I wanna (Rock`n`Roll) fuck you like an animal

После концерта Монтгомери обычно тянется за пивом — пара прохладных банок, самую ледяную из них можно приложить к тощей заднице Чики и заставить её визжать от холода. Алкоголь помогал пересохшему горлу, и не давал слишком рано пропасть этому захватывающему всё его тело возбуждению после концерта — от такого хотелось или разбить гитару о пол, или потрахаться с кем-то всласть, но Чика тупая и крикливая, как настоящая курица, а Рокси откусит ему член по самый пупок, если он только попробует к ней сунуться. Фрэдди напоминал всеобщего папочку, и бороться за звание его любимчика откровенно не хотелось. Больше вариантов у него и не было. После концерта Гатору только и остаётся, что тянуться за пивом, потому что он зарёкся от таблеток после третьего концерта, который он не помнил совсем. Алкоголь тоже не был манной небесной, но после него хотя бы раскалывалась голова, а не всё тело. Они как раз закончили очередное выступление, и можно было откинуться на узком скрипящем стуле, вытянуть ноги и наконец-то расслабить руки. Попытаться нащупать холодную банку в привычном месте, а затем вспомнить о том, что они сейчас выступают для детей. Ёбаный Афтон, их тупорылый менеджер, решивший, что после пары последних инцидентов на концертах, игра для детишек улучшит их репутацию. И сраный Пицца Плекс, согласившийся принять одичалых рокеров в качестве местных звёзд на пару месяцев. И платили при этом так, будто они колесили по всей Европе с выездным борделем. Нулей в чеках было больше, чем у него самого — выебанных фанаток. А это что-то, да значило. У него нет пива после концерта, у остальных наверняка нет привычных таблеток и андитепов, и если он пойдет жаловаться, то за привычную звёздную истерику его только вышвырнут на мороз. Можно попробовать разгромить комнату, но за это тоже влетит. Да и развлечение было так себе в любом случае. — И чем это ты тут маешься, Кроки? Мерзкий высокий голос, на концертах всегда вытягивающий настолько писклявые ноты, что дети в обморок падали от восторга, а собаки — впадали в бешенство и пытались съесть своих бывших хозяев, усеянных осколками из лопнувших лампочек. — Не твоё дело. Настолько мозг коксом проело, что забыл, где гримёрка? Подкрашенные ресницы, длиннее, чем у Роксаны или Чики. Подведённые глаза, куча теней и макияж в таком обилии, что при должном старании его можно было перепутать с весьма хорошенькой девицей. — Не будь таким агрессивным. Пенсия тебе не пойдёт. Дрожащие и расширенные от обилия веществ зрачки, рыскающие по комнате в поиске — очевидно — очередной дозы. Он до сих пор был уверен в том, что у Монти в комнате можно было найти парочку блистеров спасительных колёс, да вот проблема — он уже давно в завязке. Не считая пива, конечно. — Иди нахуй, Бонни. Бонни, Бон-Бон, Боннито, Тот-Самый-Наркоша-Похожий-На-Бабу. С миловидным лицом, вполне милым голосом, и трясущимися от плохо скрываемой ярости губами. Кто-то при создании их образов посмотрел на мягкий румянец пухлых щёчек, густые ресницы и вполне миниатюрный рост, и решил — их сладкий Бонбон будет зайчиком. Этот мудила не учёл, что заяц одним ударом может вспороть тебе кишки. У Бонни дурацкий макияж, делающий его более феминным, чем Чику, и когда эти глазки открываются в лёгком шоке, а рот слегка изгибается по форме буквы «о», это делает из него ещё более глупую куколку. А затем эти угольные бровки сдвигаются к переносице, хмурятся в выражении самого очаровательного в мире раздражения — настолько злой маленький кексик, что от его сладости блевать хочется. — Я знаю, что ты прячешь дурь где-то у себя! У Чики нет ничего, кроме таблеток для похудения, у Рокси ничего крепче травы, но у тебя-то точно что-то есть! Пара шагов до абстиненции, он уже одной ногой в ломке, и по уши в бэд трипе. Из розового рта тянется маленькая ниточка слюны, и Гатор невольно облизывается, глядя на размазанный по губам блеск. Неправильные мысли, абсолютно. Хищные, он бы сказал, если бы только не ненавидел настолько дешёвые сравнения всей своей душой. Аллигаторы — чертовски тупые животные, едва эволюционировавшие со времён динозавров. И если бы не решение менеджера, то он