Пепел

*Если ты уйдёшь, моё сердце превратится в пепел…

— …самое смешное, что они даже не знали, кто я. С кого они собирались требовать денег? — Ван Чжи неторопливо развязывал пояс, небрежно рассуждая о событиях прошедших суток. — Ну правда. Просто похитили первого попавшегося богато одетого человека. И что дальше? Листовки бы по всему городу развесили? — Вы правы. Удивительно глупый поступок, — монотонно, с запозданием ответил ему Дин Жун, когда осознал, что пауза затянулась, и от него ждут какой-то реакции. — Вот именно. Я знатно повеселился, слушая как они спорят, что делать даль… Его слова слились для Дин Жуна в мелодичный гул на краю сознания. В ушах всё ещё шумели отголоски пережитого хаоса, а в носу стоял запах гари. Дин Жун смотрел, как одеяния Ван Чжи, перепачканные сажей, слой за слоем падают на пол, как обнажается светлая кожа, кокетливые родинки на плечах и давно побелевшие шрамы на спине. Смотрел, не отрывая взгляда, вопреки тому, что уже очень давно не позволял себе поднимать глаз от пола, пока Ван Чжи купается. Хотя тот совершенно не стеснялся своей наготы перед Дин Жуном. В самом начале, когда Западная ограда только была основана, и комплекс, который она теперь занимала, ещё не был должным образом обустроен, им приходилось не только делить постель, но и мыться вместе. Так было теплее и экономнее. Но с тех пор прошло уже три года. Они изменились. Стена субординации между ними выросла до небес, а после неудавшегося переворота в столице Дин Жун установил для себя ещё более жёсткие рамки. Но он смотрел. Бесстыже ласкал взглядом плавные линии его тела, медленно погружающегося в тёплую ароматную воду, и думал о том, что мог больше никогда этого не увидеть. Не было бы ни родинок, ни шрамов, ни круглых юношеских щёк, ни самой красивой на свете улыбки, превращающей его яркие глаза в смеющиеся полумесяцы. Не было бы… Будь Ван Чжи чуть менее удачлив. Те несколько часов судорожных поисков прошли для Дин Жуна словно в бреду. Часть его с холодной рассудочностью раздавала приказы и просчитывала варианты, другая же медленно сходила с ума от свежих воспоминаний о бездыханном теле в алом плаще и страха, что в этот раз оно будет принадлежать Ван Чжи. Они должны были ехать вместе на тот званый ужин, но последний эксперимент Дин Жуна был в самом разгаре, и Ван Чжи решил, что он, как императорский инспектор по делам армии в Хэтао, в состоянии справиться с обычным ужином и без него. Но что ещё хуже, он решил, что может обойтись и без должной охраны. Ехать недалеко, от тех, кто мог подослать к нему убийц, он уже избавился, а новыми врагами среди местных обзавестись не успел. Одного бойца и возницы хватит. Но тех оглушили раньше, чем они успели рассмотреть нападавших. Позже, уже после того, как двое стражников с трудом оттащили Дин Жуна от полыхающего дома, куда он рвался в безуспешной попытке успеть, спасти, вытащить… Когда крыша с грохотом обвалилась и стены сложились внутрь следом за ней, когда один из стражников, допрашивающих выживших похитителей, подтвердил, что их пленник остался в доме, когда мир Дин Жуна посерел и оглох, он смотрел на догорающие руины и молился… — Дин Жун? — насмешливый голос Ван Чжи прервал поток его мрачных воспоминаний. — Ты там стоя спишь, что ли? — Прошу прощения, ваше превосходительство. — Дин Жун почтительно склонил голову. — Помоги вымыть волосы. Сил нет с ними возиться, но этот ужасный запах гари… А ещё лучше, раздевайся и полезай следом. Тебе тоже не помешает искупаться. Дин Жун, едва не потерявший дар речи от подобного предложения, склонился ещё ниже и таким же бесцветным голосом ответил: — Этот слуга не достоин того, чтобы делить с вами ванну, дудзюнь. — В самом деле? — улыбка Ван Чжи померкла. — Тогда