Аромат свободы и ореха

Олли♥, 17:09 Я сегодня задержусь, дорогой Это так неправильно, что я ощущаю облегчение от этих простых четырех слов. Словно нить, напряженная меж двух пальцев и объятая ужасом от приближения старых угловатых ножниц, наконец ослабилась. Я повторял эти четыре слова, снова и снова протирая одну и ту же полку уже давно высохшей тряпкой. Это так, черт возьми, неправильно, но радость собралась в моем желудке не то бабочками, не то только породившимися на свет гусеницами. Мне было все равно абсолютно на все, так как у меня был один-два часа лишнего времени без него. Мы с Оливером жили уже около трех лет в маленьком уютном домике в конце Дэвид-стрит. У нас все было хорошо. Нет, не так... У нас всё было отлично. Он каждый день ходил на свою высокооплачиваемую работу — он работал полицейским, а я ухаживал за домом и чуть подрабатывал фрилансом. Я же говорю вам. Всё у нас было хорошо. И есть. И всегда будет. Я не знаю, в какой определенно момент эти предательские мысли стали посещать мою голову. Но я точно знаю, что их не должно быть, и тем более понимаю, что Оливеру они не понравятся. — Какого хуя, я спрашиваю тебя, Томас, — тяжелая рука опустилась на голову мужчины и сжала волосы, настойчиво дергая их вверх. — Какого хуя ты не приготовил ужин, золотце!? Том вздрогнул и замычал, сквозь плотно стиснутые зубы что-то невразумительное и даже близко не похожее на оправдание. — Что ты там мычишь, милый!? Я тебя, блядь, спрашиваю! — Том мог чувствовать, как на его лицо выливается поток горячего воздуха. Даже с закрытыми глазами он мог определить, где находится лицо разъяренного супруга. Мог понять, что его ноздри раздуваются, как у бешеного быка, а глаза горят каким-то диким животным огнем. — П-Прости, дорогой, я... Я... Т-такого больше не повторится... — пролепетал Том, когда голос наконец вернулся к нему. — Я не слышу, золотце! — Я прошу прощения, Олли! Я сейчас же примусь за готовку и такого б-больше не повторится! — закричал мужчина, чувствуя, как ногти впиваются в нежную кожу на его макушке. Долгая пауза послужила для него остановкой во времени. Тут же его голова встретилась с полом, благо хотя бы в этот раз он не почувствовал металлического привкуса. — То-то же. Люблю тебя, золотце. Как хорошо, что мы понимаем друг-друга с полуслова... Том смотрел, как его муж исчезает в тени коридора, оставив его на холодном полу и с ноющей кожей головы. В мыслях вертелся лишь один вопрос... Что приготовить на ужин? — И я тебя люблю... дорогой... — прошептал мужчина в пустоту. В каком-то странном состоянии бреду на кухню, совсем не понимая, что делать с тем временем, так неожиданно свалившимся на голову. Я.... мог бы сделать бутерброд? Точно! Почему нет? Оливер не любит, когда я ем слишком много хлеба. Он говорит, что это плохо отразится на мне, говорит, что так будет лучше для меня. Он волнуется за меня, я знаю это. Чувствую себя девятилетним школьником, который впервые втайне от родителей купил какую-то ядерную гадость и пробует ее за углом, боясь, что вот-вот родительская машина выедет из-за угла. Но Оливер точно задержится. И если пропадет пару кусочков свежего ароматного хлеба с хрустящей корочкой — ничего не произойдет. Детская радость почти сразу сменяется растерянностью. Это странно, что я так долго не могу выбрать простую начинку? И... черт возьми, почему я вообще делаю это? Олли хочет как лучше, не более! Так почему...? Закрываю холодильник и массирую переносицу двумя пальцами, нахмурившись. Что ж, с моей-то неопределенностью лучше просто съесть хлеба. Ну, это не так и плохо... — Какой