Атимормия

— Пс, парень. «Чего?» Сэнди резко морщится от чужого незнакомого вкрадчивого голоса и принимается недовольно оглядываться, останавливаясь возле двери, которая ведёт в его нынешнюю комнату. Удивительно, но на глаза никто не попадается, а странный шёпот, знаете, смог знатно дезориентировать парнишку. «Меня позвали?» Противный больничный свет. Какая-то мёртвая тишина со зловещим шепотом. Белый длинный коридор с деревянными дверьми в жилые палаты... Точнее, где находился Сэнди, это был тупик. Он стоял в этом углу реабилитационного центра и зависал, пытаясь понять, что именно от него кто-то хочет. И не глюк ли это? Тут, в тупике, имелось четыре палаты: две на одной стороне коридора, две на другой. И Сэнди, как уже упоминалось ранее, остановился прямо около крайней двери, комнату которой уже успел посетить. Это его первый день в этой больнице, и он только вернулся сюда после приёма у психиатра, просто желая спокойно улечься спать и забыть тот ужас, что пережил часами ранее, но... — Я здесь, — раздаётся уже громче, и Сэнди наконец замечает парня, уже полноценно выглянувшего из приоткрытой двери напротив. — Привет-привет! Ты новенький? «Как же вы все меня заебали...» Худощавый юноша, что всё же привлёк внимание Сэнди, выглядел интересно. Одет он был прилежно: в тёмные клетчатые мешковатые брюки, в, видимо, заправленную водолазку под белой рубашкой и почему-то имел всего лишь одну митенку на руке. Эта одежда сразу с какого-то перепуга надоумила Сэнди о высокомерии и завышенном самомнении парня, поскольку, как он успел понять здесь, многие ходили в чём-то домашнем и обычном, а этому подростку для полного вида напыщенности не хватало ещё какого-нибудь плаща, хотя тапочки всё-таки говорили о том, что странный юноша лечится тут, живёт в этой больнице и является чьим-то пациентом. Волосы у него были короткие, чёрные, с двумя длинными прядями, обрамляющими его лицо по бокам. Также не очень ровная чёлка слегка перекрывала один глаз, брови с мягким изломом делали лицо более угловатым, а пышные ресницы придавали незнакомцу миловидности и невинности, отчего Сэнди хотелось блевать, если честно. В целом, довольно привлекательный и внешне явно обаятельный юноша. Особенно если сравнивать его сейчас с Сэнди, имеющий заплаканный, потрёпанный и совсем неухоженный вид. Ну, а ещё проще говоря - облезлый чёрный кот с болезненными жёлтыми глазами и красивая ворона с острым клювом и пышными перьями. «Напыщенный петух». Чужие сверкающие мелким пламенем карие глаза сразу же врезаются в сознание Сэнди, стоит их взглядам встретится. Парень смотрит на него сверху вниз чисто из-за того, что выше нового соседа наполовину головы. И это тоже бесит Сэнди. Он видит в юноше только угрозу. Что от него хотят? Он только после консультации психиатра, что им всем неймётся? Дойти уже до собственной комнаты в тишине и мире нельзя? Почему тут всем не всё равно? — Да, — холодно отвечает Сэнди. — Я новенький. Знаете, сейчас он вообще не в настроении знакомиться и болтать с кем-либо, поэтому послать этого незнакомого парня на три весёлых буквы, у кое-кого не составит труда. Сэнди уже половина медперсонала туда отправил, так что о чём тут ещё говорить? — И ты живёшь в комнате напротив? Тебя туда поселили? — Да. — Ох, как славно! — тут же тепло радуется собеседник, приоткрывая дверь пошире. — Получается, мы соседи... И Сэнди совершенно не разделяет чужого восторга. Его жёлтые глаза не скрывают подозрения и некого отвращения, но этому парню хоть бы хны. Он продолжает лезть к Сэнди, причём так мило и любезно, что аж бесить начинает. С ним всё нормально. Хватит уже сюсюкаться, как с маленьким и глупым. Врачей и так хватило. — Получается, что да. Так и есть, — с невозмутимым лицом отзывается Сэнди, внутри закипая. — Тогда, думаю, нам стоит познакомиться, — продолжает добродушно говорить странный юноша. — Меня зовут Ворон. «Ворон, значит?» — Сэнди. — Хах, приятно познакомиться с тобой, Сэнди! А... И Ворону вдруг не дают больше вставить и слова, просто с вызовом хлопая дверью и напоследок перед этим кидая пренебрежительный взор на нового знакомого. Его оставляют одного в коридоре с мелким ступором. Шок от чужого выпада заставляет вскинуть брови и глупо поморгать, уставившись на дверь нового соседа, но выражение лица Ворона быстро меняется, стоит колкой злобе возникнуть внутри. Всеми любимые рамки приличия? Где они? Аауу! Как вообще этот чокнутый смеет так себя вести? — Конченный, — уже с отвращением цедит Ворон и закрывается у себя. Сэнди же, зайдя в комнату, наконец облегчённо выдыхает. Сейчас желания разговаривать с кем-либо, ну, вот и вправду нет, что уж говорить про новые знакомства. К тому же этот Ворон ему не понравился. Какой-то расфуфыренный мудак. Хотя, может быть, Сэнди так думается, потому что он зол и обижен на весь белый свет? Может быть, через несколько часов он уже пожалеет о собственном поступке? Определённо да. Ещё как пожалеет. Однако в данный момент Сэнди на взводе и единственное, что ему хочется, так это забиться в дальний угол этой палаты и завыть. Он ощущает себя крайне паршиво. В душе море чувств страшно волнуется и бушует, а его волны больно разбиваются об скалы, физически неприятно отдавая комом тяжести в грудь. За что Сэнди всё это? Он просто хотел умереть. Ничего необычного. Почему же сейчас ему приходится страдать ещё больше, после того как три недели назад его спасли? Зачем это сделали? Сэнди внезапно пробивает на мелкую дрожь, и он устало падает на кровать около зелёной стены комнаты, чувствуя появляющиеся горючие слёзы на глазах. Очень желается кричать, но сил нет. Одно щемящее горе заполняет и поглощает несчастную душу. Оно, как камень, привязанный к шее, заставляет тонуть... Да так медленно и болезненно, что выворачивает изнутри. За что? За что ему всё это? Он не хотел. Вовсе не хотел-не хотел-не хотел. А сделать Сэнди уже ничего не может. Пожирающие бессилие перед родителями и врачами лишь сильнее топит. «Зачем?» Сэнди от наплыва таких неожиданных чувств хватается одной рукой за голову, а другой за забинтованную шею. Что под этой белой повязкой, спросите вы? А там красуется след от верёвки, который Сэнди всячески пытается скрыть, как только он возник. Из-за пресловутого пятна ему теперь больно смотреть на себя в зеркале. Эта борозда пугает. И страшит она не только её обладателя, но и окружающих. В больнице, где Сэнди проснулся после неудавшейся попытки покончить с собой, ему сказали, что это пройдёт со временем, однако как-то шибко не верится. Вообще никому нельзя доверять. Они все чёртовы лжецы, которым нужно просто бездушно выполнить собственную работу и получить за это грязные деньги. Три недели Сэнди пролежал в той психиатрической больнице, пока родителям не дали его забрать, а они, как самые заботливые и волнующиеся, упекли его сюда. В «реабилитационный центр». На деле в такую же психушку, где условия просто лучше. Решили, так сказать, проблему. А что хочет сам Сэнди, кто-нибудь спросил? Нет? Неужели? Его мнение и вправду никто не учитывал, поэтому сейчас он чувствует себя самым настоящим зверем, истекающим кровью в капкане, поскольку не хочет лечиться. Сэнди это не нужно. Зачем стараться, если смысла нет? Гибель. Он желает умереть быстро, не мучаясь, а не медленно и постепенно удушающе в этом треклятом стационаре как минимум полтора с лишним месяца, где его будут пичкать непонятно чем и говорить непонятно что. Сэнди совершенно не хочет умирать вот так вот. К тому же отношение врачей к нему тут совсем иное. Им всем явно заплатили сверху, чтобы они мило улыбались ему. Парня даже поселили в отдельную комнату для таких же "особенных" детей: проплаченных, капризных и лживых. Но так ли это? Для Сэнди да, и от этого осознания ему мерзко. «Фу. Я такой же получается?» Отец запросто может и мог устроить сыну тут более-менее роскошную жизнь, однако пока непонятно сделал он это или нет. Никаких точных признаков не замечено. Хотя... Сэнди пребывает тут лишь первый день, поэтому нельзя сказать наверняка. Остаётся только гадать, выдумывая небылицы, но, пс, его отцу взаправду ничего не мешает провернуть такую денежную махинацию... Даже пресловутая совесть. И если Сэнди поймёт, что какие-то вмешательства всё-таки были совершены, то его точно вырвет от такой "заботы". «Пожалуйста, хватит». Вечная опека и учёба довели когда-то светлого мальчика до виселицы подступающей взрослой жизни. Ах, ведь именно так Сэнди хотел закончить собственное семнадцатилетие, верно же? В психушке с психами, сам заделавшись психом. Самое то. «Я устал». И, немного успокоившись, Сэнди пустым взглядом сперва тупит в стену, а потом умиротворённо всё-таки засыпает. Тело наконец за весь напряжённый и плаксивый день расслабляется, разум отдыхает, однако это длится отнюдь не долго. Целебный хрупкий сон бестактно и варварски прерывают. Ощутив тёплую чужую руку на лбу, Сэнди измученно пробуждается и тут же встречается с парой мутных под длинной и нестриженной чёлкой голубых глаз, которые внимательно и с явным волнением наблюдают за ним. Странная ситуация. «Почему меня нельзя оставить в покое!?» Знаете, у Сэнди из-за стресса совсем из головы вылетело, что у него, оказывается, имеется сосед по комнате. Да-да. Он с ним ещё ни разу не контактировал, поскольку как только въехал и перетащил вещи, то пошёл по врачам, а Леон всё время пропадал где-то, и они так и не пересеклись, однако сейчас же для этого идеальное время, ага? «Просто отличная первая встреча, блять». И пока Сэнди приходил в себя, подавал признаки жизни и уже требовательно смотрел на соседа, как бы намекая, чтобы от него отстранились, Леон продолжал стоять и... В общем, тут такое дело... Он застыл от шока. — Может, ты уберёшь руку? — всё-таки возмущённо интересуется Сэнди, вопросительно выгибая бровь. И стоит ему это сказать, как тут же любое давление со лба пропадает, а Леон, словно ошпарившись, отдёргивает руку и пугливо пятиться. В его глазах проскальзывает какое-то странное беспокойство, но внешне он почему-то остаётся полностью отрешённым. Леона выдают только голубые омуты. Остальное же... Он будто деревянный или каменный. В плане показа эмоций уж точно. — Боже, я настолько страшный, что ты испугался? — Оу... Ну... Кхм, нет. Просто не бери в голову, — опустошённо отвечает Леон, отводя задумчиво волнительный взгляд в сторону. — Серьёзно? «Не бери в голову»? Ты только что мацал мой лоб! — Я не хотел. — Конечно, — продолжает злиться Сэнди, протестующе отворачиваясь к стенке. — Мне просто показалось, а проснулся я сам. Никто меня не трогал. — Что ты тут делаешь? — не в тему спрашивает Леон. — Я!? Ты смеёшься, что ли? Что за глупый вопрос? Я, конечно, всё понимаю, но тебе же должны были сказать, что у тебя появился сосед. Разве я не прав? И Леон после этого не откликается более, странно замолкает, а затем внезапно выходит из комнаты, приводя Сэнди такой выходкой в дичайший ступор. Вот так вот... Без ответов... Просто взял и... ушёл? Чего, простите? Леон и вправду напугался или что? Что за реакция такая? Спящих людей, что ли, никогда не видел? «Пиздец?» Пару раз пооткрывав рот от сильного изумления, Сэнди всё же приходит в себя, начинает игнорировать чужое действие, забивая на чудаковатую ситуацию, и устало выдыхает, пытаясь снять как-то дискомфорт. Его так и тянет спать, поскольку этот день просто выжал из него все соки. И до Леона сейчас, как до Луны пешком, вот правда. Сперва истерика в машине, после в кабинете психиатра и всё это из-за распирающего чувства несправедливости и беспомощности. Он чувствует себя никчёмным и ничтожным перед своими "спасителями", которым всё равно на его переживания. Деньги - вот, что их по-настоящему беспокоит, а то, что Сэнди тут окончательно свихнётся, никого не волнует. Ни единой бессердечной душе он не нужен.