отправляйся отдыхать. Я не нуждаюсь в надзоре для того, чтобы благополучно лечь спать. Уловив недовольство в его голосе, Дин Жун сначала поднял взгляд, а затем и выпрямился, обнаружив, что Ван Чжи уже повернулся к нему спиной и яростно натирается мылом. Что ж, порой его суровый начальник становился капризным, как несмышлёное дитя. Такое бывало и раньше, но редко и почти незаметно, однако после прибытия в Хэтао поведение Ван Чжи всё чаще выходило за рамки соответствующего ему по положению. Может быть, он просто устал от бесконечного контроля и вдали от столицы почувствовал свободу? Иногда Дин Жуну казалось, что Ван Чжи злится на него без видимой на то причины. До вчерашнего дня он не допускал ошибок. Был безукоризненно вежлив и предусмотрителен, точно соблюдал положенные по статусу расстояние между ними и угол наклона, в срок исполнял все поручения и не открывал рта без разрешения. Но Ван Чжи… дулся? Вкупе с долгими взглядами, которые Дин Жун временами ловил на себе, это сбивало с толку. Украдкой вздохнув, Дин Жун всё же покорно подошёл к деревянной бадье и осторожными движениями начал расплетать косу на затылке Ван Чжи. Тот дёрнулся было обернуться, но Дин Жун настойчиво удержал его голову на месте и тихо бросил: — Я же не отказывал вам в этой просьбе. Сидите спокойно. Закончив с косой, он также осторожно распустил пучок, и тёмная волна тяжёлых густых волос рассыпалась по округлым плечам, скрывая те самые родинки, к которым так хотелось прикоснуться губами. Он сбился со счёта, как много его жарких снов начинались именно так: с бледной влажной кожи и ароматного пара над водой. Стиснув челюсти, Дин Жун взял со стоящего рядом табурета ковш, зачерпнул воды и тонкой струей вылил её на склонённую макушку. Ван Чжи не нужен похотливый старик рядом. Даже если его просьбы кажутся странными, это вовсе не значит, что за ними стоит что-то большее, чем желание получить немного заботы после пережитого. В конце концов, он тоже человек и также боится за свою жизнь, пусть никогда в этом и не признается. А знакомые действия всегда его успокаивали. Пена, взбитая пальцами Дин Жуна, медленно стекала по волосам Ван Чжи и расплывалась по воде пушистыми корабликами. Было в этом что-то сродни медитации: промывать длинные гладкие пряди, нежно массировать кожу головы, шею, плечи и слушать тихие довольные вздохи… — Дин Жун, сильнее. Волна жара прокатилась от живота к затылку Дин Жуна, когда он услышал эту просьбу, больше похожую на стон. Пальцы судорожно вдавились в мягкую плоть. — Ммм. Не настолько сильно. Нежнее. — Бархатный голос обволакивал, мешая сосредоточиться. — Да… вот так. Тем не менее, Дин Жуну удалось вернуть контроль над руками и сохранить выражение лица невозмутимым. Но возбуждение, так некстати вспыхнувшее в нём, не желало уходить так просто и тихим гулом разлилось по венам. И это была вторая причина, по которой он держал дистанцию. Стоило немного расслабиться, и его неподобающие чувства захватывали контроль над его телом, руки сами тянулись прикоснуться: случайно задеть пальцы, передавая документы, придержать за спину, помогая влезть в повозку, огладить плечи, застёгивая плащ, или как сейчас… Никто не просил его делать массаж. Но почему Ван Чжи позволял ему всё это? В последний раз тщательно прополоскав волосы, Дин Жун отжал из них воду и отступил назад, опуская глаза в пол. — Спасибо. — Улыбка отразилась в голосе Ван Чжи. — Жаль, что ты не можешь вымыть меня целиком… Плеск воды заглушил тяжёлый стук сердца в ушах Дин Жуна. Ван Чжи дразнит его? Горячий узел стянул внутренности, а в сознании услужливо вспыхнул образ того, как именно он мог бы вымыть своего юного командира. Дин Жун пожалел, что не ушёл, когда был шанс, но сама мысль