Атимормия

Подперев голову рукой, уставшая и подавленная Колетт сидела у себя в квартире на кухне. В комнате было темно, поскольку свет она решила не включать, а на улице во всю царствовала ночь. Знаете, то ещё мрачное, коварное и жестокое время суток, будившие всяких зверей и низменных людей. Однако, несмотря на это, клочок света всё-таки имелся, и проникал он сюда прямо из окна напротив стола, падая на одинокую Колетт, расположившуюся как раз за этой кухонной мебелью, тусклым и белым свечением, что обволакивало Минчи собственным покойным холодом. Справа от дверного проёма находился злополучный холодильник, который Колетт открывала уже несколько раз в поиске чего-нибудь, но после закрывала, отдёргивая себя. Она не голодна. Ей не хочется сейчас есть. Слева от дверного проёма стояло несколько чёрных тумб со светло-серой столешницей. Также имелись точно такие же тёмные навесные шкафчики и вытяжка. Ничего более интересного не бросалось в глаза. Самая обычная и незамысловатая кухня. Голова Колетт была пуста. Она ни о чём не думала, лишь покинуто глядела в окно и рассматривала соседние многоэтажки. Некоторые окна горели, а некоторые были потушены, поскольку их хозяева давно спали. Сейчас в этих зданиях живут несколько сотен таких же людей, как Колетт. И у каждого человека в этих квартирах собственная многогранная личность и история, которая будет писаться и запечатляться до определенного момента. До их смерти, например. А каждый... Каждый из них из-за индивидуальности человеческого мышления и восприятия проживает жизнь по-своему, совершая те или иные поступки, реагируя на те или иные события и говоря те или иные слова. И всё это будет записано. Не чудесно ли? Человек настолько сложен в поведении, что изучение его психики для него самого одна большая загадка, которая требует к себе очень много времени, сил и внимания для собственного разрешения. Любая наука под собой подразумевает огромный проделываемый труд, однако без физического и психологического здоровья человек не сможет полноценно выполнять работу. У него попросту не получится грамотно и правильно вложить собственные силы, умения, опыт и знания в развитие общества. Лечение - единственный выход. Как минимум Колетт считает именно так, и многие врачи согласятся с ней. Для качественной и целостной жизни нужно быть здоровым, стремиться прийти к исцелению, если это возможно. Проблемы, конечно, не уйдут сразу, может, появиться новые, но после придет понимание того, насколько это всё являлось необходимым. «И почему многие так боятся этого?» Колетт самой пришлось пройти лечение, и это были не только психические проблемы, угрожающее здоровью, но и физические. В девятнадцать лет Минчи как-то неожиданно оказалась в кабинете психиатра. Эндокринолог отправил её к нему, поэтому Колетт была просто вынуждена выслушать какую-то странную и старую женщину, чтобы после убедить другого врача в его непрофессиональности и некомпетентности. Она тратила на анализы больше денег, чем на саму себя, что ей оставалось делать? Продолжать бессмысленно лечиться, если врач даже, по-видимому, не знает настоящих причин её гормональных нарушений? Колетт была бедной студенткой, помилуйте! Да и Минчи сама уже подозревала, из-за чего она так сильно мучается. Это не просто недовес... — А ты плохая какая-то, деточка, — услышала тогда она от психиатра. — Не нравишься ты мне. Может на учёт тебя? «Ага, ещё чего. Здоровая я. Учусь на психолога, ку-ку». И, по правде говоря, в ту пору Колетт ничего внятного и вразумительного так и не сказали, лишь задумчиво посмотрели на неё и обратно отправили к эндокринологу, а тот в свою очередь опять к психиатру. «Просто гениально». — Вот увидишь, через годик сойдёшь с ума, появится галлюцинации, услышишь голоса в голове и попомнишь меня, — пророчески лепетала женщина. Колетт тогда посмеялась с этого, поняв, что за чушь ей говорят, и просто бросила ходить по врачам чисто из-за недостатка средств. К рецепту с выписанными таблетками она даже не притронулась (и сейчас за это Колетт хочет пожать сама себе руку, поскольку врачи были некомпетентны, и если бы она следовала их назначениям, то ситуация могла бы только усугубиться). Но какой шок испытала Колетт, когда слова женщины сбылись. Она угадала. Через год у девушки появились слуховые галлюцинации. Колетт казалось, что она превратилась в вольную птицу, которая летала высоко над землёй и делала, что хотела. Перья её были пушистые и белые, а глаза имели необычную окраску. Один голубой, словно чистое небо. В него смотришь и чувствуешь всю глубину души. Тебя обволакивает этой лёгкостью и нежностью цвета, невольно сбивая с ног и заставляя парить в свободном падении. Другой же глаз жёлтый, как лучезарное солнце. Он светит ярким светом, заражая озорством и весельем. Эта птица - эталон красоты среди собратьев. Но на деле же она имела поломанные крылья, которыми просто билась об жёсткую поверхность, пытаясь взлететь. Её окровавленные перья разлетались в стороны, демонстрируя всем голые, изуродованные и побитые участки тела, а уже алые пугающие глаза выражали только тягучую боль. Колетт тогда ничего не понимала. Ей было «весело», а голоса только подначивали сделать что-нибудь безбашенное и непоправимое. Она бросила ходить в университет (и как Колетт благодарна ректору, что её не отчислили, после войдя в положение), начала кутить, не спала сутками, творила непонятно что, бегала по улице босиком, ходила по соседям, рассказывала им бредни, тем самым выманивая у них деньги, а после случилось два очень значимых происшествий. Колетт спрыгнула с моста, наконец обратив внимание окружающих. Это не была попытка суицида, однако в психиатрическую больницу она всё-таки попала. Очнувшись, Колетт ничего не понимала. Где она? Что за больница? И как здесь оказалась? Что произошло? Память напрочь стёрлась или, возможно, не работала вовсе. — Почему Вы пытались покончить с собой, мисс Минчи? — Это было давно, какое вам дело? — Насколько давно? — Ну... года два назад. Сейчас это неважно. Я спрашиваю, какое вам дело? Что я тут забыла? — По-вашему, прыжок с моста был два года назад? «Что..?» — Ах-Ах-Ах¡ Бы-ло про-сто чу-де-сно! Ко-ле-тт, на-до по-вто-ри-ть¡ По-шли! По-шли¡ Минчи просто сбил с ног в ту пору дичайший шок. Тогда целые две недели девушка была под бдительным наблюдением врачей, размышляющих о её диагнозе. И она, собственно, несильно противилась такому ходу событий. Колетт сама шла на встречу специалистам, рассказывая то, что помнит: из детства, из подросткового возраста и сейчас. — Нуу, у вас параноидная шизофрения, которое перекликается с расстройством пищевого поведения. «Чего..?» Во второе психическое нарушение она охотно могла поверить, но в первое... Колетт казалось это каким-то бредом. Она не шизофреничка. Нет. Эти врачи вообще сами знают, что говорят? «Серьёзно? Я, что, по-вашему, слышу голоса в голове? Я, например, ничего вам про них не говорила». Через ещё две недели её выписали, и Колетт вернулась вроде как к "нормальной" жизни, только вот теперь с какими-то непонятными таблетками и с наставлениями о том, что ей нужно найти психотерапевта. У неё не было на это денег, вы издеваетесь? Да и на таблетки тоже. Она пропила их месяца два, а после перестала, к тому же внеплановая беременность мешала ей нормально начать соблюдать режим. Колетт не знала, как так вышло. Откуда у неё были связи и когда успела, она также даже предположить не могла, однако факт оставался фактом. Изменение живота и аппетита её забеспокоило, и Минчи сделала тест. «Я беременна..?» Колетт потребовались неделя, чтобы осознать сложившуюся ситуацию, и месяц, чтобы предпринять хоть какое-нибудь решение. Её женское начало и так функционировало просто ужасно, а тут пугающая беременность явно из-за изнасилования. Минчи даже в глаза не помнила и, по-видимому, не ведала отца, если так можно выразиться, ребёнка. И что ей делать? Куда деваться? Так ещё всплыли какие-то непонятные долги. Соседи приходили к ней и тонко из-за щекотливого положения намекали о том, что, вот, пора бы возвращать деньги. Колетт просто хваталась за голову и в ужасе проклинала всех и вся. «Какие деньги? Какой ребёнок? Что происходило? Неужели я и вправду свихнулась? Мне всё это не мерещится?» Однако время было не на её стороне, поэтому с горем пополам Колетт насобирала деньги и сделала аборт, а уж после вернула долги, извинившись перед всеми. Внутри она просто разрывалась на части, вопила и ревела, когда снаружи мило улыбалась и просила прощение за недоразумения и принесённые неудобства. Все помнили её такой: доброй, позитивной и отзывчивой. Студентка университета, учащаяся на психолого-педагогическом факультете и снимающая в этом доме маленькую квартирку, всегда не отказывалась помочь соседям. После прошло ещё месяца два. Колетт благополучно закрыла сессию, поскольку ей помогли сами преподаватели, а затем потрясла всех своей выходкой. Она попыталась покончить с собой, наглотавшись таблеток, и после этого снова попала в больницу. И это уже было действительное и намеренное самоубийство. Точнее попытка... И на этот раз Колетт сказали, что у неё нет никакой шизофрении. Таблетки, которые ей выписали те врачи, никак не помогали, поскольку нарушения шизофренического спектра очень сильно разнятся с биполярным расстройством, хотя их часто путают из-за эндогенных психозов, что присуще и тому, и тому недугу. Такова жизнь. «РПП и БАР первого типа. Это именно то, о чём я мечтала. Спасибо тебе, отец...» И вдруг щелчок. На кухне включается свет, и разноцветные глаза с гетерохромией болезненно ослепляются, что принуждает Колетт недовольно зашипеть, зажмуриться, съёжиться... — Блять...!

***

Посёлок. Домики различных размеров с такими же непохожими друг на друга дворами. Жаркое лето в самом разгаре. Пламенные языки солнца прячутся за горизонт. Где-то рядом доносится истошное плаксивое мяуканье. Две девочки стоят на улице перед домом. Они не заходят во двор - разговаривают. Первая плачет и активно жестикулирует, а вторая прижимает голову к плечам и взглядом ищет, за что зацепиться, поскольку сильно растеряна и напугана. Что случилось? — Из-за тебя умерли котята! — злостно кричит со слезами на глазах девочка. — Ты убийца! — Но я... — Я не хочу слушать тебя, Колетт! И я больше не хочу дружить с тобой! Ты плохая! Просто ужасная! — Я не знала... — беспомощно отзывается маленькая Минчи. — Я не хотела... — Всё ты знала и хотела! — с ненавистью продолжает девочка, гневно топает ногой, а после её пыл вдруг немного стихает. Она кидает полный холода и презрения взор на бывшую подругу. — Ты специально это сделала. Ты таскалась с Бейси, поэтому так получилось! — Что..? Нет, нет... — Слышишь? Это она плачет. И они обе прислушиваются к мяуканью. Сейчас во дворе пепельная кошка с тёмно-серыми пятнами на спине и голубыми глазами бесцельно ходит по участку, ищет собственных котят, которых не нашла в том месте, где их запрятала. Она ещё не до конца осознала, что родила мёртвецов. — Мой папа был прав! — с новой силой и яростью начинает девочка. — Яблоко от яблони недалеко падает! И после этих слов Колетт больше теряется, ошарашенно начинает хлопать глазами и непонимающе смотрит на чужое разозлённое лицо. Она, растерянная и напуганная, совершенно не уясняет, о чём сейчас говорит человек напротив. Неужели Минчи и вправду ужасная? — Но разве ты и твой отец... — Мой папа идеален! — нагло и бесцеремонно перебивает девочка Колетт. — Помогает всем, ничего не прося взамен. Любит меня и маму. И общается он с твоим лишь из жалости, как собственно, и я с тобой, только вот теперь мы больше не друзья. Убирайся отсюда! И, слыша это, Колетт потрясённо замирает, а на глазах появляются предательские слезинки. В душе море детских чувств начинает волноваться из стороны в сторону. Неужели это всё горькая правда? С ней общались из жалости? — Уходи! Пошла вон! Садистка! — Да и пожалуйста, сучка! — вдруг враждебно выкрикивает Минчи. — Подавись своей жалостью! И девочка знатно удивляется такому чужому грубому выпаду, а потом, всё осознав, возмущённо ахает, пока Колетт уже поворачивается к ней спиной и принимается уходить, демонстративно задирая голову и показывая средний палец. «Твой папаша идеальный? Тогда мой идеальнее! Он также пьёт, курит, гуляет ночами, ругается и бьёт, только вот маме не изменяет и не рассказывает про это всему селу, как твой! А ещё... Твой папа боится моего, поэтому и общается с ним "из жалости"». Ну же, Колетт... Твоя подружка просто пока не хочет признавать проблемы собственной семьи. «И получается... Это мой общается с твоим из жалости..! Да! Точно! Какая же ты тупая сука». И, прилично отойдя от дома бывшей подруги, Колетт даёт волю горьким чувствам. Из неё всё же вырывается протяжный всхлип, а безутешные слёзы принимаются градом течь по детским щекам. Ей всего восемь, а маленькую девочку уже обвинили в убийстве и в сходстве с отцом. Больно. Что будет дальше? «Да этих котят всё равно утопил бы твой идеальный папочка... Я твою Бейси даже не трогала толком!» И после всего этого Колетт гневно выдыхает, вытирая слёзы, но угрюмость и обида никуда не деваются. Дальше она идёт по общей улице недолго. Посёлок у них небольшой, и каждый здесь знает друг о друге многое. Тут Минчи и проживёт все юношеские года: в этом тухлом и деградирующим месте. Ужасно. Колетт чувствует, как горе и саднящая болью обида медленно смешивается с ужасом и неприятно щекочущим беспокойством по мере приближения к родному дому. Там её снова встретит пьяный отец или равнодушная мать. Если встретит мужчина, то снова начнутся какие-то разборки, крики, побои. Почему пришла так поздно? С кем шаталась? Кто вообще отпускал? А? Он жестокий и озлобленный человек. Если же на встречу выйдет первой женщина, то на самом деле ничего не изменится. Она лишь недовольно посмотрит на дочку, а после испарится, не желая слушать чужие визги и вопли, перед этим, наверное, подумав про себя, что если бы Колетт не было, то этой нервотрёпки тоже бы не было. Она готова подставить ребёнка под удар, поскольку, ну... Нет детей - нет проблем? Да, именно так. Колетт устаёт от этого всего. И почему она? За что? Разве это правда нормально? Каждый в этом посёлке живёт так, поэтому Колетт не понимает. Она пока никогда не видела адекватной жизни. Взять даже ту же её подругу. Они с матерью делают вид, что у них в семье всё хорошо, но это не так. На деле же всё то же самое, что аж неинтересно становится. Отец девочки один из собутыльников отца Колетт, поэтому Минчи не составило труда один раз подслушать их разговор и узнать, как же у её подруги подлинно обстоят дела дома. Точнее... Уже у бывшей подруги. Та ещё заносчивая девчонка, прямо как мать. «Не хочу домой...» И, наконец, останавливаясь у забора собственного двора, Колетт слышит привычную ругань. Ничего не меняется. Каждый день одно и то же, но страшно практически всегда, будто всё происходит в первый раз. Колетт робко касается рукой забора, проходит так ещё пару шагов, а затем облокачивается об несчастную деревянную конструкцию и садится на землю, приобнимая ноги. Горькие слёзы обжигают нежную кожу и с новой силой принимаются течь по щекам. Дом совсем не защита, уют и опора для Колетт, а семья подавно.

***

Несмотря на то, что родители Колетт безразлично относились к ней в эмоциональном плане, физически взрослые всегда пытались оберегать её от других людей (но не от себя уж точно) и обстоятельств. Поэтому они съездили в город и отвели Минчи к кардиологу. Непонятные боли в районе сердце мучали их дочь уже неделю, поэтому обратиться к врачу всё-таки нужно было. И это стало точкой невозврата для самой Колетт. После похода к специалисту наступил кромешный ад. Кардиолог пожал плечами, сказав, мол, что его работы тут нет. Невролог или эндокринолог - вот кто должен помочь. А ещё он добавил, предположив, что, возможно, Колетт, пока не поправится, будет мучиться. Да и вообще, это подростковое. К восемнадцати всё уляжется. Не беспокойтесь. Именно эти вслед кинутые фразы перевернули некие устои этой семьи. В глубине души этих чёрствых взрослых Колетт была важна. Такая вот самая-самая: любимая, красивая и незаменимая. И именно поэтому ей нужно набрать вес, поскольку родители беспокоятся о дочке... Вдруг что-то случится? И как им дальше жить? Поскольку не станет Колетт - от нападок будет страдать мать. И, знаете, женщина не хочет лишаться живого щита, да и мужчине издеваться над маленькой и беззащитной девушкой намного легче и интереснее. Личность только формируется, поэтому с ней можно делать всё что угодно. — Ешь. Сейчас тринадцатилетняя Колетт сидит за столом на кухонным угловом коричневом диване. Перед ней на розовой скатерти с вычурными цветами стоит тарелка, а в уголках глаз начинают собираться слёзы. Колетт не хочет есть. Она сыта. — Я уже ужинала, — робко выдаёт Минчи. — Ты сказала мне, что не ела. Ты, блять, дураком меня сейчас хочешь выставить или что? — Нет... Я забыла, — продолжает честно отзываться Колетт, пытаясь успокоится. — Я правда забыла, что ела. У меня из головы вылетело, что меня кормила мама. — Да мне плевать. Ты, что, ответила мне на вопрос, когда я спросил, ужинала ты или нет? — рычит мужчина. — «Нет». Теперь сиди и ешь ещё раз, тупоголовая овца! — Но я не хо... И тут же прилетает удар. Колетт бесцеремонно дают пощёчину, не желая больше слушать, и она давится слезами, давая им волю. Сердце начинает неистово биться в грудной клетке, дыхание мигом сбивается, а руки потеют. «За что... За что мне всё это?» — Ты смеешь со мной церемониться?! Ешь, иначе я заставлю тебя, блядь. И Колетт жалобно всхлипывает, но больше не смеет "перечить" отцу. Она дрожащей рукой берёт столовую ложку, смотря на злосчастную тарелку с едой, и зависает. Внутри рождается жгучая обида за вопиющую несправедливость. В горле застревает ком, который принимается мелкой болью пробирать тело. Колетт желает ответить, желает наконец высказать всё этому отвратительному и глупому человеку, но она не может. Ей не хочется после в страхе прятаться в какой-нибудь комнате или ночевать на улице. Колетт легче стерпеть. «Я должна была уже привыкнуть, почему же тогда я плачу?» Безжизненный взгляд с тарелки перемещается на мужчину и замирает. Колетт долго смотрит на отца, уже не ощущая пустых слёз, пока он, почему-то, не ломается от этого как-то по-детски. Мужчина как с цепи срывается на дочку, отбирает у неё ложку и притягивает к себе, заламывая. Колетт, что логично, взвизгивает от таких действий отца, а после её рот затыкается пищей. — Тупая ты сука, не захотела по-хорошему, теперь мучайся! И из-за этого жгучие слёзы с новой силой начинают течь по девичьим щекам. Плач становится сильнее, а страх волной окончательно накрывает рассудок. — Глотай. И Колетт выполняет приказ, однако вдруг её клинит. Она уже в чужом хвате, что может быть хуже? Почему бы не ударить этого мерзкого человека в ответ? В лучшую сторону их взаимоотношения никогда не изменятся, так почему бы тогда не постоять за себя хоть немного? Колетт просто необходимо ударить эту сволочь. Её всё равно после изобьют за такое поведение, поэтому что поменяется, если девушка попробует ответить? Она уже давно этого не делала и... Явно случится ещё более масштабная катастрофа. «Я не хочу!» И Колетт начинает брыкаться, за что сразу получает удар по голове и теряется. Ей становится плохо, в глазах темнеет, появляется тошнота с ноющей болью. Просто ужасная ситуация. — Неблагодарная тварь, как ты смеешь?! Я твой отец! И следующая ложка заходит прямо по гланды, заставляя давиться и задыхаться. Колетт приходится сдаться и просто безвольно начать есть. Пройдут мучительные полчаса, и тарелка всё-таки опустеет. Мужчина уйдёт куда-то, а после через час вернётся домой пьяный и безжалостно изобьёт Колетт, как последнюю жалкую скотину. Ночью она возьмёт нож и встанет в проёме родительской спальни, ненавистно смотря как мирно спят отец и мать. Минчи долго простоит так, а потом всё же вернёт нож на место. Через год таких пыток перееданием, наконец начиная набирать немного массы, она осознает, что ненавидит собственное худое тело, но лишатся его не захочет. Колетт назло родителям будет худеть, как только увидит не то число на весах. Она будет выбрасывать еду, не жалея чужих сил и денег, будет вызывать рвоту, непозволительно переедая, будет заматывать бинтами некоторые участки тела, иногда слишком сильно пережимая их. Минчи будет готова сделать всё, что потребуется, но, по возможности, больше нормально не питаться. Её дни превратятся в самый настоящий отсчёт. Она будет вставать рано утром по указке родителей и сразу же под их же присмотром завтракать, а после начнётся пресловутый счёт времени. От завтрака до обеда пять или шесть часов. От обеда до ужина четыре. От ужина до завтрака одиннадцать или двенадцать. Цифры, цифры, цифры, цифры... Они будут преследовать Колетт. Отец, что логично, будет провоцировать ухудшение её состояния. Он будет внушать дочери, что она некрасива и что тело её никогда никому не понравится. Через два года к ней придёт первая менструация, что довольно-таки поздно для девушки в её время. Тогда Колетт, ощутив многие прелести процессов женского организма, примется сбрасывать вес до такого состояния, что месячные просто перестанут регулярно приходить. Через три года все врачи будут разводить руки и ссылаться на худобу как на источник всех проблем. Случится гормональный сбой. Родители напрочь перестанут видеть в ней дочь и лишь сильнее ожесточатся, а в школе начнётся подготовка к итоговым экзаменам. Через четыре года Колетт сбежит из дома в неизвестность и к непонятно откуда взявшейся тёте по маминой линии. Оказывается, женщина врала, когда говорила о своём сиротстве, и у неё всё это время была семья, которую она оставила ради возлюбленного в посёлке, что и носа не хотел показывать за пределами селения. Кошмар... И Колетт сделает то же самое: легко и просто бросит родных. Только вот сделает она это уже ради себя и собственного благополучия, не желая гнить и деградировать в такой деревне. Город встретит её совсем по-другому и вдохнёт в Минчи хоть какую-то надежду на лучшее. Она переведётся в другую школу и будет усиленно заниматься учёбой, параллельно знакомясь с новыми людьми и узнавая об их жизнях. И, вау, оказывается, родители бывают добрыми и ласковыми. Они могут и не прибегать к насилию за мнение, мысли или действия, а, наоборот, уважать, поддерживать ребёнка и помогать ему формировать целостную личность и отношения с окружающими. И насильно не кормить чадо в три раза больше нормы. На самом деле Колетт ещё очень много проплачет над такой коварной и злой едой. Приёмы пищи останутся для девушки пыткой вплоть до двадцати восьми лет.

