В саванне бьют барабаны

Я затягиваю пояс пальто. — Пуговицу пропустил, как дурак. — Плохая примета. Хороших примет у Джюэлса не бывает. Сейчас говорят о таких — негативен, но мне кажется, Джюэлс просто слишком много видел и потому строит вокруг себя забор. — Ну, и ладно. — Как дурак, говорю ж. Джюэлс хохлится, воняет сигареткой без фильтра. Вокруг ходят люди, как тени. Один останавливается и смотрит на меня, Джюэлс оборачивается. — Готово? — Контакт сохранный, — и тык-тык в планшет. Откуда они это берут? Я не знаю. Звук барабанов мерцающий — то слышу, то нет — это что-то явно не то, что-то явно не сохранное. Как в воду заныриваешь. Глубже, глубже, солнце дальше, дальше. — У тебя есть знаки? — Ну, барабаны. — Маловато. — Джюэлс фыркает. Мне это надоедает. Это — Джюэлс, вечно орущий из-за своего забора. Ростовое зеркало кривится, ему тоже надоедает Джюэлс. Нельзя утомлять зеркала, особенно когда в них барахтается заплывший глаз: белое, немного голубого — или синего? — или синего и капелька крови. У глаза мигрень от барабанов, хотя голова, в которой мигрень заворачивается шипованным кольцом, отсутствует. Я машу на Джюэлса и шагаю сквозь амальгаму. Компас останавливается, указывает на звук барабанов, но передо мной коридор. Дёргаю первую дверь по левую руку, потому что тут я левша. Что-то стекающее, обтекающее, желейное, млеющее. Я знаю что это. Это — Таисия. — Ну, привет. Таисия, может, и ответила бы, но у неё нет рта. Закрываю дверь. Иду дальше по коридору, хочется думать, что вперед, а не вверх или, там, в центр, но компас не настолько точен. Барабаны в левом ухе приближаются, пока в правом ухе булькает Таисия. Перестаёт булькать. Открываю правую дверь, она так похожа на дверь, что мне даже нравится. Рыженькая. Охра. Облает жаром, солнцем, пылью. Жду истерзанный труп, но вместо него Донни дергающий, падающий, сальный, перекрученный, сиплый, плоский. Плоский, да. А антилопы выпуклые. Они тут настоящие, а он так. Фон под фигурой. Хватаю за плечо, жду — как много ожиданий, как много разочарований — ощущения резины под пальцами — пневмочеловек, пневмочеловек — но нет: кость ключицы, сустав плеча, немного жирка — все как положено. Даже жаль, что нашёлся так быстро, про маршброски баллады не поют. Выталкиваю Донни в открытую дверь. Антилопы, барабаны, весь центр, вся фигура закрываются и становятся зеркальным пшиком. В саванне больше не стучат барабаны. Пошловато, ну? Я знаю. Я однажды видел крепость из белого камня, а ещё шагающие деревья и даже дракона. И скрябку отшельника. Почему-то никто не верит, что я видел скрябку… Антилопы, барабаны — оскопленное воображение. Донни крутится, не может остановиться. Даю ему кулаком в скулу, оживает, смотрит, четырехмерный, и вцепляется в мое пальто. Если бы не застегнул пуговицы, уцепился бы не за лацканы, нет — за компас. Джюэлс знал. Я тоже знал, ведь я на работе. — Она сломала компас, эта сука сломала мой компас! Сука! Я ее порешу! — Ну, не. — Не?! — Подтягивает себя вверх, смаргивает, лицо слишком близко к моему. Фу. — Она меня чуть не убила! — Ну, чуть-чуть не считается. — Ты дурак?! — Ну, я застегнул все пуговицы. А ты вот похоже нет, а? Молчит. Соображает. Всматривается. Пауза затягивается. Мне это надоедает, я, в конце концов, на работе. Беру его за запястья и пытаюсь отодрать от себя. — Сколько она тебе обещала?! — Ну, сколько ты должен мне с Джюэлсом? — Серьёзно?! Ты серьёзно?! Продался за тридцать сереберяников, ублюдина! — Ну, товар-то лежалый, дороже не толкнуть. Отпускает лацкан, выхватывает нож, быстрее, чем успеваю перехватить руку, хотя я и не особо стараюсь. Вот нож уже под моими ребрами, вот Донни срывает мой компас, вот возвращается назад, вот несёт мой гроб, а вот уже выдирается из фантазии — руку прокусывают. Не антилопа. И даже не дьявол. Мелли. У Мелли зубы как раз с руку — прекрасно все совпадает, паззл складывается, — оттаскивает Донни в начало, на полу остаётся загогулина длинная — кровеносный сосуд коридора. Тунец Мелли явно на пользу: шерсть блестит, усы торчат, хоть сейчас к антилопам. — Ну, подружка, молодец. — Мелли трется об меня, чуть не сбивая с ног, приходится ухватить её за холку, чтобы не упасть, и она тут же отпрыгивает, оскорбленная в лучших чувствах, и скрывается за одной из дверей. Остаюсь я, незатихающий ор и Донни. А Таисия ещё остается, точно. — Ну, Донни, давай, покедова, — зашвыриваю его к Таисии. Конечно, Таисия его не сожрёт, у неё ведь рта нет. Захлопываю дверь. На середине коридора лежит случайно оброненная Донни рука — кисть, предплечье. Кость выдрана из локтевого сустава очень скульптурно, я такое в фильмах видел. — Ну, прекрасное доказательство. Ну, Мелли расстаралась, ну, расстаралась!

***

— Ну и тип этот мужик… — … гэнста? — Не, писака, типа включает диктофон, и тот мужик, который квакша, говорит, типа пусть он будет как под хмурым и это все ему кажется, и он достиг просветления, а хрень была порождением страстей рассудка. Он проснулся и отринул тело, тем самым обесценив физическую оболочку и вознося духовную сущность на недосягаемую высоту. — Ни хрена се, крутяк. — А я о чем, зашибись же ж. О, смотри, идёт. — Э-э-э, мадам, куда пошла, мадам?!