выпустить сейчас Ван Чжи из вида бросала в холодный пот. Он не может уйти, пока не поверит, что всё обошлось, что Ван Чжи жив и мирно спит в своей постели, а охрана его резиденции, лично выдрессированная Дин Жуном, сильна и неподкупна. Плеск воды прекратился, значит, Ван Чжи уже выбрался из ванной. Желание поднять глаза и наблюдать, как тот вытирается и облачается в одеяние для сна, тупой болью отозвалось в сердце Дин Жуна. Он не мог позволить себе быть таким жадным. Он поклялся служить должным образом, поклялся отринуть низменные желания, поклялся не думать ни о чём, кроме безопасности Ван Чжи. Там, стоя у тлеющих развалин, Дин Жун молился о невозможном. О чуде, способном спасти Ван Чжи жизнь. Он не знал, что там произошло. Когда собранный им отряд стражи прибыл на место, дом уже полыхал, а несколько оставшихся в живых бандитов яростно сражались над трупами своих бывших товарищей. Кто знает, что они не поделили. Причина была не важна. Значение имело лишь то, что у Ван Чжи, оставшегося в доме, не было шансов выжить. Но Дин Жун всё равно молился. Безмолвно взывал к равнодушным богам, предлагал свою жизнь взамен на крохотную возможность спастись для Ван Чжи. И боги услышали. Сквозь толщу его отчаяния пробился знакомый голос, доносящийся откуда-то из-под земли. И одновременно с ним долетел оклик стражника. — Дин-дажэнь, сюда! Этот хмырь признался, что они заперли его превосходительство в погребе!.. Дин Жун посмотрел на свои руки. Конечно, он давно и тщательно вымыл их, не осталось даже маленького пятнышка сажи, но кожу всё ещё покалывало от воспоминания о том, как кинулся разгребать едва начавшие остывать обломки и лишь по счастливой случайности стражники остановили его до того, как он успел сжечь ладони о всё ещё дотлевающие угли. Но он был бы рад спалить руки до костей, спасая Ван Чжи. Лишь бы не собирать этими руками его останки… — …ун. Дин Жун. Дин Жун! — прорезал шум в его голове напряжённый голос. — С тобой всё в порядке? Дин Жун медленно обвёл взглядом комнату — когда они успели вернуться в спальню? — и остановился на освещённой тёплым светом фонарей фигуре Ван Чжи в белых нижних одеяниях. — Да, я в порядке… — едва слышно ответил он. — Ты уверен? Когда ты ел в последний раз? Кажется, будто… Звуки окружающего мира то пропадали, то вновь появлялись, так же, как и голос Ван Чжи. Дин Жун не слышал, что тот говорит. Он смотрел, как движутся его полные губы, алые и нежные на вид — сколько раз он мечтал смять их поцелуем, будь то ласковым или страстным. Проследил взглядом линию горла, скользнул по движущейся в такт дыханию груди, задержался на затвердевших от холода сосках — почему его халат распахнут? и где нижняя рубашка? — и опустился ниже, сначала к манящей впадинке пупка, а затем к выступающим над непозволительно низко сидящими штанами тазовым косточкам. Дин Жун с трудом сглотнул скопившуюся во рту слюну. Проследить бы этот путь языком, поиграть бы с аккуратными сосками, поцеловать каждую родинку и оставить свой след на бледной шее. Прижаться губами к сонной артерии, ощутить, как бьётся в ней живой пульс. Живой… Живой? Что, если всё это лишь наваждение? Больные фантазии утонувшего в горе рассудка. Что если пепел Ван Чжи уже остыл среди руин и медленно развеивается по ветру? А он, сошедший с ума неудачник, грезит наяву о нежной коже под своими ладонями и любимой улыбке. Пропускал ли он меж пальцев гладкие пряди на самом деле? Дин Жун не мог вспомнить. Но шестерёнки в его голове медленно щёлкали, сопоставляя и сравнивая. Оценивая поведение, которое не могло принадлежать его командиру. И в конце концов встали. Жар, уже во всю полыхающий внутри, столкнулся с липким холодным страхом перед реальностью, но вместо того, чтобы