Вишнёвая тень

Когда приглашённые на праздник гости заметались в поисках фонарей, запоздало сообразив, что нужно освещение, Бруно ощутил прикосновение к руке. Мирабель. Приложила палец к губам и повела за собой. Вырываться было поздно, да и не хотелось. Сумерки и риск только подстёгивали любопытство. Голова кружилась, в теле ощущалась лёгкость. Её аромат, запах натруженной танцем кожи с особой звериной ноткой… Держать себя в руках! Он взрослый разумный человек! Знакомый с последствиями! Его вели в кладовую, за бочки с вином и стратегические припасы семьи Мадригаль. Места было маловато, только в глубине, и то стоя лицом к лицу. Нащупав спички, девушка зажгла фонарь, который она прихватила с собой. Оглянулась на дверь, прислушалась, а потом тихонько разместила источник света в нише возле мешка с картофелем. Снова прислонила палец к губам. Взгляд её стал жалобным. Указала на предсказателя, потом на себя, затем изобразила обнимающий жест. Бруно нерешительно протянул к ней руки, и девушка кинулась к нему, стискивая так, что у предсказателя на мгновение перехватило дух. Осколки одиночества внутри принялись вставать на свои места. Как не обнять её в ответ? Её плечи. Прохладные, должно быть, замёрзла. Дрожит. Мирабель чуть отстранилась, глядя ему в глаза. Протянула ладонь к лицу предсказателя, заводя руку ему за голову. Нащупала резинку для волос, потянула вниз. Кудри не собирались на свободу по первому же требованию, поэтому Бруно, покорный её воле, наклонил голову назад, и ровно в этот же момент Мирабель припала губами к ямке между его ключиц. От этого прикосновения в глазах предсказателя стало темно, и он, зажав зубы, издал нечто среднее между рынком и всхлипом. Это было так странно, будто девушка целовала не его, а его искалеченную душу. Её губы переместились выше, коснулись дрожащего кадыка, поднялись ещё, но затем свернули к уху, памятуя о запрете. Их ласки прервал внезапный шорох, и Бруно прижал племянницу к себе в намерении спрятать. Они замерли. Мимо кладовой пробиралась какая-то пьяная парочка, судя по всему, вознамерившаяся найти приключения на свою голову. Мужчина что-то напевал, а его спутница хихикала. – А всё-таки младшая Мадригаль плясала как дьяволица! Но до чего же хороша, зуб даю, что для кого-то! Проклятый счастливчик! Стеснённые обстоятельствами, Бруно и Мирабель могли общаться, только мягко бодая друг друга или пожимая руки в качестве реакции на то, что говорили снаружи. Предсказатель отреагировал на оценку пляски, тронув её плечо, а девушка потёрлась лбом об его грудь, обозначая, кому предназначался танец. – Только не говори мне, что влюбился в эту девчонку! Я тебе не прощу! – раздался голос сеньоры. – Что ты, что ты, у меня ведь есть ты. Te amo. Обитатели кладовой взглянули друг на друга. – Так я тебе и поверила, – продолжала кокетничать женщина, – Видел сегодня сеньору Делано? – Видел, а что? – А то, что её Хосе был на ножах со всей семьёй ради неё, вот что! – Ну, дорогая, это уже слишком. Они ведь согрешили, приходясь друг другу кузенами. На этих словах Мирабель беззвучно вздохнула, обняв дядю покрепче. – Так я же не про то! Я про то, что ты можешь сколько угодно трепать это пресловутое te amo, а вот когда придётся меня защищать, наверное, и не пошевелишься! – Это неправда! – Поклянись, что будешь меня защищать. Мужчина замялся: – А чем? – Именем матери. – Ну, знаешь… Ладно, ладно, клянусь! Мирабель с удивлением ощутила, что Бруно снова осторожно сжал её плечо. Их глаза встретились, и предсказатель ласково улыбнулся. – Вот и молодец. И ещё кое-что, – не сдавалась сеньора снаружи. – Что ещё? – Как что? Целуй, скрепим твою клятву. Бруно опустил голову, касаясь губами плеча девушки. И тут же понял, что возведённые ими стены рухнули. Мирабель слова дотронулась до его шеи, а затем зарылась пятернёй в распущенные волосы, гладя освободившееся кудряшки. Бруно взял её лицо в ладони, и некоторое время они изучали друг друга, будто встретились впервые и стремились запомнить любимые черты на всю оставшуюся жизнь. Девушка сосчитала его веснушки кончиком ногтя, шепча одними губами «одна, две, три…». Это был их отчёт до точки невозврата, и они прекрасно об этом знали. Приложенных усилий оказалось недостаточно, но лишь потому, что их чувства не были блажью, простым желанием обрести забвение и быть проклятыми до конца дней. Они любили свою семью и желание ей только добра, но и друг без друга жить были не в состоянии. Чаши невидимых весов дрогнули, и всё, что было достоянием их и только их, перевесило табу, порицание и ненависть. Здесь, в кладовой, не было никого кроме густых теней, окружавших их словно тёплое пончо. А у Бога, наверное, были дела поинтереснее, чем мчаться сюда со всех ног и убивать двух грешников прямо на месте. Тонкие руки обвили шею уже немолодого мужчины, а он несмело приобнял девичью талию. Они соприкоснулись носами, а затем позволили пересохшим