Ash smoke

Шиловская Х-Пятая, свернув с нагретого шоссейного асфальта, обновила занесенную непрекращающимся снегопадом калею грунтовки и через несколько минут замерла у ворот небольшого коттеджа. Открыв с ключа ворота, Роман Георгиевич проехал на территорию и мазнул взглядом по горящим окнам первого этажа. Под навесом у самого дома виднелась машина Арнаутова. Значит, свои. Заглушив мотор, Шилов спрыгнул с высокого порожка авто, как был, без пальто, обошел машину вокруг, чтобы открыть все двери, затем прошел к багажнику. Покопавшись под багажным ковриком, он извлек пятилитровую баклажку и направился обратно. Капот встал на опорный стержень. Не особо слушающимися от мороза пальцами Рома сорвал с резьбы крышку. По-ночному нависало чернеющее небо зимнего вечера, и вокруг стояла такая тишина, как будто он находился не в Ленобласти, а в Сибири. Предусмотрительно купленная омывайка на минус 25 исчезала в автомобильном чреве, так заманчиво отдавая устойчивым запахом спирта. Хотелось зайти в дом и добраться наконец до недобитой в прошлый раз бутылки «курвуазье». Уютную тишину нарушил лязг замка металлической входной двери. На улицу вышел Джексон с его армейским бушлатом в руках. Шилов поднял глаза и затем снова сконцентрировался на своем занятии. — На, хоть, надень. — Не ожидая ответа, Иванов накинул куртку на Рому, но тот повел плечами и скинул ее на землю. Переступил и понес пустую бутылку к багажнику. Но, когда вернулся, Жека стоял посреди дорожки с раскрытой курткой в руках — только вставь руки. Шилов вздохнул и, повернувшись спиной, нырнул в еще теплый бушлат. — Что-то мне подсказывает, что дохрена я вам позволяю. — Не бухти, Рома, пошли пожрем. Рома, передав с заднего сидения пару пакетов Иванову, забрал остальные. Закрыл все двери. BMW моргнула фарами в ответ на выставленную сигнализацию и продолжила остывать под стелящимся пологом белых мокрых хлопьев. Шилов зашел в дом вторым, щелкнув Джексона по носу, когда тот хотел его пропустить перед собой. Нашел тоже, блин, барышню. Закрыл на оба замка дверь. До утра они точно не выйдут. Из светлой гостиной пахнУло теплом с предвкушением хорошего отдыха. — Кухню-то не спалил? Хорошо, что я продукты привез. Иванов облокотился о дверь. — Вообще-то готовит Паша. Но! Под моим чутким руководством. Рома усмехнулся. — Кто бы сомневался. — Что там кому не нравится, а? — С кухни пришел Арнаутов. — Все нормально, Паш, Жень, ужинайте, я часик вздремну. — Не пойдет, начальник, ты себя видел вообще? Сидишь на одном коньяке и сигаретах, а я уже боюсь тебя за бока хватать, вдруг сломаю что. Паша кивнул и посмотрел на нахмурившегося Рому. — Погнали, Георгич, пока свежее, потом поспишь. Арнаутов подошел к нему для рукопожатия, и Джексон, оттолкнувшись от косяка, шагнул к ним, раскрывая руки для объятия, и сгреб в охапку. Шилов, оказавшийся опять в центре событий, тяжело вздохнул и вывернулся из-под пашкиного плеча. — Вы мне еще утром надоели. Паша с Жекой с улыбкой переглянулись и прошли за Шиловым на кухню. -//- После сытного ужина Роман Георгиевич принялся мыть посуду, но под рявканье мужиков о том, что «Рома, тащи свою задницу спать», капитулировал, наконец позволив себе сложить полномочия по крайней мере на ближайший час-полтора, и удалился в тихое место. Второй этаж еще не успел прогреться так обильно, но на фоне уличного шума цепляющего ветви сосен начавшегося ветра здесь ощущалось хоть и спертое чуть затхлым запахом частого неприсутствия, но убаюкивающее тепло. Последние силы Рома потратил на то, чтобы перестелить в спальне постельное белье и не раздеваясь забраться поверх душистого одеяла. -//- Не тепло — жар. Всеобъемлющий, не дающий проясняться сознанию, погружающий его в кокон сна без возможности выбраться. Обольстительно уютный. Шилов несколько раз был близок к пробуждению, и поверхностные полумысли-полусны о том, что ему куда-то надо спешить, приходили, но окутывающий его тело жар отгонял их, и Рома снова падал в забытье. В какой-то момент жарко стало невыносимо для нормального дыхания, и Рома, вынырнув сначала в состояние дремы, а затем и вовсе проснувшись, обнаружил себя лежащим на раскаленной груди уткнувшимся под чей-то подбородок. Сзади не менее горячее тело накрывало его спину, ноги. Вечно мерзнущий он