* * *
Несколько дней теряются в учёбе и заботах, но из образовательного транса и тренировок Антона выдёргивают резко — Ира ловит его в один из вечеров в гостиной, цепляясь за локоть и заглядывая в глаза с таким волнением, что по телу сразу бегут мурашки. — Что-то случилось? — озабоченно спрашивает он, разглядывая подругу. Кузнецова мнётся, кусает губы. Будто решается, говорить что-то или нет — и смотрит так панически, что Антону самому становится страшно. — Ир, эй, ты чего? — хмурится он, утягивая девушку на диван. — Антон, такое дело… — бормочет она, опускаясь рядом. — Это по поводу Оксаны. — А что с ней? — удивляется парень. — Я не видела её несколько дней, — девушка нервно теребит пальцами край своей кофты, а после поднимает взгляд на друга. — Я думала, она просто с факультетом, но… Шаст переваривает слова несколько секунд, и в повиснувшем молчании в сознание вдруг проникает та же паника, сдавливая лёгкие. Потому что он не видел Оксану тоже. — Ир, что «но»? — он придвигается ближе, обхватывая дрожащие пальцы подруги и напрягаясь сильнее. — Что такое? — Я запереживала. И пошла к Лёше, старосте Пуффендуя. А он… — девушка вновь закусывает губу, будто сдерживая себя от того, чтобы не расплакаться. — У них же предметы с Окс совпадают, и… — Блять, Ира! Что случилось? — Оксана не ходит на пары с того дня, как тебя наказали, — выдыхает девушка и поднимает на друга взгляд. — Антон, её будто нет в школе! Шаст резко вдыхает, сжимая пальцы девушки сильнее. Перенимает её страх за пару секунд — и резко вскакивает, почти бегом взбегая по лестнице и резким движением распахивая дверь комнаты Сурковой, которую она никогда не закрывает. Ира появляется следом почти сразу — и оба старосты замирают в дверях, внимательно осматривая абсолютно обычную комнату. Но Оксаны в комнате нет. Друзья осматривают шкафы и всё, что попадается под руку — привычные для Окс вещи, с которыми она обычно не расстаётся, лежат на своих местах, как и учебники, одежда и другая мелочь. Оксаны в комнате нет — но и на парах её не было тоже. Несколько дней. За вечер Ира с Антоном поднимают в Башне Старост панику — и Варнава, на пару с Позовым, неожиданно проникается страхами тоже, предлагая разделиться и обойти всю школу перед патрулями. Они петляют по коридорам, подходят к встретившимся на пути учителям и ученикам — и к концу вечера окончательно убеждаются в том, что последние пару дней девушку действительно не видел никто, в том числе и её факультет. — Блять, как мы могли не заметить, — Позов нервно наворачивает круги по гостиной, даже не смотря на товарищей. — В смысле — её нет?! — В коромысле, — бурчит злобно Антон, не отрывая взгляда от пола. — Тише! — пытается успокоить всех Варнава, но голос её предательски дрожит. — Может, это какое-то недоразумение… Я уверена, что с Окси всё нормально. — А если нет? — чуть ли не плачет Кузнецова, вскидывая взгляд на коллегу. — Кать, мы же опросили всех! И однокурсников, и преподов, к которым она ходит, и Лёшу… — И никто её не видел, — мрачно добавляет Позов, снимая очки и небрежно потирая пальцами глаза. — Блять… — Мы не спрашивали у Арсения и Алёны, — неуверенно добавляет Варнава. — Не спрашивали о чём? Все одновременно смотрят на спускающегося по лестнице Попова — тот обводит старост скучающим взглядом, но, заметив беспокойство на лицах, чуть хмурится. — Арсений! — Ира даже вскакивает, делая пару шагов к парню. — Скажи, ты не видел Оксану? — Когда? — Когда угодно, — вставляет Шаст, нервно топая ногой и твёрдо заглядывая в голубые глаза. — Когда в последний раз и где? Попов хмурится ещё больше. — В последний раз видел в воскресенье вечером. Здесь, в гостиной, перед патрулём, — отвечает он задумчиво, не сводя взгляда с Антона. — Что-то случилось? — Пиздец, — выдыхает Шаст и прячет лицо в ладонях, тихо рыча: — Сука!.. — Не знаем, Арсений, — взволнованно отвечает Варнава, обводя обеспокоенным взглядом друзей. — Это, наверное, бред, но… — Оксана будто пропала, — заканчивает мысль Позов, падая в кресло. Ира на этих словах плаксиво стонет, опускаясь на диван рядом с Шастом и утыкаясь ему в плечо. Тот обхватывает девушку одной рукой и поднимает нервный взгляд на Варнаву. — Нужно сказать Утяшевой, — говорит он, и в комнате повисает тяжёлое молчание. Старосты рассказывают о ситуации замдиректору тем же вечером — ещё раз всё обсудив, Катя с Димой отправляются в её кабинет, пока Антон остаётся успокаивать Иру. Срочное собрание старост назначается на следующее утро — и ровно в девять утра в кабинете сидят семь старост. Вместо восьми. — Отставить панику, — отчётливо произносит Утяшева, обводя взглядом всё ещё взвинченных студентов. — Расскажите мне всё по-порядку, кто, где и когда видел Оксану в последний раз. Ребята рассказывают всё, что знают — одна Алёна отмахивается тем, что совершенно не следила за девушкой. Кузнецова с трудом сдерживает слёзы на протяжении всего разговора, а Шаст не сдерживает нервных постукиваний ногой по полу, да так, что в какой-то момент Катя кладёт на его коленку руку, пытаясь успокоить. — Так она пропала? — прищуривается Попов, смотря замдиректору прямо в глаза. — Не делайте резких выводов, — качает головой Утяшева, в привычном жесте прикрывая губы скрещенными пальцами. — Я не думаю, что с Сурковой что-то случилось. — Но где она тогда?! — почти вскрикивает Ира, за что получает красноречивый взгляд от замдиректора. — Простите, профессор Утяшева, но… Я не верю, что она могла просто исчезнуть! — Смею предположить, что Оксана покинула школу сама, — отвечает спокойно преподаватель. — Ничего другого произойти не могло. На этих словах Антон чуть не вскакивает — сжимает угол стола с такой силой, что костяшки белеют. — Все её вещи на месте, — рычит он, смотря на замдиректора с плохо скрываемой злобой. — Вы хотите