Снег летит

      Он познакомился с Огаем давно. Года два назад или три. Почему-то тот с самого начала не внушил ему доверия. При встрече он улыбался, но улыбка эта была какой-то грустной и натянутой. Она вызывала лишь страх и недоумение, но никак не спокойствие.       Огай стал для Дазая кем-то вроде опекуна. Осаму не считал его родителем и даже родственником. Конечно, он был ему благодарен за кров, пищу, обучение. Но этого было недостаточно. Огай поддерживал его лишь материально, покупал все, что тот попросит. Но разве покупки могли осчастливить мальчишку? Нет. Ему не хватало любви. Огай ее, конечно же, не давал. То ли времени у него не было, то ли возможности, то ли желания… то ли он просто не умел любить. Осаму не знал, но украдкой старался разобраться.       В том месте, которое мальчик называл домом, всегда был слышен смех. Чужой смех. Смех куклы. Элис — любимица Огая. Дазай знал, что девочка эта лишь кукла. Что нет у нее ни души, ни настоящих эмоций. Что смеется она по желанию Огая, что тот ее полностью контролирует и буквально моделирует характер, делая его удобным для себя. И на это так противно смотреть. Он ползает за ней на коленях и умоляет ее надеть платье. Та отказывается, потом надевает, за что получает конфетку или какой-нибудь десерт. Так каждый день и каждую ночь, все по кругу.       Играет с куклой, несмотря на свой возраст, и находит это занятие поистине интересным. И Осаму смотрит за ними часами и не понимает, почему с ним в такое поиграть не могут. Он бы надел платье. Он бы позволил покормить себя с ложки. Позволил бы погладить и поиграть. Сделал бы все, унизил себя ради капли внимания.       Скоро ломка начнется от недостатка общения и тепла. Сколько бы он не твердил себе, что ему это не нужно, все было иначе. Какая ревность его брала, когда он видел опекуна и его способность в обнимку уснувших в гостиной. Да и не только ревность брала его в такие моменты. Злоба, странная фантомная боль, отвращение, адресованное, наверное, к самому себе.       Ему надоели сухие ответы, глупые и пустые вопросы, заданные лишь для имитации заботы.       Зачем Огай приютил его, раз не способен дать простого тепла? Осаму не понимает. Каждое утро за завтраком они желают удачи друг другу. Вечером же спрашивают, как день прошел. Отвечают друг другу односложно и по комнатам расходятся. Они каждую ночь желают друг другу сладких снов и ложатся спать. Но это чисто этикет, а не реальный интерес и забота.       Огай строг, как с подчиненными, так и с Осаму. Наказывает за любую, возможно даже, мелкую погрешность. Не бьет, не кричит. Взглядом давит, им же душит, добивает молчанием. От его недовольного кашля что-то внутри в узел сворачивается. Дазай сжимается от такого рефлекторно. Знает, что его не ударят, но страх от этого слабее не становится.

***

      В гостиной слышится смех. Это Элис, как всегда. Рядом с ней, наверное, сидит Мори и что-то нервно пишет. А Дазай слушает все это с опаской и думает, как заговорить с опекуном. Он бродит взад-вперед, измеряя комнату шагами. Трет лоб, вспотевший, ладонью, что-то цыкает, злобно сопит. Не может покинуть комнату, что стала для него убежищем. Огай уважал чужие границы. По крайней мере, к Дазаю в комнату без стука он не лез и покорно уходил, если ему не позволяли зайти. Ударяет кулаком по стене, выдыхает, смотрит в потолок.       Он получил замечание по физике. Нет, мальчишка этот предмет прекрасно знал. Быть может, понимал он его даже лучше учителя. Замечание, написанное на отдельном листочке с подписью учителя, было получено за ужасное поведение на уроке. В тот момент, конечно, хотелось спорить. Дазай считал, что вел себя нормально. Но доказывать что-либо было бесполезно.       Его мало волнует учеба. Но он выкладывается по полной, чтобы не разочаровать опекуна. Тот строит на него огромнейшие планы и считает, что для их реализации образование ох как важно. Для Огая важен престиж. Высокие баллы за тесты и хорошая характеристика — это престижно и гордо. Он хочет, чтобы о его воспитаннике говорили лишь с восхищением.       Дазай вздыхает, с ноги на ногу мнется. Приоткрывает дверь, смотрит в темный коридор. Ему нужно всего лишь дойди до гостиной и показать записку, на которой неаккуратно написано послание родителю. Он боится. Он боится чужого взгляда, полного разочарования и осуждения. Хотя Огай, с большей вероятностью, уже знает про это. Просто ждет, когда мальчишка сам признается. Любит проверять его на честность.       