***

Пасмурная и уставшая шестнадцатилетняя Колетт снова сидела за этим пресловутым кухонным столом, только вот скатерть теперь имела зелёный цвет и другой орнамент. И, наверное, единственное, что менялось в этом доме, так это вещи, поскольку мать Минчи очень любила новизну и чистоту, несмотря на агрессивность мужа к любым обновкам. Всё же остальное практически не преображалось: ни люди, ни условия, ни методы воспитания. Ничего. И, наверное, логично почему. Каждый новый день Колетт был похож на прошлый, что аж мутить начинало, хотя... Может быть, это всё из-за булимии? Неясно, но, несмотря на скучный и лишенный перемен образ жизни (который был больше не нудным, а стрессовым и крайне напряжённым), этот день являлся особенным, поэтому от него тошнило ещё сильнее. День рождения отца. На улице бушевала суровая зима. Заснеженный посёлок спал. Пурга выла меж зданий, окончательно заметая дорожки и делая всё труднопроходимым. Ночная темень окутала это место. На краю улицы располагался домик с четырьмя комнатками, доставшийся по наследству и имеющий хороший вид, если учесть кто там живёт. Также у этой постройки был небольшой дворик, который после метели будет усердно убираться. В окнах горел тёплый свет. Сегодня, как уже упоминалось ранее, необычный день. И именно из-за этого Колетт налили больше положенного, а женщина как всегда отказалась от алкоголя, ссылаясь на противопоказания и плохое здоровье. В этом плане тоже ничего не меняется. Единственное же различие заключается в том, что в этот раз есть хотя бы повод и отказаться от выпивки будет как минимум некрасиво... Последние пару месяцев Колетт пьёт, а отец этому лишь сильнее способствует. Ей противно от этого всего, от себя, от собственного окружения и, в принципе, от жизни, однако так намного легче переесть, даже не положив себе ни кусочка пищи в рот. А если быть точнее, то перепить. К тому же наливают Минчи под предлогом того, что это поможет ей поправиться. Смешно. Это и вправду так работает? Да. Конечно! Пусть продолжают в это искренне верить. Колетт только на руку. Всегда расслаблен, всегда весел, но, тсс, не раздражай родителей и продолжай вести себя смиренно. Колетт для них неграмотная наивная дура, которая никому будет не нужна из-за собственной "недееспособности". И что с ней делать? Амёба, хотя бы уберись дома! Не можешь? Тебе помочь найти желание, ленивая и глупая сучка?! Ну, такого мнения придерживается отец уж точно. Однако из их диалогов и бесед может сложиться впечатление, что на самом деле всё наоборот. Словно это мужчина тупой и больной дуб, а не Колетт, которая пытается существовать в таких нечеловеческих условиях. Или так и есть? «Из дочери в ёбаную собутыльницу», — возникает у неё в голове. — «Заебись». Колетт изнурённо кивает головой непонятно кому и затем подпирает подбородок рукой, чувствуя себя ужасно. Какой-то один беспорядок кружится и вертится в голове, будто водоворот, а в душе у неё уже давно тихо волнуются неясные для юной девушки переживания. Хочется умереть. Отец всё равно не увидел данного выпада со случайным хмельным кивком, поскольку даже такую вещь ему сложно заметить из-за дикой невнимательности, поэтому ничего страшного. Чужая незрячесть из-за нравственной деградации - это своеобразный плюс, и именно поэтому Минчи можно делать всё что угодно, но... Необходимо соблюдать только одно правило: вести себя покорно с родителями. Всё-таки порой они не такие слепые. — Выглядишь просто отвратительно... — с презрением пьяно мямлит мужчина, а потом резко срывается на крик. — Тупая уродка! В кого ж ты такая?! И Колетт благополучно пропускает это мимо ушей, поскольку спорить с отцом уж слишком травмоопасно. Пусть говорит, что хочет: Минчи уже давно плевала на его слова жалких унижений. Вдобавок она нетрезва, поэтому немного расслаблена. Хочется спать, а тело уже ватное и будто плавает в пространстве, если встать и походить вокруг. Перед глазами также капельку едет и мылиться картинка, однако Колетт продолжает безразлично относиться на эти все физически неудобства. Она просто желает переесть, чтобы утолить эмоциональной голод. Вот и всё. — Такую тощую никто и никогда не полюбит и не захочет! — разгневанно продолжает нести бред мужчина. — Панья! И после зова кого-то на пару мгновений в комнате образовывается странная тишина. Отец Колетт явно в данный момент недоволен и ненормально агрессивен, а самой Минчи опять-таки всё равно на его истерику, что не очень здорово. С её стороны напряжённая обстановка воспринимается как-то безмятежно из-за внутренней отрешённости подростка к ситуации. В общем, Колетт плевать, и она полностью пуста. Минчи даже не понимает, чего хочет больше: умереть, переесть... или погибнуть от переедания. — Что случилось? — безучастно спрашивает женщина, взявшись из ниоткуда на кухне. Она чем-то походила на Колетт собственным лицом, телосложением и голубыми глазами, только вот волосы у матери были немного иные - русые. — Где ужин?! — Вы уже ужинали. Такой ответ совершенно не устраивает "главу" семейства, и он злиться лишь сильнее. — Ты не видишь перед собой скелет, блять!? — грозно рычит мужчина. — Слепая дура. Подавай ещё! И поболее. Поболее! — Как скажешь, — безразлично отвечает мать. — Вот так бы сразу! Понятно в кого теперь такая тупорылая дочь растёт! Безмолвие. Женщина никак не реагирует на данные высказывания, просто подходя к плите, и начинает выполнять просьбу мужа. — Дебилка, ты такая никчёмная! — меняя жертву, говорит он уже дочери. — Не ешь нихуя! Сдохнешь скоро! У тебя, что ли, совсем мозгов нет?! И Колетт снова не откликается на возмущения, однако, удивительно, мужчина ничего с ней не делает. Он просто пуще продолжает закипать и нести чушь, чтобы хоть как-то задеть дочь, но она молчит и периодически кивает, показывая, что слушает отца. Но стоит тарелке оказаться перед Колетт, как он затихает и виснет, видимо, теряясь в пространстве. Пить всё-таки нужно меньше. «Наконец-то. Это точно финал». И Минчи начинает есть. Просто давиться едой, несмотря на то, что организм уже не может нормально воспринимать пищу. Колетт в такие моменты не останавливает ничто, кроме боли в желудке или людей вокруг неё, которые обычно решают проблемы силой. Но всем всё равно. Мать просто уходит, снова скрываясь где-то в доме, и возвращается к собственным делам, а отец продолжает тупить в одну точку, однако в какой-то момент он всё-таки выдаёт: — Овца, — уже как-то спокойно начинает мужчина. — Как ты не понимаешь, что тебе нужно есть? «Сука, я и так сейчас ем. Отъебись от меня уже, свинота». Однако мужчина не умеет читать мыслей (и, знаете, слава богу), поэтому просто продолжает рассуждать вслух, пока мрачная и унылая Колетт нездорово ест. — Бестолковая дура. И почему ты такая? «Потому что родилась такой, долбоеб». — Хилая и тупая. Никому, кроме нас, в деревне ты не сдалась, понимаешь? «Нет, сука, не понимаю. Вам с матерью абсолютно всё равно на меня, знал? Вас волнует только мои внешность и вес. Пошли нахуй». — Чтобы стать полноценной, женщина должна родить. А ты даже этого не сможешь. Никто не смотрит на тебя. «Мне шестнадцать, ало». — Вон... Подружка твоя уже рожать собирается, — словно уже увядая, нетрезво бурчит мужчина, над которым явно начинает брать верх сонливость. — А ты что? Ничего. Пустое место. «Какой же ты конченный. Мы с ней ровесницы». — Так и подохнешь одна без детей и мужа. Нужно учиться, подмечать мелочи, а не деградировать и сидеть на жопе ровно... Это звучит так смешно и дико нелепо из твоих уст, папаша. «А сам, блять, ты что делаешь?» — Ты же должна понимать, что мы волнуемся о тебе. И Колетт после этих слов чуть ли не давится едой из-за сильного удивления: её глаза неимоверно округляются, а брови вскидываются. Она не смеет поднять сейчас даже ошарашенный взор, чтобы собственными омутами посмотреть на отца и просто понять... Это шутка? Нет? Этот низменный и глупый человек никогда не говорил Колетт такое. Он слово «извини», наверное, не знает, а тут целое признание! Как же это мерзко и лицемерно. «Что ты сейчас сказал...» — всё ещё не веря, думает Минчи. Ей показалось, верно же? — А ты не ценишь этого, идиотка. Мы делаем всё для тебя. Что происходит? Ты в себе? — Ты наша дочь, поэтому для нас важно твоё состояние, — метёт околесицу мужчина, видимо, совсем не замечая реакцию дочери, поскольку он уже конкретно принимается засыпать за столом. — Просто нужно нормально жрать... И после этого на кухне наступает мёртвая тишина. До ушей доносится тихий вой снежной бури за окном, слышится мямленье и даже хрюканье, а внутри неожиданно разбивается что-то. Колетт продолжает лицезреть перед собой только скатерть и полупустую тарелку. Из-за чужих слов какие-то непонятные чувства странно пробуждаются в душе. Она не знает, что отвечать на данные высказывания родителя и стоит ли вообще это делать до тех пор, пока отец в дрёме резко не бьёт по столу рукой, заставляя дочь содрогнуться, а потом всё-таки точно успокаивается, посапывая, но... — Хорошо, папа... — с робким трепетом отзывается Колетт. Однако мужчина явно уже не слышит её. Он заснул. И, понимая это, Колетт не уходит, а продолжает смирно сидеть за столом с округленными стеклянными глазами, пытаясь как-то отойти от шока. Недоумение сильно охватило юный разум и заставило мысли заметаться. Тёплые, казалось бы, слова ранили Колетт больше, чем бестолковые унижения, к которым у Минчи уже выработался иммунитет. Это какое-то издевательство. Обычно люди злятся на явную ложь, но она почему-то в душе начинает плакать. Колетт не хочет знать этого грязного и тупого человека и выслушивать от него правду. «Я ненавижу тебя». И посидев ещё немного, Минчи всё-таки оробело поднимается с места, берёт давно неполную бутылку водки, подходит к раковине, принимаясь набирать воду из-под крана до самого горлышка, а после уходит в прихожую. Там она уже как-то небрежно и грубо накидывает на себя серую куртку, в кармане которой лежали сигареты и зажигалка, и с хаотичными мыслями выходит на улицу покурить, практически одевшись налегке. «Зачем всё это было сейчас?» На улице её встречает буйный ветер со снегом, тусклые звёзды и неосвещенный двор. Колетт проходит его, оставляет собственные следы на белом холодном покрывале зимы, на ходу закуривает сигарету и уже замерзает, поскольку из домашних штанов, футболки и зимних сапогов с курткой ничего другого защищающего от холода на Минчи не одето, однако в итоге добивается собственной цели: выходит за территорию дома, прикрывая за собой калитку. Не имея даже настроения и желания вдыхать никотин, она совершает всего лишь пару затяжек, а затем прекращает это дело. Колетт даже не понимает, какой у неё сейчас настрой после сегодняшнего вечера. Она не сердится, но почему-то теперь обида овладевает ей. Отец будто и вправду говорил истину про собственные переживания, но что за чушь? Этот человек ненавидит дочь! «Катись к чёртовой матери!» Колетт злобно фыркает и тушит сигарету, не дойдя даже до её половины. Это вовсе не важно для неё сейчас. Минчи до сих пор волнует лишь цель переесть. И, несмотря на то, как ей сейчас плохо, она через сильное чувство тошноты начинает пить смешанную воду со спиртом. Раз глоток, два глоток, три глоток, четыре... Сколько в итоге? Непонятно. Но всё же ясно одно: Колетт выпивает большую часть содержимого бутылки, а после засовывает в рот два пальца и, содрогаясь, болезненно блюют. Внутри всё физически просто верх дном переворачивается и прокручивается. Организму крайне плохо, он не выносит такой стрессовой нагрузки, учитывая сильный недовес, однако Колетт вызывает рвоту ещё раз, психологически ощущая какое-то высвобождение и одновременно омерзение. Больное желание исполнено, но вдруг отвратительно становится от самой себя. Колетт понимает, что её состояние не очень нормальное, однако у каждого есть проблемы. Она неособенная. «Я... Мне так плохо...» И Колетт, дав себе немного передохнуть, всё-таки допивает бутылку и принуждает себя снова "почиститься", только в этот раз выходит не так сильно и не так масштабно. Организм устал. Он сейчас вообще должен был ложиться спать и уходить на покой, а не... «Я хочу умереть...» Колетт облокачивается на забор и спускается на землю, садясь на холодный снег. На утро Минчи обязательно проверит, сколько теперь весит и повлияла ли вообще очередная чистка на массу её тела. Ужасно.

***

Многоэтажные дома. Раскидистый двор с детскими площадками и скамейками. Жара на улице. Веет лёгкий ветерок, заставляя зелёную траву едва колыхаться. Ночь, такая бескрайняя и манящая, но в то же время пугающая из-за отсутствия границ, дурманит головы двум молодым людям, которые сидят на одной из скамеек двора. Это парень и девушка. Он шепчет ей что-то на ухо, прижимаясь всё сильнее и сильнее к чужому телу, а она звонко смеётся, играючи отталкивая собеседника. Казалось бы, обычная парочка, сидящая ночью на лавке, по-видимому, в нетрезвом состоянии, но... Никто из них не пьян, и возлюбленными они друг другу не являются. В одном человеке просто живёт и пускает собственные корни одержимость, а в другом паника. Разве это не есть истинная и нежная любовь? Неужели нет? — Ну Эдгар, — кокетливо хихикает Колетт и слабо отпихивает друга?. — Хватит. Я совсем не такая. Ты мне льстишь. — О нет, нет-нет. Я говорю чистую правду, — игриво мурлычет Эдгар, игнорируя невербальный отказ от подруги? и продолжая опалять ухо. — Мне ещё никогда не встречались такие чудеснейшие люди. Такие умные, такие красивые... И вдруг он замолкает ненадолго, начинает о чём-то думать и лишь сильнее нервирует всем этим Колетт. «Какая же я дура. Просто играюсь с твоими чувствами». Совсем недавно в жизни двадцатичетырёхлетней Колетт появился уж очень своеобразный человек. И это Эдгар. Парень, которому совсем недавно исполнилось восемнадцать, был... Эм... Она даже описать его никаким другим словом не может, кроме как «странный». Нет, серьёзно. На нормального он не смахивает, причиняет один дискомфорт, а оно и не удивительно. Всё-таки месяца три назад Эдгар неожиданно и негаданно появился у неё в кабинете, который достался Колетт от одного хорошего знакомого, когда та переобучалась с обычного психолога на клинического. Вообще, после она осознала, что лучше бы просидела ещё несколько лет в учебных учреждениях и вышла с дипломом психолога-психотерапевта, чем с... Ай, неважно! Сейчас совсем не об этом. Тогда Эдгар пришёл к ней на первую сессию и так по-хозяйски устроился в кресле, что Колетт аж растерялась. Перед ней явно предстал человек, который на ветер слова не бросает. Как минимум Колетт так считала до определенного момента, забыв с каким диагнозом к ней пришёл Эдгар. Пока парень молчал и изучал всё вокруг, он и вправду казался каким-то рассудительным и уравновешенным, но стоило ему заговорить, Колетт тут же, как птичка, прыгающая с ветки на ветку, поменяла мнение. За тридцать минут их диалога она прочувствовала большую часть некой импульсивности и дерзости, которая была защищающим фальшем. Колетт в ту пору поняла, насколько некомпетентна и глупа, но, наверное, это были обычные нагнетающие мысли, поскольку сам Эдгар не жаловался, а для неё имело огромное значение мнение клиента. Проработав с ним месяца два, она начала уставать и в этот же момент будто бы повелению судьбы от Колетт сами отказались. Совершенно неожиданно и резко. Даже не имелось никаких предположений почему и зачем, но забивать себе этим голову Колетт не захотела. Ей это всё было на руку. Какой в этом смысл, если работы стало меньше? Разве это плохо? Однако отказ от терапии не являлся концом отношений между Эдгаром и Колетт, поскольку произошло разрушение схемы "клиент - психолог" по инициативе первого. Рхед принялся общаться с Минчи за пределами терапевтического кабинета, что сперва вызвало отторжение у специалистки. — Эдгар, если мы перейдём тонкую границу и перекочуем в другие межличностные отношения, то я не смогу продолжить с тобой работать, если ты вдруг захочешь вернуться ко мне, — говорила она. — К тому же нам надо взять перерыв в общении, если мы хотим выстроить какие-либо отношения. И это, конечно же, благополучно игнорировалось. Эдгару было абсолютно плевать на чужие слова, а ещё юноша явно целился стать не просто другом Колетт, а сразу чем-то большим. Чем-то важным... Он неровно дышал по отношению к ней. И осознав это в полной мере, тогда Колетт ощутила какую-то странную обиду и дикий стыд, после чего на неё напала сильная апатия, которая быстро испарилась... Резко случился подъём, и она «вылечилась». В сущности же над Колетт взяла контроль гипомания. И, минимум через несколько дней, максимум через полторы или чуть больше недели, ей снесёт крышу мания, которая благодарно откланяется подружке-гипомании и возьмёт всё в собственные руки, поскольку никто из врачей сейчас не отслеживает состояние Колетт. Она просто перестала пить таблетки, соблюдать режим, ходить на консультации и сессии. Зачем голову морочить? Ей хорошо, а большего и не нужно. — Почему же ты прячешь блеск собственных глаз? И, спросив об этом, Эдгар немного отстраняется от Колетт, чтобы заглянуть ей в глаза, а она в свою очередь теряется от такого вопроса и от такого странного взгляда. Он мягкий и добрый, но внутри привычный огонь почему-то злорадно и самодовольно плещется во мраке. От этого и не по себе. Колетт во власти Рхеда. Она чувствует это. Он ненормально уверен в себе, потому что ощущает превосходство и силу над девушкой. И Минчи взаправду не сможет ему сопротивляться, если что произойдёт. Именно Эдгар контролирует эту ситуацию... прямо как отец. Только вот тот никогда к ней не домогался. И, знаете, вообще любой мужчина, который хоть как-то пытается подавлять Колетт, похож на родительскую фигуру, а это практически каждый представитель "сильного" пола. Ну... и давайте вспомним, что она переживала после собственной первой мании. Ничего хорошего. — Что ты имеешь в виду? — Твою гетерохромию. Я впервые вижу тебя без линз. — А, это? — весело хихикает Колетт и довольно естественно начинает поочерёдно моргать глазами, приводя этим Эдгара в лёгкое изумление. — Не хочу, чтобы люди акцентировали на этом много внимания. — Вот как... — Людям свойственно цепляться за внешность. Неважно собственная она или чужая. Если мы были бы без физических оболочек, то, наверное, не было бы столько проблем. Например, сексуального и физического насилия с болезнями не существовало бы. — Ты права, но всё-таки мы имеем физическую оболочку. — Да. И это печально, — вдруг весь задор Колетт немного стихает, но пресловутая улыбка с лица не пропадает. Она всего-навсего становится грустной и разбитой. — А мне кажется, что нет, — отвечает Эдгар, наконец убирая руки от Минчи, высвобождая её. Он отводит задумчивый взгляд в сторону. — Если бы не было тела, не было бы и этого мира. Мы жили бы на сгустке энергии и чувствовали бы любое малейшее колебание. Разве такая жизнь размеренная и спокойная? — Конечно нет. Психических проблем просто стало бы больше. Вот и все. Но их природа была бы совсем другая. И после этих слов они замолкают ненадолго каждый со своими думами в головах. Колетт принимается смотреть в пол, разглядывая серый, скучный асфальт и собственную красную юбку, а Эдгар на небо, любуясь мерцающими звёздами. Для одного человека это молчание начинает отдаваться болью во всём теле, для другого же, наоборот, это является сладостным моментом, которое вскруживает голову, успокаивая, но... — Эдгар, у нас с тобой ничего не получится, — вдруг нервозно произносит Колетт, всё ещё улыбаясь, но уже крайне истерично и болезненно. Она, сказав это, берётся за голову и глупо продолжает смотреть в пол, боясь лицезреть сейчас чужую реакцию. «Я всё-таки это произнесла? Неужели?» И в ответ лишь почему-то тишина: ни слова, ни вздоха, ни выдоха, ни всхлипа, ни цоканья, ни фырканья, ни рычания... Ни-че-го. Эдгар не отзывается, и именно поэтому парочка сидит молча несколько мучительных минут, пока Колетт снова не набирается смелости и не кидает беглый взгляд на Рхеда. Он, как Минчи и предполагала, озлобился. — Но зачем-то ты же сюда приехала, — с лютым холодом и отвращением в голосе начинает Эдгар. И эти слова, звучащие как приговор, ранят и ошарашивают Минчи до глубины души. Рхед словно ножом её сейчас неожиданно ударил. — Сама. Ко мне. Нетрезвая. Одна. «Но я не пьяна... Не пила ничего... Неужели... Нет. Нет! Не может такого быть. Со мной всё хорошо». — Разве не понятно, зачем ты здесь, милая? И, слыша это, Колетт напрягается, сжимая руки в кулаки. Её сердце уходит в пятки, а саму Минчи начинает бросать то в жар, то в холод. Мысли путаются между собой и разрушаются на мелкие кусочки. — С какой целью надо сейчас мне пудрить мозги и врать? Внезапно где-то недалеко принимается мяукать кошка, что заставляет Колетт лишь сильнее напрячься. Что-то тут не так. — Я же вижу, что ты нуждаешься во мне. Что-то тут явно нечисто, поскольку звук становится громче, словно животное, уже вот, подходит к Колетт, но его нигде нет. Что это? «Да бросьте. Мне кажется, что мне к!а¡¿?ж-+ется». — Просто признайся в этом, — уже не так презрительно и надменно выдаёт Эдгар, касаясь колен Колетт и приближаясь к её тонкой шее. — Ты не против. И Минчи на это вдруг принимается истерически и заливисто смеяться. Весь её страх сразу же пропадает, собственно, как и кошка, появившаяся на несколько мгновений у Колетт в голове. Связь с реальностью благополучно начинает теряться. Критика и отчёт действиям также испаряются. — Что ты о себе возомнил, а, Эдгар? — с безумной кровожадностью и азартом в глазах спрашивает Колетт, удивляя и пугая этим знакомого. — Думаешь... Она резко наступает Рхеду на ногу, принуждая его позорно зашипеть, исказить лицо от боли и тут же отстраниться. Вдобавок Колетт сама отталкивает Эдгара, полностью освобождаясь от хватки и чужих рук. — ...сможешь внушить мне эти бредни? Ты попробуй. И Эдгар, наблюдая за таким неожиданным преображением Колетт, принимается ошарашенно смотреть на неё, не понимая, откуда возникает некий страх внутри. — Я задачка посложнее, так что давай. Решай. Ты же тут главный, Рхед. И, что логично, ей продолжают отвечать трусливым безмолвием. Эдгар не знает, куда себя деть, поэтому просто жалко и ничтожно тонет в ужасе... — Чего ты ждёшь, Эдгар? Тебе страшно? Чего ты испугался? Меня? ...а Колетт снова как ни в чём не бывало ненормально смеётся. «Боже, эти глупость и ужас такие ¡с?м+еш-ны=е! Это как отобрать у ребёнка конфету, которую он попытался с9вор;&ова**ть. тАк ЗабАвно!» И после всего этого между знакомыми виснет специфичная тишина, которая Колетт быстро надоедает. Сейчас ей вообще не хочется сидеть на месте и «тухнуть». Желается по-детски резвиться, скакать и совершать «грандиозные» дела. Пойти, например, в данный момент в какой-нибудь приют и взять к себе домой кошек. Неважно сколько и каких... Ну, или прямо пособирать милых и пушистых мяукалок с улицы. У Минчи, конечно же, нет средств для их проживания, но ей всё равно. Она хочет чем-нибудь заняться, поскольку сна ни в одном глазу, а сумасшедшей энергии очень много, и Колетт даже не волнует, откуда она взялась. Минчи по этому поводу и приехала к Эдгару. Просто потому что. Не было никаких причин. Просто захотелось. «К:а(к скуч=но!» И Колетт благополучно встаёт, отряхиваясь, озирается по сторонам и уходит, напоследок кидая на знакомого презрительный взгляд. Этот человек просто отвратителен ей. — Я же знаю, что ты ещё вернёшься... — вдруг злобно шепчет себе под нос Эдгар, озабоченно смотря на уходящую Колетт. — Ты вернёшься. Вернёшься, твою мать..!