сказать, что она уехала без вещей? Она не могла уехать в принципе! — Антон! — повышает голос женщина. — Прекрати немедленно! — Прекратить что? — в тон отвечает Шастун. — Вы просто не верите, что могло что-то случиться, потому что «Хогвартс — лучшая школа, тут безопасно»! — Антон! — озабоченно шепчет Варнава, сжимая пальцы на коленке парня, и переводит взгляд на Утяшеву. — Простите его, просто… — Я понимаю, что речь идет о вашей подруге, — выдыхает Утяшева. Брови её сдвигаются, выдавая напряжение профессора, и она смотрит прямо Антону в глаза. — Но Хогвартс — действительно безопасное место. С Оксаной ничего не могло случиться. — Она не уехала, — скрипит зубами Шастун. — Как вы не можете понять?! Она бы сказала! Кажется, повышенный тон старосты окончательно раздражает Утяшеву — она резко опускает руки на стол и смотрит на парня твёрдым ледяным взглядом, почти шипя: — У нас уже был такой случай, Антон. И, помнится мне, тогда ты тоже доказывал, что Выграновский не мог уехать сам. А оказалось именно так. Шаст на этих словах замирает — так резко, словно Ляйсан только что отвесила ему оплеуху. Глаза его вдруг тускнеют, а плечи опускаются — и боевое настроение тут же спадает. — Но… — почти бормочет он, а потом опускает взгляд, закусывая губу. — Но Оксана… Утяшева выдыхает, на секунду поджимая губы, словно жалея о произнесённых словах. В кабинете повисает гнетущее молчание — замдиректора переводит взгляд в окно, хмурясь и размышляя о чём-то. Варнава незаметно обхватывает пальцы Шастуна и чуть сжимает, пока Ира и Дима с досадой смотрят на вмиг помрачневшего друга. Арсений внимательно рассматривает мага тоже — слишком бросается в глаза эта резкая смена настроения, будто сейчас замдиректора затронула какую-то запретную тему; в душу заползает противная змея непонимания. — Что за история? — прерывает молчание Попов, пристально смотря на Утяшеву. Он не должен спрашивать — это не его дело. Но отчего-то, отчего-то, чёрт возьми, хочется узнать подробности слишком сильно — будто это что-то важное. Возможно — что-то, что он мог искать. — Это уже неважно, — твёрдо отвечает Утяшева, и Арс злобно скрипит зубами. Женщина переводит взгляд на Шастуна. — Прости, Антон, не стоило говорить так резко. — Вы правы, — выдыхает он, прикрывая глаза и чуть хмурясь, словно стараясь прогнать воспоминания. — Ничего страшного, я просто… — Давайте так, — женщина обводит взглядом всех старост. — Я свяжусь с матерью Оксаны и, как только получу ответ, сразу же расскажу вам. — Да, хорошо, — отвечает понуро Кузнецова, закусывая губу. — Пожалуйста, только если она не дома… — Мы разберёмся с этим, — убедительно заверяет Ляйсан и кивает. — На сегодня всё. Если будет новая информация — сразу рассказывайте. Лёша, ты пока справишься один? — Да, профессор, — тихо отзывается пуффендуец. — Будем надеяться, что это ненадолго, и Оксана вернётся. Об остальном поговорим потом, — произносит женщина. — Можете идти. Старосты почти синхронно встают из-за стола. Антон выглядит таким выжатым, будто сегодня утром ловил гиппогрифа в одиночку — поджимает губы, так и не поднимая ни на кого взгляд, утопая где-то в своих мыслях. «Что-то не так», — буквально кричит подсознание, и потому Попов пристально рассматривает Шастуна до того момента, пока не остаётся в кабинете с Утяшевой один на один. — Арсений? — устало спрашивает женщина, когда Арсений подходит ближе. — Что за история с уехавшим студентом? — повторяет свой вопрос он. — Я уже ответила тебе. И подробности рассказывать не стану, — твёрдо отвечает женщина, и взгляд её вмиг тяжелеет. — Но если это связано? — прищуривается Попов. — Когда это было? — Это было тогда, когда тебя не было в школе. И это было не исчезновением, — почти цедит Утяшева. — Тебе пора, Арсений. Попов чертыхается про себя, скрипя зубами, и покидает помещение. Почему же вокруг этого чёртового Шастуна так много тайн?* * *
Антон с трудом переживает этот день — сидит на парах овощем, едва владея собой, чтобы не сбежать поскорее обратно в комнату. Друзья пытаются добиться от него хоть слова — но парень отвечает короткими фразами, и лишь Варнава остужает пыл друзей, понимая, что друга сейчас лучше не трогать. Смотрит на него с сожалением, но молчит — и Антон был бы благодарен ей за это, если бы мог думать о чём-то другом. Потому что Выграновский — тот самый первый человек в жизни Шастуна, которому он когда-то мог доверять. Его первый друг. Только оказавшись в комнате наедине с собой, Антон позволяет себе выпустить эмоции, сдерживаемые целый день — с силой бьёт кулаком о стену, почти воя, отчего феникс в углу комнаты удивлённо урчит, но парень не слышит этого. Он не верит, что Оксана тоже могла сбежать. Только не как Скруджи. Июль выдаётся жарким во всех смыслах. Солнце палит в Бристоле просто нещадно, так ещё и огненным кольцом вокруг десятилетнего мальчика сгущаются проблемы, к которым он совершенно не должен быть готов. — Не трогай ее! — кричит светловолосый мальчишка, бросаясь в сторону тучного мужчины. Мать мальчика — хрупкая, худая женщина с русыми волосами, — лежит на полу их дома и тихо скулит. Мужчина над ней, уже занёсший руку, сжатую в кулак, отвлекается на пацана, когда тот припадает к его ноге и начинает колотить слабыми руками куда-то в бок. — Отвали, гадёныш! — шипит мужлан, отталкивая мальчишку. — Папа!.. Мальчик кричит, захлёбываясь в слезах, кидается вновь, и в этот раз его отталкивают ещё более грубо — пацан отлетает к стене, пребольно ударяясь головой и взвывая. — Антон, не надо… — почти шепчет с пола женщина. В глазах её — отчаяние и боль, и мальчик всхлипывает, заглядывая в родные зелёные глаза. — Как ты меня достал, — шипит мужчина, подходя к ребёнку и хватая за шкирку. — Пошёл вон! Мгновение — и Антона выкидывают сквозь проём на грязную улицу, а следом старая