Аллодоксофобия

      Изуку не считает себя глупым человеком, совершающим опрометчивые и необдуманные поступки на постоянной основе. Но, конечно же, он все так же человек, временами совершающий алогичные и ошибочные действия. Человеческий фактор, как-никак. Да, возможно, он согласен с тем, что в последнее время, этих опрометчивых поступков с его стороны стало многовато, даже чрезмерно много. Он признает это, он жалеет об этом, он постарается прекратить. Он уже старается, из кожи вон лезет чтобы ничего больше не происходило, чтобы все прекратилось, чтобы жизнь дала ему еще один шанс. Изуку знает, что врет себе говоря все это, понимает, что все слова о хорошем будущем, о скором налаживании дел — лишь самовнушение. Самовнушение, и трепыхающаяся и подёргивающаяся в груди детская мечта, что поддерживала и помогала оставаться на плаву все время, что давала точную цель, к которой следует стремиться, что давала надежду.       Мечта эта бьется о клетку сотканную из ребер, отчаянно машет переломанными крылышками с торчащими из кожи костями, пытается остановить Изуку, предупредить, сказать, что происходящее не его дело. Он не детектив, не профессиональный герой, и не факт, что вообще когда-то им станет. Он — абсолютно никто, и мечта о становлении героем кричит это ему отчаянно, старается чтобы Изуку не сделал ситуацию еще хуже. Мидории почти ощутимо больно, он так и чувствует биение этой такой безнадежной мечты где-то внутри. Ощущает неясные уколы совести и царапины, наносимые острыми перышками птички-мечты. Он чувствует удушающую противную горечь непонятной обиды на самого себя, и застрявших в горле противоречий, когда его руки отчаянно шарят под кроватью, в поисках слетевшей туда записки, с номером телефона Химико Тоги.       Вздыхает он облегченно, когда взгляд его натыкается лежащую совсем рядом с его рукой записку с аккуратным почерком, что уголком твердой бумаги застряла меж двух половиц. Руки трясутся почти истерично, когда он вытаскивает и чуть ли не рвет от волнения записку. Он пытается распрямить ее, проглаживая руками на твердой поверхности стола и быстро, боязливо, будто боится что его застукает кто, набирает его на телефоне, и на месте застывает, терзаясь в сомнениях. Стоит это того, или же нет. Стоит, или все же.. Стоит. Он быстро, так, чтобы потом шанса повернуть назад не было, нажимает на кнопку вызова и руки за спиной складывает, чтобы ни дай бог не сбросить, не дождавшись ответа. Чтобы не забиться в уголок, и не трястись, в очередной раз коря себя за несделанное. Ждет он не так уж и долго. Всего пару гудков успевают пройти, перед тем как на звонок отвечают, и Изуку приходится брать себя в руки, тяжко вздыхать и подносить телефон к уху, пытаясь одновременно усмирить бушующее в груди море.       — Привет я.. — он запинается, дурак. Чертов дрожащий голос. — Я имею ввиду добрый день, — мямлит он загоняя себя в тупик все больше своей неловкостью. — Я Мидория. Ты.. ты помнишь меня? — где-то глубоко внутри он молится, надеется что это не было какой-то глупой шуткой с самого начала, что это не подстава, не ловушка.       — Мой Изуку? — возбужденно, пуская и с небольшой усталостью пищит из динамиков женский голос. — Неужели, неужели правда! — голос становится все более оживленным, радостным. Девушка на другом конце счастливо хихикает, и по звукам плюхается на уже знакомый Изуку диван. — Так соскучился по бедняжке мне, что решил позвонить, да, мой сладкий? — она тянет в явном экстазе, и Мидория так и чует, что та по-маньячески губы облизывает.       — Я, эм.. Да? — он старается подыграть. Тога Химико, на данный момент, почти единственный вариант. Девушка счастливо взвизгивает, а некто на фоне явно недовольно ее одергивает. Изуку удается расслышать тихое «Ебанушка» и ответное шипение Химико, отправляющую отпустившего комментарий человека в известную сторону.       — Прости милый, — щебечет она в трубку, а потом переходит на тихий с шипящими нотками тон голоса. — Ни на секундочку посидеть в одиночестве да одной не дают! Ходят, бродят, осуждают. Я им бегаю, прыгаю, как цирковая собачка, — тихо возмущается девчушка в трубку. — Так иногда и тянет воткнуть ножечек одному уродцу в глаз, да провернуть. Прямо как ключик, знаешь? Может и мозг у него откроется, — она мечтательно хмыкает.       — Послушай.. — медленно тянет Изуку, стараясь не думать о том, что Тога, скорее всего, не шутит, и действительно мечтает так поступить. Ведь она может. Может. — Мы можем поговорить? Сейчас, — он сглатывает, в надежде на положительный ответ.       — Сейчас? — задумчиво тянет девушка. — Нет-нет, сейчас я не могу! — на вдохе произносит она. — Лидер так гоняет в последнее время, так гоняет! И туда ему сбегай, и сюда! Вот бы.. — она любовно вздыхает, но так и недоговаривает вероятную очередную гадость, от которой у Изуку живот скрутит, а желудочный сок к самому горлу подступит.       — Тогда мы могли бы.. — его перебивает голос нетерпеливой, бесцеремонной и резко ставшей бодрой Тоги.       — Могли бы! Я сегодня могу, часиков ночи одиннадцать, мой очаровательный! — девушка на другом конце провода накручивает на пальчик волосы, и ножками в воздухе болтает. — Звучит как секретное свидание двух сбежавших из дома подростков, — Изуку слышит как та губки облизывает. — Это же свидание, да? — поначалу он теряется, замирает на секунду а потом кивает. Ошибку свою понимает моментально, и бормочет в микрофон тихое «да». — Ох, как замечательно! — счастливо вздыхает. — Я никогда не была на свидании, — голос у Химико странный, какой-то по горькому грустный. Повисает несколько секундная пауза, такая неловкая и неудобная, что Изуку на противные мурашки пробивает. — Ох да неважно! — ее тон голоса вновь переменяется на бодрый-счастливый. — Адресочек, мой сладкий, я тебе потом скину.       — Послушай, — хмурится Изуку. Так рисковать нельзя. Очередной ночной поход его положение может и не вынести. Все может обрушится, распасться и превратится в пыль, как от причуды одного знакомого Изуку злодея. Нужно что-то придумать, что-то сделать. Нужно прекратить, и он прекратит. Он в последний раз делает что-то подобное по своей инициативе. — Мы могли бы попробовать встретится как-нибудь, ну, знаешь, днем?       — Днем-днем, — передразнивает по-детски Тога. — Не могу я днем. А с тобой встретится мой сладкий хочу, но максимум часик могу тебе выделить, и только по ночам, романтично же, м? — вздыхает она в трубку. Изуку тоже вздыхает. Ночью так ночью. Он что-нибудь придумает, как-нибудь выкрутится. Он сможет.       — Да, ладно, хорошо, — в глупой привычке бормочет почти неразборчиво. — Тогда до встречи, да?       — Не могу дождаться, как увижусь с тобой, Изу, — мурлыкает Химико. Изуку в голову невольно лезут слова Даби о том, что съест она его, живьем, прямо с кожей. Прямо с кожей..       Часы до вечера проходят тяжело. Он старается не думать о том, как неразумно поступил. Он знает о глупости, необдуманности своего поступка. Он знает о том, что все это не его дело, что ему не стоит совать туда нос. Ему нужно спокойно учится, гулять и общаться с одноклассниками, тренироваться и учится управляться с причудой, которая все так же сопротивлялась, будто бы отвергала Изуку, была крайне недовольна. Изуку явно не стоит совать свой нос в какие-то детективы, не нужно думать о Лиге Злодеев, и их грандиозных планах, не нужно лезть на рожон. Нужно жить обычно подростковой жизнью, а не теряться в собственных желаниях. Не думать часами о том действительно ли он хочет быть героем. Не является ли эта мечта лишь отголосками того самого, дальнего, детского и наивного желания. Не является ли нынешняя тяга к геройству лишь тягой к тому, чтобы не разочаровать того ребенка из прошлого.       