погаснуть, вспыхнул ярче и толкнул Дин Жуна вперёд… *** Дин Жун налетел на него подобно урагану, мощному и разрушительному. Сжал в своих крепких объятьях и заглушил неоконченную фразу порывистым поцелуем. Ван Чжи, совершенно не ожидавший, что его действия приведут к такому эффекту, на какое-то время замер, приоткрыв рот и ощущая себя одновременно маленьким и вместе с тем чрезвычайно драгоценным в этих сильных руках. Но шок прошёл. И пожар, пылающий под кожей Дин Жуна, зажёг и его внутренний огонь. Аккуратные пальцы вцепились в сиреневую ткань, притягивая ближе, пухлые губы двинулись навстречу, юркий язычок с восторгом встретил чужой, влажный и горячий. Ван Чжи слишком долго ждал этого, чтобы теперь упустить свой шанс. Пусть он представлял всё иначе, пусть он планировал сначала поговорить… Дела всегда были красноречивее слов. Ван Чжи ожидал, что если всё сложится, и дело дойдёт до постели, Дин Жун будет вести себя сдержанно и молчаливо, как и всегда. Но руки, чуть шершавые от работы, жадно оглаживающие его голую кожу под халатом, успешно доказывали, как сильно он ошибался. И небеса свидетели, как же он рад, что ошибался. Что их первый поцелуй совершенно не похож на то робкое касание губ, которое так любит описывать Тан Фань в своих романах. Он влажный и резкий, полный страсти и борьбы за инициативу. Разжигающий желание скорее двинуться дальше, и вместе с тем настолько сладкий, что нет сил оторваться. Ван Чжи почти потерял себя в этом поцелуе и, когда настойчивые губы Дин Жуна внезапно исчезли, он потянулся следом, потерянный и дезориентированный. Но уже через мгновение горячий рот прижался к его шее, зубы сомкнулись на нежной коже, вызывая волну мурашек по всему телу и первый этим вечером тихий стон. Дин Жун нетерпеливо дёрнул белую ткань вниз, стаскивая с плеч и сбрасывая халат Ван Чжи на пол. Оставил ещё один укус на плавном стыке плеча, на ключице, проследил языком дорожку от неё к мочке уха и снова вернулся к губам. Ван Чжи так же нетерпеливо дёрнул за пояс Дин Жуна, с готовностью отвечая на поцелуй. Он тоже хотел добраться до голой кожи, попробовать её на вкус, оставить на ней свой след. Его пальцы, привыкшие служить, быстро расправились с завязками, и тёмное верхнее одеяние с грохотом рухнуло к их ногам. Следом за ним, чем-то звякнув, отправился и средний халат. Расправиться с нательной рубашкой Ван Чжи не успел. Дин Жун толкнул его на кровать, быстрым движением стянул с его ног штаны и уже хотел вернуться к прерванным поцелуям, но натолкнулся на вытянутую вперёд подрагивающую руку. — Сними… Дин Жун выполнил приказ незамедлительно. В пару движений избавился от оставшейся одежды и наконец-то опустился сверху, прижался всем телом и, охваченный древним желанием, толкнулся бёдрами между раздвинутых ног. Ван Чжи судорожно вздохнул в ответ. Узел в животе стянулся туже. Пальцы на ногах поджались. Мир вокруг исчез, сузившись до горячих ладоней и губ Дин Жуна, которые были, казалось, повсюду. Он целовал его шею, плечи, грудь, живот, бёдра и даже пальцы на ногах. Гладил, кусал, облизывал и посасывал каждый кусочек обнажённой кожи, словно одержимый. Словно мучимый жаждой путник, нашедший оазис в пустыне. Тело Ван Чжи горело и искрилось, реагируя с каждым последующим прикосновением всё ярче, всё откровеннее. Он почувствовал, как вспыхнули от смущения его щёки, когда язык Дин Жуна, напряжённый и влажный, скользнул меж его ягодиц. Небеса, почему никто не говорил ему, что это будет так хорошо… Ван Чжи выгнулся на постели, непроизвольно раздвигая бёдра шире, давая больше доступа и протяжно застонал, отбросив в сторону всякий контроль. Дин Жун заслужил того, чтобы слышать, что его действия творят с ним. Сознание плавало в жарком мареве, пальцы