Тили-тили-бом Закрой глаза скорее, Кто-то ходит за окном, И стучится в двери. Тили-тили-бом. Кричит ночная птица. Он уже пробрался в дом. К тем, кому не спится.
***
Темно и холодно, я чувствую, как ледяные снежинки касаются моей кожи, обжигая, словно маленькие горячие капли. Я не вижу ни зги, вокруг какая-то вязкая субстанция, ласкающая ноги, будто я стою в воде, но более густой, теплой и плотной. Вроде мне приятно ощущать эти прикосновения, а вроде и отвратительно, внутренний червячок паники все рос и рос, заставляя внутренности скручиваться и ныть. Меня окутывал страх, я все больше и больше закрывался, стараясь хоть как-то облегчить это ощущения, спастись. — Антооон! — я встрепенулся, голос Мамы звучал так близко и так спасительно, вот обернись — и увидишь ее, такую родную, знакомую, что раскроет свои объятия и успокоит, и я обернулся, но за спиной ничего не было. Лишь Тьма смотрела на меня в ответ, дыша тяжело и выдыхая смрадящие порывы ветра, не дающие вздохнуть. — Антооооон! — и снова голос, но уже в другой стороне. Я опять потянулся к нему, мне казалось, что в нем спасение, что он меня выведет из тьмы, взяв за руку. Но я был снова обманут. Пустота, абсолютная безнадега и страх, и только лишь черная жижа, что все глубже и глубже утягивала меня. Она поднялась настолько высоко, что я мог спокойно, не наклоняясь, коснуться ее пальцами, зачерпнуть ладошкой, ощутив ее теплую тяжесть. Поднеся ее ближе к лицу, я почувствовал кислый железный запах, ощутил, как горло сковала тошнота, еще чуть-чуть — и меня согнет пополам. Кровь. Это была кровь — темная, густая, она была везде, раскинувшись бескрайнем ленивым морем. Она обнимала меня своими дурманящими, мокрыми объятиями, пытаясь поглотить полностью, достать до головы и заполнить мои легкие. — Антон, сейчас же иди сюда! — это уже голос отца звал меня; такой строгий, жесткий и как всегда холодный, он отразился у меня мурашками по спине. Что происходит? Куда мне идти? Звук исходил спереди, но я никак не мог туда дойти, потому что хоть шаг — и я сильнее утону в этом бордовом мертвом озере. Я был почти связан, без возможности хоть куда-то двинутся. — Не бойся, Зайчик. — Я резко вздрогнул и повернул голову. Этот голос звучал прямо над ухом, кажется, я даже чувствовал дыхание говорящего. Он отразился в моем сознании, такой по-женски высокий и слегка рычащий. Мне стало еще страшнее. — Мы тебя не обидим. Ты наааш зайчик, — хитро протянул голос, а я лишь сильнее сжался, пытаясь исчезнуть. Мне никогда не было так жутко. Меня путали. Каждое мое движение было как выстрел мимо, я вроде чувствовал цель, но повернувшись видел лишь тьму, пронзающую мои кости холодом и ужасом. Вдруг все стихло и замерло, словно время остановилось, лишь где-то медленно нарастая слышалось: кап… кап… кап… Вот уже звук становился громче: Кап. Кап. Тук. тук. Тихие капли превратились в скрипучий стук, как-будто кулаком били по стеклу, то ли желая разбить его, то ли позвать кого-то. Тук. тук. тук Я резко распахнул глаза, сел на кровати. Вдох-выдох, Антон, успокойся, это всего лишь страшный сон. Тебе что, никогда кошмары не снились? Тук. тук. тук. — Блять! — Я вскочил с кровати, чудом удержавшись на ногах. Стук снова повторился, кто-то настойчиво желал дозваться. Меня сковал животный ужас. Кто может стучать в окно на втором этаже? Кое-как пересилив себя, я подкрался к окну. Пусто. Я уже было выдохнул, думая, что это лишь игра взбудораженного воображения, разбуженного сном, но легкий, едва уловимый соленый запах железа заставил мое сердце пропустить пару ударов. Запах же, словно юркая, тихая птичка, улетел в темноту леса. Оставив после себя лишь липкий страх.***