потёртая дверь захлопывается с гулким звоном, который вызывает у ребёнка ещё одну волну истерики. Антон бесполезно пытается прорваться назад — стучит, крича так пронзительно, как может, пока из светлых глаз градом катятся слёзы. За дверью слышны крики и звуки борьбы — и в какой-то момент мальчик не выдерживает и срывается на бег, скрываясь во дворах. Убежать. Убежать подальше от этой чёртовой жизни. И Антон бежит — бежит так долго, что выбивается из сил, что слёзы кончаются, а колени стираются в кровь от периодических падений. И Антон встречает их — знакомую ему дворовую группировку из парней чуть постарше, которые уже не раз докапывались до него и в школе, и за её пределами. «Не сейчас, только не сейчас…» — отчаянно думает он, пока толпа окружает со всех сторон. — Эй, Антошка, ты чего такой грустный? — ухмыляется подло один из парней, хватая мальчика за шиворот. — Неужели опять родители поругались? — Отвали от меня! — рычит Шастун, размахивая руками, но не дотягивается до наглого лица. — Отпусти! — Обязательно, но сначала… И они бьют. В этот раз сильнее, чем обычно — словно наказывая пацана за остатки слёз на лице, которых у мужчин быть не должно. Антон в этот день думает о том, что, может, это и хорошо — если они убьют его, то проблемы закончатся. И на одном из ударов перёстает сопротивляться — лишь машинально сплёвывает кровь изо рта и хрипит. — Эу, слыш, вы чё творите?! — звучит грубый голос откуда-то со стороны. Шастун не видит, кто подходит к группке — лишь размытый силуэт, да и голоса слышит сквозь гул. После — какую-то возню и вскрики, а потом чувствует, как его поднимают и приваливают к стенке, и рёбра от этого действия тянут ноющей болью. — Ну всё-всё, — почти шепчет кто-то рядом. — Нормально всё, они ушли. Чё, ты как? — Нормально, — хрипит Антон, растирая грязными пальцами глаза. Взгляд чуть проясняется — и он видит перед собой незнакомого парня. Тот стоит прямо напротив, спрятав руки в карманы чёрных джинсов — растягивает пухлые губы, стреляя в мальчишку серыми глазами. Короткие чёрные волосы, прямые брови и чуть хитрый взгляд. Ещё и металлические цепи на шее и запястьях. По виду — такой же бандит, как и прошлые хулиганы. — Нормально, — передразнивает незнакомец с ухмылкой и протягивает руку. — Я Скруджи, а ты? — Антон. — Будем знакомы, Антоша. Так Шастун знакомится с Эдом Выграновским — «Скруджи» оказывается кличкой, и рассказывает парень Антону об этом лишь через месяц. За это время между мальчиками завязывается что-то наподобие дружбы, ведь отчего-то местный гопник решает побыть щуплому Антошке телохранителем. Шатается с ним по улицам, периодически подкармливая всяким фастфудом и рассказывая о том, какие все в этом городе обрыганы и придурки. Антон, конечно, поначалу относится к этому знакомству настороженно — но со временем привыкает к забавному парню и даже радуется их встречам, которые становятся хоть каким-то светом в черноте дурацкой учебы в английской школе и вечных потасовок дома. Шасту десять, а Скруджи — четырнадцать. Шаст — оборванец, а у Скруджи крутая кожаная куртка. Шаст — эмоциональный ребёнок, Скруджи — грубый и резкий подросток. Шаст не умеет драться, а Скруджи, почему-то, боится весь их район — и Антон впервые чувствует себя рядом с кем-то в безопасности. Мальчик не знает, на кой чёрт Эд возится с ним — но его всё устраивает. За прошедший месяц даже не бьют хулиганы — только отец один раз оставляет на щеке ссадину, за которую Выграновский порывается ворваться в дом Шастунов и разобраться с «обидчиком» по-мужски, но мальчик товарища отговаривает. — Твои родители полные придурки, — фыркает Скруджи, поджигая сигарету и затягиваясь. — Сам придурок, — закатывает глаза в ответ Антон. Мальчики сидят на каменной набережной — рассматривают редкие проплывающие катера вдалеке, слушают вечерний гомон города позади, дышат дымом сигарет Эда. — Дай попробовать, — с интересом смотрит на сигарету Антон, на что друг заливается смехом. — Маловат ещё! — Э-эй! Значит, материться я с тобой могу, а курить — нет? — Нет. Выграновский треплет мальчика по русой голове, на что тот возмущённо выдыхает и складывает руки на груди. Они сидят в молчании то время, пока Эд выкуривает сигарету, а после парень поворачивается к мальчишке и подмигивает. — А покажи фокус, Антош. — Я не в настроении, — недовольно бурчит Шастун. — Ну малыш, ну покажи-и! — Придурок, хватит меня так называть! — тут же вспыхивает Шастун и легко стукает друга в плечо. — Вот, ты злишься, как раз, — смеется Эд. Антон закатывает глаза и поднимает с мостовой камешек. Кладёт на раскрытую ладонь и, замирая, концентрируется на своём минутном раздражении к другу. Камешек в руке начинает дымиться, чуть краснеет, нагреваясь. — Браво! — аплодирует неискренне Скруджи, на что Шастун показывает язык и выкидывает камень в воду. Тот тонет с тихим шипением. Антон в этом году случайно обнаружил в себе удивительную способность нагревать и поджигать предметы, когда злится. Это произошло в одну из ссор с родителями, когда мальчишка схватился за какие-то письма, не отдавая их отцу — и те резко воспламенились, пока отец с сыном кричали и тягались. Новому другу Шастун когда-то решил этот фокус показать — Выграновский в тот вечер стал особенно задумчив, а потом сказал, что обязательно расскажет мальчику что-то интересное о его умениях, но позже. — Слушай, Шаст, я тут это… — Скруджи переводит взгляд на горизонт и неловко чешет макушку. — Скоро уеду. — Что?! — возмущённо вскрикивает Антон, полностью поворачиваясь к парню и возмущённо округляя глаза. — Куда? — Учиться. Я же тебе говорил, что это не здесь. — Я помню, — поджимает губы Антон и опускает взгляд. — Блять… — Не ругайся. — Отъебись. Молчание затягивается на долгие минуты. Эдик смотрит на воду, Антон — в каменную