Открывает дверь нараспашку и маленькими шагами направляется в гостиную. Та выглядит уютной. В ней тепло, светло и так хорошо. На полу сидит Элис, которая с милой улыбкой что-то рисует на белых листах цветным карандашом. Огай сидит в кресле и быстро черкает что-то на бумаге. Щурится, перечитывает свои записи, вновь пишет, зачеркивает, злится. Кажется, он не заметил Дазая. Зато его заметила Элис и приветливо улыбнулась. Хоть кто-то ему рад в этом доме.       — Пап, — тянет Осаму, губу закусывает, голову опускает. Он не считает опекуна родителем и с некой злобой зовет его «папой». Мори не придирается, довольствуется этим.       Мужчина поднимает голову, усталым взглядом осматривая мальчишку. Вздергивает бровь, завидев листочек в чужих руках, который парень так старательно прячет за спину. Медленно моргает, качает головой. Пару прядей спадают на лицо. Он их не убирает, поднимает руку, манит парня к себе, затем кладет руку на собственное колено. Тот подходит и быстро отдает взрослому листок.       Опекун дрожащим взглядом рассматривает строчки, порой шевелит губами, проговаривая написанное. Осаму отстраняется. Ему кажется, что сейчас его ударят. К чему подобный страх. Мори не бьет его. Вернее, чаще всего не бьет. Срывается просто иногда, за что корит себя так сильно. Но сейчас Огай не собирался бить его. Он вытянул руку вперед, коснулся чужой макушки, погладил, разворошил расчесанные до этого волосы.       — Мне расписаться, чтобы ты мог отдать ее обратно? — спросил Огай, поглаживая чужую голову. Дазаю это не нравилось. Рука у опекуна такая теплая. Хотелось подойти чуть ближе, чтобы получить больше ласки. Но он стоял, кусал губы, наблюдал за осторожными движениями оппонента.       — Да. Она просила принести потом замечание с подписью, которая подтвердит то, что родители уведомлены об этом, — замялся тот, голову чуть-чуть приподнял. Ему нравились эти едва ощутимые поглаживания. Правда, продлились они недолго. Огай убрал руку, положил записку на папку-планшет, с прикрепленными к ней документами, затем черканул что-то нечитабельное и очень витиеватое. Красивая подпись, увы, непонятная.       — Возьми, — сказал небрежно он и протянул сложенный листок обратно. — Прости, но… в записке написано, что ты, в приступе злобы, исколол однокласснику руку ручкой до крови. Я, конечно, понимаю, что такое едва ли возможно, но все-таки… — оборвал он речь, строго глянув на подопечного. Зрачки его расширились, он медленно моргнул и гордо вздернул голову. Суровый взгляд. — Что произошло сегодня в школе?       — Меня дразнили одноклассники, — пробубнил мальчишка. Огай вновь вытянул руку вперед и принялся гладить чужие плечи.       — Я думал, что за два года учебы вы сдружились. А еще полтора года впереди. Вы ведь помиритесь? — спросил тот серьезно. В ответ отрицательное покачивание головой. — За что они дразнили тебя?       — За манеру поведения, — отозвался парень. Огай на такое вздернул бровь. Как, интересно, в школе себя ведет его мальчик.       — И как ты себя ведешь в школе? — спросил тот недовольно. Дазай весьма болезненный мальчишка. Недосып, умышленный голод, тревога делают свое дело. Голова часто болит. В медицинской карте давно красуется диагноз — мигрень и гипертония, от которых Мори старается излечить воспитанника. Тот, порой, забывает выпить лекарства или отказывается от них. В любом случае, все это так просто не лечится. Мальчик, словно полутруп, устало бродит по классу, пропускает некоторые занятия (чаще всего физкультуру), а на переменах спит. Может, это и стало поводом для придирок?       — Нормально, даже тихо, — сказал тот спокойно, удосужился посмотреть в чужие глаза.       — Среднестатистический тихоня, к которому любят пристать хулиганы-одноклассники, — усмехнулся Огай еле слышно. — Я ведь учил тебя давать отпор обидчикам. Так почему ты не пытаешься противостоять им?       — Их слишком много. А друзей у меня в классе нет, — в чужих глазах парень вновь заметил злобу. Поспешил отвести взгляд, вздохнул полной грудью. Элис сзади зашуршала и принялась тихо напевать какую-то песенку, которая отвлекала обоих от беседы.       — Моя ли проблема, что друзей у тебя нет? Кто же тебе их заводить запрещает? — бросил Мори небрежно. Увы, не в его силах находить друзей мальчишке. Он и так делает все необходимое для него.       — Ты прав, папа, — грустно произносит парень, но в голосе его слышится недовольное шипение. Огай делает вид, что не услышал этого. Он опускает голову, глядит в документы, вновь что-то черкает, молчит.       — Продолжим… За то, что тебя дразнили, ты затыкал парню руку до крови ручкой? — удивленно, отчасти довольно и гордо спросил Мори. Все же он садист. И подобные новости его лишь радуют, нежели расстраивают.       — Нет, просто кинул ручку в обидчиков. Но они рассказали все совсем иначе, — дернул тот плечами и постепенно успокоился. Оба молчат.       — Что-то еще? — спрашивает Огай минуты через две. Парень головой качает, пятится назад, собирается уйти. — Тогда иди в комнату. Ты ведь помнишь, что тебе нужно подготовить реферат по химии? — спросил тот, а Дазай лишь вздрогнул. Он не любил химию. Не любил из-за учителя. Делать что-либо для этого человека ему не хотелось. Но парня волновало другое. Откуда Огай узнал про доклад? Со школьным химиком, который ведет занятия у Дазая, он не общается. Остальные учителя знать не знают этого. Сам Осаму об этом не говорил, он помнил это точно. Откуда? Неужели он так пристально следит за обучением парня, хотя и делает вид, что тот ему безразличен?       — Ринтаро, снег! — закричала Элис, довольно подбегая к окошку. Она прижалась к нему лицом, уперлась ладонями в стекло, довольно захихикала. Так же, как и Огай, она очень любила это время года.       — Ой, моя милая, как красиво! — воскликнул Огай и тут же изменился в лице, стал слишком добрым и довольным. Он, не обращая внимания на Дазая, подошел к окну, присел на одно колено, обнял девчушку и вместе с ней принялся смотреть на крупные хлопья снега. Осаму так поражают подобные заскоки опекуна? То он такой строгий и статный сидит за столом и с ехидством диктует что-то, то на коленях ползает за этой девочкой и просит ее съесть еще ложечку пудинга, тем самым унижая себя. Удивительный, двуликий человек.       — Знаешь, я совсем забыл, — протянул Мори, поворачиваясь к мальчишке, что уж было покинул гостиную. — Иди ко мне, — поднялся с колена, вытянул руку в сторону парня, затем повернулся обратно к окну. Дазай прищурился. Что такого задумал взрослый?       — Да? — спросил с наигранным интересом парень и подошел к опекуну. Между ними оставался где-то метр. И никто не старался преодолеть его и встать друг к другу ближе.       — Один мой знакомый с таким воодушевлением рассказывал про лесную турбазу. Знаешь, его рассказ заинтриговал меня. Я предлагаю тебе поехать с нами туда. Хочешь? — проговорил тот спокойно, руки сцепил за спиной, с довольной улыбкой глянул в окно.       — А на какое время? — удивился мальчишка. У него ведь школа. Он не может пропустить занятия. Хотя может, да Огай не позволит.       — Ну, я бы хотел на недельку. Сам отдохну, вы погуляете, — развел тот руками. Осаму задумался, уставился куда-то в пол. Почему на неделю? А как же учеба?       — Поговорю с твоими учителями и выбью для тебя неделю отдыха. Ты ведь хорошо знаешь программу этого триместра? — спросил Огай. Он и не сомневался в том, что парень все знает, а занятия посещает для галочки. Он у него умный, правда, наперекор иногда любит делать.       — А если я откажусь? — интересуется парень.       — Тогда мы уедем без тебя. Ты не маленький, недельку без нас прожить сможешь, — улыбается Мори как-то ехидно и колко. Хотя он прав. Дазай не маленький, ему шестнадцать. Всего шестнадцать, а он уже с трудом держится. — Нет, ты, конечно, можешь остаться дома, я не заставляю. Но всяко лучше погулять по зимнему лесу, нежели весь день просидеть в душном классе, слушая монотонные лекции.       — Тогда я поеду, — говорит тот. Дазай рад, что его вообще куда-то зовут. Ведь Мори мог уехать один с Элизой, соврав про какую-нибудь командировку.       — Тогда пятницу доучиваешься; в субботу-воскресенье я бронирую домик, вещи собираем; в понедельник утром уезжаем. В принципе, у меня все, — отчеканил взрослый, постепенно отходя от окна и садясь на свое место.       — Раз все, то я пойду делать химию? — спрашивает Осаму. В ответ ему кивают, и он покидает гостиную, прижимая к себе записку с чужой подписью.