же ты у меня дурачок.... такой неряха... совсем бестолковый мальчишка, — приговаривал шатен, поглаживая сидящего в ванной Тома по голове. Том боялся пошевелиться, глядя в мутную коричневую воду. Ему не стоило выходить на улицу в такой дождь, наверное. Но муж не оставил ему другого выбора, придя домой злой и голодный, когда продукты как раз закончились. Тому пришлось идти на улицу в ливень, он просто сбежал от яростно сотрясаемого воздуха в гостиной, разъедавшего его разум, словно кислота. — Почему ты такой грязный, м, золотце? — заманчиво ласково промурлыкал Оливер, заставив Томаса вынырнуть из своих мыслей. Он поднял голову, но не смог выдавить из себя и звука, когда встретился с пронзающе-холодным взглядом голубых глаз напротив. — Золотце, я спросил тебя, — продолжая мягко улыбаться, словно в его глазах и не читается явное желание расчленить мужа, напомнил Оливер. — Почему ты такой грязный и куда же ты сбежал? — Я... пошел в магазин, — заплетающимся языком и немеющими губами выговорил Том. На пару секунд ему показалось, будто ему перекрыли кислород. — Чтобы купить твои любимые колбаски и приправы к ним. Но я упал... из-за дождя. Мужчина напротив захохотал, вызывая своим хриплым смехом мурашки по коже у собеседника. Он покачал головой и поднялся, кидая наконец жесткую рыжую мочалку, похожую на морскую губку, мужу в руки. — Золотце, какой же ты неряха! Мой маленький глупый Томми.... как же так, что тебя может сбить даже маленький дождик? — Оливер покачал головой и нежно поцеловал его в макушку, сильно сжав волосы на затылке. — Я надеюсь, что тебя никто не увидел, золото мое. Не хочется, чтобы все знали, что у меня настолько неуклюжий муж. Я же хочу приносить в дом большие деньги. Так что тебе стоит быть более отвественным. Я прав, золотце? Том сглотнул. НЕТ. ЧЕРТ ВОЗЬМИ, НЕТ. — Да, дорогой... Выдохнув весь воздух, что был в моих легких, я словно прочистил голову, поэтому тут же потянулся к хлебнице. Она стоит на микроволновке, рядом с нашей общей фотографией, которую мы сделали, кажется, года два назад, может три. Мы сидим на лавочке в парке, под бледным светом фонаря, после того, как вышли из кинотеатра. Я всё еще помню сладкие воздушные поцелуи на своих губах и то, как невыносимо жгло в груди от счастья. На фото Оливер приобнимает меня, уткнувшись носом мне в шею, чуть ниже подбородка, а я, совсем робея, фотографирую нас, счастливо улыбаясь. Сейчас я смотрю на наши лица в рамочке и понимаю, что что-то не так. Совершенно не так. «Черной ленточки не хватает» — пролетает в моей голове и фыркаю от того, насколько это глупо прозвучало. Наконец достаю кусочек хлеба и с удовольствием уминаю его за обе щеки, чувствуя, как хрустит корочка. Задумываюсь, чем же еще можно себя побаловать, пока суп томится на маленьком огне. У меня еще много времени. Может, стоит приготовить Баноффи? Оливер не слишком сладкоежка, но я могу же порадовать себя? — Нет, не могу, — вырывается из моего рта, прежде, чем я успеваю осознать это. — Черт... Растерянно верчу головой, а потом понимаю, что, нет, никто не заметит мою маленькую странность. Легкий смешок получается вместо обычного выдоха. Я совсем уже с ума схожу. Это все усталость. Том смотрел на пол кухни, поджав губы. Ему было страшно. Правда страшно, но признавать этого он, конечно же, не собирался. А тем более, произносить вслух. — Твою мать... — слова больше напоминают всхлипы. — Я такой дурак! В горле стал ком, от которого Томасу и вправду стало тяжело дышать. Грудь обхватили раскаленные щипцы и стиснули так, что хочется кричать. Это все глупость. Его