Rebirth

Яни распахивает глаза. За одним резким вдохом следуют другие — более глубокие, более основательные. Грудная клетка поднимается и опускается рваными движениями, как будто долгое время в ней не было свежего воздуха. В ушах свистит ветер, и Яни кажется, что он действительно вынырнул откуда-то из-под воды и поэтому не может отдышаться. Под спиной — что-то тёплое и мягкое. Перед глазами — бесконечная синева неба, размытая за потоком плывущей в воздухе воды. Протянул бы руку — и коснулся бы этого потока, запустив пальцы в прохладное неторопливое течение. По небу безмятежно тянутся друг за другом взбученные клочья облаков, а по воде скользят брошенные на воду цветы и листья. У Яни нет никаких сомнений, что так и должно быть. Он видит своё отражение в зеркальной глади небесной реки. Видит перед собой вихрастого веснушчатого мальчишку с напуганными глазами и нахмуренными бровями, сосредоточенно всматривающегося в собственное отражение. Тут же выражение лица сменяется на более мягкое. Мальчик улыбается себе и машет ладошкой. Отражение приветливо машет в ответ. Яни наконец поднимается с прогретой солнцем земли, стряхивая с себя налипшую траву и комочки земли. Проходит сквозь толщу воды, поднимаясь со дна оврага и оставаясь при этом совершенно сухим. Теперь, когда он оглядывается по сторонам и видит перед собой только цветущее всеми цветами бесконечное поле, Яни задаётся вопросом: что он здесь делает? — Эй! — сначала робко, а затем смелее зовёт мальчик, и крик его уходит далеко в небо. — Тут есть кто-нибудь? Он слышит сдавленный смешок за спиной и тут же оглядывается. Вокруг — только стайки бабочек беззвучно проносятся мимо, а где-то вдали раздаётся щебет полевой птицы. Палящее солнце разбивается в осколках по глади воды, и Яни невольно прикрывает ладонью глаза. Смотрит, прищурившись, сквозь пальцы и снова настороженно спрашивает, уже серьёзнее: — Кто здесь? В траве у его ног что-то шуршит. От неожиданности мальчик вскрикивает и едва не отпрыгивает назад. — Ты нашёл меня! — звучит в воздухе звонкий детский голос. А затем добавляет чуть тише. — А может, это я нашёл тебя… Яни немного расслабляется: ребёнок. Значит, потенциальный друг. Который, возможно даже, знает, что это за место и почему они оба оказались здесь. — Нашёл! Но ещё не увидел! — повеселев, говорит Яни. — Покажись! — А ты смотри! Мальчик наклоняется над землёй и всматривается в изумрудные заросли травы. И тут же ахает от удивления, прикрывая рот обеими руками. В этот же момент в воздух поднимается небольшой комочек света, очертаниями похожий на мотылька. Он делает несколько взмахов крыльями, взмывая выше и кружась над головой Яни. — Кто ты? — шёпотом спрашивает мальчик, неотрывно следя за светящимся мотыльком. — Это ты со мной говорил? Он вытягивает одну руку, чтобы мотыльку было где присесть и отдохнуть. Тот, покружившись, приземляется на кисть, и Яни чувствует разливающееся по телу тепло. — Это я, — подтверждает мотылёк, перебирая лапками усики. — Меня зовут Яри. Давай дружить? — Давай, — с лёгкостью соглашается Яни. — А меня… И замолкает на полуслове. Брови мальчика снова хмурятся, а сам он закусывает губу в попытке вспомнить собственное имя. И приходит к выводу, что, в общем-то, никогда его и не знал. Он в замешательстве ловит ртом воздух, не представляя, что ему ответить. — Яни? — подсказывает мотылёк. — А ты откуда знаешь? — удивлённо спрашивает мальчик. — Это правда моё имя? — Правда! — утвердительно говорит мотылёк и снова взлетает в воздух. — Мы с тобой теперь друзья, да? Значит, я всё про тебя знаю! Идём со мной, я кое-что тебе покажу! Тебе точно понравится. Мотылёк отталкивается крыльями от порывов ветра и летит по берегу оврага. Яни не уверен, что хочет сейчас куда-то идти, но ему ничего не остаётся, кроме как спохватиться и следовать за новым другом. — Яри! — окликивает Яни мотылька. — А если ты про меня всё-всё знаешь, то… где мы? — Во сне, — легко отвечает Яри, продолжая лететь в одном ведомом ему направлении. — Да? — Яни с сомнением щиплет себя за руку, до острой боли, сдавленно скулит, а затем сообщает с долей обиды. — Да вроде как не сон… Ты меня обманываешь? — Это очень глубокий сон, Яни. Но я обещаю, что ты проснёшься. Только будь со мной, ладно? Яни колеблется. Но делать нечего: в этом месте у него был только этот новый друг, который знал об этом мире больше, чем мальчик. — Ладно! — соглашается он и срывает по пути несколько ромашек. — А куда мы идём? — Тут неподалёку, — отвечает мотылёк. — Есть небольшой пруд. Умеешь ловить лягушек? — Сейчас узнаю, — Яни жмёт плечами. — А ты хочешь, чтобы я поймал тебе лягушку? — Хочу! — мотылёк замедляет движение: они подходят к довольно крутому склону. Внизу, чуть поодаль, и правда виднеется вода. Яри понижает голос и шепчет так, словно рассказывает самый страшный секрет. — Я лягушек вблизи никогда