Надежда и вера

— Ты что, мусором поганым стать хочешь?! — Дилюк несильно толкает друга в плечо. Он не забудет, как его отец погиб в перестрелке, а милиция даже труп не забрала и дело не стала открывать; и никогда (никогда!) не станет дружить с милиционером. Хотя Кэйа, который хоть и осознавал все тонкости этой профессии, все еще мечтал поменять систему, считая, что его уже ничем не сломишь. В восьмидесятых расстрел дядями в пиджаках родителей — начальницу и директора госучреждения со сложной аббревиатурой, отвратительные вещи, которые бандиты делали с его сестрой и пытки утюгом родного брата, а затем тяжкие годы в детском доме он тоже не простит, и всегда (всегда!) будет считать тех, кто это сделал, преступниками. — Мусора, Дилюк, твоего батю и замочили. А я хочу быть милиционером. Тем более, в академию я почти принят. Как бы молодой Рагнвиндр не относился к силовикам, отрицать их труд было бы глупо. Еще глупее — рушить дружбу с тем, кто был рядом с самого детства и помогал в самые тяжелые моменты. У кого можно порыдать на плече, когда погибает родной человек; кому можно доверить внезапно свалившийся семейный бизнес, не опасаясь рэкетиров. В чей дом можно прийти ночью, когда становится особенно тяжело, не боясь осуждения. У него дома, кстати стоит суперский синтезатор, на котором он лабает как сам боженька. С чего его вообще в милицию потянуло? — Ты же музыкант, Кэйа. Тебе армии не хватило? Какая академия? Какая физподготовка? — юноша сегодня не скупился на хорошие щелбаны и снова зарядил Альбериху. — Не понимаешь. — Вообще, друг. — Ну ведь не я один вижу, что происходит. Авось, соберется так кучка честных и идейных- — И всех застрелят, — Рагнвиндр хмыкает и сплевывает на землю. Кэйа отпивает из бутылки какую-то слабоалкоголку, — харе бухать! — Был бы ты мной, тоже бы бухал. А даже если нас застрелят, — тяжелый вздох. — не хочу я жить в таком мире, где хороших людей убивают просто так. — Ты не в сказку попал, братан. Добро здесь зло не побеждает. Да и хуй с этим Луногородском, свали куда-нибудь, и там работай ментом сколько влезет. — Куда? В Натлан? Чтобы меня за человека не считали? — А здесь-то тебе круто живется. Не сломаешь ты систему, Кай. Сам поломаешься, а она на твоих костях спляшет. А Кэйа верил. Верил, что через пару десятилетий станет лучше, и родина будет цвести и пахнуть. И что он внесет свой вклад, а завод Дилюка станет самым лучшим по всей стране. И друга своего слушать не хотел, и песни у него не сочинялись, пока вокруг была такая хуета. — Да ты же в Афгане служил, неужели ничего не вынес оттуда? Бесполезно это, Кэйа. — Не напоминай. — парень закрыл лицо руками и залпом выпил оставшуюся треть бутылки. — Дай мне хоть во что-то верить. Повисло тяжелое молчание. Дилюк не хотел, чертовски не хотел, чтобы Кэйа рисковал жизнью за то, что и года этой жизни не стоит. И если раньше Рагнвиндр понимал, за что воевал его друг (а сам связистом чуть с ума не сошел, когда от того не было ни весточки), то сейчас, когда стало понятно, что все уже разрушено руками воров, бандитов и бессовестных ментов, совершенно не хотел иметь дел с системой, и тем более не хотел, чтобы лучший друг стал ее частью. — Я боюсь, что тебя не станет. — Ух, братан, ты от меня нескоро еще отделаешься, — короткий смешок