Ласка и хорек

Muse — Blackout

      В солнечных лучах кружились причудливые пылинки, а горячий воздух, клубившийся в закрытом пространстве класса, действовал удушающе. Расслабив галстук, Рон потер вспотевшую шею. Он был единственным, не погруженным в легкую дрему, сковавшую одногруппников. На фоне едва различимо звучал голос Бинса, подобный надоедливой мухе, жужжащей где-то в отдалении.       Стояла середина мая, один из погожих деньков, когда хочется валяться на траве, вбирая в себя все тепло и свет, заливающий пространство. Но увы, в Хогвартсе приближался период сдачи экзаменов, когда любой пропуск воспринимался преподавателями фатально.       Урок Истории магии в этот жаркий день даже на Гермиону действовал усыпляюще. Ее голова опустилась на грудь, а перо в расслабленной руке готово было в любой момент выпасть. Под звуки легкого сопения подруги, Рон с силой сжимал вспотевшие ладони под партой. Он весь был как оголенный нерв: обостренное до боли внимание и боязнь сделать хоть малейшее движение. Перед ним, распластавшись на парте, полулежал-полусидел Гарри.       Очки съехали на лоб, отросшие волосы еще больше разметались во все стороны, рубашка выбилась из штанов, открывая оголенный участок спины. Рон зачарованно смотрел на этот островок кожи, боясь сделать вдох. Он слегка наклонился, вытягиваясь в одну звенящую от нервов струну. Уизли желал запечатлеть в памяти эту картину во всех мельчайших подробностях.       Конечно, Гарри и не догадывался о долгих, пристальных взглядах друга. Не замечал он и напряжение Рона при любом случайном касании. О нет, у всегда растрепанного "героя" были дела поважнее, чем анализ поведения друга. Например, мысли о спасении мира. Его не волновали странности Рона, что впервые оказалось второму на руку.       Друзья почти всегда были вместе, готовясь к урокам или влезая в очередную авантюру. Все это время, Рон мог безнаказанно наблюдать за Гарри: вбирать его мимику, жесты, черты лица, видимые только при ближайшем рассмотрении. Ему нравилась морщинка меж бровей друга, возникающая, когда тот был чем-то не доволен. Привычка покусывать кончик большого пальца во время размышлений. Как он всегда отрывисто и нервно взъерошивал волосы на затылке при смущении. Ямочка в левом уголке губ, возникающая при особо широкой улыбке. Затуманенный взгляд из-под опущенных ресниц после изнуряющих тренировок.       Друг восхищал Рона, все в нем отзывалось теплом и разливалось горячей волной по телу, стоило только мельком взглянуть на Гарри. Вот и сейчас, парень завороженно смотрел на открывающуюся перед ним картину. В классе, наполненном майским солнцем, в его причудливых лучах, проходящих сквозь большие окна, его друг казался произведением искусства. Раскрасневшиеся во время сна щеки, длинные, слипшиеся ресницы, оливковая, еще не тронутая загаром кожа. Впервые Рону захотелось намеренно прикоснуться к Гарри, ощутить жар разгоряченного тела.       Это желание болью отозвалось в груди. Нет, этому не бывать. Друг не сможет его понять, как это бывало уже не раз. Он был слишком сосредоточен на себе, на своей тяжкой доле, чтобы желать понять другого. Рон сознавал, что его нельзя за это винить, но со временем все труднее становилось принимать эту истину. С каждой неделей огонь внутри него разгорался сильнее, грозясь сжечь своего обладателя. Страсть, лишенная выхода, способна действовать губительнее Круциатуса.       Он наклонился уже непозволительно близко, ловя каждую черточку, высматривая малейшую деталь. Полуоткрыв рот, Рон вглядывался в лицо друга. Вот, наконец, перо выкатилось из руки Гермионы и этот звук подействовал на него отрезвляюще. Тут же выпрямившись, он прижал руку к губам, сотрясаясь всем телом. Что ты творишь?! Тебя могли запросто увидеть, и что бы ты сделал? А если бы Гарри открыл глаза именно в тот момент, когда ты как дурак приблизил к нему свою физиономию? Все это билось в голове Рона, грозясь полезть предательски из ушей.       Ещё один резкий звук побудил его открыть глаза. И не только его, ведь это профессор Бинс захлопнул старинный фолиант, оповещая студентов об окончании урока.       Встрепенувшись, Гермиона торопливо засобиралась, стыдливо отворачивая голову. Она точно не простит себе этот короткий сон на важной лекции прямо в преддверии экзаменов. Шумно отодвигались стулья, жужжание голосов усиливалось. Этот гам не потревожил лишь одного человека: Гарри продолжал лежать на парте, лишь слегка нахмурившись во сне, такой беззащитный. Рона растрогала и еще больнее кольнула эта ситуация. Он знал, как его другу приходилось тяжко в последнее время: кошмары не давали нормально спать, Амбридж и занятия с Отрядом Дамблдора вытягивали последние силы. Но ведь ему тоже было тяжело! Все это время Рон находился рядом, поддерживал, сгорал изнутри.       Сейчас, наблюдая как Гарри нервно сжимал край парты, явно борясь с плохим сном, Рон особенно остро осознавал шаткость своего положения. Он, влюбленный в собственного друга: героя, любимца школы, победившего Того-Кого-Нельзя-Называть уже не один раз, казался себе невероятно жалким. Кто ты такой по сравнению с ним? Как можешь смотреть на него таким взглядом, думать все эти похабные вещи?       Тут, Гермиона, наконец запихнув все многочисленные пергаменты и книги в сумку, протянула руку к плечу Гарри и начала того тормошить. Это было настолько неправильно, что кто-то посмел нарушить прекрасную картину, островок умиротворения посреди хаоса. Не дождавшись пробуждения друга, Рон пулей вылетел из-за парты. Он стремительно побежал из класса, не в силах различить недоуменные окрики подруги.       Увидев так кстати подвернувшийся туалет, Рон быстро завернул в первую же кабинку и с силой захлопнул дверцу. Он прислонился горячим лбом к стене. Руки предательски тряслись.       — Болван! — пнул он ни в чем не повинный унитаз. — Влюбленный идиот! Как ты мог втюриться в гребаного героя школы? — казалось ничто не могло его отвлечь от самозабвенной порчи школьного имущества.       — Вот так новость, Уизел, — раздалось прямо напротив кабинки.       Рон потрясенно замер.       — У кого-то большие неприятности, — надменно протянул говоривший, открывая дверцу.