сами вплелись в чужие волосы, притягивая ближе, умоляя проникнуть глубже. Озноб пробежал по коже Ван Чжи, когда Дин Жун отстранился. Лёгкая тревога вспыхнула в душе при мысли, что он сделал что-то не так и Дин Жун сейчас уйдёт, бросит его одного, разгорячённого и беспомощного. Но тот лишь сидел на пятках и оглядывался по сторонам, будто искал что-то. К счастью, он нашёл это быстро. Баночку с бальзамом, который Ван Чжи обычно втирал в кожу рук перед сном, на прикроватном столике. Звон керамической крышечки, пару секунд промедления и Ван Чжи с облегчением встретил губы, по которым уже успел соскучиться. Жадно поцеловал, обхватывая руками за шею и плечи, прижимая к себе крепче, и замычал в этот поцелуй, когда твёрдое и скользкое решительно вторглось в его тело. Он не сразу понял, что это пальцы. Умелые, точные пальцы Дин Жуна. А когда понял, застонал от осознания. Сколько раз он наблюдал за его руками. За этим маленьким эротическим представлением, во время которого Дин Жун аккуратно и точно разбирал своими пальцами сложные механизмы. А теперь он разбирал этими пальцами его. В сильном уверенном ритме. И смотрел. Ван Чжи чувствовал его внимательный взгляд на своём лице даже с закрытыми глазами. Нравится ли ему то, что он видит? Дин Жуну нравилось. Всё его существо пело от удовольствия. А сознание старалось намертво выжечь в памяти этот восхитительный образ. Всё ещё влажные волосы, рассыпавшиеся по простыне, искусанные алые губы, которыми невозможно насытиться, румянец на щеках и тёмные от желания глаза. Ван Чжи в его руках: податливый и горячий, стонущий, задыхающийся и всхлипывающий от удовольствия. Такой отзывчивый к ласке. Такой живой. Живой… Милостивая Гуаньинь, всё-таки живой. Ван Чжи казалось, что ещё немного, и он вспыхнет, рассыпется миллиардом маленьких искр. Что ещё немного, и это жаркое растущее чувство в животе взорвётся, превратится во что-то новое. Но движение внутри него прекратилось, не дав переступить эту грань, а на лицо упала пара горячих капель. — Ты жив… Тихий голос Дин Жуна, едва слышный за шумом крови в ушах, пробрался в сознание Ван Чжи, и вина тонкой иголочкой кольнула его сердце. Он никогда не позволял себе думать, что значит для Дин Жуна так много. — Конечно, я жив, Жун-эр… — Ван Чжи обхватил его лицо ладонями, стирая большими пальцами слёзы. — Жив. Ты же спас меня. Помнишь? — Он мягко поцеловал Дин Жуна в губы и крепко обнял, когда тот уткнулся носом в его шею. Пальцы, всё ещё бывшие внутри Ван Чжи, от этого движения вдавились глубже, посылая новые искры острого удовольствия и заставляя резко вдохнуть. — Ох, небеса… Ммх… Но я точно умру, если ты не продолжишь… — Новый укол вины вызвал желание откусить свой болтливый язык, но тут же был смыт следующей волной удовольствия, задушен жадным требовательным поцелуем. Глаза закрылись сами собой. Едва не угасшее чувство в животе стремительно разрослось, усиливаясь с каждым движением, и наконец достигло предела, выплеснулось через край и затопило истомой каждую клеточку тела. Ван Чжи вжался в Дин Жуна в поисках опоры, крепко обнимая, дрожа и царапая его спину до крови, всхлипывая и ругаясь. Наконец его тело расслабилось, и он откинулся на постель, раскинув руки и пытаясь отдышаться. Счастливый и опустошённый. Ван Чжи слышал, как тяжело дышит Дин Жун, нежно целуя его плечо и шею, чувствовал, как подрагивают его бёдра в неосознанном желании тоже получить своё. Губы сами собой растянулись в довольной улыбке — Дин Жун в таком состоянии из-за него. Стоит взять на себя ответственность. Мягко, но настойчиво толкнув Дин Жуна в плечо, Ван Чжи поменялся с ним местами, осыпал лёгкими поцелуями его губы и щёки, повёл носом по нежной коже за ухом, вдыхая её запах. Дин