и не видел… — Да ну? — Глаза Яни округляются. — Ну даёшь! Я тебе самую большую поймаю, хочешь? Зелёную! Или серую! Или пятнистую! Но самую красивую! — О… Это было бы… Очень здорово, — смущённо говорит Яри. — Давай спустимся? Только осторожно, не упади! — Да не упаду! — гордый Яни становится в боевую позу, отталкивается от земли и вприпрыжку спускается по склону в овраг. Поворачивается к другу и машет ему рукой с зажатыми в ней ромашками, мол, смотри, какой я молодец! И ничего со мной не случилось! Яри тотчас подлетает к нему и садится на плечо, и Яни переполняет непонятная эйфория. — Это было очень здорово! — восклицает мотылёк. — Если бы я мог, я бы похлопал тебе руками. Но могу только крыльями! В подтверждение своих слов он перелетает с одного плеча на другое, стараясь хлопать крыльями погромче — громче шума ветра, шелеста травы и пения птиц. Яни тронут до глубины души — улыбается до ушей и прижимает ромашки к сердцу. — Я ещё и не так могу! — он начинает хвастаться, и Яри на его плече тихонько посмеивается. — Как-нибудь тебе обязательно покажу. Да вот сейчас, как только лягушку поймаю. Они подходят к пруду, и Яни присаживается на корточки. Внимательно оглядывает пруд, делает задумчивое лицо — досконально изучает. Водоём немного скрыт за зарослями осоки и рогоза, а вода мутная-мутная, покрытая мелкой ряской. Противоположный берег едва виден — надо же, а Яри говорил, пруд небольшой! Мальчик прислушивается: где-то рядом и вправду слышно едва уловимое кваканье. Яни поворачивается на звук и пристальнее вглядывается в траву. Любой шорох может напугать лягушку, и Яни предельно осторожен. Он медленно делает выпад в сторону, сохраняя равновесие, и немного привстаёт. — А-а, вот она где! — радостно шепчет мальчик. — Какая огромная! И какая серая! Может, это жаба? Жаба… Не подумай, что я жаб боюсь! Я в эту чушь с бородавками даже не верю. Смотри, сейчас поймаю! Он неслышно отрывает ногу от земли и заносит её над одной из кочек. Сомневается, ставить или нет: вдруг провалится под воду? Всё же думает недолго и осторожно ставит ногу на кочку. Далее всё происходит почти мгновенно. Кочка проваливается под воду, а ногу обхватывает что-то холодное и склизкое. — Яри! — Яни кричит от ужаса и пытается выдернуть ногу. Он хватается за неё руками, но другая нога соскальзывает в воду, и мальчик плюхается в эту холодную грязную муть. — Помогите! Яни старается отпинываться от чьей-то хватки, цепляется руками за землю и пытается выкарабкаться — его подгоняет безудержный страх. Но подводное существо сильнее, гораздо сильнее мальчика, и оно с удвоенной силой утягивает его за собой в глубину. В рот и нос попадает вода. — Яри! — Яни визжит, напрягая до боли голосовые связки, и в холодном ужасе осознаёт: Яри не откликается. Это — его последнее слово перед тем, как лёгкие выжигает водой. Мозг взрывается острой болью, а из груди от истошного крика уходит последний воздух. Каждая клетка тела словно сотней игл пронизана. Движения хаотичны — Яни машет руками, хочет зацепиться хотя бы за что-нибудь, но сознание постепенно начинает мутнеть. Глаза закрываются. Сердце пропускает удар. Какое-то время мальчик слышит какие-то звуки, похожие на писк, но затем и они стихают. Яни резко открывает глаза. Из горла как будто вынимают перегородку — и он снова откашливается, прижимая к груди руки. Сердце стучит в бешеном темпе, как будто Яни безостановочно бежал марафон и только сейчас достиг финиша. Когда дыхание восстанавливается, а сердце успокаивается, он осматривается в попытке осознать, где находится. Он сидит на крыше многоэтажного дома. Кажется, самого высокого в этой местности. Вглядывается куда-то за горизонт, куда уходят грузные пепельные тучи, вот-вот готовые пролиться дождём. Солнца почти не видно — только сквозь некоторые просветы в полотне облаков прорезаются тонкие спицы света. Где-то вдали, как будто на краю горизонта, раздаётся глухой утробный звук, похожий на гром. Яни инстинктивно отползает подальше от края крыши и замечает, что в его ощущениях собственного тела что-то изменилось. Он осматривает свои руки: на них чёрные кожаные перчатки с вырезами для пальцев, а заусенцы покусаны до крови. На ногах — облегающие плотные джинсы с дырами, сделанными наспех тупым ножом на коленях, и высокие тяжёлые ботинки. Парень вытирает пот со лба. Кажется, он что-то помнит. Но что именно — это в памяти не отложилось. В ней остались лишь два имени: Яни и Яри. Причём Яни — было его собственным именем. А Яри… Яни напрягает память, но на ум приходят совершенно не связанные образы: лягушка, мотылёк и поле. Мотылёк… — Яни? — слышится голос. Знакомый голос. — Это ты?.. — Яри? — спрашивает парень, ляпнув первое и единственное, что приходит ему на ум. Собственный голос звучит непривычно и как-то грубо. От неожиданности Яни едва не давится слюной. — Ты помнишь меня?.. — голос