***

Слыша шипение и негодование, свет на кухне тут же выключают и виновато ойкают, пока Колетт, оправляясь, медленно поворачивается к источнику звука. В дверном проёме кухни стоял немного растерянный молодой человек, который, по-видимому, проснулся пару минут назад. Длинные тёмные волосы, взъерошенные сейчас из-за сна, безобразно помятые пижамные синие шорты с изображением волка на заднице, розовые носки с зелёными котятами на них и, на изумление, обычная однотонная белая футболка - это всё как-то не складывалось в голове. Парень выглядел смешно и несуразно, но... Всё-таки ночь на дворе, кого вообще волнует одежда для сна, кроме, возможно, одного единственного домочадца в этой квартире? — Ты такая красивая у меня, — добродушно усмехается Колетт, подшучивая. Её раздражение быстро уходит на второй план, стоит Минчи увидеть пассию в дверях. — В чём подвох? — Могу показать, — также шутливо выдаёт Фэнг, подхватывая чужой настрой, и уже вальяжно облокачивается о дверной косяк, скрещивая руки на груди. Он - молодой человек Минчи. Довольно милый и задорный парень... на первый взгляд. «Твою мать, Фэнг». Колетт на чужой отклик отвечает весёлым хихиканьем. Нет ничего лучше после посиделок наедине с самим собой на мрачной кухне и грустных воспоминаний неожиданно быть прерванным возлюбленным, так ведь? — Тебе не стоит сейчас выпендриваться, ты выглядишь уж очень смешно в этой пижаме. — Вот как?! — вдруг возмущённо ахает Фэнг, тут же отрывается от двери и пятиться. — Ну всё. Я больше не выдержу жить с человеком, который в упор не видит моей красоты и считает меня шутом! Я оскорблён! И он театрально уходит вглубь квартиры, скрываясь из виду, а Колетт пробивает на звонкий смех. Какое-то родное и успокаивающе тепло начинает разливаться по всему её телу. Фэнг всего-навсего так играется: глупо и по-детски. Он очень любит разыгрывать какие-нибудь сцены перед различными людьми, в том числе и перед Минчи, когда у той плохое настроение. Это просто одна его большая привычка - вести себя как ребёнок: кривляться, дурачиться и красоваться, когда это надо и не надо. Вот такой вот человек, которого всем сердцем и душой любит Колетт, как и он её. Однако это всего лишь малая часть Фэнга. «У меня нет сил за тобой идти, Фэнг», — замолкая, уже как-то печально думает Минчи, разбито улыбаясь. В груди внезапно возникает душащая вина, что сливается с тем теплом, убивая его. Колетт просто начинает сидеть на ровном месте и выжидающе смотреть на дверной проём. Она не продолжает эту игру, как обычно это бывает. Нет. Не сегодня. У неё из-за усталости совершенно нет того настроения, что необходимо для активности и ночных танцев в зале. И именно поэтому совсем скоро чужая голова с любопытными глазами скромно выглядывает из-за стены, на что Колетт хмыкает. — В последнее время ты сама не своя, — неожиданно прямо в лоб говорит Фэнг уже с абсолютно пустым выражением лица. — Даже смех твой изменился. И эти высказывания заставляют Минчи растеряться, оторопев. Обычно Фэнг не так прямолинеен, даже не пытается намекнуть на причину подавленности и разузнать что-нибудь о проблеме, просто поднимая человеку настроение собственным дурашливым поведением, но сейчас он говорит такое... Это сильно его волнует. — Оу... Эм... — неуверенно отзывается Колетт и виновато трёт шею. — Я просто стала больше уставать. — И с чем это связано? — Честно? Я не имею понятия... «Наверное, это всё из-за работы». И Фэнг, слыша это, всё же заходит на кухню, медленно приближается к Колетт и садится на соседний стул рядом с ней. Возвращаться в кровать уже как-то не хочется даже с пассией. В его ветреных карих глазах на мгновение появляется беспокойство, а потом точно так же резко пропадает. В последнее время оно стало частым гостем в омутах Фэнга. «Прости меня, пожалуйста...» Колетт же на это лишь устало вздыхает, пусто задумывается, а после внезапно начинает посмеиваться, видимо, вспоминая что-то. — Помнишь, как ты приехал за мной один раз в центр? — О нет, снова ты со своими детьми... — Ты проиграл им семь раз подряд в камень, ножницы, бумага! Я не виновата, что ты на полном серьёзе потом обижался на них! — задорно смеётся Колетт, просто начиная игнорировать тему, которую они обсуждали до этого. — Бедные-бедные дети. — Бедный-бедный я! — обиженно задирает нос Фэнг и складывает руки на груди, обнимая себя. — Я требовал реванш, а они сказали, что с «глупыми дядями» не играют, и ушли! Это был непоправимый удар по мне. — Хи-хи, а помнишь, как ты запудрил Поко мозги? И Фэнг, внимая это, изнурено стонет. Он страдальчески оттягивает веки и, по-видимому, тоже что-то вспоминает. — Он и вправду тогда поверил, что ты учился с ним в одной музыкальной школе! — Это была моя самая лучшая игра, однако он потом неделю меня допытывал в мессенджерах по поводу музыки и учителей, — почему-то уже без энтузиазма, как в прошлый раз, откликается Фэнг. — Или... О! О! Нани! Помнишь её? И вдруг слышится измученный вздох, который сбрасывает с парня все маски, тем самым напрягая Колетт. — Ты решила всех своих коллег вспомнить? «Кроме Эдгара, разумеется». — Почему бы и нет? — лихорадочно хихикая, спрашивает Колетт. И Фэнг уже не отвечает на это. Он лишь кидает на собеседницу серьёзный взгляд, и между ними виснет не совсем приятная тишина. Она нервирует Минчи лишь сильнее, но... Эту неделю Фэнг проходил с грузом на душе, просто наблюдая, как его любимый человек с каждым днём пуще тускнеет. Его и вправду беспокоило и беспокоит состояние Колетт. Из-за этого он невольно начал вместе с ней просыпаться по ночам, однако Минчи этого пока не знает. Фэнг просто продолжал делать вид, что спит, а затем через некоторое время вставал и наблюдал, как Колетт сидит на кухне. Одна... Явно с каким-то гнетущими и разрушающими её чувствами внутри. И именно поэтому Фэнг сегодня впервые вмешался в так называемые ночные "посиделки", не желая больше прятаться. Ему не всё равно. «Ну конечно.. Он это так просто не оставит... Зачем я пыталась?» — Мне кажется, что ты просто сейчас избегаешь серьёзного разговора, да? Знаешь, кхм, я, конечно, также из себя дурака корчу, но разве решать проблему так - круто? И Колетт из-за данных вопросов принимается виновато смотреть на собственные руки. Её, логично, раскололи. — Я просто сама не знаю, что со мной, Фэнг... Зачем нагружать тебя таким? Я не хочу называть это выгоранием. Нет... Ничего не понимаю. Это просто усталость. — Хорошо, ладно, однако ты меня никогда не нагружаешь. Я всё равно буду при любом раскладе желать тебе помочь в трудную минуту, поскольку... люблю. Я люблю тебя. И после этих тёплых слов Фэнг успокаивающе кладёт руку на руку Колетт, и ей тут же хочется разрыдаться от наплыва разных трепетных и нежных чувств в душе. Этот человек самый дорогой для неё на свете. Дороже просто пока нет. К тому же это первые здоровые отношения Колетт, в которых она состоит уже чуть больше года. До них был один сущий мрак, насилие и ужас. Иногда даже сама Колетт выступала в роли агрессора, превращаясь в отдалённую копию отца. Однако сейчас всё по-другому, поскольку психотерапия помогла ей. Она, конечно, всё равно наблюдается у врачей и сама следит за собой, ведь любая ремиссия не обещает длиться вечно, но то, что Колетт больше не причиняет себе и другим вред, не боится мужчин, постоянно не вспоминает травмирующее прошлое, погружаясь в него, любит свое тело, занимается любимым делом и ведёт размеренную жизнь, является огромнейшей победой. Минчи прошла огромный путь от девочки в деревне страха и боли до девушки здесь... в уюте и покое рядом с любимым человеком. — Спасибо, — вдруг тихо отзывается Колетт, чувствуя, как слёзы начинают наворачиваться на глазах. — Спасибо тебе большое... Фэнг такой реакции удивляется и одновременно пугается, думая, что сделал что-то не так. Именно поэтому он тут же трусливо убирает руку. — Я не хотел... — Дурашка, — перебивает парня Колетт, страдальчески хихикая. Она кладёт собственную голову на плечо Фэнга и уже заключает его руку в объятия. — Я просто тоже очень люблю тебя. И до ушей Минчи внезапно доносится облегчённый выдох. Фэнг сразу успокаивается, стоит ему услышать взаимность на собственное признание. — Фу-ты ну-ты, — немного нервно усмехается он, после окончательно отходя от содрогающегося волнения в душе и лицом утыкаясь в белые мягкие волосы. — Я уже напугался. — Хах. Чтобы величайший Фэнг испугался? Не может быть! — вдруг начинает играть Минчи. — А вот может! — тут же подхватывает лепет возлюбленной Фэнг. — Я поэтому и величайший! Нельзя так назвать человека, который ничего не боится. А вот, чтобы вечно скрипучая и ползучая Колетт заплакала? Не верю. — Эй! Что за странные сравнения?! — Что в голову пришло, то и сказал. — Я тоже так могу! — О нет, твои сравнения это... — Павлин с голой задницей! Идеальное описание тебя! — Нееет, ну почему? У меня так-то сейчас на заднице ауф-волк... И вообще... меня снова оскорбляют! Стыд! Позор! Когда же ты поймёшь, что я до безобразия умён, обольстителен, красив и вообще крут? И Колетт на это начинает лишь беззаботно смеяться. Она крепче обнимает Фэнга, а он в свою очередь отвечает ей легким и нежным поцелуем в макушку, чем заставляет тепло внутри пассии снова пробудится. — Ты этого момента просто не дождёшься. — Да? Почему? — Потому что я уже поняла это... «Дальше - только лучше и никак иначе».

***

День. Серое небо нагоняет изнывающую тоску. Лёгкий холодный ветерок освежает и ерошит чёрные непослушные волосы. Слышится, как капает вода с крыши трёхэтажного здания - снег тает. Птицы тихо щебечут, радуясь весне. Всё живёт и дышит. Сегодня суббота, и ко многим в центр явились родственники, однако имелись и исключения. Это было несколько человек, в которые входил и Сэнди. Пейдж выпросил врачей сказать родителям, что к нему нельзя, соврать и заставить взрослых людей эти выходные отсидеться дома. Он не хотел и не хочет их лицезреть. К Ворону просто не приехали, а как выразился он сам, то это из-за того, что его родители очень занятые люди. Мол, на него не хотят тратить собственное драгоценное время, и вообще, у этих взрослых жизнь расписана уже на несколько лет вперёд, что уж говорит про сына в их графике. Его там нет. Вдобавок сам Ворон не хочет отвлекать родителей от дел. Леона, возможно, точно так же не навестили, но уже по другой какой-то причине. А если же рассматривать «троицу Ворона», как обозвал эту компанию Сэнди, то только к Амбер никто не приехал. К Баззу же наведалась мать: такая низкая по сравнению с сыном, массивная и... властная женщина по внешнему виду. Ворон сразу скрылся в собственной комнате, когда она явилась в центр. Странно... К Эмз же приехали аж оба родителя, но... На родственников они вообще не были похоже. Ну вот да. Такое, конечно, бывает, и вещь обычная, однако чтобы прямо так сильно разниться с матерью и отцом... Тоже странно. Они точно ей родные родители? Ну... Ладно. А с остальными людьми Пейдж попросту был не знаком. Оценить их не имелось возможности. — Да уж. Я только сейчас понял, что могу, возможно, закончить школу со справкой. Будет белый военный билет... — уныло говорит он. — Хм, не думаю, что это очень важно. К тому же обычно учебные учреждения входят в положение учащегося, а по поводу армии... Мне кажется, это только плюс. Сэнди и Ворон стояли на улице за зданием, смотря на пасмурное небо. На них были накинуты куртки, а сами они находились в одежде не по погоде. Парни вышли просто покурить, так зачем париться с такой мелочью? В чёрной куртке Сэнди был похож на чёрную дыру или тёмную-тёмную тучу, учитывая цвет волос... Не напоминает никого? — Это да, но для меня это всё так странно. Могло же быть по-другому. — Да? А как могло быть? — осторожно, с любезностью и искренним интересом спрашивает Ворон. — Почему ты здесь? Да, Пейдж до сих пор знакомому не доверяет. Ворон же прекрасно это понимает, однако пытаться узнать что-то личное, ему ещё никто не запрещал. «Блять». И на мгновения между ребятами воцаряется тишь, Сэнди задумывается, делает затяжку, а после всё-таки отвечает Ворону: — Я пытался покончить с собой, — безучастно произносит он. — А после родители упекли меня сюда. — Оу, серьёзно? Мне очень жаль... — уже скорбно откликается Ворон, словно понимая человека рядом. — Знаешь, у меня чем-то похожая ситуация с твоей. — Неужели? «Странное совпадение. Ты не похож на человека, что хочет убить себя». — Ага. Нахожусь здесь, потому что надо. Сам же против. «А, ты про это... Всё равно очень странное совпадение». — То есть лечишься ты здесь не по своей воли? — Ну как сказать... — задумчиво начинает Ворон, с всё ещё некой печалью на лице затягиваясь. — У меня есть маленький секрет. О как. Какой же у тебя секрет, Ворон, от нас всех? Хм... Может, ты хочешь поведать нам о собственных диагнозах? Или о семье? Как твои поживают папа и мама? Хорошо? Нет? Ты ничего не скажешь, Ворон? Жалко... — И ты мне, конечно же, не расскажешь, — уже недовольно закатывает глаза Сэнди. И, сказав это, Пейдж неожиданно слышит загадочную усмешку со стороны, а потом созерцает странную лёгкую улыбку на лице знакомого. Это всё начинает настораживать Сэнди. — Ты смотришь на мир уж очень негативно, Сэнди. Расслабься. — А как иначе? — невербально закрываясь, выдаёт Пейдж. — Надо верить в лучшее, но готовиться к худшему. — По тебе не скажешь, что ты веришь в лучшее. Ты до сих пор сторонишься нас, а это очень задевает... И от такой прямоты Сэнди опешивает, что аж давится дымом. Его жёлтые глаза округляются, а чёрные тонкие брови вскидываются. Ему и вправду это сказали? Всё-таки Ворону не плевать? Он не подлизывается, а честен в собственных словах? Но... — Знаешь, я совсем не лечусь здесь и не обследуюсь. Я не принимаю таблетки и не хожу на процедуры. Вот мой секрет. И это заставляет ещё сильнее удивиться Сэнди, потрястись услышанным и остолбенеть, не веря в чужие слова, а затем робко залепетать: — Почему..? Тогда... Что ты тут делаешь? Неужели просто числишься? Как? Зачем тогда..? Но... — Тсс, — самодовольно затыкает знакомого Ворон и затягивается, выпуская дым прямо в лицо Сэнди. — Я должен был это делать, и, например, от психотерапии у меня не получилось отвертеться, но дядя сделал всё, чтобы устроить мне тут самый настоящий рай. Родители же не знают. — Не может быть... Этого просто не может быть... Ты говоришь правду? — Ещё как может. Только посмотри на меня. И Сэнди видит всё те же висячие пряди, чёлку, одинокую митенку на руке и также одежду под горло, что прикрывает ключицы и шею Ворона, которые почему-то старательно прячет знакомый. В его карих глазах Пейдж замечает, как в виде огня начинает виться злорадство с азартом, которое выглядит мягко... По-дружески, что ли. Сэнди не понимает, но это всё для него похоже чем-то на беззлобное хвастовство. Словно ребёнок в детском саду крутит купленной или подаренной дорогой вещью перед бедным товарищем. «Я тоже так хочу». — Ты не врёшь? — Откуда у меня тогда сигареты, по-твоему? — Вау, — всё-таки начинает верить знакомому Сэнди, изумлённо вскидывая брови и одной рукой берясь за голову. — Я... Я обескуражен. Это круто, как по мне. — Серьёзно? — вдруг резко опустошённо задаёт вопрос Ворон и тушит сигарету, докурив. — Да. Я вообще не хочу лечиться, поэтому считаю это классным. Если бы только у меня была возможность... И тут Ворон внутри себя ненормально загорается, но продолжает вести себя сдержанно и спокойно. Его просто осенило после этих чужих слов... И именно поэтому план неожиданно и импульсивно повернул не туда. — Знаешь... Мне не сложно организовать то же самое и тебе, — как бы безразлично бросает Ворон. «Есть, ха-ха». — Чтоооо!? — наигранно торопеет Сэнди, будто бы он этого и не добивался. — Серьёзно? — Хах, да, но взамен ты будешь кое-что должен мне. — Правда-правда? Не верю, что так всё легко и просто, — уже конкретно строя глазки, хихикает Сэнди. Ворон на это разводит руками. — Ладно, тогда для тебя всё что угодно! — играючи продолжает Пейдж, чем совсем не дезориентирует или удивляет Ворона, поскольку именно в такой обстановке он чувствует себя сильнее и даже комфортнее. Ай-яй-яй, Сэнди, играть с данным человеком крайне опасно. Зачем ты это делаешь? Зачем ластишься к нему и льстишь? «Ну же... Чего ты замолчал? Что тебе нужно-то?» Идиот. Какой же ты идиот, Сэнди... Ты слишком юн и инфантилен, чтобы понять хотя бы важность и нужность лечения, но... У тебя сейчас есть цель, так ведь? Тебе просто необходимо избавиться от лечения, а как - не волнует? Серьёзно? Поэтому ты веришь Ворону даже на слово? «Я просто хочу освободится от оков... Дай же мне это сделать». — Доверие, — после мучительной для Пейджа паузы всё-таки произносит Ворон. — Мне нужно только твоё доверие. — Да без проблем, — не задумываясь, без задней мысли соглашается Сэнди. — Теперь всё моё доверие - твоё. «Посмотрим потом, упырь, зачем тебе это надо». — Мне очень лестно, что ты поверил на слово, — сразу же тактично и обходительно принимается подмечать Ворон. — Это уже о многом говорит. — Вот-вот. Уже с нетерпением жду выполнение твоей части сделки. Это же сделка, верно? — Абсолютно. Я не могу перестать поражаться твоему уму. — Ой, да брось, — уже как-то весело отзывается Сэнди, делая тяжку, — все мозговитые конченные на голову люди. — Хочешь сказать, что вся больница - сборище недопонятых гениев? — В точку. И Ворон на данные высказывания странно хихикает, а потом на его лице застывает кривая улыбка. Он переключается на автопилот. «Мне кажется, что это всё закончиться очень плохо, но... Я хочу умереть. Это просто отличная возможность». Да? Серьёзно? А раньше об этом подумать, нет? — Докуривай давай, и пошли уже. Холодно. И Сэнди, слыша это, кивает, хмыкает и снова затягивается, устремляя взор в небо и задумываясь. Иногда он размышляет о... Ну, вот каково это - целоваться после сигарет? Каково это вообще состоять в определенных отношениях, выходящих за рамки дружбы? «Это так странно». У него никогда не было отношений. Сэнди не знает. Да и... Разве любовь не похожа на болезнь? Почему люди восхваляют это лживое нежное чувство? Почему оно после перерастает в грязную похоть? А почему иногда наоборот: из вожделения в трепет и тепло? Разве это уже не оскверняет любовь? А недоверие, вытекающие в ревность и контроль? А разбитые сердца? А деструктивная привязанность, скрывающаяся под ней? А болезненная зависимость, которой любовью вовсе не является? Это разве нормально? Почему люди продолжают слепо верить этому чувству, прикрывая им такие страшные вещи? В этом случае страдают оба. Мнимая любовь - переносчик духовной чумы. Человек стирает собственные нравственные ценности, осознанно или неосознанно сливаясь с другим. Однако всегда ли бывает так плохо? Взаимные искренние чувства, расцветающие в груди человека, дарующие ему силы и ещё один смысл, такие нужные и приятные. Любовь - это когда люди чувствуют и поддерживают друг друга, оставаясь собой. Им не нужно для этого становиться копией собственной пассии. Эти чувства заставляют человека двигаться дальше, смотреть на мир новыми красками и вдохновлять, а любовь, прошедшая через испытание временем, самая подлинная. Именно она имеет некие исцеляющие свойства. Люди, что живут в любящих и заботливых семьях - самые здоровые и самые счастливые. Люди, что состоят в хороших и понимающих отношениях - уверенные в себе и гордые собой. Страсть сгорает, но истинная любовь нет. Она - страховка для целостного и сформировавшегося человека. Дружеская - поддержка и чёткая опора, когда страховка обрывается, а родительская - путеводитель, прочитав который, мы вырастаем. Однако иногда человеку полезно и просто необходимо вернуться к истокам, особенно если пропадает поддержка и опора, так же как и страховка. Неожиданно и резко. Но порой людям не достаётся любви: ни родительской, ни дружеской, ни романтической. Этому могут предшествовать разные причины, но виноват в этом человек сам или нет - неважно. Если он не двигается вперёд, преодолевая весь ужас и страх в одиночку, эта личность на век останется самая несчастная на свете. Он утонет в самобичевании, а после в собственной же жалости к себе. — Ау! Ты снова застыл, Сэнди! — изнуренно выдыхает Ворон, устало потирая переносицу. — Простиии! — вдруг резко восклицает Пейдж, пятясь, а после виновато стихает. — Я... Я вовсе не специально... Просто в последнее время совсем плохой какой-то... И, знаете, Ворону это ни о чём не говорит. Он небрежно кидает задумчивый и пустой взгляд на Сэнди, а потом ещё удосуживается подогнать знакомого: — Пошли уже. — Да... Пошли-пошли... Идём. И Сэнди в спешке тушит сигарету, после чего они двигаются к служебному входу, начиная перекидываться фразами ни о чём. «514ему 1ни? S?» Пока юноши вроде как непринуждённо стояли и болтали, за ними наблюдал Леон. Из окна комнаты на первом этаже, чей вид устремляется на задний двор, прекрасно было видно курящих подростков. И... теперь ему всё ясно. Сэнди всё время пропадает в чужой комнате, точно ненавидит и презирает Литтлфута, поэтому, видимо, избегает. А Ворон... Этот бездушный человек, о котором ему говорили и наказывали не связываться... По бледной щеке начинает течь одинокая холодная слеза. Леон никогда не заведёт друзей.

