Эпилог
At such times the universe gets a little closer to us. They are strange times, times of beginnings and endings. Dangerous and powerful. And we feel it even if we don't know what it is. These times are not necessarily good, and not necessarily bad. In fact, what they are depends on what *we* are. Terry Pratchett
The last time always seems sad, but it isn't really. The end of one thing is only the beginning of another. Laura Ingalls Wilder
Мой славный читатель, мой дорогой друг! Вот и пришла пора мне с вами проститься. На этот раз по-настоящему, насовсем. Скоро вы отправитесь дальше – в захватывающее путешествие по страницам других историй; мне же, безымянному рабу Хроноса, путь из его скриптория, из его бесконечной библиотеки заказан. Так позвольте мне напоследок предложить вам чашечку кофе. Вы ведь не обидите старика отказом? У меня в запасе как раз осталась одна занимательная байка (да щелчок пальцами, но об этом позже). Устраивайтесь поудобнее: я не стану более испытывать ни ваше ангельское терпение, ни ваше благородное любопытство. Ведомо ли вам, друг мой, отчего на логотипе "Старбакса" русалочка (дотошные поправят: сирена)? А название значит ли что-нибудь? Возможно, это вас позабавит, особенно если принять во внимание, что история наша не только о любви и дружбе, но также о творчестве, писательстве и... об одном лондонском беллетристе, который долгие годы скрывался под псевдонимом Мари Шанталь. Кто бы мог подумать, что знакомый нам "Старбакс" на Беркли-стрит, 52, как и любая кофейня этой знаменитой сетки, исконно связан с классикой американской литературы, точнее – с романом Германа Мелвилла "Моби Дик, или Белый кит"? По преданию, в 1971-ом году трое друзей – учитель английского языка, преподаватель истории и писатель – открыли в Сиэтле магазин, где собирались продавать кофейные зёрна какой-то неземной обжарки, а заодно всевозможные дивные приблуды для их превращения в изысканные напитки. Когда пришло время придумывать новорождённому бизнесу имя, всплыл у друзей в памяти... нет, вовсе не сам Моби Дик и даже не капитан Ахав, а его помощник Старбек. Следом за ним уж и сирены из морских глубин подтянулись. Одна так и осталась на логотипе: пленяет она с тех пор уже не пением своим, а кофейным ароматом. Правда, госпожа русалочка не сразу переквалифицировалась в бариста. Бизнес у отцов-основателей со временем перекупил их бывший сотрудник, но и он до конца 1990-х не спешил открывать кафе – по старинке зёрнами торговал. Нынче же "Старбакс" прочно ассоциируется всё-таки с макиато навынос да со всякими околокофейными извращениями. Вот вы, друг мой, любите тыквенный латте? Ну по́лноте... О вкусах, конечно, не спорят, но я скажу вам так: не будь я книжным персонажем, за все грехи мне явно был бы уготован в аду́ отдельный котёл, полный этого невообразимого напитка. И шапка взбитых сливок сверху. Такие дела, мой славный читатель: "Старбакс" – родственник Старбека. Кафе, коли мы немного притянем наш вымышленный мир к историческим фактам за уши, почти литературное. Не зря Энтони "Мари Шанталь" Кроули туда за эспрессо бегал. Не зря Агнес "Старая Морла" Нуттер в компании бывшего мужа – артиста! – там маффины под американо трескала. И какое ж литературное кафе без художников?! Кто-то должен был запечатлеть наших героев! Вот Альбус – со своим неизменным блокнотом – притаился за столиком в углу, а вон Уэнсли – принц расписных лондонских подворотен – нет-нет да забежит проведать Рейвена, свою тощую боксёрскую грушу... На последних страницах, под занавес, никто – даже повествователь! – не имеет права кривить душой, поэтому признáюсь сразу: один из тех троих, что задумали магазин "Старбакс" (по иронии судьбы, это оказался именно писатель), позднее легенду об окололитературном происхождении бренда пытался опровергнуть: дескать, название придумал он единолично, и