Школа телевизионных ночей

В своих снах я часто видел школу. К сожалению, настоящая школа мало чем отличалась от её облика в кошмарах. В моём «ночном воображении» одноклассники являлись куклами. Маски всех этих кукол были одинаковыми, а головы — абсолютно пустыми. Кажется, я не могу запомнить их черты лица, потому что не стараюсь разглядывать этих жестоких существ. Неужели дети правда могут быть настолько бездушными? Иногда меня интересовало: являюсь ли я для кого-то такой кошмарной куклой? Думаю, для всех бы я казался никем. Они — самые настоящие хулиганы. Не думаю, что в таком поведении виноваты жестокие родители. Они хотят издеваться, пытать, насмехаться, унижать. Их существование совершенно бесполезно. Они доберутся до вас, если вы не доберётесь до них первыми. Несмотря на это, в классе были пустые оболочки, вроде меня. Должно быть, мы не такие интересные для избиений, потому что смирились со своей простой участью. Нас часто называли изгоями и бесполезными «призраками» общества. Я к этому давно привык. Иногда я могу с ними перекинуться парой слов, но об этом чуть позже. Я вышел из дома, закрыв входную дверь. Стук показался мне таким громким, что я невольно зажмурился. Улица была невероятно пуста, несмотря на то, что было уже восемь часов утра. В некоторых окнах виднелся голубоватый экран телевизора, расплывчатая картинка сопровождалась непонятным мне монотонным звучанием. Я шёл по узкой улице: сверху надо мной уже который день сушилось одно и то же бельё, многие окна настежь открыты, будто в этих домах никого нет. Из своих жилищ выползали почти одинаковые люди, в руках у них были портфели для документов и зонты. Их лица настолько серые, что полоску губ и бровей разглядеть очень сложно. Они не выражают эмоций, и видна лишь неземная усталость и тонкая, почти незаметная печаль. При виде таких людей положительные эмоции стёрлись с моего лица, будто их никогда и не было. Меня испугала та мысль, что если я ещё хоть минуту буду находиться в этом городе, то стану таким же серым, бесцельным и неприметным. На меня всегда давит эта атмосфера безвыходности и чувство того, что ты больше ничего не хочешь делать ради себя. Я начал понимать людей, живущих здесь, осознал то, что они такие слабые из-за самих себя, а не из-за города. Его прозвали «Бледным» — не по причине изобилия тусклых красок, а из-за пустых, по своей же воле бездушных людей. Я боялся стать таким, но чувствовал, что становлюсь. Чтобы попасть в школу, мне нужно было пройти через заброшенное метро. Раньше здесь ходил транспорт, но из-за определённых, непонятных мне причин, здание совсем опустело. Здесь было крайне мало людей: я лишь встречал бездомных, которые пытались согреться, или других детей, идущих в школу по тому же пути, что и я. Но сейчас я находился там совсем один. Иногда я видел полуразбитые зеркала. Глаза невольно пали на собственное отражение. Вот я стою в проходе, сзади безмолвно качаются деревья и висящие провода, где-то вдалеке послышалось карканье воронов. Через секунду в зеркале я увидел огромную полупрозрачную тень, возвышающуюся надо мной. Я казался никчёмным и таким же жалким, прямо как в собственных снах. Всё пространство вдруг задребезжало, я не мог сделать и шагу. Вокруг силуэта появлялись телевизионные помехи, которые с той же быстротой исчезали. Тёмный человек приближался всё быстрее и быстрее. Единственное, что мне оставалось — это уверять себя в том, что сплю. Я оглянулся, в ожидании увидеть свой кошмар, но меня встретила лишь сумрачная пустота. Когда я выдохнул, то понял, что задерживал дыхание всё это время, как последний трус. Мне захотелось разбить зеркало, чтобы существо, прозванное мною «Тощим», не прошло сквозь него, как проходило через телевизор в моих снах, но я себе не позволил, лишь прошёл мимо. Я чувствовал себя тем самым мальчиком, который идёт против установленного. Ночью я шёл против башни, а весь остаток дня — против общества и самого себя. Наконец, покинув злосчастное здание, где-то вдалеке я увидел школу, которую покрывала лёгкая дымка тумана. К её дверям медленно стягивались дети и учителя. Вода медленно размывала и уносила опавшие листья. В тот момент мне очень захотелось поднять уплывший пакет, который я снял в своих кошмарах, и снова надеть его, дабы спрятаться от нежеланного внешнего мира. К сожалению, я не понимаю, зачем это сделал. Те пять минут, когда я подходил к дверям школы, казались мне неимоверно долгими. Я прошёл в узкий коридор. Вокруг уже вовсю носились визжащие дети. Я недовольно вздохнул. Чувствуя на себе взгляды висящих картин, я поёжился. Не знаю, кто это, но смотрели они с таким презрением, будто хотели убить. Я подошёл к своему заржавевшему шкафчику, исписанному неприличными словами и символами. Поначалу это было неприятно и даже мерзко, но сейчас мне абсолютно всё равно. Я снял с себя пальто, на котором в очередной раз красовалась записка «пни меня». Положив её на полочку, где лежали штук десять таких, я взял учебник химии, который нам нужен к следующему уроку. Школа совсем не отапливалась, но носить свитера или что-то подобное не позволяли. Разрешались только