***

«Какой же я ахуенный», — вдруг проносится у Эдгара в голове. Сейчас он находится в продуктовом магазине, зачем-то покупая непонятно что, и чувствует себя просто отлично. Вообще, целый день Эдгар занимается каким-то мотовством не только денег, но и сил, однако это его не волнует. Рхеду, вроде, весело. И самое главное: ему просто хочется закупиться всяким барахлом или ненужной едой, которую он точно не будет есть. А серьёзных причин для расточительства попросту нет. Эдгару скучно, и именно поэтому сейчас он таскается по магазинам на районе. Таким образом, Рхед пытается развлечь себя как-нибудь, но до сих пор выходит паршиво... Хотя, знаете, всё же он не так уныло проводит субботу, как боялся. Колетт отказалась встречаться с ним, сказав, что на эти выходные у неё другие планы. Эдгар пообижался на неё из-за этого немного, потом до вечера протупил в телефоне, полистав соцсети и почитав какой-то сомнительный мелкий роман, и сделал несколько десятков кругов по квартире, а после вышел на улицу и пошёл, как упоминалось ранее, в магазины. Зачем? Опять-таки: ему скучно. От разгульной и нетрезвой жизни он напрочь отказался, поскольку она сильно разрушала его и была довольно-таки травмирующим пятном в прошлом, поэтому уже год Эдгар страдал по выходным от нечего делать. Но несмотря на сегодняшнее пока хорошее настроение, вчера Рхед ощущал себя ужасно. А... А что было вчера, не напомните? Пятница. Снова после сессии с Пейджем Эдгар чувствовал внутри одну лишь жгучую ненависть к себе, только в этот раз было ещё хуже. В нём проснулась целая неконтролируемая буря, которая принялась просто уничтожать его изнутри. Больше же она никого не коснулась, чем удивила Эдгара. Может, теперь ненависть к своей сути появилось больше? Или, может быть, он... просто стареет...? Хм, бред какой-то. Ломать голову над этим Эдгару не хочется. Легче просто продолжать страдать, не так ли? Причиной вчерашних конфликтов с самим собой, что логично, вновь стал именно Пейдж, но если быть точнее, то не сам подросток вызвал такие бурные чувства у Эдгара, а его эмоции. Снова. Ничего не поменялось, однако на этот раз Рхед сгорел намного сильнее, стоило ему увидеть мокрое и немного опухшее от слёз лицо Сэнди после окончания сессии. Он просто глупо оторопел и испуганным взглядом проводил пациента до двери. Бедную же дверцу открыли, зависли на несколько мгновений, а после благополучно ею хлопнули, не кинув даже напоследок какое-нибудь прощание или типа того... Сэнди явно ревел в какой-то промежуток сессии, а Эдгар как дурак проигнорировал это. Ну, точнее... Он даже не понял, что другому человеку плохо! Рхед впервые не уловил такую близкую и родную эмоцию для него. Как так? Какой из него психолог тогда, если он опустил такой момент? Никчёмный и ничтожный. Однако сегодня и сейчас Эдгар ощущает себя чудесно. Ему будет абсолютно плевать на любой негатив в его сторону. Например, в данный момент он смело может пойти на кассу и выслушать всё дерьмо: просто мило похлопать глазками перед сварливой женщиной, а после приторно сладко пожелать ей приятного оставшегося дня. Но это потом. Успеется. Сейчас же самое главное выбрать, какой сок Эдгар хочет: апельсиновый или яблочный? Да... Сложный выбор, скажу я вам. «Хм...» А почему бы не взять персиковый? Или, эм, ананасовый? Хотя нет... Точно не он. Мерзость какая. А, может, вообще томатный? Ну... Нееет? Хочется чего-нибудь сладкого. А почему вообще сок? Может, газировки? Ээ... Твою мать, почему так сложно определиться?! Эдгар ничего не понимает. Если бы у него была возможность, он бы купил всё, однако её нет. Что ж ему делать? О, Рхеду явно нужна посторонняя помощь! Может, позвонить кому-нибудь и спросить? Ему нужен быстрый и срочный ответ, а писать кому-то не вариант. Можно набрать номер Колетт, например. Это бы всё облегчило. Она, не задумываясь, помогла бы. Тогда... просто отлично! Эдгар решил. Он позвонит ей. Ай... Нет-нет-нет! Стоп. Эдгар не хочет нарваться на Фэнга, как случилось это один раз, поэтому трусливо откидывает мысли о звонке подруге. Ему проблемы не нужны, а кастрация тем более. Фэнг всё-таки очень страшная личность. Конечно же, только по скромному мнению Эдгара. Тогда на уме остаётся только один человек на земле, который точно ему поможет. Самый родной, самый близкий, самый заботливый, самый любящий, в общем - самый-самый. И именно поэтому Эдгар набирает выученный наизусть чужой номер, а после нажимает на пресловутую кнопку "позвонить", начиная слушать томительные гудки. Почему-то Эдгару становится как-то неловко, возникает неуверенность в правильности действия, ведь навязываться сов... — Что опять? — внезапно доносится по ту сторону экрана. Вызов довольно быстро приняли. Не странно ли? — Эм... Привет, пап, — нервно хихикает Эдгар, слыша до жути знакомый грубый голос. — Как дела? Как поживаешь? — Знаешь, я не приеду к тебе, — тут же выдаёт мужчина, смотря прямо сразу в будущее и предугадывая дальнейшие слова сына. — Ну, паапаа, я просто звоню узнать, как твои дела. Серьёзно! Почему ты сразу же подумал об этом? — Почему? Да потому что. Обычно после такого начала ты затаскиваешь меня куда-нибудь погулять, потому что тебе одиноко. И плачу за всё всегда я. — Эй! Не правда. Я тоже плачу! Иногда, конечно... Нуу, пап, давай не обо мне. Я, правда, позвонил тебе, чтобы просто узнать, как ты поживаешь. И на это Эдгару вдруг ничего не отвечают, отчего в какой-то момент ему начинает казаться, что звонок сбросили, однако нет. Рхед-старший просто молчит. — Серьёзно? — всё же прерывает неловкую тишину он. — Нет, я шучу, — неожиданно деловито говорит Эдгар. — Приедь ко мне, у меня проблема. — Эдгар, твою мать, хватит меня дури... — Нет, у меня, правда, серьёзная проблема. И после этих сказанных слов сразу же слышится раздражённый стон, а после усталый вздох. Мужчина понимает, что ничего действительно серьёзного нет, но... — И где ты? — Папочка, ты знаешь, как сильно я тебя люблю? Ты у меня самый лучший! — вдруг радостно выкрикивает Эдгар, импульсивно переключаясь. Боже, какие-то американские горки начались... — Да-да, верю. Где ты? — Я в супермаркете, который стоит около моего дома. — Объясни мне, что такого может случиться в супермаркете? — Приедь и узнаешь. — Ладно... Ладно, — явно измученно и недовольно соглашается Рхед-старший, — но это в последний раз, Эдгар, ты понял? Я устал с тобой нянчиться за этот год. До этого же ты как-то справлялся со скукой и одиночеством, что теперь не так? Обязательно дёргать и отвлекать меня? А ты был занят чем-то ооочень важным, да, Ричард? Как-то ты быстро ответил на звонок, не находишь? Кто-то, случайно, не обманывает сына? — Старик, блять, сколько раз объяснять, что я торчал и бухал? Был даже ебучий психоз, понимаешь? Это был тот ещё пиздец. После него я-то и опомнился, захотел жить нормальной жизнью и захотел вернуть вас. В чём был прикол того кайфа? Я дико мучался, но продолжал набирать обороты и чуть окончательно не разрушил себе этим жизнь. Чего я желал тогда добиться? И Эдгар снова резко и импульсивно мрачнеет, вспоминая не самые лучшие годы жизни. Его настроение быстро меняется на плохое, а краски сгущаются. — ...Я просто хочу поддерживать со всеми нормальные отношения, которые еле выстроил после всего того дерьма. Я многого прошу? — Эдгар... — Неважно. Ты приедешь или нет? — перебивая и не давая вставить и слова больше, интересуется Рхед-младший. — Приеду. — Жду, — небрежно бросает Эдгар и сразу же сбрасывает звонок, смотря на злосчастные упаковки сока. Теперь он уже совсем не хочет его покупать. Вообще ничего больше не желает. Зачем Эдгар, в принципе, пришёл сюда? С какой целью? Он только сейчас осознал, что это был просто... чёртовый импульс. Опять. Что ж такое? «Был тем ещё уебаном, остался уебаном. И как меня терпят?» В груди внезапно неприятно тяжелеет. Разбитое сердце прокалывают мелкие иголки осуждения, заставляющие орган ныть от боли с каждым новым его стуком. Эдгар чувствует себя жалко и ничтожно. Ему придётся непонятно сколько времени ждать отца одному среди других людей, которые явно будут смотреть на него с каким-то придурковатым подозрением, словно он враг человечества, недостойный внимания, теплоты и любви. Или подлый вор сока. Однако Эдгар не тот человек, который просто прогибается под ситуацию. Ему не нужна людская жалость. Он сам себе наставник, товарищ, друг, учитель, ученик, родитель, ребёнок, сосед, любовник, советчик, враг и недоброжелатель... Именно поэтому Эдгар будет продолжать находиться в магазине и ждать отца. Потому что он так решил! Выкусили? Смотрите, кто стоит и борется с собственной социальной трусостью! Да-да - Эдгар! И ему всё равно на ваши несуразные взгляды! Он клал на них огромный... «Интересно, почему у сока обычно белые, оранжевые, красные или зелёные упаковки? У нас других цветов нет?» Хм... И вправду: почему? Может, потому что это цвета фруктов, из которых сок и делают? Или причина кроется не в этом? Вообще, бывают и другие цвет. «Боже мой, идиот. Что за глупые вопросы? Просто стой и жди. Не позорься перед самим собой». Нет, серьёзно. Возможно, со стороны это выглядит смешно, но на деле же что? Эдгар сейчас просто накручивает себя без особого повода, а после будет пытаться привести больную голову в порядок и успокоится. С этой стороны ситуации уже не такая забавная, не правда ли? А как долго он продолжит метаться? М? Неужели никто не подумал? «Нет, стоп... Я уже опозорился. Твою мать...» В итоге всего Эдгар в какой-то момент просто выйдет из магазина разбитый и подавленный, так и ничего не купив. Он простоит около здания ещё мучительные полчаса и, собравшись уходить, увидит знакомую фигуру. «Папа?» Знакомьтесь, это Ричард. Отец Эдгара. Когда-то молодой, подающий надежды доктор биологических наук и замужний человек. Сейчас же это обычный мужчина средних лет, что разведён, через лет десять выйдет на пенсию, живёт один и попросту отдыхает от работы в престижном медицинском институте, в котором учился сын. Жёлтые хворые пустые глаза с бездонными синяками, дугообразные брови, прямо как у Рхеда-младшего, крашенные смоленные лохматые волосы по плечи, горчичные брюки, мужские чёрные туфли, белый свитер и снова это тёмно-зелёное пальто. Ничего не меняется. Ну вот совсем. Эдгар из-за пресловутой верхней одежды никогда не перестанет называть Ричарда «болотной тварью». Он ходит в этом пальто уже довольно приличное время, не желая расставаться с ним. Ему бы расчесаться и привести себя в порядок, но Эдгар знает, что отец не может. У него нет сил, он морально истощён и... Подождите. «Пиздец, Пейдж и вправду выглядит как мой отец... Даже одевается также глупо и придурошно». Только вот различаются между собой эти люди ростом, длиной и формой волос. Ричард выше Эдгара, что уж говорить о низком Сэнди, и волосы у него прямые, а не волнистые и, видимо, в истерике импульсивно подстриженные на корню. Всё это так странно. Почему они похожи? — Вот я, собственной персоной, перед вами, — театрально учтиво кланяется Ричард. — Что побеспокоило, ваше высочество? И Эдгар, слыша данное приветствие, молчит, мысленно сопоставляет Пейджа и отца и глупо хлопает глазами, будто бы заново знакомясь с человеком. Однако не успевает он даже начать приходить в себя от изумления, как перед ним тут же бесцеремонно щёлкают пальцами. — Не ломайся, пожалуйста. Я зачем приехал? — А... — выдавливает из себя Эдгар. — Пошли. И он хватает отца за руку, после чего они уже вместе заходят в этот «зловещий» продуктовый магазин: там довольно чистый пол, несмотря на время года, холодильники с прозрачными дверцами и полки с не нуждающимся в холоде продуктами. И именно одна из них была... Проклята! — Эдгар, если ты снова покажешь мне тех игрушечных змей, из-за которых я в прошлый раз приехал, то... — и Ричард резко замолкает, когда, дойдя до определенного места, ему пальцем тыкают в полку с соками. Он теряется и не понимает, чего от него просят, но затем, собравшись, устремляет озадаченный взгляд на сына и вопросительно выгибает бровь. — Какой мне сок купить? И Эдгар принимается внимательно созерцать, как недоуменное выражение лица Ричарда сменяется возмущённым. Старший, видимо, не очень рад, что его вытащили из дома вечером в магазин в соседнем районе, однако... У младшего невольно начинает подниматься настроение из-за этого. Он знает, что отец, если бы действительно не имел желания увидится с ним, не приехал бы. «Всё-таки я не один. У меня есть Колетт... Ну и, на худой конец, ты». — Ты серьёзно? Ты не мог выбрать сок? — злобно вопрошает Ричард. — Хотя зачем я спрашиваю, если да? — Какой-какой сок, говоришь? Я не расслышал тебя, — задирает нос и деловито произносит Эдгар, ставя руки в бока. И, знаете, Ричард быстро мирится с раскладом событий, поскольку он уже здесь: в продуктовом магазине. Куда деваться? Правильно: никуда. И именно поэтому ему ничего не остаётся, как сделать вид, что он искренне задумался, и выбирает пачку сока. Он не умеет отказывать сыну, если тот нуждается в помощи. Даже в такой несущественной... Ричард всё-таки слишком сильно волнуется за Эдгара, дорожит им и любит его. Этого не отнять. — Мультифрукт. — Блин... Реально... Почему я про него забыл? И Эдгар осторожно, с какой-то загадочной и детской недоверчивостью берёт пачку сока, а потом принимается её жадно рассматривать, не пропуская ничего. «Она совсем обычная», — разочарованно думает он, после анализа упаковки. — Ну что? Не то? — Купишь? — уже дружелюбно вопросом на вопрос отзывается Эдгар, строя милые глазки отцу. — Пожалуйста-пожалуйста! Умоляю тебя! И Ричард на это устало закатывает глаза, но всё же направляется к кассе, на что Рхед-младший начинает дурашливо смеяться, а в его груди возникает трепетное тепло. Он поистине счастлив рядом с этим человеком. — Спасибо, пап! — Надеюсь, ты вернёшь деньги после. Ты должен мне уже довольно приличную сумму. Я бы давно купил новую квартиру на эти деньги. Года четыре назад, например. — Эй! Это такая тупая шутка, что пиздец!