сам сейчас напоминал по температуре тлеющий уголек. Шевелиться не хотелось, хотя все тело было влажным под слоем одежды, пухового одеяла и двух «батарей» рядом с ним. Все же нехотя оторвав голову, Шилов наткнулся на чернющие в темноте глаза Паши, что, видимо, проснулся гораздо раньше или вообще не спал, но не желал тревожить сопящего поперек его груди Рому. Они были настолько близко, что чуть заспанный Шилов, не совсем понимая этого, выдыхал практически в самые чужие губы. — Паш. — Тихо как будто уточнил. — Я тут. Поспишь еще? — Который час? — Рано. Ложись. — Рома не стал спорить и послушно опустился обратно на нагретое щекой место, сверху на него натянули одеяло. Он вновь прикрыл глаза. Но отопревшее от перегретости тело уже не ощущало былого комфорта. Чуть повозившись, но так и не найдя удобного положения, Шилов приподнялся, насколько это было возможно из-за обхватившего его Джексона, и осторожно спихнул с себя его руку. — Ты куда? — Арнаутов также привстал следом. Рома попытался вытянуть руку из пиджака, но довольно узкий крой и малое место для маневра не дали этого сделать. — Переоденусь. Взмок весь вашими стараниями. Пришлось принять вертикальное положение и уже тогда удалось стянуть с себя пиджак. Прилипшая к телу ткань бадлона слезала еще неохотнее, но в итоге поддалась, и Шилов выдохнул, отбросив мокрую вещь в сторону. Хотел встать, но схватившийся за одну из задних шлевок Джексон без усилия свалил его назад. — Жека, мать твою! — Куда это мы собрались, м? Рома повернулся вправо, к ухмыляющемуся подле него Иванову. — Ухожу. Обращаетесь с начальством кое-как. — А что я? Ветерок подул — вот тебя и снесло. Кушать надо больше. Так куда собрался-то? — Переоденусь. — Понятно, что ж непонятного… Джексон нарочито заботливо погладил по плечу выворачивающего бадлон с изнанки Шилова и повернулся назад. — Паш, а нахер он нам одетый? Арнаутов хмыкнул. — Ну так. Рома успел сообразить, что надо возразить, но исполнить — не очень. Подхваченного в четыре руки его откинули к изголовью. Вырываться смысла не имелось, ибо где он, а где два здоровых мужика, взирающих сверху вниз. — Кукла я вам что ли…? Затрахали. Сам лишь раскинул руки в стороны, чтобы сжать до скрипа чистые простыни. Иванов стянул с себя футболку и склонился над самым его лицом. — Это, Ромча, чуть позже… Надо бы привыкнуть, что Джексон любит остервенело присасываться до нехватки воздуха, но Роме снова не удалось подготовиться. Открыв в последний момент губы как можно шире, он все равно захрипел, едва чужой язык с нажимом проник в его рот. Его не целовали, — кусали. Шилов закатил глаза и глухо простонал, еще сильнее стискивая пальцами ткань. Он чувствовал, как еще одна пара рук быстро справляется с пряжкой ремня и освобожденное от брюк влажное тело покрывается мурашками от контраста температур. Невозможность видеть, что происходит там, ниже, заставляла каждое чужое касание отдавать колким, будто электрическим, импульсом. Рома вцепился в плечи Иванова и выдохнул, едва ощутил, как пашины пальцы оказались внутри него. Тот растягивал не так сильно, как Джексон, но при этом так блядски хорошо научился массировать простату, что Шилов растекался в его руках. Бедра расслабились и разъехались в стороны. Рома сам подавался навстречу ритмичным движениям и, оторвавшись от Иванова, теперь стонал в голос. Жека уже обнажился и во всю гладил Ромку по бокам, задерживался на заживающих шрамах от пулевых, как мантру, повторял шепотом, что Шилов, как идиот, всегда лезет на рожон. Но расслабленное состояние прострации быстро покинуло организм. Это ощутили все трое. — Давайте уже, черт возьми… Вспотевшему, распятому на кровати среди оглаживающих его рук Шилову стало невмоготу терпеть. Он выгнулся в пояснице, закидывая голову назад. Аранутов, не переставая ласкать Рому одной рукой, кое-как избавил себя от остатков одежды. Джексон отодвинул его руку, заставляя Шилова обессиленно выдохнуть от прекращения давления внутри. — Сейчас, Рома, сейчас. Но у Паши были свои планы. — Не, Жека, иди лесом. Оттолкнув Иванова в ответ, без церемоний он подхватил Рому под колени и, вытянувшись на нем, вошел до конца с хлестким звуком удара кожи об кожу. Шилов вскрикнул и тут же с силой обхватил Арнаутова за спину. Упор на локти. Паша