глупость. Он так думал. По полу растеклась огромная лужа приятного на запах пряного рагу. Растеклась ровно, как и его самообладание. С минуты на минуту дверь откроется тяжелой связкой ключей с брелком в виде синего сердца. В холодном молчаливом коридоре раздастся громкое: "Я дома, золотце!" и послышится шорох пальто. А когда Оливер зайдет на кухню... Томасу не поздоровится. — Я себя накручиваю, все будет хорошо! Олли всегда хочет как лучше... Я у него такой неряха, глупыш... — бормотал Том, криво улыбаясь собственным словам, пока руки, совершенно противореча его речи, лихорадочно пытались замести следы неприятного происшествия. Плевать на ожоги, лучше уж он получит выговор за то, что он такой ужасный и бесполезный муж, чем за то, что у него хватило совести сделать такое с ужином и перевести продукты. До чего же он неблагодарная сволочь! Помотав головой и словно очнувшись ото сна, я выдыхаю. "Бред". Выйдя в длинный холодный коридор с лампой на стене, расплывающейся в форме бесформенной кляксы, я прислоняюсь затылком к стене. Почему-то не хочется браться за какое-либо развлечение или вроде того. Взгляд то и дело приковывается ко входной двери, которая спряталась в тени мрачной холодной арки. "Может, это ошибка? Он, наверное скоро будет дома," — думаю про себя и тут же щипаю свое плечо. Мне не нравятся злые мысли, посещающие мою голову. Решение почитать бьёт по затылку и я, развернувшись на пятках, топаю к шкафу в упрятанном шторами углу гостиной. Массивный, из темного дерева, он мне достался от родителей, когда они еще были живы. Любовно проходясь пальцами по нижней полке, я самозабвенно улыбаюсь. Книги, собираемые мною когда-то и до сих пор занимающие почетное место на первых двух полках, видели все мои слезы и всю мою радость. Рука тянется к одной из них и я неопределенно провожу пальцами по корешку. Спускаюсь указательным и средним пальцем на идеально ровную поверхность полки. Пыльно. — Я не понимаю, золотце! Это так трудно!? Тебе настолько трудно просто протереть полки!? — крик, словно обвал на тонкой серпантиновой дороге в горах, придавил к земле черноглазого парня. — Нет, я просто не думал, что... — он растерянно приподнял руки, будто ищя в своих неуверенных жестах подкрепление своим словам. — Он стоит в углу и... я... — выдох. — Прости меня, Олли. Я виноват перед тобой... Мужчина бросил на него взгляд, полный ярости и негодования, а после прикрыл глаза. Сделав глубокий вздох, он вновь открыл их. — Золотце, ты же понимаешь, какой позор мне пришлось перенести, да? Ко мне подошел мистер Гибсон, этот мерзкий старикашка, — скривился на мгновение Оливер и Том не мог его осуждать. Мэттью Гибсон и вправду был просто занозой в заднице и главным лицом портящим все общие фотографии. — Он подошел ко мне и тыкнул прямо мне под нос перед всей компанией свой ублюдский палец с комом пыли на нем. "Вам стоит нанять уборщицу, мистер Барлоу!". Не это я хотел услышать на приеме, золотце. Том стоял, глядя в пол и сжимая свои пальцы до боли в суставах. Каждое слово было ударом молота о наковальню его разума. — Прости, — только и смог прошептать он, когда пытка тирадой закончилась. Послышался тихий вздох, похожий на шелест песка, а после под тяжелым телом подогнулись пружины. — Ты знаешь, что делать, золотце. Не расстраивай меня больше. Томас сглотнул, обессиленно опуская руки вдоль тела. Опускаясь на колени перед мужем он думал лишь о том, что никогда более не пропустит ни одной чертовой полки. "Наверное, лучше занять свободное время уборкой. Не помешает" — на губах поселяется слабая вымученная улыбка.