Вишнёвая тень

Из всего приёма пищи Бруно запомнил только то, что суп был горячим, а тесто для пончиков получилось лучше не бывает. Предсказатель не ел, а, скорее, грузил в себя топливо для того, чтобы выдержать стычку с матерью. Притихшая семья глядела на то, как младший из тройни Мадригаль и глава клана уничтожали свои порции, стараясь сохранить максимум достоинства, когда пересекались взглядами. Это было что-то новое. Раньше Бруно не решался идти против слова матери, обычно выбирая вариант отсидеться где-нибудь и переждать. Но в случае с поиском невесты это не работало. Алма подозревала какое-то непотребство и была готова сломать жизнь сыну, лишь бы держаться за это мифическое «у семьи Мадригаль всё прекраснее некуда». Пару раз Бруно ловил на себе взгляд Пеппы, но средняя сестра так и не решилась ничего ему сказать. Возможно, дело было в Феликсе, ласково похлопывающем её по руке, мол, дети целы и довольны, а значит, нет нужды понапрасну разбрасываться обвинениями. Единственным забавным моментом стала неудавшаяся попытка Уго пометить горшок с Клайвом как свою щенячью собственность, но это так и не выросло да хохмы, несмотря на приложенные Агустином старания. – Ко мне в комнату, – наконец, произнесла Алма, вставая. Её сын не шевельнулся. – Бруно. – Ты забыла слово «пожалуйста». Мирабель казалось, что она, даже не будучи Долорес, слышит тихий хрип: абуэла наступала на горло собственной гордости. – Пожалуйста, идём ко мне в комнату, – с нажимом произнесла Алма. На этот раз её младший сын подчинился. «Какой же он красивый» – подумала Мирабель, любуясь волевым профилем дяди. Щекотливое чувство, похоже на птичку, снова шевельнулось где-то в животе, совсем как тогда, во время лепки вазы. Странно и приятно одновременно. Хоть бы у него всё получилось! А завтра, если всё пойдёт по плану, у победителя будет новое пончо. И поцелуй. И не подозревая о планах племянницы, Бруно поднялся по лестнице вместе с матерью. Они хранили молчание до тех пор, пока не закрылась дверь. Волшебная комната Алмы была обставлена проще, чем у остальных членов семьи. При её появлении вспыхнули огоньки тысяч свечей и свечечек: в унисон с главной, той, что была выставлена на окне как символ магического дара Мадригалей. Эта вспышка напомнила Бруно то, как он впервые открыл свою комнату и решил, что его благословили, а потом, год за годом, лишаясь друзей и нормального общения, думал, что всё же прокляли. – Тебе надо жениться, – решила не медлить с первым раундом Алма. – С чего бы это? – Холостой мужчина в твоём возрасте вызывает подозрения. – Я десять лет прожил в застенках вместе с крысами, а до этого как клеймёный даром предвидения – так неужели то, что я холост, перевесит то, с чем я уже живу? – Это был твой выбор. – Дар? Застенки? А, погоди, точно: жизнь в одиночестве. Если так, мы закончили? – Нет, – Алма впервые обернулась к нему, пытаясь, как в детстве, приструнить сына одним взглядом. Тот лишь приподнял одну бровь: тревожный звоночек для той, кто привыкла держать под контролем всех живущих в Касите. – Пойми, я желаю тебе добра. – Я понимаю, но в своем желании сделать добро ты не спрашиваешь, чего хочу я. – И чего же ты хочешь? – Жить так, как живу сейчас. – Ты не молодеешь, и если не поторопишься, то так и умрёшь бездетным, – выложила ещё один козырь Алма. – У меня столько племянников и племянниц, не похоже, чтобы род Мадригалей оборвался на мне. И я обожаю проводить с ними время. – Особенно с Мирабель. – Да, особенно с Мирабель, – сказал он, не моргая, хотя в пальцах ног поселилось ощущение, будто предсказатель стоит на краю пропасти. – И чем же вызвана такая нежная привязанность? – в голосе матери звучал металл. – Оба носим клеймо. Смотрим друг на друга и любуемся. – Не дерзи мне. – Я всего лишь говорю правду. – Кем ты пытаешься для неё стать? Отцом? – У неё есть Агустин, и он прекрасный отец. А я её дядя. – А говоришь так, будто ты её спаситель. – А есть, от чего