Мама в детстве говорила призраков не существует Я боюсь спать в темноте, я видел, как они танцуют Кручу мысли в голове, с кем-то говорю во сне Мне некому задать вопросы, задаю их сам себе
Рассвет, ебаный рассвет, как я тебя ждал. Я готов был молиться на выползающее солнце, что протягивало такие спасительные лучи света. После того страшного пробуждения я больше не смог уснуть. Мне все казалось, что кто-то меня зовет, кто-то ищет. Я слышал то скрежет снега, то хруст ветки, в один момент мне показалось, что входная дверь тоже скрипнула, будто кто-то хотел открыть ее, будто кто-то рвался ко мне, чтобы задушить, съесть. А лес, окружающий наш дом, ворчал, шумел, пугая меня странными тенями и звуками. Мне не нравился наш дом, с самого приезда он нагнетал и давил на меня, чего только стоят эти странные иконы, развешенные по всем стенам. А иногда можно было найти деревянные кресты, сухие цветы и другие жуткие предметы, предназначенные для каких-то ритуалов. Почему мама их не снимала, я не знал. Знал лишь то, что тут она родилась, а дом принадлежал умершей бабушке, оставившей его нам в наследство. Может, она была ведьмой? Или деревенской сумасшедшей? Всю неделю, что я пробыл тут, меня мучили какие-то странности, мне казалось, что я словно сходил с ума. Я даже грешным делом уже подумывал, что дом проклят. Сначала все было спокойно, мы жили так же как раньше: родители ругались, я страдал хуйней, так как в новую школу было еще не скоро. Но потом по вечерам лес начал шуметь сильнее обычного, мне чудилось, что он словно что-то шепчет, что-то просит, потом меня начало туда тянуть, притягивать как магнитом, все хотелось пойти посмотреть, что у него среди пушистых деревьев. Потом мне начало казаться, что вокруг кто-то ходит, ворчит, подвывает. Мама на мои рассказы лишь отмахивалась и раздраженно говорила, что это обычные дворовые собаки или коты, и мне не стоит этим забивать голову и придумывать какие-то страсти, но легче мне от этого не становилось. Я схожу с ума, или с этим местом реально что-то не так. Другого не дано. Прервав поток мыслей, я встал и подошел к старому деревянному окну, из которого, словно змейка, тянул сквозняк. Я повел плечами и взглянул на лес. С детства мне всегда был интересен лес, он поражал масштабами: огромные деревья, голые и черные, с угловатыми ветвями, укрытыми белым и колючим снегом, светящимся на солнце, мягкий, пушистый мох, куча разной живности — какой-то мир в мире. Тайга зачаровывала, большая часть времени — темнота и тишина, ни города с шумными, словно муравьи, машинами, ни суеты, что не давала вздохнуть полной грудью. Отдых для души. Мы же сбежали сюда от проблем, но проблемы не сбежали от нас. Родители все также ругались, находясь на грани развода, отец все также имел проблемы с кем-то, а мать кричала на меня, чуть ли не считая, что я испортил ее жизнь. Самое странное, что во время одной такой ссоры, мне вдруг захотелось взять и убежать в лес, пусть меня разорвут звери, съедят, или я замерзну насмерть. Родителям же будет пофиг — меньше проблем. Но пока я не решался это сделать — трусил. Я перевел взгляд на небо, которое все больше и больше светлело, а темнота ночи, словно загнанный зверь, уползала за горизонт. Интересно, сегодня пойдет снег? Я снова задумался. Еще одна насущная проблема — Школа. Я был старше всех ребят, ибо в марте мне исполняется девятнадцать. Из-за того, что у нас в семье были проблемы, я опоздал на год, и теперь не только обогнал всех по росту, но и по возрасту тоже. Интересно, примут ли меня одноклассники? Самое стремное, что в школу мне предстоит идти почти что через лес, так как дом находится в каких-то ебенях, а