сдвинулся назад, — и новое мощное движение вперед до роминого вскрика. Сил держаться оставалось все меньше. Арнаутов задвигался активнее. Глухо охнул в плечо Шилова и зажмурился, ощутив, как короткие ногти царапают поясницу с каждым новым толчком. Джексон лежал рядом и, выдыхая сквозь сомкнутые зубы, ласкал себя, не мешая этим двоим. Про себя подметил, как раскачался Пашка, чуть подсушенный, чьи рельефные мышцы спины красиво перекатывались под лоснящейся от влаги кожей. Паша почувствовал, как задрожал Рома, жмурясь, сдавливая его внутри себя. Ему самому нужно было еще немного. Перенеся вес тела на ноги, ладонями он обхватил Шилова за бока. Пальцы на собственных руках побелели от усилия. Эгоистичная мысль о возможных гематомах, потом отличительно почернеющих но ромином теле, заставила еще больше усилить хватку. Зафиксировав тело под собой, Арнаутов с рыком подался вперед и уже не останавливался, толкаясь в разгоряченного Шилова до конца, не отодвигаясь назад. Последний, уже не сдерживаясь, скулил, инстинктивно сжимая-разжимая пальцы ног от обилия ощущений. Первым не выдержал Рома, изливаясь на живот, за ним, — толкнувшийся особенно глубоко Паша. Не удержавшись, он упал на руки и только потом смог выскользнуть из Шилова, чтобы откатиться в бок. Джексон тут же занял его место. — Второй пошел. Выдернув сбоку кусок простыни, он наскоро обтер Шилову живот, пах. Не дав ему отдышаться, раздвинул широко бедра, как любил, знал, что до рези в мышцах, знал, что Рома терпит. Для него. — Вот таааак. Не медля, Иванов вошел, задевая простату. Шилов поморщился от вполне ощутимой боли в заднице, но Джексон, опираясь одной рукой сбоку от его головы, другой, между скользящими влажными телами сжал его член. Большой палец грубо прошелся по чувствительной головке, и Рома, охнув, ощутил, как у него снова встает. Жека никогда не деликатничал с ним, просто брал, просто делал то, что хотел, просто контролировал, и это нехило возбуждало. Особенно сейчас, когда тело ныло от тягучей усталости, но нельзя было сделать ничего, кроме как хвататься за широкую спину в районе разлета лопаток и позволять резко себя трахать. Можно было не просить, не приказывать, чай не на службе. Ему и так, без слов, давали все, что нужно было, чтобы почувствовать себя хорошо. На этот раз жгучее возбуждение завязывалось в тугой болезненный узел где-то внизу живота и разгоралось в темпе размеренных толчков вперемешку с покалыванием раздраженной кожи. Особо чувствительной, покрасневшей в районе бедер и промежности. Но эта боль на границе с удовольствием давала странное мазохистское наслаждение. Помогала раствориться в тактильных ощущениях. Паша, немного придя в себя, дал Роме взять себя за руку. Тот, не стесняясь, сжимал ее на особо острых моментах. Второй оргазм накрыл неожиданно, оголяя нарастающую боль. Шилов, отстонав, скривился. Задница горела, но Жека, который был еще не все, продолжал размашисто вгонять член по самые яйца. — Жека, Жек, больно. — Зашептал. — Терпи, казак, атаманом… — двинувшись еще раз, Иванов замер на пике, откинув голову назад, — будешь… Выйдя из охнувшего Ромы, Джексон упал с другой стороны на спину, тяжело задышал. Воцарилось молчание. Шилов попытался свести ноги, но получилось не сразу. Сел. — Переоделся, блин. Трое сдавленно рассмеялись. — Погнали в ванную. — Паша с нескрываемым удовольствием смотрел на шиловскую поясницу с наливающимися красными следами от своих пальцев. — Если отнесете. — Рома усмехнулся, но тут же помрачнел, вспомнив, что чувством юмора его коллеги отличаются не сильно. — Как скажешь, ваше благородие. Жека протянул к нему руки. Арнаутов же с места не сдвинулся, лишь хитро ухмыльнулся. — Дотронешься — уволю. Иванов фыркнул и погладил Шилова по мокрой спине. — Напугал ежа голой задницей. Приподняв брови, он пронаблюдал за Ромой, который хотел встать, но, ощутив боль в пояснице, да и везде ниже нее, остался сидеть на краю кровати. Паша соскочил на пол и встал перед Ромой, подставив для опоры руки. Шилов, морщась, поднялся и вздохнул. — Стар я стал. — Стар. Стар. Супер-стар. Сейчас мы тебя-в горячую водичку, отмокнешь, полегчает. Краем все той же простыни Арнаутов чуть стер с роминых ног следы стекающей спермы. — Жек, харе язвить, наполни ванну. — Понял. Бегу.