вдохновило его не что иное, как позабытый‐позаброшенный шахтёрский городок Старбро. Не знаю, как вам, мой драгоценный друг, а моему припорошенному пылью старческому сердцу первая версия ближе, но, сколь бы ни велико было искушение, навязывать вам свои предпочтения я не посмею. Кстати, как вам кофе? Молоко, корица, даже сахар, лимон или коньяк – прошу, не стесняйтесь, добавляйте всё, что вам по душé. Не заскучали ещё? Запас баек у меня иссяк... Однако мне так хотелось бы, чтобы вы ещё капельку здесь побыли! Прошу, осторожнее, друг мой! Придержите чашечку покрепче, не расплескайте: нам пора отправляться в будущее. Приготовились? Время – вперёд!***
Год спустя. – Не вздумай глохнуть, не вздумай глохнуть, только не глохни, пожалуйста, умоляю тебя, ещё чуть-чуть осталось, только больше не глохни, будь хорошей девочкой, я куплю тебе ведро полироля и мягкие салфетки, даже вонючую ёлочку... десять вонючих ёлочек... – исступлённо шептал Эзра, переводя полный отчаяния и предчувствия неизбежной катастрофы взгляд с нервно подёргивающейся стрелки спидометра на свои побелевшие пальцы, судорожно вцепившиеся в руль малышки "Бентли". Иногда ему казалось, что машина Энтони разумна, более того – имеет склочный нрав и склонность к истерикам на пустом месте. В том, что "Бентли" его ненавидит и считает своим долгом над ним вдоволь поиздеваться всякий раз, когда они оказываются наедине, Эзра Фелл и вовсе не сомневался. Когда малышка, явно притворяясь помирающей от чахотки старухой, надсадно кашлянула и резко трепыхнулась, чтобы картинно раскорячиться посреди Белгравии, Эзра тихо взвыл и включил аварийку. Сзади принялись неистово сигналить. – Ну что?! Что я сделаю, если у старой дуры приступ маразма?! – Эзра всплеснул руками и, уронив голову на руль, вполголоса выругался – грязно, ибо настал предел его терпению. Небывалым, неземным просто чудом и ценой мириады сожжённых нервных клеток ему удалось прижаться к бордюру. – Вот что тебе стоило! Надо ж такой су... стервой быть! Ведь милю всего не дотянули, – упрекнул Эзра машину, помимо воли начиная успокаиваться: худшее уже свершилось. – Не дорожи Энтони так тобой, я б тебя обратно на твой Кибертрон, или откуда ты ещё на нас свалилась, в дырявой коробке Amazon отправил, – пригрозил он в бессильном бешенстве. Приборная панель ехидно мигнула: "Боялся бы кто тебя, кудряшка!" – и погасла. Эзра мысленно сосчитал до десяти, сделал глубокий вдох и потянулся за смартфоном: придётся вызывать эвакуатор. Да... Энтони будет в восторге!.. – Вот увидишь, – Эзра нехорошо прищурился. – Если он станет снова тебя выгораживать, так и знай, – он ненадолго умолк, измысливая самую страшную угрозу. – Так и знай: никакой тебе спа-мойки и ни одной, ни одной! – сведя брови, пробухтел он страшным голосом, – ни одной вонючей ёлочки! Монтировкой клянусь! Вмиг зажглись индикаторы на приборной панели; "Бентли" тихо икнула: "А я что... я ничего... Чего случилось-то? И пошутить нельзя уже! Ты, болван кудрявый, юмора совсем не понимаешь, что ли?!" Эзра покачал головой и, вознося благодарственные молитвы всем известным ему эфирным и оккультным силам, поспешил завести мотор. Малышка "Бентли" покладисто заурчала и с грацией "Титаника" отшвартовалась от бордюра. Да, шельма явно была разумна, бесстрашна, беспринципна и пакостна.***