***

Эдгар требовательно тянет за собой отца, и они наконец садятся на скамью. Ричард неуклюже чихает, принуждая этим жизнерадостно засмеяться сына. Это как бы задевает Рхеда-старшего, он обиженно дуется, но затем всё-таки устало хихикает, после чего они оба успокаиваются. — Ты неисправим, — с улыбкой произносит Ричард. — Прямо как ты. — Ага, конечно. Я бы сказал, как... И тут мужчина неожиданно затыкается, понимая, что лучше бы он вообще не начинал говорить это. Плохо дело может закончиться. «Что..? Ты кого-то имел в виду?» Похолодало, что аж заставляло щекотливо зябнуть в какой-то момент. Хмурые тучи на небе к позднему вечеру полностью растворились. Шаловливый ветер, ласкающий лицо, стих. Темнота окутала верхушки многоэтажных домов. Звёзды начинали появляться на необъятном небе, а фонари уже горели тусклым светом, что падал на дорожку в маленьком парке около жилого комплекса. Час отец и сын просто гуляли по району, наворачивали круги и болтали ни о чём, перед этим благополучно оставив пакет с барахлом в виде всяких резиночек, открыточек, гуаши и пачки сока в квартире. Теперь они здесь: сидят на скамье, поскольку кто-то измучился уже таскаться за Эдгаром. «Может... Нет... Почему я сейчас вообще вспомнил о ней? Успокойся, он никого не имел в виду». И Эдгар неожиданно для себя становится угрюмым и пасмурным, а его взгляд тяжелеет. Внутри вспыхивает жгучее пламя горести. Снова импульс от воспоминания о... «Но... Может, он всё-таки видит во мне...» — Что случилось? — тут же ловит Эдгара Ричард. — Ничего, — через силу говорит младший. И на Эдгара кидают полный подозрения взор. Его словам не верят, что вполне логично. Даже слепой дурак поймёт, что парню стало плохо. — Не хочешь мне рассказывать? — Да, — тихо откликается Эдгар. — Не хочу... — Хорошо. Я понял. И между ними наступает невыносимо тягостная тишина, которая заседает у каждого в груди по-своему: Эдгар начинает сгорать от нахлынувших душераздирающих чувств, а Ричарда насквозь, словно копьё, пронзает вина, однако он, в отличие от Рхеда-младшего, не подаёт виду. Даже не шелохнется. Он просто начинает готовиться к худшему, но надеяться на лучшее, однако все мы можем предположить, что их встреча, возможно, закончится на негативной ноте, если Рхед-младший впал в апатию. — Я понимаю и принимаю тебя, Эдгар, и если я мешаю, то могу уй... — Ты не мешаешь мне, — продолжает разбито отзываться Эдгар, упирая локти в колени и беспомощно запуская руки в волосы. — Я просто... Не знаю. И Ричард, смотря на такого подавленного сына, с опаской, будто спрашивая разрешение, кладёт руку на чужое плечо, отчего оно от данного жеста непроизвольно вздрагивает. — Я такой никчёмный. — Хей... «Самый-самый жалкий». — Я должен был умереть, когда находился на грани, или вообще не появляться на свет... И после этих слов внезапно раздаётся сдавленный всхлип, а руки лишь сильнее начинают нервно запутывать ухоженные волосы. — Посмотри на меня, — уже с явным беспокойством в голосе просит Ричард и немного нагибается к Эдгару, пытаясь заглянуть ему в лицо. — Пожалуйста. И вдруг Рхед-младший застывает, принимаясь обдумывать что-то. Ему это вообще необходимо или нет? Он впервые за долгое время разрыдался перед отцом, поскольку обычно с этим мучилась Колетт, побуждая Эдгара высвобождать всё напряжение. А что теперь? И что дальше? В данный ситуации уже ничего не повернуть назад. Обычно Эдгар через несколько часов после исповеди перед Колетт начинает ощущать неимоверный стыд и вину, потому нападает на подругу или избегает её. А сейчас что? Сейчас перед ним отец, который терпит его всю жизнь. Играется, нянчится, успокаивает, помогает, направляет и не просит ничего взамен... Эдгару теперь даже не нужно время, чтобы начать себя безбожно корить. Ричард терпит всю жизнь, при этом мелко кусаясь и огрызаясь. Он терпел родителей, терпел наставников, терпел плохих друзей, терпел истеричную жену, терпел лицемерных коллег, терпел этих чёртовых студентов, что ни во что его не ставили, терпел руководство, терпел-терпел-терпел абсолютно всё. И многие люди, встретившись ему за жизнь, имели зверский и деспотичный характер, что сильно повлияло на него. И всех их он в итоге бросил, не желая дальше уничтожать себя. И... Ричард продолжает терпеть сына. — Я не хочу. — Эдгар... — Пожалуйста, я прошу тебя... — жалобно умоляет Эдгар. — Не сейчас и не сегодня... «Тряпка. Как же я устал от самого себя». Слыша такой ответ, Ричард лишь пуще мечется, не знает, куда себя деть и что сейчас нужно сделать, а после просто отстраняется. Он не хочет давить. Вообще, в такой ситуации нельзя как-то негативно воздействовать на человека, даже если это делается на пользу. Это же некрасиво, подло и коварно. Сразу любое хорошее отношение и доверие пропадает, однако, если так подумать, есть же манипуляции во благо, не так ли? Ну... спорно. Манипуляция всё равно остаётся манипуляцией. И именно поэтому Ричард никогда к этому не прибегнет. К тому же зачем ему? Он волнуется, беспокоится, но личные границы и установки не привык нарушать. Это не его выход из такой ситуации. «Меня не любят...» И как только чужая рука исчезает с плеча, Эдгара в полной мере жалит одиночество и отравляет брошенность. У него в душе вдруг расцветают нездоровые желания, кажется, что вырвать себе язык, чтобы больше не говорить чепухи и не вредить окружающим его людям, не такая уж и плохая идея. Хотя... хочется выдернуть себе ещё и волосы, глаза, уши... Изрезать собственное тело до безобразия в наказание и, после, умереть. — Ты ненавидишь меня, прямо как она. И от такого заявления Ричард резко давится воздухом, знатно опешивая. Его жёлтые глаза округляются, рот немного приоткрывается, а брови удивлённо вскидываются. — Я знаю, что ты тоже не желал меня. — Чего..? С какого перепугу? Эдгар, почему ты вообще вспомнил про неё? И Эдгар неожиданно убирает руки от лица, медленно поворачивается к отцу и устремляет на того злой и ненавистный взор. Это пробирает Ричарда и принуждает всё-таки сопоставить одного человека с другим: чем старше Эдгар становится, тем сильнее походит на собственную мать. Это пугает. Ричард и вправду не может избавиться от этой назойливой мысли уже давно. — Потому что ты видишь во мне её копию. — Это не так, — с растерянностью отвечает Рхед-старший. — Эдгар, ты это ты. — Ложь, — мнительно шипит Эдгар, а потом вдруг повышает разгневанный голос, практически срываясь на крик. — Одна сплошная ложь! Ты чёртов лжец! Грёбаный мудак! Думаешь, сможешь меня обмануть?! — Эдгар, прошу теб... — Да хоть умоляй и ползай под ногами! Это всё равно ничего не изменит! Ты врёшь мне. Нагло и бесстыдно. — Ладно, — уже безразлично бросает на это раздражённый Ричард, отворачиваясь от сына и делая вид, что ему взаправду всё равно. — Будь по-твоему. Я вру и действительно вижу в тебе Элизабет. Треск. Кто-то надламывается внутри от этих слов, потихоньку разбиваясь. Знаете, Ричард сейчас единственный, кто прекрасно держит эмоции в узде и здраво мыслит, но ему и вправду легче быстро сдаться, поскольку бороться и оправдываться, приводя логичные аргументы, мужчина давным давно бросил. Пусть его хоть обвинят во всех бедах мира - ему плевать. Ричарду не впервой. «Что ты сейчас сказал?!» Эдгар на такой расклад событий негодующе ахает и резко встаёт с места. Его лицо искажается в яростном отвращении, глаза неожиданно начинают слезиться, а зрачки сужаются. В душе огонь принимается болезненно плясать от этой желчи, что сейчас рождается внутри из-за негатива. — Мерзость, — с презрением бросает Эдгар. — Ты самый омерзительный человек, которого я только знаю. И, сказав это, он отворачивается от отца, окончательно ломается и начинает уходить к одному из многоэтажных домов, вытирая горькие слёзы. Обиженный в данный момент на весь мир Эдгар чувствует себя беспомощным, поэтому и принимается реветь. — Хах, ты сам в себе видишь её копию, — берясь за голову, с сожалением говорит сам себе Ричард и смотрит на удаляющегося сына, а после тускнет ещё пуще и закрывает руками лицо. «Мне никто не нужен! Ни отец, ни мать, ни друзья, ни любящий человек! Ни-кто. Нахуй мне это не сдалось!» На глазах с новой силой возникают слёзы. Мысли, сумасшедшим огненным ураганом, мечутся из крайности в крайность, заполняют голову и сводят с ума. Эдгар, зачем ты врёшь сам себе? «Я прожить эту жизнь могу и один!» Неужели? Так что тебя останавливает? Почему же ты тогда страдаешь-то, а? «Например... Буду жить в каком-нибудь глухом лесу и один радоваться жизни в шикарнейшем коттедже! Никто мне не нужен!» Отличная мысль, но... Мне кажется, что через пару часов, Эдгар, ты захочешь коттедж уже около голубого и бескрайнего моря, где можно будет спокойно утопиться из-за одиночества и ненависти к себе... А ещё... Ты вообще уверен, что тебе никто не нужен? «Я есть сам у себя! И никто мне не нууужеен! Никто! Никто! Никто! Я настолько самодостаточный, что...» И вдруг мысль прерывается из-за резкого наваждения. К Эдгару неожиданно приходит в голову похожая дума тому, о чём он размышлял пару мгновений назад, но теперь она была окрашена совсем другой эмоцией. «Проживу один до конца своих дней...» Что? Как ты это, чёрт возьми, делаешь, Эдгар? Ты же только что желал жить один всеми фибрами души! А что теперь-то? Импульс? «Может... Может, это Я никому не нужен?» Недалеко, песней, вдруг начинает слышится людская речь: это детский и женский взрослый голос. Они о чём-то болтают. «Да... Это Я никому не нужен...» До ушей также доносится радостный и тёплый смех, заставляющий лишь сильнее погрузиться в какую-то зловещую червоточину внутри себя. «Я не хочу быть один...» И Эдгар разбито шествует мимо женщины и мальчика, по-видимому, являющихся друг другу роднёй, однако стоит ему увидеть, как они счастливы вместе, он кидает на мать с сыном злобный взгляд, пугая ребёнка и принуждая родительницу насторожиться. «Пошли вы». Идя дальше по дорожке с скамейками и с слякотью к многоэтажному зданию, до Рхеда снова доносится чей-то лепет. Судьба, вероятно, решила испытать его сегодня. «Блять. Оставьте меня все уже в покое...» Три девушки о чём-то оживленно болтают, смеются и шутливо ехидничают. Они явно подруги, и уже этот факт убивает Эдгара. Он проходит мимо них и презренно фыркает, тем самым побуждая подростков странно переглянуться между собой. «Почему я должен страдать? Я устал... Устал! Слышите?» Продолжив путь, убитый Эдгар наконец выходит к дому, и стоит ему подойти к нужному подъезду, как он видит парочку на ближайшей скамейке. Судьба точно играет с ним в какую-то опасную игру. Что за напасть? Почему вечером никому дома не сидится? М? «Да вы угараете?!» Девушка и парень томно шепчутся между собой и кокетливо хихикают, распуская руки. Они даже не замечают расстроенного Эдгара на взводе, поскольку слишком увлечены друг другом. Рхед же тоже игнорирует их, как минимум делает вид. И как только дверь благополучно закрывается, Эдгар коротко вскрикивает и снова даёт горючим слезам волю. Он заложник собственных эмоций. Всегда им являлся и сейчас ничего не меняется. И Эдгар устал от этого. Хочется избавиться от этих сумасшедших перепадов настроения и импульсивности. А ещё убить пустоту внутри. Обрести наконец стойкое чувство собственного Я и любящего человека. Знаете, наверное, Эдгару не стоило приводить жизнь в порядок. Нужно было продолжать лежать в психиатрических больницах и избегать учёта в наркологическом диспансере. И как он вообще выучился? Рхед все ещё не верит в это. Всё-таки надо бы сказать должное спасибо отцу и его работе. «Почему я такое ничтожество?» Тишина. Некоторое время Эдгар просто стоит и плачет (благо никто не заходит в подъезд), а потом делает несколько глубоких вдохов и выдохов, вытирает мокрое лицо и поправляет волосы. «Я так устал...» Яркий свет, что тут же встречает Рхеда в серой кабине лифта, заставляет немного покривит лицо из-за обжигающей резкости. До ушей доносится противное пиликанье кнопок от нажатия на них. Потом ощущается медленное мелко захватывающе дух движение вверх - также через пару мгновений чувствуется плавная томная остановка на определённой высоте. Эдгар выходит на седьмом этаже и достаёт ключи, что тут же начинают ничтожно звенеть. В его больной голове, как и на прогнившей душе, бардак. И именно поэтому он заходит в погруженную мрак квартиру усталый и разбитый. Сердце совсем не слышно стучит, ощущается слабость в теле, чёрные глаза слипаются, а тушь безобразна размазана. Эдгар неосознанно тянется к выключателю и включает свет в прихожей, начиная шипеть, жмуриться, ёжиться. Это ослепляет Рхеда после кромешной темноты квартиры. — Да твою ж мать!

***

Душащие давление пропадает, а до ушей доносится беспорядочный шум: кто-то хаотично возится в кровати, но быстро успокаивается, словно прячась и специально затихая. Маленький Эдгар просыпается в родительской спальне в холодном поту из-за нехватки воздуха и сразу же скидывает с себя подушку, которая почему-то переместилась... Он помнит, что она находилась у него под головой, как положено, но сейчас всё была наоборот. «Что происходит..?» Ритм сердца шалит, грудь сбивчиво вздымается, а сам Эдгар пытается привести дыхание в норму, и вскоре у него получается это сделать. Он принимается ровно и более-менне спокойно дышать, трусливо смотря в потолок. «Что это было..?» И Эдгар начинает глупо моргать, ничего не понимая, а после ему становится как-то страшно и жутко. И вправду... Что это было? Почему он проснулся ночью? Почему задыхался? А подушка..? Почему Эдгар не заметил её смены положения? Что-то очень странное и загадочное происходило сейчас... Мальчику совсем недавно исполнилось пять лет, однако он до сих пор спал с родителями в одной кровати, жался с краю, прямо как совершенно не родной. Папа, мама и Эдгар. Женщина лежала посередине, раскинувшись, а Ричард также теснился с краю. Уже тогда Эдгар начинал понимать, что в их семье что-то не так, а это "что-то не так" заключалось в матери. Женщина.. Нуу... Явно была немножко не в себе и имела довольно необычный характер... Однако такие вот странности пока что полностью игнорировались Эдгаром в силу возраста. Он, по правде говоря, пытался их не замечать. «Почему я задыхался..?» Эдгар немного привстаёт, робко озираясь по сторонам, возвращает подушку на законное место и затем тихо и мирно ложится обратно в тёплую постель. Неожиданно страх окутывает разум наивного ребёнка, а полная темнота и зловещая тишь даёт фантазии бескрайнюю свободу. Теперь она делает, что хочет, подкидывая Эдгару ужасные образы каких-то уродливых чудовищ. Он тут же прячется под одеялом, пытаясь защититься, однако это не сильно помогает. Тревога никуда не девается, а воздуха постепенно становится мало. И именно поэтому Эдгар выныривает из под ткани и поворачивается к женщине, которая лежала к сыну спиной. Нужно попытаться что-то предпринять, так ведь? — Мама, — трусливо зовёт её Эдгар. И ему, что логично, не отвечают... Абсолютно ноль реакции, хотя женщина не спит. — Маам... И Рхеду снова не отзываются, в итоге чего он мирится с таким раскладом событий. Страх начинает лишь сильнее покалывать у него в груди, а детские ладони предательски потеют. «Она спит... Её нельзя будить», — печально думает Эдгар, сжимаясь от мучительной тревоги внутри. — «А вот папу можно разбудить. Он добрый, поэтому поможет, но... Мне придётся встать с кровати». Да, это и вправду пугает. А что если Эдгара заживо съедят? Нужно пройти всего-навсего несколько шажков, однако для монстров этого будет уже предостаточно, чтобы безжалостно утащить к себе в логово беззащитного малыша, не правда ли? И Эдгар начинает болезненно метаться внутри себя, не понимая, что ему делать. Если он останется на месте, то будет продолжать чувствовать себя плохо и даже как-то брошено, поскольку ему придётся справляться с этим жгучим страхом одному, а если же Рхед всё-таки встанет с кровати, то его либо украдут и съедят, либо же мальчик благополучно доберётся до другого края кровати... Что же предпринимать? «Папа говорил, что монстров не бывает!» — вдруг уверенно проносится в мыслях Эдгара. И с полной решимостью он привстаёт на месте, встречаясь лицом к лицу с жуткой темнотой в дверном проёме, что словно засасывала его в пучину немых страданий. «А если он не прав? Тогда меня съедят!» И на чёрных кукольных глазах у Эдгара вдруг появляются мелкие слезинки. Вся былая уверенность испаряется. Он испуганно ложится обратно, сжимая одеяло. «А если всё-таки нет..?» И Эдгар, недолго раздумывая, снова приподнимается, только уже с наивной робостью в собственных действиях. Нужно решаться. Давай, Эдгар, иначе монстр прямо под твоим боком прикончит тебя, задушив подушкой. «Я сейчас встану и просто пробегусь. Ничего не должно случиться...» И, ура, он делает это! Эдгар поднимается с кровати, перед этим просидев ещё несколько томительных минут и напряжённо затаив дыхание, берёт с собой собственное одеяло для защиты на всякий случай и устремляется в путь. Рхед медленно и осторожно начинает красться, преодолевая расстояние, и как только Эдгар расслабляется, он слышит тихое ворчание и злостное рычание, которое принуждает пробежать оставшийся путь до отца пулей. Мальчик принимается реветь от дикого ужаса, однако всё-таки достигает цели, что уже не может не радовать. — Папа! — обеспокоено шепчет Эдгар и несильно пихает мужчину, чтобы тот проснулся. — Паап! И он прижимается к Ричарду, пытаясь избавиться от страха и получить долгожданную защиту. Снова слышится возня, говорящая о том, что кто-то начинает пробуждаться, снова возникает движение и... — Папа! Пожалуйста, проснись! Ричард измученно стонет и кое-как сонно открывает глаза, после чего опять рядом раздаётся недовольное бурчание. — Папа! — жалобно хнычет Эдгар, мигом утыкаясь в чужой живот. — Эдгар? Что случилось..? — Меня пытались съесть монстры! Они уже здесь... в комнате! Это они рычат! И Ричард устало потирает переносицу, всё ещё отходя от сна. Он не до конца проснулся, а ему уже слёту говорят, что... Снова детское воображение разыгралось? — Монстры? — учтиво переспрашивает Ричард, зевая и заботливо приобнимая Эдгара. — Да! Ты не слышишь? Они рычат! Старший сразу же прислушивается и затем страдальчески вздыхает. Эдгару явно чудится. — Тебе кажется. — Но я слышал! Я правда слышал! И, будто в подтверждение, кто-то снова злобно рычит, что-то невнятно шепчет и возбуждённо возится в постели, видимо, переворачиваясь на другой бок. В общем, места себе не находит. А Ричард опять-таки изнурённо вздыхает. Он знает, кто издаёт такие звуки. И лучше не выводить этого «монстра» из себя полностью, иначе беды не избежать. — Снова! Рыч... — Тсс, — ласково смиряет мальчика Ричард, успокаивающе гладя по спине. — Будешь много болтать, они тебя услышат. И Эдгар, внимая это, и вправду покорно смолкает, однако плакать не перестаёт. Ему до жути страшно, сердце вот-вот выпрыгнет из груди, но папа же... Папа же защитит его, верно? — Правда..? — Не знаю, однако я рядом, и они тебя не тронут. Обещаю. Эдгар всхлипывает на это и лишь крепче сжимает чужую пижаму. Он верит отцу, однако ужас всё ещё держит его в некой клетке: касаешься прутьев - лютый холод начинает пронизывать с ног до головы. — Ты очень смелый, Эдгар, если смог перебраться ко мне. Монстры тебе не трогали? — Нет... Они только рычали... — А почему ты проснулся? — Я задыхался из-за подушки... — Эм... Это как? — Я почувствовал, как на меня давит подушка... Воздуха перестало хватать... Я проснулся... Потом чужая возня... Может... Может, это тоже были монстры? И после этого Ричард странно замирает, тем самым побуждая напрячься и Эдгара. Он сказал что-то не то? Напугал отца? Что не так? Неужели это и вправду что-то страшное? Монстры? Или может... одно чудовище в человеческом обличии? «Что случилось..?» Ричард не отвечает на вопрос сына, поскольку на лице его появляется нерадостное удивление вперемешку со страхом. Он настолько изумляется, что пару минут просто лежит в диком ступоре из-за мрачного осознания: Элизабет пыталась задушить Эдгара. Это просто немыслимо. Однако младший так и не понимает причин чужого остолбенения. Эдгара всего-навсего после этого странного молчания сильнее обнимают, что заставляет ребёнку подуспокоиться, а потом монотонно, уже без какого-либо шёпота, мёртвенно спокойно и даже как-то угрожающе выдают: — Я завтра с этим разберусь, хорошо, милый? Они все будут наказаны, а главный монстр... Он получит больше всех по заслугам за свою конченную выходку.