кажется приятно удивлённым. — Это я! — Покажись, — приказным тоном говорит Яни. Вокруг он не видит никого, кому этот голос мог бы принадлежать. — Я… что-то помню. Помню, что-то было, но вот что — нет. Из-под одной из сторон крыши в воздухе появляется комок света. Уже побольше размером и теперь похожий на собаку. Собака громко лает и, виляя хвостом, тотчас же кидается к Яни. Тот встречает пса крепкими объятиями. И чувством огромного облегчения: он здесь не один. — Это ты? — спрашивает Яни. Глупый вопрос, но другого пока не имеется. Яни гладит пса по голове, под подбородком, за ушами, а тот радостно виляет хвостом и вылизывает руки и лицо человека. При этом на коже остаётся приятное тепло, и Яни перестаёт зябко ёжиться. — Это я! — подтверждает пёс и укладывается на коленях друга. — В прошлый раз мы так и не договорили. — В какой… прошлый раз? И где мы вообще? Что это за место? Как мы сюда попали? И… э-э… Извини, если неприлично, но кто ты вообще? Яри не торопится отвечать. Он задумчиво кладёт голову на лапы и в напряжённом размышлении мотает хвостом из стороны в сторону. — Тоже не знаешь? — осторожно спрашивает парень. — Тоже сюда как-то странно попал? Вопросы сыплются градом, и Яри не успевает обдумать всё. Яни требует немедленного ответа, и пёс отвечает на удачу: — Мы в осознанном сновидении. Это, ну… Знаешь, наверное. Когда ты можешь контролировать себя во сне. Ему везёт: это производит на Яни ошеломляющий эффект. Тот в широкой улыбке открывает рот, а в глазах искрится предвкушение. И самое главное — он тут же забывает про заданные им вопросы. — Правда? — от услышанного в груди Яни разгорается азарт. — То есть, мы сейчас можем сигануть с крыши, и нам ничего не будет? И вообще отсюда можно просто улететь? — Нет-нет-нет, куда так быстро! — Яри лапами приобнимает колени Яни: посидим ещё! — Мы тут… Ждём кое-что. Точнее, кое-кого. — Да? Кого? — Кита, — загадочно отвечает Яри и с удовольствием объясняет. — Тут довольно часто проплывают киты. Ты когда-нибудь видел настоящего кита? Который плыл бы по небу, будто в воде? Я — никогда. — Я тоже. Значит, вместе и посмотрим. В голове проносится не то дурное предчувствие, не то какое-то далёкое забытое воспоминание. Яни прислушивается к себе: сердцебиение учащается, а волнение в груди нарастает. Звуки грома усиливаются и всё меньше походят на гром. Поднимается холодный ветер, но, пока Яри сидит у Яни на коленях, даря собственное тепло и свет, им нечего бояться. С левой стороны небо темнеет, приобретая чёрный цвет. А затем — из облаков выплывает огромный кит. Яри приподнимает голову и заливисто лает, приветствуя животное, а Яни не может прийти в себя от охватившего его шока. Он прикладывает руку к виску и неотрывно наблюдает за проплывающим по небу китом. Рот в изумлении открыт, а пальцы другой руки крепко сжаты в кулак. Кит неторопливо гребёт плавниками в воздухе, как в воде, и поворачивается к крыше, где сидят две крохотные фигурки, неразличимые на фоне городского пейзажа. И набирает скорость. — Яри, погоди! Он что, на нас несётся? — Яни снова не узнаёт собственный голос, который теперь больше походит на писк. — Что нам… Что мы… Пёс тихонько скулит и соскакивает с чужих колен. Зубами прикусывает ткань джинсов и тянет на себя. — Прыгнуть? С крыши? Да ты с ума сошёл… Это же… Мы… А если не получится? — беспорядочно шепчет Яни. В очередной раз раздавшийся громовой раскат — крик кита — подстёгивает его, и парень моментально вскакивает с ног и в несколько шагов подходит к крыше. Кит совсем близко — ещё немного и, кажется, врежется своим гигантским телом в здание. Краем глаза Яни замечает, что небо полностью почернело, превратившись в бесконечную беспросветную бездну. — Яри, я возьму тебя на руки? — просит Яни. — Пожалуйста. Мне страшно. — Конечно, — соглашается Яри. — Так будет… легче. Яни подхватывает пса на руки, вцепившись в него, как в последнюю надежду, и оглядывается. С бешеной скоростью кит мчится на них, будто видит в них цель, которую любой ценой необходимо достигнуть. Вниз Яни не смотрит — живот мутит от страха, а сердце готово прыгнуть раньше него самого. «Это всё сон», — про себя повторяет парень, до цветных пятен зажмуривает глаза и делает шаг. В ушах свистит ветер, заглушающий собственные мысли. Глаза слезятся, — не столько от ветра, сколько от страха, и Яни жмурится, крепче прижимая к себе Яри. Он помнит, что это осознанное сновидение, где может управлять происходящими событиями. И он пытается, пытается изо всех сил поймать порыв ветра, ухватиться за него, чтобы не падать камнем вниз, а взлететь и приземлиться аккуратно где-нибудь у дома… Не получается! Паника вырывается из горла захлёбывающимся воем, а сознание проваливается в помешательство. Они разобьются. Яни чувствует, когда земля близко, но, столкнувшись с ней, он не ощущает дикой боли. По телу проносится