***

— Ну дай же мне выспаться, Минчи, — бормочет Эдгар, крепче обнимая бумаги, лежащие на столе. — Я не спал всю ночь... Такая беззаботная комната. Горшок с фикусом в углу. Два письменных белых стола, стоящих около разных стен, полки над ними, шкаф около одного из рабочих мест, вешалка, находящаяся у двери, настенные часы и два светло-жёлтых кресла, смотрящие друг напротив друга, со столиком между ними в центре. А, ну ещё модульная картина с солнечной бегонией на ней. Кабинет психолога. И именно тут за одним из столов мирно спал Эдгар, которого кто-то назойливо будил. Одет психолог был практически во всё чёрное, если не считать белоснежный медицинский халат: длинная футболка, джинсы, носки в белую полоску и кроссовки с также светлой подошвой. На некоторых его пальцах имелись кольца, а на ногтях тёмный однотонный маникюр. Также у Эдгара были подведены карандашом глаза, таким образом, делая парня ещё мрачнее. В общем... Эмо какой-то, вот правда, особенно если учесть его чёлку и выбритые виски. Он не вписывался в эту комнату вообще, будучи словно чёрной всепоглощающий дырой здесь. — Вас ищет Пайпер. «Ну да, ну да, конечно...» — Пфф, где-то я уже это слышал... Меня не проведёшь... — продолжает сонно отвечать Эдгар, а после осознания кое-чего он резко привстаёт, с испуганным удивлением начиная смотреть на источник звука. — Леон? Парнишка был одет в поношенную, видно, старую, просторную и точно на размер больше серую футболку, длинные тёмно-зелёные шортики, белые носки и на одной руке у него красовался чёрный браслет с причудливым медведем на подвеске. В общем, вид Леона не имел никакой замысловатости и шибкой ухоженности, если брать Ворона. Всё очень просто и даже как-то холодно. Ни рисунков, ни узоров, чисто однотонные вещи. Выбивается из этой картины только браслет, видимо, чей-то подарок Леону. Также тёмно-русые волосы у него были коротки, но чёлка перекрывала половину лица, словно пряча мальчишку от окружающих. Он либо намеренно не стригся, либо средств попросту не хватало - совершенно неясно. — Колетт сказала, что если Вы будете отнекиваться и не захотите просыпаться, то мне нужно произнести это, — абсолютно пусто говорит Леон, зачем-то оправдываясь. Его безэмоциональность, внешнее равнодушие и полное отсутствие стойкой эмпатии иногда наводили Эдгара на какие-то детские тёмные мысли, за что всегда становилось стыдно. Он специалист, а мыслит самыми настоящими стереотипами. Как это непрофессионально. Леон шизофреник (но Эдгар порой думает, что мальчишка больше шизоид), и болезнь его проявляется в наилегчайшем виде. По сути, если не запускать собственное состояние и тщательно следить за ним, простая форма шизофрении никак не мешает Леону спокойно радоваться жизни. У него нет позитивных симптомов, которые могут сильно пугать не только его, но и окружающих, однако Леон всё-таки здесь, а значит с ним что-то не так. Это же "не так" заключается в том, что шизофрения и ядовитая травля со стороны сверстников стали причиной тяжёлого депрессивного эпизода, который повлёк за собой попытку суицида, и именно поэтому он тут. Стоит прямо перед Эдгаром в их с Колетт кабинете. Но Леон, несмотря на психическое расстройство и таблетки, не лишён эмоций, как кажется на первый взгляд. Например, сейчас он встревожен, и Эдгар запросто смог уловить это. Всё-таки Леон самый обычный человек, в конце концов подросток, которого явно беспричинно калечит жизнь, поступая нечестно. И за что? Просто так? «Колетт, твою мать». Эдгар устало вздыхает, принимаясь приводить собственную помятую от сна голову в порядок. Всё-таки спать на столе не самая лучшая идея. «Что-то случилось». — Тебя что-то беспокоит? — расслабленно начинает Эдгар. — Я рассказал всё Колетт. «Мда...» — Повторяться не станешь? И Леон на это коротко кивает, видимо, просто не желая больше говорить из-за плохого настроения, но Эдгар же расценивает внутри самого себя эту молчаливость по-другому: враждебно и агрессивно. Из-за собственного расстройства личности и психологической травмы Эдгар не может нормально воспринимать холод, даже если он ненамеренный. Вот, разве Леон ему не доверял? Они же мило общались до этого. Что случилось сейчас? Он, что теперь, недостоин чужого доверия? Не может быть. — А где сама Колетт? — всё так же спокойно и монотонно продолжает Эдгар, чувствуя нарастающую обиду в душе. — Она ушла разбираться. Приказала ждать. Ещё сказала разбудить Вас, чтобы Вы, наконец, занялись делом. «Понятно теперь. Как всегда, блять». — Леон, ты и есть моя работа, — сразу же будто бы случайно роняет Эдгар. — Если ты всё-таки желаешь выговориться, то можешь рассказать мне. — Я не ваш пациент, — тут же отбивается Леон. — Не думаю, что Колетт имела в виду меня, говоря про работу. «Сука». — Ты прав, — нехотя соглашается специалист, снова укладываясь на стол. — Не буду тебя больше трогать. Чувствуй себя как дома. На самом деле Эдгар очень хочет узнать, что случилось, и то, что он сейчас так легко сдался, не значит, что после не подвергнет изнурительному расспросу Колетт. Он очень пытливо и мучительно будет доставать из подруги информацию. Мог бы и из Леона, но Эдгар просто не желает навязываться парню. Это было бы не в его компетенции. «Ненавижу себя». И проводят они в полной тишине двадцать с лишним минут. За это время Эдгар успевает себя накрутить, а после "раскрутить", приводя разум в кое-какой покой, пока Леон погружается в себя, мирно сидит в кресле и задумчиво смотрит в одну точку. Ну что такое? Почему, вот, нельзя посидеть спокойно и не забивать себе голову? Нужно обязательно напридумывать всякого? Эдгар не понимает. «Я устал». Молчание странно продолжает нагнетать старшего, поэтому он решает порыться в бумагах на столе, чтобы отвлечься. Однако его настроение моментально меняется, стоит безмолвию из-за прихода Колетт быстро развеется, словно ядовитому дыму, что травил до этого Эдгара. — Леон, — спокойно зовёт собственного пациента она и начинает грубо поправлять халат, только зайдя в кабинет. — У меня для тебя новость. Лёгкий макияж, бежевая юбка, голубая неброская блузка, распущенные крашенные белые волосы чуть длиннее плеч, алые добрые глаза, а главное достаточный вес при собственном росте - это всё Колетт: такая мягкая и нежная голубка, что всегда успокоит, поможет в трудную минуту и даст совет. Но внешность бывает сильно обманчива. И именно поэтому на лице Колетт сейчас одна располагающая умиротворённость, но Эдгар знает, что это просто блеф. Она ведёт себя так по-доброму только с пациентами. Её внешний вид, в принципе, сильно разнится с характером, что демонстрировала и до сих пор демонстрирует Минчи возлюбленному, друзьям и коллегам. Иногда это подбешивает Эдгара. Подруга очень двулика, но... — Никакой ошибки нет, — размеренно продолжает Колетт. — Сэнди Пейдж теперь твой сосед по комнате. И для Леона эти слова звучат как смертный приговор. Он шокировано замирает, а после робко выдаёт: — Но... Не может такого быть. — Увы, я сама в некотором ступоре, Леон, — виновато разводит руками Колетт, не зная, что делать. — Но на то есть свои причины. — Какие..? — Честно, мне неизвестно. Меня не захотели слушать, но, думаю, главврач знает, что делает. Она очень умная женщина. «Хах... Ну да. Может, ты хотела сказать очень глупая?» Эдгар усмехается на чужие слова, но продолжает скромно сидеть в уголке за собственным столом, притворяясь тенью. — Мне страшно, — совсем неожиданно говорит Леон, отчего шутливый пыл немного убывает, поскольку Эдгару на миг становится жалко бедолагу. Да. Леону и вправду боязно. Он до жути страшится людей, в особенности ровесников, а тут целый сосед... Да ещё и очень агрессивный. Это действительно проблема. — Ну... Нечего боятся. Может, вы подружитесь, и всё будет хорошо? — с неловкостью предполагает Колетт. И Леон на такой чужой энтузиазм лишь сильнее теряется. Он не хочет связываться с Сэнди только из-за собственной неуверенности и неумения поддерживать диалог с малознакомыми людьми. А, ну, ещё из-за того, что... — Ладно, давай посмотрим на эту ситуацию с другой стороны и на понятном тебе примере, — мило начинает Колетт и приближается к Леону, сидящему в её кресле. — Грубо говоря, этот парень - не человек вовсе. Он - всё что угодно, но не человек: цвет, одежда, мелодия, рисунок, фигура, цифра, инструмент, явление, животное, растение и так далее, и тому подобное. Перечислять можно бесконечно, однако огромного смысла в этом не будет. Давай представим, что Сэнди - это цветок, как и все остальные. И, сказав это, она замолкает, внимательно всматриваясь в чужие глаза. Минчи, видно, нужно выяснить насколько сильно сейчас Леон переживает, и насколько хорошо он понимает её ход мыслей. — Цветы разные, однако, несмотря на индивидуальность и уникальность, мыслить они могут одинаково. Многие травят тебя из-за этих одинаковых мыслей. Растения думают, что люди опасны, поэтому нужно либо обходить их стороной, либо нападать на них. Понять же стоящего перед ними человека никто не желает. Плохим цветам важно лишь то, как они цветут, и то, как убрана их лужайка. Ничего больше. Они готовы кровожадно исколоть тебя своими шипами за то, что ты являешься человеком. И эти цветы делают тебе больно, не потому что ты плохой, а потому что ты неугодный им. Не такой, как все. Неправильный. И именно поэтому ты закрываешься в себе. Ты не можешь понять их, как и они тебя. И после этого Колетт как-то напряжённо выдыхает, думая, что сказать дальше. — И однажды в твоей комнате нежданно-негаданно появляется цветок. Он болен. Его вид оставляет желать лучшего, что уж говорить о его состоянии. Это растение тухнет, однако цветок есть цветок. Он тоже может сделать тебе больно, и ему даже после этого не будет совестно. Он может оказаться таким же, как остальные. Но ключевое слово здесь это «может». Понимаешь? — Да... Я понимаю. — Ну вот, мы не можем знать наперёд, кто такой Сэнди. В том, что у тебя появился сосед, есть и свои плюсы. Например, твои социальные навыки подтянутся. Ты, наконец, перестанешь всегда чувствовать себя одиноко в больнице. И, вдруг, если Сэнди окажется хорошим цветком, то он станет и твоим первым славным товарищем? И стоит вопросу задаться, как Леон начинает нервно мять футболку на себе, отводя мутный и задумчивый взгляд в сторону. Он, вообще, не уверен в таком исходе событий. Разве сейчас это то, что ему нужно? Не поздно ли учиться разговаривать с обычными людьми? У него ужасный и травмирующий опыт в общении. Недалёкие ровесники и вправду не понимают его и травят из-за диагноза, поэтому он и боится их. — Возможно... — Тогда... Мы решили с тобой этот вопрос? — учтиво спрашивает Колетт, мысленно облегчённо выдыхая. — Нужно что-нибудь ещё обговорить? — Нет, мне всё понятно. Спасибо... — Тогда я не задерживаю тебя, если больше ничего не тревожит. Можешь идти. — Спасибо, — снова повторяется Леон, вставая с места. — Спасибо, что разобрались. — Не стоит благодарности, — мило хихикает Колетт. — Запомни: твоё состояние и комфорт превыше всего. И Леон ещё несколько продолжительных и мучительных мгновений смотрит на Минчи, словно анализируя её, затем медленно переводит взгляд на Эдгара, а после всё-таки выходит. И как только мальчишка покидает кабинет, Колетт меняется в лице: её глаза начинают выражать ужас, а она сама обречённо хватается за голову. — Браво, — ехидно надсмехается Эдгар, подпирая голову рукой, — но было такое ощущение, что ты пыталась убедить не Леона, а себя в том, что говоришь. — Сука, да потому что этот Пейдж конченный! — истошно вырывается из Колетт. — Пока ты тут мирно спал, он поднял весь рабочий состав центра на уши своей истерикой. Это какой-то пиздец. И эта новость тут же принуждает Эдгара оробеть из-за удивления. — Оу.. Нууу... с кем не бывает? — Ну да, конечно, «с кем не бывает»... Ему уже хотели колоть транки, чтобы хоть как-то заткнуть! — Воу, что... Серьёзно? Он настолько буйный? — Да, — зло рычит она, активно жестикулируя. — Я, конечно, сейчас полную хуйню скажу, но этот парень ебливая королева драмы. Ложишься сюда лечиться, делай это хотя бы спокойно. Ему ещё повезло, что это не психиатричка! Там бы его сразу перенаправили в острое отделение. Так... Так его ещё поселили к Леону, просто потому что «нет больше мест»! Колетт гневно вздыхает. — «Дорогуша, извини, но мне заплатили. Леон может и подвинуться. К тому же денег за него я не получала». — Лола...? — Да! И как она, блять, адекватно руководит этим центром? У неё вообще есть медицинское образование? Почему она главврач!? — До этого у тебя не было никаких к ней претензий, — недовольно закатывает глаза Эдгар. — Возможно, я знаю почему. — Её вообще не ебёт, что она к шизофренику селит какого-то уебана. Я не могу даже назвать его по-другому. — Ууу, это кто передо мной сейчас? Сама Колетт? Я слышу от неё такие слова? Где же доктор Минчи со своим: «нужно быть терпимым к пациенту и объективно смотреть на него»? — Мой рабочий день закончился, а значит я не психолог сейчас, понятно тебе? Мне нужно выплеснуть куда-то этот негатив, — немного успокаиваясь, устало вздыхает Колетт. — Я вымоталась, но, на самом же деле, если смотреть с профессиональной точки зрения, то Сэнди было страшно, поэтому он вёл себя так вызывающе. Его агрессия - защитная реакция на стресс. Причём она была очень неконтролируемая. И после этого умозаключения Эдгар принимает задумчивый вид и с умным видом задаёт вопросы: — Истерика, говоришь? Довольно продолжительная, я правильно понял? — Их было несколько. Шли подряд. Все кратковременные. — Да уж, это самое ужасное, если честно. А что у него? — Он совсем недавно, так сказать, погрузился в пучину психиатрического ужаса. Бюджетное учреждение поставило ему депрессию. Мы же в этом не уверены. Первый диагноз часто бывает неверным. Сам знаешь. — О дааа. Я помню, как мне ставили сперва циклотимию, а после биполярное. Просто чудесно. — Медицина всё-таки вещь очень индивидуальная. Иногда можно запутаться в симптоматике, — снова изнурённо вздыхает Колетт и садится в кресло, — просто потому что некоторые расстройства имеют одинаковые симптомы. Просто потому что человек не может болеть чем-то одним. Необязательно, но будет что-то ещё, и неважно второстепенная эта патология или вторая основная. — Вот это ты сказанула, конечно. Иногда я забываю, что ты у нас прекрасная специалистка, — по-доброму усмехается Эдгар, откидываясь на спинку стула, а после как-то резко тускнеет, неосознанно перенимая чужой настрой. Он словно крадёт эмоции подруги и теперь сам уже чувствует себя подавленно и устало. — Ой ли? — весело хихикает Колетт. — Ты тоже! «Ты так не считаешь, я же знаю». И Эдгар открывает рот, чтобы сказать что-нибудь обидное и колкое в шутливой форме, но останавливается. Импульс. Это пресловутый бредовый импульс. Его нужно сдержать. Колетт не может врать. Это не в её духе. У неё, конечно, два лица, но она никогда не лгала Эдгару. Он, в конце концов, Колетт друг, так зачем ей льстить? С какой целью? Эдгар просто снова начинает накручивать себя. Без особых на то причин. — Кстати, Пайпер тебя все ещё ищет. — Подожди... Так ты не шутила!? — удивленно спрашивает он. — Ага, — с беззаботной улыбкой на лице отвечает Колетт, принимаясь потягиваться и зевать. — Она ищет твою жопу. — Твою мать, Колетт! Ты нормальная вообще?! И подруга на это лишь маниакально смеётся, смотря как Эдгар нервно начинает возиться на месте. Её смех невпопад всегда усугубляет ситуацию и накаляет между ними отношения, однако он прекрасно понимает, что делает Колетт это непроизвольно. Она просто защищается так от дружеских насмешек, зная, что через некоторое время Эдгар будет жалеть о сказанных словах. Такая несерьёзность спасает их связь, но... Это неприятно. Эдгару иногда бывает очень обидно. — Терпеть тебя не могу. — Я тебя тоже очень люблю! — бросает ему вслед Колетт, как только Эдгар выходит из кабинета. — А ещё Пейдж теперь твой новый пациент! Поздравляю!

