«Хоть минуло уже пару лет, мне тут давеча вспомнился номер вашей почты… и коль ты не помер, я решила прислать Вам привет!» Ах Астахова
«Боюсь представить, что буду делать без тебя, мой ленинградский друг. Ты знаешь, что дорог мне Серёжа! Даже не представляешь насколько. Не понимаю, почему отец не поручится за тебя перед комиссией? У меня создаётся впечатление, что ваша авиация в заговоре с министерством путей сообщения, а, впрочем, я уже ничему не удивляюсь. Я чего тебе пишу… Приезжай! Меня не ссылают ни в Сибирь, ни на Дальний Восток. И я одинокая, остаюсь в Ленинграде смотреть на стену, ездить на учёбу и изредка встречаться с Катриной. Я люблю тебя, Гущин! До встречи! Твоя Ксения Говорова…»
Ксеня закусила колпачок ручки, в очередной раз перечитывая написанные строчки. В квартире назойливо и громко тикают часы. Где-то на кухне бубнит радио, а спину девушки буравит тяжёлый взгляд Инги Ильиничны, запечатлённый на памятном портрете. Говорова отложила в сторону ручку и бросила взгляд на одиноко лежащий на столе билет до Москвы. Протянув руку и осмотрев конверт, она подорвалась с места. Снова посмотрела на письмо, затем на билет и загадочно усмехнулась. А Инга со своего места по-прежнему буравила непокорную внучку взглядом. — Твою мать! — прошипела Ксения, обернувшись к портрету бабки. Рука, было, потянулась к телефону в надежде услышать голос лучшей подруги и скрасить свой скучный вечер, но трубка сама разразилась в клокочущем звонке. — Ксюня, нам срочно нужно встретиться! Знаешь, что… Папа свалил в очередной политтур по Союзу, мама у тёти Люды ночует, а я одна дома, как неприкаянная. Костя твой письма строчит раз в полтора месяца, а я изнываю от скуки. Это уже не смешно! Ксения, счастливо улыбаясь, уселась на близстоящий к телефону диван, закинув ногу на ногу. Говорова и Ринкевич познакомились ещё в школе. Судьба связала их редкой женской дружбой, а, может, девушкам просто было нечего делить. Внимание парней всегда распределялось поровну, как и родительские наказания. Баланс. — Короче, Говорова, я приду к тебе через час. Раздувай самовар, тащи бутылочку из запасов Инги Ильиничны, отворачивай её портрет и жди меня. Я лечу! Ксеня не успела и слова вставить, как подруга положила телефон и послышались короткие гудки. Катрина всегда старалась поступать правильно. Как диктовал строгий отец, воспитывая единственную дочь, словно солдата, вырабатывая тогда ещё у совсем маленькой Катрины уважение к другим и чувство товарищества. Но тщетно! Родительское воспитание проплыло мимо Катрины, которая по достижению тех же долгожданных пятнадцати лет творила, что хотела. А потому обратиться за советом относительно московских приключений целиком и полностью можно было только к Ринкевич. Ежесекундный порыв разорвать билет в клочья прошёл, и Ксения спокойно убрала конверт в ящик, попутно запечатав письмо для Сергея. Ей уже давно пора было научится поступать правильно. «Смотри, на Катрину, дорогая, она не обманет!», — прозвучал в голове голос покойной бабки и Говорову прошибла дрожь. однако совет был хороший. Ксения до сих пор ему следовала, во все глаза глядя на лучшую подругу. Катрина шла по жизни, не стесняясь говорить, что думает и ломать судьбы молодых, неопытных парней, попадающихся ей на пути. Она отбрасывала их и шла дальше, не оглядываясь и не вспоминая о прошедшем. Ксения ей завидовала, искренне, лишь улыбаясь в ответ. Но такой была Катрина взбалмошной и резкой и, пожалуй, история с Москвой, должна была упасть на её плечи. Она бы точно знала, что делать. Тщетно зачёркивая даты в календаре, Говорова сама не понимала, чего ждала от жизни, идущей своим