спасать? – Бруно сощурился, и Алма, должно быть, впервые в жизни испугалась собственного сына. – Неважно. Я найду тебе невесту. – Я не женюсь. – Куда ты денешься. – Куда угодно. Могу опять уйти в застенки. Я профи, вы меня так и не нашли бы, если бы не Мирабель. – Я стараюсь, но не могу понять тебя, – зашла с другого угла глава семейства, – Ты то покладистый сын – то дерзишь. То ведёшь себя степенно – то носишься по крышам. – Я странный, да. И всегда был таким. И уже едва ли смогу соответствовать твоим высоким стандартам, – Бруно хмыкнул, скрещивая руки за спиной, – Извини, мамита. Не вышло из меня образцового сына. А ты ещё и хочешь всучить меня какой-то несчастной сеньорите. – И всучу. – Нет. – Волоком потащу, если понадобится, но ты, – Алма подошла к сыну вплотную, и её узловатый палец ткнулся ровно в переносицу предсказателя, – Не посмеешь выкинуть ни одного фортеля, тебе ясно? – Ты о чём? – Бруно даже не изменил позы. – О твоём предсказании. Ты что-то видел. И я выясню, в чём дело. И пойму, что происходит. – Очень сомневаюсь. В этом мире был лишь один человек, который мог меня понять. – И кто же это? – Мой отец. Он бы меня понял. Алма отшатнулась. Упоминание Педро считалось в семье запрещённым приёмом, и помогало выйти победителем практически из любой патовой ситуации. Но была у этой хитрости и обратная сторона: прародитель клана упоминался только в самых серьёзных случаях. Последний раз этот приём использовала Джульетта целых 28 лет назад, убеждая мать, что хочет выйти за Агустина. С сегодняшнего дня счётчик можно было обнулить. – Если… если нам грозит опасность, ты… просто обязан сказать, – совершенно растерялась Алма. – Можешь поставить капканы, если хочешь. Но ты ничего не поймаешь. – Брунито. Предсказатель обернулся. Ему было стыдно, что пришлось прибегнуть к авторитету отца, и теперь приходилось титаническим усилием удерживать себя от слёз. Папа был болезненной темой с детства. – Я прошу… Просто прошу тебя не делать глупостей. Ты… можешь обещать мне это? Младший из тройни Мадригаль не сказал ни «да», ни «нет», молча выйдя из комнаты. Он чувствовал себя выпотрошенным. – Как всё прошло? – тихонько поинтересовалась Джульетта, как раз закончившая прибирать кухню после обеда. Её брат как-то неопределённо двинул плечом, направляясь в свою комнату к единственной вещи, которая могла сейчас его успокоить. Сколько лет он уже не вёл этот странный диалог? Зайдя к себе, предсказатель нащупал потайной кармашек в подкладке пончо. Идти за ножницами не хотелось, так что Бруно просто перекусил пару грубых стежков. На его руку выпал медальон, лишённый какой-либо вычурности. Раньше можно было просто сходить к портрету на лестнице, но не теперь, когда в доме полно народу. Предсказатель щёлкнул замочком, и украшение открылось. – Здравствуй, папа. С маленького выцветшего фото на Бруно взирал красивый мужчина с мягкой улыбкой и лучистыми карими глазами. Когда Алма гордилась сыном (а бывало это нечасто), она говорила, что видит в отпрыске черты Педро. Лично Бруно казалось, что у них с отцом столько же общего, сколько могло бы быть у солнечного луча и покрытого мхом булыжника, но факт оставался фактом: этот чудесный человек, пожертвовавший жизнью ради общины и собственной семьи, был его родителем. – Пап, я... – предсказатель сел на ступеньки, пытаясь привести мысли в порядок. Прошмыгнувшая в поисках корма пара крыс забралась ему на колени, одна даже понюхала цепочку медальона, но, быстро поняв, что предсказателю требуется уединение, зверьки убежали восвояси. Раньше было проще, в детстве, когда Бруно спрашивал отца, что же всё-таки значит быть единственным мужчиной в семье, когда защитник из тебя никакой, а чтобы ты ни делал, в основном выходит только хуже. Портрет Педро знал о даре сына, о том, как его гоняли остальные ребята, и даже о любви к Хуаните. Но всё это были ещё цветочки: теперь ему предстояло узнать нечто из ряда вон. – Пап, я… кажется, я люблю того, кого