Их сын

      2016       Впервые увидев ее на крыльце их дома, он чувствует себя так, будто всегда знал: так и будет. Даже через дверной глазок ее лицо кажется усталым, полным страха и безысходности. Он открывает дверь и говорит:       – Это ты.       Она в замешательстве молчит и после долгой паузы спрашивает:       – Ты знаешь, кто я?       Уилл оглядывает ее с головы до пят. Во рту разом пересыхает.       – Да. Судя по всему, знаю.       – У меня нет времени объяснять, – говорит она, но он и не требует объяснений. На словах уж точно. Видения и образы кочуют от нее к нему как безумные: ее разум транслирует весь тот хаос, который она видела в последние дни, – череда картинок, которую можно смотреть как фильм. Бездыханные тела людей, гудящие машины, запах гниющей плоти и страха. А еще – высокий мужчина с темными волосами и носом, очень похожим на его собственный. Уилл бросает взгляд через плечо женщины, на ее машину. Тот самый мужчина сидит на пассажирском сиденье, и даже отсюда, в слепящем свете горящих фар, Уилл видит, что в вертикальном положении его удерживает только ремень безопасности.       Родители Уилла – его настоящие родители, родители, которым он был нужен, которые не бросили его, – сейчас наверху, в их постели, где он оставил их три часа назад. Он закрыл им веки – видел, что так делают в фильмах, а потом его стошнило в раковину в ванной. Ни единой секунды Уилл не волновался, что тоже мог подхватить вирус. В глубине души он знал, что это невозможно.       – Это оно, – тихо говорит Уилл. Разве он не видел это тысячи раз в своих видениях? Армагеддон. Конец света. Он постоянно думал об этом весь последний год: апокалипсис шел за ним по следам. Пастор Джейкоб, каждое воскресенье цитирующий «Откровение Иоанна Богослова», передачи про тепловую смерть вселенной по телевизору, то стихотворение Т.С. Элиота в школе: «Не взрыв, но всхлип» (1).       Он не слышал, как умерли родители: это случилось в тишине. Если человек умирает и никто не слышит этого, можно ли считать, что он действительно мертв?       Женщина протягивает к нему руку и касается его щеки. Он резко отстраняется. Она говорит – тихо, но твердо:       – Да, это оно. И нам нужна твоя помощь.       Он тяжело сглатывает, словно в горле у него застрял камень.       – Мои родители, – говорит он, – они…       – Многие, не только они. – Кажется, что ее реплика должна была прозвучать презрительно. Слова говорят: «Твои родители не имеют значения», но на самом деле он слышит другое – «Ты не один». Почему-то это утешает.       И он спрашивает:       – Ты хотя бы знаешь мое имя?       – Конечно, знаю, – говорит она, а он слышит: «Я дала его тебе».       Ветер дует резкими, грубыми порывами, и Уилл засовывает руки в карманы. Погода не по сезону плохая, и он бы переживал за их урожай, если бы не подозревал, что никогда уже не вернется домой.       Он смотрит ей в лицо и невольно задерживает дыхание. Ее глаза – точно такого же небесно-голубого оттенка, как его собственные.       – Что тебе от меня нужно? – спрашивает Уилл.       Женщина закатывает рукав. Вокруг ее локтя обмотана повязка, и он видит по бокам от нее желтоватые следы. Йод.       – Эта болезнь, – говорит она. – Ты защищён от нее, как и я.       – Знаю, – говорит он.       Его ответ ее не удивляет.       – Мы смогли создать вакцину, используя мою кровь. – Она теребит край повязки, стягивающей бледную, очень бледную кожу ее руки. Интересно, сколько крови она уже пролила за это?       – Вакцину, – повторяет он. – Но не лекарство.       Ее губы сжимаются в тонкую линию.       – Поэтому нам нужен ты. – И бросает быстрый взгляд на машину.       – Это мой отец, – говорит Уилл. Женщина ничего ему не отвечает. – У него нет иммунитета?       Она качает головой, но по-прежнему молчит. Ее глаза покраснели, и сначала он думал, что виной тому злой, кусачий ветер и пыль, которую он поднимает в воздух, но теперь понимает: дело не в этом. Совсем не в этом.       – Тогда я ничем не смогу помочь. – Уилл тщетно пытается разглядеть мужчину в темноте. Стоит ли? Ведь он уже видел воспоминания этой женщины о нем: его бледную, обескровленную кожу, обмякшее тело. – Слишком поздно. Он выглядит так же, как мои родители перед тем, как…       Она прерывает его.       – Ты можешь кое-чем помочь. Кое-чем, чем я не могу.       Он не знает, делает ли она это специально – каким-то образом блокирует их мысленную связь, но образы, которые он видит, вдруг размываются и бледнеют. Все, что он чувствует теперь, – ее страх, ее отчаяние.       – Чем? – наконец спрашивает он.       – Пересадка, – отвечает она, и если бы все происходящее уже не было абсолютным безумием, то теперь он счел бы это дурным розыгрышем. – Мы думаем, что пересадка стволовых клеток – твоих – излечит его.       – Откуда вы знаете, что они подойдут?       – Я не знаю. Но у нас нет вариантов. – Ветер со свистом ударяет ей в лицо, и ее волосы разлетаются в стороны. Она дрожит, но Уилл не собирается приглашать ее внутрь. Его преследует ощущение, что эта женщина и его дом существуют в разных мирах, и если он позволит им пересечься, случится катастрофа.       Уилл отступает на полшага, чтобы загородиться от непогоды. Завывания ветра заглушает его голос, и ему приходится перейти чуть ли не на крик.       – Что ты сделаешь, если я скажу нет?       В ее голосе не остается ни капли мягкости.       – Я не хотела бы проверять.       Покачав головой, Уилл делает еще один шаг назад, пытаясь закрыть дверь. Но женщина мешает ему довести дело до конца, засунув ногу в дверной проем. Он изумленно смотрит на нее, не веря своим глазам.       – Ты правда думала, что это сработает?! – кричит он сквозь очередной порыв ветра. Его мать не на шутку рассердилась бы, если бы услышала, что он говорит в таком тоне с незнакомой женщиной, но его мать мертва, а Уиллу надоело притворяться. – Ты думала, что можешь просто заявиться сюда, взять что тебе нужно и уйти? Ты меня бросила! Я не видел тебя четырнадцать лет! Но как только тебе что-то понадобилось от меня – ты тут как тут! Да пошла ты! Что ты за человек?!       Каждое его слово заставляет ее вздрагивать, но она не отступает.       – Я человек, который привык делать тяжелый выбор! – кричит она, когда он договаривает. – И я не позволю ему умереть без боя. И не брошу тебя тут одного.       – Ты уже это сделала, – шипит он.       – Если бы ты только знал… – говорит она, и ее голос становится таким тихим, что Уиллу приходится напрячься, чтобы ее услышать. – Если бы ты только знал, каково мне было.       И вдруг она перестает тормозить поток своих мыслей. Он видит эту же женщину, только моложе, беременную, она стоит у могилы. Вот она, хромая, заходит в какой-то заброшенный дом. Вот она держит на руках ребенка в темной, пропитанной безнадежностью комнате. Вот ребенок (Уилл с ужасом понимает, что это он) силой мысли вращает мобиль над колыбелью. Какие-то мужчины в темных костюмах, женщина постарше – она кричит. И эта женщина, его мать – свернулась калачиком на полу и плачет навзрыд. Кажется, будто эти рыдания разорвут ее на части.       Вот мужчина, тот, что сидит сейчас в машине, как и сейчас – не живой и не мертвый, вечно идущий по лезвию бритвы. Он держит на руках малыша Уильяма, а потом уходит. Уилл зажмуривается изо всех сил, но это не помогает, образы продолжают проноситься сквозь него непрекращающимся потоком. Он всегда думал, что хотел знать, но ошибался.       – Я могу рассказать тебе, – говорит женщина, и отчаяние просачивается в ее голосе. – Я могу так много рассказать тебе…       Его губы шевелятся, но он не уверен, что произносит свой вопрос вслух:       Что, если я не хочу это слышать?       В полуночной темноте фары машины светят как сигнальный огонь. Все остальные огни погасли – света нет уже сутки. До сих пор он почему-то не задумывался, почему никто не включил генераторы, но теперь, чувствуя тошноту, он понимает, почему. Там больше никого нет. Паника нарастает изнутри, стискивая его горло.       Как быстро он потеряется в этой кромешной, без единого огонька, темноте, если пойдет туда в одиночку? Сможет ли он когда-нибудь найти путь домой? Если здесь останется хоть что-то, к чему можно будет вернуться.       – Уильям, – говорит женщина, и он с удивлением понимает, что впервые слышит, как родная мать называет его по имени. Это срабатывает как сигнал, которого он так долго ждал. Свет фар, освещающий ее сзади, образует вокруг нее подобие нимба, а она смотрит ему в лицо горящими, полными слез глазами и спрашивает:       – Ты поедешь с нами?