мостовую, так и продолжая сидеть лицом к другу. — Не уезжай… — почти шепчет Шастун, не поднимая взгляда. — Малыш, — тянет досадливо Скруджи, наконец переводя взгляд на мальчика и кладя руку на его плечо. — Ну ты чё приуныл? Мы с тобой увидимся! — Через год? — возмущённо отвечает Антон, резко вскидывая голову. — Когда ты приедешь на лето, а потом уедешь опять? — Послушай, — выдыхает Эд, полностью разворачиваясь к Шастуну и уже двумя руками удерживая его плечи. — В следующем году я не приеду сюда, — Антон было открывает рот, но Скруджи качает головой. — Завались, сначала дослушай! Я же говорил тебе, что тут в гостях. Мои родители живут не здесь. Но… Эд выдерживает паузу, издевательски наблюдая за тем, как зелёные глаза напротив наполняются обидой. — Но? — почти шипит Антон. — Мы с тобой встретимся. Запомни мои слова очень хорошо. Тебе ведь одиннадцать следующим летом? — Ты в курсе, что да. — Тебе придет письмо. Ты поймёшь, что это за письмо — и благодаря ему мы с тобой увидимся. — Что за бред ты несёшь? — бурчит Антон. — Какие письма? Сейчас век звонков. — А тебе придет письмо, — закатывает глаза Скруджи. — Ты, бля, поймёшь. Я приеду к тебе в конце лета, если ты сохранишь его. — А если нет? — фыркает мальчик. — Мой отец вряд ли отдаст мне какое-то письмо. Да и, блин, позвонить, что ли, не могут? — Письмо ты получишь точно. И нет, не могут, — усмехается Эд. — И я не смогу тебе звонить весь этот год. Мальчик хмурится на этих словах ещё сильнее — но Эд не даёт высказать возмущение, прикладывая к пухлым губам друга указательный палец. — Антош, пообещай, что дождёшься, — пристально смотрит он в глаза ребёнку. — Я обещаю, когда ты получишь это письмо, всё наладится. Только не показывай его родителям — дождись меня. — Ла-адно, — тянет недовольно Антон, уклоняясь от пальца и морщась. — Что за письмо-то хоть? — Поймёшь. Запомни — там написана чистая правда. Ты же веришь мне? — Что за мелодрама? — кривится Шаст. — Верю, Эд, но что ты, блять… — Заткнись, — закатывает парень глаза. — Обещай, сучёныш, что дождёшься меня и не станешь думать, что всё это тупая шутка. — Ладно, обещаю. — Молодец, малыш. — Я не малыш, придурок!.. Эд уезжает через неделю — Шаст действительно грустит и скучает, но со временем свыкается с мыслью, что всё это было каким-то розыгрышем. Телефон Выграновского всегда недоступен — и Антон не верит, что есть в Англии школы, где запрещали бы ими пользоваться круглосуточно. С каждым месяцем он убеждает себя, что Эд — просто какой-то придурок и кинул его, и месяц этот был просто случайностью, и не вернётся тот уже никогда, да и об Антоне не вспомнит. Он материт сбежавшего Скруджи до того момента, пока в день своего рождения не находит на тумбочке письмо с красивой алой печатью и надписью «Школа Чародейства и Волшебства Хогвартс». Шастун переворачивается на кровати, сжимая одеяло и выдыхая. Нервно прокручивает кольца на пальцах, больше всего цепляясь за то, что на среднем — серебряное, со вставкой в виде чёрной цепи по контуру, и сейчас эти касания обжигают. Воспоминания лезут в голову, душат, рвут на части. Вот Антон получает то самое письмо счастья, в котором заявляют, что Шаст, оказывается, какой-то там волшебник, как в дурацких мультиках. Вот это письмо находят родители и смеются над ним, отбирают и выкидывают — но на следующее утро мальчик находит на столе новое, точь-в-точь такое же. Вот — в конце августа приезжает Скруджи, кое-как изъясняется с родителями Антона, якобы забирая его в крутую школу в Лондоне. А родители только за — с удовольствием сбагривают лишний голодный рот (но это ничего, Шаст их давно простил). Только в Лондоне — не школа, а «Косой переулок», где Эдик покупает Антону всякие магические примочки, и только там Шаст начинает верить в весь этот бред. И вот — они садятся на поезд и укатывают в чертовски старую загадочную школу магии под именем Хогвартс. С того момента Антон начинает верить не только в магию, но и в удачу — ведь его жизнь впервые становится счастливой. Он попадает в Гриффиндор, и его сокурсники — не придурки, не лезут в драки и даже пытаются завести дружбу. Он живёт с интересными мальчишками в одной комнате, и те по вечерам угощают его невиданными раньше сладостями. На уроках — не скучная математика, а самые настоящие заклинания, и палочкой Антон тоже пользуется, пусть и получается откровенно погано. А рядом — снова Эд. Прямо как тем летом. Антон вспоминает Выграновского в тот год — подтянувшегося, всё так же хитро улыбающегося, в красивой форме студента Слизерина четвёртого курса, с которым они отчего-то не сидят вместе на уроках, но часто видятся после. Вспоминает своего друга, с которым потом были рядом долгих три года — вплоть до почти конца четвёртого курса Антона. А потом… Скруджи уехал. Не исчез, не попал в беду — просто неожиданно покинул Хогвартс, лишь через месяц прислав Антону чёртово письмо с извинениями и треклятым «малыш». Антон ненавидел, когда Эд называл его так — но потом, вспоминая, он думал о том, что был готов слышать эту дебильную кличку бесконечно — лишь бы друг, который когда-то буквально спас ему жизнь, не уезжал. Но он уехал — и Шаст почти погряз в отчаянии, оставшись один, находя спасение лишь в учебниках, учёбе да матчах по квиддичу. А на пятом курсе он стал старостой — и новая компания вытянула его, да так, что в какой-то момент Шаст перестал скучать. Он начал злиться. Злиться на того, кто обещал всегда оставаться рядом — и так подло сбежал, не предупредив. Бросил одного — как тогда, в его десять лет, только в этот раз уже не обещал, что они когда-нибудь встретятся. Шаст знал, что на это были причины. Но причин не попрощаться быть не могло — и Антон превратил боль в обиду, которая припорошилась, почти забылась, когда судьба подарила ему новых близких людей. Тогда ведь именно Катя помогла выбраться из зависимости по другу — вытащила, включила в студенческую жизнь и показала, что настоящие друзья не уходят из твоей жизни несмотря ни на что. А сейчас ушла Оксана. Она не могла уйти, верно? «Она бы так не поступила».* * *
