее с МакКлайфами, — задумчиво отвечает Питер. — Это песня о нас.       — Ну у нас своя песня, а у Эдварда с Терренсом есть какая-нибудь своя, которую они поют только вдвоем.       — Я тут вспомнил, как они доставали нас одной песней, которая застряла у меня в голове на целую неделю, когда мы работали в студии.       — О да! — тихо усмехается Даниэль. — Они пели ее везде! Но я думал, что эти двое прибьют нас, когда мы начали во весь голос распевать ту приставучую песню, которая на тот момент была еще совсем новая.       — Я помню, — скромно хихикает Питер и почесывает шерстку Сэмми.       — Слушай, Роуз, а сколько мы уже знаем друг друга? — перебирая струны гитары, слегка хмурится Даниэль.       — Э-э-э… — также что-то наигрывая на гитаре, запинается Питер. — Если я не ошибаюсь, то… Лет пять… Незадолго до твоего дня рождения… Точнее, будет пять лет.       — Твою ж мать… Как же быстро летит время… — Даниэль медленно вдыхает с легкой улыбкой на лице. — А вроде только недавно на прослушивании вместе играли. И я пытался найти к тебе подход…       — Такое чувство, будто это все было вчера, но уже прошло почти пять лет.       Сэмми тихо подает голос, смотря на Даниэля и Питера.       — Да, Сэмми, пять лет… — кивает Даниэль.       В воздухе воцаряется пауза, во время которой друзья о чем-то призадумаются, а Сэмми с интересом наблюдает за ними. А через несколько секунд они слышат, как раздается звонок в дверь, и на автомате оборачиваются в сторону двери.       — Наверное, Хелен приехала, — предполагает Даниэль.       Резко проведя рукой по своим волосам, Даниэль откладывает гитару в сторону, встает с дивана и направляется ко входной двери, пока Питер почесывает шерстку Сэмми, который энергично виляет хвостом. И как только Перкинс открывает дверь, он действительно видит на пороге Хелен, которая с милой улыбкой машет ему рукой.       — Привет, Даниэль, — дружелюбно говорит Хелен.       — Привет, Хелен, — с легкой улыбкой дружелюбно здоровается Даниэль и приветствует Хелен объятиями и дружеским поцелуем в щеку. — Рад тебя видеть.       — Прости за беспокойство, но Питер сказал, что они с Сэмми находятся у тебя дома.       — Конечно, проходи. Сэмми с Питом уже ждут тебя.       Даниэль позволяет Хелен зайти в дом и закрывает за ней дверь. А когда девушка приходит в гостиную, она сразу слышит радостный лай Сэмми, который подбегает к ней, виляя хвостом с высунутым языком.       — Сэмми! — радостно восклицает Хелен и начинает гладить Сэмми по голове. — Привет, мой хороший, привет! Привет… Скучал по мне?       Сэмми только больше тянется к Хелен, с нетерпением ожидая ласки, которую та с удовольствием ему дает, пока Питер подходит к ним с легкой улыбкой на лице.       — Мальчик мой хороший… — мягко произносит Хелен, наглаживая Сэмми шерстку, пока он крутится вокруг нее и неотрывно смотрит на нее. — Соскучился по хозяйке…       — Этот проказник наконец-то дождался свою хозяйку, — с легкой улыбкой говорит Питер. — Ну а я дождался свою любимую девушку.       — Как и я дождалась встречи с любимым мужчиной, — скромно улыбается Хелен.       Обменявшись искренними улыбками, Хелен и Питер целуют друг друга в щеку и трогательно обнимаются. А как только Даниэль заходит в гостиную, влюбленные отстраняются, не желая демонстрировать, как они счастливы в тот момент, пока он переживает из-за ситуации с Анной.       — А я смотрю, вы тут неплохо провели время, — бросив взгляд на гитары, лежащие на диване, предполагает Хелен. — На гитарах играли.       — Это все Сэмми, — отвечает Даниэль. — Он притащил нам гитары, и мы решили поиграть для души. И кстати, он здорово нам помогал.       — Ага, пушистый с удовольствием подпевал нам, — добавляет Питер.       — Правда? — удивляется Хелен и скромно хихикает. — А я давно подозревала, что у Сэмми есть музыкальный талант. Он подвывает любой песне. Моя бабушка любит слушать диски со старыми песнями или включать радио. Правда она не может нормально послушать музыку, потому что этот проказник своим воем перекрывает все звуки.       — Тебе повезло, что твои соседи не жалуются на его вой.       — Да, слава богу, соседи у нас хорошие и не устраивают скандал при каждой возможности.       Сэмми негромко подает голос, а Хелен мягко треплет его за уши и затем обращает внимание на его шерстку, по которой проводит рукой.       — Эй, Сэмми, а почему у тебя грязная шерстка? — слегка хмурится Хелен. — Опять искупался в речке или лужице?       — Ага, в бассейне на заднем дворе, — уверенно говорит Питер, скрестив руки на груди.       — В грязном бассейне, — с хитрой улыбкой расставляет руки в бока Даниэль. — Мне лень его чистить… Пока мы с блондином тут болтали, пушистый успел сбегать на задний двор и искупаться.       — Ох, Сэмми… — с легкой улыбкой вздыхает Хелен. — Любишь же ты грязь… Вот любил бы купаться в ванной и терпеть мытье, цены бы тебе не было.       — Наверное, его приходиться держать в две или три пары рук, чтобы помыть?       — И не говори! Сэмми не может терпеть, когда я мою его после каждой прогулки. Знаешь, какой он чумазый после того, как побегает, попрыгает в лужах и покатается по грязной земле. А у него еще хватает наглости сбегать из ванны, когда я уже намылю его шампунем.       — Понимаю, — скромно хихикает Даниэль. — Но к счастью, с моей собакой таких проблем не было. Из-за того, что Челси была маленькая, ее было намного легче мыть. Взял в охапку, засунул под кран и моешь.       — Ну этого красавца в охапку не возьмешь, ибо он очень тяжелый, — отмечает Питер и треплет Сэмми за уши. — Сэмми можно было носить на руках, когда он был щенком. Но сейчас пушистый уже вырос и стал тридцатикиллограммовой тушкой.       — Зато он очень веселый и подвижный, — с легкой улыбкой говорит Хелен. — С таким песиком уж точно не придется скучать. Да и прогулки с ними запросто могут заменить поход в фитнес-клуб.       — Как говорится, сочетаешь полезное с приятным, — пожимает плечами Даниэль.       — Да… — Хелен проводит рукой по шерстке Сэмми, — Кстати, Даниэль, а раз ты тоже любишь собак и уже имеешь опыт, то почему бы и тебе не завести собачку?       — Да-да, я уже думаю об этом и сказал Питеру, что хотел бы завести собаку.       — Только вы с Кэссиди не поубивайте друг друга, когда будете выбирать, — скромно хихикает Питер. — Вдруг ты захочешь большую собаку, а Кэссиди – маленькую. Или тебе захочется мальчика, а ей – девочку.       — Не беспокойся, блондин, мы договоримся. — Даниэль хитро улыбается. — А вообще Кэсс обязана меня слушаться, потому что я – ее старший брат. Она еще слишком мелкая, чтобы что-то решать. Что я скажу, то она и будет делать.       — Будешь вести себя так же, как Терренс – с Эдвардом? — тихо усмехается Хелен.       — Если не будет слушаться, придется воспитывать.       — Ну все, Перкинс уже включил режим злого братика, — с хитрой улыбкой отмечает Питер.       — Все зависит от Кэссиди. Будет хорошей девочкой – поглажу по головке. А будет вредничать – придется приструнить.       — Да уж, сначала МакКлайфы надирали друг другу зад, а теперь еще и Перкинсы порадуют нас, — задумчиво предполагает Хелен, скрестив руки на груди.       — Спокойно, ребята, — уверенно обещает Даниэль. — Мы с сестренкой поговорим, и я решу, что нас будет большая полувзрослая собака.       — Ладно, решайте сами! — машет рукой Хелен. — Только приведете своего песика к нам. Ведь мы любим собачек.       — Ну мы-то трое действительно любим собак… Но остальные… Наталия любит кошек… Ракель и Терренс равнодушны к животным, как мне кажется. Эдвард любит всех животных… А Анна так вообще боится собак…       — Может быть, — соглашается Питер. — Тем не менее все любят Сэмми.       — Его просто невозможно не полюбить! — восклицает Даниэль. — Этот пес умеет красть сердца людей.       Сэмми с гордым видом уверено подает голос, энергично виляя хвостом.       — Поддерживаю, — соглашается Хелен. — Этот мальчик знает, как заставить всех любить себя. Даже тех, кто равнодушен к собакам. Ну или сходит с ума по кошкам.       — Или боится собак… — задумчиво добавляет Даниэль, бросив грустный, короткий взгляд в сторону.       Хелен и Питер догадываются, о чем думает Даниэль, но молчат из-за нежелания причинять ему боль, пока Сэмми тихонько скулит и тычется носом в руку Перкинса.       — Тише, Сэмми, тише, — поглаживая Сэмми по голове, без эмоций говорит Даниэль. — Все хорошо…       — Он чувствует, что ты переживаешь и пытается поддержать, — с грустью во взгляде тихо отмечает Хелен.       — Я знаю… — Даниэль бросает легкую улыбку. — Просто воспоминания нахлынули…       — Неужели ты совсем не веришь, что все может наладиться?       — Не знаю, Хелен… — пожимает плечами Даниэль. — По крайней мере, не в ближайшее время… Даже моя помощь в ее спасении может ничего изменить.       — Если отец Анны поверит, что ты не хотел ее обижать, то он может помочь тебе, — предполагает Питер. — А заполучив его в союзники, у тебя будет большое преимущество.       — Вряд ли его слова повлияют на нее. Раз она друзей не слушает и считает, что вы все пытайтесь обелить меня, то про родителей я вообще молчу.       — Сеймур может говорить что угодно, но на самом деле она берет все, что слышит на заметку, — уверенно предполагает Хелен. — И когда придет время, Анна все это проанализирует.       — Сомневаюсь…       — Ты пойми… — Хелен крепко сцепляет пальцы рук и сгибает руки в локтях. — Моя подружка очень сильно обижена. Не надо особо верить всему, что она сейчас говорит. Ею одержим гнев.       — В любом случае я все равно сделаю все, чтобы помочь ей спастись от издевательств того типа. Для меня важно ее спокойствие и благополучие, и я не могу наплевать на то, что с ней происходит. Несмотря ни на что, я буду беспокоиться о ней. И мне плевать, что она захочет бросить меня. Значит, так и будет. Я не стану бегать и умолять дать мне шанс. Это будет ее решение. А я как-нибудь справлюсь.       — Твоя помощь не останется незамеченной, — уверенно отвечает Хелен. — Лично я бы оценила бы то, что кто-то хочет помочь мне в беде.       — Даже если я не услышу никакой благодарности, ничего страшного. Я делаю это ради любви к Анне и из чувства долга перед ее родителями, а не ради похвалы и желания услышать слова благодарности и возношения. Мне просто нужно знать, что она жива и здорова.       — Ее благополучие зависит от тебя. А если ты будешь честным перед ней, Анна рано или поздно поймет, что ты сожалеешь.       — И то, что ты признался ей в измене – уже хорошо, — уверенно добавляет Питер. — Анна точно оценит это.       — Ну да… — задумчиво отвечает Даниэль. — Оценила… Крепкой пощечиной… И целой порцией оскорблений…       — Пощечиной? — хмурится Хелен. — Когда это ты успел получить от нее пощечину?       — В тот день, когда Терренс пришел в себя. Подловил Анну в коридоре больницы, когда она шла в палату, признался ей во всем, попытался извиниться и поцеловал. Как раз за это я и получил по лицу.       — Ух ты… — Хелен замолкает на пару секунд, будучи потрясенной тем, что она только что услышала. — Никогда не думала, что она способна на такое. Анна никогда не поднимала ни на кого руку: ни на девушку, ни на парня.       — Я и сам удивился, ибо Анна казалась мне слишком мягкой и нежной, — признается Питер. — Но правильно говорят, что даже в невинном ангелочке живет маленький демоненок.       — Думаю, она давно хотела этого, — предполагает Даниэль. — Да, мне было ужасно больно. Но это заслуженно и справедливо. Я не могу злиться на нее. Анна была права.       — Но думаю, ей понравилось целовать тебя, — с легкой улыбкой предполагает Хелен. — Она ни за что не признается в этом, но Анна точно ждала этого момента.       — Я тоже так подумал, — бросает мимолетную улыбку Даниэль. — Она ведь ответила на тот поцелуй, и он длился долго. А в противно случае я бы получил по лицу сразу же после того, как подошел к ней вплотную.       — Просто ее чувства ненадолго взяли верх над обидой. Но потом она вспомнила, что злится на тебя, и дала об этом знать.       — Даже если все это длилось не очень долго, ничего страшного. Я хоть ненадолго почувствовал себя счастливым.       — Никогда не говори никогда, — уверенно говорит Питер. — Все еще может поменяться к лучшему, если что-то для этого делать. А мы не сомневаемся, что ты не будешь сидеть на месте.       — Нет-нет, я буду делать все, что в моих силах.       — Вот и правильно, — поддерживает Хелен. — Ну а если что, ты всегда можешь на нас рассчитывать.       — Спасибо огромное, ребята, — с легкой улыбкой дружелюбно говорит Даниэль. — Здорово, что у меня есть столь потрясающие друзья.       — Все будет хорошо, не переживай, — подбадривает Хелен, похлопав Даниэля по плечу. — Мы с тобой.       Сэмми два раза громко подает голос.       — Ты тоже, дружок, ты тоже, — с легкой улыбкой погладив Сэмми по голове, произносит Даниэль.       Спустя несколько секунд воцарившееся молчание прерывает неожиданный звонок в дверь.       — О, ты разве ждешь кого-то? — слегка хмурится Хелен.       — Нет, никого, — пожимает плечами Даниэль.       Даниэль направляется ко входной двери и открывает ее. И чувствует, как его сердце уходит в пятки, когда видит перед собой Максимилиана, который выглядит немного сурово, но довольно обеспокоенным.       — Мистер Сеймур? — дрожащим голосом удивляется Даниэль, округлив глаза и немного побледнев от испуга.       — Здравствуй, Даниэль, — сдержанно здоровается Максимилиан. — Рад, что ты помнишь меня.       — З-здравствуйте… Э-э-э… Простите… Я не ожидал вашего визита…       — Прости, что приехал без предупреждения. Сейчас у меня появилось немного свободного времени. И я хочу воспользоваться им, чтобы поговорить с тобой о некоторых событиях, которые произошли за последнее время.       — Э-э-э… — запинается Даниэль и бросает короткий взгляд в сторону. — Да, конечно… Проходите… Я вас выслушаю.       Взволнованный Даниэль позволяет Максимилиану зайти в дом. Отец Анны спокойным шагом приходит в гостиную, где видит Питера и Хелен, которые сначала возятся с Сэмми, но потом бросают взгляд на незнакомого им человека.       — О, здравствуйте, — задумчиво произносит Максимилиан. — Кажется, я пришел не вовремя.       — Здравствуйте… — неуверенно произносит Питер.       — Я так понимаю, вы – друзья Даниэля?       — Да, все правильно, — тихо подтверждает Хелен.       В этот момент Даниэль возвращается в гостиную и бросает неуверенный взгляд на всех, кто здесь находится.       — Ох, простите… — неуверенно произносит Даниэль. — Я не сказал вам, что был здесь не один… Это мои друзья…       — Я так и понял, — кивает Максимилиан и достает мобильный телефон из кармана на своих брюках. — Ой, простите… Пришло важное сообщение. Быстро отвечу.       Максимилиан отходит в сторону и начинает что-то проверять в своем телефоне, пока Даниэль еще пару секунд испуганно смотрит на него, а затем подходит ближе к Питеру и Хелен.       — Эй, кто этот человек? — шепотом спрашивает Питер. — Что ему нужно? И чего ты так побледнел?       — Это отец Анны, — также шепотом немного взволнованно отвечает Даниэль.       — Отец Анны? — тихо удивляется Хелен и Питер и переглядываются между собой.       Сэмми очень тихо подает голос, находясь рядом с Хелен, которая гладит его по голове.       — О, чувак, тебе уже не избежать разговора о том, что произошло, — задумчиво предполагает Питер.       — Да, но я понятия не имею, что ему скажу, — взволнованно признается Даниэль. — Конечно, я хотел поговорить с ним, но не думал, что это случится так скоро.       — Прости, но уже поздно. Этот человек сам пришел к тебе домой и спросит с тебя сполна.       — Знаю, Пит, знаю.       — Поговори с ним про ситуацию с Анной, — уверенно предлагает Хелен. — Это твой шанс!       — Это я и собираюсь сделать… Правда не уверен, что смогу нормально все объяснить, ибо ужасно нервничаю.       — Все нормально, приятель, расслабься, — успокаивает Питер, похлопав Даниэля по плечу. — Я думаю, он настроен не так уж и враждебно. Скорее, больше нервничает.       — Ненадолго! — с широко распахнутыми глазами восклицает Даниэль.       — Не нервничай, Дэн. Если ты не возьмешь себя в руки, то твой разговор с ним точно закончится плохо.       — Мне конец, ребята… Мистер Сеймур сейчас прибьет меня за то, что произошло между мной и Анной.       — Господи, да ты сначала поговори с ним, а потом уже будешь говорить про конец, — тихо вздыхает Хелен.       — О, черт… А я еще пива выпил… — Даниэль тихонько рычит. — Слушайте, а от меня сильно пахнет?       — Ну если стоять очень близко, то да, — задумчиво говорит Питер.       — А вы что пили пиво? — слегка хмурится Хелен.       — Было дело. Хотели немного расслабиться.       — Но если бы я знал, что отец Анны придет сюда, то отказался бы от этой затеи, — с учащенным дыханием признается Даниэль.       — Ладно, приятель, не переживай. От пива не будешь в стельку пьяным.       — Ох, черт…       Даниэль резко выдыхает и проводит руками по своему лицу, переминаясь с одной ноги на другую. А тем временем Максимилиан кладет свой телефон обратно в карман и подходит к друзьям.       — Э-э-э, молодые люди… — задумчиво произносит Максимилиан. — Я искренне извиняюсь, что помешал вашему времяпрепровождению, но у меня есть серьезный разговор к Даниэлю, который касается моей дочери.       — Да, конечно… — кивает Хелен. — Мы все понимаем.       — Мы как раз собирались уходить, — задумчиво добавляет Питер.       — Чем раньше мы с Даниэлем обсудим эту ситуацию, чем лучше, — уверенно говорит Максимилиан.       — Вы правы, — кивает Даниэль.       — Рад, что ты понимаешь это. И я собираюсь говорить с тобой не только о том, о чем ты сейчас думаешь.       — Конечно, мистер Сеймур… Я готов вас выслушать…       — Ладно, тогда мы пойдем, — задумчиво говорит Хелен, переглянувшись с Питером. — У нас как раз есть дела…       — Да, не будем вам мешать, — немного неуверенно добавляет Питер.       — Еще раз простите, что помешал, — с грустью во взгляде извиняется Максимилиан. — Но дело очень важное.       — Все в порядке, сэр. Мы уже уходим.       — Э-э-э, подождите немного, — неуверенно обращается к Максимилиану Даниэль. — Я попрощаюсь с друзьями, а потом подойду к вам.       — Хорошо, я тебя жду.       Максимилиан отходит в сторону и окидывает взглядом окружающую его обстановку, пока Даниэль подходит к Питеру и Хелен.       — Ну все, ребятки, прощайте, — дрожащим голосом говорит Даниэль. — Если чем и обидел, то прошу прощения.       — Чувак, не трясись ты как пугливый зайчик, — с тихим смешком говорит Питер. — Тебя никто не собирается убивать.       — Ну не знаю… — Даниэль чешет кончик носа. — Сейчас мне точно зададут жару.       — Не бойся, все будет хорошо, — с легкой улыбкой подбадривает Хелен. — Просто будь честным.       — Это лучшее, что я могу сейчас сделать.       — Эй, погоди, у меня есть идея! — восклицает Хелен, раскрывает свою сумку и достает из нее небольшую коробку, которую протягивает Даниэлю. — Возьми, съешь одну!       — Что это? — слегка хмурится Даниэль.       — Мятные конфеты. Они перебьют запах алкоголя.       Даниэль достает из коробки одну конфету и съедает ее, сразу же почувствовав приятную мятную свежесть во рту.       — Ничего так, — разжевывая конфету, отмечает Даниэль, отдает Хелен коробку с конфетами и слегка улыбается. — Спасибо, Хелен. Ты меня выручила.       Питер по-дружески обнимает Даниэля и хлопает его по спине и голове. А когда они отстраняются, Перкинс на прощание обнимает Хелен, которая после этого мягко гладит его по плечу. В этот момент Роуз забирает с журнального столика свой телефон, свои очки и собачий поводок, который прикрепляет к ошейнику Сэмми.       — Пока, пушистый, — с легкой улыбкой прощается Даниэль, погладив Сэмми по голове и потрепав за ухо. — Веди себя хорошо.       Сэмми тихо подает голос, садится, задирает лапу и с высунутым языком что-то изображает в воздухе, пока Питер кладет свой телефон в карман на джинсах и надевает очки, а Хелен что-то быстро проверяет в своей сумке.       — Пошли, Сэмми, рядом, — слегка дернув поводок на себя, тихо говорит Питер. — Рядом! Умница!       Уже через несколько секунд Хелен, Питер и Сэмми покидают дом и оставляют Даниэля, который сразу же закрывает за ними дверь. После чего мужчина резко выдыхает, приподнимает голову и на ватных ногах направляется в гостиную, где его уже ждет Максимилиан.       — Они ушли? — со скрещенными на груди руками спрашивает Максимилиан.       — Да, — кивает Даниэль.       — Вот и прекрасно! Теперь мы можем поговорить.       — Да, конечно… — Даниэль рукой неуверенно указывает на диван. — Давайте присядем?       Максимилиан присаживается на диван рядом с Даниэлем и прочищает горло.       — Кстати, как ты себя чувствуешь после того, как тебя сбила машина? — интересуется Максимилиан.       — Вполне неплохо, — спокойно отвечает Даниэль. — Первое время страдал от болей в голове, но сейчас они прошли.       — Мне известно, что тебе диагностировали амнезию.       — Было дело… — нервно перебирая пальцы, подтверждает Даниэль. — Но теперь я все помню, не сомневайтесь. Память вернулась ко мне.       — Хорошо, что с тобой все в порядке. Хотя я пришел сюда не ради того, чтобы справиться о твоем здоровье. Я хочу поговорить с тобой кое о чем другом. О моей дочери.       — Я готов выслушать вас.       — Не буду тянуть и сразу перейду к делу. — Максимилиан замолкает на пару секунд, чтобы прочистить горло. — Даниэль, ты знаешь, что я принял тебя как мужчину моей дочери и не стал препятствовать вашим отношениям. Однако меня очень расстроило то, что произошло некоторое время назад.       — Вы имейте в виду то, что я предал Анну? — с грустью во взгляде уточняет Даниэль.       — Я узнал о случившемся в тот день, когда Анна приехала ко мне домой в слезах, попросила впустить ее к себе и рассказала, что ты целовал какую-то девушку у нее на глазах.       — Мистер Сеймур, клянусь вам, я не хотел этого, — с жалостью во взгляде оправдывается Даниэль. — Мне очень жаль, и я признаю свою ошибку. Да, я поступил ужасно… И не хочу оправдываться своей амнезией и тем, что та девушка обвела меня вокруг пальца ради американского гражданства.       — По крайней мере, у тебя был выбор. Ты мог оттолкнуть ту девушку и сказать ей «нет». Однако ты этого не сделал и сильно обидел мою дочку.       — Мне очень жаль, мистер Сеймур… — взволнованно говорит Даниэль. — Но прошу вас, поймите меня… Мной воспользовались, когда я не мог возразить. Та иностранка выдавала себя за мою невесту и говорила, что мы должны пожениться. И я ей верил… Хотя бы потому, что все, что она рассказывала мне, происходило со мной и Анной. То есть… Она рассказывала всю нашу историю так, будто это происходило со мной и той девушкой. Я чувствовал, что мне все это было знакомо, но до последнего наивно верил той обманщице.       — Ох, хорошо… — спокойно произносит Максимилиан. — Допустим, я поверю тебе. Но я думаю, ты должен был чувствовать, что тебя не тянуло к той девушке. Да и твои друзья наверняка рассказывали тебе о том, что с тобой происходило.       — Да, все так и было. — Даниэль быстро прочищает горло. — Они рассказывали мне про Анну. Но я не прислушивался к своим ощущениям и до последнего не верил друзьям. Кроме того… Я считал их лгунами. Она не только разлучила меня с Анной, но еще и поссорила с друзьями. По ее вине я наговорил им кучу гадостей и кое-как сумел вымолить у них прощение. Но ваша дочь отказывается мне верить.       — Знаешь, Даниэль, как-то давно один мой знакомый сказал, что сердце помнит многое. Даже если у тебя в голове была пустота, то сердце могло дать понять, где была правда. Однако ты не прислушался к его зову. Я не понимаю, зачем надо было себя насиловать? Если тебя воротит, то надо выражать это открыто и не позволять кому-то обманывать тебя.       — Теперь я хорошо усвоил этот урок. Мне правда очень жаль, что я позволил кому-то играть с собой.       — Буду с тобой откровенен… — Максимилиан быстро прочищает горло. — С одной стороны, я разочарован в тебе. Ты нарушил свое обещание сделать Анну счастливой. Но с другой – мне кажется, что у тебя вряд ли было желание предавать мою дочь. В отличие от нее я могу мыслить трезво и понимаю, что тобою воспользовались.       — Я бы ни за что не сделал этого, если бы знал, что встречаюсь с вашей дочерью. Может, мне бы удалось вспомнить ее, будь она рядом со мной, как и все мои друзья. Будучи в больнице, я видел Анну всего лишь один раз, но уже запомнил ее. А иногда просматривая ее фотографии, думал, что она особенная.       — Я был уверен, что ты не хотел этого и до последнего так думал. Даже если Анна говорит, что ты крутил роман с той девчонкой в то время, когда вы еще жили вместе.       — Нет-нет, это не так! Я знать не знал ту девчонку до амнезии! Она просто приходила ко мне в палату и приставала. Надоедала почти каждый день… Я отдыхал от ее компании лишь тогда, когда врач выгонял эту девчонку из палаты.       — Она что работает в больнице?       — Работала уборщицей. Но мой друг сказал, что ее уволили из-за проблем с документами и жалоб людей.       — И откуда она узнала по тебя? Если эта девушка знает про тебя, значит, ты все-таки с ней знаком.       — Клянусь вам, я понятия не имею, откуда она знала обо мне. Единственное, что я могу сказать, это то, что все это могло бы спланировано. Она как будто хотела приблизиться ко мне. Деньги, дом, американское гражданство… Все это могло стать причиной.       — Ну и история… — слегка хмурится Максимилиан.       — В любом случае я выведу эту девушку на чистую воду и узнаю, что ей от меня нужно, когда она вернется сюда.       — А где она сейчас?       — Уехала в Испанию с семьей.       — Ты еще не обращался в полицию?       — Пока нет. Но если она объявится и не оставит меня в покое – пойду. В полиции работает человек, который не откажет мне в помощи.       — Хорошо, я понял.       — Что мне делать, мистер Сеймур? — с грустью во взгляде спрашивает Даниэль. — Я очень хочу доказать Анне, что сожалею о своем поступке и не предал бы ее по своему желанию. Но, к сожалению, после последнего нашего разговора она сказала, что расстается со мной.       — Да, Анна говорила об этом. И от нее я как раз и узнал, что ты все вспомнил, а твой друг попал в больницу. Так что я решил воспользоваться шансом и поговорить с тобой.       — Я и сам хотел связаться с вами. Понимал, что рано или поздно мне придется это сделать.       — Я хотел сделать это намного раньше, но решил подождать. Решил, что будет бесполезно что-то говорить человеку с амнезией.       — Я так и понял.       — И как я понимаю, ты во всем признался моей дочери?       — Да… — Даниэль бросает короткий, грустный взгляд в сторону и нервно сглатывает. — Я уже признался Анне во всем, что сделал. Ничего не скрыл… Я считаю, что должен быть честным с ней.       — Она сказала, что ты едва не переспал с той девушкой, — хмуро напоминает Максимилиан.       — Было дело. Но я безумно благодарен ее сестре, что она не дала этому случиться, когда позвонила иностранке.       — И о чем же ты тогда думал?       — Не знаю… В тот момент у меня было какое-то помутнение рассудка… Я… Я видел перед собой не иностранку, а Анну. Это заставляло меня медленно сходить с ума.       — Хорошо, Даниэль, если ты действительно честен со мной, то я это ценю.       — Вы верите, что я сожалею?       — Верю. Потому что оцениваю эту ситуацию трезво, не думая о своем разочаровании.       — Даже если бы Анна не увидела, как та иностранка целовала меня, я бы все равно не стал молчать.       — Честность – это очень хорошее качество, — поправив ремешок от наручных часов на левой руке, отвечает Максимилиан. — Я рад, что ты предпочитаешь быть честным, а не врать, что ничего не происходило.       — Да, но боюсь, мое признание только усугубило ситуацию, — на секунду посмотрев вниз, предполагает Даниэль. — Теперь Анна злится на меня еще больше.       — Ну обещать, что она простит тебя я не могу, но думаю, моя дочь оценила бы твою помощь, — задумчиво с грустью во взгляде говорит Максимилиан. — Если бы ты захотел спасти ее от беды, что ей грозит, она бы не оставила это незамеченным.       — Кстати, о бедах… — Даниэль резко проводит рукой по волосам, нервно потирает ладони и крепко сцепляет пальцы, переведя взгляд на Максимилиана. — Мистер Сеймур… Мне очень неприятно об этом говорить, но… Я должен поговорить с вами кое о чем, что касается Анны… И это не про мою измену.       — Удивительно, но я тоже хотел бы поговорить не только про твою измену, — погладив подбородок и слегка нахмурившись, признается Максимилиан. — Есть еще кое-что очень важное.       — Хорошо, тогда давайте сначала вы объясните ситуацию, а потом и я объясню свою.       Максимилиан несколько секунд ничего не говорит, чтобы собраться с мыслями, но затем он переводит округленные глаза на Даниэля.       — Моя дочь в большой опасности, Даниэль, — дрожащим голосом признается Максимилиан. — Мы можем потерять Анну по вине одного ужасного человека.       — Что? — с ужасом в глазах замирает Даниэль.       — На тебя сейчас вся надежда. Только ты можешь защитить Анну от того, что ей сейчас грозит.       — Э-э-э… — Даниэль замолкает на пару секунд, слегка прикусив губу. — Простите, а вы случайно говорите не про некого человека, который издевается над Анной?       — А откуда ты знаешь?       — Это то, о чем я хотел поговорить с вами. Мой друг рассказал мне и нашим друзьям о том, что он встретил Анну и какого-то подозрительного типа. Тот человек строил из себя хорошего, но начал кричать на вашу дочь, оскорблять ее и даже избивать после того, как они остались одни.       — О, боже… — Максимилиан с ужасом в глазах прикрывает рот рукой и качает головой, на пару мгновений лишившись дара речи.       — Тот тип обращался с ней хуже, чем с половой тряпкой. Он совсем не уважает женщин и считает чем-то вроде пылью.       — Знаю… — Максимилиан тихонько рычит, крепко сжав руку в кулак. — Черт… Как же сильно я ненавижу этого подонка… Этот гад довел мою дочь до такого ужасного состояния и совсем запугал ее.       — Он и для вас пытался быть хорошим? — слегка хмурится Даниэль.       — Да, Джулиан хорошо притворялся передо мной и матерью Анны.       — Это его имя?       — Да. Джулиан Поттер.       — И вы хорошо знайте его?       — Мы с моей бывшей женой дружили с его отцом и покойной матерью. А этот тип пользовался тем, что мы с Лилиан считали его хорошим, и строил из себя ангела, который спустился с небес, чтобы помочь моей дочери забыть тебя. Я рассказал ему о твоей измене, и он делал вид, что сочувствует и хочет помочь Анне.       — А этот тип знает обо мне?       — Знает. И Джулиан ужасно зол, что Анна сорвала свадьбу из-за того, что решила сбежать к тебе.       — Свадьбу? Но ведь ее потенциального жениха звали иначе. Я… Не могу вспомнить, как его звали, но это не Джулиан.       — Дело в том, что изначально моя дочь должна была выйти замуж за Джулиана. Но Лилиан уговорила Нормана, его отца, устроить свадьбу Анны и Райана, младшего брата Джулиана.       — Точно! Райан!       — Сразу скажу, что Райан не такой, как его папаша и старший брат, с которым у него разница в одиннадцать лет: одному – тридцать пять, а другому – двадцать четыре. Он пошел в Женевьеву, свою покойную маму. Этот парень очень хороший, образованный, умный… Сейчас получает второе высшее образование… В общем, моей бывшей жене больше нравился именно он. Мои родители и родители Лилиан настаивали на браке Анны с Джулианом, хотя в итоге уступили моей бывшей жене. Однако даже эта свадьба не состоялась из-за побега Анны с тобой. Из-за этого Джулиан и его отец ужасно обозлились на нас и проклинали тебя.       — Разве тот Райан и правда намного лучше Джулиана?       — Что ты! Райан – ангел!       — А почему мать Анны захотела выдать дочь замуж именно за него?       — Она объясняет это тем, что Райан нравился ей больше. Лилиан буквально спала и видела, чтобы он был мужем Анны.       — А вы что думали?       — Я со всем соглашался, когда большинство было за. Джулиан – так Джулиан. Райан – так Райан.       — Вот как…       — Я думал, что и моей бывшей жене было все равно. Она никогда не показывала свои эмоции и казалась довольно суровой женщиной. Но сейчас все совсем иначе.       — Вы все еще общайтесь с матерью Анны после развода?       — Конечно, я работаю с ней. У нас общие дела. Да, мы в разводе, но остаемся коллегами и родителями нашей дочери.       — Простите, мистер Сеймур, а как вы вообще узнали, что тот тип издевается над Анной?       — Издевается – это слишком мягко сказано, — с грустью во взгляде вздыхает Максимилиан. — Джулиан изводит мою дочь как только может. Поначалу я не хотел замечать этого, потому что считал его святым. Анна много раз пыталась донести до меня, что она боится Джулиана. Она умоляла спасти меня от него. Но я не верил ей и думал, что эта девочка просто сходит с ума из-за тебя. Мол, из-за этого она закрылась ото всех, прекратила общаться с друзьями и отказывалась проводить время с Джулианом. Я с пониманием относился к ее страданиям, но видел, что все начало затягиваться. Поэтому буквально выталкивал ее из квартиры, когда приезжал Джулиан.       Максимилиан медленно выдыхает и нервно сглатывает.       — Однажды моя бывшая жена пришла ко мне домой и заявила, что нам нужно спасать Анну от Джулиана, а Райан что-то наплел про отца и брата. Но я и ей не поверил. И продолжал усердно доказывать, что он хороший. Из-за этого мы с Лилиан сильно поругались и припомнили друг другу все наши грехи.       — Анна не привыкла к тому, что с ней так ужасно обращаются, — задумчиво говорит Даниэль. — Представляю, какого ей было: то она была окружена любовью и заботой, а то вдруг ее начали называть ничтожной, уродливой и бездарной.       — Но однажды я убедился в том, что моя дочь говорила правду. Джулиан все-таки выдал себя, назвав Анну уродливой, глупой и ужасной девушкой. Он испугался, когда я сказал, что поведу ее к психологу. Сначала Поттер пытался убедить меня в том, что они – шарлатаны, а потом запретил даже на консультации ходить.       — Оно и понятно… Вся правда тут же вскрылась бы.       — Джулиан не только угрожал мне ножом, но еще и заявил, что издевается над моей дочерью по приказу Нормана Поттера, своего отца, которому мы с моей бывшей женой однажды насолили. Его семья потеряла много денег и обозлилась на нас, потому что в этом была наша вина.       — То есть, они мстят вам с помощью Анны?       — Думаю, да. Они знают, что Анна – самое дорогое, что есть у нас с Лилиан. Не будет дочери – не будет смысла жить.       — Использовать девушку, которая ни в чем не виновата…       — Наверное, если бы мы стали семьей, то всегда улыбались бы фальшиво и тихо ненавидели друг друга. Точнее, они бы ненавидели меня, Анну, Лилиан и Райана. У него тоже не очень хорошие отношения с Джулианом и Норманом. Он не участвует в их делишках и спокойно корпит над учебниками.       — Значит, все еще хуже, чем я думал?       — Я в ужасе от того, что чуть не угробил свою собственную дочь! Анна столько раз умоляла меня о помощи, но я не слышал ее мольбу и думал, что она сходит с ума. Думал, что Джулиан сумеет привести ее мозги в порядок. Она надеялась на меня, а я подвел ее…       — Я понимаю, что вы не хотели верить в непорядочность этого человека. Подобного можно ждать от того, кого едва знаешь. Но не от того, кого знаешь много лет.       — Я и подумать не мог, что Джулиан и его отец такие ужасные, хотя Лилиан всегда это знала. Она хотела защитить Анну… Даже если не показывала особой любви… Эта женщина в любом случае желала ей счастья.       — Иногда любят тихо, без проявления эмоций.       — Материнский инстинкт. Он может быть очень силен. И… — Максимилиан бросает короткий, грустный взгляд на свои руки. — Лилиан определенно была права в том, что я – плохой отец для своей дочери.       — Нет, мистер Сеймур, не говорите так, — с грустью во взгляде просит Даниэль. — Вы – прекрасный отец. И Анна всегда любила вас всем сердцем.       — Нет, Даниэль, отец из меня плохой. Я умею зарабатывать деньги, но вот воспитание детей – это не мое. Хотя я безумно люблю свою дочь и на все готов ради нее.       — Родители могут часто не слышать своих детей.       — Я думал, что для моей дочери будет лучше общаться с Джулианом и – прости, господи, – выйти за него замуж. Верил, что она все-таки присмотрится к нему. Господи, как это было глупо!       — Вы не виноваты, мистер Сеймур. И уверен, что Анна ни в чем вас не винит.       — Матери… — задумчиво произносит Максимилиан. — Они всегда знают своих детей лучше… Лилиан хотела хотя бы немного облегчить жизнь Анне. Хотя она также боялась пойти против воли родителей и рассердить семью Поттеров.       — А Анна знала обо всем этом?       — О планах на свадьбу? Да, мы всегда ставили ее в известность.       — А сейчас вы уже не хотите этого?       — Нет, сейчас у нас нет цели насильно выдать дочь замуж. Думаю, мы с Лилиан сильно изменились, когда перестали зависеть от родителей после их смерти. Это позволило нам понять, что Анне лучше самой решать, как жить. Может, мы все еще не одобряем некоторые поступки, но это ее жизнь. Она уже не ребенок.       — Вот как…       — И знаешь… — Максимилиан медленно переводит взгляд на Даниэля. — Лично я благодарен тебе за то, что ты буквально сорвал ту ненавистную свадьбу и некоторое время оберегал мою дочь. Конечно, рано или поздно Поттеры все равно бы что-то предприняли, но уверен, что ты бы точно защитил Анну.       — Я и сейчас готов сделать все, что нужно, чтобы спасти ее от этих негодяев, — уверенно отвечает Даниэль. — Мне не столь важно, захочет ли Анна бросить меня окончательно. Я просто хочу знать, что она в безопасности.       — Ох, честно говоря, я не знаю, что мы можем сделать… — тихо вздыхает Максимилиан. — Мы с Лилиан некоторое время назад разговаривали с офицером полиции, но нам сказали, что нужны доказательства. А слова мало что могут доказать. Даже твой друг не сможет помочь, если он расскажет все, что видел.       — Но он готов помочь.       — Его слово будет иметь мало веса, если он не сможет это доказать.       — Знаю, но надо что-то сделать! Если мы ничего не сделаем, то Анне придет конец!       — Должен признаться, мы с Лилиан пошли в полицию на свой риск, ибо Джулиан шантажирует нас тем, что убьет Анну и меня с бывшей женой, если кто-то из нас начнем искать помощи. Хотя я не хочу, чтобы эта сволочь осталась безнаказанной. Не хочу, чтобы он женил мою дочь на себе и контролировал все, что она делает.       — Мой друг сказал, что этого Джулиана бесит все, что касается Анны: ее молчание, ее протесты, ее дыхание, ее внешность, ее таланты. Все!       — Господи, ну почему именно моя дочь? Почему? Если этот гад Норман хотел поквитаться со мной и Лилиан, то мог бы предъявить претензии нам лично. А не использовать мою дочь!       — Кстати, я немного удивлен, что Анна приехала в больницу. Если тот тип контролирует ее и шантажирует, то любое действие этой девушки должно привести его в ярость.       — Так оно и есть, его приводит в бешенство любое, даже самое невинное или случайное действие.       — Простите, а сейчас Анна не с ними?       — Нет, она пошла прогуляться. И слава богу! А то Анна поначалу целыми днями сидела дома и никуда не хотела идти.       — А как же Джулиан?       — Джулиан и его отец на некоторое время уехали из города. Так что сейчас этот тип ничего не сделает моей дочери.       — И когда они вернутся?       — Вот это я не знаю. Они не сказали.       — Значит, нужно воспользоваться этим временем.       — Мы с Лилиан не сидим, сложа руки, и пытаемся что-то сделать. Правда до этого мы были бессильны. Сначала хотели поговорить с тобой или друзьями Анны, но не могли, потому что у тебя была амнезия, а с друзьями у нас нет никаких контактов. Да и поход в полицию ничего не дал.       — Знайте, мы с друзьями как раз хотели связаться с вами и обсудить эту ситуацию. От них я как раз и узнал, что Анна связалась с ужасным человеком. Но сказал им, что не могу помочь, потому что не знаю, где вы живете, и не помню, есть у меня ваш мобильный.       — Сейчас ты – наша последняя надежда. Нам больше не к кому обратиться.       — Послушайте, мистер Сеймур…       — Даниэль, я умоляю тебя на коленях, сделай что-нибудь ради спасения моей дочери, — с отчаянием в голосе и жалостью во взгляде умоляет Максимилиан. — Мы с Лилиан не хотим потерять нашу единственную дочку из-за двух мерзких ублюдков. Анна не имеет никакого отношения к делам наших семей. Раз уж они хотят отомстить, то пусть разговаривают с нами. Но мою дочь они обязаны оставить в покое.       — Да, но…       — Прошу тебя, защити ее от этого подонка. Да, он опасный и на многое способен, но ты сможешь.       — Ох… — Даниэль медленно выдыхает и проводит рукой по волосам, опустив взгляд вниз. — Честно говоря, я не знаю, как смогу помочь… Анна пошлет меня куда подальше, если я предложу ей помощь. А чтобы защищать ее, я должен быть рядом с ней.       — Ради бога, сделай что-нибудь. Мы с Лилиан будем обязаны тебе, если ты спасешь нашу дочь.       — Но я не знаю, как! — разводит руками Даниэль. — Только если вы подскажите мне, что делать.       — Прости, Даниэль, но я тоже не знаю, что посоветовать… — с грустью во взгляде качает головой Максимилиан. — Однако я знаю, что мы должны быть вместе, чтобы покончить с этой историей. Я не прошу тебя разобраться с Джулианом. Хотя бы дай знать, что ты защитишь Анну.       — Разумеется я готов защищать ее. — Даниэль быстро прочищает горло. — Но повторю еще раз: я не могу защищать ее на расстоянии.       — К сожалению, мы не знаем, когда Джулиан вернется в Нью-Йорк. Но я уверен, что на этот раз он уже перестанет строить из себя хорошего даже при мне и Лилиан. Ему это надоело. И моя бедная дочь еще сильно настрадается из-за него, если мы не примем меры.       — Я знаю, мистер Сеймур… — Даниэль разводит руками. — Но все слишком сложно… Хотя я готов вам содействовать. А если будет нужно, то попрошу друзей помочь мне.       — Делай что считаешь нужным, но спаси мою дочь, — с жалостью во взгляде дрожащим голосом умоляет Максимилиан. — Я не прощу себя, если с Анной что-то случится. Если бы я вовремя прислушался к ее мольбе, с ней все было бы хорошо. Но я, дурак, упустил момент и подставил свою невинную девочку под удар.       — Не вините себя, мистер Сеймур. Я знаю, что вы этого не хотели.       — Правильно все говорили мне, что я – наивный идиот, которого можно легко обмануть. Вот Поттер и воспользовался этим. Сначала строил из себя невинную овечку и клялся, что хочет помочь Анне. Но показал свое гнилое нутро, когда понял, что его почти прижали к стенке.       — Обещаю, мы найдем способ спасти вашу дочь и заставить этого подонка ответить за то, что он сделал, — уверенно обещает Даниэль.       — Хоть у нас есть немного времени, чтобы найти выход, надо в любой момент быть начеку. И в любое время быть готовыми к возвращению Джулиана и его отца в город.       — Единственное, что я могу вам посоветовать, – это обращать внимание на то, куда ходит Анна. Джулиан вряд ли будет вредить ей на глазах людей. А если они окажутся где-то в безлюдном месте, то ей угрожает опасность. Каждый раз, когда она уходит, спрашивайте куда. Не позволяйте ей отнекиваться.       — Надо же… А я об этом не подумал… Вот черт!       — Вы не знайте, куда она сейчас пошла?       — Нет, она не сказала. Но зато я знаю, что в последние несколько дней Анна встречалась с друзьями. И должен признать, она начала выглядеть чуточку лучше и уже не плачет целыми днями, как раньше.       — Еще рано говорить, что ей стало лучше. Когда мы с ребятами увидели ее в первый раз, то пришли в ужас от того, что с ней стало. Той Анны, что мы знали раньше, нет. Нынешняя Анна подавленная. Запуганная…       — Знаю… — с грустью во взгляде вздыхает Максимилиан. — Раньше моя девочка была такой позитивной и улыбчивой… А благодаря твоей заботе моя дочка стала по-настоящему счастлива с тобой. У нее в глазах был блеск, стремление к жизни…       — Просто ее никогда не били и не оскорбляли. Вы были с ней строги, но не обращались с ней как с чем-то противным.       — Не-е-ет… Уж что, но рукоприкладства в нашей семье не было. Мы даже старались не кричать друг на друга. Лилиан и я сорвались лишь тогда, когда она пыталась убедить меня в том, что Джулиан ужасный. Поэтому Анна не привыкла к такому обращению. Для нее стало шоком то, что какая-то тварь, которая никогда не отличалась выдающимися успехами, назвала ее бездарной, уродливой и бесполезной и заявила, что ей не повезло родиться женщиной.       — Я бы никогда не посмел так обращаться с девушкой. Мои родители очень внимательно к этому относились и не уставали повторять, что я не имею права оскорблять, унижать и бить девушку. Мне доставалось даже за дергание девичьих косичек. И я считаю, это правильно. Ни один мужчина не имеет права так обращаться с девушкой.       — Знаешь, как сильно у меня болит сердце каждый раз, когда я вижу Анну в таком состоянии. Больно от мысли, что моя кровинушка страдает. Но еще больнее мне от того, что я сам подверг ее этим пыткам и не сумел защитить. Только ее мать пыталась что-то сделать, но она тоже будет бессильна. Поттеры не постесняются оскорблять Лилиан.       — Знаю, мистер Сеймур. Я правда очень хочу помочь ей. И приложил бы еще больше усилий ради ее счастья, чем раньше. Ради нее я готов пожертвовать чем угодно, даже карьерой в группе. Если бы Анна сказала мне, что не желает видеть меня на сцене, я бы не стал задумываться.       — Нет-нет, Даниэль, даже не думай об этом. Во-первых, Анна никогда бы не пожелала такого, потому что знает, что ты любишь музыку и свою группу. А во-вторых, нельзя отказываться от своей мечты. Если хочешь петь в группе – пой. Ничто не должно стать тому преградой. Это твоя жизнь. Это твоя мечта.       — Да-да, я знаю. Анна всегда поддерживала меня в любых начинаниях. А зная о моей мечте, она настаивала на том, чтобы я продолжал стремиться к ней.       — Знаешь, парень… Мне кажется, у тебя еще есть шанс вернуть ее. Анна неоднократно говорила, что любит тебя, несмотря на обиду и желание забыть тебя. Моя дочь действительно влюблена в тебя и вряд ли хочет искать себе другого мужчину.       — Во время нашего последнего разговора Анна заявила мне, что она готова к новым отношениям. Я был ужасно зол! Во мне все закипало от одной только мысли, что мою любимую целовал кто-то другой.       — Она сказала это, чтобы позлить тебя. На самом деле Анна все еще любит тебя и еще долго не сможет разлюбить. А может, она к этому и не стремится. В любом случае я почему-то уверен, что любовь возьмет верх, и она все-таки простит тебя.       — Должен признаться… — Даниэль бросает короткий взгляд в сторону. — Уже столько людей сказало мне о том, что я еще не потерял ее. Вроде бы я сомневаюсь, что смогу исправить свою ошибку… А вроде бы и пытаюсь верить. Помня об историях моих друзей, которые немножко похожи на мою.       — Я слышал об этих историях от Анны. И это – одна из причин, почему у меня есть надежда на ваше воссоединение. К тому же, я верю, что ты действительно не хотел предавать ее. Я ценю то, что ты во всем честно сознался.       — Спасибо большое за понимание, мистер Сеймур, — с легкой улыбкой на лице тихо говорит Даниэль. — Я рад, что вы поверили в мою правду.       — Может, поначалу я тоже был одержим гневом, но сейчас успокоился и могу думать трезво. И думаю, Анна оценит твои честность и раскаяние, если ты защитишь ее от Джулиана.       — Хотелось бы верить.       — Я помогу тебе, если ты будешь нуждаться в этом. Мы с матерью Анны будем на твоей стороне. Вместе мы найдем способ защитить невинную девочку от рук того ужасного человека.       — Я не обещаю, что смогу, но сделаю все возможное, — спокойно говорит Даниэль. — А когда все закончится, я буду просто ждать. Ждать, когда Анна все обдумает и примет окончательно решение.       — Это будет наилучшим решением. Бегая за ней как собачонка, ты лишь больше разозлишь ее. Однако, что бы ни случилось с вашими отношениями, знай, что я очень хочу, чтобы моя дочь вернулась к тебе. Теперь я не сомневаюсь в том, что именно ты – тот, кто ей нужен. Я знаю, что должен видеть в глазах своей дочери и чего хочу для нее.       — Спасибо, мистер Сеймур, — с легкой улыбкой благодарит Даниэль. — Вы очень добры ко мне.       — Если поможешь Анне спастись от Джулиана, мы с Лилиан будем до конца наших дней обязаны тебе. Просто спаси нашу любимую дочку, и мы все для тебя сделаем.       — Сделаю все, что в моих силах.       Максимилиан ничего не говорит и просто грустно улыбается, не сомневаясь, что на этот раз он сделал верный выбор, и Даниэль действительно сумеет защитить Анну от Джулиана и всего того, что этот человек может сделать.