обжигающая волна жара. Свист в ушах превращается в колокольный перезвон, а перед глазами вспыхивает белый свет. Сознание мутнеет, но Яни стискивает руки крепче, боясь, что он упустил пса. Очередной громовой раскат — последнее, что он слышит перед тем, как свет перед глазами потухает, руки слабеют, а волна жара затихает, и на её место приходят отголоски ломающей боли… Сердце пропускает удар. Какое-то время парень ещё слышит доносящиеся откуда-то извне звуки, но затем и они уходят в небытие. Яни нехотя открывает глаза. Вокруг — книги. Высокие стеллажи, упирающиеся в потолок, стопки аккуратно сложенных на полу книг, хаотично разбросанные по полу тома с растрёпанными переплётами, старые потёртые журналы и пожелтевшие от времени листы бумаги. И повсюду — пыль. На столе, за которым он сидит. На подоконнике, где в заляпанном пальцами стакане одиноко ютится измокшая ромашка, больше похожая на маленькую мочалку. На грязных стёклах потрескавшегося окна. На тех же бесконечных книгах, раскиданных по всему залу. В ощущениях тоже что-то меняется. Яни приподнимает сгорбленные плечи и разминает затёкшую спину и шею. Уснул здесь, что ли? Он берёт с края стола кем-то заботливо оставленное зеркало, также покрывшееся многовековым слоем пыли. Протирает его рукой. Руки — всё в тех же чёрных кожаных перчатках. Но теперь — более взрослые, грубые, потемневшие. Лицо — испещрено сетью тонких морщин, становящихся особенно глубокими при улыбке. Мужчина запускает руку в волосы, дивясь необычной причёске, похожей на типичного панковского ирокеза, но в более домашнем варианте. Буквально несколько мгновений назад Яни помнил себя совершенно другим: моложе, что ли. Кажется, что эти морщины не его, а чужие, и это тело — тоже чужое, не его собственное. С другого конца зала раздаётся намеренное покашливание, привлекающее к себе внимание. — Яри, — говорит Яни скорее утвердительно, чем вопросительно. Будто уверен в том, что это далёкий друг его молодости. — Именно, — слышится ответ. — Изволь взглянуть на тебя, друг мой драгоценный, — с долей доброй насмешки просит Яни, не останавливаясь в высокопарных выражениях и продолжая. — Как-то… Запамятовал я лик ваш богоподобный. Хотелось бы снова окинуть вас грешным взглядом своим… Такой реакции Яри не ожидает и сперва напряжённо думает, как реагировать. Немного колеблясь, он показывается из-за стеллажа и направляется прямиком к Яни. Тот на некотором расстоянии прикрывает лицо ладонью. — А вы никак не изменились… — мужчина щурится от разливающегося света. — Разве что с четырёх лап перешли на две. Не сказать, что я этому не рад. — Яни, пожалуйста, хватит, — просит Яри, заметно занервничав от реакции друга, которой он не предполагал. Он решает, что должен перенять роль ведущего в диалоге, и поэтому без предисловий говорит как можно мягче. — Послушай… Яни поудобнее устраивается на стуле, откинувшись на его спинку и подперев подбородок кулаком. — Я понимаю, что… м-м… Всё кажется довольно странным и нереалистичным, — говорит Яри, с трудом подбирая слова. — Можно сказать, нелогичной фантастикой. — Мягко сказано, — вставляет Яни, вздымая брови. — Я бросился с крыши, спасаясь от кита в небе. И утонул в пруду. Это не просто «странно», это «дикие бредни до беспамятства захмелевшего меня». Объяснишь это как-нибудь? — Не перебивай, пожалуйста, — Яри возмущён тем, что его так нагло перебили. К сожалению, это единственная фраза, которую он может сказать чётко, потому что дальше слова попросту не идут. — Я постараюсь. Возможно, ты и сам уже понял, что это… не та реальность. То есть… Всё это — ненастоящее. И действительно похожее на непрекращающийся сон. — Ты специально говоришь так запутанно, чтобы я не знал, что происходит на самом деле? — Яни приподнимает одну бровь. — Я не хочу оставаться в неведении, Яри. Расскажи мне всё, как есть. — Проблема в том, что этого я сделать не могу, — заявляет Яри и спешит оправдаться. — Во-первых, я не знаю, что в таком случае будет. Во-вторых, есть вероятность, что это возымеет довольно неприятные последствия. Для тебя. «Может быть, летальные». Яни замирает и больше не перебивает. Думает о том, что может быть ещё неприятнее, чем наблюдать за своей смертью, не в силах повлиять на ход событий. Он неторопливо барабанит пальцами по столу, собирая на подушечки пыль, и кидает на Яри выжидательный взгляд. Тот выдыхает, удовлетворённый немым разрешением продолжать. — Если бы я мог, я бы рассказал тебе всё от и до. Единственное, что я могу сделать — пообещать, что скоро это кончится. В лучшую сторону. — Не сомневаюсь вообще ни капли, — не моргнув глазом, отвечает Яни. — Это всё очень здорово, конечно. Но есть пара вопросов. На каком основании я могу тебе верить? В оба прошлых раза после разговоров с тобой я, скажем так, умирал. Мне это, скажем так, не нравится. Во-вторых: кто ты? Каждый раз, когда