Остаток недели проходит ужасно, наверное, для всех: Ира не находит себе места и пишет несколько писем матери Оксаны, Димка пытается опросить буквально каждого студента школы, Катя — доёбывает Утяшеву при любом случае, а та всё равно избегает разговоров и говорит, что мать старосты на письма не отвечает, но они разберутся — точно-точно, позже-позже. Шаста безумно злит это равнодушие со стороны Хогвартса, и он даже думает пойти к профессору Воле, но всевидящая Варнава останавливает его и ёмко нецензурно объясняет, что если Ляйсан никаких ответов не даёт — Воля не станет тем более. Антон злится, психует, матерится — но молчит, прокручивая в голове возможные причины неожиданного отъезда подруги, и каждый раз приходит к тому, что, скорее всего, Утяшева права — люди иногда бросают всё и просто уходят. Антон помнит, как оббивал пороги директора, когда пропал Скруджи — и как потом было стыдно, когда тот прислал письмо со смыслом «я съебался сам, не ищи меня и будь счастлив». Шаст искренне надеется, что в этот раз ситуация такая же. Потому что думать о том, что с Оксаной могло что-то случиться — ещё хуже. В конце концов, её мать обязательно ответит — прошло меньше недели, может быть, они уехали куда-то вместе? А, может, завтра Суркова встретит их утром в гостиной и со слезами будет просить прощения за то, что не успела предупредить об отъезде, а вещи не взяла, потому что они «где-то там» не нужны? Всё может быть так. Всё может быть хорошо. Только почему в душе так натянуто всё — и ноет, ноет безумным сигналом тревоги? Что что-то не так? Что подруга в опасности? У Антона кипит голова. У всех кипит. В субботу Варнава настаивает на том, чтобы старосты собрались — им всем необходимо выдохнуть и прийти в себя. Договариваются тему про Оксану не поднимать — вместо этого начинают вечер с огневиски, припасённого Катей и всё-таки обещанно-подаренного ей Шастуном, и даже становится как-то легче. Антон уходит с бокалом на смотровую, выкуривает несколько сигарет, а когда возвращается — встречается взглядом с голубыми глазами старосты Слизерина, неожиданно появившегося в их компании. — А Алёна не захотела? — уточняет Катя, покачивая в руке бокал со спиртным. — Нет, — пожимает плечами Арс, делая глоток из своего стакана. Антон немного удивляется тому, что Попов присоединяется к их вечеру. Внимательно рассматривает того, читает в голубых глазах вопрос про Оксану — и делает большой глоток, отводя взгляд. Арсений, не дурак, тему не поднимает и переключается на остальных — и Шаста радует, что на этой неделе, да и сейчас, Попов его не достаёт. А Арсений всё это время пытался думать. Пытался узнать хоть что-то — но отчего-то никто не слышал ни про какого сбежавшего студента, да и про родителей Шастуна ничего выяснить так и не удалось. Учителя отказывались отвечать на вопросы, даже Матвиенко информации нарыть не смог — и это раздражало. Ситуация с Оксаной — это странно. Попов мог бы и не думать об этом — ну, подумаешь, пропала какая-то девушка. Может, действительно уехала, решив всё бросить? Но в сознании настойчиво звучала сирена — что-то было не так, это всё было важно. Арс много думал над тем, связана ли эта пропажа со странными просьбами отца — но пока не решился спрашивать у него напрямую. Стоило получить информацию от Утяшевой и, если староста Пуффендуя действительно пропала, уже тогда задавать вопросы. Отвлекать Министра Магии всякими мелочами типа побегов студентов домой точно не стоило. Только смущало то, с каким остервенением остальные старосты не верили в самую благоприятную версию. А они ведь — её близкие люди. — Давайте сыграем в «угадайку», — произносит Катя, натягивая улыбку. — Что за игра? — включается Попов, чуть приподняв бровь. — Мы загадываем друг другу слова, которые необходимо показать с помощью магических ассоциаций. Например, мне загадали пингвина, — Варнава взмахивает палочкой, создавая в воздухе святящиеся образы снега, льдов и гнезда с яйцами. — Вот так. Самого пингвина наколдовать нельзя — это против правил. Арс кивает, остальные старосты тоже достают палочки, на какое-то время отставляя стаканы. Поначалу игра идёт туго — компания явно не может отделаться от душащих мыслей, но, спустя время и некоторое количество алкоголя, старосты начинают колдовать всё интереснее, а смеяться — всё громче. Смех, конечно, не касается уст Попова — но постепенно тот тоже переключается с мрачных дум на такую дурацкую, какой показалась сначала, игру. — Это зоопарк! — предполагает Ира, чуть подаваясь вперёд и пьяно улыбаясь. Антон, колдующий в центре комнаты, рядом с камином, отрицательно качает головой. Он тоже улыбается, создавая причудливых зверей и их перемещения в воздухе, пока Позов не выкрикивает «цирк», угадывая, — Шастун шепчет ему на ухо следующее слово и возвращается на своё место, с интересом наблюдая за спорящими друзьями. Антон весь вечер громко смеётся, даже стучит ногами по полу в порыве чувств. Иногда прикасается к бокалу с виски, хитро прищуриваясь, старательно угадывает и эмоционально расстраивается, если проигрывает. Арс время от времени поглядывает на него, и что-то в этот вечер в парне будто меняется — или же проявляется — более искреннее, настоящее, несмотря на скрытое в глубине глаз беспокойство. Арсений уже видел настоящие эмоции Шастуна — когда тот колдовал огнём в этой гостиной, когда смотрел на самого Арсения с ужасом, зажатый лапами гиппогрифа. Но то были моменты, а в этот раз Антон будто не скрывал эмоций весь вечер — не надевал масок, не смотрел на Попова напряжённо