ходом. Бесконечными командировками родителей, лекциями в университете и письмами друзей Ксения была, пожалуй, сыта. А перспектива мотаться по стране вместо своих родителей с дипломом политолога наперевес тоже не радовала. Но скучная жизнь продолжила своё движение по накатанной годами тропинке, не в состоянии посмотреть по сторонам. А ведь, Ксюша была уверена, что Космосов в Союзе не так уж и много. Однако нужный ей все никак не появлялся, а она не знала с чего начать поиски. Ограничиться следовало хотя бы твёрдыми намерениями о пользе своего желания. В который раз бросая себе утверждение в зеркале — «какая же ты дура!», Ксения была готова бросится в слёзы, но эта история не про неё. Не про слабую, забитую существованием девушку, скучающую по бессмысленному ночному разговору. Нет, в Москве остался совершенно иной человек. Это была не Ксения, а просто незнакомая Ксюша. Ксюша… Которая терпеть не могла эту форму собственного имени. Слишком просто и как-то неправильно. Как и влюбиться в семнадцать лет, так и не закончив университет. Влюбиться в человека, живущего в Москве. Влюбиться в кого-то с именем Космос, зная лишь приметное имя и про «Линкольн» с яркими языками пламени. Если верить самому владельцу такой красавицы, пламя ему изобразил сам Энди Уорхол, и Коса мало интересовал тот факт, что умер художник в восемьдесят седьмом. «Вот чудик!», — добродушно улыбнулась девушка, вспомнив разговор на дачной кухне, а ведь Кос на неё ещё и обиделся. Нет, точно чудик! Ингу хватил бы инфаркт, будь она жива. Женщина, не стесняясь в выражениях, в один момент вышибла бы из внучки все мысли о Москве, заставив опуститься на грешную землю. К сожалению, для Говоровой никто другой сделать этого не сможет. И помощи ждать больше неоткуда. Она никогда не хотела быть такой, как Катрина… Не хотела, но стала и назад уже не повернёт. В дверь позвонили, и, собравшись с мыслями, девушка отворила дверь, пропуская в квартиру лучшую подругу. Катрина Ринкевич была, если не первой красавицей Ленинграда, то в тройку лидеров попала точно. Это была довольно высокая голубоглазая блондинка, одним своим взглядом покоряющая сердца многих мужчин. Но по душе ей был лишь один! Не друг и не враг её сложного детства — Константин Говоров. Да, и любовью, то назвать сложно с точки зрения Кости… Почему выбор спутника всей жизни пал у Катрины именно на брата лучшей подруги — это вопрос, на который сама девушка отвечать и не собиралась. Хотя вот уже год они признавались друг другу в любви в каждом письме. Катя клюнула подругу в щёку, по пути снимая с шеи шарф, и прошла в просторную кухню. — Папа умчался, а мама снова пыталась заставить меня учить билеты к сессии… Я ей и говорю: мамуль, ну какие билеты? Я Демидову подмигну, он сразу по столу растечётся и черкнёт свой автограф в зачётку! Она в ужас тут же… Даже шуток не понимает! Скажи мне, Говорова, ну кому нужна ваша дипломатия? Для галочки только! Катрина могла тараторить без остановки обо всем на свете, а Ксюша была иной. Говорова любила молчать и изучать собеседника ледяным взглядом голубых глаз. Полная противоположность!.. — Ну, что ты молчишь, дорогая? Случилось что-то? Грустная какая-то и совсем без улыбки на лице. Брось да сдашь ты эту дипломатию, тебе даже учить ничего не надо! — Ринкевич… — Ксения выдерживает паузу, прежде чем решается на признание. — Я влюбилась! — И ты вообще можешь не приходить на зачёт, всем уже давно всё известно про твои успехи, — словно не уловив слов подруги, Катя продолжает беспечно вещать про учебу, пока не осознает, что не ослышалась. — Что?!.. Девушка замолчала, переводя взгляд с мирно висящего