Припарковав "Бентли" на её любимом местечке под окнами и погрозив демонессе на прощание кулаком (ну что за ребячество, право слово?), Эзра Фелл ненадолго замешкался на крыльце одного из шикарных кондоминиумов в сердце Мейфэра, который потихоньку учился называть домом. В странной нерешительности опустив ладонь на блестящую латунную ручку, юноша пристально всматривался в ярко освещённое фойе, прекрасно различимое за обманчиво тонким стеклом; пора бы уже привыкнуть: отныне это его жизнь, его мир. Призраки прошлого нет-нет да нашёптывали на ухо разные глупости. Сегодня, по-видимому, как раз был их день. Как ни старался Эзра гнать липкие тени прочь, как ни тщился на них внимания не обращать – далеко не всегда получалось. "Ты просто устал," – сказал он себе строго. – "Всё ведь хорошо. Не надумывай, а то превратишься в неврастеника почище Ала". Глубоко, точно ныряльщик перед прыжком, вздохнув и поправив на плече лямку парусинового рюкзачка, Эзра привычным движением взлохматил волосы, резко толкнул дверь и смело шагнул вперёд. Призраки прошлого, пристыженные, остались недоумевать на пороге. За стойкой, откинувшись на высокую спинку, дремал, покачиваясь в просторном офисном кресле, Джонатан. Эзра дежурно улыбнулся, пожелал консьержу доброго вечера и, отрешённо проверяя в кармане джинсовки ключи, двинулся к лифтам. Не дойдя пары шагов, возле разросшегося на радость жильцам фикуса он резко развернулся и поспешил обратно. – Пóчту забрать забыл, – хмурясь своей рассеянности, пояснил он встрепенувшемуся Джонатану.***
Дверь в квартиру оказалась не заперта; Эзра запнул рюкзак подальше в угол, сбросил кроссовки и сгрузил на низкий столик ворох конвертов: счета, которые всё ещё упрямо продолжали приходить на бумаге, реклама и прочая фигня – ничего примечательного. – Энтони? – позвал он негромко. – Я дома. – Я здесь, ангел! – на пороге гостиной появился слегка взъерошенный и весьма воодушевлённый Кроули. – Давно пришёл? – спросил он с улыбкой. – Минуту назад, – признался Эзра, делая широкий шаг вперёд и обессиленно падая своему ненаглядному писателю в объятия. – Тяжёлый день, да?.. – пробормотал Кроули куда-то Эзре в макушку. – Впредь к репетитору буду ездить на метро, – Эзра уткнулся носом Кроули в ключицу, ловя знакомые ноты Isle of Man. – Малышка опять раскапризничалась, – догадался писатель. – Я со злости обещал отправить её под пресс, – Эзра слегка преувеличил высказанные "Бентли" угрозы. – Она явно трепещет. Старушка хоть и куксится, но любит тебя, – ухмыльнулся Кроули. – Чуть больше, чем ржавчину! – парировал Эзра, правда тут же потщился перевести разговор с малышки "Бентли" на нечто более важное: – А как твой день? Как профессор Гур? – Так зумом пользоваться толком и не научился, – Кроули хмыкнул. – Первые полчаса консультации мы потратили на то, чтобы включить ему микрофон и камеру. Пойдём есть? Ты, наверное, жутко голодный. – Ох ты господи боже мой! – Эзра внезапно отстранился и резко хлопнул себя по лбу. – Мама Эрика самоски передала! Он коротко чмокнул Кроули в скулу и бросился обратно в коридор, где на дне парусинового рюкзачка томился придавленный книжками и тетрадками полипропиленовый контейнер.***
Выгрузив щедрые дары семейства Диздименов на блюдо и прихватив из кухни бутылку калифорнийского зинфанделя, Энтони Кроули и Эзра Фелл со всем мыслимым комфортом расположились на диване в гостиной, где на стене, аккурат подле книжной полки, стараниями гениального Уэнсли немеркнущий ангел неустанно укрывал демона от начинающегося дождя белоснежным крылом. – Так как там всё-таки профессор Гур? – Эзра осторожно (не брызнул бы сок на дизайнерскую рубашку!) прикусил румяный бочок пирожка. – М-м-м... – застонал он, закрывая глаза. – Бери скорее, дорогой мой, они ещё тёпленькие, – он пододвинул блюдо поближе к Энтони. Кроули с отсутствующим видом тянул вино. – Ты знаешь... – собравшись с мыслями, проговорил писатель наконец. – А идея Би со щеночком, я должен признать, была гениальна. – Расцвёл профессор? – Эзра понимающе улыбнулся. – Позвони Беатриче обязательно, расскажи. Им будет приятно. – Ага, до физики-астрономии старику и дела почитай теперь нет: весь в собаке! Трижды мне нынче чудика своего блохастого показал! – Кроули со вкусом вгрызся в румяную самосу. – О господи, дьяволе, кто-нибудь! С картошечкой! Мина – волшебница! – Это нынче Пепс крутила, – заметил Эзра с присущим ему