я на тебя смотрю, то вижу кого-то знакомого. Такое чувство, будто о тебе я знаю гораздо больше, чем о себе самом. Не будь этого чувства, мне бы не сдалось вообще сейчас разговаривать с тобой. Я уже понял, что ты знаешь то, что мне знать не обязательно. Но есть ли то, что можешь мне сказать о себе? Яри снова колеблется. Взвешивает каждое слово, которое собирается сказать. Расслабляется и смягчается. Несмело улыбается и говорит, глядя Яни в глаза: — Я — очень дорогой для тебя человек. Точно так же, как и ты для меня. Думаю, что скоро тебе предстоит узнать это. Пойдём со мной. Яри протягивает руку ладонью вверх. Яни ещё не уверен в том, что ему необходимо следовать, но все сомнения зыбким утренним туманом рассеиваются в воздухе, стоит только коснуться чужой руки. По телу пробегается волна тепла — ещё сильнее, чем в прошлый раз. Вместе с нахлынувшим теплом в душе поселяется спокойствие. — Мне опять придётся умереть? — с явно невесёлой улыбкой спрашивает Яни. Отчего-то становится тоскливо. — Да. Как считает Яри, слова здесь излишни. Может быть, он и так позволил себе сказать слишком много. Может быть, в следующий раз у него уже не получится. — Что не получится?.. — в голосе Яни слышится подозрение. Яри пробирает оторопь. «Что?» Он приостанавливает ход мыслей, концентрируется на нынешнем моменте и говорит, стараясь не упоминать лишнего. — Найти тебя, — произносит он почти искренне. — Это довольно кропотливое и тяжёлое занятие. Пойдём. Они оставляют библиотечный зал и выходят в коридор, закрывая за собой дверь. В коридоре — кромешная зловещая темнота. Даже свет Яри не позволяет увидеть что-нибудь, помимо распростёршейся вокруг них чёрной бездны. Дверь сзади них становится прозрачной и исчезает. Яни крепче сжимает руку друга. По крайней мере, абсолютная темнота — это не так страшно по сравнению с падением с крыши. — Мы до другой двери? — с надеждой спрашивает Яни, но почему-то уверен, что его вопрос звучит наивным до глупости. — Ты сам знаешь, — Яри не хочет отвечать отрицательно. А положительно — не может. — Значит, нет, — Яни жмёт плечами. — Так бы и сказал. В ответ — напряжённое молчание. В полной тишине они идут прямо. В какой-то момент Яни начинает казаться, что у него кружится голова. Он стискивает зубы, но продолжает идти дальше. Он не знает, долго ли им ещё идти, куда они идут, дойдут ли до цели и есть ли она вообще. Но с каждым шагом идти становится всё труднее: лёгкие вместо кислорода будто перегоняют пыль, которая оседает на внутренних стенках бронхиол. Вся тяжесть тела будто стекает в ноги, и приходится прикладывать немалые усилия, чтобы их переставлять. Пути назад нет. Сердце запускает отчаянный ход, а в ушах нарастает звон, будто с колокольни во время пожара. Яни хочет сказать, что ему как-то не по себе. Хочет сказать, что неплохо было бы отдохнуть, перевести дух, а затем двинуться дальше. Но делает неприятное открытие: он не может произнести ни звука. Слова застревают в словно разбухшем раздувшемся горле, к которому подступает тошнота. Яри замечает тяжёлую походку друга, замедляется и приобнимает его за спину. Получив опору, Яни оживляется. Его хватает ещё на несколько уверенных шагов. А затем становится ещё хуже, и он заходится в затяжном сухом кашле. Яни делает судорожные вдохи — не хватает воздуха, в лёгкие забивается пыль. Он цепляется пальцами за плечи Яри. Ноги не держат. Опускается на колени. Следом за ним опускается и Яри. Тот не может смотреть в обезумевшие глаза друга, и обнимает его, крепко, до хруста, желая спрятать его в своих объятиях от несправедливости того, что с ним происходит. Он с облегчением чувствует несколько тяжёлых вздохов и чужие ладони на своей спине. Больше не больно. Больше Яни не чувствует ничего, потому что глаза заволакивает серая пелена, а тело погружается в умиротворяющее тепло объятий. Сердце пропускает удар. Ещё несколько мгновений вокруг слышен шум, настолько явственный, что, кажется, открой глаза, протяни руку, и ты спокойно коснёшься его источника. Яни с трудом приоткрывает один глаз. Ему тяжело расправить сгорбленные плечи. Тяжело поднять голову, чтобы осмотреться, узнать, где же он оказывается на этот раз. Всё, что он видит перед собой — свои старые морщинистые руки. В синих вязаных перчатках без пальцев. Руки, сжимающие огромный лакированный контрабас. Что-то подсказывает Яни, что он проживает последние минуты своей довольно странной жизни. В воздухе, где-то слева, звучит мелодия на скрипках. Медленная, неторопливая. Яни прислушивается и с удивлением обнаруживает, что он знает, когда вступать. Знает, когда осторожными ловкими движениями начать перебирать струны, зажимая их и опуская. И он позволяет этому рефлекторному знанию полностью захватить его, и он, помимо скрипок, слышит гитары. Фортепиано. И чей-то знакомый голос, принадлежащий, на удивление, не Яри.