портрета Инги Ильиничны на Ксению. — И ты ничего мне не сказала? — Ринкевич искренне удивлена поведению Говоровой. — Подруга называется! Чёрт, мне надо выпить… Катрина принялась хозяйничать, чтобы в следующую минуту на столе красовались бокалы и бутылка венгерского «Цирфандли». Катрина разлила по бокалам алкоголь, сделала глоток и вернула к Ксении свой взыскательный взгляд. — Я хочу знать все, Говорова! В мельчайших подробностях… — Так и быть!.. Говоровой осталось лишь рассказать историю, случившуюся с нею на одной из подмосковных дач. И куда девались все её прежние заветы?— Ксю, а ты задумывалась, когда-нибудь, что будешь делать после университета? <— Пойду работать как все, а что? — Фу! — Катрина сморщила нос. — Не хочу быть как все. Хочу большой и светлой любви! — С моим братом? — А хоть бы и с ним. Ну, а что? Он парень видный, девчонки-заразы перед ним штабелями падают. У него вот, девушка в Ленинграде, а он обольститель хренов! — Ты для него подруга детства, Катрин, в первую очередь, а потом уже и любимая! Тут без шансов. — Но ты для Серёжи тоже подруга детства, однако он до сих пор слюну пускает при виде тебя…
— Ты шутишь, Ксень? — Катрина не верила своим ушам, хоть и историю приключений Говоровой пришлось дослушать. Внимательно. — Московский парень? На даче с проститутками? Нет, это больше похоже на мои припадки, чем на твою до тошноты правильную натуру! — Не издевайся! — обиженно восклицает Ксения. — Что мне делать? Катя, пускающая дым в кухонное окно, усмехнулась. — Выпей, полегчает… — посоветовать здесь действительно нечего. — Слушай, подруга, ну что за вопросы? Почему ты вообще до сих пор в Ленинграде? Лети в Москву птичка, ищи своего Юпитера! — Космоса… — осторожно уточняет Ксения. — Какая разница? — для безрассудной Катрины всё нипочём. — Ксень, в тебя влюбился такой парень, и, судя по твоим рассказам о едва не состоявшимся пьяном первом поцелуе, это вряд ли можно списать на условные рефлексы! — Он мне не звонит… — А ты оставила номер? — Нет, но… Ринкевич громко засмеялась, не стесняясь разбудить мирно спящих соседей. — Дорогая, я понимаю, что он Космос и имя обязывает его знать все на свете, но как, позволь узнать, он должен найти твой номер, если знакомых в Москве у тебя нет? — Ты не помогаешь! — Я не осуждаю! Я не Инга, — Катрина недоверчиво покосилась в сторону коридора, пробурчав себе под нос что-то про злосчастный портрет. — Я не буду тебя осуждать и кричать, что твоя судьба ждёт тебя только в славном городе трёх революций. И вообще тебя, с твоим желанием влюбиться, судьба состариться пока ждёт. Время рыцарей прошло, девочка моя, пришло время хрупким девушкам брать в руки своё счастье. Поэтому, милая, билет до Москвы и вперёд! Ксения закатила глаза к потолку и покачала головой. Всегда у Ринкевич так… Все слишком просто! Возможно именно поэтому девушка не задумываясь брала от жизни все, что хотела. — Если ты узнала, все, что хотела по части любовного фронта… И больше у тебя вопросов нет, расскажи мне лучше о приезде наших мальчиков. Я из-за этого тура по Болгарии всё пропустила! Вредители, собрались без меня… Ксения молчаливого махнула на подругу рукой и кивнула в сторону почтового конверта, лежащего на тумбочке. Письмо оказалось от «Сергея Гущина». Как гласила надпись… Бумага была слишком тонкая, уголки чуть порваны, строчки выведены ровно, буквы резкие и немного заострённые. Гриша и Костя так писать не умеют тут. По внешнему виду понятно, кто автор этого письма. — Ты уверенна, что оно не личное? — Катрина не сомневалась в происхождении чувств Гущина к Говоровой, и поэтому не решалась разбираться письмо по косточкам. По