Кровь

      — Пожалуйста, не надо! Умоляю Вас! Прошу! — проскулил бандит, заливаясь слезами.       Скарамуш сильнее надавил лезвием меча на его горло. Он хмыкнул, услышав жалобные стоны. Не описать, как сильно это раззадоривало его интерес. Он будто был диким котом, который поймал в свои цепкие лапы мышку, но не для того, чтобы прокормиться, а чтобы следующие несколько часов валять ее в грязи, изредка кусая мертвое тело клыками и протыкая его острыми когтями.       — Наверное, так тяжело выжить, будучи тупым, — мелодичным голосом сказал он.       — П-пожалуйста, смилуйтесь. Я сделаю для вас все! Все, обещаю! — бандит продолжал стонать, дергая ногами, инстинктивно пытаясь выбраться и сбежать, но под весом тела Скарамуша ему оставалось только безнадежно брыкаться.       — О? Боюсь, ты уже сделал все, что мог, — насмешливо объявил он, резко полоснув шею бандита мечом. Хлынула кровь, заливая землю и окрашивая ее в багряный цвет.       Мона сдула волосы со лба, сложив руки на груди. Она стала невольным свидетелем того, как Скарамуш решает проблемы. Можно сказать, что ей определенно не повезло, но в каком-то смысле она была благодарна, ведь этот бандит изначально хотел разживиться ее деньгами. Конечно, звезды бы сказали, что при любом возможном исходе он бы потерпел неудачу, но сегодня в его натальной карте в самом расцвете была Гибельная Астра, предсказывающая наихудший конец.       Скарамуш появился всего на пару минут раньше него. Он успел сказать, что с Моной встретился не случайно. Едко заметил, что устал искать ее, перебежчицу, по всему Тейвату, но дальше был прерван не слишком умелым вымоганием денег и смешными угрозами от незадачливого грабителя, который, похоже, не воспринял его всерьез из-за роста. Подумав об этом, Мона сжала губы. Этого бедолагу было даже жалко.       Вонзив меч глубоко в плоть, Скарамуш усмехнулся. Его глаза пыхнули безумием, он погружал лезвие все глубже. Кровь, брызнувшая из тела, алыми каплями украшала его лицо. Он улыбался так очарованно, словно утолил голод после долгого скитания в пустыне. И его губы, что кривились в этом неописуемом кошмаре, были единственным, на что она могла смотреть. Он облизал их, собирая языком кровь. А затем тыльной стороной руки небрежно растер капли по щеке, пытаясь избавиться от них. Его руки были грязными, одежда сплошь покрыта пятнами, но, кажется, он наслаждался. Мона скрипнула зубами.       — Избавь меня от этого зрелища.       — Что? — переспросил он, повернув голову на нее.       — Я сказала тебе перестать. Это был обыкновенный бандит — не больше, не меньше, а ты с таким наслаждением его прикончил, будто изголодался по убийствам.       — Кто сказал, что это не так? — с очаровательной улыбкой произнес он, любовно смотря на лезвие меча. Оно больше не сияло. — Знаешь, я бы хотел, чтобы в один день он оказался в тебе. Может, тогда я не буду слышать твои назойливые причитания.       — Сбрендил? Совсем с головой не в порядке?       — У меня ли с головой не в порядке? Я хотя бы честен с собой, — он выдохнул с усмешкой, убирая меч.       — Как я должна это понимать?       — Как понимают все — мозгами. Ах да-       — Заткнись, — тут же перебила она, чувствуя, как начинает вскипать от злости.       Скарамуш же был все так же спокоен. Он сделал пару шагов навстречу к ней и произнес: — Думаешь, я не видел, как ты смотрела на меня, пока я резал его? — он подошел еще ближе и грубо схватил ее за подбородок, крепко сжав в своей руке.       Она нахмурилась, не в силах вымолвить и слово.       — Думаешь, — продолжал он, смотря в ее светлые глаза, — я не видел, как ты облизала губы? Это было так пошло, что меня чуть не стошнило от одного твоего вида.       — Хмпф, — она дернулась, вжавшись в его руку.       — Даже сейчас смотришь на меня с таким желанием в глазах, что становится смешно. Ты прямо не можешь оторваться от моего лица и крови на коже, сумасшедшая.       Она вновь попыталась дернуться, но он лишь сильнее сдавил ее, доставляя боль. Скарамуш наклонился ближе — чтобы рассмотреть ее глаза лучше, как ей показалось — но смотрел он не на них, а на ее пухлые губы.       — Нравится кровь? — полушепотом спросил он. — Хотя зачем я спрашиваю. Все равно будешь упираться, идиотка. будешь отрицать до последнего, пока я не докажу тебе обратное. Тебе ведь так нравится верить в ложь. В звезды, в небо, в свою великую натуру и незаменимую личность. — З-замолчи, — сквозь зубы произнесла она, ожидая, что хоть так сможет разозлить его и отцепить от себя.       Однако чувствовать его рядом было так обманчиво прекрасно, что у нее задрожали ноги. Колени слабели, как и хватка, но она держалась, понимая, что если упадет, то проиграет, а проиграть она точно не могла. Скарамуш засмеялся в ответ на ее маленький протест.       — Заткнуться? Хорошо, я заткнусь, — бросив это, он впился в ее губы спешным поцелуем, грубо проникая языком в рот.       Она не смогла и пискнуть, только сильнее сжала его запястье, тая от жара его языка внутри. Скарамуш крепко прижал ее к себе за талию, и тогда она поняла, что точно не сможет выбраться. Впрочем, отчего-то ей и не хотелось. Он отпрянул, до боли прикусив ее губу так, что выступила кровь. Мона почувствовала вкус серебра на языке, сглатывая капли собственной крови, но прежде, чем она успела зализать рану, он снова прильнул к ней, целуя еще настырнее, чем прежде. Он до боли сжимал ее талию пальцами, будто едва держась, чтобы не порвать ее всю на кусочки. Она хмыкнула, и это заставило его оторваться, с любопытством поглядев на нее.       — Хорошо, — ее глаза засияли прежде невиданной уверенностью, — я признаю, что ты был прав. Но ты забыл сказать, сколько сильно тебя самого влечет боль, — сказав это, она с силой толкнула его.       Он потерял равновесие и тут же успел заметить, как Мона использовала глаз бога. Лазурная гладь окутала их обоих, разрезая пространство. И, пролетя через звездное небо, он упал на мягкую постель в ее комнате в Мондштадте, а Мона оказалась сверху, нависла над ним, и, приблизившись к его лицу, угрожающе прошептала в губы:       — Теперь моя очередь, придурок.       Она опустилась на его бедра и наклонилась, просунув руку под подушку и извлекая оттуда добротный серебряный кинжал. Люмин как-то принесла его из своих путешествий и сказала, чтобы Мона отныне держала его всегда рядом и была начеку. Она тогда добавила, что поездка в Инадзуму открыла ей глаза на мир и заставила понять, сколь может быть опасна и непредсказуема жизнь. Кинжал был вручен прямо в руки с присказкой «на всякий случай». Теперь Мона сжимала его в ладони и думала, что Люмин совсем не это имела в виду под «всяким случаем», но оттого почему-то было даже забавнее. А возможно ведь, что именно от этого человека Люмин пыталась ее защитить.       Скарамуш недовольно фыркнул, заметив, что Мона медлит. Ему не нравилось ждать, но он — к ее великому счастью — покорно молчал, разглядывая ее фигуру. Тонкая, изящная талия, что была обтянута соблазнительным купальником, расходилась в широкие прекрасные бедра. Он властно положил на них руки, чувствуя пальцами приятный капрон колготок, и тогда она вздрогнула. Мона подняла руку и, приложив к коже кинжал, сделала небольшой разрез. Из раны начала сочиться алая кровь. Мона посмотрела на нее и легко улыбнулась, протягивая руку к Скарамушу. Она коснулась его щеки, поглаживая ее, растерла капли по губам, и почувствовала, как натянулась ткань его шорт, а плоть уперлась в ее тело.       — Ты... — она нервно сглотнула, скрипнув зубами.       — Да, я, — съязвил он с ухмылкой. — Решила проверить, возбуждает ли меня твоя кровь?       — Я-я... — она запнулась, а он схватил ее руку и горячим языком провел по ее ране. — Что ты...Ах.       Его желание ей стало так очевидно, что она начала дрожать, прикрывая глаза. Мона отвела взгляд, стараясь, чтобы он не увидел ее мыслей — у него каким-то образом постоянно получалось ее читать. Но участившееся дыхание и густой румянец на щеках все равно выдавали ее с головой, и, похоже, Скарамушу было прекрасно понятно, что Мона позволит ему сделать все, что бы он ни захотел.       Он крепко прижал ее к себе за талию и перевернул, нависнув над ней. Опустившись на локтях, он накрыл ее губы своими, вновь проникая языком в ее рот, играя с ее собственным и заставляя ее содрогаться от возбуждения. Мона крепко прижимала кинжал к своей груди, но, когда Скарамуш отпрянул от нее, он ловко вытянул его из рук.       — Это мне понадобится, — прошептал он. — Ты все равно не умеешь им пользоваться.       Он придавил ее своим телом и повторил ту идею, которую — она успела пожалеть — Мона первой воплотила в жизнь. Впрочем, надрез на его ладони был глубже, а крови лилось еще больше. Он поддел ее купальник кинжалом, разрезая его на две части, откидывая ненужную ткань в стороны, чтобы обнажить ее стройное тело. Мона свела ноги, прижимая их друг к другу. Скарамуш откинул кинжал в сторону, и тот, громко звякнув, упал на пол. Он снял с себя верх, небрежно кидая его в ту же сторону, что и кинжал, и лишь тогда его теплая рука, истекающая горячей кровью, легла на ее грудь, марая фарфоровую кожу багрянцем. Мона вздрогнула и прикрыла глаза ладонями. Она смущалась еще сильнее, когда смотрела на его торс. Ему было очевидно и это. Он схватил ее запястья, разводя руки по сторонам и прижимая их к постели.       — Ты должна смотреть на меня.       — Я ничего тебе не должна, — гордо отвернувшись, сказала она.       — Я перережу тебе глотку, если отведешь взгляд, — тоном, не терпящим возражений, ответил он.       Мона сжала губы, поворачиваясь к нему. Она слышала, что он не шутил. Она знала, что все свои угрозы он претворяет в жизнь. Мегистус приковала взгляд к его выступающим ключицам, и подловила себя на мысли, что находит его очень привлекательным. Скарамуш наклонился, прильнув к ее груди. Он провел языком вокруг соска и слегка сжал зубами.       — Черт, черт, черт, — безмолвно выругалась Мона, пытаясь сдержать в себе вздохи, но Скарамуш не останавливался. Он продолжал и продолжал. Грубо и больно. Слизывал кровь с нее и марал снова. Запястья украшали пятна, грудь и ключицы покрыты красным — она вся была в его крови, и, проклятье, ей это безумно нравилось.       Он опускался ниже, проводя влажную дорожку по коже. Слез с нее и, устроившись перед ее ногами, стянул прочь колготки, а затем положил руки на колени. На секунду ее серые глаза блеснули испугом, и он удовлетворенно улыбнулся.       — Ты думала, я остановлюсь на этом? Думала, хватит твоей игрушки?       — Хах, конечно, нет! Да будет тебе известно, я знала, что так будет.       — Неужто? — он еле сдерживался, чтобы не засмеяться открыто.       — Я — великий астролог Мона Мегистус, мне известно все, что происходит в этом мире. Я-       Скарамуш надавил на ее колени, грубо разводя ноги, и Мона тут же замолчала. Ее слова прервались в горле, и она словно прикусила язык. Она шикнула, с ненавистью смотря на него. Это был уже второй раз, когда он не давал ей закончить, что злило еще больше, чем в первый. Он ввел в нее палец, затем добавил второй, согнул внутри, лаская стенки, и Мона уже тогда готова была заливаться криком, но каким-то чудом стоически молчала. Она, даже сама не зная, так сильно намокла, что, казалось, он бы с легкостью мог ввести в нее и третий палец, но он остановился, вынимая руку и с пренебрежением вытирая ее о постель. Когда он замешкался, стягивая с себя шорты, Мона не преминула воспользоваться шансом.       — Помню, звезды показали мне этот день, и я подумала, что с тобой будет так весело поиграть, о великий, шестой предвестник. Мне тоже хотелось встретиться, чтобы наконец-то уз- Ах! — громкий стон нагло обрезал ее слова.       Скарамуш грубо вошел в нее, не произнеся ни слова. Глаза Моны блеснули, на них выступили слезы, и он, поглядев на нее, засмеялся. Она истекала кровью. — Мона Мегистус, а-ха-ха-ха-ха! — он все не мог унять смех. — Ты все это время вела себя как шлюха, хотя на самом деле была девственницей? Погоди, погоди. То есть, как ты сказала, ты знала, что это произойдет...       Он толкнулся в ней, срывая с нее недовольный выдох. Она прикрыла глаза, чувствуя себя униженной и сломленной, но это было такое отвратительно приятное чувство. К ее лицу жар прилил сильнее, а внизу живота словно скрутили тугой узел так, что она хотела чувствовать его в себе еще больше.       — З-знала, — с трудом ответила она.       Скарамуш подтянул ее бедра ближе к себе, начав двигаться резкими толчками, и тогда с ухмылкой, полной наслаждения, заметил:       — Знала и захотела, чтобы я сделал тебя своей. Как же ты плохо врешь, — он прижал ее ближе. — Я никогда не поверю в эту чушь, Мона Мегистус.       — Я...Ах, — она стыдливо простонала, сжимая руками одеяло под ней.       — Ты...чокнутая извращенка, Мона, — с придыханием сказал он.       Его грудь медленно поднималась и опускалась вместе с его тяжелым дыханием. Прикрытые от возбуждения глаза смотрели неотрывно на ее миловидное личико, на изогнутые брови, сжатые губы и подернутые желанием глаза. Он впивался пальцами в ее бедра, как и прежде, будто это была их давняя привычка. Мона туго сжимала его, и с каждым новым выдохом ему становилось все сложнее не потерять контроль. В ней было жарко и приятно. Она приносила с собой эйфорию, и он заранее знал, что захочет опьянеть от этого чувства еще раз.       Та грубость и нетерпеливость, с которой он заполнял ее, похоже, невероятно услаждали ее сердце. Она слышала его в груди, эхом бешеный ритм отдавался в ушах, и только своими криками она могла их заглушить, чтобы не слышать. Скарамуш громко шлепнул ее по бедру, но она не перестала, а ему и так было тяжело не кончить в нее прямо сейчас. Соблазнительная и отвратительная, притягательная и мерзкая она раскрывала свой грязный рот, чтобы тихо простонать его имя и попросить «еще».       — Блять, Мона, ты можешь уже заткнуться?! Ты слишком сладко стонешь, — нервно сказал он, не сбавляя темп.       — Нет! — тут же выкрикнула она, крепче сжимая ткань одеяла и выгибаясь.       — Ты меня раздражаешь, — он положил руку на ее шею и сжал.       Его ладонь идеально подходила под ее изящное, хрупкое тело, пальцами он мог полностью обхватить ее глотку, сдерживая дыхание. И тут же об этом пожалел — Мона сжала его еще сильнее, она была такой мокрой, что ее стонам вторило хлюпанье. Скарамуш хмыкнул, когда заметил:       — Я буквально слышу, как вхожу в тебя.       — И...И чья это вина?! — возразила она, вцепившись в его руку, но не пытаясь оторвать, а словно прося его сжать ее сильнее.       С этим тяжело было поспорить, и здесь он уступил, отвлекшись на свои чувства. Он был уже на пределе, когда Мона вдруг тихо призналась:       — Я...больше не могу..       Эти слова, с трудом выдавленные ею из самой груди, заставили его резко остановиться. Он покинул ее и, взяв за руку заставил подняться.       — Что ты?!... — возмутилась она, нахмурив брови.       Скарамуш лег на спину и усадил ее на свои бедра, войдя до самого конца. Она оперлась о его грудь руками, пытаясь отдышаться. Ее гневный взгляд был столь красноречив, что ему пришлось тут же объясниться:       — Если хочешь кончить, то постарайся сама.       — Кх, — она скрипнула зубами, выпрямляясь.       Определенно, занимая позицию сверху, она чувствовала себя уверенней. Она знала, что была красива. Видела, что, несмотря на все его грубые слова, он не мог оторвать глаз от ее величественной фигуры. По крайней мере, в тот момент ей казалось именно так.       — Двигайся, — раздраженно напомнил он ей.       Она надменно усмехнулась, приподнялась и медленно опустилась, наконец-то познавая вожделение во всем его сладком вкусе. В такой позе он заполнял ее глубже, и будто сам был больше, чем ей показалось недавно. Не сказать, что она могла пожаловаться — на самом деле, ей даже некогда было об этом думать. Мона неторопливо задвигалась, почти спокойно дыша. Скарамуш положил руки на ее бедра, заставляя ее насаживаться быстрее. Но она была непослушной и лишь едва позволяла ему помогать.       — Ты глухая или тупая? Я сказал тебе-       Она тут же закрыла его рот руками. Знала все прекрасно и без него — едкие фразочки он мог оставить при себе.       Смотреть на его возмущенное лицо было восхитительно. Мона тихо, победно засмеялась. Она чувствовала, что он начинал подрагивать, просто не сказал ей, что и сам уже на грани. И то, что она смогла это понять, смогла его прочитать, почему-то невероятно ее радовало. Она сделала ему одолжение, непроизвольно задвигавшись быстрее, и, последний раз прижавшись к нему, выгнулась, сжимая плечи и откидывая голову назад. Скарамуш накрыл ее руку своей, целуя — впервые за все это время — нежно. Мона судорожно выдохнула, ощущая как по ее ногам скатывается горячая вязкая жидкость, которой он наполнил ее, когда поцеловал руку. Она опустила голову, смотря на него. Растрепанные волосы, уставшие глаза, белая кожа, частично испачканная ее кровью, и рана на ладони — она была уверена, что выглядела примерно так же, и это осознание дарило тепло ее сердцу.       Она устало легла рядом, позволяя ему обнять себя. Он зарылся носом в ее шею, вдыхая ее аромат. Она пахла чистотой и свежестью, а еще, кажется, чем-то сладким, но, увы, в цветах он не сильно разбирался.       — Ты знаешь, что я ненавижу тебя? — смеясь, прошептала она.       Скарамуш прильнул к ее шее в поцелуе, захватывая губами кожу, посасывая ее. Стон, который издала Мона, был похож на жалобную мольбу, но он не остановился, пока не оставил на ней багровый след. Кажется, только после этого он остался довольным и, пожалуй, даже слишком уверенно сказал:       — Как жаль, что ты уже принадлежишь мне, астролог.       Он закрыл глаза и, откинув голову на подушку, усмехнулся так сладко, что ей захотелось его ударить.       — Погоди, — вдруг вспомнила она, — а зачем ты вообще хотел со мной встретиться?       — В следующий раз, может быть, скажу.       — Какой...следующий раз?       Нет, ей определенно нужно было его ударить хотя бы разок.