до нужного поселка топать и топать. Хороший одиннадцатый класс, ничего не скажешь. Что произойдет быстрее: меня съедят, изобьют или я с ума сойду? Думаю, надо сделать ставки, жаль игроков нет. — А играть с самим с собой — признак сумасшествия, как и разговаривать, Антон, — я прыснул. Ну вот, докатились. Вдруг краем глаза заприметил какое-то движение, повернулся, пытаясь вычленить того, кто мелькнул чёрной тенью. Мои мышцы напряглись, я вытянулся словно струна, ожидая увидеть что-то страшное, пугающее, что пришло из моих кошмаров. Мне до ужаса сложно было стоять, всматриваясь в границу леса, мысли метались, вспоминая сон, а сквозняк словно подул сильнее, внимая моим переживаниям и усиливая их. — Антон! — Крик мамы заставил меня подпрыгнуть и замереть, интонация точно такая же, как во сне. Я все еще сплю? — Антон, я знаю, что ты встал, иди завтракать. Я долго тебя буду ждать, лежебока? — блять. Я так точно поседею раньше времени. — Да, Мам, щас приду. — Может, тот крик тоже был мамин, но он был ночью, вряд ли она меня могла тогда позвать. Я снова открыл книгу с картинками из сна. Голоса отца и матери были невероятно правдоподобны, но вот чей голос был третьим? Кто звучал так лукаво и хитро, по-животному перекатывая на языке урчание? Я никого не знаю и не помню с таким голосом. Он, казалось, принадлежал девушке, юной и прекрасной, звенящей маленьким колокольчиком, но в нем что-то было ещё, что-то кардинально противоположное, что-то, что искажало его, делая более глухим и скрипучим, будто дверь не смазали, и она теперь изредка шипит на всякого входящего. Почему мой мозг сгенерировал это? Да еще она меня прозвала зайчиком, я что похож на этого длиннозубого? Я поднес руку к лицу, пытаясь нащупать передние зубы, и, удостоверившись, что они все такие же маленькие, успокоился и опустил руку. За окном снова что-то шевельнулось, но в этот раз я уже увидел нарушителя спокойствия. Лиса. Обычная Лиса, облаченная в рыжую пушистую шубку, так приятно глазу лоснящуюся. В голове промелькнула мысль, что она может быть заражена бешенством и будет ломиться в дверь, чтобы укусить и заразить этой болезнью. Но, словно в опровержение моих мыслей, огненная красавица, вильнув шикарным хвостом, ушла обратно в глубь леса. Она, будто яркий огонь, горела среди деревьев, но вскоре и этот цвет пропал, затерявшись в темноте крон. Вот это близость к природе. Не дай бог такая зверюга подойдет на улице. — Антон! Тебя долго еще ждать? — голос матери сквозил раздражением и возгорающей злостью, еще чуть-чуть, и ее порвет на скандал. Я, чтобы не нарваться, быстро сунул ноги в тапки и побежал к лестнице. Влетев на кухню в сопровождении скрипа половиц, я увидел мать, связанную узлами фартука и накрывающую на стол. Я был уверен на сто процентов, что там была наипрекраснейшая, наи (прости господи) вкуснейшая манная каша с комочками, ну, благо, не рисовая и на том спасибо. — Антон, отец сегодня до вечера в городе, наколи дрова для печи, — ну вот опять. Хорошо, что только дрова наколоть. Только вот там холодно, да и выходить после сегодняшнего мне не очень-то хотелось. — Не хочу, там звери ходят, вдруг меня покусают, и я умру от бешенства? — стоит попытаться, вдруг прокатит. — Опять ты за свое? Я тебе сколько раз говорила, чтобы ты не забивал себе голову. Тут нет никого, тут безопасно, поэтому доел кашу и пошел колоть дрова. Без разговоров. — Не получилось. Обидно. Придется повиноваться, а то очередной скандал мне слушать совершенно не хочется. Кое-как доев кашу, что грозилась задушить меня и выйти наружу, я поплелся одеваться. Замерзнуть не хотелось, поэтому я натянул все, что только нашел в гардеробе, и