бы никогда не назвал себя рептилией с грецким орехом вместо мозга. — Я уже сказал, где я вижу тебя и твою дурь. Проваливай из моей гримёрки. — Или что? Большой папочка Монти изобьёт беззащитного крольчонка? Я расскажу Фредди о том, что ты взялся за старое. Мелкий сучонок. Знает, на что давить. Эти омерзительно-розовые губы изгибаются в ещё более отвратительной усмешке, когда он понимает, что его угроза наконец сработала. Если бы не его дешёвые манипуляции, то жизнь Монтгомери была гораздо лучше — но вот они, вдвоём, в тесном пространстве не слишком большой гримёрки, половина из которой и так завалена разбитой мебелью. Он никогда не был примером человека, способного рационально вымещать свой гнев. Особенно когда определённые синие зайцы отчаянно пытались довести его до предела. — У меня нет ничего, Бонни. Чёртов Афтон не даёт пронести сюда даже банку пива, не говоря уже о чём-то серьёзном. — Будто я поверю в то, что твой психотерапевт не прописал тебе никаких колёс. Что, даже успокоительные пропил? — Я уволил этого мудня давным-давно. И даже если бы у меня были эти таблетки, я бы не дал их тебе, потому что ты просто обдолбёшься и не сможешь выступать завтра! — О, так теперь ты беспокоишься о моём благополучии?! Удар. Он бьёт по стене прямо над голубой шевелюрой, даже не задумываясь о том, что в этом здании не слишком крепкие стены, и куски цветной побелки уже начали осыпаться с дешёвого покрытия. Чёртовы напомаженные глазки даже успевают испугаться — а затем вновь расслабляются в самом наглейшем из выражений. — О нет, у нашего малыша-крокодильчика проблемы с контролем гнева. Навредишь басисту — вылетишь в первую очередь. У Бонни нет самоконтроля, понимания опасности и осознания того, что не стоит дразнить людей выше тебя на голову, шире в плечах и куда, куда сильнее, чем несколько взрослых мужчин. Он высокий — но едва достаёт Гатору до подбородка, и всё равно продолжает смотреть так дерзко, будто уже поймал удачу за вертлявую задницу и сейчас используёт её в качестве карманного мастурбатора. Впрочем, кроличьи лапки ведь приносят удачу, да? Не самим кроликам, технически, но всё ещё считается. — И чего ты хочешь? Я не могу волшебным образом покинуть Плекс и при этом не попасться Афтону с дурью в карманах. — Ну… Ухмылка у него по-настоящему лисья. Тот ещё ублюдок. — Есть ещё один способ заменить дурь. — Выкладывай уже, я не буду торчать с тобой здесь всю ночь. — Да ладно! Ты что, никогда не слышал о том, сколько дофамина выделяется во время секса, Крокодилёнок? Как пара пачек лсд на водке. Тонкие пальцы, ещё часом ранее бережно перебиравшие струны, медленно переползли к краям яркой жилетки и тут же попытались снять её вовсе. Он действительно думает, что сможет просто развести его на…да он лучше к Рокси пойдёт! — Предложи Чике. Она настолько голодная, что даже от твоего хуйца не откажется, только попроси. — Не хочу, чтобы мне его откусили. А вот ты кажешься чудесным кандидатом. — И почему не Фредди? Папочка злится за последнюю ломку? — Ты, блять, не будешь говорить со мной о Фредди! Даже забавно — он ниже его, худее его, а всё равно вцепился в ворот майки и вниз оттянул так, что дышать стало невозможно. И вправду чертовски забавный случай, который вполне можно было бы назвать абсурдным, если бы только не действия Бонбона, колено вбившего между и так слегка раздвинутых для устойчивости ног Монтгомери. — Или что? — Да вот что, Монти. Колено движется вверх, резко — это почти удар по самому дорогому, но вовремя останавливается, прежде чем просто надавить на скрытую за узкими штанами промежность. У Бонни недостаточно терпения, чтобы дразниться и медленно массировать набухающее достоинство, поэтому юркие пальцы уже сейчас стаскивают вниз собачку молнии, вынуждая немного съехать вниз, чтобы не висеть на чужой ноге полностью. — Кто бы мог подумать, что из тебя выйдет настолько податливая сука. И представить сложно, что тебе нравится быть снизу. — Просто заткнись и продолжай. Если не кончишь за десять минут, то я лично твоим лицом вытру пол на сцене. Говорит — и всё равно шипит от смеси боли и удовольствия, когда острые ногти Бонни проходятся по коже на нижней части живота, а