Сырая плоть

Когда Анесса открыла глаза, она ничего не почувствовала. Ни холода. Ни боли. Небо над ней переходило в розовые полосы сумерек, окруженных высокими силуэтами сосен. На мгновение картина была кристально ясной, но затем померкла. Она не могла сосредоточиться на том, что её окружало, потому что чувствовала, как ускользает сознание. Где... я... Она не могла закончить мысль - о чем она вообще думала? Что произошло... до всего этого? Все было как в тумане, тогда и сейчас. Анессе казалось, что она плывет по течению. Совершенно невесомая телом и разумом. Вскоре она потерялась в этом ощущении, и через несколько мгновений снова погрузилась в черноту. Незнакомец тащил девушку по снегу, её левая лодыжка была зажата его крепкой хваткой, пока он ступал по известной только ему тропе. Ему не о чем было беспокоиться - с женщиной было покончено. Тот удар, который она нанесла ему ранее, оставил синяк на боку живота. С его скрытых маской губ сорвалось ворчание. Он ненавидел, когда становился самоуверенным. Было пустой тратой времени позволить ей свободно наносить удары, но Джеку было любопытно. Он хотел увидеть все, на что она способна, и это удивило его настолько, что заставило наклонить голову, но не настолько, чтобы сдвинуть его с места. Даже после того, как ветка раскололась и разломилась на две части, он все еще стоял, невредимый, не задетый, и это заставило её разинуть рот. Он мог представить себе абсолютный ужас в её глазах, и это заставило его кожу задрожать в миллионный раз за сегодняшний день. Так весело. Когда настал момент, и пришло время заработать свою ночную порцию, он не смог заставить себя зарезать ягненка. Даже на пике ее страха, на пике, к которому он так старался привести ее, на пике, который делал их вкус самым нежным и свежим, он все равно не убил её. Джек почувствовал, как впивается ногтями в ее лодыжку, вызвав у своей жертвы тихий стон. Она зашевелилась, достаточно, чтобы проснуться и увидеть, что небо становится все темнее. Её глаза были остекленевшими, почти безжизненными, но он все еще мог видеть, как ее застывшее дыхание медленно вырывается из приоткрытых губ. Потеря крови давала о себе знать. К этому моменту Джек знал, что она чувствует себя расслабленной, возможно, всё ещё теплой. Скорее всего, боль утихла, и если она снова погрузится в глубокий сон, то уже никогда не проснется. Внезапно в голове Джека пронеслась мысль. "..." Сделав последний шаг, он остановился, чтобы оглянуться на девушку: между взлетами ее груди была опасно длинная пауза. Он посмотрел сквозь темные глазницы, каким-то образом сумев разглядеть ее фигуру на морозном снегу, и отметил, насколько бумажно-белой была её кожа. Джек еще раз сжал лодыжку, почти до хруста кости, но это не вызвало ничего, кроме легкого вздоха. Его челюсть сжалась, и он мысленно стиснул острые зубы. Если бы он позволил ей умереть сейчас, он мог бы сохранить мясо. Тогда ему хватит на месяц. Что-то внутри подсказывало ему, что эта мысль разочаровывает, но он не мог понять, чем она вызвана. Такая милая маленькая куколка. Она заставляла его чувствовать... Чувствовать. Джек зарычал, ослабляя хватку на ее лодыжке. Ее нога упала в снег, и он сделал шаг назад. Что это было...? - подумал он. Что это, черт возьми, было? Он не был уверен, но это было не то, к чему он привык. Джек положил руку на маску, его когти удивительно мягко обработали лакированную поверхность. Отнеси эту суку домой и убей ее. Вот и все, вот и все. Больше нечего было делать, не о чем думать и нечего говорить. Джек некоторое время наблюдал за ней сквозь серые пальцы, защелкнутые на отверстиях маски, представляя себе то время, которое он помнил две недели назад. Она нашла в лесу умирающего оленя, умирающего оленя, которого он бросил. В тот вечер Джек еще не закончил с ним. Он только начал забой, но тот, кто жил в хижине за линией леса, вернулся домой в необычное время. Это был первый раз, когда Джек увидел ее - он знал об этом доме, но, учитывая, как близко он находился от Национального парка, не осмеливался к нему приближаться. Вероятность того, что какой-нибудь заблудившийся глупец войдет в дом за помощью, пока он убивает свою добычу, испортила бы настроение. Хотя Джек неоднократно проходил мимо этого дома по направлению к своим охотничьим угодьям, он ни разу не видел его хозяина. Когда она услышала предсмертные стоны оленя, Анесса поняла, что совсем не боится - наоборот - эти стоны привлекли её. Джек наблюдал за ней издалека, наблюдал за ее осторожными руками, оценивающими повреждения на шее и животе, и когда девушка заметила, насколько тяжелы были рани, она сделала то, чего он не ожидал. Она достала нож и, сделав хорошо продуманный надрез, сама оборвала его жизнь. В тот момент Джек был очарован. Выражение её лица, когда она это сделала, заботливое, но спокойное и собранное. Как будто она делала это раньше, как