не должен. Не так, как должен. И это разрывает меня на части. Я понимаю, что так не должно быть, но, кажется, меня любят в ответ, – Бруно смотрел в карие глаза портрета, словно ожидая, что отец нахмурится, но тот смотрел на него всё также приветливо, – И она замечательная, папа. Лучшая из всех. Ты сказал бы мне искать похожую, но другой такой просто нет и не будет. Должно быть, для человека моего возраста это последняя искра, последняя глупость и последняя надежда на счастье, но обстоятельства… Я не боюсь ошибки для себя, не думай – я совершил их достаточно – а для неё. Для неё я стану несмываемым клеймом позора. Могу ли я что-то ей дать? Я, предпочитающий прятаться в застенках в надежде, что всё образуется как-нибудь само по себе? Не знаю. Но я… я хочу быть лучше для неё. Смелее. Решительнее. Я сегодня даже по крышам скакал, хотя мне уже далеко не 16, и… Я будто схожу с ума, вспоминая её тепло, её запах, её бархатистую кожу и кудряшки, она – совершенство. Я буду гореть в аду за все мысли, что приходят мне в голову, но однажды наберусь смелости сказать ей, что она –лучшее, что со мной случилось, и что я люблю её, и пусть сам Бог будет мне судьёй, раз уж он создал правильную и неправильную любовь! Почувствовав, что вот-вот начнет кричать, предсказатель осёкся и горько усмехнулся, снова глядя на портрет: –Всё очень-очень сложно, пап. О таком не говорят. Такого не должно существовать, совсем как нашей таинственной гостьи –может, ты мог даже её видеть, ведь твой портрет висит у лестницы. Мирабель назвала это нечто Вишнёвой тенью, и теперь Алма хочет её изловить… Тень, не Мирабель, конечно. А может, и Мирабель, там всё не менее запутано, несмотря на то, что я видел предсказание, и… И я ушёл от темы. Мне бы очень, очень пригодился твой совет, прямо сейчас. Я знаю, что сижу тут и говорю сам с собой, но ты не оставил мне выбора, погибнув раньше, чем я мог тебя узнать… Серьёзно: оставил бы хоть записку с инструкцией, что значит быть настоящим мужчиной, а то я уже прожил земную жизнь до половины, а всё не разобрался. Спору нет, может быть, это я недалёкий. Поэтому умру бездетным чудесатым бобылём, и моя драгоценная матушка выгравирует на моей могиле фразу «А я говорила!». Смех родился сам собой, и Бруно дал ему волю, как и выступившим слезам. Никто из Мадригалей не влипал в подобную ситуацию. Никто и никогда. Джульетте не надо было лечить его от букета болячек в детстве, глядишь, было бы одной проблемой меньше. Но тогда Мирабель бы не справилась и не сплотила семью. Эта странная мысль заставила предсказателя вскочить. Вот она! Вот зачем он появился на свет. Он не смог стать тем самым мужчиной в доме для матери и сестёр, но всё ещё может быть опорой для племянницы. Мог ли перепутать? Может, это родительские чувства? Другая любовь? Очень сильная привязанность? Бруно знал, что ответ на все эти вопросы «нет», чувствовал сердцем, не мог просто так смириться, но ему придётся. Совсем как в детстве, когда его успокаивала Джульетта. «Испугался? Ничего страшного там нет, это просто швабра стояла, а ты вообразил, что это кто-то посторонний» «Я туда больше не пойду!» – юный предсказатель сжался в комок, подтянув колени в груди. Кажется ему было 6. «А давай…» – сестра бережно стиснула его похолодевшие от ужаса ладошки, – «Мы будем вести себя смело по чуть-чуть, а не сразу?» «Как это?» – с некоторым недоверием переспросил Бруно. «Сегодня ты посмотришь на эту страшную швабру в углу. Чуть позже подойдёшь ближе. Может, даже пальцем дотронешься» «Я там же и умру, Джульетта!» «Нет» – целительница потёрлась лбом об его лоб, улыбаясь, –«Ты ведь мужчина. Ты сильный. И ты сможешь, если хорошенько постараешься». Воспоминание ушло, и Бруно закрыл медальон, начиная подъём наверх. Он получил свой ответ. Даже два. Он станет опорой для Мирабель. И убьёт свою любовь. Не сразу, понемногу. День за днём. Он заставит этот зов замолчать. И начнёт с главного: Мирабель – его племянница.