Жун пах острой смесью имбиря, трав, чего-то непонятного, но тесно связанного с его кабинетом, и гарью. В глазах защипало от пронзившего Ван Чжи щемящего чувства привязанности к этому сильному, всегда сдержанному человеку, пролившему слёзы из-за его, Ван Чжи, не случившейся смерти. Но для признаний ещё будет время. Позже… Ван Чжи сел, отыскал отброшенную в сторону баночку с бальзамом и обильно смазал пальцы. — Дуцзюнь, Вы не… — вскинулся было немного пришедший в себя Дин Жун, но Ван Чжи оборвал его коротким беззлобным смешком. — Дин Жун, ты только что меня трахнул. Тебе не кажется, что можно отказаться от формальностей… — конец фразы он прошептал уже в самые губы, вновь вытянувшись вдоль его тела. — Ван Чжи, ты не должен этого делать… — покорно исправился Дин Жун. Его зрачки практически полностью затопили радужку, а дыхание участилось. — Шшш… — Ван Чжи провёл кончиком языка по его нижней губе и скользнул рукой между ног. — Я хочу этого… Дин Жун множество раз представлял, как будет ласкать Ван Чжи, целовать и доводить до беспамятства пальцами и языком, но никогда не думал об обратном. Даже не мечтал о том, что Ван Чжи захочет сделать для него то же самое. Что будет так мягко выцеловывать дорожки на его теле и осторожно растягивать своими нежными пальцами. Это всё казалось нереальным. Зыбким. Чуть тронь — развеется, как дым над пожарищем. Дин Жун почти не дышал, переполненный эмоциями и ощущениями, боясь спугнуть наваждение. — Жун-эр… Мой Жун-эр… — тихий иступлённый шепот пощекотал мочку уха, и пружина, скрутившая внутренности, лопнула, выгибая его тело над кроватью в беззвучном экстазе. *** Когда к Дин Жуну вернулась способность мыслить, Ван Чжи уже уютно устроился у него под боком, положив голову на плечо и приобняв рукой за талию. Безумие страсти улеглось и на смену ему, вместо удовлетворения и счастья, в душу Дин Жуна закрался страх. Вот сейчас Ван Чжи восстановит дыхание, улыбнётся ему своей дежурной улыбкой, скажет что-то вроде «хорошая работа, Дин Жун» и велит выметаться из своей постели. Или ещё хуже, несмотря ни на что решит, что он заслуживает наказания за столь дерзкий поступок и выгонит не только из своей постели, но и из жизни. Он осторожно обнимал Ван Чжи, гладил по плечу, а сам отсчитывал секунды в ожидании неизбежного. — Знаешь… — начал Ван Чжи, и сердце Дин Жуна болезненно сжалось. Вот и всё. Не имеет значения, что люди делают и говорят, охваченные желанием, сейчас его сказка закончится. — От всех этих бесконечных поездок верхом, я неплохо так натренировал бёдра, — тихий смешок пощекотал кожу на груди Дин Жуна. — Так вот. Может, стоит написать Цуй-маме? Пришлёт нам пару интересных игрушек. И мы проверим, действительно ли мои бёдра так окрепли, как мне кажется. В голове у Дин Жуна совершенно опустело на мгновение. Что они проверят? С кем? Простая истина, скрытая за откровенным предложением Ван Чжи не сразу дошла до него, но когда это всё же случилось, Дин Жун обнял его крепче, поцеловал в макушку и чуть охрипшим голосом ответил: — Ни к чему её беспокоить. Я сам могу изготовить всё, что ты только захочешь. Плечи Ван Чжи, до этого оказывается бывшие в напряжении, расслабились. Он весело фыркнул, подцепил ногой одеяло, сбитое во время их постельных утех в сторону, и укрыв обоих, тихо предложил: — Тогда давай спать. — Давай… — Дин Жуну нечему было возражать. Это был длинный и тяжёлый день. Слишком переполненный впечатлениями и эмоциями. Завтра они обязательно поговорят. Он расскажет Ван Чжи о том, как сильно ценит его присутствие в своей жизни, как дорожит каждым мигом, проведённым рядом… Но это всё завтра. Сейчас можно просто чувствовать биение его сердца под боком, слушать мелодию его дыхания и ни о чём не думать…