от волнения губам слиться в поцелуе. *** Больше поведения невесты на свадьбе и причудливого танца младшей внучки Алму коробило только одно: необходимость идти на поклон. Не сказать, чтобы Силвио Лопес был упрям и высокомерен: нет, вовсе нет. Но подобные люди настораживали абуэлу. Хотя бы потому, что сеньор Лопес был индеец, уже не сказать, что из чистокровных и некрещёных, но кое-какая дикость в нём всё же сохранилась. Этот человек с костистым лицом и собранными в хвост длинными седыми волосами на первых порах помогал семье Мадригаль толковать предсказания пятилетнего Бруно, пока таблички не обзавелись полноценными изображениями людей и животных. И сейчас пора было снова спросить о символе, не дававшим Алме покоя. – У вас растёт заклинательница духов, прекрасная, как лунная богиня, – произнёс Силвио Лопес, заметил главу дома Мадригаль, – Я видел мужчин, в глазах которых плескался неутолённый голод при виде её танца. Абуэла мигом вспомнила, почему испытывает неприязнь к этому человеку: – Постыдился бы, всё же носишь крест. – Крест не мешает мне видеть поистине прекрасные вещи, – индеец показал вверх, на полосу поступившего Млечного пути, – Ты обеспокоена. Что случилось? Бруно снова предсказывает на нашем языке? – Очень смешно, – пробурчала Алма, садясь рядом. И когда он только забудет? Старшая сестра Силвио, ныне покойная Виситасьон, в своё время помогала молодой матери заботиться о троице шалопаев. Особенно к индейской няньке прикипел Бруно, должно быть, из-за её необычного выговора. Алма не сразу заметила, что Виситасьон подучила мальчика изъясняться на родном для неё языке муиска. И всё бы ничего, но, как оказалось, в голове Бруно возникла путаница, и первые гадания были настолько пространными, что разбирать их приходилось совместно с двумя индейцами, которые лишь посмеивались, заявляя, что истинный шаман говорит загадками. И вот опять… – Ты знаешь, что на языке символов значат два треугольника, касающиеся вершинами? – решила не ходить вокруг да около Алма. – Занятный вопрос, учитывая, что точно такими же украшено пончо твоего сына. – Силвио, не дури. Это не песочные часы, я сердцем чую. – А, ну что ж, – он призадумался, доставая из кармана потрёпанный блокнот и огрызок карандаша, – Нарисуешь? Абуэла одним росчерком вывела нужный символ: – Вот такие треугольники. Как на пончо, но при этом не совсем. Силвио хмыкнул: – Много значений. Это лунный символ. Жизнь и смерть, умирание и возрождение. Посередине – переход, как новолуние, например. А где располагался символ? – Между двумя фигурками. Индеец расплылся в улыбке: – Мужчина и женщина? – Да. – Ну тогда это… – он прищурился, ожидая, что отразится на лице его собеседницы, – Слияние начал. Плотская любовь. Не будь ты такой ханжой, я бы сказал, что это секс. Но ты ханжа, так что… Куда ты? Алма резко встала из-за стола, пронзая взглядом толпу с видом выслеживающего добычу кондора. Ребекка Делано сидела одна, как ни в чём ни бывало потягивая вино. Так, без паники, эти двое должны где-то быть! Они не убежали и не спрятались! Они же договорились, что не будут! Они не посмеют!! Долорес. Да, их договор уже не имеет силы, но она же должна понимать, насколько это важно! Звезда вечера сидела на отведённом ей месте с отсутствующим выражением лица. Мариано отошёл чуть поодаль, беседуя с гостями. – Долли, – Алма сделала моющий жест руками, – Мне нужна твоя помощь. – С Бруно и Мирабель? – спокойно спросила молодая женщина, не поворачивая к ней головы. – Ты знаешь, где они? – Да. Прямо сейчас слушаю. Очень увлекательно. Чтобы не упасть, главе семейства пришлось облокотиться на стол: – Где они?! – А что, мы сегодня обойдёмся без шантажа? – тон Долорес остался ровным. – Долли, пожалуйста, – Алма внезапно поняла, что её давление породило чудовище, – Скажи мне, где они! – С ними ты возилась больше, чем со мной, – в голосе новобрачной послышалась горечь, – Посмотрим, что ты сотворишь с ними, если они опозорят семью почище моего. – Просто скажи, где… – Тебе их жалко? – Долорес невесело усмехнулась, – Не переживай, они счастливы. А какая выдержка – мученики бы обзавидовались, не то что у меня. Всё никак не дождусь развития событий. – Прекрати немедленно! – яростно зашептал Алма, увидев, что к ним повернулась пора гостей, – Мы обязаны их остановить, они не знают, что творят! – Хорошо. Я скажу. – Так говори! В глазах Долорес появилось что-то, чего её бабушка не замечала до сих пор: ненависть. Шантаж вернулся, став при этом гораздо страшнее: – Скажу, если позовёшь всю семью. – Ты не посмеешь... – Тогда выбирай, – карие глаза казались невероятно холодными, – Либо спугнём, либо пусть не я буду главной грешницей этого дома. – В тебе говорит обида, остановись, ты… Долорес отвернулась: – Время пошло. Никто не увидел, как заиграли её желваки. Но не от злости, а от сдерживаемых слёз. Долорес осознавала, что делает. Но уже была не в силах остановиться.