***

Десятилетний Эдгар сидит за столом у себя в пока пустующей комнате и что-то пишет, дрыгая ногой. Тут кроме шкафа, кровати, полки для книжек и письменного стола ничего другого не было. Зимой клали ещё ковёр, но а так... Как-то пустынно. Мама даже не разрешала хранить игрушки. И именно поэтому Эдгар сейчас делал уроки. Его заставили. Женщина пришла к нему и наказала, чтобы Рхед, наконец, занялся учёбой, а потом ушла валяться на диване и ничего не делать. Говорила она, на удивление, спокойно, размеренно и без какого-либо холода, что насторожило Эдгара, поэтому он сразу же послушался её. Обычно Элизабет становилась «доброй», когда у неё имелось хорошее настроение, после чего оно резко почему-то портилось, и она превращалась в непонятно кого. И эта схема недавно была вычислена Эдгаром, потому он решил больше не расстраивать маму и слушаться её, однако у него ничего не получалось. Элизабет всё равно злилась на него, а если не на него, то на папу, и так по кругу. Странный человек. «Папы нет дома, потому что он работает... А мама? Почему она не работает, а целыми днями сидит дома?» Эдгар печально вздыхает, скучающе смотрит в тетрадь и подпирает левой рукой голову. «Почему я хожу в школу, а она вообще ничего не делает? Я же младше её! Я тоже хочу вечно сидеть дома и ничего не делать! Нечестно!» И тут, будто бы услышав детские мысли, в комнату заходит женщина. Взгляд у неё злой и бешеный, а она явно сейчас на взводе. Знакомьтесь, это Элизабет. Мать Эдгара: среднего роста, с длинными тёмными волосами и чёрными пронизывающими глазами женщина, имеющая также брови с грубым изломом и острые черты лица. Она не пережила и не смирилась с тем фактом, что не запланировано забеременела и родила совершенно нежеланного ребёнка. Так ещё и не справилась с послеродовой депрессией, поскольку, ну... Разве это не чушь собачья? С ней всё нормально, как и с Эдгаром в будущем, ага? Яблоко от яблони недалеко падает, помните? А, кстати, ещё Элизабет постоянно закатывает дикие истерики, не работает из-за импульсивности и ненормальной вспыльчивости, состоит в крайне токсичных отношениях с Ричардом, что порой бьёт её, поскольку не выдерживает жену, когда та переходит все границы, и... в таком климате растёт Эдгар. Позитивно, да? «Мама..?» Рхед-младший мельком кидает на мать пугливый взгляд, а потом возвращается к письму в тетради, чётко и ровно выводя линии. Элизабет же плавно подходит к нему, выжидая чего-то, а после опускает на детские плечи руки, нервируя сына. Она стоит так несколько минут, прожигает Эдгара взглядом и в какой-то момент резко сжимает на нём тёмную футболку, но затем благополучно удаляется. Это обескураживает. И стоит двери закрыться, как Эдгар невольно дёргает рукой: на тетрадном листе вырисовывается некрасивая линия. Любое желание что-либо делать дальше пропадает, а в душе оседают неприятные чувства. «Я сделал что-то не так..?» Юный огонь в чёрных глазах начинает горестно дрожать, а сам Эдгар встаёт из-за стола и перемещается к окну, выглядывая на улицу. Улыбчивое солнце уже прячется за линию горизонта. Бездомные блохастые собаки бегают туда-сюда. Дети на площадке радостно раскидывают опавшие рыжие листья под пристальным взором старших и дурачатся друг с другом. Иные же взрослые, уставшие и замученные, лениво возвращаются домой после рабочего дня по серым и хмурым дорожкам жилого комплекса. Эдгару хочется на улицу. Там хорошо и свободно. Ничто и никто не душит. Очень желается пройтись по осенним аллеям с Ричардом и полюбоваться заходящем солнцем. Как вы поняли, Эдгар очень сильно любит отца, поскольку тот никогда его не обижает, заботится о сыне и защищает от нападок матери. «Совсем скоро должен прийти папа. Почему он не может быть вечно рядом со мной?» Вдруг внутри возникает страх и странное предчувствие, что сейчас что-то произойдет, поэтому желание спрятаться или исчезнуть заедает в голове. «Почему мама не любит нас?» Эдгар от резкого наплыва чувств всхлипывает, однако быстро подавляет в себе слёзы: плакать одному с мамой в доме - не самая лучшая идея. Это проявление слабости. «Я хочу, чтобы она тоже меня любила...» И проходит совсем немного времени, как мальчик отлипает от подоконника, более-менее успокоившись, но... Ручка внезапно дёргается, и дверь открывается. От этого Эдгар резко теряется, горло пересыхает, по спине пробегаются мурашки, а на его лице вырисовывается детский испуг. — Ты закончил? — с надменностью и холодом спрашивает Элизабет, видя, что сын отвлёкся. — Н-нет... — трусливо отзывается Эдгар, опуская виноватый взгляд в пол. — Почему? — Я... Я устал. И она, слыша это, подозрительно щуриться, не уходит и не оставляет младшего в покое, а специально направляется к столу, чтобы опять-таки к чему-нибудь придраться. И да. У неё теперь это получается. Мама заглядывает в тетрадь и видит там... — Что это такое? И такой тон пугает Эдгара ещё сильнее. Он приближается к матери и также начинает смотреть на исписанный лист, ничего «этого» там не замечая. — Мам, о чём ты..? И Элизабет обречённо вздыхает, как будто бы разочаровывается в сыне, и некрасиво тыкает пальцем в кривую линию. — Я спрашиваю тебя, что это такое, а? — Это случайно вышло... Я не хотел... «Пожалуйста... Не ругайся...» — Ты тоже случайно вышел, — с неприкрытой ненавистью фыркает она, не даёт Эдгару ничего предпринять и резко вырывает непонравившийся ей лист из тетради, — убожество! И Рхед-младший с неописуемым шоком и с ещё большем ужасом смотрит на то, как Элизабет злобно разрывает бедную бумагу на мелкие кусочки. В уголках его глаз появляются слезинки, а сам Эдгар чувствует обиду за несправедливость. Боль пронзает юное сердце и душу. «За что..?» — Ничего нормально сделать не можешь, малолетний идиот! Какой от тебя прок?! А ты что хотела, чтобы десятилетний ребёнок тебе ракету спроектировал, милая моя? Сама на себя посмотрела бы. — Переписывай! Давай! Но Эдгар, слыша это, продолжает обиженно молчать, ненавистно вытирая слёзы, и с места не двигаться. В его голове что-то резко щёлкает. Он не хочет больше терпеть и оправдывать её. Элизабет - плохая. И Эдгар устал от этих эмоциональных качелей, потому больше не будет слушаться эту сумасшедшую. Пусть бесится, пусть ревёт, пусть творит, что желает, - теперь ему плевать! Он все равно знает, что мать ему ничего не сделает. Элизабет не способна на что-то большее, кроме громких слов, поскольку боится Ричарда. И с появлением Эдгара она прекрасно уяснила одну истину: тронуть сына - нарваться на гнев мужа. — Ты оглох?! Переписывай! — Я не буду... Переписывай сама! И на лице Элизабет вдруг появляется пугливый ступор, поскольку Эдгар впервые даёт ей отпор, но... — Ах! Вот как, да? — быстро меняется в настроении она, ещё пуще свирепея и сводя брови к переносице. — Ничтожество, ты ещё смеешь мне перечить!? Я твоя мать! — Мама любила бы меня! — также гневно отвечает ей Эдгар, плача и топая ногой. И чужие зрачки на это высказывание поистине зверино сужаются, что мигом пугает мальчика, заставляя проявить неуверенность. Он пятится, но его тут же грубо хватают за руку и тянут на себя. — Жертва неудавшегося аборта. И Эдгар не успевает ничего сказать в ответ, как его начинают тащить к входной двери: вытаскивают сперва в коридор, потом в прихожую, а после всё-таки достигают цели, невзирая на сопротивление. — Не выгоняй меня! — уже хнычет Рхед, брыкаясь, но всё бесполезно. — Пожалуйста, мама, извини! Извини меня! Однако его не слушают, начинают открывать входную дверь, и в какой-то момент слышится этот чёртов щелчок. Всё благополучно отворяется, и Эдгара выталкивают из квартиры. — Подумай над своим поведением, глупая сука, — с холодной ненавистью бросает Элизабет сыну и захлопывает дверь. — Прости меня! — истошно вскрикивает Эдгар, тут же прижимаясь к только закрывшейся двери и слушая, как все замки поочередно снова щёлкают. — Прости меня, мама..! «За что мне всё это?» — Пожалуйста, извини меня..! «За что!?» Тут, в обшарпанном зелёном подъезде, Эдгара встречает убийственная тишина... А ещё к этой неприятной встрече сразу же подключаются чувство одиночества, предательства и брошенности. Рхед ощущает себя покинутым. «Почему я?!» Жалкие всхлипы содрогающиеся Эдгара стремительно эхом раздаются по лестничной площадке. Внутри у него начинает всё трепещать, а горькие слёзы обжигают невинные щёки, выворачивая наизнанку душу. «Почему..!?» Какое-то странное и ненормальное семечко закладывается в юной голове. Это даёт начало чему-то страшному. «Это..! Это так больно...» — Прости меня, — разбито шепчет Эдгар. — Прости... Прости! Он поворачивается спиной к металлической двери, устало облокачиваясь на неё, и медленно спускается вниз, садясь на холодный пол. «Почему ты не открываешь..? Перед глазами вдруг собирается всё тягостно плыть из-за слёз и горечи застрявшей в горле. «Почему..? Я... Я правда убожество?» И в итоге Эдгар закрывает мокрое лицо руками, мелко дрожит и съеживается. В его душе возникает неистовая буря чувств. Губительный огонь начинает безудержно плясать и обжигать всё нутро Рхеда, убивая прежний детский вечноцветущий мир и превращая его в мёртвое пепелище: от пламени в разные стороны разлетаются искры самоосуждения, что опаляют сердце. «Если не убожество, то кто? Кто я?» Знаете, это так нечестно и несправедливо по отношению к маленькому ребёнку. Но разве Колетт также заслужила? Разве дети вообще достойны страдать? «Я... Я - никто...? Я не должен был рождаться? Ты взаправду это имела в виду?» Но внезапно тело становится ватным, чёрные глаза тухнут, а глухая душевная боль всё-таки полностью заполняет незрелый разум. Эдгар уже не осознаёт, что плачет. Он погружается в себя, улетая далеко отсюда. «Я совсем один... И всегда был один... Я... Я... Могу ли я называть себя "я"? Вообще... Что такое или кто такое "я"? Я - это люди..? А я знаю, кто я? Никчёмность? Ничтожество?» Да уж. Для Эдгара это слишком сложные и тяжёлые вопросы. Легче быть грубой, необразованной и хитростной деревенщиной, которую бьют, «учат манерам», насильно занимаются её «развитием», заставляя ходить по струнке и вечно следовать дурацкому режиму, но делают всё это ради ребёнка, так «беспокоясь» о нём, да? Или нет? Эдгар ошибается? А что нелегкого в том, чтобы быть наивным, нежным и пугливым дурачком, не получающим достойного внимания от родителей, которые увлечены друг другом и игрой между собой? Абсолютно всё: и в той семье, и в этой. Жизнь сама по себе сложная вещь. Разве нет? Они - дети обстоятельств. — Эдгар? И, улавливая родной, ласковый голос, Эдгар вдруг тут же оживает и устремляет собственный взгляд на убитого Ричарда, пришедшего с полной сумкой учебников, тематических сборников и каких-то записей, непонятных детскому уму. На тот момент он являлся пока обычным лектором-преподавателем в медицинском институте. А ещё волосы у него не были крашены, а имели и держали собственный чёрный цвет. — П-папа! Папочка! — с дрожащем голосом хнычет Эдгар, видя, как к нему на корточки опускается обеспокоенный отец. — Что случилось? — взволнованно спрашивает Ричард, с обескураженным лицом нелепо моргая и не понимая, почему Рхед-младший находится не дома. — Мама выгнала меня! — Элизабет... Что? — Выгнала меня! — с новой силой принимается реветь Эдгар и тянется к отцу в объятья, на что ему не сразу, но робко отвечают. — Я ничего не сделал! Я не виноват! Правда! Однако Ричард его совершенно не слушает, поскольку, ну... Всё ещё пребывает в глубоком ступоре от новой ненормальной выходки жены. Он молчит и пытается сложить два плюс два в голове, пока Эдгар продолжает встревоженно лепетать ему о произошедшем: — Я делал уроки, она пришла, испортила мне тетрадь, назвала глупым и выгнала меня! Мама бросила меня сюда! И Эдгар не останавливается на этом: его просто накрывает безумной волной ярких чувств. Он впивается в светло-серый кардиган отца, крепко сжимая ткань, и чуть ли не виснет на Ричарде, не желая отпускать старшего, хотя тот даже не собирался покидать сейчас сына. — Она выгнала меня! Выгнала ни за что! — Тсс, спокойно... Я верю тебе, — скрывая истинное настроение, с криводушной ласковостью говорит Рхед-старший, но внутри просто разрушается из-за выпада Элизабет и такого вида заплаканного сына. — Верю, Эдгар. Ты хороший мальчик, добрый, а главное умный, так что мама... она что-то напутала. — Она назвала меня «жертвой аборта»! И от этих слов Ричард резко давится воздухом, отчего начинает кашлять, но мигом приводит дыхание в порядок, а потом отталкивает Эдгара, чтобы решительно подняться. Его сильный шок сменяется уже возбуждённым недовольством и гневом из-за ситуации в целом. И именно поэтому Ричард больше не хочет медлить: он разберётся с Элизабет и лишь затем успокоит младшего. — Ну-ка, вставай, — серьёзно говорит он, протягивая руку Эдгару. — Сейчас мы с тобой во всём разберёмся. И Рхед-младший тут же принимает помощь, впивается в ладонь, а после и в рукав одежды родного человека, благополучно вставая и уподобляясь отцу. Он всё ещё уязвим и... до жути боится, что Ричард сейчас бросит его, прямо как Элизабет, поэтому так и ластиться к мужчине: цепляется в него мёртвой хваткой для ребёнка. «Папочка, останься со мной...» Ричард немедля достаёт ключи из сумки, начинает как-то нервно и хаотично открывать замки, а после дёргает ручку, и... Она не опускается. Дверь заблокировали изнутри. — Вот же блядь, — уже с лютой злобой шипит Рхед-старший, явно с каждым новым мгновением закипая внутри всё больше. И Эдгар такого расклада событий пуще пугается, совершенно не понимая, что теперь им остаётся делать... Они больше не зайдут? Серьёзно? Получается... Их выгнали вместе? За что? Где они теперь будут жить? И пока младший паникует, мечется внутри себя, Ричард не обращает на это внимание. Он с возмущением начинает звонить в дверь, пока через несколько мгновений она желанно не приоткрывается, после чего в поле зрения появляется Элизабет, что недоверчиво выглядывает из щёлки, щурится, а затем теплеет, лицезрея мужа. — Ох, дорогой, привет.... Почему так поздно? — мило интересуется она, как-то со странным кокетством взирая на Ричарда и заглядывая тому прямо в жёлтые глаза. — Я так соскучилась, знаешь, и... — Почему дверь была заблокирована? — бесцеремонно перебивает и прямолинейно спрашивает её Рхед, не желая, по правде говоря, слушать лицемерное воркование жены. — И почему Эдгар не дома? И, внимая это, Элизабет вдруг прикидывается наивной девочкой: театрально всплёскивает руками, потрясённо округляет глаза, приоткрывает рот и в общем дивится. — Кто? — вопросом на вопрос отзывается она. — Эдгар?! Впервые слышу... Ты о ком это, дорогой? «Что...?» От таких слов Эдгар резко столбенеет, поскольку они проходятся по нему, как острое лезвие прямо по нежной и мягкой коже. Больно. — Не строй из себя сейчас дуру. Почему ты выгнала его? Ты в своём уме, нет? И после этих заявлений Элизабет обиженно ахает, мелко сводя брови к переносице. — Я, правда, не понимаю, о ком ты говоришь... Милый, может, это ты уже выжил из ума? «Почему, мам..?» — Хватит, чёрт возьми, кривляться, — сквозь зубы враждебно цедит Ричард. — У тебя вообще точно всё нормально? — Всё просто отлично! — отзывается на риторический вопрос Элизабет. — Вот... Ждала тебя, а ты... Домой будешь заходить? — Да. Конечно. Мы вместе зайдём в нашу квартиру. — О нет, нет-нет-нет. Этого человека я не знаю, — тут же едко тыкает в Эдгара Элизабет. — Я не впущу непонятно кого в дом. Ты зайдешь один. — Ты издев... — Ты зайдёшь один, — с лютой ненавистью в смоленных омутах повторяет она, мрачнея. И после этого на лестничной площадке наступает гнетущая тишина. Ладонь потеет из-за волнения, слышится сумасшедшее биение сердца в груди, а потом в какой-то момент и так тревожный Эдгар вдруг ощущает, как его руку сперва сжимают... и затем резко бросают, вырываясь из хватки. Ричард отвергает сына. — Ладно, — равнодушно соглашается он. — Я зайду один. «Что...» Рхед-старший совсем неожиданно превращается в другого человека: чужого, надменного и холодного... Неужели он и вправду поступит вот так вот? Да не может же быть такого! Бред! «Нет... Не может быть... Папа...» И снова слёз становится больше, снова обида отдаётся болезненными танцами огня в душе, снова случается предательство - у Эдгара начинается истерика. — П-папа... — судорожно шепчет он и неуверенно тянется к отцу, не веря в происходящее. — Пожалуйста... Папа.. Но в ответ Ричард лишь кидает на ребёнка полный безразличия взор и отталкивает скулящего Эдгара. Что-то внутри умирает. Рхед-младший ломается. Элизабет же с неким подозрением сначала смотрит на сына, а после уже на мужа, в итоге принимаясь самодовольно ухмыляться. Она всё-таки верит в чужую отличную игру. — Ох, милый... — весело говорит Элизабет и приоткрывает дверца пошире, ревниво притягивая к себе Ричарда и начиная томно шептать. — Пошли... Пошли-пошли... Оправдай мои ожидания. «Нет... Нет...» Рхед на это без каких-либо колебаний поддаётся, и они заходят в квартиру, оставляя Эдгара одного в холодном подъезде, а дверь, логично, снова закрывается прямо перед носом мальчика, только вот уже на один замок, но это, по правде говоря, неважно. Становится уже чисто физически плохо из-за таких чётких и ярко негативных чувств. Эдгар мечется, беспорядочно бегает глазами вокруг, оглядываясь по сторонам, и берётся за голову. Этого не может быть. Ричард действительно его променял? Он не верит. — Папа... — жалобно зовёт отца Эдгар. — Неправда... «Он не мог бросить меня... Он не мог..!» — Я не верю..! — вдруг отчаянно вскрикивает он, яростно мотая головой. — Этого не может быть! Я не верю! Я просто не верю! И горючие слёзы начинают падать на холодный пол... Очень обидно. — Ты не мог меня бросить! Ты... Ты не мог... Его дыхание напрочь сбивается, а самого Эдгара внезапно клинит. У него вдруг возникает импульсивное желание сбежать отсюда далеко-далеко и больше не появляться в этом треклятом месте, где его не любят. И именно поэтому Рхед дёргается, поворачиваясь к лестнице и подходя к ней, но вдруг его что-то останавливает и отдёргивает. Эдгар не хочет... Эдгар боится... Эдгар дорожит Ричардом, поэтому желает, чтобы это всё оказалось плохим сном. В его душе ещё живёт надежда, что это всё не наяву. Отец не мог его бросить. — Почему... И вдруг, совсем неожиданно, знакомая дверь опять-таки щёлкает, что тут же привлекает детское внимание. Она открывается, и перед Эдгаром предстаёт почти на грани истерики Ричард. — Папа..? — Иди ко мне, — убито хрипит старший. И, слыша это, Эдгар кидает на отца недоверчивый взгляд, обиженно дуется и отрицательно мотает головой. — Я обманул вас, чтобы ты смог зайти... Пожалуйста, Эдгар, иди ко мне, — как можно ласковее снова просит Ричард, и Эдгар впервые видит, что он фальшивит: папе явно плохо. — Я не причиню тебе зла... Доверия никакого, однако... Эдгар ребёнок. Он хочет верить, потому что подлинно любит этого родного человека. «Папа..?» Да. Это замечается младшим: Рхед-старший вот-вот расплачется, но зачем-то он продолжает пытаться скрыть боль, что окончательно разбивает юное сердце вдребезги. Ричард... Он и вправду согласился с Элизабет, чтобы впустить Эдгара домой? Неужели? А почему так жестоко? Почему именно через ложь? Другого выхода не было? «Папочка...» И, немного поколебавшись, Эдгар всё-таки желанно подлетает к отцу. Малыша сразу встречают объятия, которые он с опаской принимает, однако после просто липнет к родному человеку, боясь, что его снова бросят, что снова обманут, что снова уйдут, что снова согласятся с этой сумасшедшей... Эдгар сильно страшится потерять любое присутствие Ричарда. И, поверьте, это будет огромной проблемой в будущем. — Папа... Позади вдруг улавливаются женские гневные крики и нервозное дёрганье металлической ручки, которая не опускается из-за стула, подпирающего дверь: Элизабет заперли в спальне. «Не бросай меня больше...» И, словно читая чужие мысли, Ричард неожиданно вздрагивает в объятиях, дыхание становится неровным, а слёзы всё же принимаются течь по его щекам. Он не выдерживает. — Прости меня, Эдгар...