затем тут же дразнят выпирающие вены на члене, словно угрожая вот-вот их вспороть к чёртовой матери. Руки сжимаются в кулак, когда этот придурок слишком долго возится с собственной ширинкой и вытаскивает свой, куда меньший член, парой секунд позднее — а затем обхватывает их оба, лишь поплевав на руку в качестве смазки. Движения сухие, им не хватает плавности и хоть какого-то геля между ними, но у Монтгомери нет терпения для того, чтобы зарегистрировать своё недовольство. Хочется только чтобы перестали наконец тянуть, и дали ему то, чего он хочет. Пусть и от его злейшего соперника. У Бонни нечёткий темп, он то слишком быстрый, и сжимает руку так, что становится больно, то наоборот, слишком медленный и нежный, с совсем не свойственной лаской гладит чувствительную плоть в руках, словно боясь навредить. Пальцы проходятся по крупной головке и тут же возвращаются к своему члену, явно помня о том, что всё это мероприятие затеяно не ради того, чтобы поиграть с аллигатором в качестве поощрения. У этого мелкого зайчонка сердце так бешено стучит, что его возбуждение можно буквально услышать — а зрачки дрожат так, будто по пальцам стекает не смазка, а дорожки чистейшего кокса. Только не забудь втереть их в дёсна, для лучшего эффекта. Монти не знает, что делать и куда класть руки — он ненавидит беспомощность в моменты, когда у него перехватывали доминирование, и ненавидел признавать чужую правоту, но он правда больше любил быть снизу. Меньше шансов разодрать партнёра на кусочки, когда он тобой управляет. И это было единственной причиной, по которой Бонни с его вечной жаждой доминировать, не был распущен на маленькие голубые тапочки. Пожалуй, он был единственным из всей группы, кто мог бы придушить его прямо на сцене, и не получить при этом по лицу. Монти не уверен в том, что это будет приемлемо, но ему абсолютно плевать на чувства и эмоции своей замены, а потому он тянет за мягкие волосы и оттягивает их назад, заставляя и Бонбона наконец начать стонать в этот вечер. Если их и поймают за неприемлемое поведение прямо в гримёрке детского развлекательного центра, то это по крайней мере не будет только его проблемой. Благодаря смазке движения на членах стали менее болезненными — Бонни даже находит в себе терпение на то, чтобы прижаться теснее и пощекотать самыми кончиками пальцев чувствительную головку, размазывая по ней светлую прозрачную жидкость. Достаточно много — из Гатора и вправду выходила просто превосходная течная сука, особенно когда он тёрся о живот и член так, словно был маленьким шпицем, неистово сношающим диван. Он бёдра поднимает вверх, совершенно не заботясь о том, что такое нетерпение ломает весь его образ недоступной и невероятно зловещей рок-звезды, способной разбить гитару о голову любого назойливого фаната. Ему кристально поебать на мнение Бонни о нём, и это возбуждает куда сильнее сбитого дыхания и громких стонов из обкусанных губ. Бонни ускоряется, чувствуя, как зажатые между двумя телами члены начинают немного пульсировать, нагреваться — явный признак скорой разрядки. Возбуждение после концерта, немного отложенного гнева от их неудавшейся драки — и вот горячая головка, прижатая к его животу, начинает слегка потираться о твёрдый пресс и мягкие ладони, перебирающие все чувствительные области так, словно они были ещё одним инструментом для рук умелого музыканта. По лицу стекает пот, Монти утыкается лицом в пахнущие чем-то сладким волосы, и в итоге просто прижимает недо-крольчонка к себе, позволяя потираться о твёрдый живот всей длиной и не беспокоиться о том, что они могут испачкаться. Но когда сперма брызнула на розовую щёку жалкой пародии на кролика, то стало и вправду смешно. Язык осторожно слизнул белую каплю. — Да ладно тебе, крокодильчик. Ты такой скорострел? Кончаешь, как сука в течке. — Ты тоже кончил, если не заметил. А теперь проваливай, я не собираюсь искать смазку. Ладонь в кожаной перчатке опустилась на чужую подтянутую ягодицу, быстро хлопнув по загорелой коже. Гомери почувствовал, как член, кончивший ещё всего секунду назад, вдруг вновь начал возбуждаться из-за властных движений парня, так сильно сжимающего мягкое полушарие. — Не бойся, я принёс свою.