Время до вечера у Изуку проходит очень тяжело. Он ворочается, ходит туда-сюда по комнате в попытке найти себе место. Несколько раз садится за рисование, но после случайных набросков ножей-бабочек, мертвецких рук и бушующих огоньков и проткнутых ножами глаз отбрасывает эту затею. Ближе часам к десяти вечера, вся масса учеников засасывается по своим общежитиям, будто прячась от всепоглощающей темноты. Изуку идет просто и понятно, чтобы внимания лишнего не привлекать — через окно. Выдает его лишь зеленоватый блеск предательской, отказывающейся приживаться причуды. Выбежать за пределы академии удается удачно, и, скорее всего, незаметно, он лишь вздрагивает при странной громковатом для ночи грохоте, и немного ускоряет шаг. Мало ли. Он шныряет меж улиц, натыкаясь на хихикающие парочки и пьяные компании. Постоянно сверяется с телефоном, чтобы не потеряться, и точно по отправленному ему Тогой маршруту идти.       Громкую музыку и гул голосов чуткий слух Изуку улавливает сразу, издалека. Со вздохом он прячет телефон в карман, сразу понимая куда же ему идти. Конечно же, Химико Тога не могла выбрать места лучше, чем парковка где-то на окраине, с разведенным пышущем жаром костром, и удушьем из-за перебора человеческих тел на квадратный метр. Изуку быстро-быстро оглядывается по сторонам в попытке выловить в толпе народа блондинистые пучки волос, и широкую пугающую ухмылку-улыбку. Безуспешно. Единственный плюс этого места в том, что здесь тепло, почти жарко, несмотря неумолимо на подступающую зиму. У Изуку сердце в пятки уходит от страха, когда кто-то — по ощущениям явно не Тога! — кладет ему на плечо руку. С силой, будто с угрозой. Изуку страшно, Изуку чувствует, что он попался.       — Ну ебануться, — хрипло усмехается голос прямо над ухом, а хватка на плече все сильнее становится, давит, будто угрожает, говоря необдуманных поступков не делать. — Какая встреча, — надменно тянет голос над ухом, а пальчик чужие постукивают в медленном темпе по плечу Изуку, жаля через все слои одежды. Мидория с широко распахнутыми от бьющегося в грудной клетке ужаса глазами, медленно поворачивает голову на отказывающейся подчиняться шее. В глаз его блестит явный страх. Он мог и не поворачиваться. Этот голос и интонации он знал прекрасно. — Какая любознательная, боязливая и так и нарывающаяся на неприятности мелкота, — Даби щурит насмешливо глаза, и губу нижнюю прикусывает немного опуская маску, аж до побеления фиолетовой нездоровой кожи. — Вырос-то как, гляньте, аж один по ночам шатается без опаски, — он раздражается похожим на предсмертный смехом, идущим откуда-то из глубины такой же горелой, как и все тело глотки. Руку с плеча он убирает, и немного назад в смехе отшатывается, проводя рукой вниз по лицу, будто бы в попытке успокоится.       — Ты же.. ты! — Изуку в панике оглядывается по сторонам. Собравшимся здесь подросткам откровенно плевать, те веселятся, смеются, шатаются в своем непонятном танце. Изуку не знает что страшнее, Даби, или все же Тога. Оба мерзки и отвратительны в своем безумии. Оба тонут там, где-то в глубине болота, зовущегося сумасшествием. У каждого это болото свое, отличающееся, другое, подходящее под них. Тога Химико тонет где-то в гуще застоявшейся приобретающей бурый оттенок крови, с кучей противных сгустков. Даби тонет где-то далеко, в самоуничтожении, в алкоголе, перемешанном с пеплом и окурками, в алкоголе с подмешанным в нем мусором и антидепрессантами.       — Так поражен моим присутствием? — Даби закатывает глаза, и немного толкает Изуку куда-то вглубь событий, заставляет сесть на капот так неудачно расположившейся здесь машины. — Я вот знаешь че думаю, — он коленом упирается в несчастную машину. — Ты мазохист что ли? Не, я понимаю, фетиши всякие есть, но фетиш на то, чтобы тебя постоянно ловили злодеи, эт откровенно стремно, знаешь?       — Чего? — у Изуку отвисает челюсть, а по спине пробегает холодок. Хочется, чтобы хоть кто-то из этих дурацких подростков обернулся, обратил внимание на мать-его-злодея, стоящего здесь, совсем рядом с ними. Чтобы кто-то спас его. Хотя бы раз спас его.       — Эт я у тебя должен спрашивать, – пожимает плечами Даби, и окончательно маску с лица снимает. — Чего? — передразнивает он его с довольным и расслабленным выражением лица. — Типо нет, блондиночка может и не похитит, она скорее порежет, и по баночкам разложит. Консервантом будешь, — фыркает он довольный своей же шуткой. — У тебя типо на бладплей фетиш, да? Не, я не осуждаю, не подумай, — он вскидывает руки, наслаждаясь моментом. — До меня вот сначала не доперло, с кем это шибанутая та может так бодренько болтать, прихожу сюда, и бам, вижу тебя, — он руками взрыв изображает. — Даже не ахуел, чес слово. Не пойму, у тебя к светловолосым любовь какая особая? Вон за лидером нашим таскаешься, этой звонишь, за взрывчатым тем к нам лезешь, — он облизывается будто вспоминая что-то очень приятное. Изуку же старательно хмурится, делает вид, что в себе очень уверен. Слишком хорошо понял Даби. Ему нравится давить на слабые точки. Ему нравится прощупывать почву, понимать больные для человека темы. Ему нравится вести себя как мразь.       — Где.. — выдавливает он из себя.       — А тебе так не терпится повидаться с этой? Серьезно? Свиданка что ли реально? — он тянет широкую как обычно противную из-за недостающих кусков кожи ухмылку. — Ты тип коллекцию блондинов собираешь да? Моё уважение, только я бы с этой конечно не трахался, — Изуку давится воздухом и сжимает руки в кулаки. Ему хочется убежать. Он так и чувствует давящую ауру склонившегося слишком близко Даби. Он чувствует как его будто огромная рука сжимает, кроша ребра, выдавливая органы. Даби бросает мимолетный взгляд куда-то в сторону давая Изуку шанс немного отстранится, увы, не на долго. Хватают его за подбородок тут же, нажимают настолько сильно, что челюсть невольно приоткрываются, и тянет на себя, царапая ногтем мягкую кожу. Изуку чувствует что его тошнит. Изуку хочется плакать, хочется вывернуть себя наизнанку собственными руками. Его трясет, и пытается отстраниться он отчаянно, но, увы, безуспешно. Перед глазами темнеет, плывет когда губы Даби соприкасаются с его губами, утягивая в короткий, пропитанный привкусом дыма и табака поцелую. Изуку не успевает сделать ничего, он не успевает вздрогнуть, он не успевает осознать, он не успевает принять. Он в прострации застывает, когда взрыв очень уж знакомый причуды почти попадает по Даби.       — Так и знал! — с счастливым придыхание смеется Даби когда в его поле зрения попадает Кацуки. Изуку хочет умереть. Изуку хочет проткнуть свое горло ножом. Медленно, чтобы чувствовать, как рвутся слои кожи, жира и мяса. Ему хочется надавить на свои глаза со всей силы, пальцами перемешать стекловидное вещество с кровью, и кашу эту вытащить из глазниц. Изуку хочется исчезнуть.       Он вскакивает на ноги, перегибается через невысокий забор парковки, позволяя содержимому его желудка вырваться наружу в рвотном позыве. Он отчаянно руками цепляется за заборчик, пытаясь удержать себя на месте, пытаясь остаться в здравом рассудке. Он застывает так на несколько секунд, минут, по ощущению часов, пока громкая музыка бьет по мозгу и отдается вибрацией в грудной клетке. К жизни он возвращается с очередным резким глотком воздуха, и головокружением. Тут же с места срывается мечась от человека к человеку в поисках Бакуго. Нельзя оставлять все так, нельзя оставлять все без объяснений, нельзя бросать все на самотек.       — Каччан! — в отчаянии выкрикивает он порываясь сквозь толпу к застывшей возле костра знакомой фигуре, разгребая руками людское море. Бакуго замахивается молча, с пустым призрением в глазах дает ему какую-то глухую, безжизненную пощечину. Изуку губы поджимает, и в мольбе на старого друга смотрит. — Кацуки я.. — Бакуго отмахивается и спиной к нему поворачивается уходя вдаль, куда-то к краю. Изуку робеет, Изуку не знает что делать и лишь покорно, чувствуя вину и отвращение к самому себе идет следом, присаживаясь рядом с Кацуки на влажный асфальт и безмолвно наблюдая как тот подрагивающими влажными ладошками подпаливает сигарету, предпочитая абсолютно игнорировать Мидорию.       — Сука, — под конец отчаянно и грубо шипит Кацуки, роняя голову на свои же колени.       — Блять, — поддерживает Изуку кивая и в отчаянии повторяя жест Бакуго, погружая их обоих в тишину, которой мешала лишь громкая музыка. Изуку не знает что он может сделать или сказать человеку, что даже за друга его не считает, что не воспринимает его никак. Изуку не знает как ему оправдаться, как сказать что-то, что вертится на языке уже долгое время. Его трясет. Теперь, его точно исключат из школы, возьмут под стражу, посадят в тюрьму. Теперь он точно разочарует всех. Даже Кацуки.       — Сука, Деку, — прерывает образовавшуюся тишину именно Бакуго. Он поджимает подрагивающие губы, мнет между пальцами фильтр сигареты, а второй рукой потирает глаза. Он кажется.. отчаявшемся? — Что за хрень ты творишь? – выдавливает он из себя. Изуку виновато опускает глаза, ему нечего сказать. — Ты блять хоть знаешь что о тебе говорят? Ты, сука, знаешь что ты творишь?       — А? — Изуку чувствует во рту привкус желчи.       — Не акай, а отвечай блять! — Кацуки не затушивая сигарету бросает ее на асфальт, и та, поблескивая в ночи, укатывается вдаль. — Этот половинчатый ублюдок, рассказывающий о том, что видел как ты тусил с мать его Шигараки. Ты болтающий с половиной Лиги как, сука, со сборищем своих шлюшек-подружек. Каминари Денки с рассказами о крови у тебя под ногтями, этот гребанный арест, побеги из школы по ночам, а сейчас блять вот это! — голос у Кацуки непривычно подрагивает на высоких тонах. — Я повторюсь, — он почти рычит. — Что за херню ты творишь? — у Изуку сухо во рту, у Изуку пусто в голове. Изуку больно.       — Я.. — слова выдавливаются потихоньку еле-еле. — Я не знаю, — поникши отвечает он опуская голову. — Я не знаю, — отвечает он почти сквозь слезы.       — А кто знает?! — Бакуго поворачивается, встряхивает Изуку хватая за грудки. — Я? — он зло скалит зубы, смотрит прямо на него несколько секунд, а потом отпускает встряхивая руки в воздухи, и одним рывком поднимаясь на ноги. — Знаешь что? Похуй.       — Каччан подожди! — Изуку в надежде взгляд поднимает. — Я могу объяснить, все объяснить! Пожалуйста!       — Я не нуждаюсь, — Бакуго смотрит на него унижающе, сверху вниз. Бакуго смотрит на него с отвращением большим, чем за все эти годы. — Вляпывайся в проблемы сколько блять хочешь, херь свою жизнь на здоровье, Деку, — выплевывает он с отвращением, и, руки в карманы засунув уходит сгорбленной фигурой куда-то вдаль, в сторону Академии.       Изуку всхлипывает, накрывает голову руками съёжившись на холодном асфальте. Он не знает, что ему делать. Ему хочется умереть прямо здесь и сейчас, на этом же месте. Хочется умереть, чтобы не видеть разочарованных лиц, чтобы не жить и дальше ту жизнь, которую он сам для себя выбрал. Не поднимает он голову даже тогда, когда где-то совсем рядом слышатся поспешные маленькие шажки, и кто-то бесцеремонно плюхается рядом.       — Столько дел, столько дел! — тараторит бодрый девичий голос. — Прости опоздала. Девушкам же принято опаздывать на свидания, м? — с удовольствием хихикает девушка прямо у него над ухом, и Изуку приподнимает тяжелую голову, переводя взгляд на вытянувшую ноги и одетую в легкое персиковое пальто Тогу. Та с интересом наклоняет голову, внимательно в его лицо всматривается. — Ты плакал? — протягивает она, поднося пальчик к губам. — Так расстроился, что я не пришла? — она облизывает губки с маниакальным блеском в глазах, и на плечи ему вешается, поглаживая по голове и абсолютно наплевательски относясь к личным границам и их существованию. Изуку чувствует себя опустошенно, даже сил испуганно вздрогнуть нет, пуская комочек щупалец страха и дергается где-то глубоко внутри. — Как мило, — щурится она, и одна из ее рук скользит на щеку Изуку, подбирая слезинку, и отправляя ее себе в рот. — Но кровь тебе идет больше, — заключает она.       — Послушай, — Изуку окончательно обмякает сидя на месте, даже не двигается, пока руки Тоги продолжают гладить его по голове, прямо как если бы он был домашним питомцем. — Ты.. мне нужно помощь.       — Все для тебя, мой хороший, — мурлыкает она.       — Пожалуйста, если ты что-то знаешь, любая информация о вашем человеке в ЮЭЙ, пожалуйста, — безнадежно и слабо бормочет Изуку. Тога задумчиво надувает губы, и неожиданно руки от Изуку убирает. Она подбирает с земли пластиковую синюю крышку, и, подперев рукой щеку глубоко задумывается, покручивая находку в пальцах.       — Конечно все для тебя мой милый Изуку, но, — задумчиво тянет она и покачивается взад вперед, устремив взгляд в беззвёздное небо. — Это дела Лиги, и Томура-кун меня за такое по головке не погладит, — она быстро моргает пышными ресничками, бросая оценивающий взгляд на Изуку. — Ну или погладит, сразу пятью пальчиками, — по-кошачьи фыркает она.       — Пожалуйста.. — в мольбе смотрит на нее Изуку слегка вперед наклоняясь.       — Пожалуйста-пожалуйста, — задумчиво повторяет она откидывая крышку куда-то вдаль. — Вот что мне твое «пожалуйста». Но знаешь, мы бы и договориться могли, — ее цепкие пальчики в паучьей манере ползут по руке Изуку, вызывая неприятные ассоциации. — Ты мне возможность быть с.. — она прерывается, и растягивает на лице свою фирменную улыбочку до ушей. — Извини-извини, без «с», просто тобой, а я тебе взамен расскажу что-нибудь, — она хихикает, дуя на кудряшки Изуку. Он кивает быстро, почти сразу, пускай и не совсем понимая что она имела ввиду. — Ты очарователен, Изу, — она убирает от него свои руки, и в замок их складывает, заговорщицки наклоняясь ближе. — Есть у Даби дружок, я болтала с ним парочку раз случайно, симпатичненький такой, блондинчик вроде, — она игриво наклоняет голову. — Но ты, мои милый, лучше него, бесспорно, даже не думай! Так вот да, блондинчик этот с душкой Даби постоянно на повышенных тонах болтает, злой такой, жуть! Одногодка вроде твой, ему тоже лет шестнадцать. В вашей школе учится как-раз, в твоем классе или нет не знаю, — хихикает она. — Они с Даби такими грязными словечками общаются, просто жуть, меня прямо выворачивает каждый раз, а еще они курят вместе, — она активно жестикулирует. Изуку задумчиво хмурится, пытаясь картинку сопоставить.       — Это.. все да? — вопросительно смотрит девушке в глаза прямо.       — Угу, больше и не знаю, и сказать не могу, — жеманно хихикает она часто моргая.       — Спасибо, — вздыхает Изуку довольствуясь крохами информации. Нужно обдумать, все тщательно обдумать.       — Я свою часть выполнила, мой сладкий, — щеки Тоги алеют самую малость, а круговороты в желтых глазках будто крутится в самом деле начинают. — Настало время твоей, да? — острый блеск наточенного лезвия проблескивает прямо у его шеи.