неповоротливой тушей вывалился в зимний холод. Зябко, снег хрустит, подобно костям. Хрусть, хрусть, хрусть. С такими «радостными» мыслями я обошел дом и приготовился колоть дрова. Спустя двадцать минут половина работы была сделана, а я настолько вспотел, что еще чуть-чуть — и я растекусь потной, вонючей лужей. Вдруг недалеко от меня что-то хрустнуло, и послышались странные звуки, похожие на тихие шаги, будто кто-то аккуратно ступал по снегу, готовясь напасть на добычу. Я с замиранием сердца обернулся на источник шума. Ну нет, ну пожалуйста! Огонь — первое, что бросилось в глаза, потом он обрел очертания: ушки, пушистый хвост, черные маленькие бусины хитрых глаз. Знакомая Лиса медленно приближалась, выплывая из-за кромки леса. Я остолбенел, мне никогда раньше не удавалось настолько близко видеть дикого хищника. Мое воображение судорожно крутило огромное количество вариантов будущего, но в каждом из них меня непременно убивали. Очухавшись, я рванул к дому, Лиса ринулась за мной. Я несся, не смотря под ноги, лишь прося всех на свете не упасть. Дорога до двери казалась мне вечностью, холод от частого и судорожного дыхания проник глубоко в тело, легкие жгло, а сердце готово было лопнуть, но адреналин подгонял меня, как и то, что зверь позади, кажется, сокращал расстояние, вот еще чуть-чуть, и спина почувствует лапы и когти на них, а в шею вцепится небольшая челюсть с острыми, словно ножи, зубками. Но спасительная дверь была уже совсем рядом, рванув ее на себя, я ввалился в сени и судорожно закрыл все замки. В дерево что-то глухо ударилось, а затем раздался скрежет, что проник в мою голову, пульсируя и сдавливая, когти раздирали, рвали, пытаясь достать до желанного. Но через пару секунд все затихло. Я вздохнул. Что за день-то такой? — Антон, ты уже все? — мамин голос прозвучал словно гром среди ясного неба. — Н-нет, там лис-са, — заикаясь от быстрого бега и еще не отступившего страха, промямлил я, заходя на кухню. — Какая Лиса, где Лиса? — голос мамы как-будто приобрел нотки тревоги. — Она во дворе! — Эта Лиса? — спросила мама, показав куда-то пальцем. Я подошел, стараясь выловить взглядом огненного зверя. Но вместо него, я увидел лишь рыжего дворового кота. Блять. — Хорошая Лиса, настоящая, — сарказм и раздражение так и сквозили в интонации. — Сколько раз я тебе говорила, перестать накручивать себя и меня заодно! Не хочешь работать — твои проблемы, но все эти сказки мне уже порядком надоели. Было ясно, что мне не верили. Обида поглотила меня. Вот так всегда, я вечно крайний, да еще и отменный лгун и лентяй. Но делать нечего, я снова вышел на улицу и побрел доделывать начатое. Вернувшись домой без происшествий, что крайне меня удивило, я поднялся к себе и лег на кровать, уткнувшись в потолок. Мне казалось, что все способствует моему схождению с ума. Сначала сны, звуки, а теперь еще звери, решившие как будто поиграть и поиздеваться надо мной. Больше всего меня убивало то, что мне абсолютно никто не верит. Мне уже восемнадцать лет, какой смысл так откровенно пиздеть? Но родителям ничего не докажешь, благо, ещё к доктору не повели. Делать мне было нечего, и я решил податься в воспоминания о прошлом, я снова как будто увидел перед собой друга Лешу, по которому уже порядком соскучился, его светлые, прямые волосы, карие глаза, маленькую кучковатую фигуру, его слегка кривую улыбку и каркающий смех. Я запомнил его очень хорошо, даже то, что чихая, он всегда сгибал лишь одно правое колено. Мы дружили долго, все детство бегая по дворам и ища приключения на пятую точку. Я вспомнил, как мы первый раз подрались из-за какой-то девчонки, то ли Нади, то ли Ксюши. Я тогда обиделся, что