педантизмом. – Мина теперь большой босс! На курсы поваров пошла, французский учит, занятая вся такая... и в брюках! – он сделал страшные глаза. – Серьёзно?! – потрясённый, Кроули даже самосочку отложил. – Как поведал мой репетитор (по большому секрету), – Эзра подмигнул Энтони, – мама Эрика хочет настоящий ресторан. А "Дракончик Мириам" – превратить в сетку. У неё и бизнес-проект имеется. – Да, дела-а... а у Эмрэ-бея горячая вода в заднице не держится! – Кроули неприлично заржал. – Зато он очень опытный и талантливый преподаватель, знаток истории и большой энтузиаст, – поспешил защитить репетитора Эзра. – И к тому же скромный. Мне Мина нашептала, что он раньше не где-нибудь, а в Стамбульском государственном служил. – Вот это да... – изумился Кроули. – Эмрэ-бей мне, кстати, книжку очередную дал. "Снег" называется. А автор, Орхан Памук (я и не слышал о нём раньше!), даже Нобелевскую премию получил, – с готовностью поделился свежепочерпнутыми сведениями Эзра. – И вот я всё думаю... – он внезапно смешался. – О чём же? – ласково перебил его Кроули. – Это ж перевод... – Эзра покачал головой. – Знал бы я турецкий, так прочитал бы в оригинале... С нежностью глядя на своего ангела, Кроули рассмеялся: – Может, ну его... психфак твой? Поступай на лингвистику! Или на филфак! Старуха Нес нам по гроб жизни обязана: пусть она тебя по профильным предметам поднатаскает! – Ох, уволь, дорогой мой! Не шути так! – Эзра отложил недоеденную самоску и схватил бумажную салфетку. – Сам знаешь с кем я никаких дел иметь не желаю! Придушу грымзу на первом же занятии! И кстати... – он аккуратно промокнул губы и вытер выпачканные в масле пальцы, – с чего ты взял, что уважающий себя психолог не может... ну... для души... заняться иностранными языками? – С Эмрэ, небось, договорился уже? – спросил Кроули, пряча полную обожания улыбку за кромкой бокала. – Угу, – гордо кивнул Эзра, склоняя голову писателю на плечо. – Умница мой, – Кроули бережно привлёк ангела к себе. – Расскажи (а то я весь день в космосе, фигурально выражаясь, проторчал), какие ещё новости? Что там Эрик, Ал, твой "приёмный сыночек" Уэнсли? – Наш "приёмный сыночек", – Эзра пригубил вина, – по всей вероятности, изволит расписывать парижские подворотни, пока Альбус с Эриком обозревают красоты Прованса. А отзваниваться не изволит, – прибавил он с долей ехидства. – Тебе не писáл, кстати? – Не-а, – привычным движением Кроули заправил за ухо докучливую прядку, – И я тоже трогать его не буду: пусть развлекается. Какие его годы!.. – А что, если его в жандармерию за неположенные художества загребут? – приподнял бровь Эзра. – Мы с тобой внесём залог, – пожал плечами Кроули, словно это было нечто самоочевидное. – У мальчишки с сентября форменная каторга в художке начнётся. Пусть хоть поживёт немного. – Вот именно. Аминь, – покладисто согласился Эзра, однако, поразмыслив, продолжил не без волнения: – Но пускай бы он лучше осторожен был. Ана с Владыкой не переживут, если Уэнсли засядет во французскую каталажку и вовремя не объявится. Он же им к свадьбе какой-то амбар в пригороде под Лотлориэн раскрасить грозился! – Кхм... Ха! Боюсь представить, что это будет! – от смеха Кроули чуть не подавился вином. – Но ты не переживай, – всё ещё похохатывая, он успокаивающе погладил Эзру по запястью. – Ради такого дела мы нашего мастера наскальной живописи из само́й Бастилии достанем! – Хоть бы не потребовалось, – отозвался тот, в шутку скрестив пальцы. Отметив, что его драгоценный писатель пребывает в расслабленном расположении духа, Эзра предпринял попытку вернуть беседу обратно в астрофизическое русло: – Вы с профессором Гуром насчёт предзащиты не определились? – Как только блохастика от пелёнки отучит, так сразу, – съязвил Кроули. – Не удивлюсь, если Пёс (прикинь, так и зовёт его, ничего оригинальней не придумал!) будет с дедулей на