и злобно, концентрировался на игре и действительно расслаблялся и веселился. Если настоящий Антон — такой, то неудивительно, что вокруг него столько друзей. — Сливочное пиво, — отгадывает Арсений колдовство, которое сотворил Шастун: несколько столиков и официанты вокруг. — Правильно, — кивает тот в ответ. Арсений уже угадывал сегодня — забудьте, что он играет в эти игры, прошу! это всё огневиски! — и потому встаёт, подходя к ведущему, чтобы получить новое слово. Антон задумывается на пару секунд — и, качнувшись, наклоняется к чужому уху. — Гиппогриф, — шепчет он и тут же отстраняется. Арсений вскидывает брови — рассматривает чуть виноватое лицо Антона, его неуверенную улыбку и хитрый блеск в глазах, с коим обычно смотрят тогда, когда у двоих есть какая-то общая тайна, даже если она мала и бессмысленна. — Серьёзно? — уточняет Арсений. — Что первое пришло в голову, — усмехаются ему честно в ответ. Арс не сдерживается — и впервые за вечер усмехается тоже, начиная колдовать. Игра длится ещё какое-то время, пока на столе не остаётся пустая бутылка огневиски, а Шаст не изъявляет желание выйти на перекур. Друзья переглядываются и соглашаются — и староста Гриффиндора тут же скрывается на смотровой. — Арсений, а ты куришь? — вдруг спрашивает Варнава, едва их приятель уходит. — Иногда, — отвечает тот с сомнением. — А что? — Можешь пойти к Шасту и задержать его там минут на десять? Арсений удивлённо приподнимает брови. Варнава серьёзно предлагает это ему — Попову, недо-врагу их золотого Антона? — Зачем? — У нас сюрприз для него, — подмигивает девушка и складывает руки в молящем жесте. — Пожа-алуйста! Арс думает, что старосты поехали головой. А ещё думает, что алкоголь обычно действует на него медленнее и пьянит не так быстро — иначе не может объяснить себе причину того, почему соглашается и уже через минуту оказывается у прикрытой двери смотровой. «Мне просто хочется покурить», — думает он, когда выходит на воздух. Антон в своем обыкновении стоит у самого ограждения, опираясь на него, смотрит куда-то в темноту наступившей ночи. Вздрагивает, когда слышит позади скрип двери, и оборачивается, чуть удивлённо приподнимая брови. — Арсений? Попов хмыкает, подходя ближе. Где-то в крови огневиски заставляет не задавать самому себе миллион неудобных вопросов — и это радует, а ещё радует то, что свежий воздух действительно чуть разбавляет застоявшуюся в жилах духоту помещения. — Угостишь? — кивает он на пачку в чужой руке. Антон подвисает, но кивает, протягивая сигареты. Смотрит на него долгие пару секунд — Попов понимает, что его он тут увидеть не ждал, — и вновь переводит взгляд на едва виднеющуюся во тьме водную гладь озера. Арсений поджигает сигарету и затягивается — в этот раз сразу же правильно. Сигаретный дым проникает в лёгкие, а затем бьёт по сознанию, уже и так затуманенному алкоголем, — на секунду кружится голова. — Надеюсь, я не приучил тебя к дурной привычке, — усмехается напряжённо Шастун, искоса поглядывая на коллегу. — Зависимости не для меня, — фыркает Арс, складывая руки на каменное ограждение. Они молчат ещё какое-то время. В воздухе почти не чувствуется напряжение — наверное, дело тоже в алкоголе. Антон в какой-то момент начинает бегать взглядом по пейзажу, закусывая губу — и Арс читает в этом желание что-то сказать, но терпеливо ждет, пока Шастун додумает монолог. — Бля, короче, — выдыхает Антон и поворачивается к Попову, решительно смотря прямо на него. — Я так и не извинился нормально. — За что? — приподнимает бровь Арсений, делая ещё одну затяжку и искоса смотря на коллегу. — За твою метлу, — Шаст провожает взглядом облачко дыма, которое выпустил Арс, и затягивается сам, в паузе подбирая слова. — Это так тупо было. Я не хотел. Дебильный гиппогриф, я даже не подумал о том, что могу делать что-то не так… И спасибо, что спас, — он почти тараторит, а после смотрит прямо в голубые глаза. — Правда, спасибо. Арсений в этот раз не останавливает — лишь наблюдает за неотёсанной попыткой выразить сожаление и вместе с тем благодарность. Внимательно рассматривает зелёные глаза — в темноте не видит почти ничего, но чувствует, что так его бесивший староста сейчас искренен. С ним — искренен. И это непривычно. — Пожалуйста, — заставляет себя сказать Арсений и переводит взгляд вперёд. Антон чуть тушуется, но, кажется, даже улыбается неуверенно — видимо, решает для себя, что цель выполнил, легче на душе станет. Достаёт из пачки ещё две сигареты и молча протягивает одну Попову — тот, хмыкнув, принимает. Старосты курят в молчании, вслушиваясь в тишину окрестностей волшебной школы. Когда они спускаются, друзья стоят перед диваном, сбившись в кучку, прикрывая что-то спинами. Шаст вскидывает бровь, осматривая компанию чуть расфокусировано. — Вы чего? — Ша-аст, — тянет Варнава вкрадчиво, пока курильщики подходят ближе. — В общем, момент, конечно, не особо подходящий, но… — У тебя же завтра матч, — напоминает Дима, лучезарно улыбаясь. — А мы тебя так и не поздравили нормально с тем, что ты ловцом стал, — добавляет такая же улыбчивая Ира. Антон внимательно наблюдает за друзьями, чуть хмурясь. — Так, и?.. — Короче, жаль, что здесь нет Окс, но это тебе подарок от всех нас! — декламирует Варнава и делает шаг в сторону. — Мы тебя любим! — почти пищит Кузнецова, повторяя движение и утягивая Позова следом. Шаст смотрит на диван — и в секунду его глаза расширяются, а рот приоткрывается от шока. На диване перед ним — новенькая «Молния-2300». — Блять, вы … — бормочет он, неуверенно подходя ближе. — Вы с ума сошли! — он оглядывается на друзей, но улыбка сама по себе появляется на лице. — Ребята, вы что… — Не что, а кто, — усмехается Варнава и, подхватывая метлу, суёт её парню прямо в руки. — Ну потрогай хоть! Антон что-то причитает, пока восхищённо