***

Следующий день, который дал наступлению новой недели, начался как обычно: подъём, завтрак, процедуры. Сэнди жил так в прошлой психиатрической больнице, поэтому приспосабливаться ему не нужно было. Он уже проходил это, да и продыху ему не давали. Из одного медицинского учреждения в другое. Как тут отвыкнешь? Но главное, что им после всего этого дали свободное время, которое Сэнди провёл в полном одиночестве. Он потратил его на наблюдение за другими, то бишь на изучение и анализ здешних. Как и в прошлой больнице многие здесь делились не только по расстройствам, но и по взглядам и интересам. Практически каждый имел какое-никакое окружение... кроме Леона. Он всё время был один, и это сразу насторожило Сэнди. Парень какой-то особенный? Почему его сторонятся? Сэнди не понимал. А Леон, будто назло, ни слова в его сторону больше не проронил, что сильнее наводило на странные мысли. «Что у него? Депрессия же?» Леона почему-то все опасались и сторонились, как казалось Сэнди. Или, может, не казалось? Он так и не понял, однако отметил это у себя в голове, как важную вещь, с которой обязательно необходимо разобраться, поскольку на самого Сэнди кидали точно такие же косые взгляды, что приводило его в некое недоумение. Он что-то сделал? Почему к нему уже сложилось такое враждебное отношение? Кто-то пустил слух? — Привет... — неловко начинает Сэнди, подходя и обращаясь к Ворону. — Эм.. Мне бы хотелось извиниться перед тобой за вчера. Он нашёл парня случайно около уборной и решил не терять времени почём зря. Пока Ворон один нужно что-то сделать, поскольку вчерашний выпад был совершенно не в духе Сэнди. Вообще вчерашнее поведение являлось результатом сдержанных чувств, за которые сейчас очень стыдно. Но перед врачами он не будет извиняться. Ни за что. Они недостойны. Они отвратительны. Они корыстны. Они самые настоящие враги для него, как и само лечение в принципе. Сэнди для себя мёртв уже как три недели. Так зачем всё это? Почему он вообще продолжает что-либо делать? До этого Сэнди всё время лежал, встать с кровати не мог, что уж говорить об учёбе и уходе за собой. Ему приходилось принуждать себя что-то делать. После возникло какое-то ощущение оторванности от реальности, будто пространство вокруг потяжелело, сковав накалёнными цепями тело, или, наоборот, растворилось, избавляя тебя от таких нужных холодных границ разума. Аппетит напрочь пропал. Плохая память стала ещё хуже, появились провалы. Забыть целую неделю жизни в один прекрасный момент было не сложно. Сэнди зациклился на собственных переживаниях, пытаясь хоть что-нибудь предпринять, но ничего не выходило... Наверное, именно поэтому он залез в петлю один раз. Затем другой. После третий... Это было какое-то больное наваждение, поскольку объяснить по-другому Пейдж не может. Почему? Неужели это и вправду был он? Неужели родители не видели его состояние? Может, игнорировали? Сэнди ничего не понимает и не знает. Единственное, что крутится у него в голове сейчас это навязчивое желание умереть. Оно не покидает разум, и от этого как-то страшно, ведь у него снова ничего не получится. Он не умрёт. Опять же, с того рокового дня прошло три жалких недели. Две из них Сэнди промолчал и пролежал, снова не вставая с постели, после того, как оказался в больнице. Третья же была богата на события, однако родители забрали его раньше положенного. Теперь он здесь. В странном и довольно загадочном месте. Взять даже того же Ворона. Он чувствуется лишним, несмотря на то, сколько людей его окружает. Ворон словно точно так же поневоле находится в центре. «Мне кажется. Снова. Хватит делать выводы, отталкиваясь только от ощущений и поверхностной информации. Это глупо». А ещё Сэнди не может избавиться от мысли, что он здоров. Этому способствует какая-то странная активность, которая путает и наталкивает на такие выводы. С ним всё хорошо или это второе дыхание? Почему несколько дней назад он встать не мог? — Привет, — с мелким пренебрежением отвечает Ворон. — Что тебе нужно? Он, вероятно, обиделся на Сэнди, поэтому так холодно и откликнулся сейчас. «Чёрт». Сэнди не отвечает сразу, и потому между ними виснет тишина, которая тут же принимается давить на виновника чужого враждебного настроя, поэтому он быстро её прерывает. — Мне очень жаль, что я так ужасно повёл себя. Извини меня, пожалуйста. Вчера просто был ужасно выматывающий день. И Ворон, слыша это, принимается ещё пуще прожигать дыру в Сэнди, вдобавок кривит лицо, а после чего как-то подозрительно быстро добреет. В его тёмных глазах появляется блеск, который стремительно загорается, а затем также стремительно меркнет. Этой живой искры будто бы и не было. Сэнди показалось? — Ох, ничего страшного. Я понимаю тебя, — уже мило улыбается Ворон. — Разве не все время от времени ведут себя так? — Наверное..? — неуверенно соглашается Сэнди. — Ну вот. Ничего страшного, правда, не произошло, но я принимаю твои извинения. — Я рад этому. «Рад? Снова вежливость, которая тебя убивала и продолжает убивать? Врать не надоело?» — Как по мне, наше знакомство не очень задалось, — продолжает вещать Ворон. — Но думаю, это не большая проблема. — Ты прав. Знакомство - это лишь установление контакта, а что будет дальше... Неясно, хе-хе... И на это Ворон кротко кивает, как бы соглашаясь с чужими словами. — Ну, мне пора. Знаешь, свободное время закончилось. — Конечно-конечно, — скромно соглашается Сэнди. — Мне тоже. Я подошёл лишь извиниться, ничего более... К тому же тихий час не любит ждать. — О дааа, этот коварный тихий час, — саркастически ухмыляется Ворон. — Ладно, бывай. — Ага... Бывай... Ещё увидимся... И стоит Ворону удалится, как Сэнди облегчённо выдыхает, сбрасывая груз с души. «А вообще мне нужно было это или нет? Зачем я извинялся? Этот Ворон не внушает мне никакого доверия, так зачем? Чтобы было? Гениально, блять». И он возмущённо стонет, совсем не понимая себя. Что с ним не так? Почему нужно кидаться из крайности в крайность, но при этом внешне оставаться в покое? Сэнди это так сильно утомляет. «Когда уже всё это закончится...» Благополучно добравшись до комнаты по светлому коридору, на Сэнди нападает дикая усталость, которая валит его в беспокойный сон: каждые пятнадцать минут его будто холодной водой окатывали. Он просыпался также быстро, как и засыпал после, созерцая очередной кошмар. Эти скачки выводили его из хрупкого равновесия, которого в последнее время толком-то и не было, поэтому Сэнди решил, что нужно хоть как-нибудь отвлечься, а чтобы не заснуть ему нужен человек для обычного простого разговора. Леон, например. Он единственный кто может помочь сейчас. Всё-таки парни теперь делят одну комнату, но так нормально и не познакомились. Для Сэнди никогда не поздно наверстать упущенное. — Леон. Тебя же так зовут? И его тут же встречает гнетущие безмолвие, ему не отвечают, отчего становится как-то не по себе, поскольку Сэнди не хочет засыпать. Не сейчас. «Он спит?» — Откуда тебе известно моё имя? «Слава тебе господи». — Один из врачей рассказал мне. — Понятно. — Меня, вот, Сэнди зовут... — Я знаю, — без какого-либо колебания отвечает Леон. — Мне также рассказали, только уже после того как я обнаружил тебя тут. — Оу, поэтому ты был таким ошеломленным? Тебя реально не предупредили? — Да. — Эм... Ладно, — нерешительно говорит Сэнди. — Почему бы не поболтать сейчас? И снова молчание, однако теперь ему всё равно. Сэнди в данный момент главное самому говорить, рассказывать что-либо, а не слушать, поскольку иначе он снова погрузится в короткий мучительный сон. Этого ему не нужно. — Сейчас тихий час, — снова с задержкой отзывается Леон, видно, обдумывая каждое слово. — А какая разница? Мы с тобой же не спим, то почему бы не поболтать? Вот сколько тебе? — Пятнадцать. — Боже, я думал тебе максимум двенадцать. — Сюда селят детей от двенадцати до восемнадцати лет. По твоей логике меня здесь не должно быть. — А мне семнадцать, — специально невпопад гордо произносит Сэнди. И Леон, слыша это, лишь устало вздыхает. Его кровать находится слева от двери, а сам он повернут спиной к собеседнику, любуясь стенкой. Очень странно, что парень лежит головой к дверному проходу, а не ногами. Для Сэнди это довольно непривычно. Да и сама по себе комната была для него необычной, поскольку он привык к заставленности и больничной койке, а тут этого не имелось. Окно располагалось напротив двери, тёмно-зелёным цветом обладали стены, возле которых стояли две деревянные кровати с белым бельём, шкаф находился около окна с левой стороны за чужой постелью (поскольку койки поставили прямо у входа), а с правой висело зеркало. Вдобавок тут были две тумбы. Похоже на комнату в каком-нибудь лагере, если честно. Хотя это же всё-таки реабилитационный центр, а не полноценная психиатрическая больница, поэтому интерьер и мебель имеют некоторые небольшие различия. Однако то, что это комната - палата, нет никаких сомнений. Она выполняет ту же функцию, что и в обычном стационаре, поэтому назревает вопрос. Нужно ещё что-то от жилой комнаты? — Я бы дал тебе минимум тридцать. — Эй! — театрально начинает негодовать Сэнди. — Это не смешно! — Я и не шутил. — Тогда неужели я правда плохо выгляжу? И Леон бросает на собеседника холодный взгляд через плечо, рассматривая соседа, а затем выносит вердикт: — Чёрный старит. — Ну уж извини, это мой естественный цвет волос, — возмущённо фыркает Сэнди, начиная чувствовать себя лучше. — Как только я выпишусь отсюда, сразу перекрашусь в какой-нибудь другой. Например, в тёмно-синий или розовый... А может... Хм... О! Ядовито-зелёный! Леон снова превращается в слух. — Просто прекрасный цвет, как по мне... Или может в фиолетовый? Нет... Может в красный? Хм. А почему вообще в однотонный? Леон, вот ты крашенный или нет? — Нет. — А хотел бы покраситься? — Нет. — Тебе разве не надоедает порой твой русый? — Нет. — Какой же ты немногословный... И Леон опять-таки никак на это не реагирует. Ему всё равно на чужую оценку его хромой разговорчивости. Он даже как-то привык к этому. Многим это бросается в глаза и отталкивает. Нет человека, который бы похва... — Но знаешь, в этом нет ничего плохого. Молчаливые люди - хорошие слушатели. Если человек молчалив, не значит, что он глуп и просто не может поддержать разговор. Вовсе не так. Он уважает и ценит чужие границы, внимательно выслушивая собеседника. И от этих слов у Леона ошарашенно округляются голубые глаза. — Серьёзно... — Абсолютно, — тут же недовольно фыркает Сэнди. — Если я для тебя сейчас Америку какую-то открыл, то... — Нет, я не про это, — тут же перебивает удивлённый Леон, поворачиваясь лицом к соседу. — Многие люди не мыслят, как ты. Они обыкновенны. Едят, пьют, спят, справляют нужду, плодятся. Никогда не задумываются о чём-то таком, а если и задумываются, то не ради того, чтобы просветиться, а чтобы сильнее оскверниться. «Воу... Я по-настоящему теперь заинтересовал его?» — Кхм, ну... Я бы, конечно, использовал другие слова и сравнения, но так тоже пойдет. Ты прав. Некоторые люди глупы, чтобы размышлять о нравственных ценностях и проблемах. — «О нравственных»? — Ну или о духовных. Кому как нравится. — Ааа, — понятливо вылетает из Леона. — Ясно. И вдруг неожиданно дверь в их комнату начинает медленно приоткрываться. Кто-то тревожит их. — Леон, — зовёт соседа незнакомый женский голос. — Ты спишь? Леон тут же устремляет собственные пустые голубые глаза на источник звука. — Беа? И как назло Сэнди не может увидеть девушку, пришедшую к ним, поскольку дверь перекрывает весь обзор. Это раздражает его. Разглядеть что-нибудь может только Леон. — Ох, я... Эм... Ты знаешь, как мне сложно будить пациентов. Тихий час окончен, поэтому я прошу тебя, если твой сосед спит, то разбуди его, — неуверенно говорит Беа. — А ещё напомни, что у него сегодня первая сессия у психолога. — Хорошо, — огрызается Сэнди, не давая ответить Леону. — Я услышал! Спасибо, что сообщили мне. И от испуга бедной дверью резко хлопают, после чего скрываясь в коридоре. — Боже мой, какие тут все неженки.

***

Перед Эдгаром сидел парень. Короткие лохматые чёрные волосы, словно сажа, жёлтые выразительные глаза, смотрящие в самую душу, мешковатая одежда, цвета которой вообще не сочетались между собой, создавая какой-то чудаковатый внешний вид - всё это вызывало какой-то внутренний диссонанс. Хотелось бежать от него. Эдгар просто не знал, что делать, будто бы все знания, имеющиеся у него, испарились. Да-да. У Эдгара в самом начале его работы было такое чувство, однако он не думал, что встретиться с ним ещё раз. «Я просто ужасный психолог». Провалиться в данный момент под землю будет просто отлично, замечательно даже, поскольку в чужих глазах виднеется ничтожно маленькая злоба, которая представляет из себя сейчас легковоспламеняющееся вещество. Кинешь спичку - оно загорится. Эдгар это по себе знает. — Итак, помолчали и хватит, — нервозно выдыхает он, а после становится внешне абсолютно спокойным, не дёргаясь и не ёрзая, что не скажешь про его пациента. — Приветствую тебя здесь! Перед тем, как мы начнём с тобой этот, так скажем, долгий "путь к исцелению", хочу напомнить, что ты в любой момент можешь отказаться от меня, перевыбрав себе нового специалиста. Всё-таки психотерапия вещь не такая простая, как, собственно, и фармакотерапия. Чтобы понять подходит ли человеку препарат или нет, должно пройти много времени. С психотерапией примерно такая же история, но, думаю, в данный момент нудная лекция тебе не нужна, к тому же я даже не представился. И Эдгару отвечают молчанием (хотя ничего удивительного), но этот пронизывающий взгляд остаётся на месте. Его изучают, собственно, как и он сам. Поза Сэнди открытая, расслабленная, вальяжная. Руки сложены в замок, а голова "нападающе" задёрнута. Сэнди, несмотря на всю собственную спокойность, нервничает, а ещё он явно сейчас пассивно-агрессивен, что лишь сильнее обременяет. Эдгару даже захотелось уволиться, чтобы хоть как-то избежать с ним дальнейших встреч и просто пересечений. И почему именно он? Любой другой бы справился намного лучше. «Лишь бы ты отказался от меня, прошу. Ты, по словам других, пиздецки сложный. Я не готов сейчас работать с таким человеком. У меня просто не хватит терпения». — Меня зовут Эдгар, и я теперь буду помогать тебе более эффективно стабилизировать собственное состояние. У тебя до этого был такой опыт? — Не имелось, — цедит сквозь зубы Сэнди. — Стоит ли что-либо разъяснить тебе? — Нет. — Хорошо, я услышал тебя, — говорит Эдгар, медленно начиная отзеркаливать чужую позу. — У тебя есть какие-либо ожидания от психотерапии? Вот, что ты думаешь об этом всём? — Я, — возмущённо вздыхает Сэнди, вскидывая брови, — думаю, как хорошо было бы, если бы ты заткнулся и пошёл нахуй. Эта больница один кошмар, а врачи в ней воплощение смирительных оков, которые делают из тебя дикого животного. Вы все здесь ублюдки. Ты в том числе. И Эдгар опешивает от такой резкой грубости. «Блять, ну всё. И что мне теперь делать?» Его предупреждали, что Сэнди может так выражаться, однако для Эдгара это всё равно стало каким-то потрясением. Он не ожидал, что ему прилетит дерзость так быстро и внезапно буквально за собственное существование. Неужели Эдгара сейчас ни во что не ставят, как специалиста? И как человека, получается, тоже? Какой вздор. Вчера Сэнди таким вот поведением и словами удивил персонал, учитывая то, что его зарекомендовали как человека очень спокойного и дисциплинированного. Когда Эдгар узнал, что он послал также «нахуй» Пайпер, психиатра, стаж которого составляет горьких семнадцать лет, заставив её разгневаться, удивлению не было предела. И как она Сэнди язык не отрезала с её-то дотошным отношением к воспитанности и сквернословию? Эдгар этого момента так и не понял. — Вы больные лжецы, — очень неестественно скалится Сэнди. Его жёлтые глаза сверкают злобой. — Я даже не знаю теперь, кто передо мной сейчас сидит, кто меня окружает, где я, и почему я здесь. Я не вижу прежних лиц. Одни вычурные маски. Вам не составило труда просто эгоистично взять и оторвать меня от того мёртвого покоя, к которому я шёл всё это время. Зачем? Зачем надо было это делать? Ответь мне, Эдгар. Ты же один из них. — Если я правильно понимаю, то ты говоришь сейчас про людей в принципе? Про общество? Эдгар продолжает сохранять на лице спокойствие, внутри неторопливо трескаясь. Ему так и хочется сказать что-нибудь в ответ. Чужой гнев бесцеремонно запрыгивает на Эдгара и начинает ползти по спине, направляясь к голове. Если он всё-таки доберётся до разума, то беды явно не избежать. — Какой ты проницательный, — сердито фыркает Сэнди. — Я удивлён, что ты правильно понял меня, в отличие от той женщины, однако это были риторические вопросы. Я не хочу слышать на них ответы-оправдания. Мне они не нужны. «Ага, ещё чего. Я бы заставил тебя самолично отвечать на них, идиот». — А чего тебе хочется? — Чтобы ты заткнулся нахуй, — повторяется Сэнди. — Просто оставь меня в покое. Он перекидывает ногу на ногу и скрещивает руки на груди, давая понять, что разговор на этом окончен. «Сэнди явно не хочет лечиться. Тогда... что он тут забыл? Зачем подписывал документы?» — Хорошо, — с размеренностью в голосе соглашается Эдгар. — Как скажешь, но тебе придётся отсидеть полтора часа в этом кабинете, как, собственно, и мне. Нужно хотя бы сделать вид, что мы с тобой чем-то занимаемся. «Спасибо за одолжение, умник!» — гневно читается у Сэнди в глазах, а после в них появляется некое изумление, которое застывает и развеивает всю мнимую уверенность: «Подожди... Что!?» Он открывает рот, чтобы что-нибудь ответить, но Эдгар тут же прикладывает указательный палец к собственным губам, а затем как ни в чём не бывало разводит руками, мол, твои слова для меня - закон, тем самым усмиряя мальчишку и загоняя в ещё сильнейший шок. Сэнди и вправду больше ни единого звука не произносит. Сперва он с пугливым удивлением бегает глазами по комнате, места себе не находя, а после в этих омутах страх с какой-то неловкостью перекочевывает в злобу и подозрение. Но чужой взор так и продолжает метаться, что вызывает у Эдгара мысленный смешок. «Пф, дай только волю, так вся уверенность тут же пропадёт. Я понял». Однако, несмотря на весь расклад, самому психологу сейчас глубоко не до смеха. Во-первых, Эдгара грызёт совесть. С точки зрения профессионализма может ли он так легкомысленно поступать? Это случайно не уклонение от должностных обязанностей? Но... Разве это не один из принципов этического кодекса? Это вообще норма? Эдгар надеется, что такое происходит в первый и в последний раз, ведь он не понимает всю правильность и неправильность сея действия. Во-вторых, буря эмоций изнутри уничтожает его тело. В груди оседает такая тяжесть, которая неприятно отдаётся мелкой болью. Страх, гнев, вина, обида, беспомощность - всё это скатывается в один снежный ком. Эдгар желает избавиться от него, но сделать это в данный момент просто невозможно. Он не может выйти из кабинета, чтобы предпринять попытку успокоиться. Человек напротив собственным пребыванием сейчас лишь сильнее усугубляет его положение. Эдгар не выдержит играть в гляделки оставшийся час с каким-то неуравновешенным и самоуверенным пареньком, который вдобавок ко всему этому смахивает на его отца. Это, конечно, никак кардинально не влияет на состояние Рхеда, но и ничего хорошего тоже не приносит, поскольку напрочь сбивает с ритма. А ещё у Эдгара идёт ассоциации не только с вышеупомянутой родительской фигурой, но и самим с собой. Перед ним в данный момент сидит никакой не Сэнди Пейдж, а Эдгар Рхед. Семнадцатилетний парень, которому после очередного тяжёлого депрессивного эпизода заявили, что он имеет пограничное расстройство личности. Ему поставили такой диагноз с горе пополам, учитывая его возраст. Подросткам, а уж тем более детям не диагностирует это психическое нарушение, а если и диагностирует, то в крайних случаях. Эдгар снова стал исключением из правил, поскольку медикаментозное лечение не избавляло от симптомов биполярного расстройства. Да, таблетки были довольно схожи, как выяснилось потом, но факт того, что не помогало, оставался неизменным. Врачи не знали, что делать, однако нашёлся тот, кто без каких-либо колебаний сказал, что это поведение уже не подвергается особенностям подросткового периода формирования человека. Это самое настоящее отдельное расстройство личности, которое будет сильно мешать. И вот Эдгар здесь. Ему двадцать три. Он уже как шесть с лишним лет живёт бок о бок со своими проблемами и психотравмами, не предпринимая их глобально прорабатывать. Его профессия дала возможность самому справиться с некоторыми трудностями, а если учесть подругу, которая тоже клинический психолог, то самоконтроль над эмоциями и действиями значительно улучшился. Но это, наверное, единственное, что Эдгар сам смог хоть как-то решить, и то, он чувствует, что в последнее время его поведение снова становится крайне неконтролируемым. Все остальные проблемы, которые благополучно остались, снова провоцируют это. Как только закончится этот час пытки, Эдгар обязательно выговориться Колетт, стыдливо плача. Он начнёт по полной обесценивать и унижать себя, а она лишь устало покачает головой. Ей самой больно от чужих метаний из крайности в крайность.