специальные кофты, которые всем выдавались в начале учёбы. Но у меня её, видимо, украли в первый же день выдачи, поэтому приходилось мёрзнуть. Мальчики обычно надевают гольфы со штанами или шортами, рубашку и фирменную жилетку школы. Девочки носят такую же белую рубашку с воротником и длинную юбку ниже колен с колготками или гольфами. Естественно, ничего из этого не греет, но ученики всё равно вынуждены носить такую одежду. Взяв всё необходимое, я поплёлся в нужный кабинет. По пути я встретил одну из «пустышек», подобных мне. Её зовут Элизабет, но, конечно, никто не стремился запомнить её имя. Её называли костлявой, скелетом, шваброй, доской, но на ни одно из оскорблений она не реагировала. Я не знаю, почему я вижу её во снах, не догадываюсь о значении её имени «Шестая», а спрашивать не хочу. Боюсь показаться сумасшедшим в её глазах. Она примерно на голову ниже меня, с точёными чертами лица и чёлкой чуть выше глаз. Для многих одноклассников она стала идеальной мишенью для насмешек, ведь обычно всё терпела, но всё же некоторые её побаивались, даже остерегались. Иногда я видел, как Лиззи (обычно я называю сокращённо) просто выходила из своего привычного облика. Она устремляла взгляд в пол, так, что лица было совсем не видно, но вокруг собиралась такая тёмная и нагнетающая атмосфера, будто она готова кого-то придушить сию секунду. Помню одну такую историю. Я, как обычно, шёл по коридору на урок. Увидел её, облокотившуюся о соседнюю дверцу, мирно смотрящую, как из её собственного шкафчика хулиганы выбрасывают учебники и другие вещи, сопровождая этот процесс громким хохотом и постоянными насмешками с нецензурной лексикой, которых сейчас я не вспомню. Таким предметом оказался жёлтый дождевик — именно тогда я узнал таинственную личность из моих снов. Именно тогда я впервые почувствовал ту самую «тёмную» атмосферу, которая словно тень испаряется из неё. В один момент Лиззи схватила одного из хулиганов за руку, заламывая её за его спину. Ученик всхлипнул от боли. Конечно, его друзья не остались бы просто так смотреть на это, и все мгновенно накинулись на неё. Тогда я заступился за одноклассницу и был избит сам. С того дня я начал проводить параллели между Лиззи и её «кошмарной» копией. В тот же день я нашёл в своём шкафчике записку, в которой гласило: «Сегодня в три после школы на заднем дворе». Она была вырвана из клетчатой тетрадки, вероятно, по алгебре, а написана корявым почерком, который присутствовал почти у всех в классе. Поэтому, как бы старательно я ни разглядывал написанное, адресата узнать не смог. Я почему-то даже не подумал, что другие дети могли оставить эту записку, чтобы в очередной раз подраться или поиздеваться. Но моя душа в тот момент была настроена слишком позитивно. Задний двор школы весьма прост. Там часто собирается банда старшеклассников, чтобы обсудить свои грязные делишки. В тот день там никого не было, лишь ржавые качели, которые всегда пугающе скрипят от ветра, разбросанный мусор и старые, склонившиеся от тяжести лет деревья. В тот день, когда я пришёл на задний двор, на качелях уже сидела Лиззи. Для меня было непонятно, как она успела так быстро оказаться здесь. Вдали виднелась задняя часть школы, на фоне которой девочка казалась очень маленькой и беззащитной. Увидев её, на душе стало легче. Я сел на соседние качели. Когда они скрипнули из-за ветра, одноклассница обратила на меня внимание. Она смотрела на меня поверхностно, будто вовсе забыла, зачем захотела со мной встретиться. — Ты что-то хотела? Эхо пронеслось по всему двору, отдаляясь и возвращаясь обратно, словно билось о стены соседних домов. — Ты странный. Безрассудный. Её слова прозвучали так безучастно, что я не понял цель её высказывания. Попытавшись ухватиться за ниточку, я продолжил: — Ты о сегодняшнем? Как, по-твоему, я должен был поступить? Снова молчание. — Тебя избили. Ты разве этого хотел? Я до сих пор не мог понять, о чём она говорит. — Иное поведение было бы недопустимым. Я хотя бы попытался. — Сделал потому, что считаешь это мужским поступком? Повёл ли бы ты так себя с каждым? Её вопрос загнал меня в ступор. Что она хочет мне сказать? Вряд ли я помог бы какой-то хулиганке. Я смотрел, как кончик её туфельки вырисовывал что-то на песке, и наконец решился: — Да. Она резко встала, скрип качелей разнёсся по всему двору. — Понятно. Спасибо. Я поймал её короткий взгляд на себе. Она ушла так быстро, будто бы совсем не появлялась. Я искал в себе слова, желал как-то дополнить свой односложный ответ, даже захотел остановить её, схватив за руку, но поймал лишь пустоту, прямо как в своём сне, который всегда заканчивается на одной и той же ноте. Перед глазами встали зудящие, словно настоящие воспоминания из кошмаров, а когда я наконец посмотрел на реальность, увидел перед собой лишь огромную башню, что пугает меня ещё с детства. Не помню, сколько сидел так, но этот день остался в моих воспоминаниях таким же непонятным и незаконченным. Сейчас, проходя мимо Лиззи, я лишь кротко кивнул ей. Послышался звонок, такой же неприятный, как звон будильника. Я слабо поморщился и устало направился на первый урок.