кафедру кататься. – Ни о чём больше не говорили? – знающе поинтересовался Эзра, но притворился, что это было сказано невзначай. – Вот всё тебе вынь да положь, любопытный ангел! – воскликнул Кроули с напускным возмущением. – Ну... – протянул Эзра хитро, тем не менее предательски алея щеками, – как бы ни снедали меня предвкушение и искушение, всё-таки, дорогой мой, давай разговор о том, что именно можно вынуть и куда конкретно положить, оставим... до спальни. Мне просто действительно любопытно, – сказал он уже без доли юмора, – не обсуждали ли вы с профессором Гуром твой следующий проект?.. Кроули на провокацию не повёлся; он молча допил вино и неспешно, явно стремясь ещё немного потянуть время, поставил пустой бокал на журнальный столик. – Профессор тебя поддержал? – спросил Эзра напрямик. – Всецело, – признался Кроули, скромно потупив взгляд. Его тон вдруг стал серьёзен: – Мы обсуждали... не то чтоб литературу, но современные книги нон-фикшен по астрономии и пришли к выводу, что для детей и подростков ничего занимательного почти не предлагают. Кому интересно читать сухие параграфы учебников? Вопрос Кроули был явно из разряда риторических, поэтому Эзра усилием воли проглотил рвущееся наружу: "Мне!" – да и какой из него ребёнок или подросток, право слово?! – Ну так во-от... – Кроули подлил себе и ангелу ещё зинфанделя и потянулся за очередной самоской. – Старик Ли Гур предлагает мне подумать над тем, чтобы не что-то новое с нуля писáть, а магистерскую впоследствии переделать в увлекательную детскую книжку. Эзра, заранее готовый к новым литературным свершениям, вскинулся. – Пока только подумать, ангел, – поспешил остудить его пыл писатель. – Я сам, если по правде, ещё не определился... то ли это, чего я хочу. – С одной стороны, было бы замечательно, если б ты согласился, – начал Эзра. – Я уверен, у тебя получится рассказать о звёздах так, чтобы дети ими, прости за нечаянный каламбур, зажглись. С другой стороны... – Эзра опустил свой бокал на пол и прильнул к плечу Кроули, привычно переплетая их пальцы, – самое главное, чтобы тебе (именно тебе – безотносительно всех профессоров и издателей вместе взятых), милый, было интересно. – То-то и оно, – вздохнул писатель. – Я не... не представляю, как это... Я не умею, – он сбился и бросил на Эзру несмелый, ищущий понимания взгляд. – Не умею... в дидактику, в учебную литературу... Не умею и учиться этому желанием не горю. – Но, если я правильно уловил подтекст и контекст, – Эзра чуть приподнялся и осторожно коснулся щеки Кроули губами, – профессор Гур не ждёт от тебя учебника. Как раз наоборот. – ...А я тем временем хочу, – Кроули крепче обнял Эзру, свободой рукой нашаривая на подлокотнике дивана пачку сигарет, – хочу... – он запнулся, будто неведомая сила сдавила ему горло, не давая высказаться. – Чего же, любимый? – мягко подтолкнул его Эзра. – Уж не ещё ль один исторический роман? – Как ты догадался? – от неожиданности Кроули дёрнулся, и сигареты вместе с зажигалкой улетели на пол. – Это было несложно, Энтони, – тихо проговорил Эзра. – Ведь я видел, сколь вдохновенно ты работал над The Ashes of Eden, как погружался в эпоху, сопоставлял факты и реалии... изучал прошлое, словно инопланетный естествоиспытатель – дивный новый мир. – Ага, – легко согласился Кроули, презрев сложные и неоднозначные ангельские метафоры. – Однако профессор Гур твердит примерно то же, что сам знаешь кто: не комильфо мне помереть автором одного романа. – Они оба путают метод и жанр, – перебил его Эзра, – что простительно профессору Гуру, но миз Нуттер – вообще негоже, – добавил он презрительно. – Ты ведь можешь работать в жанре исторического романа и создавать совершенно разные произведения! Ты волен обратиться ко всякой теме и к любой эпохе. – Это да... – кивнул Кроули с долей неуверенности. – У нас отныне есть даже исторический консультант, – подбодрил его Эзра. – Уверен, Эмрэ-бей не откажет! – Да у тебя, как я погляжу, на всё найдётся решение и ответ, – ухмыльнулся писатель. – А как же иначе, любимый?.. – Эзра заглянул в глаза Энтони. – Но всё-таки уважь моё любопытство: какая эпоха тебя привлекает? – Пойдём-ка покурим, – Кроули приподнялся на подушке, вставая, и потянул ангела за собой. – Это, как говаривал незабвенный Шерлок, дело на два никотиновых пластыря.***