***

Леон просыпается в холодном поту. Жуткий мрак в комнате встречает его, а жгучая паника охватывает юное тело с ног до головы, принуждая резко привстать, чтобы перестать задыхаться. Зрачки глаз сужаются и тревожно начинают бегать туда-сюда. Снова кошмар, из-за которого в голове мысли съеживаются в кучу, а затем разлетаются в разные стороны по орбитам, раздрабливаясь на ничтожные мелкие кусочки и воссоздавая смерч. Слышатся шорохи, какой-то вой ветра и потом... Опять. Гости приводят Леона ещё в больший ужас, который побуждает ощущать самые разные чувства. Например, горечь от осознания всей ситуации и беспомощность перед психическим расстройством. — Почему ты не убил себя? Почему мы должны ночью из-за тебя, уебка, бодрствовать? — доносится словно изнутри Леона. — хЕЙ, пОчему ТЫ всегда ТАКОЙ гРУбЫй? ОБО МНЕ подумать Не ХоЧешь? МНе это нЕ меШаЕТ, а Ещё Я Не ХОЧУ УМиРАТЬ. — А я не хочу находиться рядом с тобой, поэтому легче покончить со всем этим, чем терпеть твоё присутствие и слушать бесконечную истеричную трель. — ВОт как МЫ зАГоворили? АХ, вОТ как? ТЫ, Да ТЫ..! И от этого просто прекраснейшего диалога в голове у Леона начинают наворачиваться горькие слёзы на глазах. Он дико устал. Прошло два злополучных месяца, как у него появились слуховые галлюцинации. Сперва это был белый шум по типу стука, звона или свиста. Раздражающие звуки мешали, и Леон просил окружающих прекратить их издавать, но ответы, что ему прилетали на такие запросы, становились крайне шокирующими. — Мы ничего не слышим. Мы не мешаем тебе. Мы никак не способствуем даже к зарождению шума... Леон, что с тобой? Тогда Леон быстро среагировал и оправдался, но странные взгляды всё равно не исчезли. Их стало куда больше. Дальше галлюцинации развивались. Появились другие, которые были похожи на отдельные невнятные звуки человеческой речи из-под воды. Несколько раз слышались оклики, но ничего более. Жить можно. Наверное... Но потом состояние только ухудшалось, и иллюзии переросли в полноценные голоса, строящие между собой диалоги. Было жутко, да и сейчас ничего не изменилось. И вот они. До сих пор мучают Леона, приходя к нему теперь по ночам, когда тот просыпается от ужаснейших кошмаров. С чем связано это изменения в их "расписании" появления, которого толком и нет, неясно. Однако сейчас они здесь. Снова с Леоном. И никто об этом не знает. Леон ни родственникам, ни врачам ничего не рассказывает. Он боится даже заикнуться об этом. Неизвестность и возможное будущее пугают. Страшно до белого каления. Всю жизнь его опасались и остерегались при том, что Леон никак другим жить не мешал. Гулял сам по себе. Сидел один нелюдимый в конце класса. Его состояние было прекрасно стабильно, но... Неужели эти глупые людишки, не смотрящие дальше собственного носа, оказались правы? — Заткнись! Хватит! Я не хочу слушать тебя, идиотка. Ты для меня никто. Одна сплошная головная боль. — не ЗРЯ Я пЕрЕрЕЗАла тебЕ ГЛоТку! ЭГОИСТ! — Не зря тебя после застрелили. — Да ТЫ..! И Леона от этих высказываний бросает в дрожь. Теперь, когда у него появился сосед по комнате, он понятия не имеет, как скрыть его ночные истерики. Хотя.. Леон уже принимается сдаваться. Зачем стараться бегать от того, что причиняет ему боль? В итоге всё равно всё вскроется. К тому же он живёт с этим в себе уже непозволительно долго. Леон не осознаёт масштабность всего вреда, который может принести его молчание. Галлюцинации всё чаще начинают нападать на него, и их накапливающийся эффект может опять вывести Леона из строя. Он либо снова навредит себе, либо окружающим. Леон именно поэтому попытался убить себя. Негатив достаточно скопился в юной голове, и ему приказали это сделать, а он из-за подвешенного состояние, не колеблясь, "выполнил" приказ. Родственники так и не поняли, что сподвигло взять нож в руки, но они не слепые глупцы. Они, конечно же, догадываются, как и врачи, собственно. Поведение Леона уже наталкивает их на мысли о эндогенном психозе, что лишь подтверждает правильность постановки диагноза. Всё-таки его мать тоже страдала шизофренией. Медикам просто нужны весомые доказательства появляющихся симптомов. Псевдогаллюцинации без признания больного очень сложно выявить. Они хорошо скрываются. — ПОЧЕМУ ТЫ Мучаешь беднОго маЛьЧИШку? — Пожалуйста, успокойтесь. — Я САМ не хочу больше мучится. Что непонятно? Какие же вы тупорылые животные, что одна, что второй. Попытавшись совершить самоубийство, Леон «выздоровел», как ему тогда показалось. Его никто и ничего не мучило три недели, однако, как только Леона выписали из больницы, они снова вернулись. Неделю он пробыл дома, а после попал в центр, только уже по другой причине. Голоса... Что же они из себя представляют? Очень неестественное мужское и женское звучание внутри. Он всегда приказывает, а она ему перечит, пытаясь отгородить их «хозяина» от какого-либо дурного влияния. Но Леон пока снова в уравновешенном состоянии, чтобы не слушать его и не внушаться, потому парню не нужна помощь от «женщины, живущей у него в голове». Он сам прекрасно справляется. — Вам снова нужно всё объяснять? Ты - просто конченная, а ты - болен. Все боятся тебя, потому что ты грёбаный психопат! Они ставят на тебе крест! И знаешь, что? Они правильно поступают. Я солидарен с ними. А ещё... И внезапно голос подозрительно замолкает, а потом начинает безумно хохотать. Леон совсем не разделяет его веселья. — Из-за тебя, отребья, заметил, как окружающие относятся к Сэнди? — Что... — ПрЕкРАти! — Не прикидывайся дурачком, твою сестру тоже считали шизофреничкой, лишь потому, что ты её брат. Как думаешь, кем стал Сэнди, поселившись здесь, для сверстников? — ТЫ нЕсЁШь нЕсУСвеТИЦУ! ЛеОн, Не СлУШаЙ ЕГО. — Если Сэнди живёт со мной, то не значит ли это, что наши расстройства примерно одинаковы? — ДА! — А почему вы так уверены? И Леон нервно дёргается, ожидая чего-то плохого дальше, но, к его удивлению, наступает тишина. Голоса ушли. И несколько минут после этого Литтлфут неподвижно сидит и страдальчески смотрит в одинокое окно, а после измученно падает на подушку. Он бездумно касается лица и ощущает пресловутую влажность на пальцах. Леон, как обычно это бывает, снова даже не заметил, что ревел. Неужели всё так плохо? Неужели это и вправду конец? Что с ним будет, если кто-нибудь узнает о его ночных пытках? На нём окончательно поставят крест? Ему очень страшно. Он не хочет закончить и прожить жизнь, как его мать. Женщина не справилась со своим расстройством, поскольку никто не хотел браться её лечить, а если и были такие, готовые закрыть глаза на бедность семьи, то зверски обращались с ней. Она лишь сильнее сходила с ума от пыток. Это явно были не врачи, а садисты, имеющие бумажку об окончании медицинского и ищущие бедных и малоимущих людей. С каждым годом становилось всё хуже и хуже. Имелись таблетки, которые облегчали её состояние, но должного эффекта и внимания женщине всё-таки не было уделено. Нет денег - нет нормального лечения. И Леон не знает, приказали ей это сделать или она отчаялась, уже не выдерживая такого существования, или, возможно, всё вместе, но... Женщина покончила с собой, когда её сыну было девять лет. В четырнадцать самому Леону диагностировали такое же психическое расстройство в простой форме. И, знаете, ему повезло, что везде, где он лежал и госпитализировался, было адекватное отношения к нему и к лечению. Все такие добрые, все такие приветливые, иногда, конечно, ворчали, но даже мысленно жаловаться Леон себе не позволял. В реабилитационный центр парень также попал по воле мисс фортуны. Прожив тут пять с половиной недель, он осознал, что теперь не хочет даже возвращаться домой. Там один холод, голод и дикий стресс из-за нищеты, а тут есть всё для комфортного проживания. Единственное, что сгущает тучи на небе в этом учреждении, так это то, что семья далеко, и встретиться с ней до сих пор крайне проблематично из-за материальных благ, а Леону очень хочется. Эти люди для него всё, и он сильно скучает по ним, однако у него снова не поворачивается язык, чтобы повозмущаться. К тому же это не в духе Леона. Ему легче промолчать, проигнорировав неудобство. «Я -не хочу так жить¡» Вдруг снова слышатся шорохи, возня, а после усталый вздох, и Леон напрягается. Всё внутри переворачивается вверх дном. Он не понимает галлюцинации это или нет. — Леон..? — сонно мямлит Сэнди. — Ты спишь? Фух, это не галлюцинация. И Леон тут же убирает руки от лица, расслабляясь. Он опять не заметил, как застыл в одной позе, что тоже являлось не очень хорошим признаком. — Блять, — страдальчески стонет Сэнди, начиная снова возиться, и поворачивается к стенке. Больше он ни единого звука не произносит. «Сэнди по%думал, что я сп_лю?» — эхом проносится у Литтлфута в голове. Этой ночью его глаза точно не сомкнуться.

***

— Хей, Сэнди! И Пейдж тут же оборачивается, встречаясь с парой пронзительных карих глаз, владелец которых стремительно направлялся к нему. Сэнди снова поймали в коридоре прямо перед дверью в их комнату с Леоном, только вот уже вечером. После душа. И, по правде говоря, новый день был намного спокойнее, чем прошлый, поскольку кроме процедур и приёма таблеток сегодня у Сэнди ничего не было, однако он уже настраивался на завтра. Три раза в неделю Сэнди будет встречаться с этим пресловутым психологом (после первых двух недель количество сократится, как минимум ему так сказали, а как на самом деле будет он не знает, этим людям нельзя верить на слово), и он надеется, что они также "мило" посидят в молчании все сессии. Ну, а что? Сэнди не собирается становиться здоровым. Ему это не нужно. У него все ещё есть цель, к которой он готов идти, несмотря ни на что. Пейдж просто желает умереть, а тут ему выпадает целый шанс ослабить влияние лечения. Прекрасно. Этот Эдгар явно юный глупец и пижон. Его уверенность и уравновешенность бесила, однако Сэнди подметил кое-что странное потом, когда они замолчали. Чужой взгляд постепенно тяжелел, что сильно пугало. Сэнди не понимал, с чем были связаны эти изменения, но потом, присмотревшись, ему в голову пришла одна страшная ассоциация. Он будто в зеркало смотрел. Сперва эти чёрные глаза полыхали непонятным для Сэнди живым огнём. Это пламя время от времени то усиливалось, то слабело. Казалось, что вот-вот и оно либо вырвется наружу, опалив Сэнди или самого Эдгара, либо наконец-то стухнет, начав тлеть. Однако кроме этой нестабильности больше ничего не было. Эдгар продолжал сохранять мнимое спокойствие и сдержанность, и единственное, что выдавало его подлинное настроение, так это как раз глаза. В итоге яркие длинные языки пламени всё-таки потухли, заменившись на мёртвенность и усталость. Он перегорел. Такой взор Сэнди мог лицезреть только в собственном отражении. Никак иначе. Эдгар сумел пережить за полтора часа то, что проживал он месяцами. Удивительное зрелище. — Привет, Ворон, — отвечает Пейдж, как только знакомый оказывается перед ним. — У меня для тебя есть кое-какое предложение. «Серьёзно?» — Слушаю. — Не хочешь познакомиться здесь ещё кое с кем? — Э... Даже не знаю, — растерянно произносит Сэнди. — Наверное. Было бы круто, поскольку тут одна скука смертная. — Ну вот, — беззлобно усмехается Ворон. — Тогда пошли. — Только я занесу вещи, окей? — Пффф, конечно. Из Сэнди тоже вылетает несвойственная ему усмешка, после чего он заходит в комнату и мелко оглядывается. Леон сегодня вёл себя странно. Сэнди напрочь не понимал его поведения. Неужели ему действительно на мир поровну? Леону, вот, в радость вечно сидеть в этой забитой комнатушке? Хоть бы сам вышел разок без чей-либо указки. А ещё... Он всегда такой безэмоциональный и ко всему безразличный? Сэнди не понимает так это или нет, поскольку только недавно заехал, но предполагать никто не запрещает. Наверное, да. Леон - холодный камень. Причём очень молчаливый, и Сэнди, видимо, придётся привыкнуть к этому. Он впервые сталкивается с человеком, который по-настоящему может переиграть его в молчанку. Каких необычных людей только не повстречаешь здесь? Мёртвых? Хотя... Разве многие здесь не живые трупы? «К кому же меня сейчас приведёт Ворон?» Сделав, что хотел, Сэнди мигом выходит из комнаты, и его тут же немного грубовато хватают за руку, утаскивая за собой. Это довольно неплохо дезориентирует, принуждая растеряться на пару мгновений, но Пейдж не противиться и не отстраняется. Он просто игнорирует такую дерзкую вольность со стороны знакомого. И идут парни по длинному коридору в полной тишине недолго. Достигнув нужного места, Сэнди тут же дают свободу и открывают дверь, к которой его привели. «Вот так вот просто и без стука..?» Да, Ворон по-хозяйски заходит в немного темноватую комнату и жестом подзывает знакомого сделать то же самое. И Сэнди повинуется. Стоит ему зайти в эту палату, как он немного опешивает. Эта комната в три раза просторнее, чем его жилая, однако здесь есть собственные нюансы. Она рассчитана не на двух жильцов, а на шесть, к тому же видно, что она немного похуже в плане ремонта, чем его нынешняя. Стены, если хорошо присмотреться, облезлые, кровати старые, у двух тумбочек нет нормальных дверец, оконная ручка перемотана скотчем - всё это как-то отталкивает. Сэнди привык жить в роскоши, и даже сейчас он в ней живёт, поэтому неудивительно, что вся эта картина вызывает у него некое отвращение. Однако, в отличие от его богатых знакомых, Сэнди не «зажравшиеся чмо», как выражаются некоторые люди. Он живёт самой обычной жизнью. Денег ему на личные расходы выделяют немного, к тому же Сэнди некоторыми даже пользоваться нормально не способен из-за гиперконтроля отца. Как он может что-либо со спокойной душой покупать для личных целей, если потом ему придётся за это отдуваться? — Ах! Божечки! — доносится вдруг до ушей женский голос, что заставляет обратить внимание не только на стены и мебель, но и на обитателей этой комнаты. — Смотрите, кого привёл Ворон! Тут, в полумраке, находилось трое человек: две девушки и, на удивление, один парень. И они все кардинально различались по внешнему виду, а потому и отличались друг от друга. Девушка с ярким кислотным салатовым макияжем, чей мелодичный голос прозвучал в данный момент, имела светлые карие глаза и пышные волнистые волосы, крашенные в фиолетовый цвет. Одета она была вычурно и открыто, но многие участки её тела, которые располагались не под чёрными топом и шортами, прятались под бинтами. Различные аксессуары, начиная от колец с чокером, заканчивая висячими увесистыми серьгами с браслетами, при движениях девушки мелко шебуршали, что не давало её потерять из виду. В общем, образ невольно притягивал глаз, фактически кричал, чтобы внимания на нём задержали дольше. И Сэнди это сразу напрягло. Он обычно не жаловал таких людей, поскольку очень часто они были ненормально истеричны. Вторая же девушка показалась Пейджу намного естественнее и проще, чем первая. Она обладала необычным рыжим цветом волос, локоны которых падали на плечи, словно огненные лепестки бархатцев на белоснежный мрамор, и такими же карими глазами только тёмного оттенка. Одежда на девушке была более закрытой и простой без каких-либо пёстрых примочек и аксессуаров: очки для зрения с квадратной оправой, белая деловая рубашка с длинным рукавом и с рюшами, а также однотонные тёмно-красные пижамные штаны. И именно из-за некоторой строгости и официальности образа создавалось впечатление, что она совсем не сверстница Сэнди, а старше лет так на пять: прилежная студентка какого-нибудь ВУЗа, окончившая школу с золотой медалью. Девушка явно либо педантична, либо хочет казаться такой. Эти два человека никак не удивляли и не интересовали Сэнди. Он видел в них одноклассников и просто знакомых, которые порой контактировали с ним. Они, как выражался Леон, были те самыми «обыкновенными», однако сам Сэнди не считал так. Не бывает обыкновенных людей, бывают глупые и узколобые. Каждый человек уникален по-своему, просто сами люди эту неповторимость теряют, как только оказываются в стаде. Но, если так подумать, разве мы не автоматически становимся его единицами, как только появляемся на свет? Стадо - одно лицо для всех. Разве не так? Неужели один человек не находит тысячи вариаций собственной личности в другом? Взять тех же родителей и детей. Разве младший не видит в старшем одну из версий себя? Разве в будущем младший сам не станет старшим? Разве он не будет видеть в своих детях ещё одну разновидность себя? Всё циклично, и Сэнди прекрасно это понимает. Но в чём смысл этой бесконечной спирали бытья, по которой люди то поднимаются, то опускаются, он так и не уловил. Наверное, это просто жизненно важно. — Хей, ты чего застыл? — учтиво интересуется Ворон, заглядывая прямо в жёлтые глаза. Таким способом он, наконец, отвлекает Сэнди от мыслей. — А... Извините, я просто задумался. — Ну и тормоз, — вдруг враждебно фыркает парень, которого Сэнди так и не рассмотрел. Юноша всем своим видом говорил, что он "опасен". Чёрная футболка с кислотно-оранжевым принтом, проколотое крыло носа, тёмно-красные длинные дреды, немного выбритые виски, тату крокодила на шее, зелёные режущие новенького враждебным взглядом глаза, квадратное лицо и дугообразные брови - всё это наводило на мысль о том, что парень панк или кто-то близкий к этой субкультуре. Сэнди уверен, если бы они встретились на улице, то он был бы ещё в какой-нибудь кожанке, с цепями, берцами на ногах, рваными джинсами и ещё чего-нибудь типа того. Однако они находятся в больнице, и все тут одеты более-менее по-домашнему. Он не исключение: обычные шорты и чёрные носки с фиолетовыми милейшими уточками... Последний элемент одежды явно что-то да говорил, хах... — Тебя случайно в детстве не роняли, а? И после этого наступает какая-то гнетущая тишина в палате. Ворон с девушками выжидающе смотрит на нового знакомого, но ничего не происходит. Сэнди продолжает робко сохранять молчание, пока в его голову не приходит одна мысль. «Прошлого Сэнди нет. Он умер три недели назад. Четвёртая пошла. Некому больше молчать и терпеть». — А тебя случайно в унитаз не окунали? — вдруг интересуется Сэнди, смотря на оппонента с несвойственной ему надменностью. — Поскольку я не понимаю, на что ты обижен. И юноша торопеет от таких слов, вскидывая брови и округляя зелёные глаза. Видимо, Пейдж либо попал в точку, либо же... Он не совсем понимает, почему парень удивляется, и не знает, что даже предположить, однако не только у одного грубияна вырисовывается изумление на лице. Остальные тоже подвергаются атаки потрясения. Непонятная и немного неловкая картина. И внезапно слышится хлопок. Одна из девушек начинает аплодировать, за ней подключается вторая, а после же сам Ворон. «Они..?» — Пока ещё никто не отвечал Баззу так, — ошарашенно произносит фиолетоволосая. — Даже сам Ворон его побаивается. — Это точно, — соглашается вторая девушка. — Вот вы прошмандовки, — враждебно говорит Базз, оправляясь после ошеломления и, видимо, уже защищаясь. — От вас, Эмз и Ворон, я, конечно, ожидал крысиного удара в спину, но вот от Амбер уж точно нет. И до ушей доносится внезапно едкое хихиканье, которое разносится по комнате эхом. Обстановка мигом разряжается. — Чё, тебе смешно, дура? Я клоун? — Ну не злись, пупсик. Никакой ты не клоун... У них наряды другие! — Знакомиться будете или продолжите цапаться? — спокойно встревает Ворон. И Базза вдруг чужие слова отдёргивают. Он недовольно закатывает глаза, скрещивает руки и обиженно отворачивается от всех, закрываясь от знакомых. — Тебя зовут Сэнди, милый? — Да... — А меня Эмз! — играючи хихикает девушка. — Та, что на соседней кровати от меня, Амбер, а тот, что лежит в уголке комнаты возле окна, Базз. Приятно с тобой познакомиться! — Я бы могла сама представиться, — негодующе отзывается Амбер, обращаясь к подруге, после чего концентрирует всё внимание на новом знакомом. — Мне тоже приятно познакомиться с тобой, Сэнди. А Базз же на такое только гневно фыркает. — Ой, бля, какие вы жополизки. — Ой, бля, какой ты грубый, Базз! — Знаешь, я обещаю, что когда-нибудь ты получишь у меня по самое не хочу. — Жду с нетерпением! — уже кокетливо хихикает Эмз. «Куда я попал..?» — Сэнди, кстати, а сколько тебе? — учтиво интересуется Ворон. — Мне семнадцать. — Ого, вы с Вороном тут, получается, самые старшие? — Неужели? — спрашивает Сэнди, удивлённо вскидывая брови и глупо моргая. Знаете, компания не из самых лучших людей, если честно. Эти ребята Пейджу совершенно не нравятся. Он чувствует себя в их окружении не в своей тарелке. — Хи-хи, получается да! Должно быть такие мудрые и очень опытные. И Ворон пропускает данный плоский флирт мимо ушей, а Сэнди застывает от таких слов. Если учесть кокетство и если учесть с каким лицом сказала это Эмз, можно подумать о чём-то грязном, но... Она же отнюдь не специально, да? У неё манера речи такая флиртующая сама по себе, да? Он надеется на это. Сэнди и так чувствовал себя дико некомфортно среди этих людей, поскольку мерещилось, что он для них какая-то диковинная зверушка, а сейчас это тянущее болью около сердца ощущение с новой силой разрасталось внутри. Всё-таки никакой старый Сэнди не умер. Он продолжает жить и терпеть. Только уже с животным лицом и разумом.