What is beauty compared to grief?

Яри… В голове тревожным роем гудят вопросы: где Яри? В прошлый раз он говорил, что искать его, Яни, довольно утомительное дело. Может, в этот раз он и не придёт?..

What is joy in league with sorrow?

Кому принадлежит этот голос? Этот успокаивающий глубокий голос, который кажется таким родным, несмотря на то, что Яни понятия не имеет, кто может так петь. Может, в этом безумном мире есть кто-нибудь ещё, кроме них с Яри?

A dead rushes' fleet drifting on a quiet tide.

Откуда он сам знает эту мелодию и свою партию? Такое ощущение, будто он уже играл её когда-то, но не помнит этого. Память не может дать ничего дельного: Яни только всё больше путается в том, что с ним происходит.

And does a sunset know its worth

Making yesterday tomorrow?

А ласкающая мелодия тем временем всё растекается по залу, льётся по стенам и наполняет всё помещение. Только сейчас Яни оглядывается: перед ним — огромное множество пустых сидений. Из-за плохой освещённости хорошо видно только первые ряды. Остальные же — уходят в ту бесконечную тьму, откуда Яни и пришёл сюда.

Is there a silence on this Earth

before every tear's been cried?

Здесь так тепло и хорошо… Яни немного улыбается сам себе, втягивает голову в тёплый шарф и закрывает глаза. Руки сами делают всю работу, а этот родной спокойный голос развевает все мысли, которые несколько минут назад не давали покоя.

For you, for you

I would bring down the heavens on this earth.