осматривает метлу, оглаживая её, будто собственного ребёнка. В глазах его — такое счастье, будто он вновь прошёл отборочные или, по меньшей мере, приручил второго феникса. — Вы придурки, — выдыхает Шаст, улыбаясь. — Она же кучу денег стоит… — Так и мы вместе покупали, так что не такая куча, — усмехается Позов, разворачивая друга к себе и обнимая. Шаст обнимает его в ответ, перед этим сгрузив метлу обратно на диван — сжимает крепко, искренне благодаря. Отрываясь, цепляется взглядом за Арсения — тот, оперевшись бедром о кресло, внимательно наблюдает за сентиментальной сценой, сложив руки на груди. На секунду Антону кажется, что тот улыбается уголками губ, но только на секунду — в следующий миг Попов отводит взгляд, словно не желая разделять минуту праздника дружной компании. Мысль проскакивает в моменте — маленькая, глупая и безумная, но Антон цепляется за неё, крутит в голове, пока обнимает девчонок и шепчет благодарности. Да, точно. Так будет правильно. — Ну ладно, спокойной ночи! — машет рукой Варнава, напоследок чмокая Шастуна в щёку. Она уходит первая, следом — Ира и Дима. — Арсений, подожди, — неуверенно окликает Антон уже шагнувшего к лестнице Попова. Арсений останавливается, вопросительно смотрит на Антона. Шаст медлит пару секунд, прежде чем подхватить метлу и сделать несколько порывистых шагов в его сторону. Антон буквально прижимает «молнию» к животу Арсения, и тот на автомате вскидывает руки, перехватывая черенок, смотря на коллегу немного потеряно от резкого приближения. «Это правильно, да». — Прости ещё раз, — сглатывает Шастун, смотря прямо в голубые глаза. — Мне правда жаль. Она твоя. И прежде, чем Арсений понимает суть слов, Антон отстраняется и скрывается на лестнице. Попов моргает несколько раз, ещё ощущая рядом чужое дыхание (и почему этот придурок всегда подходит так близко?) — и чуть сильнее сжимает пальцы на деревянном черенке дорогого подарка. — Серьёзно?.. — выдыхает он, прикрывая глаза. Арс, конечно, предполагал, что Шастун может переживать. Но не чтобы настолько. Не так, чтобы, чёрт возьми, отдать подарок друзей, о котором — видно же! — сам чертовски мечтал и который он точно не купит со своей жалкой стипендии волшебника. Отдать ему — Попову, который доводит ведь его, которого Антон терпеть не может. Поступить так отвратительно правильно — вместо того, чтобы посмеяться над потерей «врага». Арсению непонятно это. Ведь он никогда не поступил бы так… Искренне? «Почему ты сделал это?» «Чёртов Шастун, что ты, блять, такое?..»* * *
Шастун не успевает предупредить друзей о том, что на поле появится на своей старой метле — убегает из Башни Старост рано утром, чтобы размяться перед тренировочным матчем со Слизерином. Заставить себя встать пораньше выходит с трудом — мало того, что тело чуть ломит от вчерашнего алкоголя, так ещё и мысли поганые в голову лезут. Про Оксану, Скруджи и чертового Арсения… Антон приходит к выводу, что не жалеет, что отдал свою «молнию». Грустно, обидно — да. Мечтал о ней всю сознательную жизнь — именно так. Опять будет проигрывать Попову в скорости — вот чёрт. Но, наверное, вчера совесть уснула наконец окончательно — или поддалась благому поступку, потому что Шаст даже улыбнулся воспоминанию удивлённого лица Арсения, явно не ожидавшего таких жестов от коллеги. Плевать, что у него вновь отставание в скорости — что он сам этот козырь отдал. Арсений, вообще-то, жизнь ему спас — вряд ли прям-таки по собственному желанию, скорее из чувства долга сокурсника, но всё-таки. Шасту для благодарности много не надо — пусть даже объект его бесит временами до зубовного скрежета. Примерно за двадцать минут до начала матча трибуны начинают наполняться зрителями — не так густо, как во время официальных игр, но многие студенты всё же решают разбавить отдых выходных первой в сезоне игрой. — Ну что, готовы? — осматривает всех Щербаков и растягивается в улыбке. — Сегодня надерём зад Слизерину, да? Кто-то из команды улюлюкает в ответ, кто-то — напряжённо кивает, а Шаст с трудом сдерживает смешинку. Уж фраза «драть зад Слизерину» да из уст Лёши… Капитан сборной замечает тихий приступ весёлости Антона — быстро просекает смысл и подмигивает, хохотнув. В относительно приподнятом настроении команда выходит из раздевалок и подходит ко входу на стадион, где уже кучкуется команда Слизерина. Шаст тут же находит взглядом Арсения, чтобы вздохнуть с облегчением — у того в руках «молния», а, значит, вина действительно исчерпана. Только вот Попов замечает этот взгляд — смотрит на Антона пару секунд, а после кивает в сторону, предлагая «отойти». Шаст удивлённо хлопает глазами, но кивает. Выбирается из кучи товарищей и отходит на пару метров в сторону — Арсений поступает так же. — Ты что-то хотел? — неуверенно спрашивает Шаст. — Да, — кивает Попов и резким движением протягивает метлу Антону. — Забери. Он делает это так же, как и Антон вчера — уверенно смотрит в глаза, прижимая «молнию» к животу соперника, и Шастун теряется. Хлопает глазами, поднимает руки, лишь бы не касаться собственного «подарка». — Э-э, нет, — хмурится тот, делая шаг назад. — Из-за меня ты сломал свою и… — Боже, — Арсений красноречиво закатывает глаза. — Шастун, а ты не подумал, что я новую заказал на следующий же день? — А? — брякает парень удивленно. — Б. — Язвит Арс. А Антон ведь и правда — не подумал. Забыл, знаете ли, что Попов — денежный мешок да на тележке с золотом. «Сука, это же было логично…» Шаст криво усмехается, опуская голову и закрывая лицо рукой. Чувствует себя в меньшей степени придурком — вспоминает свой вчерашний порыв, искренние в моменте эмоции. На деле ведь Арсению нахрен это все не надо было — только очередной цирк разыграли… — Но жест был красивый, — вырывает из мыслей голос Попова, и Антон, вскинув голову, видит хитрые голубые