***

Зайдя в кабинет, Колетт изнурённо выдыхает и, как всегда это бывает перед тяжёлым для неё разговором, начинает отряхивать себя. Её работа это выматывающее пекло, однако в последнее время оно стало каким-то уж прямо невыносимым. Колетт устаёт в центре сильнее, чем обычно, и она боится, что это может привести к последствиям после. Выгорание не за горами. «Чёртов Пейдж». Эдгар снова убито лежит на рабочем столе и что-то рисует. Он, видимо, как всегда портит пустые листы для отчётов и диагностик, чтобы сбросить напряжение. «Твою мамашу». Сегодня была вторая сессия у Сэнди, и Колетт уверена, что этот расфуфыренный мальчишка снова заставил Эдгара пощекотать себе нервы. Хотя... Нет, не так. Она знает, что это уже произошло. Эдгар уже расстроен и разбит. Такой человек, как Пейдж, сведёт Рхеда в могилу. Это точно. «Я так не хочу сейчас ебаться ещё и с тобой, Эдгар. Мне это не сдалось». Однако Колетт вздыхает и плавно подходит к другу, мимолётно и ласково касаясь плеч. — Мы снова сидели в ебучей тишине, — уныло начинает Эдгар. — Но в этот раз я сказал ему, что у меня, помимо него, есть работа, и если он не против, то я буду заниматься ей. — Поэтому ты сидел и... рисовал? — озадаченно спрашивает Колетт, заглядывая в бумаги. Да, она оказывается права. Листы изрисованы, и ей опять придётся печатать ему новые шаблоны. — Да... Я... Я не понимаю, что мне делать. Я как психолог уважаю его границы и права, следуя кодексу и не делая ничего против воли, но разве он не добровольно соглашался на психотерапию? Если Сэнди не хочет лечиться, что он тогда тут забыл? Как я могу работать с человеком, который не хочет взаимодействовать не только со мной, но и сам собой!? И после этого Эдгар обиженно дуется, обречённо берясь за голову. — А ты уверен в этом? Ай, осечка. — Абсолютно, — сразу же враждебно откликается Рхед, отлипая от стола и поворачиваясь лицом к подруге. — Ты сомневаешься во мне? — Нет, Эдгар, — невозмутимо произносит Колетт, внутри просто умирая от усталости. Этот разговор сейчас высосет из неё все силы. — С чего ты это взял? — Да потому что верить тебе - гиблое дело, — злостно бросает он, начиная тихо рычать. «Пошло, поехало». — Эдгар, я просто спросила, уверен ли ты в своих суждениях или нет. Ничего такого. Я сделала это без холода, резкости или агрессии. — Иди нахуй. Слышишь? Пошла нахуй! Ты всегда так говоришь. Но на деле что? Тебе похуй на меня, поэтому так спокойна. Я не хочу больше видеть тебя. Вообще никого не хочу видеть. Оставьте меня все в покое. «Неужели тебе стыдно за тот порыв чувств после знакомства с Пейджем..? Снова?» — Если я уйду сейчас, тебе станет легче? — всё так же размеренно продолжает Колетт. — Да, ты не представляешь как. — Но разве при этом ты не будешь чувствовать себя покинуто и брошено? И Эдгар возмущённо ахает на заданный вопрос, сводя брови к переносице. Его это явно задевает, отчего необузданный гнев лишь сильнее поглощает Рхеда. — Пошла. Вон. И слыша данные слова, Колетт остаётся только устало вздохнуть и взаправду выйти из кабинета, не желая сейчас с таким Эдгаром иметь никаких дел. Она сегодня очень сильно вымоталась, вот правда. «Хотя... Чего я это? Мой рабочий день окончен». И Минчи быстро возвращается в кабинет, как до этого быстро его покинула. Ей просто нужно забрать верхнюю одежду, поскольку на улице холодная весна и пойти без куртки будет крайне глупо. Всё. После этого Колетт уже удалиться из центра, благополучно отправившись домой на машине. Ничего сложного, верно ведь? — Ты меня не слышишь? — Слышу тебя прекрасно, Эдгар, — опять совершенно спокойно откликается Минчи. — Мне забрать свои вещи уже нельзя? И на это ей отвечают разгневанным фырканьем, из-за чего Колетт сама начинает уже невольно закипать внутри. Ничтожное зерно презрительного негодования и злобы медленно начинает прозревать в её груди. Почему нельзя было вообще промолчать? — Не порть мне и так хуевое настроение. — Не порть? А то, что ты сейчас портишь его мне, это ничего? Это нормально, да?! — Ты сам сейчас заводишься с нихуя, — уже с раздражением выдаёт Колетт. — Это мой кабинет. У меня закончился рабочий день, и я пришла сюда просто забрать вещи, что не так? Как я тебе порчу настроение? Своим существованием? Серьёзно? — Да, знаешь ли. Ты просто ужасный человек! — с какой-то детской обидой восклицает Эдгар. Треск. Внезапно что-то ломается. — Я - ужасная? — вдруг холодно спрашивает Минчи, мрачнея. И после этого будто ядовитого вопроса Эдгар замирает, предчувствуя что-то неладное, и его гнев мигом испаряется. Сердце начинает биться быстрее, а вместо злости внутри теперь расцветает цепенящий страх, содрогающий болезненно живое и чувствительное нутро... И немалая вина. — Это говорит бывший малолетний наркоман, чуть не оставивший отца без дома и озабоченно преследующий меня? И... нет ответа. Эдгар лишь стыдливо мнётся на месте и не отзывается на чужое высказывание. Ему становится крайне совестно за собственные слова, необдуманно произнесённые до этого. И сейчас, стоит Рхеду попытаться хоть что-то сказать, как его тут же перебивают: — Колетт, я... — Я находилась в маниакальном психозе, а тебе было забавно с этого. Ты пользовался мной в своих грязных интересах. — Прости меня! — отчаянно вырывается из Эдгара, дотла сгорающего от вины. — Прости меня... Прости-прости-прости... Я извинялся и буду извиняться вечность перед тобой. Я был не в себе в тот момент, не понимал, что творил, и потом сильно поплатился за это... Пожалуйста, прости... — Ну да. После ты подверг тем же мучениям другую девушку, а затем точно так же озабоченно пытался увести у меня парня, Эдгар. Ого, вот это подробности, знаете ли. Да уж... И Рхед снова не даёт никакого ответа на комментарии подруги, только виновато отводя пристыженный взгляд в сторону. — И, получается, это я теперь ужасная? — уже больше с какой-то усталостью, чем с раздражением спрашивает Колетт. — Думай сперва, что говоришь. — Прости меня, пожалуйста... — всё так же смущённо лепечет Эдгар. «У меня было две веских причин кинуть тебя: в твои восемнадцать и двадцать два. И меня до сих пор мучает один вопрос: почему я этого не сделала..? Мне было жалко? Я привязалась к тебе? Боялась? Мне доподлинно неизвестно... Может, верила, что ты всё-таки другой, если преодолеть все проблемы? Мда... Ты напоминаешь мне просто пару ужасных годов из моей жизни. Наши с тобой тёплые отношения после всего - черны и аморальны. Они построились на костях. Но... Мы вообще с тобой нормальные люди для этого мира или нет? Я же тоже не сущий ангел во плоти. Почему у нас с тобой живут такие дикие тараканы в головах? За что?» И Минчи на очередное извинение только измученно вздыхает. Видимо, она действительно физически уже в край устала и просто желала вернуться домой без всего этого выноса мозга. — В следующий раз, как "влюбишься" в кого-нибудь, отправь его ко мне на разговор, окей? Или познакомь нас, чтобы если что я была наготове. Я серьёзно. Человек должен быть проинформирован и иметь подушку безопасности, иначе попросту сойдёт с ума. Твоё поведение в состоянии "влюбленности" не норма. — Ладно... Я понял, — неуверенно отзывается Эдгар, неловко потирая шею. — Знаешь, мне до сих пор очень жаль, что тебе пришлось это пережить... Я... Я неосознанно это делал. Мне стыдно... Чтобы простить такое нужно... — Проехали, — принимаясь собираться домой, безразлично бросает Колетт, что заставляет друга винить себя лишь больше. Любой чужой холод, проявленный в сторону Эдгара, вызывает у него обычно стыд, вину или гнев. Каждый раз в такие моменты ему хочется либо без оглядки бежать и прятать голову в песок, либо грозно скалиться и нападать. Колетт же прекрасно об этом осведомлена, но сейчас её это вообще не волнует. Она устала. — Как там Леон..? — нерешительно интересуется Эдгар, пытаясь отвлечь себя от тёмных мыслей и как-то развеять напряжённую обстановку. — Стабильно, но с каждым разом я замечаю, что он становится всё тревожнее и тревожнее. — Эм, хах... Понятно. А твои групповые занятия? — Всё так же стабильно. — И как ты не устаёшь... «Ещё как устаю». И после этого в комнате воцаряется тишина, однако её быстро уничтожает Эдгар, съедающий внутри самого себя из-за сильного чувства вины. — Я всё ещё не понимаю, что мне делать с Сэнди... — говорит он. — Мне кажется, что ему самому скоро надоест молчать, и вы наконец сдвинетесь с места. — Да? — Манда. Я предположила, как будет на самом деле никто не знает. «Поживём - увидим. Я попросила Леона следить за поведением Пейджа и его состоянием. Насколько это нужно, я не знаю». — Терпеть твои предположения не могу... — Нельзя знать всё наверняка. К тому же в мире нет точных вещей, если это касается людей. — Ну... Ладно, ты права, — тихо отзывается Эдгар, всё-таки сдаваясь и страдальчески отворачиваясь от подруги к изрисованным бумагам. — Снова... И Колетт опять-таки не развивает беседу дальше. Она сосредотачивается теперь больше на действиях, чем словах. Ей бы просто собраться и уехать домой. Знаете, порой Минчи до жути надоедает поведение Эдгара, однако при этом чужая импульсивность всегда останется для Колетт большой загадкой. Как это вообще возможно? Почему многие люди не умеют контролировать себя? Она, конечно, порой сама вела себя крайне эмоционально, но то поведение было проявлением болезненных эпизодов биполярного расстройства. Продолжительной и устойчивой импульсивности у неё не наблюдалось, поэтому по-настоящему понять чужую проблему Колетт так и не удалось. И удастся ли вообще? Она, в отличие от Эдгара, наоборот, обладает хорошим самоконтролем. Ремиссия вполне доказывает это. Некоторым людям всего-навсего необходимо брать с неё пример и идти лечиться, а не сдаваться на полпути, поскольку началась хвалебная «зависимость». Приносить окружающим и себе вред намного легче же, не знали? «Разве это не твоя вина? Разве ты сам не пытаешься находить именно таких психотерапевтов, которые плевали на твоё истинное состояние, и именно такие выписанные таблетки, которые заставляют испытывать тебя нездоровую эйфорию и вспоминать недалёкое прошлое? Эдгар?» Однако Колетт всё-таки не самый лучший образец для подражания. Развитое самообладание у неё не только из-за пройденной длительной психотерапии, но и из-за двуличности. Она привыкла нагло врать и носить самые различные маски, развлекая, льстя или угождая. Без контроля над собой это делать было бы просто невозможно, поскольку хорошо бы виднелся этот паршивый фальшь. И Колетт лжёт, не потому что желает всем людям чего-нибудь плохого. Она не видит в других выгоды. Она не дурачит окружающим головы намеренно. Это не про неё. У Колетт нет злых намерений. Она прячется под масками, потому что многие до этого вредили ей или, наоборот, только хотят навредить. Колетт просто привыкла защищаться именно так, каждый раз создавая себе новую личность. Что удивительно, её доводы и выводы всегда оправдываются. Неважно какие - они все будут близки к истине. И почему так? Почему больше никто не проходит эту пресловутую проверку «на вшивость»? Почему все люди пользуются её выдуманными слабостями, а как только узнают, что они на самом деле ложные, бегут без оглядки или с новой силой нападают? Разве такие личности сами не грязные лицемеры? — Бывай, Эдгар, — прощается напоследок Колетт, наконец-то собравшись. — Удачного тебе дежурства. — Мгм, и тебе удачи, — уже с усталостью отвечает Рхед. — Разрешаю умереть где-нибудь по дороге. Плакать не буду, лишь облегчённо выдохну. И Колетт, слыша это, бросает на друга убитый неверящий взгляд и выходит из кабинета, сильнее мрачнея. Она устала.