Поздний майский вечер был тих и почти по-летнему тёпел и благостен; Эзра устроился в ротанговом кресле, забросив босые ноги на соседнее. Покручивая в пальцах неприкуренную сигарету, он испытующе взирал на своего писателя. Энтони Кроули, прислонившись к отделанной под грубо обработанный кирпич стене и заметно нервничая, пощёлкивал зажигалкой. – Я тут давеча размышлял... – Кроули наконец зажёг свою сигарету и наклонился, предлагая ангелу огонька. – Не сомневаюсь, – усмехнулся Эзра с долей ласковой иронии, – принимая во внимание твою загадочность в последние дни. – Я размышлял, – повторил Кроули, – и у меня родился сюжет, – он стряхнул пепел на пол (дождичком смоет или ветром развеет). – Сказать по правде, это будет не совсем обычный роман... Что, если?... – он покосился на Эзру и вновь сосредоточился на тлеющей сигарете, – что, если в этот раз я расскажу длинную... и необычную историю очень странной любви? – Даже не зная подробностей, сомнений нет: это будет нечто замечательное, милый, – Эзра выдул тонкую струйку дыма сквозь неплотно сжатые губы. – Меня вдохновила картина Уэнсли в нашей гостиной, – признался Кроули. – И мне вдруг на ум пришло вот что: тысячи и тысячи лет назад... ангел и демон встретились... на стене Эдема. Да чёрт в ней, со стеной! Где угодно они встретиться могли – место вообще роли не играет. Но только представь: первый удар молнии – coup de foudre! – и они влюблены... – Кроули глубоко затянулся сигаретой. – Сменяют друг друга исторические эпохи... войны, потрясения, эпидемии... Создаются и обращаются в прах великие царства... А они – они, пронеся свою любовь сквозь века, сквозь тысячетелетия, всё так же стоят рука об руку, невидимые, и наблюдают за нашим миром, едва ли вмешиваясь... – Едва ли? – перебил его Эзра, уточняя. – Дай угадаю: потому что наш мир не более чем фон для этой недоступной смертному сердцу и разуму любви? – Именно, – восхитился его проницательностью Кроули. – Они... им, естественно, небезразлично человечество; они с удовольствием вкушают от его плодов и всё такое... – Но они не такие, как мы; они не люди, – развил его мысль Эзра. – Нет, конечно. Концепт... сама идея смерти им неизвестна, например, – с готовностью продолжил Кроули. – Также как им неведом инстинкт самосохранения и всё, что им диктуется, а заодно – голод, жажда, боль и иные муки лишений, если только они сами не захотят испытать это... из академического интереса. – То есть, – Эзра аккуратно притушил окурок в пепельнице, – когда наш мир умрёт (а он однажды умрёт, будь то безумная вспышка на солнце или ядерный взрыв), они останутся? Вдвоём? Со своей любовью, но на руинах? Так получается? – Да, – Кроули отрывисто кивнул. – И они это не остановят? Не попытаются? Даже в теории?.. – спросил Эзра осторожно, чуть приподняв брови в ожидании ответа. – Нет, – в голосе Кроули звучала убеждённость. – Они никогда настолько не очеловечатся. Их любовь – любовь друг к другу – сильнее любви к миру, которому они дают пройти свой путь... Она непознаваема с нашей точки зрения. Она иная. – Непостижимая, – произнёс Эзра тихо. – Непостижимая, – вторил ему Кроули. – И не это ли высшее проявление осознанности, когда ты отпускаешь то, что тебе дорого? – выговорил он после паузы. – Пусть даже отпускаешь в бездну? – спросил Эзра. – Пусть даже и в бездну, – ответствовал Кроули серьёзно. Эзра в сомнении покачал головой, извлёк из забытой