крайней мере, первой. — Не интимней всех остальных, — Ксения лишь махнула ладонью на опасения Катрины, — читай уже, там даже пару строк про твоего Костю есть! «Ксеня, ты бы знала, как мы были счастливы получить от тебя весточку! Даже не представляешь, какой это ценный момент, когда на раздаче писем называют твою фамилию. Пацаны, фамилии которых не звучат, тут же меняются в лице и настроение у них падает, это с учётом того, что оно здесь и так не очень. У нас пока ещё все в норме, если можно так сказать, просто лучше и быть не может, если только хуже. Нас с парнями опять в наряд угораздило, представляешь? Хотели шоколадку привести с Ленинграда, так и её отобрали. Братец твой возмущался громче всех, мы с братом-югославом еле успокоили, не знал я, что Костя настолько падкий до сладостей. Надоел он уже, честно говоря, причитать о своей потерянной шоколадке, так что, если вдруг будешь в наших краях, ну или Катька вернётся со своей Болгарии, то закиньте молодым солдатикам сладенького через забор. Кажется, что это четвёртое письмо тебе с момента нашего возвращения. Сколько прошло? Два месяца? Интересно, много ли моих писем дошло до тебя? Как будешь писать ответ, черкни пару строк о своих экзаменах, да и о Катьке, если что известно. Снова, пока не забыл попросить, отправь мне свою фотографию или несколько, как решишь. Ладно, дорогая, тяжело жить солдату одними мечтами, а если вдруг разгоняюсь сейчас, хрен остановят. Я мог бы сказать тебе передавай всем привет, но прекрасно понимаю, что единственной кому ты покажешь письмо будет наша Катрина. Пишите обязательно, девочки, мы ответим. Сейчас правда времени отвечать особенно нет, но для вас всегда выкроим часик и черканем пару строк. С пламенной любовью до города Ленинграда — любимым девочкам! Сергей Гущин, Константин Говоров и Григорий Гойкович…» Ринкевич улыбнулась, и, убрав письмо обратно в конверт, налила себе ещё вина. — Не перестаю удивляться интересным историям твоего женишка. Сколько же ещё они скрывают от нас? Ксения недоумевая взглянула на подругу, приподняв бровь. — Скрывают? — А ты думаешь, они в увольнительной не зажигают со всеми девчонками в Волгограде? Я допустим смирилась с изменами твоего братца и даже не хочу представлять, что и кому он… — Катрин! Это же противно! Он же мой брат, пожалей, прошу. Не хочу ничего знать о его личной жизни! — И ты никак не отреагировала на приключения Гущина, а ведь он уготован тебе судьбой для скучного семейного проживания. А ты тут сидишь, о Космосе мечтаешь! Все как-то неправильно. У стен есть уши. Катерина подмигнула подруге, сглаживая складки на юбке, закинула в рот кусочек шоколадки и вернулась к разговору о несносной дипломатии.***
Четыре часа утра… Телефон нещадно трезвонил, уже второй раз, не давая возможности спокойно забыться во сне. Ксения выбралась из постели и бросила взгляд на часы. Пожалуй, в четыре утра будет звонить только ненормальный. Телефон в квартире Говоровых мог надрываться в это время только по особо важным делам, которые, как правило, не доверяли обычным студентам. Добравшись до аппарата, девушка сняла трубку, приготовив длинную речь о вреде прерванного сна, бедным советским ученикам. Однако хватило сил лишь на вялое: — Я слушаю… На том конце провода как на зло молчали и приготовившись положить аппарат на месте, Говорова сделала ещё одну попытку, не задумываясь о том, что окончательно сбивает оппонента с мысли. — Ну говорите же… — Ксения Анатольевна! Говорова выдохнула, и, крепче сжав хрупкий телефон, опёрлась плечом о дверной косяк. Она уже слышала этот голос и мучилась больше двух месяцев в надежде услышать его