***

Ах... Птички поют. Слабое солнышко светит. Капель играет собственную мелодию. В общем, одним словом - весна. Однако сейчас эта вся картина окуталась дымкой раннего утра, которое с ног до головы было пропитано человеческим недовольством. Спросите: почему? Ну, многие сейчас только начинали собственный день, лениво просыпаясь и собираясь на работу или учёбу. Даже сам город нехотя пробуждался от сна, разделяя это человеческое негодование. Ну кто придумал вставать так рано и работать? Кто этот человек? Или... может группа людей? Что за злодеи такие? Каждый день чужой покой и безмятежность нагло прерываются из-за их проделок, а они... Эти люди даже не чувствуют угрызения совести! Однако не для всех утро это пасмурное и унылое время суток. Например, имеются и те, кто, наоборот, готовиться вернутся домой после рабочего "дня" и благополучно заснуть. Если, конечно, получится. Эдгар скучающе смотрел в окно автобуса и слушал музыку. Серые безжизненные улицы утомительно сменялись друг другом перед ним, заедавшись в голове, как какой-нибудь глупый сериал или песня. «Мда». И Рхед лишь устало вздыхает, продолжая пусто наблюдать за "пейзажем". «Одна скука и тоска. И зачем я беру дежурства? Мне же не всласть после просиживать дома целый день... Одному». Эдгар очень часто не понимает собственной логики. Он выходит на ночную смену, фактически превращаясь в медбрата, чтобы получить сверху ещё копейку или две, а после каждый раз жалеет об этом. Никто из его коллег так не делает. Они все после работы стремятся домой к родным и близким, а Эдгар, наоборот, пытается избежать этого. Его никто не встречает и не ждёт. И именно поэтому Рхед пытается нагружать себя работой, просто чтобы посидеть в реабилитационном центре подольше. А если по правде говоря, то Эдгар порой очень часто хочет начать жить там. Он хочет проводить на работе всё свободное время, которое у него только имеется, чтобы не оставаться наедине с собой. Он хочет забыться в бумажках и, по возможности, в других людях. Он не хочет больше жить собственной скучной жизнью. «Колетт сказала бы, что это ужасно. Я тоже так считаю, но... Как по-другому?» В какой-то момент жизнь начинает душить Эдгара скукой и свободой, которой пользоваться он не умеет, а если и пытается научиться, то после попытки только разрушает себя сильнее. Эта одна большая ловушка. Он уже проходил это. Всё закончилось чужим отвержением, ударившим прямо по и так разбитому сердцу, и ещё большему кутежу. И Эдгар очень рад, что ему снова кого-то доверили, поскольку из-за стажа работы на него иногда закрывают глаза. Обычно он остаётся незамеченным чёрным пятном на таком же чёрном полотне, но, видимо, не в этот раз. Теперь у Эдгара снова появилось больше обязанностей, и ему уже не нужно цепляться хвостиком за Колетт, чтобы заняться хоть какой-либо деятельностью. Например, побыть вторым специалистом на групповой сессии или посидеть на индивидуальной с Леоном, чтобы тот эффективнее «размораживал» собственные чувства с эмоциями и учился строить диалог не только с Минчи. Всё. Долой это. Эдгар теперь имеет целого одного пациента под крылом. Как круто, не правда ли? Однако Эдгар и не предполагал, что эта новая работа будет сложнее в разы остальных из-за её скептического отношения и агрессивности к Эдгару. Ему ещё ни разу не доводилось работать с таким пациентом. Абсолютно все шли на контакт, поскольку хотели лечиться, но Сэнди... «Он странный. Хотя... Я не в праве так думать. Это уже какая-то субъективность». ...отличается от других. Он нагнетающе молчит и прожигает Эдгара не самым приятным взглядом, а тот в свою очередь невольно проживает эти чужие эмоции и чувства. Отчаянный гнев Сэнди становится таким близким, что просто сводит Эдгара с ума. Такое происходит впервые в его практике. Да, до этого Рхед также "воровал" переживания пациентов, однако это были совсем иные эмоции. Жгучая печаль, разрывающая на части тоска, неутешное горе, солнечная радость и веселье, лёгкий страх - абсолютно всё, но не тёмный гнев. От чужой ярости Эдгар всегда абстрагировался. Сейчас же у него это просто не получается сделать. Теперь сильная и неконтролируемая злоба заставляет их обоих разрушать себя изнутри, одурманивая рассудок. «Что будет завтра? Я не хочу так продолжать... Почему у меня ничего не получается? Неужели я и вправду такое ничтожество?» Эдгар снова измученно вздыхает, пытаясь сдержать себя от каких-либо экспрессивных действий из-за появляющегося самоуничижение. Он всё-таки в общественном транспорте, но дёрнуть рукой так и хочется. «Может поэтому я один? Я... Почему я такой? Неправильный.... Почему Колетт продолжает со мной общаться? Разве я не одна большая ошибка? Она врёт мне? Да. Определенно врёт. Общается со мной из жалости, а за спиной распускает слухи...» И его брови сводятся к переносице, а сам Эдгар мрачнеет. Над его головой словно сгущаются чёрные тучи ненависти, поэтому Рхед и злиться, но тут же одергивает себя, вдруг вступая с самим собой в диалог. «Почему ты так решил?» В самом деле... почему? Почему ты веришь бреду, а не фактам? «Я не знаю... Мне так кажется». Когда кажется, креститься надо, знал, Эдгар? «У твоих домыслов есть основания?» «Да. Я бы не стал клеветать её! Она мило улыбается всем, кроме меня, любезничает с ними, хихикая, строит из себя прилежную дурочку, а на деле же груба и бестактна! Подначивает меня, издевается. Разве это уже не многое доказывает?» Вот это у тебя, конечно, аргументы, Эдгар... «Эдгар, ты свой. Я никогда не назвала бы тебя каким-нибудь милым прозвищем или начала бы сюсюкаться с тобой и расхваливать. Нет, Эдгар. Ты мне странно дорог, и если я всё-таки говорю тебе какие-нибудь комплименты, то это идёт от чистого сердца». «Ненавижу тебя...» «К тому же я говорила, если ты лицезреешь мою усталость и моё плохое настроение, то значит я доверяю тебе. Ты видишь меня самую настоящую». И Эдгар супиться на такую мысль, сидит теперь в сомнениях, но после сдается, признавая поражение. «Ладно... Я понял. Хватит с меня». Вот правильно. Это лучше, чем ничего. Порой всё-таки не нужно верить собственным бредовым наваждениям, а просто вспоминать чужие слова. Надумать и запутать себя можно очень легко. Но, несмотря на вердикт, Эдгар всё так же продолжает хмуриться. Так легко мириться сам с собой он не привык, поэтому некоторое время просто сидит и сердито смотрит в окно, рассматривая родной город. И почему всё так сложно? Вот почему? Эдгар не понимает и не хочет понимать, однако внутренний негативный ураган чувств всё же начинает стихать. Самого себя у него всё-таки получилось переубедить и это позволило вернуть Рхеду хоть какое-то здравое равновесие в голову (если оно вообще терялось и было до этого там). Напоследок он делает глубокий вдох и выдох, окончательно успокаиваясь, и затем замечает на себе чужой взгляд. Какая-то девушка, по-видимому, недоумённо смотрела на него всё это время. И Эдгар на это лишь возмущённо закатывает глаза, фыркает и на следующей остановке выходит. День обещает быть нелёгким.

***

Теперь у Сэнди появилась хоть какая-то компания в этом бесовском месте, и пока он не может сказать, хорошо ли это или плохо. Ныне Пейдж не один, но... Он никогда не был компанейским человеком, поэтому все эти странные ощущения проживались для него в новинку. Дружба или общение сразу с несколькими людьми казалась до этого чем-то ресурсозатратным и быстро выматывающим. А если посмотреть с другой стороны? Вот, каково это - быть в компании? Оказывается, не так уж и плохо. И, может быть, это даже хорошо? Что-то новое всегда воодушевляет и двигает человека вперёд. Но иногда и назад, конечно... — Семёрка ловит даму крести! — весело выкрикивает Эмз. — Вас опять поймали, ребятки! — Просто какая-то шалава играть не умеет, — негодующе шипит Базз, щурясь. — Просто кое-кто не мог организовать мне последнюю руку, — с какой-то сдержанностью раздражённо сквозь зубы цедит Амбер. Подростки сидели на двух сдвинутых друг к другу кроватях и, собственно, играли в карты. Базз и Ворон были на одной стороне постели, а Амбер с Сэнди на другой. Эмз же вообще находилась между двумя краями кровати. И Пейдж, по правде говоря, все ещё немного удивлён, что у этих ребят оказались карты. Он просто не ожидал такого. Разве они не запрещены? Или Сэнди что-то путает? Возможно, второе предположение правильно, но, помимо карт, новые знакомые имели ещё целый блок сигарет. А это уже точно запрещено. И вчера, когда Сэнди рассказали этот маленький «секрет», у него от сильного изумления чуть не упала челюсть. Они, вроде как, все находились в больнице, но ощущение сложилось такое, что на самом деле нет. Что они где-то явно не в медицинском учреждении. И у Пейджа всё ещё имелась куча вопросов к новым знакомым. Как у них получилось протащить сигареты? И как их не спалили? И почему... Почему практически всем медсестрам всё равно? Они же всё прекрасно видят и понимают. Что за психбольница такая? Неужели всё-таки всем тут друг на друга плевать, и любезные они такие только на первый взгляд? Получается, что да... Главное здесь, как и в других любых местах, связи, статус и деньги, да? Сэнди оказался прав? Но разве реабилитационные центры и больницы не спасительные островки в трудную минуту для любых нуждающихся людей социума? Неужели Сэнди не зря считал тут всех больными ублюдками, которые «лечат», «спасают» и «исцеляют»? — Вас ловят уже во второй раз, — с едкой улыбкой подмечает Эмз, глумливо смотря на Базза. — Неужели так боитесь рискнуть? — Спрашивай у неё, — сердито откликается Базз, перекидывая всю вину в проигрыше на Амбер. — У нас теперь счёт одинаковый. — Я делала всё точно и по делу, чтобы избежать провала, — недовольно отмахивается она. — И, увы, виноват здесь только ты, Базз. С моей стороны не было ни единой ошибки. И эти резкие слова заставляют Базза уже как-то серьёзно вспыхнуть злобным пламенем: его брови сводятся к переносице, зрачки сужаются, а сам он атакующе скалится. — Вот как, да? «Ни единой»?! — Давайте не будем ссориться! — тут же как-то пугливо вмешивается Эмз. — Это того не стоит. И, на удивление, Базз слушается знакомую и больше ничего не говорит, просто молча начиная прожигать в напарнице по картам бездонную дыру довольно неприятным взглядом. — Я бы на твоём месте вообще не возникала, Эмз. Ты никогда не играешь, — недовольно отзывается Амбер, скрещивая руки на груди и легко отвечая на взор Базза. — Эй! Я не виновата, что не умею играть! И Ворон на это всё лишь устало закатывает глаза, принимается тасовать карты, как обычно это бывает, и безмолвно наблюдает за происходящем. Ему в который раз скучно, и даже такая картина, разворачивающаяся перед ним, шибко не цепляет. «Снова?» Как понял Сэнди, Ворон тут главный. Его слушаются все, и его голос самый авторитетный, поэтому если он начинает что-либо говорить, все сразу затыкаются, превращаясь в слух. Они с таким содроганием смотрят ему в рот, что Сэнди порой даже смешно становится. Кто такой ваш Ворон? Сверхчеловек? Бог? Не продолжайте смешить Пейджа. Бога нет. — Тебя научить? — зачем-то спрашивает он, внимательно смотря как раздаются карты. И у Эмз после данного предложения на лице появляется некоторый легкий ступор. Она смущается и продолжительное время мнётся с ответом, но в итоге кротко кивает, когда карты оказываются прямо перед Пейджем. — Как ты, умник, научишь её, если мы ещё не доиграли? — уже тихо рычит Базз, просто сдерживая сейчас внутри себя весь гнев и злость. — Последняя партия осталась. Подождать не можешь? «Не могу». И, как только в руки берутся злосчастные карты, Сэнди легко и непринуждённо выкидывает собственные на обозрения всем, снова ошарашивая присутствующих. Он "открывается". — Ты полоумный, что ли? Как ты будешь играть? — враждебно принимается вопрошать Базз, первый отходящий от ошеломления. — В открытую?! — Тебе это как-то мешает, Базз? — хитро ухмыляется Сэнди, кидая на Ворона пропитанный предвкушением взор. Пейджу очень интересна именно его реакция. — Возмущаться здесь должен только мой напарник, если, конечно, возмущения имеются. И Ворон, слыша это, лишь задумчиво молчит и смотрит на чужие карты, анализируя ситуацию. Он несильно удивился такого поворота событий, по правде говоря, хотя выпад Сэнди был крайне неожиданный. — Я уверен, что даже так, мы откроем вам пару и выиграем. Это же всё-таки последняя партия... Счёт одинаковый. Либо мы, либо вы. — Ах ты, кобель! — вдруг возмущённо выкрикивает Базз, понимая чужую уловку. — Скажите хоть кто-нибудь что-нибудь! Разве это вообще по правилам!? А, Амбер? — Вроде... Эм.. Кхм. Да, он не нарушил ничего, — как-то неуверенно и нехотя соглашается Амбер. — Открывать штрафные им не за что. — Ворон, а ты ничего не хочешь сказать!? — Пусть делает, что считает нужным. И от такого вердикта Базз внезапно теряется, словно его окатывают ледяной водой. Он глупо открывает рот, желая сказать что-нибудь, но после закрывает его и продолжает молча злится, видимо, признавая уже полное поражение. Ворону сейчас вовсе не выгодно останавливать Сэнди, иначе они точно проиграют, поэтому он так и отвечает. На кону пачка сигарет всё-таки стоит. И, будь бы Ворон против Пейджа, он бы тоже возмутился такой выходкой, но, увы и ах, парень плевал на чужое негодование. Ворон хочет выиграть. «Всё-таки заинтересовал тебя, хах?» И Сэнди самодовольно смотрит на эту всю картину, ощущая нечестную победу уже прямо у себя в руках, но вдруг совершенно неожиданно становится пасмурным. Весь азарт пропадает. «Как же среди них отвратительно. И почему я здесь нахожусь? Разве это правильно? Почему все такие одинаково глупые? Они же точно такие же, как и мои знакомые ровесники... Но... Почему это Я - безликая и удобная вещь, подстраивающаяся под них и их события?» Может, потому что ты так преподносишь себя, Сэнди? Почему тебя вообще посетили такие мысли в такой момент? «Да уж... Никто меня не понимает. И я устал от самого себя. Мне хочется просто вырвать уши и глаза, чтобы наконец-то избавиться от швов на собственных губах». Эм... Ладно... Ничего более не буду говорить. Ты... Ладно, точно не буду. Юношеский максимализм, кто ж не сталкивался. — Хватит пялиться на меня, утырок, — грозно шипит Базз, отвлекая Сэнди от тёмных мыслей. — Нашёлся мне тут. — Так вы приметесь играть или нет? — снова, но уже как-то скромно встревает в беседу Эмз. — Мне уж очень любопытно теперь. И она привлекает к себе внимание всех, принуждая окончательно отойти от остатков некого ступора, вызванного раскрытием карт, и всё-таки начать играть так. Решение, как вы поняли, Сэнди принял совсем неглупое. Он специально открылся, а Эмз просто стала предлогом для этого. Теперь карты Пейджа знали не только противники, но и союзник, что играло больше на руку, чем наоборот, поскольку Ворон теперь был прекрасно осведомлён какие карты и у Базза с Амбер тоже. Как-никак, напоминаю, пачка сигарет на кону, и выиграть уж очень хочется, да и Ворон явно проигрышу будет не рад. И именно поэтому, параллельно играя и объясняя Эмз все собственные и чужие решения, Сэнди постепенно бесил Базза и Амбер. С каждым новым сказанным словом и сделанным ходом те ощущали, как поражение прямо дышит им в спину. Это забавило. И Пейдж на такую реакцию криводушно ухмылялся, периодически бросая на Ворона мимолётные взгляды. Его безэмоциональность напоминала Леона, однако она точно была другая: какая-то гибкая и подвижная. Ворон легко с ней вписывался в общество, будто принимая различные абстрактные формы и идеально играя любые роли. Вдобавок у него в карих глазах несильно, но горел огонь. И Сэнди не "дурак". Он знает и понимает, что означает это треклятое пламя - желание, страсть, интерес к существованию и людям. Ворон обычный? надменный человек, для которого жизнь - раскалённая сцена, а окружающие - повинующиеся актёры. В самом начале Ворон пытался вести себя максимально дружелюбно и открыто, но как только Сэнди оказался в его привычном окружении, адаптировавшись, он тут же отстранился от нового знакомого, превратив его в ещё одну деталь некого спектакля. В ещё одного актёра, если быть точнее. И эти мысли не покидают разум Сэнди уже целый день. Они как болезнь, увеличиваясь, распространяются губительной тяжестью в нездоровой голове. Он уверен, что те враждебные взгляды, вызванные непонятно чем, что-то да значат. К тому же, если Ворона боятся, значит есть за что. «Почему он здесь?» — Алё, хватит спать. Ты, блять, нам счёт не скажешь? И Сэнди снова отвлекается от мыслей и растеряно роняет карты на кровать, не понимая, что происходит. Они, видимо, закончили партию и Пейджу дали пересчитывать взятки, а он снова витал в облаках и делал всё на автомате. Чёрт возьми. И как так? Что с Сэнди происходит? — Понятно, — крайне презрительно выдаёт Базз, гневно выдыхая. — Амбер, пересчитай ты. — Тут и так понятно, что мы проиграли. — Просто пересчитай. И Амбер на это закатывает глаза, мелко негодуя из-за приказа и общей обстановки, но с горем пополам принимается считать. «Шестьдесят четыре и пятьдесят шесть». — Подождите-подождите... — вдруг любопытно произносит она, уже как-то быстро и легко перебирая карты. — У нас оказывается есть пятьдесят... Но эта надежда неожиданно разбивается, как так же неожиданно появилась. Карты заканчиваются, а Амбер останавливается, разочарованно смотря на две оставшиеся карты: на короля и вальта. — Ха-ха, а ты говоришь, мы... — уже не так едко начинает Базз, но его грубо перебивают. — Шесть... Пятьдесят шесть. Мы проиграли с тобой, Базз. — Что!? «Всё-таки выиграли...» — Хи-хи, а Ворон с Сэнди выиграли! — радостно восклицает Эмз, хлопая. — Я не сомневалась! — Сука! — резко вылетает ненормативное выражение из разъярённого Базза. — Да как так, блять!? — Солидарна... — раздосадованно поддакивает Амбер. — Это вообще-то было крайне нечестно! Нас нагло провели. Кто-нибудь об этом спизданёт уже, нет?! — С какой стороны нечестно? — сразу же возникает Сэнди. — Как провели? Я открылся. Вы видели мои карты. У вас было преимущество, у нас нет. И при этом есть какие-либо претензии? Ай... Зря. Очень зря. За такие слова Пейджа вдруг грубо хватают за грудки и притягивают к себе, а обстановка в комнате моментально накаляется, из-за чего на миг в ней воцаряется гробовая тишина. Хоть Сэнди сам, как и все остальные присутствующие, возможно, предполагал такой насильственный выпад со стороны Базза, однако это не отменяло факта неожиданности и внезапности. Дыхание резко учащается, пульс тоже, в груди слышно, как жалко колотится бедное сердце, а всё тело напрягается, пропитываясь звериным ужасом, - Пейджа волной накатывает нехилый страх. Всё-таки Сэнди перешёл эту и так хрупкую черту чужого терпения. Не нужно было этого делать. Ой как не нужно было. — Мне так и хочется засунуть твою конченную голову тебе же в объебанный зад, — грозно шипит Базз и начинает смотреть в самую суть жёлтых глаз, — грёбаный ты шиз... И он резко замолкает, стоит легкой руке Ворона упасть ему на плечо. — Мальчики, давайте не будем ссориться! — снова с явной тревогой влезает Эмз. — Базз, почему нельзя как-нибудь без насилия? Это твоё любимое решение всех проблем..? — Если вы все сейчас не отъебётесь от меня, я ему точно врежу. — А давай, — вдруг абсолютно мёртво и пусто произносит Сэнди, удивляя всех ещё сильнее. Весь его ужас и напряжение куда-то просто испаряются, сменяясь на беспомощность и безысходность. Он становится безвольной куклой в чужой хватке. — Ударь меня... Я заслужил... «Я просто хочу умереть. Исполни моё желание, если гребаной смелости хватит». И на лице Базза от таких слов мигом вырисовывается некое замешательство. Он ошеломлённо теряется, видимо, впервые оказываясь в такой ситуации, где предположительный избиваемый просит его покалечить... И именно поэтому Баззу хочется что-то ответить Пейджу, но рука на плече требовательно встряхивает его, напоминая о себе. Сэнди всё-таки отталкивают и выпускают, а на его жёлтых глазах появляются предательские слезинки, что вынуждает его позорно опустить голову вниз. «Почему я не умер?» Ворон злостно смотрит на Базза, пока тот продолжает оробело недоумевать. Что не так? Действительно... Что же не так? — Сэнди, с тобой все хорошо? — обеспокоено интересуется Эмз, тут же пододвигаясь к знакомому. — Да, всё нормально, — тихо отзывается Сэнди. — Я, пожалуй, пойду... — Конечно... И Пейдж измученно поднимается с места, мелко отряхивается и, ощущая на себе все четыре пристальных взгляда, медленно выходит из комнаты. И стоит Сэнди удалится, как в палате воцаряется тяжёлая тишина. Эмз немного растеряна и напугана. Ей сразу вспоминается кое-что из прошлого. Амбер, несмотря на всё оставшиеся напряжение и удивление, продолжает играть роль беспристрастного наблюдателя, хотя в голову явно закрадываются какие-то тревожные и навязчивые мысли. Базз же продолжает нелепо метаться на месте, а Ворон вопреки всему до сих пор взирает на приятеля с пренебрежением и ядовитой злобой так, будто бы его ослушались. — Это было рано.