на ротанговом столике пачки очередную сигарету и закурил. – Но друг друга-то они не отпускают... Вот в чём прикол,– пробормотал он и надолго умолк. – Это... это красиво, по-философски глубоко, как-то даже по-буддистски немного... Но так неоднозначно, Энтони! – молвил он наконец. – И снова нет и намёка на счастливый финал. Видимо, в том твоя фишка. – Ну как же? – Кроули позволил себе толику сарказма. – Номинально главные герои останутся целы и невредимы. Ось вращения планеты вновь сместится, ледниковые шапки с полюсов куда-нибудь отползут, конечно, не без этого... Следом за человечеством придёт нечто неописуемое... совершенно новое, а наши герои будут на протяжении всего повествования вместе. Им всё нипочём. – И так или иначе твои персонажи приходят к выводу (и с этим существуют вечность), что кроме друг друга им никто не нужен. И ничто не нужно. Я правильно понимаю? – уточнил Эзра, неосознанно хмурясь от этой мысли. – Нет! Нет, ангел! – поправил его писатель, в запальчивости повышая голос. – К этому выводу насчёт них должны прийти читатели! И они должны осознать: бессмертные не правы! Как ни привлекательна всепоглощающая страсть, но вокруг нас целый мир! И этот мир удивителен! Нельзя утонуть друг в друге настолько, чтобы забыть, что живая, настоящая, многоцветная и многогранная жизнь – она вокруг нас! Вот же она! – Кроули взмахнул рукой с зажатой к ней сигаретой, широким жестом обводя балкон. – Раствориться друг в друге и так провести миллион лет – звучит, возможно, заманчиво. Но это не жизнь. Чтобы это было классно, нужно быть не человеком, а каким-то... существом иного порядка! – Хм... Эзра долго, раздумчиво курил, выдыхая дым перед собой и отрешённо созерцая, как сизые лоскутки неохотно растворяются в вечернем воздухе – тают, не успевая лизнуть его босые ступни. – Это неожиданно, Энтони, – проговорил он, когда Кроули уже извёлся ожиданием. – Это глубоко, спорно, очень... очень – повторюсь – неоднозначно... и ты, наверное, только что сделал всех писателей-экзистенциалистов вместе с их наследием. – Ты издеваешься, – Кроули скривил рот в сардонической усмешке. – Ни на мгновение, – тон Эзры был ровен и серьёзен. – Но нам точно понадобятся Эмрэ-бей с его историко-философскими комментариями и сам знаешь кто – с литературным фоном. Кроули с наигранной досадой закатил глаза и отрывисто мотнул головой, словно нехотя соглашаясь. – Только я пока не готов, ангел, этот сюжет с ними обсуждать, – предупредил он. – У меня и в мыслях не было тебя торопить, дорогой мой, – не вставая с кресла, Эзра вытянул руку в сторону, и Кроули с готовностью поймал его пальцы. – Это ещё даже не концепция... – переведя сбившееся дыхание, писатель внимательно всмотрелся в лицо Эзры. – Я не до конца продумал... – Ну да... сейчас ты, как водится, пойдёшь на попятную, скажешь, что в первую голову – диссер, а сам перестанешь спать ночами, крутя сюжет и так и эдак, – заметил Эзра, прищурившись. – Ты слишком хорошо меня знаешь, – Кроули потянул Эзру за собой, заставляя подняться с ротангового креслица. Эзра улыбнулся. Плечом к плечу они застыли у высокого парапета, наслаждаясь обществом друг друга, близостью и юным майским вечером. – Старина Вестминстер прямо молодеет на закате, – заметил Кроули как будто ни к чему. – Ты прав, дорогой, – Эзра приобнял писателя за талию. – Я вот теперь никак не перестану думать о твоих этих ангеле и демоне... Как бы ни велико было искушение раствориться друг в друге, – он с нежностью взглянул на Кроули из-под длинных ресниц, – но быть частью этого мира вдвоём намного интереснее, чем стоять в стороне. – Ну вот, ты, как всегда, сформулировал мою мысль в сто раз точнее и короче, – всплеснул руками Кроули. – Косноязычие – бич писателей, – поддел его Эзра. – Слава кому-нибудь, любимый, что ты читатель, – ухмыльнулся Кроули, целуя своего ангела в висок.