Доверие — главное свойство глупцов
По правилам заключаемого союза, гостящая сторона должна была остаться у принимающей стороны на сорок дней — за такое количество времени был возведен Асгардовский дворец, — чтобы закрепить мир. Очередная формальность. Мне от этого ни холодно ни жарко. Даю руку на отсечение, что мы за это время с ними даже ни разу не заговорим. Здесь находятся больше шести тысячи человек, а приходящих и уходящих еще столько же, и если их станет на три больше, поверьте, ничего не изменится. Так я, по крайней мере, думал в начале первых из сорока суток.***
Если раньше мой день начинался с прогулки на самом свободном балконе дворца или на веранде на первом этаже, то, начиная с момента прибытия Ньердовских отпрысков, каждый божий день все было одинаково: «Доброе утро, Локи!», «Хорошего дня, Локи!», «Здравствуй, Локи!», «Всего хорошего, Локи!». Я так отвык от того, что со мной разговаривают люди, кроме повара на кухне и булочника, который бывает у нас два раза на неделе, что ненавязчивая улыбка и приветствия той девушки были для меня очень навязчивыми. До такой степени, что меня это просто выводило из себя. Что ей мешало ненавидеть меня так же, как и остальные, а не так мерзко? Что за новый изощренный вид издевательств она придумала? И как только эта богиня умудрялась находить меня в этом огромном дворце? — Добрый вечер, Локи, — сказала она мне в очередной раз, чуть кивнув головой, когда шла на ужин почему-то в полном одиночестве. Я схватил ее грубо за запястье, за что, очень вероятно, мог быть наказан ударом тока, но все равно сделал это. Она почти впечаталась в мою грудь — так сильно я ее дернул. Я почувствовал, как она задержала дыхание, с неким страхом поглядывая на меня из-под длинных светло-коричневых ресниц, но не шевелилась. Отлично, сама провоцировала конфликт, а теперь делает вид, что ничего не происходит. Типичная богиня, представительница Ванов. — Фюн, или как там тебя, хватит желать мне долбаного утра и спокойной ночи! Хочешь показать, насколько презираешь меня, — выбери способ более классический! И просто отвали от меня уже, ясно? Девушка посмотрела на меня оскорбленным взглядом, потом спокойно стряхнула с себя мою руку вместе с моим шквалом негодования и собрала руки в замок перед собой, отступив назад и выпрямившись. Ну вылитые манеры сливок общества. Осталось только идиотски улыбнуться и попрощаться. Не удивлюсь, если завтра меня решат выпороть за «неподобающее поведение». — Сигюн. Меня зовут Сигюн. Если вам доставляют неудобства мои формальные приветствия, то я не буду с вами здороваться. Мне показалось, что вам во дворце немного одиноко, и я решила просто быть милой. — Мало ли, что тебе показалось! — раздраженно фыркнул я. Вместо того чтобы извиниться за это недоразумение, я решил еще больше усугубить ситуацию с единственным человеком, который был готов поговорить со мной за последние несколько лет. Не нужна была мне вся эта любезность, доброта, доверие и прочее, что присуще низшим существам. У богов это имеет только одно название — слабость. — Прошу прощения за доставленные неудобства, — выдала она вместо меня и, развернувшись, скрылась за дверями столовой.***
Своими выходками я мог разрушить тысячелетиями не рушимый союз, но меня это мало волновало. Не я царь — значит и не мне об этом думать. Хотя Сигюн показалась мне не такой, как близнецы, но такой, как я, точно должен быть задеть ее гордость. Она действительно перестала здороваться со мной, как я и просил, но каждый раз, когда мы пересекались в коридорах, Юн слегка улыбалась мне. Мы никогда не разговаривали, только встречались несколько секунд глазами пару раз на дню, а иногда и вовсе не виделись сутками. Это по-прежнему раздражало меня. Может, это какой-то заговор против меня? Испытывают ли они меня на прочность? Черт их знает. Так прошло шесть дней. На седьмой день я уже привык к новому укладу жизни, даже был в каком-то на удивление приподнятом настроении. В библиотеке Одина взял неизвестную книгу и оставил ее в своей комнатушке, чтобы вечером почитать в тишине на балконе. В коридоре днем пересекся с Тором. Впервые за долгое время спросил, как обстоят его дела и у его земной подружки, на что он только пробубнил что-то, опустив голову, и прошел мимо. Больно надо было. Уже давно я решил, что чем реже я пересекаюсь с богами, тем быстрее освобожусь от оков, ведь ни с кем не говоришь — никому не вредишь. Как показал опыт и время, это не работало. Или работало, но как-то не так.***