будто она не боялась сделать это снова. Сейчас он был ею, а она - тем умирающим оленем. Это могло бы объяснить, почему не так давно она приняла свою смерть, хотя бы на мгновение. Джек переключил внимание на сумку, которую держал в другой руке. Она была на удивление большой и сделана из толстого и надежного холста. Джек задумался, зачем кому-то носить с собой такой мешок. Ему никогда не хотелось заглядывать в чужие вещи, и он никогда не таскал их с собой в свое убежище. В них никогда не было ничего полезного. Но в этот раз он решил избавиться от него в огне. Он не хотел оставлять его позади, давая подсказки о ее возможном местонахождении. За кровь он не беспокоился, так как сегодня ночью должна была начаться метель. Но если сумка будет лежать всю зиму, то её найдут к началу весны следующего года. Любопытство взяло верх над ним, чего раньше никогда не случалось, и он нехотя поднял ее за ногу и потащил дальше в лес. Далеко в лесу, за много миль от любой туристической тропы, стоял небольшой дом. Он был старым, возможно, старше, чем города, построенные вокруг него. Джек так и не узнал ни его происхождения, ни истории. Однажды он наткнулся на него, почувствовал запах гниющего дерева в дождливый летний день, когда ему захотелось укрыться. Это было приличное место, подумал он. Джека меньше всего заботили водопровод, электричество. У него никогда не было таких мелочей. Это ветхое строение идеально подходило ему, и много лет назад он сделал его своим домом. Входная дверь скрипела, как чугунная, крыша прогнулась от мха и мусора, которые на ней лежали. Внутри было темно и промозгло, плесень погибла от холодного зимнего воздуха. Шаги Джека отдавались эхом, и вскоре мертвый воздух наполнился звуком тела Анессы, волочащегося за ним. Её нога падает, как бревно, и Джек оставляет ее в главной комнате, чтобы снова закрыть дверь. Тишина, если не считать вьюжного ветра, который поднимался снаружи. От него дом дрожал, трещал и стонал. Звуки, к которым он привык. Джек медленно дышал, его тело все еще было обращено к двери, и он улучил момент, чтобы наконец повернуться и посмотреть на нее. Она всё ещё была без сознания, даже когда он начал кружить вокруг неё. Его высокая фигура вырисовывалась, как одно из многочисленных деревьев снаружи, глядя на её беспомощное состояние, и тут Джек задумался. Что же мне теперь с тобой делать? Должен ли он убить ее? Сейчас, и каким способом? Сумка всё ещё была в его руке, и он улучил момент, чтобы взглянуть на неё. Он увидел флаг Теннесси, нашитый на боку, и множество карманов, украшавших основание рюкзака. Спереди виднелся отпечаток горы, а сверху - имя, вышитое толстыми черными буквами, - MILCH. Джек осмотрел комнату: темная, одинокая, со старой деревянной мебелью, стоящей на местах, с которых он ее так и не сдвинул. Сейчас у него было мало времени, очень мало. Он понял это по стуку ее сердца. Джек вдыхает, доверяя только своим ушам. Полная сосредоточенность. Ба-дум......ба-дум......ба-дум......ба-дум. У него было очень мало времени, очень мало. Он торопливо взвалил ее тело на плечо, небрежно бросил рюкзак в сторону, и тот упал под обеденный стол неподалеку. В глубине дома была ванная комната, место, где грязи было больше, чем в любом другом месте в доме. Там стояла ванна, далеко не первозданная, а старинная, сделанная из чугуна. Она была холодной на ощупь, и даже когда этот холод коснулся ее лица, она все еще пребывала в глубокой дреме. Осторожными острыми когтями он расстегнул молнию на ее куртке, обнажив рваную шерстяную рубашку. Она стала холодной и липкой, и впитала в себя большую часть того, что вытекло из нее. По скрипучему дому эхом разнесся звук падения ее куртки; вскоре за ней последовали рубашка и брюки. Он раздел ее догола, до бледной кожи. В этот момент поднялся ветер, и дом застонал, как подводная лодка под водой. Джек смотрит вниз на ее обнаженную фигуру и наклоняет голову влево. Он делает вдох. Затем наклоняет ее вправо. Она выглядит такой голой и невинной, подумал он. Опытная рука достает очень длинный нож, покрытый черной грязью, которая совпадала с пятнами на ванне. Черное было, по сути, старой кровью. Старая кровь, которую ему даже не хотелось вытереть. Теперь он был готов. Четвертование было его сильной стороной, этому приему он научился, наблюдая однажды за человеческими охотниками. Осторожно он разрежет ее на четыре части: начнет с разделения бедер, удалит ноги, а грудь и пупок оставит в качестве третьего куска. Голову он никогда не ел, считая это пустой тратой времени. Для тех, кто ему особенно нравился, он сохранял зубы или, может быть, кость или две. Но со временем он сжигал и их, ему надоедали его трофеи, и он не понимал, что это за роскошь. Джек нагнулся, крепко ухватившись за внутреннюю поверхность ее бедра, прежде чем провести лезвием возле ее бедер. Затем он замирает. "..." Его голова наклоняется