brightness

до войны у панси была хорошая жизнь: сносные родители, большой дом, деньги, нормальные однокурсники. потом была война. она не любит вспоминать ее, но все равно вспоминает, и это точно не делает ее счастливой. ей было лучше, чем большинству, но она все равно не была счастлива. слизеринцы ценили стабильность, поэтому шли дни, недели, месяцы, и не менялось вообще ничего. серые, унылые подземелья и не менее серые будни. астория была ярким солнечным лучиком, но ее свет все равно мерк, тонул в унынии и разочаровании. но сейчас панси счастлива. ее волосы лезут ей в лицо жёсткими прядями, слишком короткие, чтобы собрать их в хвост, и астория совсем не помогает, смеясь и растрепывая их еще сильнее. панси хохочет вместе с ней так, что уже срывается на хрип, но все равно не может остановиться. астория выдает шутку за шуткой, то и дело останавливаясь, чтобы просмеяться, и в основном они совершенно не смешные, будто она услышала их от своего отца, но панси все равно весело. астория утыкается ей в плечо и виснет на ней, обвив ноги вокруг талии, и они вместе падают прямо на землю. где-то сбоку кричит драко, но панси все равно, потому что астория нависла над ней, солнечно улыбаясь, когда панси подается вперёд, чтобы звонко чмокнуть ее прямо в нос, а потом бережно стереть выступившие от смеха слезы. у астории вкус фисташкового мороженого, и сама она уже лежит на панси, даже не пытаясь облокотиться руками о землю. вес астории ощущается приятно — она слишком лёгкая, чтобы панси стало больно, но этого достаточно, чтобы вернуть панси в реальность. солнце слепит глаза, когда астория скатывается с нее и тоже укладывается на спину, касаясь ее кончиками пальцев, небо слишком голубое, а зелень деревьев слишком яркая. шорты, одолженные у драко, слишком большие, а ссадина на колене после падения с метлы неприятно жжется. гарри предлагал залечить ее, но панси отказалась. боль приземляет, доказывает, что панси не спит, а это все — реальность, что именно после войны она наконец-то стала действительно счастливой. ей не хватало этого оглушающего чувства беззаботности в детстве. — они так отвратительно влюблены, — ворчит драко где-то на фоне, и панси лениво переводит на него взгляд, щурясь от солнца. — кто бы говорил, — кричит она, потому что драко плетет гарри маленькие косички, переодически целуя его в макушку, свято уверенный, что панси и астория слишком заняты друг другом, чтобы заметить