К вечеру настроение снова упало. Хотелось гаркнуть на кого-нибудь, но со мной и так никто не разговаривал. Я чувствовал себя на каких-то гребаных качелях, которые нельзя было остановить. Решил уединиться на балконе. Внизу были сады, в которые меня не пускали из-за нахождения там ядовитых сортов растений, считая, что я могу кого-нибудь отравить или, не дай бог, убить. А так хотелось цветов… и убить кого-нибудь тоже… За садами начинался город, а там и Асгардская оранжерея, о которой мне можно только мечтать и мечтать. В голове промелькнула мысль, что полететь головой вниз не самая плохая идея. Мое существование все равно не имело никакого смысла. Единственный человек, ради которого мне хотелось меняться, быть хоть чуточку лучше, развеялся по ветру, сгорев на церемонии похорон. Стеклянная дверь на балкон скрипнула — я обернулся. На пороге стояла Сигюн. Сегодня на ней было голубое шелковое платье, очень похожее на то золотое, но с закрытыми плечами и узким синим поясом. Без золота не обошлось. Волосы доходили до лопаток, опять с цветами в них же, хотя в Асгарде принято было носить только собранные прически. Хотя Сигюн — представительница Ванов, а не Асов… Видимо, у них в этом плане есть некоторая фривольность. — Извини, не знала, что здесь кто-то есть. Я тебе не помешаю, — без толики смущения выдала она. — Как хочешь. Только не разговаривай со мной. Я перевалился через толстые перила и посмотрел вниз, думая о том, каким будет мой полет. Хотя жаль будет тех, кто будет соскабливать мои остатки, ведь я в конце концов не умру просто так. Задумавшись, я не заметил, как Сигюн встала на расстоянии трех метров от меня и тоже посмотрела вниз, будто хотела посмотреть, на что смотрю я с таким интересом уже несколько минут. Потом она перевела с любопытством взгляд на книгу, что лежала на мраморном столике, потом на меня, потом снова на город. — Тебе нравится природа? Эта книга про язык цветов твоя, верно? Я не посмотрел на нее. И почему она так любит совать свой веснушчатый нос в чужие дела? Неужели в этом огромном дворце поговорить не с кем? Впервые немного отпало желание кому-то нагрубить, но я знал, если открою рот, то все случится само собой. По правде, она вела себя так по-детски, что мне совсем не хотелось ее обижать. Она ведь не виновата, что я такой. В отличие от остальных. — Да. А еще лаванда. Мне нравятся цветы лаванды. — Почему-то вспомнилось, что мама их любила. Сигюн чему-то улыбнулась. Что же, интересно, ее так развеселило? Что бог лжи и коварства любит цветы? Что это тупо и сопливо? Видно, я хмурился, пока надумывал язвительный ответ в своей голове, так что Юн улыбнулась, как это делала обычно, и сказала: — Тебе стоит полюбить цветы одуванчика . — Что? О чем ты? Но девушка не наградила меня ответом на вопрос, чтобы разъяснить, что же она имела в виду. Какой одуванчик…***
За полночь. Я уснул на полу, на балконе, в какой-то омерзительно-неудобной позе, так что болело даже то, что никогда не болело, а когда проснулся, то было уже темно. Конечно, приставленный ко мне стражник все два часа был рядом, хотя я говорил, что в этом нет необходимости. Кто же мне поверит? Да никто! Это бесило меня еще больше. Я всегда отвечал за свои слова. Почему-то обессиленный и уставший, я завалился на мягкую кровать, которая до этого казалась безумно жесткой. Матрас, что ли, поменяли… Изворачиваясь, как змея, я снял с себя все тряпье, оставшись по пояс голый. Честное слово, так бы и ходил, кто бы мне только позволил. На прикроватной тумбочке должны были лежать восковые беруши, которые хоть немного, да спасают от утренней шумихи: моя комната находится почти в крыле придворных, спасибо брату. Рука упала, но приземлилась не на деревянную поверхность, а на что-то мягкое и шуршащее. Я чертыхнулся от страха и привстал. Нервы совсем ни к черту стали. Привыкнув к темноте, я рассмотрел на столе очертания букета… лаванды! Эти изверги не позволяли мне даже кактус в комнате держать, зачем, говорят, тебе растения, если ты не умеешь заботиться о них? А тут на те… Букет цветов! Значит ли это, что Сигюн принесла мне цветы? Но зачем? Вопросы, на которые я не находил ответа в любом случае, мало меня интересовали, ведь теперь у меня были мамины любимые цветы. Несмотря на сонливость, я покинул кровать в поисках вазы или хотя бы стакана. Не хотелось, чтобы они быстро завяли. Но, как назло, в комнате не было ничего такого, что могло послужить вазой, а точнее разбиться, сломаться и в конечном итоге стать оружием, которым я пырну стражников, чтобы сбежать. Неудивительно, что тумбочка была приварена намертво к стене, стол — к полу, а кровать саму по себе вообще было невозможно сдвинуть. Скоро доведут себя до такой паранойи, что закроют меня в комнате с мягкими стенами, а то вдруг я пробью головой мраморную плиту, а потом поубиваю их всех к чертовой матери. Я прошел в ванную, где тускло горела подсветка. В голову пришла безумно гениальная идея. Я вернулся к кровати и стащил с одной подушки наволочку, разорвав ее, потом хорошо намочил (спасибо, что хоть доступ к воде у меня неограниченный, ведь утопить я могу только себя) и аккуратно положил стебли цветов в получившееся углубление. В детстве мама часто водила меня в оранжерею Асгарда, где альвы ухаживали за растениями, и я видел, как они осторожно делают все, чтобы срезанные цветы не засыхали долгое время. Мне нравилось там. Там, где всегда пахло цветами, было тихо и была мама. Наверное, поэтому она так часто ходила со мной туда, пока я не увлекся оружейной комнатой. Если выражаться земным языком, я всегда был маменькиным сынком, в то время как Тор предпочитал проводить время рядом с Одином. И я ни о чем не жалею. Она была единственной, кто отдавал мне все и не просил ничего взамен, и единственной, кого я не смог защитить. Я положил букетик лаванды на подоконник и лег обратно на кровать. Хотелось закрыть глаза и больше никогда не просыпаться.