For you, for you

I would even trust the devil for rebirth…

Мысленно повторяя эти строки, Яни самозабвенно покачивает головой — его захватывают финальные аккорды, и он решает, что с последней нотой и завершится его существование. Невидимые руки, плетущие невесомое музыкальное полотно переливов гитарных струн и фортепианных клавиш, останавливаются. Спустя некоторое время замолкает и голос, возвращая Яни в эту реальность. Ничего не происходит. Правда, очень сильно клонит в сон… Старик держится на грани сна и реальности, а в его мыслях — мелодия начинается заново. Со стороны зрительного зала раздаются аплодисменты, и от неожиданности Яни едва не подскакивает на стуле. — Яри?.. — спрашивает он хрипло, зная ответ заранее. Он уже не удивляется собственному голосу, звучащему намного тише и неувереннее, чем когда-то. Откуда-то появляются силы говорить. Может, действительно стоит попрощаться с Яри заранее. Может, они действительно больше не увидятся. — Спасибо, что пришёл. Без тебя было довольно одиноко. — Я… тоже скучал, — глухо говорит Яри и наконец предстаёт перед Яни. — Вот ты какой… — улыбается старик. Глаза его, подслеповато щурясь, светятся от радости. Он видит перед собой невысокого седовласого мужчину с тростью и в очках. Тот задумчиво проводит рукой по подбородку, а затем, опираясь на трость, забирается по лестнице на сцену. Трудно по его лицу прочитать эмоции: кажется, сейчас он чувствует всё одновременно: от страха до лёгкого возбуждения, хоть и старается скрыть это за нахмуренными бровями. — Не сердись, — на всякий случай говорит Яни. — Я полагаю, эту композицию мы сыграли для тебя. Правда, я не очень хорошо представляю, кто — мы. «Очень дорогие для тебя люди», — хочет сказать Яри, но опасается, сам не понимая чего. Ему предстоит сделать финальный рывок и провести Яни через последнюю смерть. В последний раз стать его опорой и вывести его из этого мира. — Скоро… Скоро тебе и это предстоит узнать, — тихо говорит Яри, и в его голосе слышится страх. — Мы с тобой проделали огромную работу. Нам осталось пройти немного, Яни, веришь мне или нет. Пожалуйста, пойдём со мной. Яни поджимает губы и отводит взгляд. Старательно подавляет чувство стыда и шепчет на грани слышимости: — Я остаюсь. Эти два слова эхом отражаются от высоких сводов здания, а затем в них на мгновение застывает тишина, кажется, длящаяся вечность. — Прости? —Яри сглатывает застрявший в горле ком и переспрашивает, решив, что он ослышался. — Это моё место, — придерживая контрабас одной рукой, другой Яни обводит сцену и зрительный зал. Указывает на восемь пустых стульев, стоящих позади него. — Как только я здесь оказался, я почувствовал, что нахожусь там, где и должен находиться. Здесь я чувствую себя спокойно. Будто это и есть мой дом. Будто всё, что было со мной до этого — это поле, эта крыша и библиотека — это моё сознание путешествовало само по себе… невесть где. Здесь же моё путешествие заканчивается. На этой мелодии. Я уверен, что дальше меня ничего не ждёт, и я хочу остаться здесь. И проститься с тобой, Яри. Спасибо, что был со мной всё это время. Ты правда очень помог мне разобраться в том, кто я есть… Если бы я мог, отблагодарил бы тебя от всей души. Но всё, что у меня есть — это мой контрабас. Можешь его забрать. Я не пойду дальше. Оторопевший Яри стоит, опираясь на трость. Ему кажется, что ещё немного, и она треснет пополам под давлением его напряжённых рук. Сердце падает куда-то вниз, и он совершенно не знает, что делать. — Но… — он растерянно предпринимает попытку вразумить друга. — Ты не можешь бросить всё это. Бросить этот путь и… меня? Впереди нас ждёт лучшее будущее. В ответ Яни снова начинает наигрывать тихую мелодию. Без сопровождения скрипок, фортепиано и чудного голоса эта мелодия кажется одинокой, но тем не менее её подхватывают стены, многократно её усиляя. — Моему будущему осталось недолго. Позволь ему завершиться здесь. — Я не могу оставить тебя, — возражает Яри. По языку скользит горечь, и на большее его не хватает. — Тогда оставайся со мной. Мы заснём вместе. А что будет дальше… — старик пожимает плечами. — Это уже вне нашей компетенции. Я был бы рад разделить с тобой это мгновение. Яри видит сопротивление. В этот момент приходит горькое осознание того, что все его усилия были напрасны. Он нетерпеливо поджимает губы, не глядя на Яни. — У меня нет права принуждать тебя, — подумав, говорит он. — Но я буду ждать. На той стороне. Наши пути не могут разойтись… вот так. Ты в любой момент можешь передумать и пойти за мной. Ты знаешь, куда идти. В последний раз. Яни становится не по себе. Атмосфера, прежде расслабляющая и спокойная, становится тяжёлой и давящей. Ему не хочется делать выбор, хочется просто спать. — Я хочу верить, что мы ещё увидимся, — напоследок говорит Яри. Он протягивает руку для рукопожатия, а Яни решает, что рукопожатия здесь будет мало. Поэтому он встаёт и крепко обнимает Яри за плечи, не выпуская из рук контрабас. — Будь что будет, — серьёзно произносит Яни и хлопает друга по плечу. — Как ты говоришь, «увидимся на той стороне». Тот в ответ фыркает — на большее не хватает ни слов, ни сил. Яри уходит, осторожно спускаясь по лестнице и проходя мимо сидений. Яни провожает его взглядом всю недолгую дорогу. Только после того как друг скрывается в темноте, в голову старика закрадываются сомнения: может быть, Яри и прав. Становится тревожно. Яни закрывает глаза, но желание спать тут же рассеивается: может, он так и не заснёт здесь, а продолжит сидеть в абсолютной тишине и в полном одиночестве? Из головы не выходят строки песни, которая по ощущениям звучала в стенах зала несколько часов назад. Старик хмурится и проводит пальцами по струнам в надежде, что они смогут дать ему ответ. Низкий звук будит в груди ещё больший ком тревоги. I