***

Сэнди возвращается в комнату угрюмым и подавленным, что, на изумление, Леон правильно подмечает, а через некоторое время кто-то грубо просовывает под дверь пачку тонких сигарет с зажигалкой и после беззвучно скрывается у себя. Совпадение? — Что это? И от кого это? — Не твоё собачье дело, — тут же огрызается Сэнди, оживая. Он мигом привстаёт с кровати, забирает некое подношение, быстро пряча его под подушкой, и снова мирно ложится на постель, будто бы ничего не было. И Леона такое чужое поведение, как ситуация в целом, обескураживает. Он в недоумении смотрит на знакомого, внимательно изучая его и до сих пор задаваясь вопросами. Через несколько минут начнётся тихий час, к ним придёт одна из их медсестёр, а тут... Это норма? — Это сигареты? — Ты глухой? Мне повторить? — со злобой вопрошает Сэнди. — Не. Твоё. Собачье. Дело. «Эт?о сиг+ареты». — Мы лечимся здесь, а не калечимся, — не слушая соседа, продолжает донимать Пейджа Леон. Ему не всё равно. Литтлфуту крайне тревожно сейчас. — Серьёзно, ты зачем это сейчас делаешь? Тебе, повторюсь, какое дело? И вообще... Это ты мне говоришь? Человек, который всё время молчит? Человек, который даже бровью не поведет, если что-то случится, так ведь? Я прав? И Леон вдруг только сильнее теряется от такой резкости и грубости, оробело съеживаясь. В данный момент он как никогда чувствителен, что очень странно. Ему не нравится это. — Какое тебе дело до меня, если ты, как я понял, целыми днями лежишь в своей кроватке с безразличным ебалом? Что, только теперь заинтересованность во мне появилась? Я сразу приобрёл какой-то смысл? — враждебно продолжает задавать кучу бестолковых на самом деле вопросов Пейдж. — Знаешь, нравоучения мне не нужны. — Эм... Я... И... у Леона даже начать говорить не получается, знаете ли, поэтому он быстро бросает эту затею. На его лицо всё же просачивается видимый страх, и это вдруг сильнее выводит Сэнди из себя. У него складывается такое впечатление, что он и вправду абсолютно прав, однако это не так. Леону действительно впервые в жизни стал интересен хоть кто-то другой кроме себя, семьи и врачей. И почему снова это происходит? Почему люди все такие агрессивные? Почему никогда никто не пытается понять его и выслушать? — Что ты сделаешь? Пожалуешься на меня маме и папе? — уже злостно дразнит Леона Сэнди. — Поплачешься им? И после этого Пейдж с колючей надменностью смотрит на собеседника, лежащего на кровати напротив, а затем отворачивается к стенке, понимая, что Леон не ответит. Литтлфут будет продолжать сидеть в странном ступоре и молчать. Что с него взять? Раздувать некий конфликт Сэнди дальше не хочется, хотя злоба так и просится наружу. «З(а что?» Леон же начинает безжизненно погружаться в себя, пусто рассматривая чужую спину и сворачиваясь в клубок. В итоге он отгораживается от внешнего мира и принимается размышлять о своём. «Поч*ему?» Неужели Леон ошибался в Сэнди? Ему казалось, что новый сосед совсем другой, а он... Неужели Сэнди такой же человек, как и все? Неужели «обыкновенный»? Хотя... Леону вообще необходимо было что-либо говорить? Он не понимает, с чем связан чужой негатив. Леон не хотел казаться каким-нибудь занудным ябедой. Разве истина и правда это не что-то хорошее? «Когда не надо - говоришь, когда надо - молчишь. Тебе не кажется, что ты никогда не станешь полноценным человеком?» — Ты прав, — вдруг отрешённо бросает Леон, вспоминая чужие слова. — Это не моё дело. — Ох, боже! До тебя только дошло? Серьёзно? Поздравляю! — Но агрессия - удел слабых. Ты превращаешься в животное. И это заставляет Сэнди потрясённо замолчать, а после тихо выдать: — Что... — говорит он, с округлёнными глазами поворачиваясь к Леону и постепенно угрюмо сводя брови к переносице. — По-твоему я - животное? Я - агрессор? Ты хоть знаешь меня, чтобы что-нибудь обо мне говорить?! — Мне не нужно знать. Мне нужно видеть. Время не стоит на месте. Сейчас - ты агрессор. В прошлом - я не знаю. И Сэнди от таких слов снова опешивает, начиная просто безвыходно метаться на месте. Ядовитая злоба в его душе никуда не девается, поэтому это недоумённое удивление быстро пропадает. Пейдж принимается сердиться уже не на Леона, а на себя. И в этот момент Литтлфут в чужих жёлтых глазах замечает бескрайнее море. Нет, даже не так. Глубокий и бездонный океан, прямо как у Колетт. Эта чёртова вода затаскивает его в кошмарную пучину горя и внутреннего холода. Несмотря на то, что Пейдж и Минчи проявляют такие же жгучие чувства с эмоциями, как и все остальные люди, в их глазах всё равно не трепещет огонь, не воет ветер или не трясётся земля. Это третий человек, что встретился Леону с глазами-океанами. Возможно, их будет намного больше в будущем, но пока по количеству они проигрывают всем остальным стихиям. В разы. — Ты ничего обо мне не знаешь, — с разрушающей ненавистью повторяет Сэнди и неестественно скалится, напоминая этим дикую кошку. — Ни-че-го. И Пейдж, сказав это, продолжает не находить себе места, а потом всё-таки отчаянно прячется под одеялом, закутываясь. «Я ска7зал лишн%его?» Леон ещё долго смотрит на Сэнди после всего этого и размышляет. Всё-таки ему стоило промолчать. Или... всё же нет? Если бы он смолчал, то Сэнди бы не отреагировал так, наверное. И что Леона дёрнуло начать такой неприятный разговор? Сэнди же явно было некомфортно, так ведь? Но если бы не эта ситуация, то Леон бы не узнал получше нового соседа. Сэнди порой бездумно нападает, а причины для этих атак самые что ни на есть детские. Или Леону так только кажется? Почему вообще люди злятся и гневаются на других? Это нормально, да? Ну да... Но Леон всё равно не понимает. Он практически никогда не сердится, и его сложно вывести из себя. В чём смысл этой эмоции? В чём вообще смысл эмоций? «Эмоции - очень важная вещь, Леон. Они дают человеку информацию о его потребностях и регулируют его жизнь, облегчая, а также позволяют строить между людьми межличностные отношения. Без них нельзя прожить целостную жизнь. И мы работаем с тобой над тем, чтобы ты вытащил их из тёмного чулана собственного разума и начал пользоваться, параллельно обучаясь грамотно управлять ими и понимать эмоции других». Точно. Колетт рассказывала Леону об этом, однако он до сих пор не соображает, как именно ему это должно помочь, хотя Минчи тоже разжёвывала данный момент предельно ясно. Плевать, на самом деле, на её слова хотелось. Люди всё равно будут боятся Литтлфута. Они будут продолжать остерегаться его. Мать Леона стала наглядным примером для мальчишки, что многие люди не видят дальше собственного носа и живут стереотипами. Так зачем стараться? Что-то изменится? «См-ысл?» Женщине повезло только с любимым человеком. Леон же уверен, что навсегда останется один. Он даже желает этого. Ему не нужны ни друзья, ни возлюбленные, ни кто-либо ещё, кроме собственной семьи. Особенно сейчас, в такое время, когда многие сверстники уже опробовали всё что угодно и всё что неугодно. Разве не рано ли? Ещё вся жизнь впереди, а им подавай всё сразу и в данный момент. Не глупо ли? Такие люди сразу становятся неинтересны Леону. «Сэн^ди тако&й же?» Хотя, когда Леона по-настоящему интересовали люди? Семья и врачи - всё. Они, наверное, единственные, кто принимает его таким, какой он есть, и кого воспринимает сам Леон. Критика, оскорбления, похвала, советы и наставления от других людей, которые не входят в некий круг доверия Леона, игнорируются. Они, как шум на фоне, мешают сосредоточиться на себе и на собственном внутреннем мире. К тому же мало кто ещё смог преодолеть страх перед его психическим расстройством, чтобы попасть в его "видимость". Даже сам Леон еле смог это сделать, но связи всё равно были утрачены. Эти люди обычны. Они не понимают его слов и хаотичных мыслей. Он же в свою очередь также не понимает их, закрываясь всё сильнее и сильнее от внешнего мира. Легче жить всё время в себе, чем не в себе. «Почем?у в!сё так?» От мыслей Леона отвлекает медсестра, которая заглядывает к ним, чтобы объявить о начале тихого часа. Сказав всё, что от неё требовалось и убедившись, что все на своих местах, она удаляется и этим заставляет ужаснуться Леона. Из-за того, что его оторвали от мыслей, он наконец услышал тихий всхлип. «И д_авно Сэ?нди плачет..?» Леону приходится замереть и начать вслушиваться, чтобы убедиться в том, что это не игры его больного разума. Как назло, всё живое в ту же минуту замолкает, и это вынуждает Леона опасливо позвать Сэнди. Ему отвечают молчанием, что сильно напрягает мальчишку. Леон мигом отворачивается к стенке с тревожным и неверящем взглядом, принимаясь слушать трусливое биение собственного сердца. Его тело охватывает дикий ужас. «Эт;о не мог$$ут б@ыть галлю8++цина*ции':_» — уже сильным эхом отдаётся у Леона в голове. По правде говоря, когда он увидел Сэнди впервые в комнате, Леон почувствовал точно такой же страх. Ему казалось, что на соседней, вечно пустующей кровати лежит ненастоящий человек. Он тогда воспринял Пейджа, как новую галлюцинацию. И сейчас эта внутренняя тревога в разы сильнее, а потому Леон не знает, что с ней сделать. К Колетт нельзя обратиться, как в прошлый раз. Она точно почует неладное. «Пожалуй5&_ста, не ра3ру-ша&й мЕн90я». — Хватит шептать себе что-то под нос, — внезапно просит Сэнди, измученно хрипя. — Выглядит так, будто у тебя не все дома... «S ка7кой ц+ееeeлью?# 4то тЕбе-бе д!аё6т эт0 3н_ание?» — Да, да, да, я понял. Понял тебя, — мигом невнятно отзывается Леон. — Понял. Поня... И Литтлфут вдруг резко закрывает себе рот двумя руками, чтобы заткнуться, поскольку, ну, плохо, конечно, так выражаться, но у него явно начинает кое-что капать с разума крыши, лишая последних крупиц рассудка. Вот-вот и что-то случится... «Каак т#а₽_м {моё •|я? Т'ы ви?ди-0шь, Sэнди?» Такой беглый и странный отклик от соседа немного шокирует Сэнди, заставляя вылезти из под одеяла и привстать. Совсем же недавно Леон отвечал абсолютно здраво и спокойно, а теперь... Что происходит? — Всё хорошо? — с беспокойством спрашивает Сэнди. «Сс*сме)ёшbся?) 4итАт+ь 4у#ие mblсл₽и вЕсс*с6ело?» И, не получая ответа, Пейдж лишь пуще пугается, начинает нервно дёргать ногой, а после всё-таки решает больше не трогать Леона и спокойно лечь обратно в постель, обязательно отвернувшись от соседа. Нуу, чтобы от греха подальше... И стоит ему начать медленно укладываться обратно, как до ушей доносится это: — Закрой все двери и окна, иначе я погружусь в чертоги сущего необъятного меня и буду плясать на костях. «Чего, блять?» — проносится у дико шокированного Сэнди в голове. — «Что, простите..?» — Леон... у нас нет замков на двери... — Окно. Окно. Стекляшка! — Там тоже ничего нет. И Леон на это принимается неестественно рычать, что-то ещё неразборчиво шептать себе под нос и беспорядочно закутываться в одеяло. — Может, мне позвать врачей...? — Нет! Я у себя. Меня не беспокоить. И Сэнди со вскинутыми бровями, округленными глазами и точно так же колотящимся сердцем в груди просто разевает рот, не понимая, что, чёрт возьми, происходит с его новым знакомым... «Боже... Куда я попал и с кем я теперь живу..?» — Ладно... — робко соглашается Пейдж. Однако Леон соседа явно уже не слышит, увлекаясь болтовней с самим собой, - он болезненно абстрагируется от реальности. Сам же Пейдж с горем пополам напряжённо, но наконец-таки благополучно укладывается в постель, начиная прислушиваться ко всему вокруг. Из коридора улавливаются какие-то шорохи, в комнате несколько невнятных звуков по типу рычания и мычания, а затем вдруг и там, и там наступает абсолютная тишина. Более Сэнди ничего не слышит, что не успокаивает вовсе. Может, всё-таки нужно было позвать врачей?