после уроков она дала ему, а не мне нести рюкзак, и напал с кулаками. Через несколько лет проанализировав эту единственную сильную драку, я вдруг понял, что не девочку ревновал, а друга. Я тогда испугался, что из-за нее он перестанет со мной общаться, так как я стану неинтересным и ненужным. Так мы прожили бок о бок много лет, вместе переписывая домашку в закутках школы, подальше от вездесущих учителей, забегая в ларьки за очередной фигней. Он тогда собирал какие-то вкладыши с машинками, вечно хвастался ими, а я хоть и не понимал, но все равно радовался счастью друга. Потом, под конец моего житья в городе, к нам присоединился Сашка, перешедший в наш класс из другой школы, хмурый брюнет, такой же тощий как я и с круглыми линзами на носу, что вечно сползали. Сначала он ныл, ворчал, пытался нас облагоразумить, а после взял да плюнул и забегал с нами по гаражам. Нагоняй мы получали часто, так как его мать была ужасно строгой и стервозной. Нам всегда приходилось оправдываться перед ней за его разбитые коленки, разодранные локти и любые другие травмы и косяки, придумывая разные нелепые ситуации. Я коснулся шрамиков на ладони — вот все, что мне осталось от пацанов. Мы тогда бесились, и я упал, запутавшись в длинных ногах и разбив рукой бутылку. Вот крику тогда было, меня неделю дома держали, постоянно упрекая в тупости и неуклюжести. Теперь им даже не позвонишь — дорого, да и не знаю их номеров, даже если бы знал, то они вполне могли переехать. Жаль мне было уезжать, я как будто оставил там что-то важное, что оторвалось от души, как только их знакомые силуэты скрылись из виду. Они всегда были моим убежищем, помогая не унывать из-за отношений родителей. Сейчас же, думая обо всем этом, я боялся остаться тут один. Здесь и так пусто, лишь лес, животные, снег и родители, да и те не особо общались со мной, лишь изредка бросая фразы по делу. Мне казалось, что мы просто сосуществовали рядом, встречаясь лишь во время приема пищи. Одиночество для меня вообще странная вещь, вроде я не против, мне с собою хорошо, привык уже, но и друга иметь я тоже хотел, всегда же проще, когда ты можешь с кем-то по душам поговорить, попросить помощи или просто побеситься, неожиданно впав в детство. Так я пролежал сравнительно долго, воспоминания калейдоскопом сменяли друг друга, показывая мне яркие картинки моей тогда еще безоблачной жизни. Когда же я поднял голову, чтобы взглянуть в мутноватое окно, то увидел темнеющее небо и первые звезды, так отчетливо сияющие на тяжелом полотне. Да уж, темнеет здесь быстро. Мне захотелось спать, глаза болели, а тело после работы отказывалось двигаться, но я не мог, если не спущусь на ужин, то отхвачу половой тряпкой по спине, а это так себе развлечение. Ожидая зов мамы, я все смотрел и смотрел на небо и на высокие шпили мощных сосен, мерно качающихся и поблескивающих снегом. Что-то магическое было в этом движении, будто заботливая мать укачивает буйного ребенка. Только колыбельной не хватает. И тут в голове, словно по команде, зазвучала какая-то знакомая мелодия, переливающаяся тонкими струйками нот. Красиво.***
Воскресенье звучит красиво, только если не думать, что завтра понедельник, а именно в этот день мне надо идти в школу. Что ж, первый день в новом коллективе — меня наполняют смешанные чувства: стремно и интересно. Какими будут одноклассники? Склизкими, противными тварями, сосущими кровь, словно влажные черные пиявки? Или же дружелюбными зверьками, что ластятся и радуются, пытаясь найти общий язык? Я вообще не люблю школу, а сельскую тем более. Учителя меня тоже пугают, особенно старые грымзы, гавкающие противными дворовыми псами. Хоть звук не тот