снова. — Космос Юрьевич? В квартире резко стало холодно, но мягкий желтый свет, исходивший от торшера в коридоре рядом с зеркалом и телефоном, почему-то оказался самым тёплым. Ленинград расцвёл в начале зимы, как и нелюбимая Говоровой Москва. Надежду никто не отменял. Ксения даже не заметила на лице счастливую улыбку, отразившуюся в зеркале напротив. Сон сняло как рукой. — Я так про тебя и не забыл. Не поверишь, пытался и все никак. Что ж ты за девушка такая? — Я бы могла сказать, что это вышло случайно, но мы то оба знаем, что это не так. Ксения прикрыла глаза, откинувшись головой к стене. Провод соединял Москву и Ленинград, ленинградскую птичку и московского бандита, двух разных людей, которые никогда не должны были встретиться, но судьба распорядилась иначе. В судьбу, к слову, Говорова тоже никогда не верила, воспитание обязывало верить только вложенным в девичью голову идеалам. А любить всегда хотелось просто так, не за что-то, как пишут в сказках, а раз и навсегда. И Ксюша забыла одернуть себя, ведь о влюбленности и речи быть не должно, она должна быть уготовлена для другого. Только кто так решил, было тоже не ясно. — Я даже и не думал, что ты была настолько пьяна и по собственной воле вложила в карман моего пиджака номер телефона… Девушка нахмурилась. Она и не помнила об этом. Вероятно, была слишком уставшей. — Да, видимо ты ждёшь извинений за моё неожиданное исчезновение… — Это была интересная задача, которую мне, вероятно, предстояло решить, но всё пошло не по плану, поэтому поиск решений затянулся на несколько месяцев. — Наблюдала твоего друга на доске почёта на вокзале, думаю, что дело именно в нем. — Да, Саня… Если бы Ксения могла увидеть его сейчас, то узнала бы, что Космос закусывал нижнюю губу — верный признак нервозности. — Ты знаешь, не уверен, что история о бывшей любимой шлюхе моего друга — это именно то, что ты хотела бы слышать в четыре утра! — Не находите, Космос Юрьевич, что это время в принципе не лучшее для разговоров по душам? — Ксюш, ты не… — Я буду в Москве четырнадцатого… Будет глупо просить тебя забрать меня на вокзале? — Я ждал этих слов всю жизнь! — В таком случае завтра, в это же время на этом же месте и пусть это будет наше первое свидание. — После второго, я позову вас замуж, Ксения Анатольевна… — После третьего я приму вообще предложение, Космос Юрьевич! На другом конце провода улыбался Космос, сминая в руке листок с заветным номером и наблюдая за тлеющей сигаретой в пепельнице. Он продолжил улыбаться, когда в трубке послышался раскатистый девичий смех. Ведомый доселе непонятным чувством, мужчина торопливо продиктовал девушке номер телефона, даже не задумавшись о вездесущей Наденьке, вечно сидящей у аппарата. — Если на звонок ответит мегера, не обращай внимание. Она временно поселилась в отцовской квартире! — Да ладно, с мегерами хотя бы знаешь, как бороться… — Неужели у ленинградской птички тяжелая жизнь в одной квартире с мегерами? — Ленинградская птичка отправила всех своих мегер по не столь отдалённым местам учебы и работы, а теперь вынуждена сидеть в доме одна и куковать. — Ты не поверишь, но у нас в Москве намного веселее и солнечнее, чем в вашей пасмурной столице… Говорова в удивлении приподняла бровь, и, смекнув, что Холмогоров не видит её эмоций, что-то проговорила о билетах и скорой, незапланированной поездке в Москву. — Вы слишком въелись в мой мозг, Космос Юрьевич. Видимо, мне срочно необходимо увидеть Вас своими глазам! — Не могу отказать девушке! Когда разговор оборвался, а линия перестала соединять Москву и Ленинград, в обоих городах настала тишина, не нарушая ночной покой двух столиц союза.