would even trust the devil for rebirth… Яни повторяет эту строчку вслух. Сначала тихо, почти про себя. А затем громче, ещё громче, и — пропевает её так, как может. Неловко, напряжённо — как будто в этом зале сидят десятки искушённых слушателей. И стены повторяют последнее слово, и оно врезается в подкорку мозга, словно оно и есть ключ к тому, что происходит и должно произойти. Это слово заставляет Яни встать со стула и прочувствовать собственные ноги. Он в нерешительности поворачивает контрабас, оглядывая его со всех сторон: понадобится ли он в последнем звене цикла его смертей и перерождений? Рядом больше нет Яри, который ослабил бы боль своими чудотворными прикосновениями, и единственное, что было с ним — этот габаритный инструмент. И всё же Яни оставляет его — слишком тяжело нести с собой. Он грузно ступает по деревянному полу, спускается с лестницы и направляется на выход. Напоследок оглядывается, словно хочет разглядеть на восьми стульях хотя бы силуэты тех, кто играл вместе с ним мелодию перерождения. Но там пусто, и Яни, улыбнувшись и приподняв брови, идёт дальше. Он видит впереди огромную дверь, сделанную явно великанами для великанов. Однако она приоткрывается от несильного толчка. Яни жмурится от света, который на мгновение ослепляет его. За всей этой темнотой, в которую с каждым шагом он погружался, идя по залу, скрывался яркий белый свет. И этот свет просачивается белоснежными лучами в зал, зажигая блики на огромных стеклянных люстрах, и Яни, проморгавшись, зачарованно смотрит в зал, который постепенно оживает. Но его путь — ведёт в этот ослепительно белый коридор. Старик делает решительный шаг, и тело тут же покидают силы. Делает второй — и дыхание слабеет. Приходится заставлять себя делать каждый вдох и каждый выдох. Делает третий. Сердце замедляет свой ход, и каждый удар отдаёт тяжестью во всём теле. Выставив перед собой руки, Яни не видит почти ничего: всё так размыто и непонятно, будто и не ему принадлежат эти руки. Делает четвёртый шаг. Яни отчаянно цепляется за ускользающее сознание. Старается удержать перед собой образ Яри — незримую путеводную звезду, которая ведёт его вперёд. Стихают все ощущения, и, кажется, Яни не чувствует сердцебиения. Он делает последний шаг и без сознания падает в пустоту. Сердце пропускает последний удар. «Вот он, конец». Яни всё ещё слышит какие-то звуки. Раздражающие, неприятные. Шорохи и писки, ползающие по ушной раковине и проникающие куда-то вглубь мозга. Это заставляет его открыть глаза и вновь увидеть огромное белое полотно. Но не слепяще-белое, а будто матовое, немного грязное и грустное. Яни делает глубокий вдох. С этим вдохом как будто приходит осознание, и он вспоминает всё. Вспоминает острую резь в груди и бесконечную слабость. Тянущую рвущую боль, которая вынудила его оставить все дела. Проходящийся по конечностям холод от страха перед смертью. И уже как в тумане — полумрак реанимационного отделения, свет ламп, и уже затем — цикл смертей и перерождений. Вспоминает то, что он — Яни, а Яри — его родная душа. Которая была с ним на протяжении всего этого страшного времени. И долгие десять лет совместной жизни. Когда его переводят в кардиологический стационар, первое, о чём просит Яни дежурную медсестру — о возможности посещения. Он уже привык к тому, что не может узнать собственный голос, но сейчас он звучит особенно жалко — говорить тяжело. Всё то время ожидания Яни инстинктивно боится заснуть — вдруг и это не настоящая реальность и сон здесь равноценен смерти? Он мысленно считает секунды, сбивается, открывает глаза и считает овец. Его уже тошнит от белого цвета, и он поворачивает голову на бок, чтобы смотреть на нежно-бирюзовую стену. Несмотря на то что в палате открыто окно, в ней всё ещё душно. Яни прислушивается к шагам и голосам в коридоре. Заставляет себя дышать глубже и размереннее, чтобы успокоиться — лишние волнения ему ни к чему. Яри приходит спустя полтора часа. Входит в палату осторожно. Бросает на Яни короткий взгляд и, видя, что с тем всё относительно в порядке сейчас, шумно опускается на стоящий возле койки стул. — Как ты? — спрашивает Яри тихо. — Лучше всех, — Яни улыбается одними уголками губ. Левую руку тянет к Яри, и тот бережно берёт её в свою. — Сейчас уж точно лучше всех. Яни замечает в волосах Яри несколько заметных седых прядей. Улыбка сходит с его лица, и он говорит серьёзно и убедительно: — Я бы ни за что тебя не оставил, слышишь? — он вцепляется в чужие пальцы, будто в первый раз. — Тем более, что всё это время ты был со мной. Отрицательное мотание головой. Яри хмурит брови: не был. Воздуха не хватает в груди, чтобы сказать всё. Да и смысл? Сейчас самое страшное уже позади. Переживать заново весь ком терзающей тревоги — только делать больнее им обоим. — Нет, правда, — Яни хочет приподняться на локтях, но от этого в груди неприятно тянет, и он только перекладывает голову поудобнее, глядя прямо Яри в глаза. — Я… расскажу тебе потом. Когда станет полегче. Трёхминутный разговор выбивает из него последние силы. Он замолкает и прикрывает глаза, снова расползаясь в блаженной улыбке: он жив, и это самое главное. И Яри, его душа, рядом с ним наяву. Держит за руку. Не оставляет одного. Страх рассеивается, уступая место спокойствию и умиротворению. — Ты чертовски сильный человек, — наконец говорит Яри. — Во всех смыслах. Ты справишься со всем. А я… постараюсь быть с тобой. Как можно чаще, любовь моя… Яни знает эту вечную истину как дважды два. Ему не обязательно повторять это каждый раз: он сегодня убедился в том, что они с Яри вместе даже в его подсознании. И когда в палате воцаряется тишина, он шепчет одними губами: — Я тоже тебя люблю. Теперь он может заснуть, будучи уверенным, что обязательно проснётся.

I would even trust the devil for rebirth.