***

Пятнадцатилетний Эдгар, угрюмый и уставший, заходит домой после трудного учебного дня и видит это... женскую знакомую верхнюю одежду и обувь. И его настроение тут же портится лишь сильнее от понимания того, что Элизабет снова здесь: эта истеричная женщина, которая кроме себя и своих желаний с больными амбициями никого не видит. Что она тут снова забыла? Да-да. Их семья последние два года жила очень странно. Когда Эдгару исполнилось тринадцать, Элизабет впервые ушла из дома после скандала с Ричардом, собрав вещей по минимуму и едко откланявшись на прощанье. Родители хотели развестись, и всё шло к этому, однако у них... Как-то не сложилось? Эдгар так и не понял тогда, что это такое было, но через три недели мать вернулась, слёзно моля прощение, и отец простил её. И после этого случая между ними отношения начали выстраиваться по-другому. Они просто лишились какой-либо логики и превратились в ещё более экстремальные эмоциональные качели. Ричард и Элизабет ссорились, доходя до заветного слова «разводимся», после чего она уходила на несколько недель из дома, а потом возвращалась и... Её всегда прощали. Неважно, что Элизабет говорила и делала. Её прощали, закрывая на всё глаза. И это бесило Эдгара. Он так не мог. Рхед-младший никогда не мирился с раскладом событий и чужим зверским характером, и именно поэтому между ним и Ричардом образовалась пропасть. Эдгар сам её создал, закрывшись от отца. Этот «мудак» не мог бросить эту истеричную «шваль», недостойную вообще жить и называться человеком, порвать с ней любые контакты и наконец вернуть нормальные отношения между ним и Эдгаром. Младший дико ревновал Ричарда к Элизабет. Ему перестали уделять желаемое внимание. Оно всё досталось этой «твари». Однако в действительности же Ричард, всё больше увлекаясь с женой друг другом, просто давал свободу сыну, поскольку тот уже являлся немаленьким ребёнком: он должен был проводить собственное свободное время не только с отцом, но и с другими людьми... Но проблема заключалась в том, что у Эдгара не имелось этих "других". Он был один. В классе никто не отвечал шибкой взаимностью, поэтому Эдгар так и не завёл себе настоящих и верных друзей. Общение в интернете же давалось выстроить легче, и длилось оно дольше, однако оно всё равно прекращалось. На то были самые разные причины, но исход оставался прежним: неизбежный разрыв отношений... Для самого Эдгара это не являлось чем-то серьёзным. Бред какой-то. "Серьёзно" - когда физически человек рядом, а это... чушь собачья. Эдгару нужна была осязаемая личность. Он плевал на то, что его бросали и бросают в социальных сетях через какое-то время. Это - вовсе не люди, а буквы грамотно выстроены в ряд. Ричард. Эдгару был необходим отец. «Как вы заебали». И раздевшись в прихожей, Рхед тут же устремляется в собственную комнату, оставляя там остальные вещи, а после тихо и мирно выходит из неё, с злобным взглядом озираясь по сторонам. В квартире стоит гробовая тишина, но Эдгар знает, что они здесь.. «Если ты не можешь, то я сам покончу с этим всем». И Рхед не медлит. Он начинает ходить по дому в поиске парочки: осторожно заглядывает в родительскую комнату и не находит там никого, потому перемещается к кухне и сразу же слышит игривый женский лепет вперемешку с мужским низким рычанием за закрытой дверью. Она мигом распахивается, и Эдгар застаёт Ричарда с Элизабет в раскрепощенной позе. И, знаете, ему абсолютно плевать на это. Чем они собирались заняться, Эдгара не беспокоит. Его волнует лишь женщина рядом с его отцом. Серая одежда помята, уже короткие и крашенные белые волосы взлохмачены, а всё в тех же чёрных глазах видно, как страстно плещется огонь... Элизабет вальяжно сидит на столешнице, обхватив ногами талию мужа. Ричард же одной рукой упирается в мебель, а второй придерживает жену за бедро, властно и жадно поглощая всё внимание пассии. Их прервали в самом начале, поэтому ничего такого Эдгару, на самом деле, не бросилось в глаза... и слава богу. «Какие же вы мерзкие». Пара не отстраняется друг от друга, однако объект интереса с себя на сына поменять просто вынуждены. — Эдгар, чт... — Что она тут делает? — тут же недовольно вопрошает Эдгар, не давая отцу вставить хоть слово больше. — Что, твою мать, она тут делает? И Ричард на это устало вздыхает, пока Элизабет с точно такой же раздражённостью смотрит на подростка. — Мы поговорим об этом после, Эдгар, а сейчас выйди и успокойся, — абсолютно умиротворённо говорит Ричард, что воспринимается младшим как холод. Снова ледяное равнодушие, только вот... теперь это действительно оно. Отца сейчас волнует вовсе не сын, а, знаете... как бы трахнуть ещё не бывшую жену. — Ты мешаешься, — более грубо перефразирует чужие слова Элизабет. — Выйди. — Да... Выйди, пожалуйста. «Серьёзно..?» И Ричард нехотя отстраняется от возлюбленной, но она не даёт в полной мере совершить это, собственнически обнимая его. Эдгар неверяще смотрит на них, теряясь, а после пуще свирепеет из-за проснувшейся жгучей обиды внутри. Он не будет терпеть это. Нет. Рхед-младший не Ричард. Он устал. Они пытаются развестись уже два года. Разве это не какое-то издевательство? Эти взрослые вообще уважают себя? А Эдгара? Ребёнок становится жертвой родительских игр. «Вот как, да?!» — Я не сдвинусь с места, пока эта белокурая шлюха не съебёт из этой квартиры нахуй! — вдруг резко и совсем неожиданно яростно вскрикивает Эдгар, гневно выдыхая и скалясь. — Она тут не живёт! И Ричард опешивает от таких заявлений, пока Элизабет, точно так же как и сын, звереет. Она уже сама отталкивает от себя ошарашенного мужа, слезает с тумбы и высокомерно выпрямляется, задирая нос. — Ты, — желчно шипит Элизабет, — тупая вякающая малолетка! Я жила здесь, живу и буду продолжать жить! — Только через мой труп! И внезапно она загорается, вспоминая кое-что, начинает злорадно хихикать, плавно приближаясь к сыну, и берёт за подбородок Эдгара, который вызывающе смотрит на мать, отвечая на её усмиряющий взор тем же злым взглядом. — Хах... Жалко, у меня тогда не получилось задушить тебя. Был бы и труп! — с весёлой ненавистью произносит Элизабет, гипнотизируя сына. — Но захотелось посмотреть, как ты будешь мучиться всю жизнь, а не несколько минут. И, слыша такое признание, Эдгар мигом робеет. В душе что-то живое сжимается до ничтожных размеров, дыхание замирает, а на лице показывается испуганное изумление. Он мигом отбрасывает чужую руку и пятиться, неверяще мотая головой. Это... Это очень больно. «Нет... Ты врёшь... Ты не могла..» Элизабет на такую реакцию лишь удовлетворенно усмехается, вкушая мерзкую победу. Конкурент втоптан в грязь. Теперь всё внимание мужа будет её. По правде говоря, какая же вся это ситуация нелепая. Сын и мать соревнуются между собой за Рхеда-старшего, и Эдгар явно всегда проигрывает из-за возраста и... ну, для Ричарда времяпровождения с пассией увлекательнее, несмотря на её поведение. — Элизабет! — наконец вмешивается он, оклемавшись от ступора. — Ты..! — А что вам не нравится, дорогие мои? — самодовольно интересуется Элизабет, переводя всё внимание на Ричарда. — Я говорю чистую правду. Что не так? Вы боитесь этого? — Правду? — враждебно вопросом на вопрос откликается Рхед-старший. — Ты вообще слышишь, что говоришь? Ты просто снова уничтожаешь всё вокруг себя... Хватит! Тебе самой не надоело? — Вы боитесь, — уже утверждает женщина, пытаясь надавить на присутствующих как можно больнее. — А ужасает вас истина, потому что вы являетесь натуральными грёбаными лжецами. Жить в самообмане легко, не правда ли, Ричард? Эдгар, а ты... «Неужели ты и вправду пыталась меня задушить...?» — Единственный, кто живёт в самообмане так это ты, — перебивая, тихо рычит Ричард. — Возвращаешься сюда, как побитая скотина, а после уходишь, потому что не додали. Не развиваешься, не работаешь, не учишься, толком не занимаешься делами по дому - абсолютно ничего не делаешь! И после этого ты хорошая и самая лучшая? «Как же так... Я..» И зрачки Элизабет от таких высказываний сужаются, а её ладони сжимаются в кулаки. — Да как ты смеешь?! Я родила тебе ребёнка! Вы же этого хотели от меня с родителями!? А? А что теперь?! И Ричард на это не отвечает, лишь сильнее мрачнея после последнего вопроса. Он отводит какой-то нечитаемый для Эдгара взгляд в сторону, пока Элизабет на это разгневанно фыркает. — Я плохая?! Да это вы убогие! Сын от никудышного папаши мало чем отличается! Напоследок она, обиженная и разозленная, задирает ещё выше нос и стукает ногой, показывая протест, а потом благополучно разворачивается и уходит в прихожую, толкнув перед этим Эдгара, стоящего возле дверного проёма и мешающего пройти в коридор. До ушей тут же доносится шум, возня с замками, затем громкий возмущенный вздох, после чего совершается хлопок входной двери, и наступает полная тишина. Элизабет ушла. Снова. Знаете, даже до катастрофического скандала не дошло. Удивительно. «Папа...» В какой-то момент Эдгар и Ричард переглядываются между собой: один из них растерян и ошарашен, другой же зол и обижен, но оба в пух и прах растоптаны этой специфичной особой. В конце концов, если Рхед-старший не разведётся, Элизабет убьёт обоих: и сына, и мужа. И даже не пожалеет об этом. — Пап, я... — Убирайся. — Прости меня, пожалуйста, я... — Убирайся! — уже исступленно вскрикивает Ричард, а после понуро тихнет, болезненно берясь рукой за голову. — Просто уйди... Сгинь долой с моих глаз. И, слыша это, Эдгар колеблется, мечется внутри себя, желая помочь, но всё же нерешительно удаляется в собственную комнату, оставляя отца одного. Он садится на край односпальной кровати и начинает ощущать внутри себя удручающую вину. Папе снова плохо, и Эдгар снова в этом винит себя. «Она права». Мысли снова становятся невыносимым жужжащим роем в голове. Они выводят из строя и разрушают, а слёзы опаляют щёки. Эдгар чувствует себя загнанном кроликом в клетке. О нём заботятся, но он продолжает находиться в железной коробке, где холодно и одиноко, а тепла, что ему дарят, не хватает. Он требует ещё, но ему не дают, и кролик злится. Животное жадное, но его ли это вина? Модель поведения он перенял с хозяев, а разбираться теперь кролику. «Тупая блядь. Я надеюсь, в этот раз ты уже не вернёшься». И Эдгар вдруг злобно рычит, закрывает лицо руками и ложится на кровать, съеживаясь. Тёмный гнев окутывает рассудок и принимается ломать его. Пройдёт несколько дней, и Элизабет вернётся. И, знаете, ей опять будут рады. И в этот раз Эдгар ничего больше не скажет что-либо матери или отцу. Он замолчит и смиренно будет слушать всякие едкие комментарии в его сторону, закрываясь в комнате. Через месяц нетрезвый Эдгар осознанно прыгнет с маленькой высоты, не получив серьёзных травм, но ощутив просто неимоверные эмоции. Ему понравится, и с каждым разом прыжки будут опаснее и опаснее, поскольку высота в разы увеличиться, а переломов станет больше. Он отпрыгает так не долго, поскольку отец отдёрнет сына и на несколько дней вернёт в реальность. Возможность сломать позвоночник и вправду напугает Эдгара. В этот момент Элизабет и Ричард опять-таки поссорятся и разойдутся ненадолго. Через четыре месяца он физически более-менее восстановится, но саморазрушать себя не прекратит. Эдгар будет мучать себя усталостью, не спя сутками, оставлять синяки себе же, обжигать бледное тело кипятком, несильно резаться, не есть... А потом Эдгар резко перестанет мыться и по возможность вообще выходить из комнаты. Он забьёт на учёбу и бросит что-либо делать, поскольку жизненные силы иссякнут. Ричард тут же забьёт тревогу, но недавно снова вернувшаяся Элизабет не возрадуется такой реакции, потому всячески будет "успокаивать" мужа и отвлекать от состояния сына собой, одурманивая и говоря, что всё будет хорошо. Через четыре с половиной месяца Эдгар совершит неудачную попытку самоубийства и загремит в больницу. Его родители снова тут же поссорятся и наконец разведутся, разъехавшись. Элизабет ещё год будет продолжать периодически навещать их, но все её визиты обернуться для неё лишь большим крахом. Ричард больше не будет прощать и жалеть её, несмотря на светлые и нежные чувства. Выписавшись, Эдгар начнёт собственное "увлекательное" и "весёлое" путешествие по психиатрам, а после даже попадёт к одному психологу, но быстро бросит это занятие. Психотерапевты всё-таки намного компетентны и образованы в сфере психологии, как минимум тогда Эдгару так казалось. Через примерно полтора года он снова попытается совершить самоубийство под аффектом уже наркотиков, и только после этого Рхеду поставят верный диагноз: пограничное расстройство личности и второй тяжёлый депрессивный эпизод. Ричард из-за этих всех событий начнёт неумело подкрашивать собственные волосы, чтобы скрыть седину, которая к тому времени начнёт глобально и быстро разрастаться у него на голове. Через два года отец опорочит психотерапевтов, сказав, что деньги для тех важнее, и отправит Эдгара к частному клиническому психологу. Он окажется самым дешёвым и неопытным, но при этом, к удивлению парня, адекватным, искренним и подходящим под его критерии специалистом. Это будет Колетт. Милая и учтивая девушка, которая потом, после всех испытаний между ними, станет для Эдгара первым другом. Он больше не будет чувствовать себя так одиноко, однако эпизодически приём наркотиков сильно усугубит его жизнь. Два года из-за этого Эдгара будут скитаться по серым улицам в поиске чего-нибудь и порой даже валяться на них с такими же непонятными и незнакомыми в хлам пьяными людьми. От него отвернуться все близкие. А "все" - это Колетт Минчи и Ричард Рхед. Первая отвергнет Эдгара через некоторое время после выхода из психоза, немного прокутив вместе с ним собственное здоровье и снова впав в манию. Второй же чуть не откажется от сына из-за того, что тот попытается продать квартиру ради наркотиков. В итоге всего Эдгар будет терять всякий контроль над собой, желая большего, но вовремя остановится, практически перейдя границу неизбежного. Госпитализация в больнице после очередного трипа это сделает. Через пять лет Рхед возьмёт себя в руки, начнёт лечиться и через тяжёлый, страшный, мучительный год избавиться от злополучной зависимости. Эдгар вернёт прежние отношения и облегчённо выдохнет. В это же время ему "понравится" одна девушка, с которой у него ничего не сложится. Та будет панически боятся Рхеда. Эдгар не поймёт тогда почему, но пройдёт ещё год, он встретит Фэнга и осознает, что зависим от людей, причём болезненно и нездорово, причиняя им боль. Между парнями после случайного раскрытия "карт" выстроятся уж очень негативные отношения. Фэнг узнает, что Эдгар делал с Колетт. И именно поэтому между ними возникнет односторонняя ненависть. Фэнг, человек, который идёт на контакт со всеми, становясь отличным весёлым собеседником, читает между строк, несмотря на всю дурашливость, и мухи не обидит, не проявляя никакой агрессии или негатива в чужую сторону, будет презирать Эдгара. Он будет видеть в новом знакомом поехавшего маньяка. Таких людей мало кто любит и уважает. А ещё... После разборок с Фэнгом случится огромная ссора между Колетт и Эдгаром: произойдёт разрыв их дружбы практически на мучительные полгода, что для Рхеда будет очень много времени. Но это всё в будущем. Сейчас Эдгару всего пятнадцать, и его волнует взаимоотношения родителей. Почему они продолжают всё это? Разве эти взрослые по-настоящему любят друг друга? На самом деле, мать - самые настоящие адские цветочки, которые уже заложили ужаснейший личностный фундамент Эдгару и которые в дальнейшем будут откликаться у него в голове на протяжении всей жизни... Но он повстречает для себя человека страшнее матери.