издай, так все — тебе все кости обглодают, оближут, а потом сожгут, добавят какие-то специи и съедят, ничего не оставив. И поминай как звали. За этими раздумьями о школе и об ее «жителях» я провел однообразную и вялую неделю. Но все же одна странность была. Все дни с того «проклятого» прошли настолько спокойно, что я аж офигел. Во-первых, тишина: никто не скребся, не ломал ветки, не пытался съесть, напугать или еще что-то. Лес тоже подозрительно молчал, лишь изредка шелестя ветками, словно раздеваясь, сбрасывая снежную шубу. Все как будто замерло, затихло. Звери не выходили, кошмары тоже не снились. Тишь да гладь. Это меня тоже пугало, все как будто готовилось к чему-то большому, более опасному? Это затишье перед бурей? Нет, я абсолютно не верил тому, что происходит, не могло все так резко закончится. Во вторых, родители: они на удивление совершенно не ссорились, изредка лишь переругиваясь. Еще одно мнимое налаживание жизни. Если посмотреть со стороны, казалось, что вот, вот они — долгожданные мир и любовь в семье, никаких криков о разводе, об испорченной жизни. Но я не верил, опять же не может все так резко стать хорошо. Значит потом ёбнет с удвоенной силой. Это была первая ночь, когда я боялся просыпаться, боялся наступившего дня. Сегодня за ужином отец мне сказал, что не подбросит до школы, потому что образовались неожиданные дела, поэтому мне придется самому топать через лес в школу. Он строго наказал мне, чтобы я заранее все приготовил и вышел, ведь цитата: «Опаздываешь же постоянно и так, балбес, так хотя бы в первый день покажи себя человеком», на что я лишь пробубнил мол, да, да, не человек я, а мерзкая гусеница, и, получив два презрительных взгляда, заглох. Мама же опять наругалась на отца, что тот вечно где-то шляется, но после все успокоились. Мы мирно все доели и рассыпались каждый по своей комнате, словно чужие друг другу люди. Я поднялся к себе и начал собирать вещи на завтра. На одежду мне было плевать, смысл, не первое сентября же, тем более там вряд ли есть форма, а даже если там есть, то тут — нет, извиняйте. Собрав в рюкзак все необходимые вещи, я плюхнулся на прекрасную мягкую кровать, что приветливо скрипнула, ощутив на себе человека. Хоть что-то в этой глуши меня радовало. Тупые дни, тупое место, но лес красивый, тут без вопросов. В окно заглянула Луна, пробирающаяся из-за стены деревьев, ее холодный, серебряный свет мягко огладил угловатые линии моего тела. Тонкие, слегка кучерявые волосы просвечивали, и даже казалось, что слегка светились, кожа казалась жемчужной, такой немного тонкой, гладкой, словно шелковой, а волосики забавно придавали ей пушистости. Я смотрел на это все и думал, что я никогда еще не любил себя настолько, как сейчас. Мне всегда казалось, что люди несовершенны, некрасивы в своих непропорциональностях и недостатках. А сейчас я словно находился в легком дурмане, смотря на свое худое, исполосованное тенями костей тело, и наслаждался, бегая по всем конечностям глазами. Все же ночь — волшебное время, в свете Луны многое становится прекрасным и магическим, как и наоборот, ведь она же может и пугать, создавая искореженные образы, вселяя страх и ужас. Что она скрывает под сенью деревьев-великанов? А главное, кого она скрывает? С этими мыслями и вопросами я закрыл глаза и уснул под тихий и спокойный шепот сонного леса.***
Все скроет ночь немая. За тобой крадется он, И вот-вот поймает. Он идет... Он уже близко...
— Наш Зааайчик, — ухнуло где-то в лесу и завыло. Деревья тут же отразили звук, пронеся его по всем просторам, и все резко замолкло, не желая разбудить спящих. Землю окутала гробовая тишина, укрывшая одеялом Тайгу и деревни.