***

На следующий день Сэнди места себе не мог найти. Во-первых, его начало дико сушить, а вода никак не помогала. Хоть умывайся, хоть пей - ничего не менялось. Пейдж в какой-то момент даже стал думать, что он напрочь высушенная мумия, которую сколько не мочи - воду всё равно не примет и не пропитает. Было просто ужасное обезвоживание, несмотря на то, что в его рационе питания ничего не поменялось. А ещё появилась какая-то ненормальная сонливость. Целый день Сэнди так и клонило в сон. Он просто шёл по коридорам и засыпал. Чем это вызвано Сэнди пока не понимал, однако предположения имелись. Во-вторых, к нему ненавязчиво лип Ворон, всячески угождая новому знакомому и слёзно извиняясь за выходку Базза. Мол, не бери в голову, Базз просто тупой человек, а ты... ты... даже рядом не стоишь! Видимо, стоило Сэнди блеснуть смекалкой, как он тут же стал каким-то ценным и нужным товарищем. Ага, обязательно. И, знаете, у Ворона всё-таки получилось затащить Пейджа обратно в эту пресловутую комнату. Никто Сэнди теперь там сильно не дёргал, лицезрея его состояния и вспоминая карточную игру. Он в этот раз выступал лишь в роли слушателя в их компании. Ему что-то рассказывали, а Сэнди просто понятливо и осознанно кивал. И у них он провёл большую часть сегодняшнего пятничного дня, всячески избегая Леона. В-третьих, Литтлфут. После вчерашнего конфуза, если это так можно назвать, он вёл себя как обычно, что напрягало. Хотя, на самом деле, некоторые изменения всё-таки произошли, отчего страх с новой силой накрывал Сэнди. Леон стал дёрганым, своеобразно реагировал на любой мелкий звук, будь то шорох или свист за окном. Речь его превратилась в медленную и плохо понимаемую для него самого. Ему приходилось переспрашивать Сэнди о том, что он сейчас сказал. Смотря на такое поведение соседа, Сэнди пробивало на дрожь, а ладони предательски потели. Он не знал с чем это связано. Леон же самый обычный человек, имеющий проблемы с головой, прямо как он, но... Для Сэнди это непостижимо. Пейдж впервые видит такое. — Вот ты очень вовремя пришла, — внезапно слышится знакомый голос. Сэнди сейчас спит в кабинете его "дражайшего" психолога, однако покой Пейджа настолько хрупкий, что любой звук доносится до его сознания независимо от стадии погруженности в сон. А ещё создаётся такое впечатление, что он под водой, поскольку звучат чужие слова уж очень тихо и приглушённо. — У меня ЧП, понимаешь? — Ты мне так и не рассказала, что произошло. — Это связано с состоянием Леона. У меня сейчас времени нет объясняться, правда. Я зашла сюда, чтобы взять документы. — Тревожные звоночки? — Думаю, звоночки мы благополучно проглядели. — Серьёзно? И что теперь? Что с ним? И девушка на чужие слова ничего не отвечает, что явно напрягает собеседника, оттого он и обеспокоенно выдаёт: — Колетт, не молчи, пожалуйста. — Леон, возможно, сейчас встретился с собственным первым психозом. И я не хочу говорить об этом. Как минимум сейчас мне тяжело. А ещё это не твоя головная боль, Эдгар, окей? У тебя, вон, она сейчас спит и видит седьмой сон. И после данных слов от Рхеда слышится только возмущенное фырканье. — Кстати, по поводу Пейджа... Он явно может видеть больше нас. «Я?» — Что ты имеешь в виду? — немного непонимающе задаёт вопрос Эдгар. — Леон всячески пытается вести себя как обычно перед нами, однако тревогу просто так не скрыть. Он боится сделать что-то не то перед врачами, что выдаст его истинное состояние. Перед сверстниками Леон может вести себя иначе. — Логично, но как ты это узнаешь? — Пффф, а как мне ещё узнать, если не спросить Пейджа? — Серьёзно? У тебя же времени нет... — Тсс! — вдруг шикает девушка, а после весело хихикает, плавно начиная приближаться к Сэнди. — Смотри, как я разрушу его мирный сон. — Боже, ты неисправима. До ушей доносится стук каблуков, затем на ничтожный миг наступает томительная тишина, а потом до Пейджа легко и непринужденно дотрагивается женская рука. Это заставляет Сэнди специально запоздало отреагировать и начать делать вид, что он и вправду только пробуждается от глубокого сна. «Им необязательно знать, что я подслушивал». И как только Сэнди открывает глаза, перед ним сразу предстаёт привлекательная женщина? в белом медицинском халате. Волосы у неё такие же белоснежные и блеклые, как рабочая форма, уже завязаны в пучок, а алые глаза, словно вино или кровь, сверкают непонятно чем. Одета Колетт теперь в светлую блузку и чёрную юбку. Пейдж помнит её: Минчи мелькала перед глазами, когда он заезжал в центр. — Прости, что разбудила, однако мне нужно узнать у тебя кое-что. «Это Колетт? Та самая, которая в воскресенье пыталась унять меня с Нани?» — Помнишь меня? — мило интересуется Минчи. — Меня зовут Колетт. — Я помню, — абсолютно умиротворённо отвечает Сэнди. Сейчас сил вести себя как-то враждебно у него нет. К тому же сегодня он уж очень спокоен и беспристрастен, возможно, из-за принимаемых препаратов. — Мне дать тебе время оклематься после сна? И после этого вопроса слышится чужое фырканье и какой-то недовольный шёпот. — Нет, не надо, — немного растерянно отзывается Сэнди, заглядывая за Колетт и созерцая, как Эдгар, сидящий за собственным рабочем местом спиной к ним, бесится?. — Отлично! — восторженно восклицает Минчи, игнорируя странное поведение коллеги. — Как у тебя дела с Леоном? Вы сладились? — Эм... Как Вы понимаете слово «сладились»? И, слыша это, Колетт робко торопеет. Она не ожидала от него такого вот вопроса. Этот мальчишка казался Колетт самоуверенным грубияном, а сейчас он учтиво интересуется её мнением. Это вообще возможно? Так ещё и на "Вы"? Минчи ни в какую не рассматривала такой вариант. Она не думала о том, что Сэнди в данный момент так легко пойдёт с ней на контакт. И Эдгар, видимо, тоже. Он крайне недоволен их беседой. Почему это Сэнди так открыт с Колетт, а с Рхедом нет? Несправедливо. — Ну, сладились - значит установили приятельскую связь или что-то отдалённое. «Нахуя спрашивал, если знал?» — Ну я бы не назвал его своим приятелем, — честно отзывается Сэнди. — Ага... А как тебе сам Леон? А этот вопрос уже не нравится Пейджу, поэтому он, собственно, и грубит специалистке. — Что за ебаный допрос? — всё так же спокойно, но уже с нотками недовольства в голосе озадачивает Минчи Сэнди. Да уж... Колетт тут же захотела вернуть собственные слова обратно по поводу самоуверенного грубияна. — Прости меня, пожалуйста. Если не хочешь - не отвечай, — миролюбиво произносит Минчи, сразу же отступая от слов, сказанных ей ранее. И внезапно после этого в кабинете воцаряется полная тишина. Эдгар вдруг напрягается, переставая рисовать, и прислушивается, поскольку Колетт и Сэнди слишком резко замолкают и принимаются подавляюще смотреть друг другу в глаза. Начинается самая настоящая игра в гляделки у Рхеда за спиной. «Думаешь, я не вижу тебя насквозь? Ты не вызовешь у меня этим пресловутое чувство вины. Не пытайся. Я не буду заполнять это молчание собственным ответом, который ты хочешь услышать». И Сэнди продолжает упорно противостоять Колетт, чувствуя, как сыпется и проигрывает, поскольку Минчи активно отвечает ему на нападение тем же. — Ты не замечал за Леоном какие-нибудь странности? — почему-то вдруг сдаётся она, отдавая победу подростку, но внимательный и добрый взор не отводит. — Например, он не рассказывал тебе какой-нибудь чуши? Или не разговаривал с третьим человеком, которого нет? Не видел того, что в комнате нет? Не становился беспричинно агрессивным? Не утверждал тебе в чём-либо навязчивом? По типу мании преследования? Дисморфомании? Бреда величия? Или может что-то другое? Не принуждал к каким-нибудь бредовым действиям, который без тебя выполнить будет просто невозможно? «Блять... Тётя, отъебись, пожалуйста». — Эм... Было дело..? — Что именно из вышеперечисленного? — пытливо и сосредоточенно продолжает расспрашивать Сэнди Колетт. «Я ебу, по-твоему?» — Ну... Бред? Вчера Леон напугал меня тем, что нашептывал сам себе... мысли?? Я не совсем уверен в том, что это были они... Он просто сам так выразился. А ещё он говорил, как должен думать, а как не должен, поскольку другие люди читают его «летописи» в голове... Мысли бывают хорошие, плохие и... Эм... Пустые. Пустые надо закапывать заживо, хорошие - топить, плохие - сжигать. А дальше... Я не понял ничего, что Леон сам себе говорил. Речь стала очень тихой и невнятной. — Ага, — понятливо вылетает из Колетт. — Ты вступал с ним в тот момент в контакт? — Ну... Я попросил его прекратить, и на время он замолчал. — Что-то ещё было? — Нет, Леон напоследок как-то странно рыкнул, а после спрятался под одеялом. — Ясно, — коротко отвечает Колетт. — Спасибо, что поделился. И, сказав это, она беспорядочно крутится, потом подходит к свободному столу, берёт оттуда папку с документами, а после удаляется, учтиво прощаясь со всеми. И стоит ей выйти из кабинета, как Сэнди загорается ещё большим интересом по поводу собственного соседа и его психического расстройства. — А что с Леоном? — аккуратно и робко спрашивает Пейдж уже у Эдгара. Он не захотел беспокоить об этом Колетт, поскольку доверия она никакого не внушала. К тому же девушка явно была разбита, если брать в расчет её разговор с Эдгаром до пробуждения Сэнди. Перед Пейджем Минчи просто играла в милую и беззаботную персону. «Очень своеобразный человек...» — У людей с шизофренией, особенно с параноидной формой, такое периодически бывает. — Понятно, — с равнодушием кидает Сэнди, а потом вдруг опешивает, со страхом округляя глаза и изумлённо вскидывая брови. — Стоп... Ты сказал... с параноидной..? — Шизофренией, — точно так же безучастно повторяет Эдгар, снова раскрашивая бедные листы бумаги. И, слыша подтверждение, Сэнди окончательно настигает ступор. Он начинает глупо открывать рот и закрывать его, чтобы что-нибудь сказать, но ничего не выходит. Пейдж крайне ошеломлён. «Так вот, что у Леона... Блять, серьёзно..? Вы издеваетесь надо мной!?» — У Леона шизофрения..? — через силу переспрашивает Сэнди. — Ты не знал? — уже оживлённо отзывается Эдгар, переставая рисовать и поворачиваясь полубоком к подростку. И стоит ему увидеть чужое потрясённое лицо, как сразу приходит осознание того, что да. Сэнди совершенно не знал о патологии соседа. Эдгар сейчас сболтнул лишнего. А, знаете, конфиденциальность всё-таки превыше всего. — Упс... Эээм.. Знаешь, я тебе ничего не говорил, окей? — неловко отзывается Рхед. «Чт... Чего, твою мать?! Что за ответ такой, блять? Что вообще происходит, простите? Когда мы успели перейти некую черту неприступности наших взаимоотношений? И вообще. Мой сосед страдает шизофренией! Меня больше волнует ЭТО!» — Я пять дней жил и спал в одной комнате с шизофреником! Это не окей. Почему меня к нему поселили!? И почему мне ничего не сказали?! И Эдгар на эти вопросительные восклицания пожимает плечами, показывая, что он не знает, а потом вдогонку добавляет: — Все вопросы к руководству. — Серьёзно?! Какие вы здесь все конченные, блять. Куда я вообще попал? Это точно больница, а не ебучий цирк!? — Давай без грубостей, пожалуйста, — уже устало вздыхает Эдгар. — Ты находишься в больнице, проходишь лечение. Поселили тебя к Леону, поскольку посчитали нужным. Он такой же человек, как и все остальные. Также находится в больнице и также проходит лечение. Ещё какие-то вопросы? И от этого Сэнди начинает злится ещё сильнее, поскольку данный ответ не удовлетворяет его, но затем он нелепо давится собственным же гневом, бушующем внутри, чувствует, как что-то резко падает в душе и вдребезги разбивается, и позорно опускает взгляд в пол. У него нет сил, чтобы продолжать сердиться дальше. Прямо как вчера. Пейджу снова просто хочется взвыть, завопить, уронив несколько предательских слёз, и просто умереть. «Как же я устал от самого себя... Разве я правда был другим? Спокойным... Молчаливым... Терпеливым... Да... Был и остался. Я просто продолжаю трусливо терпеть». Хах... Тебе сложно совладать с собственным жгучим гневом, да, Сэнди? Ты впервые так сильно и часто злишься? Ох. Но... разве это не твоя подавленная до этого агрессия? «Отвалите. Я хочу покончить с собой». И проходит некоторое время. Сэнди всё-таки снова болезненно умеряет пыл и поднимает голову, сразу же встречаясь с парой любопытных чёрных глаз напротив. Эдгар всё это время смотрел на него? Серьёзно? И зачем? Изучал? — Почему меня сушит? — разбито задаёт вопрос Сэнди, оклемавшись. — Это побочный эффект от антидепрессантов. «Ааа... Да уж. Я так и предполагал». — Понятно. — Насколько тебе плохо сейчас? — внимательно всматриваясь в жёлтые глаза, вдруг интересуется Эдгар. Что? Спросил всё-таки? Вау. И чего он добивается? Надеется на лучшее или..? Что вообще Рхеда дёрнуло задать такой вопрос? Сэнди же опять возьмёт и просто пошлёт его на три весёлых буквы, как обычно. Смысл? Разве Эдгару и вправду интересно? Это же его работа. Желание может и не быть. Ничего необычного. Хотя... Разве сфера психологических услуг не предполагает искренние побуждения к стремлению помогать другим людям, попавшие в трудную жизненную ситуацию? Непонятно. «Очень плохо, но тебе знать нахуй это не надо». Сэнди кидает на Эдгара опустошённый взгляд и настырно молчит, будто бы вопроса вовсе нет или адресован совсем не ему. — Десятибалльная шкала может прекрасно подойти для оценивания. И, слыша это, Пейдж лишь подозрительно щуриться, скрещивает руки на груди, закрываясь, и угрюмо продолжает молчать. Отвечать он не хочет. «Чего тебе нужно, а?» — Не скажешь мне..? — уже смущённо улыбается Рхед и теряет всю надежду на лучшее. Однако Сэнди раздражённо вздыхает и неожиданно всё же откликается на вопрос Эдгара, лицезрея его жалкие попытки разговорить Пейджа. — Ноль. У меня всё просто великолепно. — И всегда у тебя такое «хорошее настроение»? — явно радостно загораясь внутри, как можно умиротворённее продолжает расспрашивать Сэнди Эдгар. «Ладно. Давай поиграем и с тобой...» — Оно у меня такое хорошее, потому что я живу! — вдруг воодушевлённо восклицает Пейдж, театрально начиная себя обнимать и качаться из стороны в сторону. — Я дышу, я слышу, я вижу, а самое главное ощущаю мир всеми конечностями! Восторг! Так ещё имею кров, сыт и одет! Просто чудо из чудес! Ура, я живой! Живее всех живых! Что ещё нужно для счастья, а? И Эдгар, что логично, опешивает от такого саркастического ответа, мелко вскидывая брови. Его охватывает лёгкое недоумение. И что это? Как интерпретировать? Сэнди серьёзно или шутит? Эдгар ничего не понимает. Всё-таки Пейдж очень странная и необычная для Рхеда личность. — У каждого человека свои причины радоваться, однако обрести полного счастья, увы, никогда не получится. Сейчас ты описал физические потребности и потребность в безопасности, но есть же и другие, которые очень важны для каждого. Разве ты не чувствуешь в них нужду? — Да, не чувствую! Мне для счастья больше ничегошеньки не надо!! Не слышите меня, что ли, доктор? Может к ЛОРу? — Я бы не назвал себя «доктором», — с непроницаемостью на лице продолжает говорить Эдгар, — уж больше специалистом, имеющий высшее психологическое образование. — Вот как, — вдруг язвительно ухмыляется Сэнди, — получается... Ты - никто в белом халате? И в чёрных глазах тут же проскальзывает какая-то страшная смесь молчаливой злобы и нестерпимой боли, однако чужая поза с лицом, на удивление, остаётся абсолютно сдержанной. Эдгара задевают эти слова. «Я сказал лишнего..? Хах... Ахах... Просто прекрасно!» — Если ты понимаешь это так, то можешь называть мою профессию ничем. — Серьёзно? Тогда это будет неинтересно! — канючит Сэнди, нелепо жестикулируя. — Я думал тебя это задевааает! — Твои слова - защита. Почему меня должна задевать она? — А почему ты решил, что я защищаюсь? — Лучшая защита - нападение, так ведь? Несколько минут назад тебе было плохо. Удивительно, что ты быстро совладал с собственными чувствами... Однако начал вести себя более регрессивно, чтобы, возможно, снять напряжение, верно? У тебя эта ситуация вызывает тревогу и дискомфорт? «Да как ты...» И у Сэнди от таких слов на лице вырисовывается шок, он даже немного разевает рот, но это невинное изумление быстро перекочевывает в детскую и лютую ярость. Пейдж снова начинает злиться. — Также могу предположить, что издёвками надо мной ты хотел либо самоутвердиться, либо, так сказать, "обезвредить" меня, обидев. Таким образом, ты желал выставить себя в плохом свете и дать человеку напротив понять, что с тобой лучше вообще не заводить диалог, тем самым избавляясь от неугодной тебе личности путём, так скажем, внушения. Такой подход к ситуации для тебя, мне кажется, был бы самым простым и выгодным, если учитывать твою некую покорность, от которой ты пытаешься избавится. Но предполагаю, что всё-таки ты проворачивал первый вариант, однако я не психоаналитик, и сказанные сейчас мной слова являются, возможно, ошибочной и совершенно неуместной информацией, поскольку от тебя такого запроса задано не было. Разрешения тоже не давалось... Хотя, знаешь... Мы можем начать с тобой наконец работать. Сперва разобраться с этим. Понять почему ты ведёшь себя так. Какие эмоции и чувства вызывают у тебя такие ситуации. Ты же со всеми тут, наверное, перессорился из-за этого? Нужно проработать данную проблему и научиться правильно управлять собой. А дальше... — Ты пойдёшь нахуй. Слышишь меня? Иди, твою мать, нахуй, — грубо перебивая, злостно шипит Сэнди. — Мне твои тупые «предположения» не всрались! И Эдгар, слыша это, тут же сдаётся, тускнеет и снова изнурённо вздыхает, отворачиваясь от пациента к бумажкам. — Понятно, — пусто бросает он напоследок, давая обиде расцвести огненным цветком у себя в груди. «Что тебе понятно!? Что. тебе. понятно. а?! Объясни! Ты ничего обо мне не знаешь, чтобы делать выводы! Кто вы, суки, такие?! Какого вообще хуя вы все поголовно судите меня, не ведая обо мне ничего!? Ни-че-го, блять!» Какой же ты слепой глупец, Сэнди... Почему они должны о тебе что-то знать, чтобы вынести вердикт для самих себя? Твоей агрессивности вполне хватает. «Я просто хочу умереть! Отъебитесь все от меня уже!» И Пейдж резко от наплыва чувств хватается за голову, сжимая чёрные и давно уже ломкие волосы, закатывает жёлтые глаза, на которых внезапно начинает показываться жалкий блеск слёз, а потом опускает взгляд вниз, прячется и полностью съеживается. Море внутри бушует и бесится вместе с ним. Тёмные тучи плачут, ветер завывает похоронную песнь, волны высоко поднимаются... «Я устал..!» И вдруг Сэнди чувствует, как горячие слёзы всё-таки принимаются медленно течь по его бледным щекам, отчего он тут же закрывает одной рукой рот. Эдгару не нужно знать о том, что Пейдж сейчас ревёт. Сэнди не хочет, чтобы так, как минимум, было. Эта душевная боль пронизывает его с ног до головы, и она его. Только его. И в Эдгаре подросток видит врага, поэтому желания просить помощи у Рхеда нет. Враг-враг-враг-враг... Сэнди лучше разберётся с собой сам. Ему никто не нужен. И помощь тоже не нужна. Всё сам. И сейчас Пейджу кажется, что эти страдания, вызванные неуправляемым гневом, как лоза с острыми шипами, парализуют и омрачают рассудок бессилием и беспомощностью. Его тело связано. Он в ловушке. Любое его же слово и действие наносит Сэнди непоправимый урон. Лоза не щадит. Раны, которые она оставляет, не успевают даже закрыться, как на их месте возникают новые. Сэнди мёртв: его мягкая и нежная кожа изуродована, а разум затуманен. «Я... просто хочу умереть...»