***

Восемнадцатилетний Эдгар знал о Колетт практически всё. За пару месяцев он накопал о ней много информации, которая была как незначительная и мелкая наподобие любимого цвета и всей той ненужной чепухи, так и серьёзная и огромная вплоть до узнавания имён её врачей, приятелей, бывших одногруппников, и... произошло даже "случайное" знакомство с тётушкой. Да. Рхед фактически жил чужой жизнью. Дышал ей. Но единственное, чего Эдгар никак не мог разузнать, так это о детстве Минчи. Он нигде про это не отыскал. Эта часть жизни Колетт была покрыта могильным мраком. Сама же она мало что о себе рассказывала, видимо, остерегаясь нового знакомого, но продолжала общаться. Эдгар не понимал её логики, однако внутри него, неприятном осадком, зарождалась одна мерзкая и отвратительная мысль: «Всё это из жалости ко мне». Но она была настолько маленькая и незаметная на фоне других дум, что напрочь игнорировалась Эдгаром. Он думал тогда совсем не об этом. Всё его внимание сконцентрировалось на идеализации Колетт и её восхвалении. Она чудилась Рхеду просто прекраснейший и добрейшей личностью, с которой хотелось проводить всё свободное время. Учёба и лечение ушли на второй план, а Ричард начал пропадать «на работе», как он утверждал. Где же на самом деле отец проводил собственные ночи, Эдгара не интересовало. У него теперь была Колетт. Что ещё нужно-то? «Всё это из жалости ко мне». Сдав кое-как экзамены и выпустившись из школы, Эдгар обрёл свободу. Больше не было этой мороки с учителями, бешеной подготовкой и уроками. Никто его больше не трепал - забот поубавилось. И это пёстрое лето являлось для Эдгара последними каникулами, поскольку дальше институт, а после него работа, что немного нагнетало Рхеда, но голова, опять же, была забита совсем другим. Колетт, Колетт, Колетт. Удивительно, что совсем недавно она бросила работать, хотя Эдгар предполагал почему. Узнав, что его бывший психолог тоже лечится от расстройств, он изумился. Колетт не подавала никаких признаков нарушения психики. Её поведение было абсолютно... стабильным и нормальным, если так корректно выражаться, поэтому Эдгар даже не поверил сперва, но после... Резкий эмоциональный подъём. На Колетт напала гипоманиакальная фаза. Рхед тогда всё понял и решил воспользоваться этим. Он устал держать между ними дистанцию. Устал засыпать один. Устал грезить. Устал фантазировать и удовлетворять себя малым. Эдгар хотел большего. В начале Колетт сопротивлялась всему, однако быстро сдалась, как только двинулась рассудком и впала уже в маниакальное состояние. Тогда она неосознанно подпустила Эдгара из-за обострившегося психоза, а он ликовал. Эдгару нужно было просто соглашаться со всем бредом, что ему говорили и идти на любые непредсказуемые, несуразные и иногда даже слишком рискованные действия, при этом не требуя и не ставя ультиматумы... И всё. Колетт полностью оказалась в его власти. — Милая, что ты делаешь? В гостиной с белоснежной стенкой было темно, и лишь слабый свет из окна проникал в комнату. Минчи сидела на чёрном ковре спиной к дверному проёму у Эдгара в квартире и, согнувшись, что-то резала ножницами. Ричарда снова не было дома, а Колетт опять импульсивно приехала к Рхеду-младшему, что тому лишь на радость. Единственное, что смутило его, так это довольно странное поведение Колетт. Обычно она с очень завышенным самомнением говорила что-либо без умолку, не могла сидеть на месте, тащила Эдгара куда-нибудь, была слишком энергична, весела, а порой гневлива, если пытаться ей что-то вразумить, но сейчас... Минчи вела себя совсем иначе. «Почему же ты не отвечаешь?» Эдгар плавно подходит к ней, а после опускается, усаживаясь на пол. Он приобнимает Колетт сзади, опуская руки на талию, и легонько утыкается в её белые волосы, укладывая голову на плечо. От таких действий она непривычно дёргается, но продолжает увлеченно резать ножницами... край собственной длинной юбки? Что? Эдгар несильно удивляется такой выходки знакомой. Его всё это уже даже как-то мысленно смешит. Колетт из-за бреда очень часто делает какие-то бессмысленные действия, вещи, лепечет чушь и в приницпе ведёт себя как «наивная дурочка», давая сил внутренним бесам Эдгара. Он чувствует себя выше и сильнее, поэтому хитро улыбается. «Теперь я понимаю тебя. Ты также пользовался матерью, не правда ли? Её дуростью и слабостью? Ты чувствовал над ней превосходство, да? Тебя же это привлекало, м? Ты просто отвратительный человек, отец». Эдгару так и не отвечают на поставленный вопрос, и он решает не продолжать эту тему. К тому же Рхед уже сам всё увидел, так зачем ему теперь нужен отклик? Бессмыслица какая-то. Если только испытать будоражащие наслаждение от чужого чарующего голоса... «Милая, неужели тебе было сложно ответить?» Колетт почему-то сейчас не в духе, хотя, когда она приехала к Эдгару, ничем не отличалась от себя "обычной". Какой-то фактор изменил её настроение, но Рхед пока не понимал какой... Возможно, причиной тому - чужая нетрезвость? Может... Кто-то впервые предстаёт перед Колетт немного пьяным в маниакальной фазе, а? Эдгар явно играет с бушующем морем огня. — Милая... — уже томно шепчет он, опаляя чужое ухо. — Ты такая у меня невероятная... И, сказав это, Рхед неторопливо приподнимает неиспорченную сторону юбки, ласково начиная поглаживать чужую ногу, после чего достигает женского нижнего белья и... Лезвие ножниц тут же подносится к лицу Эдгара. И, знаете, у этого подонка вдруг вся жизнь проносится перед глазами, а сердце уходит в пятки. Рхед от испуга пытается отстраниться от объекта одержимость, но ничего не получается. Его рука перехватывается Колетт, не давая отодвинуться, и Эдгар оказывается в заложниках. — Выблядок, — грозно шипит Колетт, — таким место в аду! И Эдгар нехило теряется от потрясения. Эти слова и агрессивное поведение страшат его. Он же... Он же ничего не сделал, чтобы разозлить её! В прошлый раз всё было отлично, так что изменилось сейчас? Где Эдгар прокололся? Что не так? Откуда такая реакция? Почему? — Колетт... — Завались! — продолжает ненормально буйствовать Минчи. — Ты вообще знаешь, кто я такая?! Тебе теперь придётся есть землю до конца собственной жизни за такую выходку, ничтожная пьянь! После этого Эдгара грубо и резко отталкивают, больно врезаясь локтём в грудь, что уже физически дезориентирует его, но Колетт этого мало. Она бьёт знакомого ещё раз, заставляет упасть его на спину и позорно зашипеть, нелепо распластавшись на ковре. Минчи уж точно не теряет времени, поскольку сразу же нависает над Эдгаром и садиться ему на живот, не давая никакого шанса на освобождение, а после несильно утыкается кончиками ножниц в чужое горло. В её стеклянных и мутных глазах сверкает безумная злоба. Эдгара же ледяной волной накрывает страх. Он замирает и перестаёт дышать. Теперь-то у него точно вся жизнь проносится перед глазами. — Я не проткнула тебе глотку, так проткну кому-нибудь другому! Смотри, хорошая замена, а?! Прооосто твоя копия! И Колетт истерически победно смеётся, а её речь дальше становится ещё быстрее. — Любой - ты, который хочет подорвать меня, ха-ха! Я лучше всех в этом гнилом мире! Умнее и сильнее! Думаешь, я не разгадаю твой план?! Думаешь, ко мне можно подкрасться так? Она будто сейчас обращается кому-то свыше, угрожает именно ему, но пронизывает взглядом Эдгара, который такими темпами скоро задохнётся, поскольку вдыхать и выдыхать кислород он забывает из-за ужаса внутри. Рхед ничего не понимает, и от этого лишь страшнее. «Что за?» Но вдруг слышится глухой стук в окно, видимо, снова какая-нибудь... "глупая птица" бьётся об стекло, на что сразу же переводит внимание Колетт, ослабляя хватку, чем пользуется Эдгар. Ножницы вырывают из чужих рук, и они отлетают далеко в сторону. «Есть». Минчи тут же концентрируется и на этом раздражителе, ненадолго забывая про человека под ней в целом. Эдгар знает, что отвлечь сейчас знакомую проще простого из-за состояния, в котором она в данный момент пребывает. Колетт обращает внимание на всё, но полноценно сосредоточиться у неё не получается. Даже на чём-то одном. Вообще никак. У неё имеется слишком много разрушающей энергии, из-за которой она несколько суток может не ложиться спать, не чувствуя при этом усталости. Однако всё-таки через несколько мгновений злой взор возвращается на Эдгара, который уже осмелел. Больше ничего не угрожает ему, и потому трепет внутри довольно быстро пропадает. Рхед тут главный. — Ты, — давит на него Колетт, не предоставляя и шанса привстать, — слишком жалок. «Эх, милая-милая, ты до безумия прекрасна, но иногда это так мешает нашему счастью». — Ты права, — беззаботно соглашается Эдгар и поднимает руки вверх, "сдаваясь" и удовлетворённо улыбаясь. — Ты ни с кем не сравнима, а я убожество, которое недостойно жить, как и все остальные в этом «гнилом» мире. Ты очаровательна, мила и просто чудесна. Люди должны падать тебе в ноги, умоляя, чтобы ты уделила им своё внимание, поскольку они жалкие и обычные человечки. И Колетт на сей восхваление подозрительно щуриться, но тело её неожиданно расслабляется. Победа. Она не перебила Эдгара, и от этого он погружается в дичайший экстаз. Ему тут же хочется закинуться сейчас чем-нибудь, чтобы словить ещё больше кайфа и просто умереть. Рхед и так в нетрезвом виде, а нездоровые эмоции, бросающие то в жар, то в холод, опьяняют ещё сильнее и сводят с ума. Возможно, после он морально погибнет от передозировки противоречивых и импульсивных чувств. — Милая... — уже судорожно шепчет Эдгар. — Милая... Милая-милая... Колетт продолжает с отвращением смотреть на него, просто уничтожая взором, отчего Рхед заводится ещё сильнее. — Пожалуйста... Я хочу ещё... Хочу продолжать чувствовать себя полноценно... Дай же мне... И снова молчание встречает Эдгара. Ему не отвечают, но вдруг... Зловещее рычание из прошлого, словно материнское, внезапно развеивает гнетущую тишину, и Колетт резко нападает. Её руки, холодные и тонкие, принимаются давить на чужую шею и перекрывать Эдгару воздух. Несмотря на всю собственную физическую слабость и недомогание, Минчи берёт верх неожиданностью, пугая и обескураживая. Она душит Эдгара и ощущает, как тело под ней напрягается. На глазах Рхеда выступают слёзы боли, а сам он начинает жадно и рвано глотать воздух, пока в итоге кислород полностью не становятся недосягаемым. Эдгар впивается ногтями в руки Минчи, пытаясь избавиться от давления, но ей абсолютно плевать. Она словно не чувствует дискомфорта и чужого сопротивления. Это бесполезно. Агрессивная Колетт не может сейчас различить, что действительно, а что игры её больного рассудка. «Я... умру?» И в глазах резко темнеет, а мир вокруг погружается под холодную воду, убивая всякое пламя Эдгара. Через пару мучительных мгновений он окончательно слабеет и теряет сознание, что тут же ошеломляет Колетт и заставляет отстраниться. Её гетерохромные глаза округляются и начинают неестественно бегать из стороны в сторону от яркого удивления. Она небрежно кидает на собственные руки испуганный взор, а после очень быстро переводит его на отключённого Эдгара. «87я 8 5а5а6у! Г11ржусь..}» Колетт, ничего не понимая и не осознавая, беспорядочно принимается отряхивать себя, словно отрекаясь от совершенного ей действия. Глухой гнев быстро сменяется на расщепляющий мысли ужас. Немалая сумасшедшая тревога залезает под кожу. «Аа/АА,,аА::2:А:аА)zаА2АаА?Аа*аААа=а...» Однако Минчи не остаётся сидеть на пока бездыханной туши Эдгара. Она быстро встаёт с места и в жуткой панике удаляется из комнаты, после чего кое-как открывает замки входной двери, чуть с психу не испортив их, и выходит уже из квартиры. Знаете, на самом деле такое не в первый раз в её жизни. Другие нетрезвые люди тоже подвергались насилию со стороны Колетт во время запущенных маниакальных фаз, особенно если она сама была подвыпившая или та «пьянь» обращала на неё внимание... Но Минчи не помнила этого. Она просто в какой-то момент отключалась, вытворяя дичь, а потом просыпалась в больнице. Её мозг не фиксирует в памяти ничего в этот период жизни. Собственно, именно поэтому через несколько минут Колетт забудет и об этом случае. Мания превращает её в подневольного монстра собственного психического расстройства. Эдгар же наоборот, когда очнётся и более-менее придёт в себя, быстро вспомнит всё. Это событие отпечатается у него в памяти очень хорошо и детально, а ещё Рхед осознает кое-что. Колетт чем-то похожа на Элизабет. Как минимум для него точно.

***

Эдгар резко выключает свет, ударяя по бедной белой кнопке слишком сильно, и измученно стонет. Снова ему двадцать три, снова кошмарный вечер, снова съёмная пепельная внутри квартира-студия и снова плохое настроение... Суббота. — Ну что за блядский день!? Что ещё, сука, случится? — уже с диким раздражением шипит Рхед, проклиная мысленно всех и вся, в том числе и себя. — Я недостаточно сегодня намучился, а?! «Так ты сам виноват, что включил свет». — Заткнись... Просто захлопнись, сука! — произносит он сам себе. — По-твоему, я виноват во всём!? Я виноват в том, что Колетт занята сегодня? В том, что пропинал хуи целый день? В том, что вышел на улицу, да? В том, что пошёл в магазин? В том, что позвонил отцу? Ты... И Эдгар резко замолкает, ловит себя на импульсе и старается умерить огненный пыл, из-за чего специально начинает раздеваться в очень маленькой прихожей после прогулки, но... — Да пошло всё в пизду! — всё-таки вырывается из него. Кроссовок внезапно улетает в стену... И уже, как вы поняли, ещё пуще разозлённый Эдгар, небрежно сняв верхнюю одежду и бросив её на пол, стремительно проходит в глубь квартиры. Там он замечает купленный сок на кухонном столе. И это, логично, сильнее выводит Рхеда из себя, побуждая с неистовой силой пылать внутри. — Ты! Это всё из-за тебя, урод! Нельзя было попасться на глаза раньше, а не после того, как меня в тебя тыкнули, А?! И он злобно смотрит на бедную, ни в чём не виноватую пачку, а после резко направляется к комоду, берёт чистые вещи и уходит в ванную, задирая нос. Эдгар закрывается там, и всё его внимание тут же похищает зеркало над раковиной, которая располагается справа от дверного проёма. Слева же стоит стиральная машинка, поставленная к стене практически впритык, на лежит полу коричневый коврик, а большую часть этой комнатушки занимает ванна. — Выгляжу просто отвратно, — недовольно фыркает Эдгар, закатывая глаза. — Спасибо, я, за вообще ненужную истерику. Он часто болтает сам собой дома, поскольку размышлять иногда надоедает, а ещё для него так легче выплеснуть какие-либо эмоции. В мыслях Эдгар просто запутает себя сильнее и надумает ещё чего-нибудь плохого. — Ричард пытался помочь, а ты... — всё так же возмущённо продолжает выговаривать сам себе Рхед. — Просто идиот. И в итоге он всё же отвлекается от зеркала и включает горячую воду, начиная заполнять ванну. Звуки лёгкого и щекочущего плеска сразу же разносятся по комнатке, успокаивая. Эдгар усаживается на пол и передом опирается на боковину ванны, головой укладываясь на руки. Он не хочет на самом деле сейчас мыться, поэтому не торопится раздеваться. Ему просто нужно отвлечься, а если Эдгар полезет в телефон, там сто процентов будет маячить Колетт и её несколько тысяч сообщений за прошедшие часы на улице. Это лишь сильнее разозлит его, расстроит или вообще обидит... А может заставит чувствовать вину? Он даже не уверен, как именно отреагирует, поскольку всегда по-разному, но одно неизменно - яркой реакции не избежать. Потому лучше смотреть на вытекающую из крана воду и болтать с самим собой, не причиняя никому неудобств. — Может, потом позвонить отцу и извиниться? Почему я вообще взъелся? — уже разбито спрашивает Эдгар, печалясь. — Я просто вспомнил эту... И он вдруг непроизвольно дёргается, высовывает язык, а на лице вырисовывается притворное отвращение. Рхед корчит гримасу. — Фу, меня сейчас стошнит! Как можно возносить и считать себя жертвой одновременно, а на деле являться обычной стервой? И Эдгар сердито фыркает, опуская руки в горячую воду, а потом вдруг... — Я не хотела ребёнка, но не сделала аборт, потому что потому! — он резко задирает нос и закатывает глаза, нелепо пародируя Элизабет. — А мой муж самый настоящий тиран, который бьёт меня часто и ни за что, а я не отвечаю, поскольку выше всего этого! Бооже, я такая бедняжка! И Эдгар уже на это мелко усмехается, словно хихикает над чужой глупостью и дуростью. Элизабет и вправду была смешна с собственными нелепыми утверждениями, которые перетекали в жестокие выходки после, но... Эдгар, разве ты на неё не похож? Разве ты не зеркало обоих родителей? — Такая дура. Рхед принимается водить пальцами по воде и рисовать на ней разные простые фигуры вроде треугольника и квадрата, наблюдая, как она пугливо содрогается мелкими кругами от грубых касаний. Взгляд неожиданно заполняется изнывающей тоской, а в душе находится место ядовитой горечи. — Из-за ваших идиотских игр с отцом сломана моя жизнь... И Эдгар от этих слов внезапно меркнет, но сохраняет в голосе непривычную для него умиротворённость: — Но я же знаю, что он не хотел... Он не хотел, чтобы я страдал. Папа же... Папа любил меня и... продолжает любить..? И на лице неожиданно расцветает крохотная глупая улыбка от понимания того, что да. Его любят, им дорожат и о нём пекутся. Это нужно ценить. — Да, иногда ты был немного грубоват и сейчас несильно поменялся, но... Ты делал всё ради меня и моего благополучия. Без тебя ничего этого бы у меня сейчас не было. Ты... Твою мать... И Эдгара после этого настигает укор совести от осознания всей несуразности собственного поведения, именно поэтому он встаёт, отлипая от ванны, выключает воду и выходит из комнатушки. Рхед быстро находит телефон, оставленный на столе возле пресловутой пачки сока, которая уже, наверное, будет сниться ему в кошмарах, и снова набирает до боли знакомый номер. Через несколько мгновений до ушей доносятся страшные длинные гудки, которые нагоняют тревогу, а затем вызов точно так же, как и в прошлый раз, быстро принимают. Эдгара встречает томительное молчание, и ему приходится первым начать неуверенно и виновато говорить: — Паап..? Ты тут? — Что? — Ой, отлично... Как ты там? — Не прошло и часа, как мы разошлись, — продолжает грубо отзываться Ричард. — Что тебе надо? — Ну.. Я бы... Мне бы... Эм... — Эдгар немного мнётся, теряясь от чужой прямоты, но... — Мне бы хотелось извиниться перед тобой за сегодня, да и вообще за всё... Наверное. И вдруг по ту сторону трубки начинают задыхаться и кашлять, пытаясь прийти в себя: Ричард давится воздухом от нехилого удивления. Эдгар же садится за стол, чтобы было легче говорить, но потом напряжённо выдыхает: — Прости, что выдернул тебя сегодня из дома. Прости, что отвлёк тебя... — Эдгар, — перебивает младшего Ричард. — Ты так будешь за каждую мелочь извиняться, за которую вообще не надо просить прощения? — Оу, я... Я понял тебя. Ладно... Прости меня... Извини, что беспричинно обвинил тебя в том, что действительностью вовсе не являлось и не является... Ты не ненавидишь меня. Я просто... Не знаю, что на меня нашло. Вспомнил о матери, и понеслось... И Эдгар ненадолго замолкает. Он собирается с мыслями, а Ричард же в этот раз учтиво ждёт сына, после чего Рхед-младший всё-таки продолжает собственную речь, перед этим нервно сглатывая: — Прости меня, что был просто ужасным сыном и продолжаю им быть. Я по-чёрному грубил тебе, посылал нахуй, не ставил ни во что, не понимал, осуждал, а когда мать с нами жила, пытался ограничить и контролировать... Это всё так странно... Я также не уважал тебя, как и преподавателя в институте, в принципе, человека в тебе не видел, а ты горбатился ради меня на этой жалкой работе, где об тебя ноги вытирали, терпел публичные унижения от меня и даже... Ты, жук, даже накопал на вышестоящих людей компромат и поставил им ультиматум, если меня выгонят, то всё, что у тебя было на руках, разлетится в определенные органы, а если нет, то ты будешь молчать и уволишься после моего выпуска. Это... Это являлось каким-то чудом, правда. Ты пошёл на это ради меня, а я... И Эдгар снова начинает молчать, пытаясь собираться с чувствами. Ему сложно и тревожно. Слова застревают в горле комом, а сердце уже неровно бьётся в груди. Вот-вот и он заплачет. Ричард же опять терпеливо ждёт, поскольку всё понимает. Ему самому сейчас не очень хорошо. Он переживает за младшего. Рхеду-старшему хочется сейчас просто обнять Эдгара, но, увы, этого не случится. Возможно, больше уже никогда... — Принимал... Круто, да? Вот чем я тебе отплатил... Самый лучший сын, так... так стоило тебе перестать давать мне какие-либо деньги, поскольку тратились они на что-нибудь покрепче, я... чуть не продал твою квартиру ради наркоты... Я... Прости меня, прости... Прости, прости, прости, прос... — Тсс, — вдруг ласково, прямо как в детстве, перебивает Ричард, понимая, что сын начинает болезненно зацикливаться. — Одного извинения было достаточно... «Даже сейчас ты не просишь многого, ты...» И Эдгар всё-таки разбивается. Он чувствует предательскую влагу на глазах и всё-таки начинает горестно реветь, только вот ощущается почему-то не привычная душащая тяжесть в груди, а безмятежная тоска... Она словно окрыляет Эдгара, только вот достоин ли такой человек иметь крылья? Насильник. Омерзительно. — Я давно тебя простил, поскольку люблю тебя, Эдгар. Ты мой сын, и я готов пойти ради тебя на всё в пределах разумного, чтобы только тебе было хорошо. — Почему? Почему вы с Колетт такие..? Я причинял вам огромнейший вред и до сих пор продолжаю ебать мозги, но вы... Я не понимаю... Я ничего не понимаю..! — Необязательно понимать, понимаешь? Если ты дорог человеку, значит так и должно быть. Твоя мать могла бы любить тебя, но, видимо, судьбой этого не было прописано. И Эдгар на это горько всхлипывает. — Хочешь сказать... что кроме вас у меня больше никого не будет..? — Нет, конечно нет, Эдгар. Я хотел сказать, что у истинной любви не должно быть причин. Люди любят просто потому, что ты есть и ты рядом. И после этих слов бурные слёзы окончательно начинают идти градом, принуждая задыхаться. Эдгар не понимает, чем заслужил такое трепетное отношение к себе. Он же плохой. — Ты ещё молод, так что всё успеется... Просто запомни, Эдгар, никогда не совершай зла. Можешь себя остановить - останавливай. Сложно, да, но надо. Сейчас ты другой, но всё равно не лечишься... Это плохо. Я не знаю ничего про твои любовные похождения, но мне кажется, ты не построишь личные отношения, пока не пройдёшь полностью психокоррекцию... — Я-я знаю... Я... Я просто не могу, пап... По-идиотски страшно... Импульсивно бросаю всё время... К тому же мне не хочется исправлять ваши... ваши ошибки за вас. Почему это должен делать я..? «Веду себя как ребёнок... Почему я и вправду не лечусь? Боюсь людей..? Боюсь открываться им? Определённо... Но в то же время...» — Прости... Я не смогу дать ответ на этот вопрос. Мы и вправду виноваты... но разве ты не должен знать почему? Ты же психолог, работающий с подростками. — Ахах... Рассмешил.. Ну и что? — с улыбкой спрашивает Эдгар, вытирая слёзы. — Эти дети со мной... «Не разговаривают и в молчанку плачут». — Кхм, этих детей я не понимаю, как обычный человек... У нас разные жизненные ситуации.. Как специалист, конечно, я смыслю. «Хотя... Кого я обманываю? Разве работа психолога - не являться человеком? Ты же это должен понимать, пап... Поскольку быть учителем - тоже быть человеком с большой буквы...» — Я рад, что ты всё-таки определился и сейчас работаешь по специальности. — А я рад, что мы с тобой поговорили. Спасибо большое... — Думаю, пора прощаться. Я дико устал за целый день. — Стареешь, что ли? — беззлобно усмехается Эдгар. — Песок сыпется? — Ага, конечно, с тобой как не постареть-то... Так, стоп! Мне даже нет пятидесяти! Какая старость? Сдурел, что ли? — Ахах, ну, на фоне коллег ты выглядел... будто свой. Такой же убитый и мрачный дед. — Не начинай, а! — наигранно обижается Ричард. — Я был одним из молодых! — Твои коллеги те ещё суки... Кхм, кстааати, а.. А что про нас болтали? Мне всегда было интересно. У преподавателей имелось какое-то очень предвзятое ко мне отношение, поэтому... И между отцом и сыном внезапно виснет некая пауза, после чего по ту сторону трубки слышится довольно-таки серьёзный вопрос: — А какая разница, что говорили крысы за спиной у кис? И Эдгар такому заявлению шокируется, что аж давится воздухом, а потом начинает безудержно смеяться со слезами на чёрных глазах. — Пап, прошу... Не надо... Нет... — Ну и треш. — Папа! — Не нравится, что я пытаюсь пародировать вас? — ехидничает Ричард, глупо хихикая. — Такой кринж, боже мой. — Да. Кринж. Мне стыдно за тебя. Мы не такие. Пожалуйста, прекрати... — тепло просит Эдгар. — Давай о чём-нибудь другом. — Ну уж нет. Ты снова меня заговорил, сорванец. Дальше я не поведусь, и не проси, Эдгар. Всё. Спокойной ночи. — Ладно... Сладких снов, пап. И после этого пожелания звонок сбрасывают, а Эдгар с дурацкой улыбкой на лице облегчённо выдыхает, даже не замечая, что довольно-таки быстро успокоился, внимая Ричарда. Его начинают переполнять различные позитивные эмоции, хочется прыгать и бегать от счастья, поэтому Рхед стремительно поднимается с места и подходит к окну, открывая его нараспашку. Комната сразу же оживает, вдыхая свежий воздух. Холодный слабый ветер, который на земле давно стих и уснул, начинает ерошить чёрные волосы, поглаживая их, а звёзды, которых стало больше, продолжают дружелюбно сиять, освещая сейчас несколько миллионам людей путь. Эдгар смиренно смотрит на них, рассматривая, и мечтательно улыбается. «Лучшего я и недостоин».