вниз, и он озадаченно смотрит на ее пупок. Почему...? Почему у него возникло столько сомнений? Внутренние часы внутри него щелкнули - прошло десять минут и ничего не происходило. Он не сдвинулся с места, не издал ни звука, просто стоял в глубокой задумчивости. В его голове постоянно крутились противоречия - стоит ли идти на это или нет. Не было никаких причин не делать этого, кроме страха сожаления. Он не знал, почему он боится, почему это так беспокоит его. Он не может этого сделать, он не должен этого делать. Но, как ни странно, он хотел это сделать. Не четвертовать, не пировать, а подыграть каким-то загадочным желаниям, околдовавшим его психику. Наконец, он делает движение, и это для того, чтобы взять ее за щеки. Схватив ее лицо, он наклоняет его, чтобы она посмотрела на него. Она была мертва. - ...черт, - вырывается из его горла звук, похожий на рык, когда он снимает маску. Она падает на пол вместе со стальным ножом, и монстр наклоняется вперед. Пальцы зарываются в ее волосы, темные локоны пробираются между покрытыми кровью когтями, и когда он откидывает её голову назад, чтобы она посмотрела на него, его спина начинает горбиться еще больше. Джек хрипит, потом раскрывает рот, и наконец после нескольких конвульсий его челюсть разжимается. Он извергается на нее, горячая черная жидкость брызжет из его рта на ее шею и грудь. Запах был ядовитым, а консистенция густой и мерзкой. Она покрывала ее, как свернувшиеся чернила, обволакивая ее форму и скапливаясь в пупке. Несколько кусочков попали на ее губы, скользнули в горло и испачкали зубы. Джек наконец поднял голову, резко вдыхая между клыками, покрытыми чернилами. Сладкий воздух наполнил его легкие, и еще один звериный звук наполнил комнату, когда он успокоился от переполнявшего его нервного чувства. Джек давно так не делал: это было больно и тошнотворно. Медленно его голова опускается, и он смотрит на ее неподвижное лицо. - Проснись, - шепчет он, его голос похож на густой туман, пока он уговаривает ее несколькими разминаниями большого пальца. Это заняло некоторое время, но Джек был терпелив. Он продолжал стимулировать ее кожу головы, плечи и бедра. Через некоторое время Анесса издала болезненный вздох, ее глаза на мгновение распахнулись. Джек усмехнулся, наблюдая за тем, как ее тело извивается. Её глаза были прикованы к побитому потолку, больное плечо дернулось внутрь от боли, и в ванне беспорядка она издала надтреснутый и болезненный стон. Она даже не заметила его, да и не могла. Ощущения, которые она испытывала, были неописуемы. Даже Джек не мог выразить это словами, но только потому, что это было то, что он уже чувствовал много раз. Если бы ему пришлось постараться, он бы сказал, что это было просто тревожно. Как будто тебя вывернули наизнанку, а потом вернули в нормальное состояние. Как будто видишь ад и страдаешь в нем, прежде чем тебя силой втягивают обратно в болезненную реальность. Джек откинулся назад, наблюдая за каждым моментом с этим своим больным удовольствием, и снова оказался в замешательстве, почему ему так нравится наблюдать за ней. Джек был логичным охотником, лишенным эмоций. Он не был человеком, потому что у него не было человеческих желаний. И все же он был здесь, смотрел на нее. Она страдает вот так, дрожа от его прикосновений, его взгляда, пока наконец не погрузится в мучительный сон. Но сейчас она дышала, она дышала и была жива. - Хороший маленький олененок, - почти мурлычет он, опускаясь на колени, чтобы поднять ее и вытащить из ванны. Темная жидкость стекает по ее ногам и капает на пол, когда он выносит ее из ванной. Джек не делал этого уже очень, очень давно. Идя по своему маленькому поселку, он думал о себе, испытывая отвращение от того, как он был возбужден. С каким нетерпением он ждал, когда она проснется. Нет... что я делаю? Джек продолжал удивляться самому себе. Во время уборки он размышлял об ужасно тревожных вещах. Находясь в одиночестве здесь, в хижине, он редко задумывался так глубоко. Он думал о следующей охоте, о следующей еде, о подготовке к предстоящему сезону. Он думал о том, чем занимаются люди в это время, о том, как быстро застынет лед на соседнем скрипе, о мерах предосторожности на случай, если его когда-нибудь найдут. Смыв с нее последние капли крови, он нашел в переднем отделении рюкзака рулон марли. С его помощью он обмотал рану на ее руке. Почему он ухаживал за ней, он старался не думать об этом. Отлично, подумал он, я получу свое удовольствие. Жизнь Джека уже много лет была одной и той же обыденной картиной, и не то чтобы это было для него проблемой. Но он решает, что, возможно, было бы неплохо хоть иногда позволять вещам выходить за рамки его совершенства. Не то, чтобы это было проблемой. Он скоро убьет ее, пообещал он себе. Но лучше бы все это того стоило. В конце концов, лучше бы она стала лучшим блюдом, которое он когда-либо пробовал.