глаза и ухмылку совсем близко. — Мне понравилось, — почти шепчет он. Арсений пользуется замешательством Антона — впихивает ему в руки метлу и разворачивается, возвращаясь к своей команде. Шаст тупит ещё пару мгновений — а потом, разве что не краснея от тупости ситуации, возвращается обратно к своей команде. — А Нурик мне мётлы не дарил, — тянет Щербаков, неожиданно появившийся рядом с Антоном, отчего тот чуть не подпрыгивает на месте. — Блять, Лёш… — Всё-всё, молчу. Со стороны стадиона доносится объявление о минутной готовности — и команды, тут же сконцентрировавшись, поворачиваются друг к другу. — Хоть и не матч, но пусть игра будет сильной, — провозглашает Сабуров, стоящий со слизерином, для обоих команд. — Согласен, — кивает Лёша, с опасной ухмылкой смотря на своего партнёра. Капитаны по традиции жмут руки — и в глазах их уже не то привычное спокойствие вне поля, а настоящее соперничество и азарт. Шаст встречается взглядом с Поповым — тот едва заметно кивает, чуть приподнимая свою метлу. «В этот раз на равных», — читает Антон в чужом взгляде и в ту же секунду сжимает древко «молнии» крепче, проникаясь азартом. В голубых глазах тоже искры разгораются — сопернические, но в этот раз не враждебные. Капитаны велят седлать мётлы. Громкий звон со стадиона начинает игру — и команды зелёных и алых волшебников вырываются на поле.***
Игра длится всего два часа — заканчивается ловлей снитча со стороны команды Слизерина. Шастун, вымотанный, с трудом выползает с поля, тут же оглушённый собственными мыслями и досадой. Это была честная игра — и оттого почему-то ещё обиднее, что снитч поймал Попов. Антон воспринимает это поражение будто как личное и, пока добирается до раздевалки, мрачнеет совсем — откуда-то из сознания вновь вылезают мысли о пропавшей подруге и, вообще, мир — тлен. — Да не парься, Шаст, — хлопает товарища по плечу Щербаков, как только видит его понурое лицо. — Ты красавчик! Это всего лишь тренировочный матч, в следующий раз зад Попову надерёшь. Леха пытается каламбурить — Шаст слышит, но лишь отмахивается, отчего-то расстраиваясь окончательно. Щербаков ещё пару минут порхает вокруг него аки пчелка, а после поворачивается к команде, вздыхая: — Бля, пацаны, а никто браслет мой не находил? Я его уже неделю найти не могу, оставлял, вроде, в раздевалке… — Это который кожаный? — уточняет один из игроков. — Ага. Подарок. Жалко, блин. — Не, не видели, Лёх. Посмотри, может, за шкафчик куда завалился. — Да искал уже везде… Антон слушает в пол-уха, переодеваясь. Покидает раздевалку первым, чтобы ожидаемо оказаться зажатым на выходе в объятиях друзей.* * *
В тягостном настрое проходит ещё неделя — тягостном, потому что Утяшева не даёт старостам никакой информации по Оксане, её мать не отвечает на письма, а ситуация давит всё сильнее — особенно на Иру, которая без лучшей подруги окончательно расклеивается и ходит постоянно понурая. Антон старается подругу утешать — и, хоть девушка даже улыбается слабо в его компании, сам чувствует, как хочет проораться кому-то в плечо, — но этой слабости, себе, конечно, не позволяет — закапывается в учебу и тренировки, вновь засиживаясь допоздна в библиотеке и не высыпаясь из-за ранних подъёмов. Ира не выдерживает спустя ещё неделю — впадает в гостиной старост в натуральную истерику, говорит о том, что чувствует что-то плохое. У Шаста, привычно сидящего рядом и успокаивающего подругу, сердце разрывается тоже — и он беспокойно гладит девушку по волосам, закусывая губы почти до крови. Прошло почти три недели с момента её исчезновения. Не может быть так, чтобы мать Сурковой не ответила за всё это время Утяшевой, просто не может. И, словно чувствуя предел, замдиректора неожиданно созывает старост на следующий день — говорит о том, что мать Оксаны вышла на связь, что в их семье проблемы и девушка никуда не пропала — действительно уехала домой, всё с ней нормально и хорошо. Старосты напряжённо переглядываются и уходят с собрания в запутанных мыслях — вроде как вздыхается с облегчением, но осадок в душе продолжает держаться. Однако сделать они действительно ничего больше не могут. А вот Арсений — может. Попов вновь осматривает кабинет Утяшевой после ночного обхода — и не находит в ящиках ни одного письма от матери Оксаны. Зато находит конверт от Министерства — пустой, письмо наверняка уже уничтожено, но эту сломанную гербовую печать Арсений узнает из тысячи. Отец сам связывается с ним через несколько дней — присылает письмо, в котором предупреждает о ночной связи через камин, и внутри у Попова что-то стрекочет ещё сильнее. — Отец, скажи, — нетерпеливо произносит Арсений, едва в камине появляется лицо Министра, — что происходит? Попов-старший молчит какое-то время, и гостиную заполняет равномерное потрескивание огня. Мужчина заговаривает через минуту. — Почему ты не сказал мне об исчезновении девушки? — строго произносит Сергей Попов, но сын не дрогает. — Потому что это могло быть не исчезновением. Но, выходит, это оно, — цепляется за слова Арс, прищуриваясь. — Отец, что с ней и почему нам говорят другое? — Потому что это моё распоряжение, — ровно отвечает Министр. — Возможно, грядёт нечто худшее, Арсений. И сейчас школе точно рано впадать в панику. — О чём ты? — Ты всё узнаешь позже, если понадобится. Впредь, — отец говорит чуть тише, и Арсений узнает в голосе знакомые опасные нотки, — о любых подозрительных вещах ты сразу докладываешь мне. Ясно? — Ясно. Один вопрос. — Какой? — В Хогвартсе небезопасно? Министр молчит долгие минуты, прежде чем ответить. — Небезопасно, — резко. — И сейчас ты нужен Министерству, Арсений. Собирай любую информацию. От тебя многое зависит. Пламя трещит — лицо волшебника исчезает в углях, пока Попов-младший шумно выдыхает и падает в кресло. Оксана… Неужели она — лишь первая жертва?